Заключенные

Шахноза Мамасалаевна Расулова

Истины, усвоенные когда-то, уже не кажутся такими безоговорочными, если на привычные вещи вдруг смотришь с другой стороны.В процессе жизни человеческий организм меняется очень сильно, но всегда ли так было?Почему мы стареем? Возможно, это болезнь, которой страдает все человечество.«Заключенные» рассказывают нам историю одного врача, который не мог смириться с бесконечностью жизни и совершил поступок, изменивший судьбу целой планеты.

I. Ограниченная бесконечность

Выйдя на улицу, Даниэль поймал тарелку и направился домой. Всю дорогу его не покидали тяжелые мысли: завтра ему предстояло выступление на Вселенском конгрессе. Этого дня он ждал с большим нетерпением, прилагал все возможные усилия, чтобы его доклад рассмотрели, но теперь, когда все, казалось бы, получилось, непонятный страх разъедал его изнутри. Он не думал о том, что все было напрасно и он ошибся, когда начал действовать, просто Даниэль наконец полностью осознал серьезность предложения, с которым хотел выступить. Когда коллеги и друзья отговаривали его от столь опрометчивых шагов, он был скорее озабочен тем, как воплотить свой проект, нежели тем, насколько взвешенным было это решение.

Даниэль был настолько поглощен сомнениями, что, когда тарелка привезла его к дому, он не сразу это понял, затем быстро расплатился и сам не заметил, как уже сидел в своем кресле у камина, проваливаясь в сон под влиянием гипнотического живого пламени.

Наутро ему показалось, что он не спал: мысли спорили в его голове до самого пробуждения. С одной стороны, ему ничего не снилось, его подсознание, как в тумане, бредило о том, что он будет говорить завтра, с чего начнет, как убедит в своей правоте, а с другой — в какой-то момент времени ему показалось, что он абсолютно отключился…

На Вселенском конгрессе решались вопросы из всех возможных областей по мере возникновения потребности, поэтому в зале всегда собирались специалисты разных профессий: химики, этики, гипнологи, физики, биологи, нейробиологи, инженеры, психологи и многие другие. Даниэль выступал в самом конце собрания. Выйдя на трибуну, он оглядел аудиторию и, собравшись с духом, начал говорить совсем не то, что готовил:

— Вы когда-нибудь думали о том, что человек не должен жить вечно, что клетки нашего организма не должны прекращать мутировать, когда нам исполняется 25—27 лет? Каждый должен проживать одну жизнь, и раз наши жизни имеют начало, то должен быть и конец. Как нельзя повторять детство, так нельзя повторять и любой другой отрезок жизни. Кто знает, что ждет нас в более зрелом возрасте? Как мы будем выглядеть, что будем чувствовать и что думать?

По залу пронеслось негодование, но Даниэль продолжил.

— Представьте, что человек — это радуга. Каждая из нас — неполная, мы не видим всех цветов. Образно говоря, мы имеем только один или два цвета из всей гаммы. Разве это не скучно — знать только красный, ну, может, еще и оранжевый… Мы лишаем себя других замечательных красок жизни: желтой, зеленой, голубой, синей, фиолетовой. Зачем? Почему нужно держаться за жизнь, словно единственный смысл ее в том, чтобы жить? И неважно, с кем, без кого, где, как, важно — долго, вечно… Неужели вам не омерзительна эта бесконечность, поработившая нас, оскверняющая наше существование как таковое, смеющаяся над нашими чувствами, самое главное из которых, по моему убеждению, было, есть и будет — любовь. Представьте, что человек обрел свою любовь, а через некоторое время несчастный случай отобрал ее навсегда — ведь мы не можем уберечься от всех катастроф на свете. Таким образом, случай обрекает человека на вечные страдания, зачастую настолько невыносимые, что многие лишают себя жизни сами, но все мы понимаем, что это не панацея.

Если в начале выступления Даниэля в зале царила атмосфера возмущения и неодобрения, то сейчас многие глубоко задумались, каждый о чем-то своем. Кто-то думал о тех людях, которыми дорожил и которых уже не было рядом, кто-то пытался вспомнить свою жизнь с начала, но время играло против памяти. Даниэль будто чувствовал мысли окружавших его людей, их страхи, терзания и уже не мог остановиться.

— Мы должны проживать определенное время, свое время, которое должно заканчиваться, иначе жизнь наша теряет ценность. Время имеет удивительную способность — оно действует на наши воспоминания так же, как пыль на отражение в зеркале. Поначалу мы видим себя четко, но чем больше пыли садится на зеркало, тем туманнее становится изображение, теряется резкость, и мы уже не воспринимаем увиденное так, как есть на самом деле. Не замечая, как зеркало медленно покрывается пылью, постепенно привыкаешь видеть себя искаженного. По такому же принципу, незаметно глазу, время притупляет негативные воспоминания. Какие-то тяжелые фрагменты, картины, которые пытается хранить наша память, по прошествии времени становится все сложнее и сложнее представить, мы видим их размыто, и возникает вопрос, было ли это так, как мы помним… Это свойство времени помогает людям жить, оберегая от неприятных эмоций. Тем не менее эта же самая особенность времени избавляет наши жизни и от приятных воспоминаний, тех, что мы стремимся сохранить в памяти навсегда. Так мы забываем лица любимых людей, смутно можем воспроизвести в голове события, что когда-то радовали нас. Значит ли это, что время мешает жить, забирает что-то ценное, предлагая только призрачное настоящее, именно призрачное, ведь мы не заметим, как и оно станет прошлым, которое обречено быть затерто временем…

И неужели в зале найдется хоть кто-то, кто скажет, что смысл нашей жизни в бесконечном существовании? Нет, господа, смысл в чем-то совсем другом. И пусть не сейчас, но позже, я знаю, вы все придете к этим мыслям, которые не дают покоя мне последние 30 лет, вы вспомните мои слова и поймете, что я был прав.

Собравшиеся не спешили с выражением собственного мнения, все внимательно слушали выступление Даниэля, больше походившее на диалог с залом, нежели на монолог, хотя больше никто из присутствующих и не высказывался.

В конце собрания было принято решение отложить обсуждение на следующий день.

Уже дома Даниэль вспоминал выступление: реакции людей, гениев в своих областях, их растерянные лица и глаза, полные страха, смотрящие сквозь прожитые ими годы. Начался необратимый процесс зарождения идеи новой жизни. Каков бы ни был исход, избежать распространения этой мысли теперь уже было невозможно.

На следующий день собрание началось с выступления представителя комитета этики — тучного мужчины, напоминавшего скорее обугленную грушу, нежели человека; с залаченными черными волосами. В руках у него была трость, которую он носил для солидности, как, впрочем, и очки с простыми стеклышками, но ни то, ни другое, увы, не придавало ему важности, напротив, вся эта ненужная мишура портила его и без того неуверенный образ.

— Услышанное вчера сначала потрясло меня, как, думаю, и всех собравшихся в этом зале. Обдумав хорошенько вашу речь, господин Даниэль, могу, однако же, сказать, что в этом видении есть свой смысл. Как и любая возникшая в голове человека идея, ваша заслуживает внимания. Тем не менее мы говорим о жизнях всех людей, населяющих Мир, а потому невозможно предугадать, какова будет их реакция, но она точно будет весьма неоднозначна. Есть риск настроить целые галактики друг против друга, и тогда раскол будет неизбежен. Красиво говорить можно сколько угодно, но ответьте мне прежде на один простой вопрос: кто из вас готов к смерти?

В зале вдруг стало настолько тихо, что было слышно, как Даниэль судорожно перебирает принесенные с собой записи. Все молчали то ли от того, что никто действительно не мог ответить, то ли от того, что все пребывали в глубокой задумчивости, да и сам вопрос был скорее риторическим. Этик продолжил.

— Кто может добровольно отдать свою жизнь, пусть не сразу, а через время? Вот в том-то и дело, что все вы, господа, притихли.

Вдруг из зала возразил Даниэль.

— Я готов! Я хочу ощутить все, что должно произойти, что может быть у меня, абсолютно все, что я могу получить взамен бесконечного существования.

Тишина в зале нарушилась, все равно что общий стакан, до краев наполненный водой, дал трещину и жидкость из него непременно начала утекать.

— Почему, Даниэль, вы решили, что наши жизни должны заканчиваться? Кто вам вообще дал право определять, что должно, а что не должно происходить? Почему вы считаете, что можете вершить чужие судьбы?

— Я не считаю, что имею право на чужие жизни, я лишь высказываю свое предложение, но никого не заставляю поступать так, как хочу я. И именно для того, чтобы прийти к общему справедливому решению, мы все сейчас находимся здесь.

На этих словах со своего места подскочил другой этик, молодой, тонкий телом и, как оказалось, такой же тонкий душой юноша. Его большие голубые глаза словно искали помощи, а сам он так спешил к трибуне, что даже запыхался. Казалось, если он не доберется до нее в следующее мгновение, то рухнет бездыханный прямо в зале.

— Я понимаю, что хочет донести до нас господин Даниэль, я также согласен с его предложением изобрести лекарство для преодоления застоя в развитии нашего организма. Но есть одно но — это авантюра, на которую согласится далеко не каждый, ведь никто не знает, пойдет ли все по плану или мы допустим где-то ошибку и вдруг уничтожим жизнь вообще. Возможно, нам не понравится сам результат. Вдруг нас ждет крах надежд и мечтаний? Что если кто-то разочаруется в эксперименте и захочет вернуть себе свое прежнее существование? Что если нет ничего прекрасного в той «продолжающейся», ведущей к концу жизни? И, потом, вы привели пример про потерянную любовь, а как же быть с теми, кто, напротив, живет счастливо и не хочет ничего терять? По сути, ваше предложение — добровольная, постепенная эвтаназия, которая является тяжелейшим преступлением, как вам известно. Все это слишком неоднозначно, если говорить мягко. Слишком много вопросов и сомнений возникает на пути к воплощению ваших планов, господин Даниэль. Можете ли вы не только философствовать, но и предложить нам всем какие-то гарантии? Нет. Гарантий нет. И этот факт напугает многих, если не сказать всех. А не имея всеобщего согласия, ничего сделать нельзя, никто не вправе распоряжаться чужой жизнью, не говоря уже о жизни всех во Вселенной.

— Я совершенно с вами согласен, — донеслось с первого ряда, — позвольте, меня зовут Себастьян, я представитель школы психологического развития личности. Узнав о проекте, который собираются рассматривать в этот раз, я прилетел из другой галактики с тяжелыми мыслями. Если кто-то заговорил о столь серьезной теме, значит, скоро ее станут обсуждать все. Насколько это опасно, друзья? Ведь каждый истолкует проблемы, поднятые вами, по-своему. Что тогда может начаться в обществе, об этом вы подумали? Я прекрасно понимаю, что на этом собрании мы должны прийти к общему решению: либо разрешить вести разработку так называемого лекарства, либо наложить запрет на какие бы то ни было исследования в подобном направлении. В первом случае нам потребуется многое поменять в людях и не только в физическом плане, но, что важнее, в моральном. Людей надо будет подготовить к кардинальным переменам. И все это значит — сломать мировоззрение не одного отдельно взятого человека, это все равно что заставить всех птиц перестать летать и перейти на шаг… Можете себе такое вообразить? Да плевать, пусть даже можете, но теперь подумайте, как их всех заставить? Всех. Мы не только будем воспринимать все по-другому, но и сами будем другими. Все окружающее нас изменится для того, чтобы потом исчезнуть. Люди обретут новые страхи, в основе которых будет толкование смерти, и, возможно, все эти ваши оставшиеся цвета радуги перекроет один-единственный бескомпромиссный цвет — цвет черного страха перед собственной ограниченностью.

Из зала буквально вырвалось абсолютно противоположное мнение.

— Я не могу больше слушать, как вы, прикрываясь всеми людьми, на самом деле преследуете свои собственные интересы, ведь вы, естественно, думаете о себе, говоря, будто в нас проснется страх перед собственной ограниченностью. Видимо, в вас уже проснулся этот страх, хотя лекарства еще и нет. Не все настолько необъяснимо жадные до жизни. Да, мы живем уже очень долго, и, несмотря на то что не меняемся в физическом плане, развивается наше сознание. То, что процессы старения в нашем организме прекращаются на определенном этапе, скорее ошибка, сбой, аномалия, я убежден, в глубине души это чувствуют все.

Через некоторое время к трибуне вышел ученый из Центра здоровья, высокий, уверенный, казалось, даже уставший от бесполезных споров, знающий истину человек. Он начал ровным, спокойным тоном.

— Сколько людей, столько и мнений… Сегодня говорили все чаще о психологическом аспекте данного предложения, о нравственности и морали. Тем не менее хочу обратить ваше внимание еще и на тот факт, что господин Даниэль предлагает изначально физическое вмешательство в человека. Важно не упускать то, что человек — сложнейший организм, поменять работу которого не так-то просто, а уж тем более заставить жить совершенно иначе — так, как прежде еще не существовал ни один человеческий организм. Вы хотите приручить жизнь. И, хотя сложно говорить на эту тему, не касаясь смерти, все же вы стремитесь не к ней, а, как я понял, хотите подарить нам новое качество жизни, новое мироощущение. Так как же вы хотите проникнуть в работу сложнейшего механизма на свете, а тем более установить свои правила, не разрушив систему?

— Позвольте я отвечу, — сказал Даниэль, поднимаясь к трибуне, — я знал, что этот вопрос прозвучит. Прежде всего необходимо тщательное изучение фильбуровых каналов. При попадании в них информации определенного характера молекулы ДНК и РНК получат совершенно другую программу, воспользовавшись которой, воспроизведут молекулы того типа, который потребуется, причем постепенно тип молекул будет меняться автоматически, без вторичного вмешательства. То есть нужно чуть-чуть помочь природе исправить ее ошибку, ведь дальше все будет происходить само собой, без проблем, естественным путем.

После долгих обсуждений никто из присутствовавших не смог взять на себя ответственность за принятие решения — одни высказывались в поддержку этого смелого проекта, другие понимали, что не вправе решать за остальных людей. Стало ясно, что нельзя обойтись доводами, предположениями, мнениями группы людей — вопрос касается жизни всего человечества, а значит, потребуется мнение каждого.

Чтобы не сеять панику в галактиках, нужно было разработать грамотную тактику: один неверный шаг мог стоить слишком дорого. Учитывая все это, решением собрания не стал ни запрет, ни согласие на проведение работ. За следующий год предполагалось разработать программы по внедрению идеи в общество, а затем на собрании утвердить наиболее оптимальную из них.

Через две недели в кабинете Даниэля собрались все, кто был заинтересован в осуществлении его проекта.

— Друзья, — начал хозяин дома, — когда я собирался на тот конгресс, мне было сложно не только оттого, что я хотел предложить на суд, но еще и потому, что у меня совсем не было поддержки. Сейчас, обретя вас, я все более убеждаюсь, что не сошел с ума. Я многое высказал в тот вечер, так что теперь даже не знаю, с чего начать. Возможно, кому-то из вас есть что сказать?

Слово попросил ученый из Центра здоровья:

— Я пока не представляю себе, как можно вмешаться в человеческий организм, перестроив его работу на свой лад кардинальным образом. Но здесь я потому, что одобряю вашу позицию и согласен с тем, что вечная жизнь абсурдна. Рано или поздно приедается все, и мы уже почти не чувствуем вкуса жизни… Я готов вам помочь.

— Послушайте, — не выдержал Себастьян, сидевший рядом с Даниэлем, — я этик. Мои коллеги практически в один голос кричали об аморальности ваших планов, я же, напротив, вижу, что как раз-таки их взгляды не вписываются в рамки морали, ведь они озабочены не тем, как жить, а тем, как просто существовать. И они скорее отказались бы от смысла жизни, чем от самой жизни. Да они уже это сделали, но кому нужна бессмысленная жизнь?

— К сожалению, пока мы не можем действовать, но можем построить план действий.

На этих словах Даниэль был перебит Себастьяном.

— Подождите, кто сказал, что мы не можем действовать? Да, мы на самом деле не можем лечить людей без их согласия, но, чтобы лечить, нужно лекарство. Мы же можем вести исследования, ставить опыты для того, чтобы в конечном счете изобрести это средство, — на эти действия запрет не наложен. Так давайте действовать! Я готов стать добровольцем, вы можете изучать мой организм.

Глаза Даниэля загорелись, ему словно добавил решимости бойкий настрой коллеги.

— Если никто не против, я хотел бы брать анализы у всех, включая себя, чтобы снизить вероятность ошибки.

К тому времени, когда солнце уже село, в лаборатории было собрано 14 колб крови, все участники встречи прошли фотобиоритмографию головного мозга, лучевое обследование нервных клеток и другие необходимые процедуры. Начало изучению механизмов старения организма человека было положено.