Похоть

Шарлотта Физерстоун, 2011

Благовоспитанная леди Честити Леннокс считается олицетворением добродетели и целомудрия. Заполучить чистую, непорочную девушку пытаются два враждующих волшебных королевства. Невинная и равнодушная к наслаждениям плоти, в глубине души Честити страдает, что не познала еще истинную страсть, и в то же время страшится своего будущего, неразрывно связанного с магическими силами. Все меняется в мгновение ока, когда ее расположения начинает добиваться обольстительный незнакомец, и вскоре Честити уже не узнает себя – вырвавшись из тюрьмы добродетели, она готова открывать для себя все новые грани порока в объятиях сказочного принца Тейна. Но судьба ставит девушку перед мучительным выбором: чтобы воссоединиться с любимым, ей нужно отказаться от всего, что составляет ее жизнь, от своей человеческой природы. Но главное, она может стать жертвой терзающего Тейна смертного греха – похоти…

Глава 1

— Ваше величество, время пришло.

Он знал это. Слышал стенания, длившиеся, казалось, днями напролет, — отзвук громкого плача все еще стоял в его ушах. Даже здесь, в его личных покоях на верхнем этаже, нельзя было укрыться от душераздирающих воплей, которые, похоже, стали часто посещать его двор. Еще одно завывание, более надрывное, чем возвещающее смерть причитание привидения-плакальщицы, эхом отразилось в стенах замка, прожурчав по его крови и осев в самой глубине его черной души.

Проклятие лежало на них всех.

Ниалл, король Неблагого Двора, сын Дуира и самый могущественный из темных фей, стоял перед огромным камином, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной. Немигающим взором Ниалл смотрел на оранжевые языки пламени, которые поглощали уже почерневшее дубовое полено и с шипением выплевывали искры через дымовую трубу, обдавая жаром комнату. Новый женский крик прорезал воздух; этот леденящий кровь звук опять отозвался в душе короля, который из последних сил боролся с собой, стараясь не выдать охвативших его эмоций.

— Ваше величество…

— Кто эта девица, что так отчаянно пытается произвести дитя на свет?

— Гертруда, женщина Айриэна.

Ниалл закрыл глаза, мучительно переживая боль осознания того, что его кузен будет страдать этой ночью.

Айриэн, несмотря на его эльфийскую кровь — или, возможно, благодаря ей — считался лучшим воином в королевстве. Для Ниалла не имело значения, что его кузен был мужчиной-феей лишь наполовину. Айриэна отличали преданность и надежность, он слыл королю настоящим братом. Был ближе, чем родной брат, с которым Ниалл в свое время делил одно чрево. Смешанная кровь Айриэна никогда не доставляла Ниаллу хлопот — ровно до сего момента.

— Это была ошибка — допустить его в святая святых, — проворчал провидец-фея. — Он навлек на себя гнев Матери Сотворительницы, и теперь пострадаем мы все.

Ниалл застыл на месте, глубоко дыша, стараясь сдержать охватившую его ярость.

— Нас прокляла не Мать Сотворительница, Гвинед, а моя мать.

За спиной короля раздалось злобное рычание провидца. Наконечник тисового посоха старика гневно стукнул по золотистым плитам, но Ниалл проигнорировал драматичный спектакль Гвинеда — никто не мог запугать короля, и уж тем более этот высохший старый чародей.

— Как же эта женщина оказалась при нашем дворе? — спросил Ниалл, готовый уцепиться за что угодно, за любую мелочь, которая могла бы сказать ему: эту подданную и ее ребенка минует ненависть его матери, они не станут жертвами проклятия, тяжелым гнетом лежавшего на его владениях.

Гвинед вздохнул и прошаркал вперед, его бархатная мантия зашуршала по полу.

— Эта девушка была служанкой. Айриэн купил ее у смертного. Тридцать сребреников — и благословение на ребенке, рожденном смертной.

— Похоже, это удачная сделка, взаимовыгодный обмен, — пробурчал Ниалл, стараясь не поддаваться нараставшей в душе тревоге. Эта женщина — Гертруда — не вскрикивала последние несколько минут.

Гвинед подошел ближе, понизив голос до шепота:

— Она не хотела становиться частью Неблагого Двора, несмотря на все заверения Айриэна, что с ней будут обращаться как с принцессой. Она пыталась убедить смертного забрать ее обратно, но потом Айриэн и его безумная эльфийская кровь взяли верх. Он похитил служанку и принес ее сюда, словно был богом подземного мира, а она — невинной девицей. Она попала сюда не по доброй воле и не смягчила своего отношения после, — прошипел Гвинед, напоминая Ниаллу — не слишком тонко и вкрадчиво — о проклятии, которое его мать наложила на королевство.

Айриэн любил смертную. Ниалл знал это. Но знал и то, что Гертруда была создана не для того, чтобы любить Айриэна. Они были обречены — точно так же, как и их дитя. Как весь Неблагой Двор.

Дверь в покои короля неожиданно распахнулась — так широко и резко, что толстая дубовая деревяшка с силой ударилась о стену. Ниалл услышал за спиной разъяренное дыхание и уловил запах горя, смешанный с приторным зловонием смерти.

— Она умерла.

Эти два слова были наполнены душераздирающей мукой. Ниалл закрыл глаза, пытаясь достойно встретить страдание и справиться с болью, звучавшей в голосе Айриэна.

— Будь ты неладен, она умерла!

Ниалл медленно обернулся, собираясь с силами перед тем, с чем ему придется столкнуться лицом к лицу. На руках Айриэна лежала Гертруда, ее тело обмякло, лицо казалось безжизненно-бледным. Начиная от талии нижняя часть ее белоснежного одеяния пропиталась красной субстанцией. Кровь возлюбленной капала на сапоги Айриэна, образовывая липкую лужицу между его ступней.

— Она будет удостоена особых, подобающих феи похорон, как если бы она была твоей женой, Айриэн. Поскольку ты — принц темного королевства, она была бы твоей принцессой. Она будет погребена с соответствующими почестями.

Ниалл поднял взгляд на сведенное мукой лицо любимого брата, пытаясь заставить Айриэна посмотреть на него в ответ. Но бесстрашный вояка был теперь буквально уничтожен горем, Айриэн мог видеть лишь свою мертвую нареченную супругу, лежавшую в его объятиях.

— Что с ребенком? — спросил Гвинед.

Яростно зарычав, Айриэн сделал угрожающий шаг в сторону провидца, но тут же перехватил взгляд Ниалла и успел сдержать порыв своей неистовой крови.

— Это мальчик. Он… жив. Но я не знаю, как долго он еще протянет. Повитуха из смертных говорит, что он родился слишком рано.

— Гвинед, — приказал Ниалл, — приведи какую-нибудь женщину, которая смогла бы кормить ребенка.

Старик посмотрел на короля так, словно тот обезумел.

— На протяжении многих лет в нашем дворе не рождалось ни одного ребенка, ваше величество. У наших женщин нет молока, чтобы выкормить это дитя.

— Тогда я даю тебе разрешение похитить кормилицу из королевства смертных.

— И навлечь на всех нас пущее несчастье? — прогремел провидец. — Ваше величество, я вас умоляю! Мы больше не можем красть смертных. Наш двор умирает! Мы просто обязаны найти способ снять проклятие вашей матери…

— А чем, по-твоему, я занимаюсь с тех самых пор, как взошел на престол? — в отчаянии взревел Ниалл. — Сижу на заднице, наслаждаюсь развеселыми приемами? Неужели ты думаешь, что я действительно развлекаюсь все проклятые дни напролет?

Провидец учтиво поклонился и сделал шаг назад.

— Я знаю, что вы ищете способ…

— Довольно! — рявкнул Ниалл. — Гвинед, ты прикажешь двум слугам взять молоко от коровы, которую фермер Дуглас оставил на пастбище специально для нас. Я одарил фермера и его жену ребенком, прибегнув к своим чарам. Корова — десятина, его плата за мою щедрость. Иди исполняй немедленно.

Ниалл перевел взгляд на убитого горем Айриэна:

— Позволь нам похоронить ее по нашему обряду, друг мой.

Рыдания вырвались из груди воина, стоило ему посмотреть вниз, на мертвое лицо возлюбленной.

— Она не хотела этого — оставаться здесь, со мной, в нашем королевстве. И, предчувствуя неотвратимо надвигающуюся смерть, молила меня, Ниалл, освободить ее. Я… обещал ей, что сделаю это.

Сглатывая вставший в горле комок, Ниалл наблюдал, как Айриэн опустился на колени, заливаясь слезами над безжизненным телом Гертруды. Уже не в первый раз проклинал Ниалл свою мать, королеву Благого Двора, за наложенное в сердцах заклятие. Он проклинал и собственного отца — за то, что тот преспокойно позволял годам течь, бездействовал целыми десятилетиями, не удосуживаясь искать способ снять заклятие. Но больше всего темный король проклинал тот день, когда мать убежала и взяла с собой его брата-близнеца, оставив его, Ниалла, в этом королевстве — в бессилии наблюдать, как его подданные чахнут и умирают, как вырождается его двор.

— Айриэн, — тихо произнес Ниалл, положив руку на плечо кузена. — Мы отомстим за ее смерть. Я тебе обещаю. Я найду способ разрушить это проклятие. Ты найдешь другую женщину, Айриэн, — у тебя все получится. И она будет хотеть тебя, желать тебя так же неистово, как ты будешь желать ее.

Айриэн поднял взор на двоюродного брата, темные глаза воина сверкали сквозь пелену муки, подобно ониксу.

— Мы все прокляты, Ниалл. Королевство гибнет. Несмотря на все наше богатство, обилие пищи в наших закромах и роскошь в наших покоях, мы прокляты. С материальной точки зрения у нас есть все, что только могут желать мужчины-феи, все, кроме любви женщин, все, кроме детей, — того самого, что помогло бы выжить нашему народу.

— Я сниму это ужасное проклятие, Айриэн. Ради этого я сделаю все, что только ни потребуется. Клянусь тебе в этом.

Лицо Айриэна исказилось, на смену горю пришел гнев.

— Кто же захочет нас, Ниалл, — горько усмехнулся безутешный вояка, — когда мы приговорены носить на себе бремя греха?

* * *

Стоя в спальне своего отца, Ниалл смахнул паутину, которой основательно заросло все вокруг за долгие годы, прошедшие со смерти Дуира. Именно в этой комнате была надежно спрятана тайна того, как разрушить проклятие, — Ниалл нисколько не сомневался в этом.

Дрожь омерзения пробежала вдоль его спины, когда он огляделся в давным-давно неприкосновенных покоях. Комната была холодной и гнетущей, совсем как человек, который когда-то обитал в ней. Несмотря на теплый яркий балдахин и многочисленные подушки из бархата и шелка, постель, точно так же как и вся спальня, оставляла впечатление могилы. Кроме того, эта комната была свидетельницей изнасилования благой королевы, равно как и зачатия Ниалла и его брата, а также их последующего рождения. Эти стены помнили ту ночь, когда мать Ниалла сбежала из Неблагого Двора, забрав с собой его брата-близнеца, который был копией светлой королевы и воплощением ее благих деяний. Тогда мать бросила Ниалла, как две капли воды похожего на своего отца, оставив расти здесь, на попечении человека, слывшего не кем иным, как буйным умалишенным.

В этой комнате царило отвратительное, грязное прошлое, но, лишь погрузившись в его темные тайны, можно было отыскать способ положить конец заклятию.

Ниалл бросил взгляд на массивную кровать, простыни цвета слоновой кости, смятые и свисавшие к полу, и перед его мысленным взором предстал образ короля — умирающего, передающего Ниаллу власть над двором, для которого не существует надежды. Двором, оскверненным грехами его отца.

Словно шепот, струившийся сквозь потертые от старости балдахины, Ниалл слышал раздававшееся вокруг бормотание о проклятии, словно кто-то напоминал ему о том, о чем он и так уже знал, — о тяжелом наследстве гнева его матери. Все это словно чернилами вывелось на коже Ниалла, поскольку те слова и материнское заклятие давно запечатлелись в каждой частичке его существа.

Мать… Ниалл взглянул на портрет, висевший над кроватью отца. У Айны были серебристые волосы и фиалкового цвета глаза — Ниалл унаследовал ее глаза. Айна происходила из двора солнечного света и радости, а его отец — из двора ночи и плотского греха. Дуир был олицетворением мира мрачной красоты и эротической чувственности, а мать Ниалла была зеркальным отражением темного мира. Но это короля совершенно не заботило. Владевшее Дуиром вожделение было настолько сильным, что он похитил Айну прямо из ее постели, пока она спала, и вынудил ее принять его плоть. Отец Ниалла, в своем ошибочном, самонадеянном неблагом неведении, был убежден, что может заставить Айну полюбить его с помощью секса.

Но мать Ниалла так никогда и не смирилась со своей участью. Точно так же, как и Гертруда, которая никогда не смягчилась в ответ на чувства Айриэна.

Ненависть и месть Айны были направлены против всего темного королевства. Ни одного смертного или бессмертного нельзя было привести к Неблагому Двору против воли и заставить полюбить темного мужчину-фею. Они должны были прийти сюда по своему собственному желанию. Должны были отдать их тела и души без принуждения, добровольно. И было совершенно очевидно, что ни одна женщина не захотела бы Ниалла или любого другого представителя темных сил, как только он раскрыл бы, кем на самом деле является. Сказочной красоте феи противостояли все грехи мира. Похоть, гордыня, зависть, чревоугодие… все семь, по одному на каждого из волшебных принцев, снедаемых пороками. Грехом Ниалла был гнев, и сегодня вечером ярость постепенно закипала в его душе. Король хотел мести — кровавой и беспощадной, он жаждал наказать свою мать, своего брата-близнеца и весь Благой Двор.

— Скажите мне как, — хрипло прошептал Ниалл. — Как мне лучше сделать это?

Он надеялся, что духи — как злобные, так и милостивые — те, что часто появлялись в этой спальне, услышат его.

— Скажите мне, как снять это убийственное проклятие и спасти мой двор от катастрофы!

Шепот, едва слышимый, пронесся мимо Ниалла. Какое-то движение у книжной полки привлекло его внимание. Трепещущий пергамент, окаймленный сусальным золотом, вдруг слетел с полки на пол, заставив короля склониться над ним. Магическим образом изображение слов на древнем волшебном языке предстало перед глазами Ниалла, подарив ему надежду впервые с тех самых пор, как он занял трон Неблагого Двора.

«Тех возвышает грех, тех губит добродетель…»