Дом сестер

Шарлотта Линк, 1997

Йоркшир, 1996 год. Барбара и Ральф, семейная пара успешных адвокатов из Германии, избрали диковинный способ спасения своего брака: провести Рождество и Новый год на старой ферме в английской глуши. Но там они стали заложниками снежного коллапса – без связи, электричества и почти без еды. В поисках выхода из положения Барбара случайно натыкается на тайник с рукописью – автобиографией бывшей хозяйки этих мест, Фрэнсис Грей. Спасаясь от холода и голода, гостья жадно поглощает историю жизни, где слились воедино столь не похожие друг на друга виды любви, зависимости и ненависти. И пока не думает о том, как тайны давно умершей свидетельницы века могут сказаться на ней самой… В мире продано более 30 миллионов экземпляров книг Шарлотты Линк. Бестселлер Der Spiegel. Шарлотта Линк – самый успешный современный автор Германии. Все ее книги, переведенные на почти 30 языков, стали национальными и международными бестселлерами. В 1999–2018 гг. по мотивам ее романов было снято более двух десятков фильмов и сериалов. «Здесь есть всё, что требуется, чтобы книгу можно было назвать по-настоящему отличной». – Schwarzwälder Bote «Потрясающий тембр авторского голоса Линк одновременно чарует и заставляет стыть кровь». – The New York Times «Пробирает до дрожи». – People «Одна из лучших писательниц нашего времени». – Journal für die Frau «Мощные психологические хитросплетения». – Focus

Ноябрь — декабрь 1910 года

— Могу я тебя побеспокоить, Фрэнсис? — спросила Маргарет, просунув голову в дверь комнаты племянницы.

Та сидела в постели с толстым шерстяным шарфом, повязанным вокруг шеи, и держала в руках стакан молока с медом. Она была бледна, а ее глаза лихорадочно блестели.

— Ты неважно выглядишь, — констатировала Маргарет и положила руку на лоб Фрэнсис. — Да у тебя температура!

— Я и чувствую себя довольно скверно, — согласилась Фрэнсис. Уже не первую неделю она боролась с сильной простудой, но ей не становилось лучше.

— Ты знаешь, я действительно сожалею, что ты болеешь, но все же должна признаться: я чувствую настоящее облегчение, что ты сегодня не пойдешь на этот… как называется это мероприятие?

— Женский парламент.

— Да. Я бы очень беспокоилась. Никогда не знаешь, чем может закончиться нечто подобное. Я… я могу полагаться на то, что ты останешься дома?

Только сейчас Фрэнсис заметила, что на Маргарет были пальто и перчатки.

— Ты уходишь?

— Да, на бридж с чаепитием к леди Стенхоуп. Сперва я хотела отказаться, так как подумала, что мне надо быть дома, если ты вдруг плохо себя почувствуешь, и, конечно, из-за Филиппа, но… один раз я, пожалуй, могу увидеться со своими подругами.

Фрэнсис ощутила чувство вины, осознав, насколько ее тетя ограничила свою привычную жизнь, взяв на себя заботу о двух молодых людях в собственном доме.

— Конечно, иди, — сказала она, — и не беспокойся. Со мной ничего не случится. Я проведу остаток дня в своей комнате и постараюсь поправиться. Никаких уличных боев, тетя Маргарет!

— Тогда я действительно спокойна, — ответила та с облегчением. — Присмотри тогда немного за Филиппом, хорошо? Вы могли бы вместе поужинать…

— Честно говоря, я боюсь, что у меня не будет аппетита. Но я могу составить ему компанию. Хорошего тебе дня, и не думай постоянно о нас. Мы ведь уже не маленькие дети!

— Знаешь, — сказала Маргарет, — я очень часто сожалела, что у меня нет собственных детей, но постепенно я начинаю видеть в этом и положительные стороны. — Она погладила Фрэнсис по голове. — Ты — прелестная девушка, это правда, и Филиппа я тоже очень люблю. Но, — она повернулась к двери, — но от забот никогда нельзя уйти полностью, не так ли?

Фрэнсис проспала несколько часов. За окном барабанил нудный ноябрьский дождь, быстро сгущались ранние осенние сумерки. Когда она проснулась, было пять часов вечера. В доме стояла тишина.

Девушка встала. Она чувствовала себя лучше. Сон придал ей силы, и голова уже не болела так сильно, как с утра. У нее даже появилось небольшое чувство голода.

Она решила пойти в кухню и обсудить с кухаркой меню на ужин. Проходя мимо комнаты Филиппа, замешкалась и постучала в дверь.

— Войдите, — отозвался Филипп.

Он, как обычно, стоял у окна и смотрел в темноту, на дождь. В комнате горела лишь небольшая лампа, слабо освещая его лицо. Когда Филипп увидел Фрэнсис, его напряженные черты лица озарила улыбка.

— Фрэнсис! — Он подошел к ней. — Как ваши дела? Вы чувствуете себя получше? — Казалось, молодой человек импульсивно хотел взять ее за руки, но робость не позволила ему это сделать. Филипп так и остался стоять перед ней с опущенными руками. — Вы выглядите гораздо лучше, чем сегодня утром, — констатировал он.

— Я и чувствую себя лучше. Я как раз хотела поговорить с кухаркой по поводу ужина… Вы ведь поужинаете со мной?

— Конечно! — Он оживленно закивал. И, как всегда, что-то смутило Фрэнсис в его поведении.

— Хорошо, — сказала она. — Тогда увидимся позже.

Филипп протянул руку, но снова не дотронулся до нее.

— Фрэнсис…

— Да?

— Я… это звучит, наверное, глупо, но я очень рад, что познакомился с вами!

«Боже мой», — только и подумала Фрэнсис, но вслух сказала:

— Мне тоже приятно, что мы встретились, Филипп.

— Никогда не думал, что когда-нибудь скажу женщине нечто подобное. Я имею в виду, то, что я рад знакомству с вами. — Он все еще не знал, куда деть руки. Но его такие безразличные, полные безысходности глаза засветились. — Никогда не предполагал, что буду испытывать к женщине такие чувства, — тихо добавил он.

— Филипп, вы ведь едва знаете меня, — возразила Фрэнсис и неуверенно засмеялась.

— Я знаю вас. Знаю намного лучше, чем вы думаете. Я часто думаю о вас…

Фрэнсис не знала, что ей ответить, и молчала.

У Филиппа появилось ощущение, что он зашел слишком далеко. Он также замолчал; наконец произнес, запинаясь:

— Я вас… я имею в виду, что, надеюсь, не поставил вас в затруднительное положение.

— Ничуть, — уверила его Фрэнсис, отчаянно думая, как выпутаться из ситуации, чтобы не обидеть юношу. — Я… мы должны подумать об ужине.

Филипп был задет — его выдали выразительные черты лица. Он старался это скрыть, но его улыбка выглядела искусственной и напряженной.

— Хорошо, — сказал он, — идемте же вниз.

Они дошли до середины лестницы, когда сильный стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.

— Но это не может быть тетя Маргарет! — испуганно сказала Фрэнсис.

Прибежал мистер Уилсон. На его лице было написано возмущение таким безобразным поведением, которое проявлял неизвестный гость. Он открыл дверь — и тут же мимо него в холл ворвалась молодая женщина. Ее промокшее пальто, прилипшее к телу, походило на половую тряпку, мокрые спутанные волосы свисали на плечи. Под правым глазом у нее была рана, из которой сочилась кровь.

— Здесь живет Фрэнсис Грей? — спросила она.

— Могу я узнать ваше имя? — недовольно спросил Уилсон.

— Это я мисс Грей. — Фрэнсис спустилась по лестнице и едва успела подхватить молодую женщину, которая чуть не упала на пол. Вместе с Уилсоном они довели ее до стула и помогли сесть.

— Извините, — прошептала незнакомка. Ее губы побелели. — У меня всего лишь немного закружилась голова.

Фрэнсис вынула носовой платок и приложила его к ране.

— Уилсон, принесите, пожалуйста, что-нибудь дезинфицирующее, — попросила она, — а вы, Филипп, — бренди тети Маргарет. Ей нужно восстановить кровообращение.

Филипп сразу же послушно отправился за бренди, а Уилсон замешкался.

— Мы ничего не знаем о личности этой… — начал он.

— Луиза Эпплтон, — ответила женщина слабым голосом. — Меня послала Элис Чэпмен.

— Элис? — Фрэнсис сразу встревожилась. — Сделайте же наконец то, что я вам сказала! — набросилась она на Уилсона. Потом села на корточки рядом с Луизой и взяла ее за руку. — Что с Элис?

— Ее арестовали. Она ранена. Она еще успела назвать мне ваше имя и ваш адрес. Вы должны сообщить об этом жениху Элис. — Она явно боролась со слезами. — Это было так ужасно!..

— Вас задержала полиция?

Луиза не смогла больше сдерживать плач.

— Я еще никогда не видела, чтобы мужчины с такой жестокостью обращались с женщинами, — всхлипывала она. — Они затаскивали женщин в подъезды и там их избивали. Они бросали их на пол и пинали ногами куда попало. Они таскали их за волосы и целенаправленно били в грудь. У меня было чувство, что они хотят нас убить.

Пришел Филипп с бренди в руках. Фрэнсис наполнила бокал и протянула его Луизе.

— Вот. Выпейте. Вам это поможет.

Пальцы Луизы дрожали. Она стала пить бренди маленькими глотками, и ее щеки постепенно розовели.

— Я никогда этого не забуду, — прошептала она, — никогда, покуда жива. Мы хотим получить право голоса. Мы хотим иметь право, которое веками принадлежало мужчинам. И за это они расправились с нами как с преступницами…

— Элис отправили в тюрьму? — спросила Фрэнсис. — Или в больницу? Вы сказали, что она ранена.

— Насколько я поняла, ее должны отправить в тюрьму Холлоуэй. Я надеюсь, что там о ней как-то позаботятся. Она была вся в крови…

Голос Луизы опять задрожал, и Фрэнсис быстро налила ей еще немного бренди. Потом она сказала:

— Я поеду в тюрьму Холлоуэй. Я должна узнать, могу ли хоть чем-то помочь Элис.

— Вы не должны этого делать! — испуганно возразил Филипп.

Из хозяйственных помещений, расположенных в полуподвале, появился мистер Уилсон; за ним шла кухарка, в руках которой были флакончик с йодом и пачка бинтов.

— Что случилось? — спросила она.

— Полиция избила суфражеток и многих из них арестовала, — объяснила Фрэнсис. — Мисс Эпплтон тоже досталось.

Как мистер Уилсон, так и кухарка мисс Вентворс из чистого убеждения не признавали суфражеток, их методы и цели; но материнское сердце кухарки, кажется, дрогнуло, когда та увидела бледную, промокшую насквозь женщину, которая, дрожа как осиновый лист, сидела съежившись на стуле, а на ее щеке запеклась кровь.

— Она заболеет, сидя в мокрой одежде! — сказала мисс Вентворс. — Ей надо немедленно принять горячую ванну и лечь в теплую постель.

— Займитесь этим, мисс Вентворс, — распорядилась Фрэнсис. — Наполните ей ванну и приготовьте для нее гостевую комнату. Я еду сейчас же в тюрьму Холлоуэй!

— Нет! — крикнули в один голос мистер Уилсон, мисс Вентворс и Филипп. Но Фрэнсис уже бежала вверх по лестнице, чтобы взять свое пальто.

Филипп побежал за ней.

— Вы ведь даже не знаете, где это!

— Я возьму извозчика.

— Я поеду с вами.

— Об этом не может быть и речи. Кто-то должен остаться дома и объяснить все тете Маргарет. Ей и без того хватает в жизни всяких кошмаров…

— Но здесь остается Уилсон и мисс Вентворс. Они и расскажут ей, что случилось!

— Филипп, будьте благоразумны! — Фрэнсис взяла из шкафа пальто и шарф, чтобы надеть его на голову. — Останьтесь здесь и успокойте тетю Маргарет.

Филипп стоял в дверях. В этот момент Фрэнсис была не в состоянии это осознать, но позднее она вспомнила, что у него впервые было выражение лица не обиженного ребенка, а мужчины.

— В это время я не позволю вам ходить по Лондону в одиночку, Фрэнсис. Или я пойду с вами, или вы никуда не пойдете!

Она коротко рассмеялась.

— Вы думаете, что мне требуется ваше разрешение?

Но он стоял в дверях как скала, и Фрэнсис знала, что потратит уйму времени, если начнет с ним спорить.

— Тогда пойдемте, три тысячи чертей, — сказала она. — Я не могу сейчас с вами дискутировать.

Филипп кивнул. Минут пять спустя они мчались через дождь и туман, в мгновение вымокнув до нитки.

То было 18 ноября 1910 года, и этот день вошел в историю движения за права женщин как «Черная пятница». В этот день были арестованы 115 женщин; полиция действовала в отношении демонстрантов с невиданной ранее жестокостью. Кристабель Панкхёрст обвинила впоследствии министра внутренних дел Уинстона Черчилля в том, что тот санкционировал свирепые действия полиции в отношении женщин. Это был упрек, который настолько возмутил Черчилля, что он собирался обвинить Кристабель Панкхёрст в клевете.

Но фактом являлось то, что оказалось большое количество раненых, что тюрьма Холлоуэй была переполнена суфражетками и что для многих женщин пребывание там стало настоящим истязанием.

Филипп, тот самый пребывающий в постоянной депрессии Филипп, который, как до этого полагала Фрэнсис, едва ли способен на что-то, разве что смотреть из окна на улицу или сочинять меланхоличные стихи, сумел быстро найти извозчика недалеко от Бонд-стрит. Они, правда, уже совершенно промокли от дождя, но дорога до Айлингтона на севере Лондона, где находилась тюрьма, заняла немного времени. Извозчик отказался подъехать к входу, так как уже в начале Паркхёрст-роуд было видно, что перед тюрьмой идут уличные бои.

— Внутрь не поеду! Там мою повозку превратят в утиль.

— Мы выйдем здесь, — быстро сказал Филипп и стал копаться в своем кошельке.

— Опять эти проклятые бабы, — проворчал извозчик. — У меня все время возникает вопрос: когда наконец правительство покончит с ними? Я вам скажу, что на выборах через четыре недели отдам свой голос той партии, которая пообещает, что разгонит весь этот сброд!

Филипп сунул ему в руку пару монет и бросил на ходу: «Сдачи не надо!» Потом помог выйти Фрэнсис.

Они стояли на улице под дождем, и на лице Филиппа отражалось отчаяние оттого, что он оказался втянутым в эту дурную историю. Перед входом в тюрьму женщины устроили демонстрацию, требуя освобождения своих арестованных соратниц. Полицейские пытались их разогнать, при этом они без разбора били женщин и произвольно арестовывали кого-то из толпы.

Филипп, у которого от холода не попадал зуб на зуб, крепко держал Фрэнсис за руку.

— Фрэнсис, вы не должны сейчас туда идти! Вы не пройдете! Давайте поедем домой. Мы можем завтра…

Она раздраженно сбросила его руку.

— Я хочу узнать, что случилось с Элис, и я сейчас же туда пойду. Вам не надо идти со мной!

Она плотнее закуталась в свое мокрое пальто и помчалась по улице. Филипп тихо выругался, но все же отправился за ней следом. Протискиваясь между митингующими женщинами, она, как через пелену тумана, слышала крики и брань, а также разгневанные голоса полицейских.

Объятая волнением, Фрэнсис не понимала, что угодила в совершенный хаос и что подвергается серьезной опасности.

Как раз перед ней полицейский тащил за собой прямо за волосы пожилую женщину, другой носком сапога бил в ребра неподвижно лежащее на земле тело. Одна очень элегантная женщина, на которой было пальто с меховой оторочкой и серьги с большими изумрудами, стояла, обхватив руками фонарный столб, и выплевывала кровь в водосточный желоб.

Это зрелище вывело Фрэнсис из транса. Она подошла к женщине. Кто-то упал на нее, и она получила сильный удар по голени, но проигнорировала боль и взяла женщину за руку.

— Я могу вам помочь?

Женщина, которая стояла согнувшись, постепенно выпрямилась и вытерла тыльной стороной кисти кровь на губах.

— Ничего, — ответила она хриплым голосом, — они всего лишь выбили мне два зуба.

Фрэнсис с ужасом смотрела на нее, наконец начиная понимать, что происходит вокруг нее. Она слышала крики, видела, как женщины пытались убежать, а мужчины догоняли их, чтобы избить. Она также видела женщин, которые сражались как дикие кошки; они наносили удары и буквально вцеплялись в полицейских. На улице горело лишь несколько фонарей. Картину довершали туман и дождь, придавая ей призрачную нереальность.

Фрэнсис обернулась и крикнула: «Филипп!» — но не обнаружила его в толпе. Ей потребовался какой-то момент, чтобы вновь сориентироваться, — и в эту минуту произошло следующее: откуда-то из темноты, от небольшой церкви, которая была расположена напротив тюрьмы, на развилке Панкхёрст-роуд и Кэмден-роуд, прилетел камень. Большой, жуткий, ребристый. Он пролетел в миллиметре от головы Фрэнсис и попал в висок полицейскому, который стоял в нескольких шагах от нее. Мужчина упал на колени и потом всей своей тяжестью рухнул на землю, не издав ни единого звука.

Фрэнсис, уверенная в том, что он мертв, вскрикнула. К ней немедленно устремились несколько полицейских и схватили ее. Один вывернул ей руку за спину с такой силой, что Фрэнсис снова закричала, на этот раз от боли. Страж порядка вонзил ей свое колено в крестец, и она наклонилась вперед. Другой схватил ее за волосы и при этом так резко наклонил ее голову в сторону, что из глаз у нее брызнули слезы. Третий встал перед ней, и Фрэнсис поняла, что он собирается ударить ее по лицу. Она напрасно пыталась увернуться. Четвертый полицейский крепко держал ее.

— Не надо. Оставь ее!

— Она его убила! Она убила Билли!

— Тем не менее. Довольно. Решение должен принимать судья.

Мужчина, вывернувший Фрэнсис руку за спину, отпустил ее, как и другой, который схватил ее за волосы. Она сидела на корточках на мокрой от дождя дороге, крепко прижав к себе пострадавшую руку. Сильно болело плечо, и Фрэнсис задавалась вопросом, не вывихнуто ли оно. Полицейский, защитивший ее от своих товарищей, наклонился к ней:

— Встаньте, пожалуйста, мисс. Вы арестованы.

Он помог ей встать на ноги. Боль пронзила руку. Фрэнсис увидела лежащего на земле мужчину; вокруг него стояли несколько полицейских. Ее охватила паника, когда она поняла, что ей вменяют в вину.

— Это не я, — сказала она, — это действительно не я.

— Мы всё выясним. А сейчас вы пойдете со мной.

Измученная болью, Фрэнсис не нашла в себе силы сопротивляться. Полицейский повел ее с собой. Позже девушке стало ясно, что ей повезло, потому что он, по крайней мере, не применял насилие.

Когда за ними закрылись ворота тюрьмы, она еще раз сказала слабым голосом:

— Это не я!

Но вряд ли ей хоть кто-то поверил.

Ее заперли в камере, где уже находились четыре женщины. Длина помещения составляла примерно шагов пять, такой же была и ширина. Напротив двери имелось небольшое зарешеченное окно, располагавшееся прямо под потолком, из которого можно было что-то увидеть лишь встав на стул или ящик. Стены были из красного кирпича, пол — из холодного цемента. В камере стояло четыре кровати — по две, одна над другой, с тонкими продавленными матрацами и изношенными шерстяными одеялами, на вид жесткими и колючими. В углу стояло ведро.

Другие женщины выглядели такими же измученными, промокшими и отчаявшимися, как и Фрэнсис. Однако казалось, что никто из них не имел серьезных повреждений; лишь одна держалась за желудок, тихо стонала и говорила, что у нее в любой момент может начаться рвота.

К Фрэнсис, остановившейся у двери, подошла высокая женщина с седыми волосами и энергичным лицом.

— Меня зовут Кэролайн, — сказала она. — Я — медсестра. Позвольте я посмотрю вашу руку. У вас, кажется, сильная боль…

— Да, — ответила Фрэнсис таким сиплым голосом, что ее едва можно было понять. Она откашлялась. — Да, рука очень болит.

— Снимите ваше пальто, — попросила Кэролайн. — Осторожно… Потихоньку…

Мокрое пальто упало на пол.

— Расстегните платье, — продолжила Кэролайн.

Фрэнсис замешкалась, но она понимала, что для стыдливости сейчас не место и не время. Кэролайн стянула ткань с ее плеч.

— Вывиха нет, — констатировала она после того, как обследовала сустав и осторожно подвигала рукой в разные стороны. — Всего лишь ушиб. Рука еще какое-то время поболит, но потом все будет в порядке.

— Большое спасибо! — прошептала Фрэнсис и стала одеваться.

Мокрая ткань платья неприятно липла к телу, и только сейчас девушка заметила, что и кожаные сапожки совершенно промокли, а ноги напоминали две ледышки. Она со страхом подумала, во что выльется ее простуда, если она в ближайшее время не переоденется в сухие вещи. Так как переохлаждение, головная боль и температура были непосредственной реальностью, то связанная с этим опасность занимала ее гораздо больше, чем проблемы, которые возникнут, если она в дальнейшем станет подозреваемой в метании камней. Ей грозило обвинение за причинение тяжких телесных повреждений или даже — если полицейский был мертв или умер впоследствии — за причинение смерти.

— Как вас зовут? — спросила Кэролайн. Она подняла промокшее насквозь пальто Фрэнсис и повесила его на одну из стоек кровати рядом с пальто других женщин.

— Фрэнсис Грей.

Кэролайн внимательно посмотрела на девушку.

— У вас температура. Я вижу это по вашим глазам. — Она положила ей руку на лоб и кивнула. — Да, вы больны.

Подошла другая женщина. Она была молода и хороша собой. Ее платье, хотя, конечно, мокрое и помятое, свидетельствовало о работе первоклассного портного. Как оказалось, ее звали Памела Купер, и она была дочерью профессора из Оксфорда.

— Я уже три раза просила принести сухую одежду, — сказала Памела. Ее голос дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Это просто невообразимо, что они здесь делают с нами. У них нет никакого права заключать нас в тюрьму, но еще меньше они смеют с нами дурно обращаться!

Она начала дергать решетчатую дверь и кричать:

— Черт подери, есть здесь кто-нибудь? Я требую, чтобы сюда кто-нибудь пришел!

Наконец пришла надзирательница, грубая особа с пушком над верхней губой.

— Хватит орать, — резко осадила она Памелу. — Это вам не гостиница, а я здесь не для того, чтобы плясать под вашу дудку!

Памела не обратила внимания на ее слова.

— Я буду жаловаться, — сказала она, — если мы немедленно не получим сухую одежду и дополнительные одеяла. У этой дамы, — она указала на Фрэнсис, — температура. Она сильно простужена, и если серьезно заболеет, мы привлечем вас к ответственности, что будет иметь весьма неприятные последствия, обещаю!

Конец ознакомительного фрагмента.