Тождественность любви и ненависти

Чингиз Абдуллаев, 2007

Что чувствует человек, который уверовал в предсказание цыганки, что ему осталось жить всего два дня? А если он еще и могущественный миллионер, привыкший попирать пятой мир? Давида Чхеидзе захлестывает череда мистических совпадений, мучительных воспоминаний и любовных интриг. Оставшиеся часы потрясенный предприниматель всеми силами пытается уйти от судьбы. Под подозрение попадает все ближайшее окружение Чхеидзе, включая его личную охрану и неожиданно объявившуюся дочь, о существовании которой он прежде даже не догадывался. Известный частный детектив Дронго берется помочь бизнесмену выйти на след киллеров. Но не является ли круговерть событий, вырвавшая Чхеидзе из привычной жизни, игрой его воспаленного воображения?

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. ВОСПОМИНАНИЯ

Нужно было приехать в Москву, чтобы спустя столько лет почувствовать ностальгию по ушедшей молодости, по давно минувшим временам. Он вдруг с нарастающим раздражением и сомнением вспомнил, что не был в этом городе больше десяти лет. Одиннадцать? Двенадцать. Правильно. Он не был в этом городе, где прошла его молодость, двенадцать лет и в последний раз уезжал отсюда осенью девяносто пятого. Тогда все было совсем иначе. Другая страна, другие люди, другие реалии.

Давид Георгиевич Чхеидзе, сорокапятилетний бизнесмен, проживающий под Цюрихом, прилетел на переговоры в Москву дневным рейсом из Швейцарии. В аэропорту его встречали представители компании, с которой он должен был провести свои переговоры. Его личный секретарь Лиана Каравайджева и телохранитель Гюнтер Вебер прилетели вместе с ним. И хотя у телохранителя не было оружия, в его присутствии Давид Георгиевич чувствовал себя спокойно и уверенно. Его секретарь заранее оговорила условия приема, подчеркнув, что в обязанности принимающей стороны входит обязанность выставить четырех вооруженных охранников и два «джипа» с бронированными тонированными стеклами для сопровождения гостя.

Его встречал вице-президент одной из самых крупных российских компаний, работавших в сфере строительного бизнеса, Альберт Аркадьевич Самойлов, с которым они были знакомы уже несколько лет. Это был крупный, полноватый мужчина с несколько одутловатым лицом и вьющимися каштановыми волосами. Он был одним из тех мужчин, на которых любой, даже самой дорогой костюм сидит безобразно. У него была мешковатая фигура и поэтому он больше был похож на неряшливо одетого мелкого лавочника, чем на миллионера и вице-президента солидной компании.

Чхеидзе уселся в первый «джип», где кроме водителя разместились его собственный телохранитель и Самойлов. Во втором «джипе» сидели трое других охранников и его секретарь, которая устроилась на переднем сиденье, вызвав явное недовольство у остальных сопровождавших.

Два больших «джипа» понеслись по Ленинградскому проспекту, направляясь к центру города. Чхеидзе с удивлением разглядывал прежде знакомые места. Все было так и все было немного по-другому. Размер жилищного строительства в Москве превосходил всякое воображение. Он в который раз подумал, что выбрал нужных партнеров, решив вложить часть своих средств в строительную индустрию московской компании.

Двенадцать лет назад Давид Чхеидзе уехал из этого города, когда криминальные разборки в городе достигли своего пика. Он получил извещение о готовящемся на него покушении. И потом произошло само покушение. Возможно, это была лишь уловка конкурентов, которые хотели таким образом убрать из города своего соперника. Возможно, это была действительная угроза, с которой ему нужно было считаться. К этому времени в Москве, да и по всей России, отстрел бизнесменов принял массовый характер. Стреляли и убивали прямо на улицах городов. Убивали бизнесменов, банкиров, криминальных авторитетов, — шла беспощадная война на выживание. Первого марта убили одного из самых популярных телеведущих, который только пытался отрегулировать потоки рекламных денег, нараставшие с каждым днем. Сам президент страны публично дал слово найти убийц. Но никого не нашли, хотя подозреваемый в организации убийства бизнесмен был очевиден для всех.

По непонятной логике судьбы Давид Чхеидзе благодаря этим криминальным разборкам стал очень богатым человеком. После того, как убили руководителя их компании Петросяна, он стал президентом вместо него и, выплатив вдове убитого два миллиона долларов, присоединил к своим акциям акции своего бывшего руководителя, которые уже на тот момент стоили более двадцати миллионов долларов. И тем не менее вдова и двое детей покойного были признательны Чхеидзе за его помощь. Они тогда распродали все имущество и переехали в Америку. Чхеидзе уже к началу девяносто пятого года «стоил» около сорока миллионов долларов. К тому же он оказался владельцем большого земельного участка на северо-западе столицы. Но в девяносто пятом на него одновременно начали «наезжать» и криминальные авторитеты, недовольные тем, что его структуры работают без их поддержки, и сотрудники правоохранительных органов, которые во многом также «крышевали» бизнесменов и требовали своей полагающейся доли прибыли для обеспечения безопасности бизнеса, и даже государственные чиновники, недовольные появлением в строительном бизнесе города подобного конкурента. Чхеидзе был достаточно умным человеком. И очень молодым. В девяносто пятом ему только исполнилось тридцать три года. Когда в его офисе взорвали бомбу и он не пострадал лишь по счастливой случайности, Давид понял, что оставаться в Москве становится не просто опасно, но и бессмысленно. Он нашел неплохого покупателя и продал ему свой бизнес, прибавив к своим сорока еще и тридцать миллионов долларов. Землю он решил попридержать. Она тогда стоила не очень дорого. И на ней находились пустующие помещения бывшего НИИ, в котором он когда-то работал. Чхеидзе даже не мог предположить, сколько будет стоить московская земля через десять лет.

Он уехал в Германию, а оттуда перебрался в Италию. Полученные миллионы он использовал с умом, сумев вложить их в акции строительных компаний Швейцарии и Италии, где в это время как раз начинался очередной строительный бум. Одним из его компаньонов оказался итальянский магнат Берлускони, когда-то начинавший зарабатывать в качестве итальянского барда перед богатыми клиентами. Вершиной авантюрной политики Берлускони стала покупка почти за бесценок огромного участка земли в Милане рядом с аэропортом. Земля стоила так дешево, именно из-за находящегося рядом аэропорта. Отсюда поднимались все самолеты, вылетавшие из города. Шум и выхлопные газы делали этот участок земли почти бесхозным. Берлускони купил эту землю и сумел договориться с руководством аэропорта, чтобы они изменили направление своих взлетно-посадочных полос, перенося взлет и посадку самолетов в противоположную сторону. В результате стоимость участков земли подорожала сразу в двадцать, тридцать, а то и в пятьдесят раз. Берлускони сорвал очередной куш, заработав на этой спекулятивной сделке, а Чхеидзе получил еще несколько десятков миллионов долларов.

Через несколько лет состояние грузинско-российского миллионера оценивалось уже в двести пятьдесят миллионов долларов. К тому времени ему поступило предложение о продаже земли, которую оценивали в баснословную сумму в пятьдесят миллионов долларов. На переговоры прилетел Самойлов. Оформление покупки завершили в прошлом году и Чхеидзе стал богаче еще на пятьдесят миллионов. Все эти годы он жил в своем швейцарском замке, под Цюрихом или в Лос-Анджелесе, где он купил небольшой дом. Через знакомых режиссеров и актеров, переехавших на Запад, он познакомился с известными продюсерами, вложил деньги в производство нескольких голливудских картин и завел очень приятные знакомства с некоторыми топ-моделями и актрисами. Среди фильмов, в которые он вложил свои деньги, три просто оказались убыточными, принося минус в шестьдесят миллионов долларов, зато четвертая картина не только окупила все предыдущие, но и принесла прибыль. Одним словом, Давид Георгиевич Чхеидзе был относительно молодым, очень богатым, симпатичным мужчиной без комплексов, холостым, считавшимся завидным женихом, известным бизнесменом, имевшим репутацию «счастливчика» сумевшего правильно устроиться в жизни. В сорок пять лет он решил прилететь в Москву после двенадцатилетнего перерыва и вложить часть своих денег в расширяющийся строительный бизнес.

К этому времени Чхеидзе уже имел гражданство Германии и два вида на жительство — в Швейцарии и в США. К тому же он прекрасно владел не только грузинским и русским, но и сумел выучить немецкий и английский языки. Он еще раз посмотрел на новые здания, видневшиеся по пути следования, и усмехнулся.

— Москва сильно изменилась, — сказал он Самойлову.

— Вы даже не можете себе представить, как сильно, — восторженно воскликнул Альберт Аркадьевич, — завтра поедем осматривать город, и вы его не узнаете. Сколько лет вы не были в Москве? Пять или шесть?

— Двенадцать.

— Тогда тем более не узнаете, — заявил Самойлов, — ни в одной крупной столице мира не произошло столько изменений за последние двенадцать лет, как в Москве. Даже в Пекине все немного иначе.

— Не знаю, — вежливо ответил Давид Георгиевич, — я в Китае не был. Но судя по всему, вы правы.

— Вы все сами увидите, — кивнул Самойлов, — вы ведь жили в Москве? Вы здесь родились?

— Нет. Я родился в Тбилиси. А сюда приехал в семьдесят девятом, когда поступал в институт. Вернее, поступал я в Грузии, тогда республикам давали специальные места для национальных кадров. И на такое место в МВТУ я и поступил. У нас в Тбилиси все хотели поступать либо в МГУ, либо в МИМО. А мне больше нравились математика и физика. Я никогда не был гуманитарием. Все хотели быть либо юристами, либо дипломатами.

— И потом вы остались в Москве?

— Не совсем. По распределению я попал в Новосибирск и там работал несколько лет, до восемьдесят восьмого. А потом снова вернулся в Москву, как раз в один научно-исследовательский институт. Тогда, в восемьдесят восьмом, меня сразу избрали заместителем секретаря комитета комсомола и мы создали молодежное объединение. Нам тогда выделили пустующие помещения бесплатно. Мы продавали привезенные компьютеры. Я вам никогда об этом не рассказывал. Сейчас об этом даже смешно вспоминать…

— Почему смешно? — возразил Самойлов. — Самый богатый российский миллиардер Абрамович начинал в это время с продажи резиновых игрушек. И где он сейчас?

— Значит мне повезло меньше, — улыбнулся Чхеидзе, — потом был общий развал и общий бардак. Институт закрыли, наш старый директор получил инфаркт, не выдержав прелестей «перестройки», а мы на правах кооператива, существовавшего в самом институте, приватизировали сначала свое здание, а затем и все остальные помещения института. В девяносто втором институт приказал долго жить. Его просто закрыли. И мы с моим другом Саркисом Петросяном, который был заместителем директора по хозяйственной части, приватизировали здание института и его землю. Между прочим, мы выплатили тогда всем сотрудникам института, даже вахтерам, их зарплату за два года вперед. Я думаю, так поступали не все. Вернее, так никто не поступал.

— Эта та самая земля, которую мы потом у вас купили? — понял Самойлов.

— Да. Я ее не стал продавать, когда уезжал отсюда в девяносто пятом. Решил немного подождать. Она тогда практически ничего не стоила.

— Очень верное решение. Вы тогда были единственным владельцем?

— Сначала мы приватизировали здания и получили землю вместе с Петросяном.

— И ваш друг с вами согласился?

— Его к этому времени убили. Я выплатил его жене и дочерям очень большую сумму в долларах, и они уехали в Америку, переписав на меня все акции компании и нашу землю, — Давид Георгиевич предусмотрительно не сказал, что заплатил только два миллиона, тогда как акции стоили двадцать, а саму землю впоследствии он продал за пятьдесят. Но это были «мелочи», на которые не стоило обращать внимание своего собеседника.

— Вы поступили очень благородно, — кивнул Самойлов, — в девяностые годы у нас был полный беспредел. Когда я вспоминаю те годы, то просто удивляюсь, что остался жив. Тогда никто не знал, сумеет ли он вечером вернуться домой. Сейчас много очень богатых людей в Москве, но все они очень рисковали в те годы, очень сильно рисковали, — повторил Альберт Аркадьевич.

— Поэтому я и уехал, — кивнул Чхеидзе, — решил, что жизнь дороже денег. Может, сейчас был бы миллиардером, как Абрамович, или лежал где-нибудь в земле, как многие из моих знакомых, или как мой друг Петросян.

— Правильно, — согласился Самойлов, — жизнь не купишь ни за какие деньги. Мне говорили, что у вас были тогда неприятности?

— Это еще мягко сказано, — заметил Давид Георгиевич, — если считать «неприятностями» бомбу, которую взорвали у меня в офисе. К счастью, никто не пострадал. И я мог только догадываться, что именно хотели сделать эти подонки. Либо убить меня, либо напугать, либо выжить отсюда, либо отнять мой бизнес. Но в любом случае оставаться было опасно. И я уехал. Можно считать меня таким «разумным трусом», но я считаю, что любая опасность требует адекватного к себе отношения.

— Сейчас совсем другие времена, — улыбнулся Самойлов, — у нас уже порядок и никого не убивают на улицах. Или почти не убивают. Прошло столько лет и новый президент сумел навести порядок и в городе, и в стране. Никто на бизнесменов уже не наезжает — ни бандиты, у которых теперь свой легальный бизнес, ни сотрудники милиции или ФСБ, у которых тоже свой бизнес. Все распределено. Теперь самая большая опасность — появление в вашем офисе налоговых инспекторов, которых боятся больше бандитов. Наши олигархи и бизнесмены уже привыкли не бояться криминальных авторитетов, которые за девяностые годы просто истребили друг друга. Зато все боятся государства. Если ваш бизнес не нравится государству, то вам лучше его свернуть и сразу уехать. А если вы не раздражаете государство своими политическими амбициями и ненужными выпадами, то можете жить и работать, ничего не опасаясь. Хотя нужно еще платить налоги и отчислять часть денег на необходимую благотворительность. Но так поставлена работа и на Западе.

— Похоже у вас произошли революционные изменения, — весело сказал Чхеидзе.

— Еще какие. Вы давно не были в Новосибирске? Сейчас изменения идут по всей стране.

— Давно. Больше двадцати лет.

— Тогда вам нужно совершить и туда экскурсию. Я недавно там был. Хотя таких изменений, как в нашем городе, вы уже нигде не увидите.

— Я думаю. Мне говорили, что в центре столицы снесли отель «Москва»? Как жалко, я помню, какое это было монументальное здание. Туда невозможно было попасть, всегда стояли строгие швейцары. Но самые строгие правила были в отеле «Россия». Я все время говорю по западной привычке отель, а не гостиница. «Россия» осталась? Или ее уже успели снести?

— Снесли, — радостно кивнул Самойлов, — из-за нее такой скандал получился. Сначала тендер выиграл Шалва Чигиринский, вы о нем, наверно, слышали. А потом, когда гостиницу снесли, выяснилось, что суд отменил итоги тендера. Теперь в московской мэрии не знают, как им быть. С одной стороны он столько денег потратил и столько уже вложил, а с другой — есть решение суда.

— Похоже, что у вас строительный бизнес по-прежнему считается зоной большого риска? — поинтересовался Чхеидзе. Он знал эту нашумевшую историю из швейцарских газет.

Самойлов испугался. Он подумал, что напрасно вспомнил об этом решении суда. Такой инвестор, как Чхеидзе, появляется не каждый день. И вдобавок он был почти своим, понимающим местные трудности и готовый инвестировать в их строительный бизнес несколько десятков миллионов долларов.

— Я думаю, что решение суда еще могут отменить. У нас в городе никто не спорит с московской мэрией, — осторожно добавил Альберт Аркадьевич, — а насчет гостиниц все понятно. »Интурист» тоже давно снесли, а на его месте сейчас новый пятизвездочный отель построили. И «Минск» скоро снесут. В общем все старые гостиницы заменяют на новые. Но вы все сами увидите. Мы заказали вам номер в «Национале», он как раз напротив бывшей «Москвы».

— Это я помню, — улыбнулся Давид Георгиевич, — рядом было здание Госплана, которое потом передали Государственной думе. Я ничего не путаю?

— Нет. Все правильно.

— И еще в переходе всегда были старые цыганки, которым я всегда давал деньги. Одна такая пожилая женщина, кажется, ее звали Виолеттой, она мне тогда нагадала. Честное слово, не поверите… Она мне нагадала, что я уеду из города и не буду здесь ровно двенадцать лет. Да, она мне так и сказала. Двенадцать лет, — растерянно произнес Чхеидзе. Он совсем забыл об этом случае и только сейчас вспомнил. Двенадцать лет. Какое интересное совпадение.

— Сейчас там тоже бывают цыганки, — сообщил Самойлов.

— Как интересно. Нужно будет спуститься, чтобы их увидеть. Когда у нас должны начаться переговоры? — поиинтересовался Чхеидзе.

— Через два часа, — сообщил Самойлов, — у вас будет время отдохнуть и переодеться, если вы захотите. Рядом с вашим люксом два заказанных номера для вашего секретаря и телохранителя. Если они будут жить отдельно от вас.

Самойлов видел Лиану, которая выглядела как топ-модель, готовая выиграть любой конкурс. Высокого роста, с удивительно красивыми голубыми глазами, всегда тщательно уложенными волосами, одетая в неизменно элегантные костюмы от Балансиаги, она вызывала восхищение у всех, кто с ней общался. Чхеидзе это знал и поэтому возил ее с собой по всему миру, оставляя в своем швейцарском офисе другого секретаря. Оставшейся в Цюрихе Магде было пятьдесят четыре. Она была педантична, как все немцы, аккуратна, пунктуальна и исключительно добросовестна. Но не обладала ни внешностью, ни такой грудью, как у Лианы, и поэтому всегда оставалась дома.

— Они будут жить в своих номерах, — ответил Чхеидзе, — а можно мне, перед тем как мы поселимся в отеле, спуститься вниз, в тот самый переход. Мне будет просто интересно посмотреть. Потом у меня не будет времени.

— Конечно можно. Там сейчас из перехода можно пройти в большой комплекс под Манежной площадью. Несколько этажей. Магазины, рестораны, кафе. Если вам интересно…

— Это мне неинтересно, — возразил Давид Георгиевич, — я хочу только посмотреть, как там, в этом переходе. Может, встречу свою старую знакомую, которую не видел целых двенадцать лет. Она мне тогда так точно нагадала. Целых двенадцать лет. Мне казалось, что это вся жизнь. А все эти годы так быстро пролетели.

— Мы скоро будем на месте, — сообщил Самойлов, — вы видите, какие автомобильные пробки в городе. Нам еще повезло, что вы прилетели днем. Если бы вы прилетели вечером, то вы бы увидели, какие заторы у нас на Ленинградском проспекте при выезде из центра города. Иногда автомобили стоят по нескольку часов.

— В Швейцарии такого не бывает, — кивнул Чхеидзе. Он взглянул на затылок своего телохранителя. Вебер почти не понимал русского языка, зато знал немецкий, французский и итальянский. Одним словом, все языки, на которых говорили в Швейцарии. И немного понимал английский. Он был бывшим чемпионом Европы в полусреднем весе по боксу. Однажды ему пришлось применить свое мастерство, спасая хозяина от разъяренных футбольных английских болельщиков, которые приняли Чхеидзе за истинного немца, ведь он был одет в куртку с цветами национального флага Германии и болел за немецкую команду. Вебер тогда уложил тремя точными ударами трех нападавших и этим остановил других, дав возможность Давиду Георгиевичу сесть в свою машину. Одним словом, на него можно было положиться.

Оба автомобиля медленно ехали по Тверской. Они проехали площадь Маяковского, затем Пушкинскую площадь, мелькнул бывший комплекс «Известий», памятник поэту. Они спускались вниз, ближе к Кремлю, где находилась гостиница «Националь». И наконец остановились у отеля. Лиана выпрыгнула с переднего сиденья второй машины и оказалась рядом с первой, еще до того, как остальные мужчины успели соориентироваться. Она была сообразительной и достаточно агрессивной женщиной. Телохранители посыпались из машин. Вебер вышел из салона автомобиля и открыл перед хозяином дверь.

— Спустимся вниз, в переход, — предложил Чхеидзе, — а ребята пусть занесут наши вещи в отель. Лиана, посмотри, чтобы там все было в порядке.

Она кивнула. Двое водителей начали доставать чемоданы. Самойлов, Вебер и еще двое охранников вместе с Чхеидзе начали спускаться в переход. Он подумал, что даже не знает, почему вдруг принял такое нелогичное решение. В переходах были привычные магазины и киоски. Он огляделся. Отсюда раньше был проход на станцию метро. Сейчас можно было пройти и к помещениям под Манежной площадью. Как странно, что здесь так много людей, подумал Давид Георгиевич. И вдруг увидел пожилую цыганку. На ней была большая широкая юбка, темная кофта, какая-то куртка непонятного цвета и цветастый платок невероятных размеров, который она набросила на голову, закрывая заодно и половину своей куртки. Покрашенные хной коричневые пряди волос выбивались из-под платка. От неожиданности он даже замер, словно его толкнули. Телохранители остановились, стараясь отсечь от него движущийся поток людей. Вебер недоуменно оглянулся.

— Не может быть, — прошептал Чхеидзе, — спустя столько лет. Не может быть.

Он шагнул к цыганке, которая уже обратила на него внимание. Она видела, что его сопровождают сразу несколько человек, и сразу поняла, что этот неизвестный мужчина обладает властью и деньгами.

— Здравствуй, — сказал Давид Георгиевич, все еще не веря своим глазам, — как тебя зовут?

— Как назовешь, так и назовут, — улыбнулась цыганка, показывая свои желто-коричневые зубы, — что тебе нужно, дорогой? Что ты от меня хочешь?

— Как тебя зовут? — уже более нетерпеливо спросил Чхеидзе. — Виолеттой?

— Такое у меня имя, родимый. А ты откуда его знаешь? Мы с тобой разве раньше встречались? И зачем тебе мое имя?

— Виолетта, — задумчиво произнес Давид Георгиевич, — ты меня не помнишь?

— Нет, родной, не помню. Скажи, зачем пришел, и я, может быть, вспомню. Что тебе нужно?

— Можешь погадать мне, — предложил Чхеидзе. Он видел, как на них обращают внимание проходившие люди, некоторые даже останавливались. Другие замедляли шаг. Двое мощных телохранителей и Вебер отсекали любопытных, но этим только привлекали внимание.

— Давай руку, — предложила цыганка, — что ты хочешь узнать?

— Что будет со мной в ближайшие двенадцать лет? — весело спросил Давид Георгиевич.

Она взяла его руку, посмотрела. Затем взглянула ему в глаза. Вздрогнула. Если она была актрисой, то актрисой талантливой. Она отпустила его руку. Слишком поспешно. Почти отталкивая от себя его руку.

— В другой раз погадаю, — улыбка у нее получилась вымученной.

— Сейчас, — упрямо возразил Чхеидзе.

— Не нужно, — было очевидно, что она смущена. Или немного растеряна.

Он достал из кармана две зеленые сотенные бумажки в евро. Протянул ей. Она покачала головой.

— Не нужно, — прошептала она, — ничего не нужно.

Он снова полез в карман и достал купюру в пятьсот евро. Это были очень большие деньги. Не убирая прежних двести, он протянул все три купюры цыганке.

— Скажи, — уже нервничая, твердо сказал Чхеидзе, — мне нужно знать, когда я снова здесь появлюсь. Я поэтому спустился вниз, чтобы у тебя все узнать. Если скажешь, что снова через двенадцать лет, я не стану заключать своего контракта. Скажи, что ты там увидела.

— Ты пожалеешь, — неожиданно произнесла она, — не всегда нужно знать заранее свою судьбу. Ты пожалеешь, что так настаивал.

— Говори, — он присоединил еще одну купюру в пятьсот евро и почти силой засунул ей деньги в руку.

Самойлов даже крякнул от досады. Он не успел остановить гостя и теперь переживал из-за того, что тот заплатил этой нищей аферистке такую крупную сумму денег.

— Хорошо, — она взяла деньги, спрятав их куда-то под куртку, затем подняла его руку, и еще десять или пятнадцать секунд рассматривала его ладонь. Затем медленно опустила его руку и мрачно изрекла:

— Сегодня не садись в машину на свое обычное место. Сядь впереди, так будет лучше. И ты проживешь еще два лишних дня.

— И все ради двух дней? — улыбнулся Давид Георгиевич. — Скажи лучше, когда я приеду снова в Москву?

— Никогда, — ответила она, глядя ему в глаза, — ты отсюда не уедешь. Тебя похоронят в этом городе.

— Хватит говорить глупости, — попытался вмешаться Самойлов, но Чхеидзе перехватил его руку.

— Говори дальше, — потребовал он.

— Тебя убьют через два дня, — сообщила цыганка, — и уже никто не в силах этому помешать. Даже если ты уедешь отсюда. Никто не сможет помешать.

— Заканчивай, — разозлился Самойлов, — что за чушь ты несешь. Получила свои деньги и убирайся. Зачем говоришь такие глупости?

— Проверишь сегодня, — упрямо сказала цыганка, не обращая внимание на остальных, — спасибо тебе за деньги. И ты тоже не дергайся, — посоветовала она Самойлову, — я твою руку не смотрела. Но у тебя все на лице написано. Сначала все хорошо будет, в гору пойдешь, большим начальником станешь. А потом разоришься. Не по тебе это место. Не для тебя.

— Пошла ты… — уже не сдерживаясь, выругался Самойлов.

— Помни, что я сказала, — цыганка повернулась, чтобы уйти. Но Чхеидзе остановил ее.

— А изменить твое предсказание можно? — глухо спросил он.

— Если сядешь не на свое место, то изменишь. На два дня, — уверенно сказала она, — и больше ничего изменить нельзя. А теперь прощай.

Она повернулась и Давид Георгиевич не успел больше ничего добавить. Он ошеломленно смотрел, как она исчезает где-то в проходе. Через несколько секунд он обернулся к Самойлову и, чуть запинаясь, спросил:

— Вы слышали, что именно она сказала?