Поздно, встретились с тобой мы поздно

Черненко Галина, 2023

Продолжаю повествование о девочке, чью жизнь переехал поезд. Разочарования в жизни подстерегают ее на каждом шагу. Но все равно жизнь продолжается и преподносит сюрпризы. Разные сюрпризы. И к этому надо быть готовой, и не потерять себя в мире человеческих страстей. Девятая часть.

И никто из мужиков, растоптавших мои желания даже не задумался о последствиях того, что они делают. А один из них был отцом моих детей! А зачем думать о детях и их будущем?? Никто из этих товарищей не считал это чем то из ряда вон выходящим. Подумаешь, маленькая подлянка! Так даже сейчас, пройдя большую часть своего пути на этой земле, они не стыдятся того, что сотворили тогда! Конечно, я может что-то не так понимаю? А как тогда надо понимать подлость и предательство? Или в тот момент они творили справедливость? Видимо все-таки они как-то себя оправдывали, или это совсем не обязательно?

Мама пристроила меня в больницу и по договору побежала менять Витьку на дежурстве в квартире, ну бежала она, конечно, с нашей старшей дочурой Ольгой. Бежала она, не ожидая от жизни сюрпризов и подстав. Какими же мы были наивными с мамой. Нам даже в голову не приходило, что Витек не просто предатель, а чемпион среди предателей. Ну мы же сами, не смотря на все свои заморочки были открытыми и доверчивыми, поэтому не ожидали таких пердимоноклей от близкого человека.

Но в тот момент мы об этом не знали, о том, что сотворил этот родной человек, и, наверное, это было здорово, потому что не очень хочется верить в то, что человек, от которого ты родила детей, мразь конченная. Он предал тебя, детей, ваше благополучие не под пытками, не со страху, а просто так, из-за того, что хотелось быть круче. Прям очень хотелось быть крутым, как вареные яйца и показать это нам, ну чтобы помнили.

Господи, как хорошо то, что я это узнала годы, даже десятилетия спустя! Или, наоборот, это плохо? Столько лет провела под одной крышей с мразотой! Да еще не просто с мразотой, а мразотой высшей категории. Может быть, если бы я знала, какая он мерзость, я бы убежала от него одномоментно, задрав подол, теряя тапки? Не известно, поэтому не факт.

А рассказал мне об этом ни кто-нибудь, а его друг, Олежек! Они разруханились несколько лет назад, и он, видимо решил, что больше не связан с Витькой никакими дружескими обязательствами! Ему, Олежеку-идиоту, почему-то совсем ни капельки не стыдно было мне рассказывать, как три здоровых мужика кинули меня через бедро! И не один раз, а все по разу, по очереди!

И никто из них в тот момент даже не задумался, что творит, и для чего творит. Надо же бы было Витьку помочь. А ради кого я делала это? Точно не ради себя, а ради двух маленьких девочек, и одного взрослого дебила, их инфантильного дружочка Витька! Интересная мужская солидарность получилась. Типа, против кого дружите? Да ладно, у нас ещё будет время поговорить об этом, поехали дальше.

Мамуля опоздала к смене караула совсем на маленько, всего на полчаса, но на самом деле она опоздала навсегда, из квартиры уже выносили шмутки и мебель. А Ирку ещё до этого увезли органы опеки, вот ведь дебил, даже родную дочь не пожалел! Бедные мы дурочки, бедная моя мама, она столько сил вложила в этот проект, а какой-то нищеброд влегкую все разрушил.

Она, мама моя терпеливая, стояла перед подъездом, держала за руку маленькую Ольгу и смотрела на крушение своих надежд! На её глазах рушились её мечты о спокойной жизни в одиночку, без терпилы дочери и без зятя-людоеда. Ей в тот момент было шестьдесят два года, ну почти как мне сейчас. Она уже заслужила спокойную старость. Но не судьба. Потому что в какой-то момент что то в этой жизни пошло не так. И сейчас я даже догадываюсь что. Но в тот момент уже ничего нельзя было исправить. Квартира уплыла.

Сейчас я, будучи очень взрослой, честно говоря, вообще не знаю, как моя мама терпела это все. И зачем ей все это было нужно. Ведь если честно смотреть на ситуацию, я перепрыгивала по жизни из одной пыточной камеры в другую, и со мной постоянно эти камеры меняла мама, она постоянно была рядом. И мне кажется, что те жизненные пытки, которые переживала она, благодаря мне, были в разы изощренней, чем те, которым подверглась я.

И если диссоциировано посмотреть, что тогда происходило, мне кажется, что я ей мстила. Изощренно, каверзно, всю жизнь. Сначала поезд, с затяжной адаптацией, потом Витя на долгие годы, рядом с которым даже поезд меркнет, ну а в завершенку, моя вечная пьянка. Единственно, в чем моя мама никогда не нуждалась, это в деньгах. Вот этим я ее всегда снабжала. А покоя у нее не было. Ну ладно, вернемся в ситуацию.

В 13.00 все из квартиры было вынесено, и она закрыта на навесной замок до передачи законному владельцу. Мама, моя мама, не плакала, она одеревенела и думала о том, как дальше жить, ну впрочем, как всегда. Первым о трагедии узнал Николай Михайлович, я догадываюсь, что прямо с места трагедии она пошла к нему, работал он рядом. Что он сказал про себя я не знаю, но догадываюсь, что говорил долго и матом.

Ведь это был его труд. Труд многих месяцев! И весь этот адский труд, и проект, который придумал и реализовал он, пусть и с нашей помощью, провалился в тартарары, и не потому что он что то неправильно придумал или что то пропустил, или переоценил свои силы, а потому что я выбрала в мужья конченного ублюдка, который не был человеком и которого нельзя было просчитать.

Я не знаю, сколько и о чем разговаривали эти два человека в тот день с такими отягощениями, но на следующий день ко мне в больницу, моя мамуля уже пришла с готовым работающим, как показала жизнь, планом. Она то, берегиня моя, берегла меня от плохих новостей, а я кидала её то под поезд, то под Витьку. И пусть я делала это неосознанно, но я же делала это!

И вообще, мне сейчас кажется, что я спокойно перенесла ту мерзкую новость только потому, что уже была под препаратами, и мне было по фигу, так как мозги мои были отключены. Ведь вот даже сейчас, спустя десятилетия, я чувствую ту боль и обиду, и отвращение. И по отношению к этой ситуации и потере, и по отношению к Витьке. Я даже не знаю, как я могла столько лет прожить рядом с таким опущенцем. И это слабый эпитет, нет таких слов, чтобы дать ему характеристику. Какая-то у нас была кармическая связь. Нет ничего на свете, кроме Вити. Жаль, что в связи со своим пребыванием в том учреждении я не смогла пережить те чувства по полной.

Я выслушала последние известия и ближайшие планы, и поняла, как же я устала за последние месяцы. Мне так стало все равно, что просто хотелось уйти в палату и лечь лицом вниз, а еще хотелось рыдать в голос, пожалейте меня!!!! Но я не хотела разочаровывать маму, ведь она старалась для меня, поэтому я изо всех сил держала лицо и слушала этого родного человека, мечтая о том, чтобы она ушла.

Итак, нас выселили. Из того, что произошло, хорошее только одно-я в психушке. В такой ситуации и из такого места легко манипулировать теми, от кого зависит благополучный исход дела, это же из за них у меня крыша съехала! Остальное все плохо. Во-первых весь мои нехитрый скарб хранится на каком то неизвестном складе, а самое главное, это то, что Ирка находится в доме малютки, и ходатайствовать о возвращении ребёнка можно только тогда, когда выйдешь отсюда с хорошим диагнозом. А мне, по умолчанию, не нужен хороший, потому что я не отказалась от своей мечты, и мне по-прежнему нужна квартира.

Ещё одна хорошая новость, после выселения с самозанятой жилплощади, мамулька по-простому выперла зятька из своей квартиры, ей наконец то никто не мешал. Витька пробивался ко мне в больницу, но это же психдиспансер, и не смотря на элитность, сюда так просто не попасть. А жить то ему негде, и он сучит ножками изо всех сил, но без результата. Старшая Оля живёт, конечно, у мамы, а младшую, в доме малютки, они навещают три раза в неделю, чтобы она их не забывала.

Впервые за несколько лет, я обнаружила, что у меня есть свои мозги, с инструкцией по эксплуатации. И я, второй раз в жизни задумалась о том, что с отцом моих детей надо расставаться. Когда я рядом с ним, меня накрывает такая волна страха, что я не могу ни жить, ни думать, ни осознавать то, что со мной происходит. Я потихоньку осознавала провал операции"квартира", мне было жалко и обидно, ведь я так старалась, так терпела, так себя мотивировала, но не смогла дойти до конца и до результата.

А Витька приходил ко мне в больницу каждый день, видимо для того, чтобы увидеть меня, и через меня повлиять на мою мать и опять получить койкоместо в её квартире. Но, мало того, что здесь и так было все недоступно, меня ещё и ответственно охранял мой врач, тридцатилетний красавчик Сергей Иванович. Так как при поступлении я рассказала ему историю всей моей жизни, он решил за три, четыре недели вытащить меня из того говна, в которое я себя опустила.

А делал он это, как психиатр, с помощью таблеток. Я, конечно, не ходила полностью загашенная, но чувствительность у меня была пониженной. Я до сих пор не знаю, что это были за таблетки, но они сделали ровным мир вокруг меня. Я медленно реагировала на то, что вокруг происходит, зато я думала, постоянно думала, мысленный процесс шёл хорошо, я именно здесь задумалась о том, в какое говно я превратила свою жизнь.

Мама ко мне приходила пару раз в неделю, рассказывала, как идут дела с квартирой, как себя чувствует Ира в доме малютки, чем занимается Оля, как Витька добивается её благосклонности, встречает её каждый день с работы, но в итоге срывается, скандалит, и не имея силы бороться с моей мамой уходит. Живёт он у Центрального рынка в подвале, у каких-то бичей, в чем, естественно обвиняет нас с мамой. Но в принципе мы всю его жизнь виноваты в том, что он ничего не делает.

Денег на детей он, конечно, не даёт, мотивируя это тем, что официально он им не отец. Ну так мы никогда и не рассчитывали на его деньги. Тем более он периодически уходит в запой, такие проблемы на трезвую голову он пережить не может. А кроме новостей мама, конечно осторожно интересуется, как я собираюсь жить дальше, ей тоже хочется, чтобы я воспряла ото сна, и стала прежней Галей. А я в тот момент вообще не осознавала кто я.

А ещё в больницу пускают Николая Михайловича, и они с моим лечащим врачом, обсуждают историю моей болезни, диагнозы, которые мне могут помочь, а потом призывают меня, и врач рассказывает мне, как я должна себя вести и что делать, ничего особенного, они просто предлагают быть опустошенным сосудом и не проявлять интереса к жизни. Я, конечно соответствую, это не трудно. Но мне очень удивительно, что совершенно посторонний человек, врач-психиатр согласился участвовать в нашей афере, и помогает мне от всей души.

Так идёт моё психиатрическое заключение, картинка жизни становится другой, из черно белой медленно превращается в цветную. Ко мне пробился Витька, и я, заторможенная, с полной уверенностью сказала ему, что жить я с ним больше не буду. Конечно, я бы не решилась на это, если бы рядом не стоял Сергей Иванович, но не важно. Я увидела Витькино искаженное лицо, и мне очень полегчало. И не важно, что я только подумала и сказала, и неизвестно претворю ли я это в жизнь. Здесь я верила в то, что после выписки я буду другой, а соответственно изменится и моя жизнь. А если бы не верила, жизнь бы потеряла смысл.

Это была цивильная психбольница, но все равно, это была психбольница. Если бы вы нечаянно попали сюда с улицы, вы бы ни за что не догадались, что это за заведение, потому что ничего здесь не говорило о том, что за гости здесь живут. Это можно было назвать санаторием, если бы не палаты, вмещающие в себя 9-10 кроватей. Все остальное было для того, чтобы человек расслабился и доверился врачам. Никто из нас не идентифицировал себя с психбольными. Хотя, если признаться честно, мы были именно такими.

Большие балконы с креслами, обеденный зал, огромный холл. Никто никому ни с кем не запрещал общаться. И те, кто хотел, вечером собирались у телевизора, играли на балконе в настольные игры, и даже устраивали танцы, фантастика! Здесь была приличная библиотека, в которой кроме книг были научно-популярные журналы и литературные издания. Пока я приходила в себя после происшедшего, я читала.

В палате тоже было очень комфортно, нас тут было десять человек, все с пограничным состоянием психики. Но это были какие-то внутренние переживания, и человек мечтал, чтобы его избавили от этих переживаний. Потому что у некоторых эти переживания просто превратились в навязчивую идею. Мне запомнились немногие, видимо те, с которыми больше всего общалась. Да ещё и потому, что их истории зацепили меня.

Напротив меня лежала Марина, девочка лет двадцати трех. Так получилось, что у неё случилась любовь с негром, светлая и романтическая, в отличие от его цвета кожи. Длилось это счастье ни много, ни мало, два года, а потом негр уехал, насовсем. И Марина поняла, что жизнь закончилась, и провалилась в пучину депрессии. Два раза она пыталась от безысходности свести счёты с жизнью, а потом пришла в эту клинику. Лежит здесь второй раз, чувствует, что безнадёга отпускает, скоро выпишут.

Полина Ивановна, ей, наверное, тогда было столько лет сколько мне сейчас, и кровать её стояла у противоположной стены. Она была поджарой, загорелой, резкой, я ей любовалась. Она была бабушкой внучки, которая в год и два месяца умерла от воспаления лёгких, ну не могла она принять эту смерть, никак не хотела отпускать свою маленькую внучку. Иногда вечерами, она рассказывала, как завидует своей дочери, которая снова родила и почти перестала горевать по умершей дочери. А я просто слушала, я не знала, как правильно поступать в таких случаях.

Я просто смотрела вокруг, а иногда сравнивала свою ситуацию и чужие. И если некоторые мои соседи могли рассказать о своем горе, я еще совсем не была готова распахнуть свою душу для посторонних. Я смотрела, слушала, читала и думала. Думала в основном о себе, потому что совершенно не понимала, как дальше жить и что делать. Если бы на мои мозги не действовали лекарства, сложно бы мне пришлось. А во временном тумане было вполне терпимо.

Третья женщина, которая лежала рядом, не помню её имени, помню, что она была из Усть-Илимска, сказала, что тоже её жизнь поломали. Поехали на Братске море, взяла с собой сына и соседского мальчишку, четырнадцать лет. Три дня купались, загорали, все было хорошо. А перед отъездом решили понырять с берега. Что-то соседский мальчишка не подрассчитал и стукнулся головой о дно, последствия-смерть. Она умерла вместе с ним, на том берегу.

Её никто не обвинял, ни родители погибшего мальчика, ни правоохранительные органы. Она сама не могла себе простить, что недоглядела, разрешила, отвлеклась, она целыми днями сидела на кровати и гоняла в голове эту ситуацию. Сидела, сцепив руки в замок и раскачиваясь на кровати. Она была самой тяжёлой из нас. Мы боялись к ней подойти, хотя она не была не злой, не агрессивной. И на нас реагировала вполне адекватно.

Четвёртая была самой весёлой, звали её Лариса, ей было 35 лет. Была она невысокого роста, пухленькая, с шикарными золотыми кудрями. В больницу её привезли с работы с приступом белой горячки, а работала она шеф поваром в ресторане ЦЕНТРАЛЬНЫЙ. Дней за пять её откачали, а теперь пытались реабилитировать и избавить от зависимости. А Лариска не сопротивлялась, надо, значит надо. Режим не нарушала, от лекарств не отказывалась и была душой любой компании.

Она умела радоваться жизни, если она была в палате, то смеялись все, а если её в палате не было, значит она сидела на коленях у какого-нибудь весёлого мужчины, и в окружении мужчин, она и здесь жила на полную катушку, и не теряла времени даром. Я тогда не понимала, что Лариска просто ждет освобождения и встречи с любимым напитком. А раз уж она оказалась здесь, надо соответствовать.

И последняя, самая интересная, тогда, для меня. Это была очень ухоженная мадам. Было ей всего 28, года на три старше меня. Она каждые полгода приходила сюда на профилактику к неврологу. Когда она мне об этом рассказывала, у меня мозг взрывался! Зачем, зачем тратить на это время? Мне, забитой Витькой, заботится о себе было невдомек, и я с интересом рассматривала советские массажёры для лица, уходовую косметику, витамины.

Блин, вот зачем это в таком молодом возрасте, организм сам ещё прекрасно работает без допинга? Зачем массажировать молодую кожу, ведь она и так упругая и румяная! За четыре года жизни с Витькой, я забыла о том, что я у себя одна, и вспоминать не собиралась. А ту заботливую синьору помню до сих пор, запоминающаяся была.

Вот такие разные женщины меня окружали, все они оставили след в моей жизни и наградили опытом! А я продолжала исполнять рекомендации врача и ждать выписки.

Я уж не знаю о чем там договаривалась троица, состоящая из юриста, психиатра и моей мамы, но через пару дней я поняла, что ни через неделю, ни через две, меня отсюда не выпустят. Нервничать я не стала, просто приняла эту информацию, как данность. Те, кто был со мной с самого начала, знали, что делали. А у меня не было повода им не доверять. Тем более первые три дня я была в сонном ступоре. Я вставала, ходила, даже разговаривала, но не особо понимала, что со мной происходит, потому что так меня адаптировали для проживания в этом отделении. Хотя я считаю, что было незачем. Отделение было классным. Но мне это только предстояло понять.

Но через три дня санкции сняли, и я пришла в себя. Вот теперь можно было оглянуться и посмотреть, какие тут условия, комфорт и коллеги по заключению. А то я кроме соседок по палате никого не видела. Рассматривать всех я начала на завтраке. Кстати, надо отметить, что меню тут было почти изысканное, с психушкой в Юбилейном, где было сплошное капустное меню, не сравнить. На завтрак было два блюда, одно блюдо было всегда кашей, а вот второе блюдо, каждый день было сюрпризом. Это могли быть и сырники, и блины, и оладьи, и даже какое-нибудь фруктовое суфле. Я диву давалась. Ведь у меня был уже опыт пограничного отделения.

Обед и ужин тоже были достойными. Особо голодные могли в обед есть по несколько тарелок супа. А так же, можно было у раздатчицы выцыганить лишнюю булочку. Потому что даже в былые времена многие воздерживались от мучного. А на ужин в неограниченном количестве были кисломолочные продукты и овощные салаты. Из свеклы, морковки, капусты, редьки. Все это было очень съедобно. И хотя я в те времена к еде относилась ровно, с удовольствием все это ела. Добавки не просила, но что было положено мне по норме съедала. Наверное, потому что это был спокойный обед, без суеты и прислуживаний, я уже забыла, что так бывает.

А еще умный Сергей Иванович пристроил меня на косметические процедуры. В то далекое время мой лоб почему-то был в огромных прыщах, и я все это скрывала челкой. А этот психиатр просто предложил какую-то электрическую процедуру от воспаления, и я каждый день хромала на последний этаж, чтобы эту процедуру получить. Во-первых, это отвлекало меня от моих мерзких дум, без всяких таблеток, а во-вторых было результативно, мой лоб подсыхал. Потом из назначений были какие-то сочинения, особо не помню какие. Помню, что каждый день писала по часу, и это меня тоже отвлекало.

Ну и конечно однозначно в листе назначений были таблетки. Ну это же психбольница, там по-другому не бывает. Зато здесь никто не стоял над душой и не принуждал нас их пить. Раздатчица с таблетками не стояла у обеденного зала. Их нам разносили с утра в маленьких картонных коробочках, где было обозначено, когда их пить. И мы их пили вполне добровольно. Наверное, не все. Но я точно пила. Потому что в тот момент я свято верила в пользу таблеток. Да и некомфортно мне было после всей этой истории с квартирой, и кипело иногда внутри и свербило. Таблетки давали отдохнуть от обиды, разочарования, тревоги, и тоски.

Но все-таки это была больница, а мне даже еще не стукнуло двадцати пяти. Поэтому вечером я наблюдала чем занимаются люди. А люди, они и здесь были людьми. Кто-то читал, кто-то играл в карты, это не запрещалось, кто — то в домино и шахматы. Кто-то смотрел телевизор, кто-то просто общался, был даже гармонист с гармошкой и группа поддержки. Мне это все не нравилось, ну потому что, я не люблю игры, общения со взрослыми мне не очень хотелось. А читала я в тихий час, после обеда. Поэтому я присматривалась к компаниям, стараясь найти свою, которая меня устроит. Потому что мне здесь жить.

Женщин и мужчин в этом отделении было примерно одинаково. Но у женщин были реальные психиатрические проблемы, я уже ранее рассказывала. У мужчин была другая засада, и вы уже догадались, это алкоголизм. Мужчины, в большинстве своем, попадали сюда во время белой горячки и запоя. Здесь их откачивали, приводили в себя и предлагали избавится от зависимости. Ну так было положено. Наркологи уже давно знают, что алкоголизм у 98% зависимых, это навсегда. Но в то время моя дорогая страна уже поняла какие убытки несет алкоголь, и у врачей были инструкции по излечению тех, кто попал к ним в руки.

Врачи, конечно предлагали, но соглашались только те, от которых этой жертвы требовали на производстве. Если на человека никто не давил, у него редко возникало желание принести такую жертву. Поэтому свободные от обязательств, покидали больницу буквально через неделю, а те, кто был завязан должностью, хорошей зарплатой, очередью на квартиру, те оставались на месяц, на полтора. По-другому никак. Это основное мужское население этого отделения. А пара, тройка мужиков были реально больны или ждали психологической экспертизы. Вот они очень редко участвовали в вечернем досуге, им это было не интересно.

Буквально на четвертый день я нечаянно оказалась на балконе, где играл шансон. И обнаружила там интересную компанию. Здесь стоял диван и несколько кресел. Магнитофон с кассетами принес кто-то из больных. Интересненько. Как это так? Почему разрешили? Но эти вопросы появились в моей голове на момент и тут же исчезли. А на фиг мне это знать. Здесь, в этом месте, приятные люди, хорошая музыка, нег грустных людей, какая разница откуда что? Вот еще и присесть пригласили, даже не пришлось ассимилироваться в балконное общество. Мне, можно сказать, здесь были рады.

Я присела там, где мне было удобно, откинулась на спинку кресла и стала разглядывать общество, которое любило шансон. Мужчин были больше, чем женщин. Возраст был лет от двадцати пяти до сорока. Две парочки сидели на диване в обнимку. И это здесь есть? Или кажется? У меня конечно было маловато жизненного опыта, но позы и положения рук тех, кто сидел в обнимку ярко характеризовали их отношения. Ну или я круглая дура. Не будем гадать, просто понаблюдаем. Как показывает практика, все равно засветятся. И в этот момент я поняла, что я сама совсем не против с кем-нибудь обняться. А с кем?

Но что здесь происходит мне было интересно. После того, как объявили отбой, я прошла в конец коридора, где было темно и стояло кресло и стала наблюдать. Отделение мгновенно затихло и выключило фонари. Медсестра и санитарка, которые дежурили ночью, навели в отделении порядок, расставили стулья, собрали мусор, проверили все электроприборы и спросили у меня о том, почему я сижу в коридоре. Я всегда была отменной сказочницей и мигом придумала, что ответить. Я сказала, у меня крутит живот, и я не хочу беспокоить соседей. От меня сразу отстали. А потом ушли на первый этаж. Ух ты! Прямо свобода попугаям!

Но свобода наступила минут через двадцать. Прямо даже в коридоре чувствовалось, что все отделение заснуло. Не зря же нам снотворные давали. Переживали все за наш сон. Но кому-то перед сном нужен был допинг. Это были именно те парочки, которые обжимались на балконе. Начали мужчины. Первый вышел сразу после того, как ушла медсестра и прошел на балкон. Ну правильный выбор, там же диван. Женщина проследовала за ним буквально через две минуты. Видимо давно все просчитано и отлажено, молодцы, ничего не скажешь. Женщина прошла на балкон в рубашке, без халата. Наверное, чтобы не заморачиваться. Меня это не удивляло, чего только я не видела в больницах. Пусть у них все получится.

Я сидела и ждала, мне было интересно, что будет дальше. Ну, потому что мне всегда интересен этот процесс. Ждать пришлось не долго. Минут через десять с балкона осторожно вышла женщина и пошла в туалет. Ну правильно, так и должно быть. Все санитарные процедуры после соития достаются женщине. А мужчина вытер свое хозяйство трусами и можно забыть о том, что было. Ну вот как-то так сложилось у нас в стране. Женщина помылась и вернулась в палату, и только потом с балкона вышел мужчина. Курил, наверное. Ну а как не покурить после этого дела? Сам бог велел.

Я посидела в коридоре еще минут десять, и уже собралась в палату, как в коридор вышли одновременно мужчина и женщина. Ну эти то на сто процентов уверены, что уже все спят. Потому что целоваться начали прямо в коридоре. Да и предварительные ласки не заставили себя долго ждать. Жаль, что освещение было минимальным. Парочка была интересная, я б с удовольствием за ними понаблюдала. Но с наблюдением получалось плохо, здесь видно, здесь не видно. Но в тех местах, где было светлее, было видно, что мужчинка очень активный, и уже в коридоре довел женщину до готовности. Она вырвалась из его крепких рук и быстрым шагом отправилась на балкон.

Ну вот и все. Я все увидела, что хотела. А кроме этого поняла, что я хочу мужчину, прямо сейчас. Но меня кое-что смущало. Во-первых. Я не знала где взять этого мужчину. Ведь по минимуму нужно, чтобы он был симпатичен и понравился мне. А во-вторых, я не хотела заниматься этим на балконе. Какое удовольствие, когда постоянно боишься, что на этот балкон кто-нибудь зайдет? А у меня еще отягощение, протез. Я устраивалась на кровати поудобнее, и перебирала тех, кто сегодня был на балконе. В итоге я поняла, что ни фига не рассмотрела мужиков, потому что все моё внимание сосредоточилось на парочках, которые оправдали моё доверие, прибежав после отбоя на балкон. Ладно, завтра посмотрю, может повезет.

Ну утро, как всегда, началось с завтрака. Здесь не стоило рассматривать представителей мужского пола, потому что было совершенно непонятно на что они ориентированы. В итоге я решила рассмотреть претендентов вечером на балконе. Ну если две влюбленные парочки выбрали себе место именно там, значит там их принимают, и их поведение тоже. Ведь в основном то к близости мужчины и женщины, да еще вне брака, да еще в больнице, относятся как грязи и позору, и ведут себя по отношению к любителям интима соответственно, с презрением. А эти на балконе чувствуют себя хорошо, все четверо, да еще и волю рукам дают.

В общем, я лечилась, жила и ждала окончания ужина. На балкон я пришла первая, чтобы выбрать место, с которого всех будет видно. Вот с этого кресла в углу. Я устроилась на кресле, с которого кроме присутствующих на балконе, еще очень хорошо было видно клумбы во дворе и цветущие деревья. Короче, я удобненько устроилась и стала строить из себя дурочку. Вроде пришла я сюда только свежим воздухом подышать и музыку послушать. А противоположный пол меня вообще не волнует, не достойны. А на балкон постепенно выходили те, кто был здесь вчера. Вот и парочки пришли, сели на диван и прижались друг к другу. Ну а что, правильно, надо аппетит нагуливать к ночи.

А я, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, слушала Шуфутинского и разглядывала одиноких мужчин. Их было шесть. Возраст был примерно от тридцатки до сорокета. Ну и конечно я понимала с каким диагнозом они все здесь оказались. Но в тот момент меня это не очень волновало. Мое необузданное либидо проснулось, и верещало внутри меня. И хоть я понимала, что даже если я и смогу кого-нибудь вдохновить на подвиг, придется еще и придумать, где этот подвиг совершать. Ну совсем меня не устраивал собачий вариант на балконе. Но прижаться к мужчине, вспомнить, как он пахнет, и отдаться в его власть мне очень хотелось. Потому что я совсем забыла, как это делается.

Надо отдать должное тем, кто лежал в этой больничке, я сейчас про мужиков конечно. Ну во-первых, тут были очень приличные мужики, это было видно по одежде, в которой они ходили, по их манерам, по их рукам. И если бы я всех их встретила в другом месте, я даже бы не поняла, что все они алкашики. А это было так. Ну за исключением двух или трех. А было их тут человек двадцать. И женщин столько же. Но у женщин были разнообразные диагнозы, а у мужиков один. Алкогольная зависимость, белая горячка, и похмельный синдром. Ну зависимость в то время лечили по принуждению, а в основном сюда попадали с белочкой и тяжелым похмельем.

Вот я сейчас рассматривала этих товарищей на балконе, и слабо верила в то, что несколько дней назад они были просто телами. Их привезли, как мешок с картошкой, кинули на кровать, поставили капельницу и забыли на время. И вот прошла допустим неделя, они приобрели человеческий вид, и никто бы в жизни не догадался о их диагнозе. Знаете, что отличает советских мужиков от российских. Вернее отличало? Сейчас то они все российские. Отсутствие живота. Просто сейчас вспоминала тех мужиков и осознала это. Я не говорю, что все были худые, но таких арбузов, как сейчас, никто не носил.

А о чем говорит живот? Знаете? Мужчины, кто захочет сейчас написать, что я не права, не суетитесь. Все проверено лично, поэтому и пишу с уверенностью. Народная мудрость права:"Арбуз растет, хвостик сохнет". Наличие живота говорит об отсутствии тестостерона. Убежал тестостерон от мужика. И он уже почти и не мужик. Потому что эрекция редкая, или вообще отсутствует, либидо по этому поводу тоже стало в разы меньше, поэтому женщины пузатика не интересуют. Зато почему-то именно пузатики любят рассказывать о своих любовных победах, даже не подозревая о том, что все уже рассказал его живот.

Так вот, на том балконе не было пузатиков. Все были без животов. Но я в то время еще не знала и не понимала ничего в мужиках. Поэтому наличие живота мне наверное бы было эстетически неприятно, не более. Но здесь все были подтянуты. Поэтому в данном случае меня интересовали рост, возраст и симпатичное лицо. Не люблю мужиков, которые чуть-чуть посимпатичней обезьяны. Мужик, тем более на один раз, должен быть приятен во всех отношениях. Ведь для начала надо, чтобы он мог завести тебя только внешностью. Времени то у вас мало, да и где будет место для этого, не известно. Реагировать надо быстро.

И вот в этой компании мне нравился только один товарищ. Целый вечер я его разглядывала и оценивала. Он был выше меня на полголовы. Это сразу приоритет, для меня. У него были темные вьющиеся волосы, и очень яркие синие глаза. В общем, было на что посмотреть. А еще у него была узкая кисть и тонкие длинные пальцы. Не мужик, а мечта поэта. Вернее поэтессы. Лет ему было, наверное 27-28. Алкоголь еще не начал оставлять следы на его внешности. Поэтому внешне все было, можно сказать, отлично. Потому что мужик этот ко всему прочему, был еще и поджарым. В общем налицо одни плюсы. Даже обручального кольца нет.

К концу вечера я стала прислушиваться о чем он говорит, с кем близок, и чем дышит. Все оказалось больше, чем хорошо. Магнитофон, который играл на балконе, принадлежал ему. Интересно. С чего это такие привилегии? Или психушка, она для всех разная? Звали его Дима, лежал он здесь третью неделю. Ага, значит лечат, значит с алкоголем все серьезно. Но мне никакой разницы. Я замуж за него не собираюсь. Мне бы как-то удачно ему глазки состроить и посмотреть на реакцию. Но как-то ничего не получалось. Он постоянно был в окружении людей. Значит не сегодня. Трагедии никакой нет. Все равно не понятно, где это все можно провести.

И я со спокойным сердцем пошла спать. Ага. Там меня не ждали, там проходил сеанс психиатрической помощи. Накрыло бабушку, у которой умерла внучка. Не знаю как, но сейчас ее прижали к кровати два санитара, а дежурный врач ставил укол. Как мне было ее жалко. Тогда мне казалось, что невозможно такое забыть. А сейчас я знаю, что человек сам выбирает, что помнить, а что забыть.

А на следующий день после обеда пришла мама. Как у нее хватало на все сил? Ведь с ней осталась маленькая Ольга. Она выясняла с опекой что будет дальше с Ирой и каждый день носила ей вкусняшки. Потому что жрать в советском доме малютки было нечего. Еще тесно работала с Николаем Михайловичем и таскала каждый день писульки в приемную начальника дороги. А еще был Витя, персонаж, от которого ей каждый день приходило отбиваться. Потому что он каждый день приходил, типа навестить Олю, и норовил остаться ночевать. Первые дни она его терпела, а потом не стала пускать. И он караулил ее под окнами.

В общем, мамина жизнь была интересной и насыщенной, в отличие от моей. С железной дороги, обвиняя ее в том, что она довела меня до психушки, они трясли гарантийное письмо на квартиру. Письма, конечно, еще не было, но и отказ никто не написал. Поэтому они сильно надеялись на лучшее. Я тогда поражалась вере этих двух людей. Николай Михайлович верил в свой профессионализм и опыт, а мама верила в Николая Михайловича. Верила так, что он не имел права на ошибку. И он не ошибался. Да, если бы все зависело от него, все бы давно закончилось победой. Но были другие участники процесса.

С Ирой в тот момент все было намного хуже. Без наличия мамы ее никто не собирался отпускать из детдома. Назвать то заведение я могу только так, богадельня. А нашу систему защиты ребенка, я вообще никак не могу назвать. Потому что слов таких нет в русском языке, даже в матерном. Я с опекой столкнулась тогда, в советское время, и лет восемь назад, когда мой зятек свистнул у Оли детей, чтобы они его кормили. Очень интересная позиция у этой организации. Не понять для чего она создана и что защищает. Но точно не ребенка и его права. Может сейчас условия содержания детей стали лучше. А в те времена мама носила Ире еду из дома. А ей даже кормить ее не разрешали и увидеть не давали. Такая добрая была система.

Но я к тому времени уже столько всякого увидела в жизни, что просто старалась смирится с ситуацией. У меня и так состояние не очень стабильное, местами просто проваливаюсь в болото, поэтому об Ире я решила думать после выписки. Сейчас то я ничем не могу ей помочь. А себя расшатать могу легко. Мне этого не надо. Да и никому не надо. У нас задача то какая? Належать здесь бонусов для получения квартиры. Поэтому лежим, не суетимся, делаем все так, как нужно. Потом выходим из заключения и забираем Иру. Нужна мама, получите. Так я решила тогда, и диссоциировалась от ситуации с Ирой.

Но еще был один товарищ, который очень настойчиво посещал меня в больнице. Это конечно Витюша. Не пустить его Сергей Иванович почему-то не мог, но всегда присутствовал при наших встречах, спасибо ему. А у Вити был один посыл:"Поговори с матерью, чтобы она разрешила мне жить с Ольгой. Потому что ей, этой Ольге, требуется внимание, и родители". Это Витя родитель? Я знаю, что я никудышная мать, но Витю то даже никудышным нельзя назвать. Потому что не отец он. И думать он умеет только о своем пузе, а не о детях. Но в психушке было удобно отказывать, можно было просто стоять и молчать. Я так и делала.

Сергей Иванович тоже был рядом, это очень придавало мне уверенности в том, что здесь меня не достанет Витя, и в том, что он нарисует такой диагноз, который поможет нам получить эту квартиру, которая бы уже была нашей, если би не Витюша недоделанный. В общем, по сути, все шло по плану. Лечение меня не напрягало, во мне даже проснулся основной инстинкт. И если я разукрашу пребывание в дурдоме интимом, это будет больше плюсом, чем минусом. Поэтому я после свидания с мамой, и процедур, пошла в холл, развешать уши и узнать хоть что-нибудь о том, кто мне приглянулся. Но весь народ где-то чем-то был занят и я до обеда в одиночестве читала журнал"Работница".

Но как я не бодрилась, и как меня не глушили таблетками, я все равно еще была живая. И все эти визиты, заставляли меня думать о том, что будет завтра. Больше всего меня, конечно, волновала дочь моя младшая. Хорошо, что в то время я вообще была не в курсе того, что происходит в доме малютки, в который она попала. Если бы я хотя бы догадывалась об обстановке, которая царила в этих заведениях, я бы или умерла, или кого-нибудь убила. Маму тоже вовнутрь не пускали. Да она сильно и не рассказывала мне о том, что там видела. Наверное, берегла мою психику, и без того, не очень устойчивую и стабильную.

Во-вторых, меня убивали визиты Вити. После этих визитов Сергей Иванович брал меня за руку и вел к себе в кабинет. А там начинался сеанс психотерапии, о которой я тогда и слыхом не слыхивала. Сергея Ивановича интересовал один вопрос:"Что мы будем решать с Витей?". Он то реально понимал, что если Витек снова окажется рядом со мной, то все опять превратится в руины. И я тоже. А ведь он был психиатром, и прекрасно все про меня понимал. И, не смотря на то, что он старался изобразить диагноз, который был нам всем нужен, он еще старался стабилизировать мое психоэмоциональное состояние. И у него это получалось.

Пролежав неделю в отделении, я перестала бояться звуков, стуков, и всяких других шумов. Я перестала смотреть на людей, как на врагов, и я доверилась врачу, открыв ему все секреты. Хотя при поступлении в больницу у меня таких задач не было. Я не верила вообще никому, а про свое личное горе рассказать, это выход за рамки. Мои рамки. Но Сергей Иванович их как-то разрушил, и теперь он знал про меня все. Второй человек после мамы. Поэтому я до сих пор верю в то, что он искренне хотел вывести меня из того состояния, в котором я пребывала не один год. Вывести и не дать мне туда вернутся.

Именно из-за этого он присутствовал при свиданиях с Витей. И на втором свидании я сказала отцу своих детей, что я больше не буду с ним жить. Я сама не верила в то, что сказала. Но какое же чувство победы накрыло меня в тот день! Как я горда была собой, когда, стоя напротив этого монстра, сообщила ему, что наша совместная жизнь закончена. Как ни странно, в такой ситуации, я запомнила испуганный взгляд Вити, буквально пять секунд. И дернувшиеся в улыбке губы Сергея Ивановича, он радовался за меня. Витя был так ошарашен моими словами, что моментально покинул приемный покой. Мой врач подошёл ко мне, и приобняв меня, повел в отделение.

Перед ужином, я неожиданно даже для себя подошла к Лариске и попросила косметику. Какие же благодатные времена были, честное слово! Попросить ленинградскую тушь, в которую кто-то плевал до тебя, а сейчас будешь плевать ты! А тени с помадой, которыми пользовался кто-то другой, а сейчас будешь пользоваться ты? Это что были за люди? Вот насколько сейчас это удивительно! А тогда было в порядке вещей. Лариска всучила мне огромный мешок с косметикой и удалилась. К ужину я превратилась в красавицу, хотя я и без косметики прекрасно выглядела, когда рядом не было Витюшки.

На сегодня я себе поставила задачу, как-то изощриться и выбрать того, к кому я готова прижаться. И как-то это до него донести. В успехе я была не сильно уверена, поэтому и прибегла к помощи косметики. Кто мне был симпатичен, я знала, но не факт, что он хоть как-то отреагировал на меня. Тем более я не знала, как действуют на мужиков антиалкогольные таблетки. Хотя если судить по парочкам, которые веселились на балконе, таблетки действуют только на верхнюю голову, а нижняя функционирует независимо от таблеток. Опять же, я не знала наверняка от чего лечатся те двое, у которых любовь на балконе.

На ужине, я увидела, как удивленно вздернулись брови у того, кто мне нравился. И это была вся реакция на мою красоту. Я, конечно, после ужина пошла на балкон, надо же было как то двигать процесс. А на балконе я осознала, что остальные мужчины, хотя и выглядят совсем не плохо, меня не интересуют. А тот, кто мне нравился, сегодня не торопился нести свой шансон на балкон. Я прождала до темноты. Ну все понятно, есть причина по которой его сегодня не будет. Или понял мои намерения и не хочет отвечать на призыв? Какая разница? Для меня точно никакой. Я пошла в палату.

А у нас в палате опять страдала бабушка, похоронившая внучку. Что-то на нее периодически накатывало, и в палату собирался весь медицинский состав нашего отделения. А чуть позже и санитары, потому что женщину просто закручивало. А ведь физически она была очень здоровой, одни мышцы, не смотря на возраст. Потому что в прошлом была гребля на байдарках и каноэ. И вдруг раз, неведомая сила делала из человека что-то непонятное. И мы бежали за врачами. Потому что. А врачи бежали на помощь. Правда не всегда понимали, какая помощь нужна, и как поймать эту женщину. Поэтому буквально сразу звали санитаров. Только с их помощью они могли поставить ей уколы.

Бабушку отпускало очень медленно. Бабушка в данном контексте, это статус, не походила эта женщина на бабушку. Стоило только санитарам отпустить ее, как она подхватывалась и пыталась бежать. А еще она, не умолкая говорила. Обращалась конечно к внучке, как будто она живая. Смотреть на это со стороны было печально до слез. А деваться нам было некуда. Мы все смотрели на это и проживали боль потери. Вот интересная штука, человеческая психика, вроде все нормально, и вдруг раз, и сбой программы, и никто не знает, что с этим делать. Ведь уже не один укол поставили, и все равно не отпускает. А лекарства здесь применяют не слабые. И вот поди ж ты, не берет. Больно на это смотреть. Я пошла на балкон курить.

А тут оказывается не одна я. Еще тот, на кого я глаз положила. Хорошо, что мы шапочно знакомы, можно хоть как-то наладить диалог.

— У вас в палате тоже экстремальная ситуация?

— Я живу в одноместной, у меня в палате всегда все хорошо.

— Ты председатель крупной партийной ячейки?

— С чего ты взяла?

— Палата отдельная, магнитофон разрешают пользовать.

— Нет, все намного проще, моя мать заведующая наркологией, которая в соседнем здании.

— А что, так бывает?

— Как так?

— Мать врач нарколог, а сын алконавт? Или ты здесь с неврозом лежишь?

— Да, конечно, алкаш. Стресс с вытекающими последствиями. Уже пару лет вылезти из этого не могу. А работаю я там, где это не положено. Потому два раза в год ухожу на больничный, и свой отпуск провожу здесь.

— Ну ты вообще умный, как это у тебя получается?

— У меня же мать нарколог, я с детства все про это знаю. Поэтому пытаюсь регулировать.

— А что за стресс то был?

— Намотало меня на колесо Камаза. Подробности рассказывать не буду. Ногу еле собрали. Вроде восстановился.

— Так что толкает то к рюмке?

— На меня начинает ехать Камаз. Ночь едет, другую, третью. А потом я напиваюсь и все.

— Вообще контролировать не можешь?

— Как не могу? Раз я здесь, значит контролирую?

— Ничего не понятно. Контролируешь, это когда можешь отказаться.

— Контролирую, когда сообщаю матери, что началось. Мы решили, что пара дней запоя даже полезна. А потом я прихожу сюда.

— И что здесь?

— Если пьяный прихожу, то недельное лечение, а если так как сейчас, в отпуске, то курс три недели.

— А перспективы?

— А кто ж их знает эти перспективы?

— Ну невозможно же всю жизнь жить в психушке?

— Ну выбор то у меня не очень велик. Либо умереть под забором, либо приходить сюда. Периодически. Что лучше? Если бы мать была не в курсе наркологии, я бы уже, наверное, был близок к смерти.

— Страшно. И что, всю жизнь так делать придется?

— Не знаю. Может придумают какие-нибудь лекарства от стресса и от алкоголизма, тогда все вылечим. А пока так.

— Безысходность какая-то.

— А для меня наоборот выход. Вот сейчас выйду и месяцев семь без проблем. Никто и не догадывается, что я запойный алкаш.

— А жена, дети?

— Да нет у меня никого. Зачем делать женщину несчастной и зависимой от моих запоев? А дети? Как отразится моя болезнь на них? Генетику же никто не отменял.

— Ты вот прямо взял и так решил?

— Ты думаешь я не прав?

— Я не знаю. Я бы так не смогла. Как лишить себя счастья видеть собственных детей? Ведь никто не знает что будет.

— А я боюсь. Я ведь всю жизнь, с самого детства с матерью и все знаю об этом. Это самое страшное, что может случится с человеком. Алкоголизм.

— Ты так думаешь?

— Я знаю. Отец погиб, когда мне было семь лет. И мать меня тогда везде брала с собой. А работала она простым врачом психиатром. В этой же больнице. А потом стала переучиваться на нарколога. Поэтому знания об этой болезни, у меня можно сказать врожденные. Ну пока, я спать.

Он ушел, а я сидела и осознавала эту жизнь. Вернее, мою жизнь.

Сколько времени прошло с его ухода, я не знаю. Я тоже пошла в палату. Но еще в коридоре увидела, что суета в палате не закончилась и вернулась на балкон. Здесь было красиво и тихо. На черном небе были видны яркие звезды. Цвела черемуха. Запах был волшебным. Я села на креслице, достала сигарету и закурила. Мыслей в голове было много. И все они меня волновали. Да и вообще, случайно встреченные на жизненном пути люди, столько привнесли в мою жизнь интересного, что иногда кажется, что я живу только ради этих встреч. Чтобы выслушать этого первого встречного и задуматься над тем, как живу я.

Дверь открылась и кто-то зашел.

— Ты так и не уходила?

— Там еще суета сует.

— А что происходит то?

— Приступ видимо. И купировать не могут. Сколько времени прошло? Минут сорок. А медики до сих пор в палате.

— Да, согласен, это не очень приятное место, но иногда единственное, где тебе могут помочь.

— А ты кто по профессии?

— Тебе это интересно?

— Ну раз ты ложишься сюда, чтобы не потерять работу, значит ты любишь эту работу?

— Да, и работу я люблю, и как ты понимаешь, кроме работы у меня ничего нет. Я хирург. Хороший хирург. Я не могу без этого.

— А сколько тебе лет?

— Что, на пацана похож? Двадцать девять. Пять лет в профессии. Она, эта профессия, держит меня на плаву. Ведь там надо быть вечно трезвым.

— На пацана ты не похож, я тебе двадцать семь бы дала. Но ведь хирургия, это сложно.

— Но я ведь сын медика, поэтому мне проще. А у тебя дети есть?

— Двое

— А муж?

— Вроде есть

— Почему вроде?

— Ну,потому что. Вот не надо таких вопросов.

— Ты не психуй. Я же хирург. Остальные просто видят твою хромоту, а я вижу, что у тебя нет ноги. Протез. Высоко нет?

— Высоко.

— А что случилось?

— Поездная травма.

— Да ты героиня. Замуж вышла, да еще детей родила.

— Давай закроем тему

— Вот,и я об этом. Не каждая женщина сможет смотреть на мою ногу. Я это точно знаю. Если кто-то и согласится быть рядом, то о любви и партнерских отношениях речи быть не может. Сплошная выгода, я ведь богатый жених. Квартира в центре, работа хорошая, даже машина есть. Но очень уродливый. И это меня смущает. Жалость меня в супружеских отношениях тоже не устраивает. Это основная причина.

— Да, я понимаю

— Теперь то я знаю, что ты это понимаешь, как никто.

— Ну так знаю об этом не понаслышке.

— Слушай, а пошли ко мне. У меня даже есть торт, фрукты и яблочный сок.

— Ты с ума сошел? Да меня же завтра утром выпишут за нарушение режима!

— С чего бы это? Выписали бы, конечно. Но во-первых, никто не заметит, а во вторых, если даже заметят, сделают вид, что не заметили.

— Ну это ты об этом знаешь, а я как то боюсь.

— А чего в этом случае боятся? Что тебя выпишут? Ну тут я тебе гарантирую неприкосновенность. Боишься, что я начну к тебе приставать? Так я ничего не собираюсь делать без твоего согласия.

— А что, приставать, это обязательно? Просто пообщаться нельзя?

— Ну а почему бы не пристать? Девочка ты красивая. Устала слегка, так это не страшно. Ноги нет? А мне это сейчас все равно, потому что сам такой.

— Слушай, скажи честно. Вот ты здоровый красивый мужик. Посмотришь на девушку на протезе?

— Ну давай по-умному. Протез тут, конечно, не при чем. Я обращу внимание на твою хромоту. И это сразу тебя сделает персоной нон грата. Для меня и для основной массы мужчин. Тут работает генетика. Мать моих детей должна быть здоровой. Вот так как-то. И вообще я считаю, что те, кто выбирают в партнеры инвалидов, и меня в том числе, психически не здоровы.

— Спасибо за откровенность.

— Ты спросила, я ответил.

— Да я это сама прекрасно знаю. Но почему-то хочется верить в любовь.

— Разочарую тебя. Любовь, мне кажется, это абстракция. Ну это я как медик говорю. Обычно это гормональные всплески. Ведь человек стремится к продолжению рода. Вот на этом фоне и случается то, что называется любовью. Ты часто встречаешь влюбленных после пятидесяти? Вот то-то и оно. Нет желания размножаться. Все что могли сделали.

— Ты такой скучный?

— Нет, я не скучный, я реальный. Ну что, пошли ко мне есть торт?

— Да, конечно, пошли. Это лучше, чем просидеть всю ночь на балконе.

В палате у этого товарища было по-домашнему. В смысле, уютно. А так палаточка, конечно, была класса люкс. По тем временам. Широкая кровать, сейчас я думаю шириной метра полтора. На эти полтора метра ему положили две подушки. Вот так. В углу стояло кресло, перед выходом на балкон стоял письменный стол, а на столе стоял маленький прибалтийский телевизор. Естественно, был в палате и холодильник, иначе где торты с фруктами хранить. Картину завершали бра на стене, шторы блэкаут, хотя и не было тогда такого понятия, и ковер на полу. Короче, все, как в лучших домах ЛондОна и Парижа, мне понравилось.

Меня Дима усадил на кресло. На столе порезал торт и фрукты. Потом расстелил большое полотенце на кровать, и мы стали пировать. Я тогда не была такой сладкоежкой, как сейчас, но советские кремовые торты мне нравились. Сейчас, мне кажется, таких вкусных не делают. Фрукты вообще были такие, которые простому иркутянину в то время были не доступны. Бананы!!! Да я их и не видела в магазинах! А еще дыня. Ну я почему-то подумала, что это хорошо сохраненная прошлогодняя. Откуда дыня в июне? Июль еще куда ни шло. В общем, для меня это был пир, не иначе. Поэтому я не отказывалась от кусочков, которые мне предлагал Дима. Он делал это как-то искренне, от всего сердца. А может мне это казалось?

А ещё, как ни странно, я боялась, что прямо сейчас он начнет ко мне приставать! Интересно, на фига я тогда к нему поперлась, если так страшно? Ведь мы же прекрасно оба понимали зачем пошли к нему в палату. А тут вдруг я размечталась о том, чтобы Дима забыл о том, то я женщина. Что мной руководило? А Дима и не торопился. Он так же с удовольствием поглощал торт, сидя на кровати. А когда мы все сожрали, он вспомнил о том, что у него есть мороженое. Потом мы ели весовой пломбир, полив его вареньем. Ели медленно, потому что он был холодным, но очень вкусным. В итоге мы замерзли и наконец то залезли под одеяло.

И я почему-то подумала, что прямо сейчас все и начнется. Но не началось почему то, хотя Димкину готовность я чувствовала. Эта готовность упиралась мне в бедро. Но никто ничего не пытался делать. Я просто прижалась к нему, не снимая халата, а он меня обнял. А с учетом того, что он был выше и шире меня, мне в его объятиях было так уютно и защищенно, что я просто наслаждалась моментом. Чем наслаждался мой сосед по койке я не знаю. Но я чувствовала, как бережно он меня обнимает, стараясь сделать объятия не больными, но крепкими и теплыми. Мы же под одеяло полезли греться.

Первая проснулась я. Ни фига се! Вот это ты Галя струхнула, аж заснула от страху. Ты же сама выбрала этого мужчину, что инициативу то не проявила? Или так согрелась в его руках, что и без интима не плохо? А сколько интересно времени? Судя по отсутствию звуков в коридоре, глубокая ночь. Но хотелось бы узнать поконкретнее, чтобы осознать, когда нужно сматываться. А еще мне было жарко. Видимо от жары я и проснулась. Я так и заснула в халате, в Димкиных объятиях, а Димка в спортивном костюме, обняв меня. Все это мы накрыли ватным советским одеялом. Конечно, я поджарилась и хотела пить. Где-то на столе стоял сок, как бы вывернуться из мужских рук и дотянуться до сока?

Но тут мужские руки разомкнулись, и Дима, не просыпаясь, стал снимать мастерку. Ага, значит тоже жарко. Ну сейчас разденется, полегчает. А я пошла искать сок на столе. Нашла конечно. Звякнул стакан о банку. Я почувствовала, как Дима подскочил на кровати, и включил свет. Я, конечно, удивилась бы такой реакции, если бы не помнила про его Камаз. Но на его резкие движения я оглянулась. Да, зрелище было захватывающее. Как это объяснить попонятнее. Палка, скрепленная в районе колена шарниром, была обтянута красной воспаленной кожей в рубцах. Но поражало не это. Поражал контраст. Между идеально красивым Димой и этой тычкой. В первый раз это просто было за пределами реальности. Красивое лицо, красивое молодое тело, и вот это, непонятно что, которое не могло быть частью этого тела, но было.

Я смотрела на все это, как завороженная. Эта картина не вызвала отвращения. Она притягивала своей извращенностью, своим контрастом. Я понимаю, что смотрела на все это, как ненормальная. Щелкнул выключатель. Все. Картина исчезла в темноте.

Все. На этом моменте я пришла в себя и спросила:"Пить будешь, Дим?". Ну а как по-другому я могла его поддержать в тот момент? Я же как никто понимала, что ему плохо, если безногая девочка была в шоке от его внешнего вида, хотя у нее и свой видок имеется и она тренированная, можно сказать. Так что уже вроде не должна так реагировать. Но даже сейчас, тридцать пять лет спустя, я вспоминаю ту картину с содроганием. Именно несовпадение вызывало такую реакцию. И как бы сказочники и фантасты не называли инвалидов, им очень хорошо подходит одно слово"уроды". А обыкновенный человек любит красоту, потому что он любит глазами.

Он просто протянул руку и взял у меня стакан.

— Ну что, картина не для слабонервных?

— Ты конечно прости меня, Дима. Но у меня дух захватило.

— Да знаю я, знаю. Поэтому живу так

— А я тоже прибухиваю, но в наркологии не лежу и детей родила, потому что хотела.

— Молодец. А я не умею рожать.

— Но есть же…..

— Галь, завязывай. Я сейчас видел твое лицо

— Да, я не ожидала

— Так ты сама почти такая же, и вроде готова была увидеть мою ногу. Но это страшно, согласись со мной? И не смогла ты удержать лицо. Потому что даже просто глядя на меня, эмоции у людей зашкаливают, и отключают разум.

— У меня нечего сказать.

— А что мне скажет красивая молодая девчонка в первую брачную ночь?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Поэтому выбрал психушку три раза в год.

— Ты решил даже не пробовать?

— Честно? Я боюсь.

— А чего боишься?

— Чего, чего? Реакции на меня. Еще боюсь вранья. Ведь кто-то клюнет на материальное?

— Ой, Дим, я не знаю. А ничего с этим сделать нельзя?

— А что с этим сделать? Кости собрали, внутри одно железо, но это надежно. Сверху пересаженная кожа, ты же видела? У тебя, наверное, тоже такая. А мышц нет. И пересаживать их пока не научились. Что смогли сохранить, то держит меня, передвигает, да и вообще очень функционально, раз стою по восемь часов у операционного стола. А вот перед тобой выстоять не получилось.

Я легла к нему на руку и посмотрела на его часы. Два часа, пятьдесят три минуты. Слава богу, что торопится никуда не надо. А то я как-то не готова, убила меня эта картинка. Это же трындец. Такой молодой, красивый мужик, и такая засада. Как он будет жить? Как справится с этой жизнью и своим алкоголизмом? Вот глупая. До меня тогда даже не доходило то, что эти вопросы очень даже актуальны в отношении меня. Но мне очень не нравилось, когда меня жалели. Зачем эта мерзкая эмоция в отношении любого человека. Жалеть и плакать по поводу чужого горя мы все горазды. А вот дать дельный совет, поддержать не у каждого получается.

–Димка, ты девственник?

— Ты совсем дурочка?

— Почему?

— Совсем не видишь, что раны свежие? Пересадку сделали два года назад, красное все!!!

— Ну и что?

— Ты что думаешь, что я всю свою молодость посвятил учебе?

–Но это же мединститут, там сложно учиться!

— А ты в курсе, что летом каникулы, а осенью колхозы?

— И что?

— И то!

— То есть ты опытный любовник?

— А что не опытный совсем не подойдёт?

— Что к словам то придираешься? Я просто хочу знать, чего ты умеешь?

— Знаешь, Галя, я уже сам не знаю, что могу, что не могу, что умею что не умею. Я даже не помню, когда это было последний раз.

— Вспомнишь, разбудишь. Я пойду посплю

Я не первый раз уже задеваю эту тему. Тему инвалидности, ущербности и эстетического отвращения. Ну вот как раз мне кажется в тему обсудить Диму. Вот как раз перед тем, как я завалюсь с ним в койку. Ведь всем же понятно, что завалюсь. И это, наверное, был единственный в моей жизни мужчина с таким отягощением. Девочки, я читаю разные комментарии, и спасибо, что вы высказываете свое мнение. Было бы еще интереснее, если бы мальчики что-то сказали. Ну хотя бы пару слов о том, хотят ли они в жены одноногую леди. Я сейчас обращаюсь к обыкновенным среднестатистическим мужчинам, а не девотикам. Выскажите свое мнение.

Сегодня не будем трогать моральные качества инвалида. Инвалиды бывают разные. Но я думаю, что нас всех объединяет, это неудовлетворенность. Неудовлетворенность собственным здоровьем, мобильностью, миром, который вокруг. Дальше писать не буду. И так всем все понятно. Мы ограничены, как бы мы не выеживались, и отсюда растут и привычки, и характер, и замкнутость, а у некоторых наоборот открытость. Формируется поведение, основанное на травме, и ограниченных возможностях. Это внутри. Это то, что не видно, и может быть разным. А теперь про видное. Потому что интересно.

Будем мыть кости Диме. Рост у этого товарища я думаю, был 185-190 сантиметров. Когда я узнала всё о его травме, мне было это заметно даже под спортивными штанами. Визуально было видно, опять же только мне, было видно, что под гачей палка. Но, а если не знаешь в чем дело, то и не поймешь. Потому что прихрамывал он, действительно слегка, можно было подумать, что это последствия ушиба или вывиха. Но такие вещи очень отражаются на уверенности человека. Поэтому, Димка сутулился, прятал руки, заискивающе улыбался. Да, он хотел нравится людям, но боялся, что они увидят его раздетым. Мне знаком этот страх.

Теперь разденем его. Да, тело у него было идеально. Молодое мужское тело. Ну сразу представьте рост выше среднего, и отсутствие лишнего веса. Этим все сказано. Лицо симпатичное, можно сказать красивое, открытый взгляд, яркие губы, синие глаза. Все по высшему разряду. Ну реально, он был очень хорош. И внешность, и сложение. Просто молодой бог.

Ну а теперь переходим к ноге. Просто живая палка. Мышцы под кожей есть, но очень по минимуму. Реально, травматологи старались изо всех сил. Но более-менее ноги не получилось. Эстетически. Но она получилось функциональной. Эта нога ходила и даже бегала, переносила физические нагрузки. Сверху все это было обтянуто пересаженной кожей. И может сейчас, если он жив, как-то все заровнялось, а тогда все это было после пересадки. Знаете, как размножается пересаженная кожа? Такими мелкими пузырьками. Я не знаю, как описать общую картину. Лоскуты кожи, окруженные пузыриками и испещренные швами. Больше нет слов.

Все это, в основной массе, было красным, швы грубыми, по — другому не получилось, и это все еще и шелушилось, пересаженная кожа очень сохнет. Все равно полную картину я не смогу описать достоверно. Слов нет. Примерно так. Нога освобожденного узника Бухенвальда после трехлетнего заключения. Красно розовая, как будто обожженая, с постоянно шелушащейся кожей. И она, эта нога, приделана к идеальному молодому телу. Трындец. Протез бы выглядел лучше. Но она была функциональней. Да и как ни крути, она была своя.

Я так и не привыкла к этому зрелищу. Не знаю почему. Когда я смотрела на его ногу, у меня по коже бежали мурашки. Какие я испытывала чувства с учетом того, что я знала, как собирали эту ногу? Каждый раз, когда он раздевался, я вздрагивала. Ну очень страшная картина и страшный контраст. И мне почему-то казалось, что он и сам на свою ногу не может смотреть без дрожи и страха. Вот такая была нога. Это моя картина тридцатипятилетней давности. И я ее помню. ПОТОМУ ЧТО ЭТО БЫЛО СТРАШНАЯ КАРТИНА. И никак по-другому

Димка обнял меня и притянул к себе. Я, конечно, старалась изо всех сил быть такой, как обычно, не знаю получалось или нет. Но я реально боялась его ноги, боялась, что я задену ее, что почувствую шершавую кожу, да и вообще эта палка проткнет меня. Помню, как вчера свое мерзкое состояние. Я старалась прижаться к нему так, чтобы диссоциироваться от этого ужаса. По-другому в тот момент эту ногу я назвать не могла. Башкой я понимала, что он здоровый, красивый и умный. Но вот эта костяная нога, это было то, что мой мозг принимать не хотел. Что делать, я не знала.

Дмитрий, мать его женщина, тоже все прекрасно понимал и не торопил события. Хотя какие события и куда торопить? Если несколько часов назад я его реально хотела, то сейчас эта хоча ушла в неизвестном направлении. Вот что с этим делать? На фига я все это рассматривала? В итоге в кого превратился красивый мужик? Не знаю в кого. Но в данный конкретный момент даже мысль о близости вызывает отвращение. Так не должно быть! Ведь он же красавчик! Одни глаза чего стоят! А я зацепилась мозгом за эту ногу, и все!!! Ну вот что это за засада? И как все это исправить?

Я развернулась к нему лицом, включила бра на стене, и стала разглядывать его красивое лицо. Он тоже смотрел на меня и не знал, что делать. Потому что никаких признаков возбуждения у него я не наблюдала. Он тоже видимо расстроился из-за моей реакции. Вот так мы, как дураки лежали и смотрели друг на друга, понимая только то, что один урод не хочет спать с другим уродом, хотя изначально было общее желание. Поэтому мы и пришли сюда. Меня то точно никто сюда насильно не загонял. Я бы, конечно, начала бы какие-нибудь действия, но я боялась, что прикоснусь к его ноге. А если это случится, можно вставать и уходить, потому что.

Я разглядывала его, стараясь хоть как-нибудь найти хоть какое-нибудь желание. Волнистые густые темные волосы, большие глаза какого-то непонятного сине бирюзового цвета в темных ресницах. Открытый взгляд, прямой нос, пухлые губы. Что мне из этого не нравится? Да все идеально! Я опустила взгляд ниже. Крепкая шея, прямые плечи. И грудь. Волосатая грудь. Всегда мне нравились мужики с повышенной волосатостью. А у меня все были лысые! Нет, он не был покрыт волосами от шеи до пояса, но то, что было, то мне нравилось. А еще были крепкие мускулистые руки, которые обнимали меня.

— Все рассмотрела? Что-то не так?

— Дима, ну ты же знаешь, что ты красавчик! Все так, все как на картине!

— Но нога все равно напрягает? Не можешь ее забыть. Вот не вовремя ты оглянулась!

— И что, потом бы ее маскировал под одеялом и в темноте? И раз, в самый интересный момент я ее неожиданно увидела? Представляешь последствия?

— А сейчас не последствия? Не смеши меня! Может если бы успели что-то изобразить до ноги, уже бы и нога значения не имела?

— Ну а кто тебе мешал соображать? Я же никаких транспарантов вроде не вывешивала?

— Это самое, и мешало. А ты красивая девочка, откуда у тебя этот шрам под губой?

— Оттуда. От любви. Хорошая пара у нас, красивый мальчик с костяной ногой и красивая девочка без ноги! Что дальше то делать будем? У тебя то тоже хоча пропала, я что-то не чувствую твердости духа!

— Ну ты зря обо мне так плохо думаешь. Не могу я ничего не хотеть, когда рядом лежит девочка почти без одежды.

Он слегка развернулся, и я почувствовала его орудие, готовое к бою. И тут же почувствовала, как соскучилась по всему этому. Тельце мое напряглось, прижалось к Диме, насколько это было возможно, мои руки обвили его шею, а его губы стали осторожно целовать мои. Я чувствовала, как он боялся отказа. А еще я прямо нутром чувствовала, как эта нога будет трогать меня в самый интересный момент, будет ко мне прикасаться, тьфу, зараза!

Я лежала, уткнувшись Димке в грудь, а он целовал меня в макушку. И я очень отчетливо понимала, что я тормоз этого предприятия. Уже давно все могло начаться и закончится, а мне запала в голову эта нога, и все, зациклило меня на этом. А ведь рядом со мной лежит красавчик и умница. Да, алкаш. Но осознанный алкаш. В отличие от моего Витюшки процесс регулирует. Опять же, пока я не видела этой ноги, я готова была дать ему прямо на балконе. Я же видела, что он хромает? Могла предположить, что травма. Да и предполагала конечно. Но не думала, что может быть так страшно, хотя видела в этой жизни много.

Но я не собиралась сдаваться! Я реально думала о том, что случится, если я сейчас откинусь на спину и потяну его на себя. Что страшного то случится? Я даже не буду видеть, где в этот момент его нога. И если реально посмотреть на ситуацию, то я уверена, что Дима сделает все, чтобы эта нога никак меня не задела. Потому что мне кажется, что он в нашей близости заинтересован больше, чем я. Да и вообще, самое главное, пережить первый раз, и осознать на что способен этот товарищ. Что умеет, что не умеет, как я отреагирую на его знания и умения. Ведь вот сейчас, прижавшись к нему, я не испытываю отвращения? Потому что как-то я уже все себе объяснила, и первое отвращение ушло.

Первое, резкое, это когда притронешься к человеку и омерзительно до тошноты. Хочется плеваться, отмыться и забыть контакт. Так было в первый момент, когда я увидела его палку. А сейчас же я лежу, прижавшись к нему всем телом, и ничего. Ну да, на мне тонкий халат, он предохраняет, но моя нога точно касается его здоровой ноги, а кто сказал, что я не прикасаюсь к его костяшке? Но я же этого не вижу, и мне вроде как спокойно. Может не усложнять жизнь? Не зажигать свет? Не развратничать? Просто доверится мужику, и принять его ужасную ногу? Ведь это сильно украсит наше прибывание в этом доме, каждая ночь будет радостной. Если совпадем конечно. Ну и чего я жду? Утра?

— Галь, может снимешь халат? Хочется чувствовать тепло твоей кожи, а не ворс ткани.

— Дима, мне лень шевелится, я так классно лежу.

— Давай помогу.

— Помогать мне не надо, если хочешь, сам снимай.

— Мне придется тебя крутить и переворачивать.

— Крути, я разрешаю, только не заставляй меня ничего делать.

— Хорошо. Но зря старался.

— Почему? Ты же хотел прижаться? Прижимайся. Я уже согласна.

— Я еще посмотреть на тебя хотел. Но с этими шторками здесь ничего не увидишь.

— Нам сначала как-то надо принять нашу красоту, а потом уж свет включим.

— Я в своей короткой жизни ампутировал ноги раза три. Поэтому про твою красоту я все знаю.

— У меня еще есть шрам от кесарева. От паха до паха.

— Ты забыла шрам на лице.

— Я его не вижу, значит никто не видит.

— Двигайся ближе. Обещаю, что не буду прикасаться тем ужасом, который у меня есть.

— В темноте все равно не видно.

— Ты согласна что ли?

— Дима, ты же меня раздел? Что за вопросы!

— Но я еще не все с тебя снял, самое главное на месте.

— Ну если тебе хочется поговорить, то расскажи, что ты со мной будешь делать?

— Я бы сделал все сразу, и прямо сейчас.

— А все сразу, это что?

— Галь, ты же замужем, ты должна об этом знать.

— У меня муж, который мне не то что все сразу не предлагает, он не предлагает вообще ничего. Так что давай, рассказывай про все сразу

— Рассказываю. Сначала бы я зацеловал тебя до обморока, потом бы вывернул тебя на левую сторону, а потом бы закинул ноги себе на плечи и нежненько бы достал тебя там, где надо.

— А что ты думаешь, что поцелуи бы не сработали?

— Ну три же раза лучше, чем один?

— У тебя плановое хозяйство?

— Нет, я просто хочу, чтобы ты после первого раза мне не отказывала.

Он реально заводил меня своими словами, как когда-то Сашка однокурсник. Я уже в принципе готова была сама стянуть свои трикотажные трусишки. Но нет, так было неправильно. Я же ему отказала минут сорок назад, и вдруг раз, и ноги раздвинула! Пусть уговаривает, хотя, если прислушаться к себе никого не надо было уже уговаривать. Вот что за натура мерзкая, устроила незнамо что!

А Димулька боялся чего-то. Он уже снял все и с меня, и с себя, уже провел все тесты на готовность, но все никак не мог решиться. Губы мои были зацелованы, все мои шрамы и трещинки гладили, меня обнимали. Я не выражала никакого сопротивления. А зачем сопротивляться? С собой я договорилась. Поняла, что Дмитрий мужчина ласковый и нежный, и может сильно скрасить мое пребывание в этом доме, поэтому я тихо и покорно обнимала его там, где мне было удобно. А он мне подставлял необъятые до сего момента места. Наши предварительные ласки как-то сильно затянулись. Но как стимульнуть этого товарища на сам процесс, я не знала. Я не могла понять зачем он растягивает удовольствие.

— Дим, делай уже что-нибудь.

— Так ты же не сказала мне что с тобой делать.

— А что я должна выбрать? Понятнее обьясни.

— Язык, пальцы, или главное

— Это вот ты что сейчас делаешь? Сорок минут ты меня уговаривал, сорок минут ты меня зацеловывал, а сейчас спрашиваешь, что со мной делать? А по-простому можно? Я на спине, ты сверху?

— Конечно можно. Так я начинаю.

— Дима редиска, еще пару слов, и я пойду в свою палату. Четыре часа утра по моим подсчетам, а ты способ выясняешь.

Было темно. И я просто почувствовала тяжесть его тела. Он замолчал и больше не произнес ни звука. Он придавил меня к постели, захватил мои губы своими, развел ноги в стороны, и ни разу не заблудившись, вошел. Мамочки, я уже и забыла, как это делается. Я просто осознавала, что внутри меня мужчина, и даже от этого осознания мне было классно. Размер у него был чудесный, не выпирал за мои границы, и нигде не было больно. Он просто там был, и я его чувствовала. Конечно, с двух движений я еще не поняла, как вести себя мне, но я еще успею. Я просто обняла его за шею и притянула к себе. А он все делал как я любила. Захватил меня ладонями за ягодицы и прижал к себе.

Ноги распахнулись так, что шире уже было нельзя. Моя активность была ограничена его телом сверху и его ладонями снизу. Я могла только лежать, обняв его за шею, и отвечать на его поцелуи. А я привыкла быть активной, потому что мне не нравилась близость без результата. И мой опыт мне показывал, что просто лежа, ничего не получится.

— Дим, я даже пошевелиться не могу.

— Тебе и не надо шевелиться.

— У нас так ничего не получится.

–Гал, если я не справлюсь со своей задачей, я дам тебе свободу. А пока просто лежи, и доверься мне.

Мне ничего не оставалось делать, как доверится. Хотя я на сто процентов была уверена в том, что кроме контакта ничего не случится. Простые движения, они и есть простые движения. Тем более в первый раз. Если бы у нас уже был контакт, я бы знала хоть как лечь, и как ноги раздвинуть, замедлить его или ускорить. А то просто лежала и ждала, когда все это закончится. Одно хорошо было в этом процессе, поцелуи, целовался Димка классно. Я переключилась на тактильные ощущения и попыталась погрузится в них. Целовалась я в этот момент можно сказать яростно. Ну а Димке ничего не оставалось, только отвечать мне взаимностью и совершать простые движения.

И вот в самый разгар простых движений, когда я почувствовала, что Димкиного задора хватит еще толчка на три, ну в лучшем случае на четыре, внизу живота в районе копчика вздыбилась знакомая волна, и по позвоночнику, с огромной скоростью понеслась к голове. В голове эта волна разбилась на звезды, и огромной теплой волной растеклась по телу. А я растеклась по кровати. А Димка работал. Но я чувствовала по его дыханию, что это последний рывок. Он опять тыкнул меня и напрягся перед взрывом. И тут вторая волна рванула по позвоночнику в голову, а когда он взорвался, побежала третья. Я от неожиданности даже не произнесла ни одного звука. Хотя поорать под мужиком для меня, это святое.

Все закончилось, у меня даже не было сил, чтобы столкнуть его с себя. Да и зачем? Я не чувствовала его веса на себе. Да даже если бы чувствовала, не стала бы его тревожить. Ну, потому что он заслужил покой. Так мы и заснули. Вот это да.

Проснулась я неожиданно от движения. На третьей секунде стало понятно, что уже идет процесс.

— Дима, отпусти меня, мне в палату надо. Сейчас придут сестры дежурные и мне кранты

— Гал, давай ты не будешь истерить, просто маленько полежишь, доверившись мне, и я провожу тебя до места

— Дим, зачем мне проводы? Я просто тихо пройду по пустому коридору и все будет в норме

— Галя, замолчи, рано еще. Я же не дурак затевать это в пересменок, так что все хорошо, лежи молча

— Это ты говоришь, что хорошо, а я не вижу через эти шторы насколько хорошо это хорошо

Этот упорный мальчик, не останавливаясь, показал мне часы. Шесть часов, восемнадцать минут. Замечательное время, до сестер еще больше часа. Я закрыла глаза, перестала упираться в Димкину грудь руками, и просто лежала. Все началось также неожиданно, как вчера. Волна, прорвавшаяся от копчика к позвоночнику, потом пробежавшая по нему и рассыпавшаяся в мозге на миллион звездочек. Одна, вторая, третья. Господи, я даже не знала что так бывает. Просто лежишь, просто ждешь, и оно приходит. И не надо для этого выгибаться, закидывать куда-то ноги, выворачиваться наизнанку.

Но сейчас я решила не сдерживать свои эмоции. Хотя я же понимала, что это не дом свиданий, а раннее утро в больнице. Поэтому обхватила Димульку за шею, и шептала ему в ухо самые ласковые слова, какие только знала. И в итоге не знаю от чего он завершил процесс, от моих слов, или все-таки от своих движений. Он опять замер на мне. Но где то шестым чувством я понимала, что если я сейчас не сбегу, то последует повторение банкета. Нет. Теперь, я конечно, ничего не имею против близости с этим товарищем, но не сейчас. Сейчас надо вылезти из-под него, натянуть на себя протез, и бежать в палату, по пути завернув в душ, чтобы смыть себя остатки любовей. Я стала делать попытки столкнуть его с себя.

— И что? Ты точно решила сбежать? Может все-таки еще разик?

— Дим, ты меня правильно пойми. Мне еще помыться надо, и тихонько лечь в койку, нет у меня времени на этот разик!

— Да я тебя просто облизать могу, и не надо будет мыться, уже чистенькая в палату придешь.

— Ты же знаешь, чем это закончится, да? Поэтому давай, освободи меня, я пойду.

— Да конечно, я встану и помогу тебе, только мне кажется, что ты больше сюда не придешь.

— Дима, давай по-взрослому. Сейчас я уйду, а потом будем думать, что дальше делать.

— Ну вот ты и ответила на мой вопрос. Спасибо, что честно.

Он встал и зажёг свет. Я, конечно, боялась того, что опять увижу его ногу. Но он тоже этого боялся, поэтому натянул штаны еще до того, как включил свет. Как же он был хорош. Вот прямо глаз не оторвать. На Генку он, конечно, ни грамма не походил, но смотреть на него было так же приятно, как на того подлеца. Красивое тело, красивое лицо, тонкие пальцы, руки хирурга. Он помог мне одеться, попутно ощупывая мои выпуклости, а потом усадил на постель.

— Давай посидим на дорожку, вдруг ты к вечеру раздумаешь со мной общаться

— Вот откуда ты это берешь? Ты совсем людям не веришь?

— Людям верю, женщинам нет. Я забыл, когда я лежал рядом с женщиной. Сегодня была лучшая ночь за последние годы. Я хочу, чтобы это повторилось. Я знаю, что веду себя, как дурак. Просто ты запомни, что я говорю

–Хорошо, Дима, я все запомню, и мне с тобой было хорошо, но я ничего не поняла, и мне хотелось бы это выяснить. Поэтому я вернусь. А теперь мне пора.

Он выглянул в коридор. Отделение ещё спало, всех же глушили таблетками. Я сделала шаг в коридор и пошла по ковровой дорожке к ванной. В конце коридора я оглянулась. Димка так же стоял в проеме двери и смотрел мне вслед. Я махнула ему рукой и закрыла за собой дверь.

Душ был рядом с нашей палатой, поэтому после водных процедур я просто накинула халат, кое-как примостила протез и потихоньку проникла в эту палату. Все спали. Или делали вид, что спят. Но никто даже не шелохнулся. Поэтому я быстренько разделась, надела ночнушку и нырнула под одеяло. Как же я хотела спать! Ну и заснула я мгновенно. Будить меня не стали, здесь было не принято будить. Подошла Маринка и шепотом спросила:"На завтрак пойдешь?", не увидев реакции с моей стороны, она тихо удалилась из палаты и прикрыла за собой дверь. А я наслаждалась сном и покоем.

Наслаждалась до тех пор, пока в палату не пришел Сергей Иванович. А он бы не пришел, если бы у меня в анамнезе не было суицида. Поэтому он, скорее всего пришел проверять, а не наглоталась ли я таблеток по старой схеме. Он ответственно разбудил меня, проверил рефлексы и язык и удалился. Молодец. А я уже решила, что надо вставать, потому что приближался обед. А после обеда обычно приходила мама, и я очень хотела узнать все новости. Так же сегодня припрется Витька, но к нему я не пойду. Что-то противно на него смотреть после Димасика. Я наконец то пришла в себя, привела себя в порядок и пошла на обед.

Первое, что я увидела в столовой, это испуганные глаза Димы. Они прямо уперлись в меня, и требовали ответов на все вопросы. Дима, я никак не буду реагировать на твой взгляд, потому что не хочу запалиться. Это твоя мама заведующая наркологией, а я пришла сюда за нужным диагнозом, поэтому реклама мне вообще не нужна. Как-нибудь доживешь до ужина. Потому что до ужина я буду очень занята, и даже знаю чем. Сначала придет мама, потом будет тихий час, а потом мне придется наверстать всякие процедуры, которые проспала. Бегать я не умею, поэтому все делаю медленно. Подождешь. Все равно я ночью приду к тебе.

Мама меня с одной стороны обрадовала, потому что железная дорога собралась писать мне гарантийное письмо на получение квартиры. Конечно, это будет не завтра. Но процесс идет и это хорошо. А вот с Ирой наоборот, все плохо, потому что маме не разрешают с ней даже погулять. Она, конечно, носит ей передачки, но пускать ее к моей дочери перестали, и она теперь только через окно с ней разговаривает. И ей кажется, что Ирка ее с каждым разом меньше и меньше узнает. А сейчас она спросила у Сергея Ивановича сколько мне лежать до постановки диагноза, он сказал, что не меньше трех недель. Матери, лежащей в психушке, ребенка не отдадут.

С Ольгой все хорошо. Сейчас она сидит с соседкой, у нее тоже дочь, Ольгина ровесница, так что в общем то все более менее. Правда Витя стал таким идеальным и так заслуживает ее благосклонности, что она и не знает, какими путями ходить домой, чтобы его не видеть. Но не скандалит, не пьет, дверь не выламывает и это хорошо. Мама попрощалась со мной и пошла. С соседкой она договорилась на определенное время. А я пошла поддерживать тихий час, потому что с этим было строго. Ровно час все должны были лежать в кроватях и релаксировать. А в коридоре дежурил Дима. Потому что для него не было правил.

— Гал, ты что, меня видеть не хочешь?

— Ну зачем придумывать то?

— А что ты бегаешь от меня?

— Дима, я живу так же, как жила вчера

— На завтрак не пришла, с обеда убежала

— Утром я спала, потому что не выспалась, а с обеда ушла к маме

— Гал, правда все хорошо?

— Да, Дима, все хорошо

— На балкон придешь после ужина?

— Хорошо, Дима, приду

–Галь, я тебе верю

— Дима, отстань, я тебя не обманывала!

И я удалилась в палату, иначе было никак.

Димка на ужин не пришел, он сразу ушел на балкон. Но это ему не помогло, после ужина там собралась целая толпа, курить. Я тоже пришла, но взглядом ему показала, чтобы он не дергался. Димуля загрустил, пристроился в уголке, и слушал музыку. А я потихоньку вышла в коридор оценила обстановку, и потихоньку просочилась в его палату. Все, можно расслабится, прилечь и даже заснуть. Когда он обнаружит мою пропажу и придет сюда? Не известно.

То ли Дима не мог понять куда я делась, то ли обездвижел от страху за то, что я исчезла, но следом за мной он не пришел. Но я-то на эту тему сильно не расстраивалась. Я-то была в его палате, рано или поздно все равно явится. Кроме того, я догадывалась, чем мы будем заниматься после того, как он явится, поэтому сняла протез и в халатике забралась под одеяло. Все-таки на двухспальной кровати спать лучше чем на односпальной, да и подушки у Димки были классные, что то догадываюсь я, что подушки были из дома. В общем я устроилась в кроватке, и уснула. Ну правильно, так и надо делать в ожидании любовника.

Когда я открыла глаза, за окном уже были сумерки, а Димки до сих пор не было. Я проспала около двух часов, он что ни разу не зашел в номер? Удивительно? Или как? Я откинула одеяло, села, встала. И прыгнула на одной ножке к балкону. Больничный двор был пуст, горели фонари. Что делать то? Собираться и выметаться отсюда? Я отдохнула, выспалась, где хозяин палаты не известно. Сама я прописана совсем в другой палате, и здесь мне делать нечего. Конечно хотелось провести эту ночь в Диминых объятиях, но плакать из-за того, что ни фига не получилось, не собираюсь. Надо одеваться и прибиваться к родному берегу.

Я опять сиганула к кровати, одела протез, глянула на себя в зеркало, поправила волосы. Самое главное не встретить в коридоре никого из медиков, их я стеснялась больше всего. Коллеги по палатам были продвинутые на всю голову, поэтому лишние вопросы задавали очень редко. У всех лежащих тут было как минимум по тридцать три скелета в шкафу, и они даже не пытались искать соринку в чужом глазу. Постельку я застелила, дверь на балкон прикрыла, оглянулась. Вроде все в порядке, нигде не наследила, нигде не насорила, своих вещей вроде не оставила. Все, можно идти, вечер прошел хорошо, я выспалась, так что жаловаться грех.

Я шагнула к двери, в этот момент дверь открылась и в палату зашел Дима собственной персоной. Первым делом он поцеловал меня до самой глубины души, чтобы я сразу поняла перспективы на будущую ночь. А потом прошел к столу и стал выставлять на стол продукты, которые доставал из большой хозяйственной сумки, которую принес. Яблоки, персиковый компот в банке, конечно, торт, какой-то салат в кастрюле, палочку копчёной колбаски, сыр, конфеты, зефир, запечённая курица. Сумку он убрал под кровать, а все остальное рассортировал. Скоропортящиеся продукты в холодильник, остальное так и осталось стоять на столе. Я стояла и ничего не понимала.

— Куда столько всего? Ты голодный?

— Тебя радовать. Ты же любишь сладкое?

— Тут хватит все отделение порадовать.

— На отделение я не равнялся. Только на тебя

— Да мне всего, что ты принес на две недели хватит.

— Я рассчитывал на три, значит плохо рассчитал

— А почему на три?

–Спросил у Сереги, сколько ты еще здесь, он сказал, что недели три

— У какого Сереги?

— Да у врача твоего лечащего, Сергея Ивановича, он сказал мне

— Ну нормально, еще и Сергей Иванович в курсе, чем мы тут занимаемся

— Галь, не усложняй, он не только врач, но и человек. Он живет в одном доме со мной, и знаем мы друг друга с детства

— Мне то он не друг

— Ну и бог с ним, закрыли тему. Ты лучше мне скажи, что сначала делать будем, есть или спать?

— А как ты думаешь?

— Я бы поспал. Потому что я сильно перетрухал, когда увидел, что ты ушла. Ты представляешь, до меня только минут через сорок дошло, что тебя надо поискать здесь. Прихожу, а ты спишь тут так мирно. Ну я не стал тебя будить и рванул домой за съестными припасами. Потому что с Серегой я еще до обеда разговаривал. Тебе противопоказаны стрессы, и показана хорошая еда, и хороший любовник. Даже Серега так сказал.

Димка посадил меня на кровать, сел сам, притянул меня к себе, и мы провалились друг в друга.

В этот раз я столкнула его с себя сразу после окончания процесса. У меня было к нему много вопросов. А если его не столкнуть, он так и заснет на мне до утра. Он скатился с меня и засмеялся, тихим счастливым смехом. Потом повернулся ко мне, обнял меня, и стал целовать. Я обхватила его за шею, и с удовольствием отвечала на поцелуи, прижалась к его волосатой груди, но нашла время прошептать ему несколько слов"даже не мечтай". А он расхохотался уже во весь голос и спросил:"А что ты сделаешь то? Тебе придется исполнять мои желания". Вот гад самоуверенный. Но, надо отдать ему должное, очень талантливый гад.

— Дим, ты конечно прости меня тупенькую, но я не могу понять, что ты со мной делаешь.

— Галь, тебе не понравилось? На фига тебе не нужная информация?

— Эта информация мне очень нужна, потому что я хочу понимать, что со мной делают.

— А что я не так делаю, как все остальные?

— Вообще не так

— Но ты же сейчас только радовалась подо мной, значит все хорошо? Или все-таки нет?

— Дима, технологию объясни пожалуйста, я хочу понимать, что происходит

— Прямо вот так интересно? Тогда вопрос конкретный задай. Я не понимаю, о чем тебе рассказывать.

— Так, конкретный. Я не знаю, как это сказать

— Говори, как получится, я постараюсь понять

— Так, хорошо. Дим, ты меня тыкаешь четыре раза и начинается процесс. Начинается внутри, куда ты тыкаешь. Ты меня не лижешь не стимулируешь пальчиками. Я так понимаю, что в нашем случае предварительные ласки вообще не актуальны? Вставил, потыкал маленько, и все, я уже бьюсь в восторге? Так бывает? Если бывает, расскажи мне почему.

— А не боишься во мне разочароваться?

— А что, после того, как ты мне это расскажешь, ты разучишься доводить меня до восторга.

— Да нет, конечно, не разучусь, только навыков никаких особых нет. Ты удивишься, когда я объясню причину эффективного тыканья.

— Ну так давай рассказывай.

— А рассказывать то и нечего, Галюня. Мы просто с тобой идеально подходим друг другу анатомически. Ну вот как шпулька к швейной машинке. Вот и весь секрет.

— А ты то откуда это знаешь?

— Галь, ты не забыла, я медик. Да и женщин я тоже в этой жизни разных видел. И думаю, что такое совпадение, достаточно редкая штука. Потому что люди по строению очень разные. И да, ты права. Нам с тобой не надо никаких прелюдий, достаточно самого процесса. На каком тыке у тебя все начинается? На третьем? Прикинь, как нам повезло. Давай попробуем прямо сейчас, понаблюдаем.

— Дим, я согласна, мы попробуем, понаблюдаем, только попозже. Тебе что, не хватило?

— Ты знаешь, мне всего с тобой хватает. Прямо идеальное совпадение. Но я понимаю, что скоро все это закончится и хочу, как это сказать, натрахаться впрок.

— Открою тебе секрет, Димочка, я много раз в жизни пробовала это сделать. Не получается. Сегодня ты можешь совокупиться девятнадцать раз, но через неделю захочешь снова.

— Ладно, уговорила. Пошли на балкон, посидим, там тепло и небо красивое.

Мы уселись на балконе. Вокруг было темно и тихо. Даже фонари на территории больницы выключили. Больница засыпала. Только на первом этаже светилось два окна. Мы ели торт, один кусок на двоих, и радовались общению, как дети. Димка, наверное, принял меня, как данность на три недели, поэтому в интонации исчез страх, глаза блестели, и он умел говорить стыдные гадости, мне это нравилось. Хотя я медленно понимала, что при таком совпадении, как у нас, не нужны ни слова, ни обьятия, ни поцелуи. Но мы это еще проверим, а сейчас пускай шепчет, может отдамся ему на балконе.

Димка был очень интересным собеседником. Он мог говорить много и на разные темы. К тому же он рассказывал много того, чего я не знала, да и знать не могла. Мне с ним было интересно. А ему видимо нравились мои горящие глаза, когда я слушала его истории из операционных. Я видимо очень прониклась медицинской тематикой, пока лежала в травматологии, поэтому мне были очень интересны его рассказы. А он был полостной хирург, поэтому все его истории были в основном про разорванную печень, про фонтанирующий под рукой аппендицит и про сгнившую поджелудочную, в общем, истории были, само то.

Но как бы он не старался заинтересовать меня, главным для него было совсем не мое медицинское просвещение, а наш близкий контакт. А я что-то так расслабилась на летнем балконе под звездами, что мне вообще не хотелось опускаться до грязного телесного контакта, ведь вокруг была волшебная летняя ночь. Про грязь я написала потому что даже будучи очень продвинутой, и имея в постели с мужчинами все по полной программе, я все равно стыдилась того, что я делаю, и считала себя не очень хорошей женщиной. И хотя я глушила такие мысли, они все равно иногда прорывались. И тогда просто моментально из мухи вырастал слон.

Вот и в ту ночь, я вдруг резко ощутила какие же гадости я творю. Меня зачем сюда поместили, да еще по блату? Диагноз зарабатывать. А я что творю? Сколько я тут лежу? Неделю? А уже почти переехала жить в палату к совершенно постороннему мужчине! Мало того, что почти переехала, так я еще и не разу не стесняюсь! А почему? Да потому что он прямо с одного раза достает меня до того места, где прячется кусочек женского счастья. И мне нравится, как он это счастье трогает и выпускает на волю. А ведь об этом, наверное все отделение знает, если Сергей Иванович в курсе. И меня накрыло, резко и сильно.

Я в два прыжка оказалась у кровати, за полторы минуты оделась, за тридцать секунд натянула протез и собралась уходить. Срочно, безвозвратно. Потому что стыдно было за себя, стыдно за то, что люди про меня скажут, стыдно за то, чем мы занимаемся. Это же грязь и позор, как я могла это допустить. Было такое ощущение, что все установки, заложенные в мою голову в детстве, в юности и в молодости, вырвались из секретного места и рванулись мне в мозг. В тот момент со мной было бесполезно разговаривать, что-то доказывать, я рвалась к двери.

На моем лице было написано что-то невероятное. Дима просто стоял и наблюдал за тем, как я собираюсь, психую, как по лицу текут слезы, как я ненавижу его. Я собралась, подошла к двери, дернула за ручку. Наивная. В этой палате лежит сын заведующей наркологией. Она закрывается и внутри и снаружи. Что же делать теперь? Мне срочно надо было уйти, совесть бастовала с каждой минутой все больше и больше. А что происходило меня внутри было ни словом сказать, ни пером описать. Меня колбасило, и мы оба не знали, что с этим делать.

Но Димка то хоть догадывался, что я не в себе, а мне то это даже в голову не приходило! Мне просто срочно нужно было выйти и этой палаты, и я рванула через балкон. Он снова пропустил меня. Он же не знал моих намерений. А намерения были серьезные. Я хотела спустится вниз со второго этажа по балконным решеткам. Это какую же фантазию надо иметь, если я решилась на такое на трезвую голову, да еще в психушке! Димка понял куда я собралась в последний момент. Но и тогда, конечно начал действовать, как мог, как умел. А он был просто врач, а не санитар пограничного отделения.

А я была в таком возбуждении, что останавливать меня было бесполезно. Да и как остановить меня, он просто не знал. Поэтому он обхватил меня сзади руками, но это мало помогло. В том смысле, что удержать меня, он конечно мог, он был сильнее. А вот освободить мою голову от мерзких мыслей он не мог, хотя и не знал, какие мысли у меня в голове.

Ограничивал меня Димка в поступательных движениях достаточно долго. Пока черти в моей голове плясали. Вот не знаю, откуда они взялись, те черти. Почему я считаю, что черти? Да потому что своим шестидесятилетним умом и жизненным опытом понимаю, что не было реальной причины у меня отказывать Димке. Что мне плохо с ним было? Замечательно. Я была связана узами брака? Нет. Димка был женат? Тоже свободен. Поэтому я считаю, что у меня на тот момент без всякой причины просто треснул шифер. Ну и плохо эти трещины повлияли на мое поведение. И я вместо того, чтобы с приличным мужиком обниматься, истерики ему закатывала.

Кто-то из вас там предположил, что все равно приходит время, и женщина понимает, что она живет не правильно, поэтому и прекращает внебрачные половые связи, одевает пояс верности, и забывает про любовные утехи. Это вот не про меня совсем. У всех в жизни есть то, что он любит. Кто-то покушать, кто то кошек, кто то читать, кто то с детьми нянькатся. Много занятий есть на свете интересных. И я считаю, что интим тоже очень интересное занятие. По крайней мере для меня. И с каждым годом ощущения все острее. Поэтому не считаю свое тогдашнее поведение неправильным. И сегодня не собираюсь отказываться от этого.

Стыдно мне стало! От чего? Я же не на трассе стояла. Хотя надо было попробовать, я думаю, что у меня бы это получилось. Сейчас идеалисты набегут меня стыдить и эпитеты придумывать. Но давайте будем честными. Мы все продаемся. И замуж тоже. Ну пусть, это не продажа, пусть бартер, суть то от этого не меняется. Жена мужу уют, крепкий тыл и близость, а он ей материальные блага в определенных количествах. А если посмотреть вокруг, то понимаешь, то некоторые вообще продаются по дешевке, или сами за того, кто рядом круто башляют. Прямо переплачивают. Но это мысли престарелой тетки, а тогда я была девочкой, и постоянно переживала внутренний конфликт.

И конфликт был всегда по одному и тому же поводу. Я живу с тем, кто не может мне дать ничего, ни в материальном плане, ни в моральном, ни даже в постели. Зачем мне это? Для картинки? Тогда что же я стыжусь того, что сплю с кем попало и где попало? Тем более, если вспомнить последние полгода, я вообще ни с кем не спала. А я же живая, здоровая и темпераментная девчуля. Я люблю мужчин, и люблю то, что они со мной делают, но почему-то стесняюсь этого. Я же Димке не на площади Кирова отдавалась, да и не факт, что кто-то знает, что я с ним сплю. Ну может догадываются. Хотя если вспомнить, где я нахожусь, то тут у людей более глобальные проблемы, чем наблюдение за чужой жизнью.

Но это рассуждения совсем не той ночи. А та ночь продолжалась. И когда я устала сопротивляться и рваться на свободу, я просто повернулась и пошла на кровать. Димка шел за мной. Я прямо извела себя за эти два часа, которые бастовала, силы мои закончились. Я легла на кроватку и натянула на себя одеяло. Димуля подложил мне под голову две подушки и целовал в нос. Как же мне было жалко себя! И я вдруг реально заплакала, навзрыд. А еще мне хотелось голосить:"Господи! Как же я устала! Что есть в моей жизни кроме проблем? Когда они закончатся? Когда будет покой в моей жизни? Или мне до смерти так жить?"Но голосить мне было стыдно, поэтому я уткнулась в подушку и плакала.

Димка осторожно снял с меня протез, снял халат и спросил:"Может чай будешь? Кивни, я организую."Я кивнула и он испарился. Через десять минут передо мной стояла огромная кружка чая с малиной и с мятой. Лежал огромный кусок торта, конфеты и зефир в шоколаде. Чай парил, все как я люблю. А еще мне хотелось чего-нибудь серьезного, типа бутерброда. И его мне изобразили. Бутерброд с вареной курицей. Я ела все это с огромным аппетитом и запивала чаем. И мне было хорошо. И я чувствовала, как чернота, которая скопилась у меня внутри испаряется. С каждой минутой мне становилось все легче и легче.

А Дима просто наблюдал за мной. А когда я наелась и заснула, он даже не пытался проявить инициативу. Но я понимала, что Димке тоже хочется и тепла и заботы. Жаль, что в данный момент мне нечем было поделится, я была, как выжатый лимон. Поэтому я просто обняла его за шею, притянула к себе, и устроилась спать, уткнувшись лицом в его волосатую грудь.

Проснулась я первая. Выспалась я замечательно. Но сразу вспомнила, что творила вчера вечером. Что это было? Откуда это взялось? И как это пережил Димитрий? Он то рассчитывал на одно, а в реале получилось совсем другое, наверное, расстроился. Я повернулась и посмотрела на Димку. Красивый, собака. Как же он умудрился на это колесо намотаться. Иметь такие данные и раз, так вляпаться. Обидно. Димка спал, на лице было написано умиротворение, и никаких разочарований. В глубоком сне всегда так. Вот сейчас проснется, вспомнит вчерашний облом, представит будущий, и сразу все отразится на лице. Что ему сказать? Как оправдаться за вчерашнее?

А он и не собирался ничего вспоминать. Он резко повернулся на бок и притянул меня к себе.

— Мы сейчас просто пообнимаемся до восьми, а потом я пойду и позову Серегу. И ты расскажешь ему все, что с тобой вчера было. Расскажешь в подробностях. Что думала, что чувствовала, где болело.

— И что, это обязательно здесь делать? Ведь можно же к нему в кабинет сходить и рассказать. И не очень мне хочется чтобы он знал, чем мы с тобой занимаемся.

— Гал, мы же все взрослые люди, и надо со всем разобраться по-взрослому. Это же не хирургия, посмотрел на снимок, разрезал, подправил, зашил. Это психика, сколько веков ее изучают и ничего не придумали лучше, чем глушить человека. Мы не знаем, что вчера было, давай спросим у Сереги.

— Ну а почему нельзя в кабинете? Зачем эти лишние слухи. Я бы просто пошла сходила на первый этаж и все бы ему рассказала.

— После планерки и обхода в кабинете он будет около одиннадцати. А так он придет сейчас и поставит тебе диагноз, а может и лечение.

— Дим, это правда удобно звать его в номер? Ну он же врач, а у нас тут что? Как мы это объяснять будем?

— Гал, не надо ничего объяснять, просто давай позовём его, я пошел?

— Иди.

Дима ушел. Вернулись они, уже вдвоем, минут через семь. Я еле успела одеться, и застелить постель. Дима пошел на балкон, а Сергей Иванович сел напротив меня и потребовал рассказа о вчерашних приключениях. Рассказывала я подробно и красочно, примерно минут двадцать. Сергей Иванович слушал и записывал. А потом задавал вопросы, долго, нудно, и ни о чем. И снова записывал. А потом ушел. А вместо него пришла сестра с капельницей. Ну вот нормально придумали мальчики, теперь еще и медсестра знает, что я живу в палате Димки. Но все уже случилось и я лежала под капельницей на чужой постели, в чужой палате.

Через пять минут я поняла, что меня просто вырубают. Еще интереснее. На фига это здесь то было делать? Спать то я и в своей кровати могу. И вообще, дорогой Сергей Иванович мог бы хоть что-то сказать о моем состоянии, а то кивнул Димке, и они вместе ушли. А меня пришла глушить медсестра, а я даже не знаю, чем и на какой промежуток времени. Я ведь это все уже проходила когда то, и знаю, что выпасть из жизни можно надолго. Ну очень хочется узнать, что происходит, и какие у меня сдвиги. Ведь просто так ничего не бывает. На чем то же это все выросло, и еще интересно как это изводить будут.

О, наконец то пришел мой личный врач. Правда не психиатр, а хирург. Но если он поторопится, то может рассказать мне что-нибудь про меня. Перед тем, как я засну неизвестно на сколько. Димка сел на край кровати, и взял меня за руку.

— Дим, скажи что со мной, пока я не заснула.

— Диагноза нет, но Серега считает, что это хронический стресс, который начался еще в травме. И с тех пор ты из него не выходишь. И к помощи специалистов не обращалась.

— А сколько я буду спать после этой бутылки?

— Не переживай, Серега сказал часов пять. А потом расскажет тебе все что надумает, пока ты спишь.

Димка что-то еще говорил, но мне было все равно, я медленно уходила в другую реальность, там были гармония и покой.

Проснулась я от того, что переспала. Мне казалось, что я сейчас лопну от того, что внутри выспалось и отдохнуло все, кишки, сердце, селезёнка, мочевой пузырь. Все мое тело было пропитано покоем, но хотелось срочно встать и побежать куда-нибудь. Но я же не дома, надо сначала узнать, что происходит вокруг. Я потихоньку размежила ресницы, в номере никого не было. Ну правильно, а чего тут делать то? Единственная кровать и то занята. В вену вставили катетер пока я спала, значит будут капать. Интересно, сколько времени? Может встать и пойти к Сергею Ивановичу, должна же я знать, что будет дальше, и чем меня будут лечить.

Я потихонечку села на кровати. Было видно, как Димка на балконе читал книгу. Надо же, даже свой любимый шансон не включил! Спасибо ему, бережет мой покой. Состояние у меня было чудесное, я даже подумала, что в растворе были стимуляторы, типа женьшеня или элеутерококка. Короче, надо быстренько сходить к врачу, солнце еще высоко, значит рабочий день в разгаре. Я потихонечку, как могла, вылезла из-под одеяла, подтянула к себе протез, и быстренько, как могла, оделась. Димка был увлечен, поэтому была перспектива уйти по-тихому и вернутся уже в свою палату. Нельзя злоупотреблять гостеприимством.

В проеме балконной двери он появился неожиданно, когда я уже потихоньку двигалась к выходу из палаты.

— И куда мы собрались так резко?

— К Сергею Ивановичу на консультацию.

— Он сам придет минут через сорок.

— А ты откуда знаешь?

— Он меня приставил следить за тобой, предполагал, что ты проснешься и побежишь

— Ну так может я сама схожу?

— Интересная ты, Галя, то стесняешься того, что Сергей узнает о наших отношениях, а то среди бела дня хочешь выйти из моей палаты под взгляды больных и персонала.

— Я не подумала об этом.

— А тебе и не надо об этом думать, подумай обо мне.

— Это как, о тебе?

— Тебе вообще вредно спать, все мозги заснули и не проснулись. У нас есть сорок минут, истерика у тебя прошла, ты выспалась, давай ты разденешься залезешь под одеяло, и пустишь к себе меня. Я соскучился.

— Ты с ума сошел? Вдруг Сергей Иванович придет?

— Он придет или вовремя, или опоздает минуты на три. А нам на весь процесс нужно три минуты.

Я смотрела на него и понимала, что не хочу я ему отказывать совсем. На его ногу я конечно смотреть не готова, а вот прижаться к нему прямо сейчас, запросто. Я рассматривала его волосы лицо, сильные руки, ну и на ноги пришлось посмотреть. Конечно, в штанах он выглядел лучше, чем без штанов, но одна гача все равно висела, понятно почему. Но меня отвлек от гачи отросток, который был очень хорошо виден, и я среагировала на него. Вернее, среагировало то, что было у меня внутри. По жилам побежала кровь и достигла лица, я почувствовала, как покраснели щеки. Я просто не могла оторвать взгляд от этого места. Я шагнула ему навстречу, и обняла его. Отросток уперся мне в живот.

— Все, можно начинать? Или ты просто пообниматься? Ты же видишь, что я готов?

Я просто подставила ему губы. А он стал делать все одновременно, и целовать меня и раздевать. Протез я помогла ему снять, я просто не могла дождаться, когда все начнется. Я не шевелилась, не двигалась, я просто ждала, когда он меня положит, разложит и начнет.

— Глаза открой, хочу видеть твой взгляд

— Я все равно их закрою, когда ты войдешь.

— Почему?

— Не хочу никому ничего показывать

— И мне?

— И тебе. Я долго так буду лежать, прижатая восьмидесятью килограммами мужского тела?

— А что сильно тяжело?

–Ты мне обещал совсем другое.

— Раз обещал, значит будет

И на этом моменте я почувствовала, что все началось. Все сразу, и его вторжение, и моя волна. Как же все удивительно в этом мире! Сначала я наслаждалась ощущениями и кричала, а потом Димка ржал, не знаю почему.

— Что, мастерство растет? Все случилось, еще не успев начаться? Поэтому одевайся, подождем Серегу, и повторим.

Мы не стали задерживаться под одеялом, потому что ждали Сергея Ивановича. Поэтому оделись и переместились на балкон. И Дима по секрету рассказал мне, что меня постоянно будут капать, а в перерывах между капельницами мы будем любить друг друга. Я слушала это и была слегка удивлена.

Конец ознакомительного фрагмента.