Последний курильщик

Чернее Черного, 2019

Уважаемые читатели, представьте, что вы попадаете в ситуацию, когда не понимаете, что происходит вокруг. Когда друзья и знакомые становятся врагами, а окружающие вас люди начинают сходить с ума и совершать необъяснимые, даже дикие поступки, разрушать все устоявшиеся нормы поведения и морали. Когда жестокость остается единственным способом выживания. На главного героя повести объявлена охота. Всеми силами он пытается выжить и осознать пределы зла, на которое способен человек в таких условиях.

Последний курильщик (новелла)

1. Никотиновая ломка.

Мне снится странный сон: словно открываю я дверь своей маленькой квартирки на четвертом этаже и вместо лестничного пролета, сразу оказываюсь на свалке, которой нет ни конца, ни края. Но не с обычным бытовым мусором, а заваленной новенькими пачками и блоками разномарочных сигарет. Огромные пестрые кучи до самого горизонта поднимаются к облакам и теряются в них. Миллионы тоненьких голосков взывают ко мне в унисон: “Меня! Меня! Возьми меня! Нет, меня! Меня возьми!”. А курить хочется так, что мочи нет.

Я жадно выдергиваю из ближайшей кучи первую попавшуюся пачку — ментоловая. Закуриваю. Поднимаю следующую — со вкусом ягод, и тоже закуриваю. Ещё одну — с ароматом шоколада. Ещё одну — малина. Ещё — дыня. Ещё, ещё, ещё…

Во рту сигареты всё прибывают и прибывают. Я хочу остановиться, но не могу. Никотин бешеными дозами циркулирует по органам, и я чувствую внутри мерзкий, но такой манящий, привкус собственной смерти. Мне уже не хватает силы легких, чтобы вдохнуть дым, но я всё продолжаю вынимать сигареты из новых пачек и вставлять в рот. До тех пор, пока щёки не начинает разрывать от их количества, но даже тогда, я не останавливаюсь и продолжаю. Кишки горят огнем, легкие словно раскаленная добела домна, глаза не видят от слез. Но в руках одна за другой мелькают новые сигареты, даже когда моя грудная клетка прогорает и раскаленные угли из нее высыпаются на штаны, освобождая чёрный-чёрный дым.

Мои щёки всё-таки рвутся, и я с новым, неконтролируемым упорством, начинаю запихивать смертельные дозы, уже по несколько сразу. Челюсть падает на землю обожженным сморщенным куском, а я всё вставляю сигареты уже напрямую в горло. Я не поджигаю их — они сами вспыхивают от жара внутри меня. Поврежденные бушующим огнём, вытекают мои глаза, прямо на руки, продолжающие засовывать в горло сигарету за сигаретой…

Проснулся я от того, что луч десятичасового солнца глумливо и настойчиво бил мне прямо в глаза. Словно то была самая последняя игра в зайчики его недолгого и скучного появления в этом мире. Я уже не помнил, когда выставлял звонок в будильнике, и он обиженно смотрел на меня с тумбочки тремя глазами-нулями и укоризненной бровью-единицей. Сегодня его роль утреннего раздражителя исполнил, не выключенный накануне, телевизор — впервые, за долгое время, я смотрел какой-то старый фильм. Да еще как исполнил! Я был готов запустить в него подушкой, но сдержал свой гневный порыв, и вместо этого стал шарить по уже не свежему одеялу рукой. Где же ты, зараза? Белесая муть еще застилала глаза, а пульт все не находился.

Размеренное бормотание утренних программ сменилось рекламной вставкой — от нее то я и очнулся. Какой-то улыбчивый болтун в сине-розовом костюме, с приятным тембром голоса, на повышенных тонах, расписывал, как здорово будет жить в этом городе: “Поколение за поколением с развитием социума меняются и его обще полагающие правила, открытия и сопутствующие напасти ждут нас за каждым новым углом. Сомнения и страхи как дурные привычки терзают нас, и все же, мы — современные люди, ищем ответы на вопросы бытия и находим их. Мы — идеальные созидатели. В неустанном поиске. Ищем правду, ищем ответы… Но нам не дают обладать ими, те, чьи амбиции и эгоизм ставятся вровень с нашим благополучием, здоровьем и нормами поведения… “Последний курильщик” сегодня! Во вторник в 22.05, сразу, после выпуска теленовостей. Они не давали нам жить на протяжении веков… Настал час расплаты! Смотрим и ликуем…”. Под конец он перешел на крик, и я болезненно поморщился. Его тираду прекратил женский распев: “Последни-и-и-и-й…”. Тут же картинка сменилась на следующий сюжет — несколько дорожных катков выполняли свою рутинную работу. Я было подумал: какие же в студии канала нерадивые монтажеры, и сразу забыл про это. Картинка на экране сжалась в пиксель и потухла — я нашел-таки пульт. Вздохнул с облегчением — ненавижу трепачей.

Голова раскалывалась, словно сотня молотов одновременно били по Царь колоколу, нахлобученному на нее. Октябрь закончился славным запоем сам-на-сам по случаю утверждения концепта заказчиком, и моим последующим отчуждением от всего происходящего в мире на несколько дней. Я подумал поваляться в постели еще немного, но мой внутренний будильник — нейрофиброматоз, заставил меня подняться, да не просто подняться, а подскочить в направлении туалета. И не только он — переполненный мочевой разрывало. Я лишь успел накинуть кофту и включить чайник, как понял — остались секунды, до того, как прорвет плотину ночного бездействия, и я затоплю нижний этаж. Под ногами жалобно зазвенели павшие в неравной схватке с судьбой бойцы алкофронта. Опустошенные. Ворвавшись в туалет, я рывком сорвал серую полосатую пижаму и зажурчал… с облегчением, потирая прооперированное, много лет назад, место на больной ноге. Взял сигарету: в кармане полосатой кофты-кенгуру, в потрепанной пачке осталось всего четыре штуки — вот и пришел конец стратегическому запасу. Закурил. Вытяжка, разбуженная моим появлением, натужно загудела. Я силился вспомнить ночной кошмар, но память, словно пасхальный заяц, попрятала все намеки на него, где-то в глубинах моего сознания. Как не терзал себя, ничего не смог припомнить, и оставил эту затею. Я никогда не запоминал снов, какими бы вычурными они не были.

Нога нестерпимо болела. Я втянул сигарету полной грудью. Альвеолы в бронхах жадно, опережая вытяжку в туалете, стали всасывать никотин из дыма не самых дорогих черных сигарет М1 с мерзким кислым привкусом. Мне претила сама мысль о покупке сверх дорогого яда. А какая разница? Все они убивают одинаково. В чреве поглотителя человеческой сути, моча, пузырясь, стала смешиваться с пеплом. Блаженно выдохнул из наполненных легких мутно-серый дым. Плевок за плевком сбрасывая никотиново-амелазный балласт в унитаз. Становилось легче. Я еще не докурил, как боль от болезни Реклингхаузена заметно поутихла. Как, впрочем, и всегда — пагубная привычка была единственным моим спасением.

Каждое утро дня напитавшись, казалось бы, нестерпимой болью, я лежал в постели, рассчитывая на то, что она уйдет сама, старался перетерпеть ее или даже полюбить. Надеялся, увы, безрезультатно. Каждое утро. И вечер. Прооперированная левая нога и опухоль на правом плече, начинали болеть, словно гнилые зубы, открытые воздушному потоку всеми путями, бившему стальной струной по их оголенным нервам. Было очень схоже — болезненный зуд, глубокий, плотный и тяжкий, с периодическими импульсами… Не выносимый. После перекура, боль притуплялась, стихала. До полного исчезновения. Плечо болело реже — как показывала практика, лишь при определенных и сильных эмоциональных нагрузках. Вроде страшного ужастика на ночь. Ну и само собой, эти двое чувствительно реагировали на погоду, особенно слякоть. Болезнь такова, что никогда не отпустит, а я, в свою очередь, не перестану курить — такое уж у нас с фон Реклингхаузеном соглашение. Паритет в своем роде. За те двадцать лет, что с ней живу, я уже свыкся со своим положением: быть одному из четырех тысяч «счастливчиков», кому перепала такая фишка. Особенная фишка…

Я выбил огонек в унитаз, сунул окурок под струю из умывальника, и, завернув его в обрывок туалетной бумаги, кинул в мусорное ведро. Такой уж у меня ритуал. Живот скрутило от сильной боли. “Позавтракать бы…” — буркнул себе под нос, вспоминая, что холодильник совсем пуст. Провел рукой по волосам — жирные и топорщатся во все стороны. Пошел на кухню. Автоматический календарь, с аниме девочкой, показывал 12 ноября 2024 года. Открыл кран, сунул голову под струю. Теплая вода, смыла всю тяжесть последних пьяных дней. Хотелось еще в душ, но я решил повременить с ним до вечера, как и с бритьем. Тем более, что не для кого. После нехитрого марафета, оделся. Нацепил очки. Хотел перед выходом еще глянуть на себя в зеркало, но вспомнил об этом, лишь оказавшись на лестничной площадке, закрывая дверь. Ну и ладно. Суеверным я не был.

Серость и унылость ветхого подъезда сменилась неприветливой ноябрьской сыростью и прохладой. Месяц моего рождения — переходной от ярких красок осени к парализованному упокоению природы под белоснежной вуалью, красотой, определенно, не радовал. Куда не направь взор — сплошная тоска, замешанная на грусти. Закрывшие небо тяжелые свинцово-сизые облака, неизвестно как пропустившие тот разбудивший меня лучик, каким-то давящим роком нависли над этим местом. Недвижимые. Еще не потускневшие желто-алые листья, скованные минувшим ледяным дождем, нашли свое последнее пристанище в бесформенных саркофагах мутно-грязного хрусталя. Словно символ надвигающегося зимнего плена, он покрывал абсолютно все: дорогу и тротуары, деревья и кусты, оставленные авто, лавочки и провода. Ранее такие яркие фасады зданий и всевозможные рекламные вывески лишились жизни. Казалось, что этот неродной мне старый европейский Город, словно неизлечимый страшным недугом больной, находился в коматозном сне, и пробуждение было еще ой как нескоро. В вышине, с мерзким, издевательским, карканьем, кружило голодное воронье. Было зябко и скользко. Поежившись и подняв ворот куртки, я зашагал вверх по улице.

Людей на улице было мало, а те, что были, понурив головы, сновали по своим рутинным делам, не обращая ни малейшего внимания на проходящих рядом. По дороге лениво катились, поскрипывая льдом, сменившие обувку автомобили. В такие деньки хочется домашнего уюта, а не бродить в поисках неприятностей и насморка по полупустым улицам. Но не мне. Весь путь до банкомата я решил преодолеть пешком, слишком уж я засиделся в четырёх стенах. Начавшая было болеть нога, через несколько десятков шагов успокоилась. Хоть и хромая, я умудрялся обгонять идущих тем же путем. Ходить я любил. И непременно быстро.

Ворох беспорядочных мыслей копошился в моей голове: о своей никчемной жизни, шатком здоровье, неудачном браке, наивности и бесполезности. Общий настрой обреченного окружения передался и мне. Но при всех имевшихся у меня бесчисленных недостатках, я все же относился к тем оптимистам, что всегда цепляются за маячащие в дали горизонты. Вот и теперь вспомнил, что в кои-то веки мой талант оценили, недели напряженного труда не прошли впустую, и гонорар, очень неплохой, будет началом моего пути к такой долгожданной, лучшей жизни. Воодушевившись этой идеей, прибавил шаг.

Составляя в голове список необходимых покупок, я и не заметил, как прошел несколько кварталов и достиг своей цели. Банкомат, надрывно пикая, сверился с моим счетом, и вывел на дисплей сумму с четырьмя нулями. Я снял лишь 50 евро — для намеченных покупок этого мне хватит. Тяжесть почти невесомой купюры заметно прибавила мне настроения. Легкой походкой я направился в маленький магазинчик, расположенный неподалеку, в который часто заходил после получки.

Едва я вошел, благоухающий корицей и кунжутом запах свежеиспеченного хлеба ударил мне в нос, рот сразу наполнился слюной. В магазинчике было очень тепло и мои очки моментально запотели. Я снял их и принялся протирать платком, сощурившись и близоруко оглядывая витрины.

— Добрый день! — сказал силуэту продавщицы, склонившись над прилавком.

— И вам день добрый, — услышал в ответ, — давненько вы не показывались… Предложить вам что-то? — милая женщина, судя по голосу, улыбнулась мне.

— Да… конечно… сейчас…, — промямлил я, силясь разглядеть товары, тщетно продолжая вытирать очки платком — разводы на линзах все не исчезали. — Дайте-ка мне пакет… кило сахара… палку колбасы, вот этой да… майонез… два десятка яиц… большую пачку кофе заварного…

Продавщица шустро подносила продукты и укладывала в, уже мой, пакет.

— Молоко… кило печенья галетного… бутылку масла растительного… хм… бутылку “Столичной” и блок сигарет “М1”… Нет, давайте два блока, — перечислил я, хотя прекрасно знал, что цены на сигареты здесь непомерно высоки.

На моих последних словах суетливая продавщица замедлилась. Я закончил протирать очки и нацепив их увидел, что от улыбки милой женщины не осталось и следа. Она опустила голову, протянутая к пакету с покупками рука разжалась, и бутылка со столичной упала на кафельный пол и укатилась куда-то под прилавок. Место улыбки занял какой-то злобный, даже дикий оскал. Зависшая в воздухе рука тряслась и пальцы на ней продолжали сжиматься и разжиматься — продавщица как-то разом стала напоминать сломавшуюся куклу.

— Пшел вон отсюда, урод! Выметайся, сволочь! — голос более не принадлежал человеку — животный страх и отвращение воплотились в крик, а проступившие мгновением позже металлические нотки алчности поглотили его. — Хотя нет, постой немного…

Голос женщины дрогнул, а зависшая было в воздухе рука потянулась под прилавок, нащупывая мобильный телефон. «Дрянная связь!», — выругалась продавщица и снова начала набирать номер.

— Дура! — уже не сдержался я, ошалев от такого облома, и обернувшись, направился в сторону двери. Лишь выходя я заметил, что на стенде с табаком пусто — не было ни одной пачки сигарет, даже сверхдорогой, и добавил в сердцах:

— Дебильный магазин, на хрен сюда ходить!

Я выскочил вон, едва разминувшись с появившимся из ниоткуда стариком, хлопнув пластиковой дверью так, что с ее лудки посыпался лед.

“Какая феерическая идиотка”, — оказавшись на улице, меня затрясло от возмущения. Настроение вновь было основательно испорчено, а в плечо словно вонзили спицу. Из пачки я извлек одну из оставшихся сигарет, две другие привалились к одной из картонных стенок. Затянулся. Кисловатый жар разлился по моим лёгким. Чтобы кто не говорил, а стресс сигареты всё-таки помогают снять.

На противоположной стороне дороги, молодая мамаша с дочкой лет 5-7 остановились. Девочка, уставившись на меня, протянула руку с направленным на меня указательным пальчиком и повернулась к маме. Но мамы нигде не было — женщина присела на корточки спиной ко мне, и завязывала дочери шнурки на ее новеньких ботиночках. Шнурки были тоже новенькие и упрямые.

Я приветливо помахал малышке и направился, засунув руки в карманы куртки, в другой магазин, стоящий ниже по улице, в окружении маленького стихийного рынка. Более крупный и разноплановый — почти супермаркет. Бурча себе под нос какую-то старую песенку о морском змее. Летом спускаться вниз по крутой дороге было бы крайне легко, но сейчас, тротуар сковал лед, и я опасаясь оступиться и прокатиться на спине, едва ковылял. Настроение и не думало возвращаться: уже не радовали ни деньги в кармане ни новые перспективы. Кое как мне все же удалось добраться до нужного мне места. «Маркет» гласила вывеска над ним. Обычное такое название для одного из центральных магазинов Города. Любого города.

Снаружи мелкие торгаши поджидали незадачливых покупателей, заманивая за свои нехитрые прилавки и отоваривая низкокачественными продуктами и всяческим ширпотребом. Игнорируя их спектакли, я прошел в направлении раздвижных створок и вошел. Сразу же обдало теплом обогревателей. И если в предыдущем магазине пахло свежим хлебом, то здесь в воздухе витал крепкий аромат кофе. Я снял вновь запотевшие очки. Вечная проблема очкариков в такую погоду — теплые помещения и общественный транспорт. Тщательно протер. Поднял одну из желтых корзин, сложенных стопкой у входных мини ворот. В нее, по мере моего продвижения вглубь маркета, отправлялись продукты из моего списка ранее. Малочисленные покупатели сновали от стеллажа к стеллажу прицениваясь и вертя товар в своих руках. Играл какой-то мягкий эмбиент. Возле холодильника с алкоголем задержался ненадолго, выбирая, с чем коротать будущий вечер. Остановился на “Хельсинки” — теперь я мог себе позволить, что мелочиться? Так же в корзину отправились свежий лаваш, кусок твердого сыра, лимон и полкило шоколадных конфет. Остались лишь сигареты. Пока я высматривал их местоположение, из динамиков, прервав мелодичную музыку, зазвучало объявление:

“За такой короткий срок — подумать только, всего лишь за четырнадцать дней, мы с вами добились небывалого успеха! Эта заслуга каждого из нас! Всех, кто не спасовал перед переменами, кто был готов устремиться в будущее, оставив позади вековые предрассудки, страхи и суеверия. Мы творим историю! Наше общество на пути полного исцеления! Мы смогли переродиться, откинуть обременяющие нас оковы непонимания, взлететь над пропастью сомнений. Конечно, остались еще не принявшие наш выбор. Они не могли не остаться — слишком короток срок нашего эксперимента. Будьте уверены, рано или поздно и они встанут на нашу сторону, хотят они того или нет! Наш город и все мы приближаемся к идеалу, примеру для подражания всех остальных мировых государств. Мы уже и так опередили всю планету, и она нам рукоплещет как первым — пионерам, идущим по пути не примирения, идущим своим путем! Нам есть чем похвастаться перед завистниками! Уровень коррупции и преступности, как таковой, всегда слабо поддающийся контролю в нашем городе, снизился на 95%! Безработица снизилась на 60%! Средний заработок вырос на 30%, а пенсии на 20%! Улицы города стали чище на 70%! Стабильность сохраняет ранее расшатанные семьи от развала и дает надежду на светлое будущее! Все это благодаря “Панацее ЛТД” — корпорации, что пришла на смену бесполезной старой власти, погрязшей в собственных обещаниях. Организации, что действительно заботится о вашем благополучии! Ее методы оправдали свою эффективность и принесли живительную струю в наше загнивающее общество! Будьте здоровы! И помните — нет такой цены, которую бы мы не смогли заплатить!”.

Всю речь вещал уже знакомый голос, услышанный в утреннем ролике. Когда он закончил, музыка вернулась. “Что за бредятина?”, — я усмехнулся и, так и не обнаружив нигде сигареты, направился к кассам. — “Еще одна новоявленная партия пудрит мозги людям перед очередными выборами куда-то там — мудаки одним словом”.

Перед кассой стояли две молодые особы фривольного вида и что-то живо обсуждали, хихикали. Я особо не вникал в их разговор, но девушки, явно довольные темой беседы, заставляли слушать их весь торговый зал:

— Ян такой красавчик! Сколько ему лет?

— Да по нему и не скажешь точно. Так классно выглядит! Такой стильный! И денег немеряно!

— Хочешь его?

— Конечно! Все девчонки его хотят.

— Быть лицом такой крутой фирмы, телеведущим. Мечта!

— А машина какая у него! Я бы прокатилась!

— Я и сама бы его прокатила! — раздался взрыв хохота.

— Только вот малая эта… Кто она такая вообще?

— Понятия не имею. Одни говорят, что дочка его. Другие вообще фигню всякую городят — типа любовница.

— Да ей лет от силы восемь будет.

— Да нууу… бред. Стал бы он так подставляться?

— Вот и я говорю — бред.

За этой шумной беседой, девушки не заметили, как подошла их очередь, и кассир нетерпеливо уставилась на них. Оплатив покупки болтуньи выпорхнули на улицу.

Я стал выкладывать содержимое своей корзины на ленту. Кассир по очереди пробивала все через сканер и складывала в фирменный пакет, а я тем временем принялся изучать короб над кассой, в котором всегда размещались различные муляжи сигаретных пачек. Странно — на их месте красовались канцелярские принадлежности. Я открыл было рот, чтобы поинтересоваться куда подевались сигареты, но тут же вскрикнул от резкой боли в ступне правой ноги. Тяжелая трость опустилась прямехонько по ее центру. Ее обладателем оказался невысокий пожилой мужчина интеллигентного вида, с которым я едва разминулся в первом магазине.

Поправляя свою изрядно потрепанную сумку, он изрек:

— Прошу меня извинить, молодой человек, я ненароком.

Я повернулся к кассиру и потянул было руку к коробу, как боль с новой силой вернулась в правую стопу. Я посмотрел на начинающего меня бесить старика.

— Прошу простить мою неуклюжесть, — сказал тот, и наклонившись в мою сторону, тихо, чтобы не услышала кассир, добавил. — Молчи. На улице поговорим.

Поняв, что и в этом месте сигарет я не получу, расплатился и, не задавая лишних вопросов, вышел. “Что вообще тут происходит? Люди с ума посходили что ли, пока я над проектом работал?” Я отошел немного в сторону от входа в маркет и принялся ждать старика, вернее его ответов на будущее вопросы. Через пару-тройку минут вслед за мной вышел и мужчина:

— Молодой человек, прошу прощения, уделите мне всего пару минут. Я вам все объясню, — он указал в сторону внутреннего двора ближайшего девятиэтажного дома.

— В опасные игры вы играете, молодой человек, — произнес мужчина.

Только теперь я смог его достаточно хорошо рассмотреть: серое твидовое пальто с опушкой на вороте, красный в клетку берет, перчатки и трость, то ли с хрустальным, то ли пластмассовым, набалдашником в виде шара с множеством граней, придавали ему вид старого, но статного, графа. Картину дополняли цепочка, торчащая из его нагрудного кармана, и горделивая осанка. Хотя где-то в глубине души, я понимал, что это всего лишь на всего пенсионер, со своими, понятными лишь ему, причудами. Бывший в свое время, скорее всего, кем-то вроде педагога или работника культуры.

— Можете звать меня Григорий Петрович, — вежливо поклонился, пожал мою руку и указал взглядом в сторону маркета мужчина. — Судя по всему вы не местный и многого не знаете о наших законах и порядках?

— Очень даже местный, — ответил я. — Просто давно не показывался на людях — слишком много дел накопилось и всё нужно было экстренно разрешить.

— Тогда, должно быть, вы не в курсе событий и перемен, случившихся за последнее время? — мужчина старался тщательно подбирать слова.

— Хм? Что у нас могло такого глобального случится, — с усмешкой спросил я. — Стало модно на ноги наступать? Что за день то такой: в одном магазине наорали, в другом ногу чуть не оттяпали… Сходил, блин, за сигаретами…

Услышав про сигареты, Григорий с опаской оглянулся по сторонам, словно боясь, что разговор могут услышать. Приложил палец к губам, с призывом:

— Говорите пожалуйста на эту тему тише. Случилось много чего. По какой-то причине вы мне симпатичны, и я посчитал своим долгом вас предупредить — сигареты вы не найдете ни в этом магазине, ни в любом другом. Они вне закона.

— В смысле? — непонимающе спросил я. — Как “вне закона”?

— Около месяца назад, — человек заговорил шёпотом, украдкой озираясь. — Власть в нашем городе поменялась. Как вы могли этого не узнать?

— Я работал. У меня был проект — заказ хорошо оплачиваемый. Я отрешился от всего мира. Даже отключил интернет и телефон, чтобы ничего не отвлекало.

— Тогда всё понятно. Что ж, изложу положение дел вкратце.

Далее, он произнес слова, которые наводили на мысль, что у Григория Петровича не все в порядке с головой:

— Ко власти в Городе пришла некая организация из левых либералов, со своей идеологией полного не примирения к табаку, ратующая за избавление от курения радикальными методами. Жестокими методами. Организация объявила полный запрет на ввоз и реализацию табачных изделий, а самих курильщиков — врагами государства. Всем им был объявлен ультиматум — в течении недели покинуть территорию города. Были даже вывешены часы с обратным отсчетом"До здоровья нации осталось…"По началу такие меры всячески высмеивались в народе, но, когда отсчет закончился, — мужчина пригладил ухоженную бородку, — стало не до шуток — начались чудовищные расправы над теми, кто курил или занимался запрещенной торговлей. А хуже всего то, что за головы нарушителей, была объявлена большая награда, теперь любой может сдать тебя властям, потому и верить никому нельзя. Страшное время наступило.

“Вот старый параноик, — подумал я. — Радикалы, преследование, казни… Это же в каком больном мозге могло такое родиться? Деньги клянчить будет, наверное.” Интерес к разговору у меня резко начал пропадать. От всего услышанного, опухоль из нервных окончаний на моём плече внезапно сильно разболелась, и я достал пачку сигарет с известным намерением, но тут же свободная от трости рука старика легла сверху, прикрыв ее. Я взглянул на старца — такую кардинальное перемену мне уже ранее довелось наблюдать.

От строгого и повидавший немало в жизни взгляда не осталось и следа. Вместо него, руки мне закрывал обезумевший от лютой ломки наркоман. С выпученными глазами, пристально глядящими на то место, где только что промелькнули сигаретные фильтры. Из уголка рта показалась тонкая струйка слюны, а сам он приоткрылся, обнажив язык. Руки его затряслись мелкой дрожью.

— Не здесь, прошу, не здесь, — глотая звуки, торопливо, произнес он. — Я отведу, я покажу где.

— Ок… — разговор начинал приобретать интересный ход, и я не стал сопротивляться. — Видите, раз знаете.

Прикинул, что, если он задумал напасть на меня, легко смогу с ним справиться, и решил ему немного подыграть — в моей жизни давно ничего интересного и динамичного не происходило. Григорий зашагал через двор опираясь на палку, пытаясь сохранить достоинство и отводя от меня жадный взгляд. Я последовал, хромая, за ним — нога в своем протесте присоединилась к плечу. И тут, глядя на окна домов, я заметил, как один из них облетел дрон чёрно-розового цвета, и едва слышно шелестя лопастями, скрылся в противоположном направлении.

Вместе с Григорием мы прошли один квартал, потом другой. Вышли на территорию спального массива, где особняком стояла трансформаторная будка. Подойдя к ней, мужчина достал что-то из своего кармана, и стал ковырять в навесном замке. Щелкнуло. “Вряд ли учитель может иметь такие навыки”, — подумал я. Григорий отпер дверь, и мы вошли в сырое, темное и гудящие помещение. Здесь пахло мазутом, плесенью и кошачьей мочой.

— Тут можно и поговорить, — сказал Григорий, протянув руку передо мной, не давая свалиться с невидимой ступеньки.

— Будете? — помня его жадный взгляд и протягивая сигарету спросил я.

— Премного благодарен, — отозвался тот. И всё же я расслышал дрожь в его голосе, хоть он и пытался казаться спокойным.

Мы закурили, и Григорий продолжил меня удивлять:

— Сказать по совести, я увидел, что вы курите, и понадеялся, может у вас осталось что?

“Должно быть шел за мной”, — подумал я. Григорий тем временем продолжил:

— Многотонные передвижные крематории поглотили всю табачную продукцию с прилавков магазинов и киосков вместе с теми, кто ей приторговывал и поставлял. Вы представляете? Они взяли, и просто спалили кучу людей! — мужчина сжал кулак свободной руки до хруста костяшек. — И эти проклятые дроны. Всюду сующие свой электронный нос, дроны. Уж не знаю, какие современные датчики в них стоят, но со своей работой они справляются на отлично, — мне показалось, что старый плут вытер невольную слезу. — Примерно в то же время появились огромные грузовые вертолеты. Уж не знаю, что они перевозили, но около четырех из них постоянно сновали над городом туда-сюда. Сразу был понятен размах всего этого предприятия. Даже по ночам, они доставляли новые грузы, не давая возможности нормально выспаться. Как вы могли это не услышать?

— У меня свои вертолетики в голове были, — засмеялся я. — Поболее ваших.

В темноте голос Григория казался сиплым и поникшим:

— Вот привел я вас сюда, покурили мы, не курил уже дюжину дней, теперь вот жалею…

— Да ладно вам не бойтесь, — меня начал разбирать смех от этой картины — два мужика, словно две юные девушки, прячутся от посторонних глаз, в какой-то темной будке. А после, одной становится якобы стыдно за содеянное. Смех, да и только!

— Вы не понимаете. Мы все напуганы. Не знаем, кому верить. Могу я рассчитывать на то, что вы меня не сдадите? Не выдадите мою тайну?

Я машинально кивнул, хотя в темном помещении вряд ли это можно было увидеть.

— Нам врут. Нагло врут, а мы ведемся на эту ложь.

— Можно ведь выехать из города, как я понял, никто же не держит? А то словно охота на ведьм какая-то? — я снова не смог сдержать усмешки.

— После остановки часов, мы заблокированы. Все выезды из города закрыты, повсюду блокпосты. И да — у нас реальная охота на ведьм началась. Сосед соседа сдаёт — слишком высока награда. Вы мне так и не ответили, — голос старика вновь дрожал. — Могу я рассчитывать на ваше молчание? Я стар и мне тяжело сдержать тягу к никотину. Хотя и думал я, что уже избавился от привычки за эти дни.

— Можете на меня рассчитывать. Даю слово. Буду нем как могила, — пафосно, как можно более убедительно ответил я. Было жалко старика, слишком уж погрузившегося в свои фантазии, и я решил подыграть ему.

— Отрадно слышать. И чтобы уж наверняка, между нами не осталось недосказанности, позвольте поинтересоваться, как ваше имя? Если вас не затруднит?

— Олег. Олег Ноябрев, — конспирация излишняя, посчитал я. Этому психу, никто никогда не поверит, скорее наденут смирительную рубашку.

Перед мысленным взором возник Григорий в завязанных на спине рукавах и своем красном клетчатом берете. С золотой цепочкой в зубах. Картина была очень смешная, и я закрыл рот ладонью, чтобы не заржать во всё горло:

— Слабо верится, что вся мировая элита поддержала этот эксперимент. Где же те нормы морали, которыми они всегда так хвалятся, где права и свободы? Где же миротворцы, что должны свергнуть очередной кровавый тоталитарный режим?

— Почему же? — ответил Григорий. — Этот эксперимент выгоден всем ключевым странам, именно тем, что не у них он воплощается. А остальным, по большому счёту, плевать. Может кто и встал против, но его сразу же осадили на место.

Мой живот резко и сильно прихватило — он требовательно заныл. “Пора заканчивать этот балаган”, — подумал я, вспомнив, что во рту с утра не было ни крошки.

— Вроде всё. Пора расходиться, — заметил я.

— Вы правы, мы друг друга видеть не видели и слыхом не слыхали, — голос Григория немного приободрился — сам, видать, хотел побыстрее закончить разговор и разойтись. — Всё же, спасибо за сигаретку.

Мы выбрались из тесной будки, собеседник предусмотрительно повесил замок и защелкнул его, и разошлись в разные стороны. Лишь на прощание Григорий сказал мне:

— В любом случае, будьте предельно осторожны, — и кивнул напоследок.

— И вам удачи, — в свою очередь ответил я. Мне определенно нравился этот, пусть он и был параноиком, человек.

2. Древо в розовом.

На город опустился непроглядный густой и вязкий туман. В свою квартиру я вернулся уже во втором часе дня, добрался без падений и иных приключений. Первым делом заварил себе крепкий кофе, приготовил омлет из пяти яиц с колбасой и сыром. За пару минут с ним расправился.

Пока я готовил, заметил на карнизе за окном ещё одного чёрного дрона с круглым розовым зрачком-линзой спереди и четырьмя лопастями на четырех же крыльях: передние два крыла находились чуть ниже треугольного носа, а другие и более крупные — сзади и выше. Сбоку красовалась розовая полоса, поверх которой, на ширину всего, блестящего металлом, корпуса, был отмечен таким же цветом номер — 44. Достаточно крупный, для обычной дешёвой пластмаски.

Раз за разом устройство беспомощно тыкало носом в стекло окна.

“Одинокий дрон на карнизе за окном, смотрит на меня, стучится в дом…” — по-своему перепел я известную песню и задвинул шторы — “Любят люди тратить деньги на всякую фигню”.

Развалившись в удобном кресле, включил сотовый. Сразу же на него стали приходить оповещения о пропущенных звонках. В количестве пятидесяти трех штук. И все от бывшей жены. “Соскучилась что ли? — удивился я. — Или прознала, что я теперь при деньгах? Маловероятно”. Набрал номер бывшей. Не абонент — скорее всего разрядился ее старый и потрепанный мобильник. Ну и ладно, сама наберет еще раз, если так нужен.

Наши с ней отношения идеальными назвать было нельзя. Я по своей глупости, имея два высших образования, так и не смог заработать достаточно денег — не было во мне такой жилки, что позволяет из всего получать выгоду. Обманывать, с целью наживы — не умею и не могу. Так и менял работы все одиннадцать лет, но от перемен толку было мало. Ни одна из них не позволила мне заработать достаточно. Хватало лишь на коммуналку и на самое необходимое. Жена в итоге не вынесла этой нищеты, и когда совсем накипело, мы разошлись со страшным скандалом.

Я переехал в этот европейский город, нашел недорогую квартиру и с тех пор перебивался мелкими подработками, худо-бедно влача свое существование. Пока несколько недель назад, ко мне не обратился заказчик с дельным предложением. Поначалу, мы еще как-то поддерживали связь по телефону и интернету, но постепенно звонки стали короче и реже, пока совсем не прекратились. И тут на тебе — пятьдесят три пропущенных. Может, она ещё никого не нашла мне на замену? Может действительно скучает, как я по ней? Теперь, когда наконец заработал достаточно, может снова сойдемся и всё у нас будет хорошо? Хотелось бы.

От этих раздумий снова захотелось закурить, и я вспомнил, что мы с Григорием приговорили последние сигареты в той будке. Снова усмехнулся, восстановив все обстоятельства нашего разговора. Стал вновь собираться на выход, закинув в рот мятную конфетку.

Я всегда был неприхотлив в одежде, часто экономил, потому и носил достаточно поношенные вещи: потертые коричневые вельветовые штаны, начавшие разрываться беспалые перчатки, подаренный женой несколько лет назад чёрный свитер. Всё это под любимой легкой осенней курткой красного цвета, с орлом, растопырившим свои когти, изображенным на спине. На ногах были ботинки со шнуровкой.

До нужного места — оптовой торговой точки, где, наверняка, я нашел бы табачную продукцию, нужно было преодолеть три остановки. Можно конечно было пройтись пешком, заглядывая во все встречные магазины и киоски, но идти по начинающему таять льду, мочить ноги не хотелось, и я вышел на автобусную остановку. Когда тот подошел, занял свободное место — людей было относительно немного.

Частые междугородние поездки во времена моей учебы, научили меня рационально использовать это время — спать в автобусах, да и вообще — при любом удобном случае. Когда поездка длится часа полтора-два это самый верный способ сократить путь. Мой организм привык к этому, и теперь я мог задремать, едва заняв пустое место. Иногда спал даже стоя. Вот и теперь, едва присев, я зазевал, глаза стали смыкаться…

Мне снится одинокое, слабое и хрупкое деревце посреди городской площади. Поникшее от недостатка влаги, с сухими скрюченными ветвями и бледной корой. Почти зачахшее. На его ветвях ни единого листочка, лишь шипы, мелкие и острые.

Незнакомый человек в лазурных одеждах твердой походкой устремляется к нему через все площадь. Едва он приближается вплотную, как на безоблачное небо набегают грозовые тяжёлые тучи, вдалеке беспорядочно начинают сверкать молнии и звучат нарастающие раскаты грома. Откуда-то из складок одежды он извлекает кинжал и резким движением проводит им по-своему запястью. Из раны появляется кровь, но ни как у людей красная, а темно розовая. Незнакомец окропляет корни дерева, и оно, напившись этой влагой, начинает оживать.

Под оглушающий скрип, дерево растет вверх и ширится, укрепляется. Шипы на раскидистых ветвях увеличиваются, словно выпущенные у кота когти. Миллионы шипов. Всё дерево наливается ярко розовым соком, не прекращая при этом разрастаться. Вскоре его вершина теряется в облаках, а корни раздвигают дома и постройки по периметру словно игрушечные кубики. По стволу появляются и плывут рваные черные пятна, складываясь в нечто подобное множества искореженных физиономий. Горожане в панике разбегаются от устрашающих гримас монстра, но едва дерево замедляет свой рост, из земли, словно зная, где находится каждый человек, молниеносным ударом кинжала, вырываются шипы, пронзая каждого из беглецов. Через несколько секунд, весь город, не занятый выросшим деревом, заполняется корчащимися и вопящими от боли людьми, нанизанными на смертельные шипы.

А после, сквозь их еще трепыхающиеся, словно умирающие бабочки на иглах, истекающие кровью тела, наружу прорастают диковинные лазурные цветы.

Земля вокруг древа просто утопает в них.

Прошло около двух минут, пока я, клюнув носом, не пришел в себя, и один из плакатов в автобусе не привлёк моё внимание. На нём над пятью цветными портретами, а были там три мужчины, одна женщина и дряхлый старик, красовалась надпись большими буквами: “Внимание! Розыск”. Несколько фотографий мужчин и старика, были от руки зачеркнуты. Внизу же надпись гласила: “Награда за поимку составляет 500 евро. За точные данные о местонахождении оных лиц — 100 евро. Призываем вас к сотрудничеству! Не оставайтесь равнодушными!”

А ещё ниже и правее — “Панацея ЛТД”, под логотипом розового ветвистого дерева, с торчащими из земли наружу корнями, и вписанного в круг с чёрным фоном.

“Жирно”, — подумал я, присвистнул, и поймал себя на мысли, что и сам бы не прочь заработать такие деньги.

“Мода что ли на такое сочетание пошла?” — критически оглядел я профессиональным взглядом логотип. Мой заказчик тоже требовал эти цвета и заказ я отработал на все сто. Едва я подумал об этом, как меня тут же передернуло — “Что за…?” Я уставился во все глаза в окно автобуса — параллельно ему, ехала машина моего дизайна, которая никак не могла быть реальной, ведь разрабатывалась она, по словам заказчика, всего лишь для компьютерной игры.

Черно-розовая. С угловатыми спортивными формами мускул кара. С тонированными стеклами и низким спойлером. Крупными колесами и всепогодными покрышками, высоким клиренсом. Ехала урча мощным, судя по звуку даже в салоне автобуса, турбированным двигателем и с вертикально вращающимися бело-синими проблесковыми маячками.

Всего за несколько дней от концепта до готового продукта? Да ладно! Насколько же велики ресурсы этой самой “Панацеи”? Я уставился на результат своего дизайна, не веря своим глазам. “Вот тебе и игра”, — усмехнулся уже новой идее, — по всей видимости, я обскакал более матерых дизайнеров своим концептом. Меня охватила гордость за проделанную работу, которой, как ничем прежде, я загорелся. Пока не увидел под узким спойлером на багажнике обогнавшей уже автобус машины, розовое ветвистое дерево.

Через одну остановку я вышел.

По пути в супермаркет, в котором продавалось всё, от тортиков до гвоздей и обоев, мой путь пролегал через специализированный магазин по продаже электроники. Старый сотовый не выдерживал уже никакой критики — постоянно терял заряд, едва снимался с “привязи”, и я предвкушал покупку новой модели на замену.

Магазин был большим. С огромной витриной, в которой выставили телевизоры, транслирующие различные телепрограммы, экранами на улицу. Возле одного из них я заметил достаточно сильное оживление. Заинтересовавшись, подошел и обнаружил перед собой, в первых рядах, уже знакомую парочку — маму с дочкой. Они стояли ко мне спинами, обсуждая трансляцию канала. До меня долетели обрывки их фраз:

— И никому их не жалко? — спросил ребёнок.

— Никто не жалеет убийц, — ответила ей мать, — и ты не жалей.

— Почему? — новый вопрос.

— Они — нелюди. Они должны сдохнуть, — слишком резко для мамы отозвалась та. И уже с нажимом, объясняя, казалось бы, прописные истины. — Червям место в земле! Они могли… им давали шанс измениться, но они не захотели. Не жалей их, дочь. Они слабые и своей слабостью убивают всех вокруг. Договорились?

— Ладно, — дочка не казалась сильно расстроенной. — Я поняла, мамуль.

Я был ошарашен и сбит с толку общением матери с дочкой. Заинтригованно посмотрел на экран, трансляцию на котором они обсуждали.

В этот момент, на экране было лишь красно-коричневое пятно из пикселей, которое едва заметно подергивалось, и пока я смотрел, его дрожь пропала. Было что-то жуткое в этих пикселях. Лишь когда камера отъехала назад, до меня дошло, что это некий агрегат, весь покрытый этими красно-коричневыми пятнами. И ещё, я увидел маленькую девочку рядом с ним, настоящего маленького ангелочка с кудряшками в лазурно-белом платье. Держала она в руках нечто наподобие пульта, кабель которого тянулся к странному агрегату. Девочка улыбалась во все свои белоснежные зубки, но от этой улыбки, мне почему-то становилось не по себе.

Камера отъехала от неё и переместилась влево. Показался мужчина, увиденный мною в утреннем ролике. В правой руке он держал микрофон и говорил в него что-то очень эмоционально, но звука, приглушенного стеклом, слышно не было. Говорил, судя по всему, пафосно, активно жестикулируя свободной рукой, извиваясь всем телом. Навскидку было тяжело определить его возраст — он мог быть и хотевшим казаться мужественным юношей, и молодящимся, выхолощенным мужчиной средних лет. Брюнет, с покрашенными, по какой-то современной моде в розовый, висками. Стильный лазурно-розовый костюм закрывал от взора крепкое здоровое тело спортсмена, а из-под закатанных по локоть рукавов, на светлой коже, проступали чудным узором, какие-то символы. Прическу украшал закрученный в спираль вихор из чёлки, придавая ему немного агрессивный вид хищной птицы. В дополнение к острым чертам лица и широкому рту, полному мелких острых зубов. В свете софитов, мужчина улыбался и казался очень счастливым.

Конец ознакомительного фрагмента.