Дава в заснеженных горах

Цю Шаньшань, 2019

Высоко в тибетских горах, где лютые морозы и яростные ветра губят все живое, расположилась пограничная застава. С приходом осени молодые пограничники на целых полгода окажутся отрезаны от внешнего мира суровыми погодными условиями. Все они думают, что дни службы в изоляции будут полны скуки и однообразия, пока солдат Хуан Юэлян не приносит из города маленького щенка. Общим решением ему дали кличку Дава – в переводе с тибетского это значит «луна», такая же золотая, как шерстка у их нового друга. Малыш наделен неисчерпаемой энергией, любопытством и преданностью, и со временем превращается из неуклюжего щенка в надежного друга и верного помощника обитателей заставы. Для широкого круга читателей.

Знакомство со старшими

Пес, живущий в заснеженных горах, должен ориентироваться на местности с закрытыми глазами. Куда можно, куда нельзя, где опасно, где может найтись еда… И все это необходимо запоминать. Я, хоть и был совсем маленьким, инстинктивно это осознавал.

Братишка Хуан снова и снова повторял мне, что на заставе не бегают где попало. Дорожки здесь узкие и скользкие, очень опасно, оступишься — полетишь вниз. И показывал на домики:

— Тебе можно играть только здесь или рядом, далеко не убегай! Ты еще маленький! Заберешься в глухомань да провалишься в яму — где мне тебя искать? И всегда все запоминай!

О да, я запоминал и потихоньку метил все важные объекты: оставлял для себя знаки, чтобы позже считывать, где безопаснее. Я постоянно напоминал себе: смотри в оба! Иначе потеряешься моментально!

Мое появление прибавило братишке Хуану не только хлопот, но и радости. Я видел, что он рад моему присутствию: при виде меня уголки его губ поднимались вверх. В свободную минутку он приходил со мной поболтать и рассказывал мне уйму своих секретов, даже те, что скрывал от Цыжэня. В особой папке для документов братишка Хуан хранил стопку писем от его отца. Он повторял, что письма эти — большой секрет, хотя в чем именно их секретность, было для меня загадкой.

Иногда он читал эти письма вслух, например:

Дитя мое!

В эту самую минуту твой папа рисует тебя в своем воображении. Я смотрю в окно: вокруг меня — снежные горы, вершины из сверкающего, кристально-прозрачного льда. Очень красиво. Над ледяными хребтами — голубое небо, такое ослепительное, что темнеет в глазах. Иногда его застилают облака. Кажется, протяни руку — и дотронешься до этих белых туманных призраков, то парящих над головой, то стелющихся под ногами. Недаром наш отряд называют «Седлающими облака».

Когда поднимается ветер, облака рассеиваются и утекают прочь, вытягиваясь тонкими лентами, похожими иногда на вереницы белоснежных овец или лошадей, а иногда — на стайки фей в развевающихся платьях. Будь ты одним из тех облаков, дитя мое, тебе удалось бы увидеть наш лагерь. Он совсем невелик, но прочно и надежно, как крюк альпиниста, закреплен на снежной вершине. Этот крюк вбит точно в линию границы, он припаян к ней намертво, и пока мы здесь — рубежи нашей родины защищены.

Приезжай сюда, когда вырастешь. Когда ты посмотришь на эти просторы, твой мир уже никогда не будет прежним…

Я слушал его прилежно, хотя почти не понимал, о чем речь. Ведь хорошие друзья должны уметь слушать, не правда ли?

Кроме чтения писем, он развлекал меня рассказами о том, что делал сегодня, чем озабочен. Как он обрадовался похвале взводного, или как старина Сун опять на кого-то наорал — чтобы понять, какой у старины Суна скверный характер, мне хватило всего пары дней. А еще он повторял:

— Вырастешь, окрепнешь — возьму тебя с собой в дозор!

Дозор? Это еще что? Впрочем, с таким, как он, я пойду куда угодно. Мне нравилось быть его компаньоном.

Сегодня братишка Хуан повел меня знакомиться со старшими. В душе я боялся, но все-таки резво потрусил к ним «на поклон». Рано или поздно все равно познакомимся, так чего же откладывать?

Братишка Хуан закричал:

— Ламу, Сэнгэ, Найя, ко мне!

Три собаки лежали у ворот и грелись на солнышке. Повиновались они безупречно: тут же вскочили и подбежали к нему.

Братишка Хуан присел на корточки, подтолкнул меня к собакам и объявил им:

— Это Дава! Ваш новый приятель. Теперь он тоже будет жить здесь, на заставе. Так что дружите с ним и не обижайте друг друга!

Собаки не очень приветливо зарычали в ответ.

— Эй! — нахмурился братишка Хуан. — Так нельзя, он свой! Давайте жить дружно. Лежать!

Он указал на черно-белую собаку:

— Знакомься, Дава. Это Ламу, что значит «фея». Она единственная дама на нашей заставе, так что обходись с ней галантно.

Я завилял хвостом:

— Привет, сестрица Ламу!

Ламу была красавицей: от носа до хвоста ее покрывала черно-белая шерсть, а по бокам головы до самой шеи, точно девичьи локоны до плеч, свисали мягкие длинные уши. Она смотрела на меня сверху вниз, а мне, чтобы видеть ее, приходилось задирать голову. Ее большие глаза цвета крепкого чая глядели ласково, и я успокоился.

Затем братишка Хуан указал на черно-рыжего пса:

— А это Найя. Это значит «горный баран». Молниеносный, как стрела. Будет тебе старшим братом!

И я опять завилял хвостом:

— Привет, братец Найя!

Найя смерил меня надменным взглядом. Сам он, конечно, смотрелся очень мужественно: все его тело — и шея, и грудь, от лап до стоячих ушей — было рыжим, и только спина — черная, как если бы он набросил на себя плащ. Еще у него были длиннющие задние лапы: мощные, мускулистые, и правда, как у баранов, скачущих по горам. Я замер от восхищения.

Наконец братишка Хуан указал мне на темно-коричневого:

— Ну а теперь разреши представить: перед тобой — сам почтенный Сэнгэ! «Сэнгэ» означает «лев». Он ваш вожак, понятно? Этот господин служит здесь куда дольше меня, так что я и сам при встрече с ним отдаю честь!

О вожаке братишка Хуан говорил с особым уважением. Перед Сэнгэ я завилял хвостом еще энергичнее, давая понять, что готов выполнять его указания.

— О, почтенный Сэнгэ! Я буду послушен тебе!

Из всей троицы Сэнгэ был самым большим и крепким. И как по мне, был похож скорее на бычка. Глаза круглые, как у теленка; широченный нос с гигантскими ноздрями похож на гору, пронизанную двумя тоннелями. Спина такая широкая, что хоть спи на ней, как на кровати. Но уж темпераментом Сэнгэ и правда походил на грозного льва. Клыки торчали в разные стороны, и стало особенно жутко, когда он клацнул ими, демонстрируя свою свирепость. Да, у нас, собак, зубы действительно растут как попало. Не зря же китайцы говорят: «У бурной речки берега петляют, точно собачьи клыки».

А Сэнгэ все смотрел на меня, тяжело и сурово, как бывалый вояка на новобранца.

Тишина затягивалась.

Первой растопила лед Ламу и завиляла хвостом мне в ответ. Ее хвостик был изящен, как веер. Вслед за ней закачал хвостом и Найя, будто размахивал вправо-влево короткой, но крепкой дубинкой. Уже совсем не так приветливо, как Ламу, но все же вполне по-дружески. И только Сэнгэ оставался неколебим, как скала: хвост недвижен, а выпученные глаза буравят меня насквозь.

И тогда я протявкал ему:

— Не стоит меня недооценивать! Я пока еще маленький, но когда вырасту, еще всем покажу! Мама говорила, что я не простой щенок!

Сэнгэ, презрительно пощелкивая кривыми клыками, описал вокруг меня пару кругов. «Ладно, ладно», — бормотал я про себя. Ты старше, значит ты круче. Не хочешь вилять хвостом мне в ответ — не надо. Главное, не рычи…

Братишка Хуан потрепал меня по голове:

— Ничего! Скоро свыкнешься… Старые вояки все такие!

И рассказал мне историю каждого из моей новой собачьей семьи.

Первым из их троицы на заставу попал Сэнгэ: его привезло начальство. Его отцом был пес гарнизонного штаба — чистокровный красавец из немецких спаниелей, а матерью — тибетский мастиф из деревни неподалеку. Всего у них родилось три щенка. К тому времени на заставе померла от старости собака по кличке Аху. Без нее солдаты стали чувствовать себя неуютно: при каждом сборе на плацу словно кого-то недоставало…

Узнав об этом, командир полка во время очередной проверки привез на заставу самого крепенького из трех щенков. Сэнгэ тогда исполнился ровно год, но выглядел он весьма устрашающе, за что и получил кличку «лев».

С тех далеких дней Сэнгэ уже проводил в запас целых два поколения бойцов, и братишка Хуан почтительно называл его «ветераном». Да, этому страшилищу удалось заполнить собой пустоту, образовавшуюся после смерти Аху. Благодаря мощной туше и сообразительности Сэнгэ быстро стал всеобщим любимцем.

Кто бы мог подумать, что всего через год застава обретет еще пару новых питомцев? Сперва бывший командир отделения с солдатами наткнулись в дозоре на Найю. Тот был мелкий, тощий и грязный с лап до головы. Завидев в лесу военных, которые сели подкрепиться сухим пайком, он осторожно подошел поближе и устремил на них полный надежды взгляд. Командир пожалел голодного пса и протянул ему половинку сосиски. Проглотив ее, пес сразу увязался за командиром и не отставал от них до самой заставы.

Тогда солдаты решили:

— Ладно! Зачислим его в нашу часть — будет у Сэнгэ товарищ.

Но пришелец улегся за воротами заставы и ближе подходить не собирался. Он вел себя очень бдительно: только окликнешь — тут же отбегал подальше. И лишь через несколько дней, убедившись, что людям в зеленой форме можно доверять, сам зашел на территорию заставы. Сэнгэ покружил вокруг новичка, принюхался и ткнул его носом в нос, принимая в сожители.

Третьей появилась Ламу. Нашел ее тогдашний командир первого отделения во время поездки в штаб по рабочим вопросам. Он довез собаку до штабной санчасти, где ей наложили повязку на пораненную лапу: кровотечение никак не прекращалось. Сперва он хотел оставить бедолагу в штабе, но та, увидев, что ее спаситель уходит, тут же поползла за ним, и рана снова открылась. Было решено забрать ее, еще совсем крошку, на заставу. Всего за полгода она превратилась в настоящую красавицу, поэтому командир и дал ей тибетское имя Ламу — «фея».

Теперь, узнав истории своих старших, я чувствовал себя уверенней. Оказалось, все они были приемышами: никто не жил на заставе с рождения, всех «зачислили» извне. Но, безусловно, они появились здесь раньше меня, и уже потому считались «старшими». Что же, буду относиться к ним с уважением, а там, глядишь, и подружимся.

Конец ознакомительного фрагмента.