Стальное сердце под угольной пылью

Цирковая Мышь, 2018

Мы не выбираем родину, родина не выбирает нас. Хочешь не хочешь приходится уживаться. И ей, а может и ему, ничуть не легче, чем нам.Эта история об одиночестве, о непонимании, о желаниях и грёзах, но не о любви. Не верьте главным героям.

5 глава

Девушка перешла через железный мостик над узким ущельем. Внизу шумел небольшой водопад. Она любила эти места. Первый раз её привела сюда мама. Мама выросла среди этих камней, травы, тополей. Тогда мост был ещё деревянным, с огромными щелями. Мама однажды уронила в одну из них босоножку.

Именно здесь девушка впервые осознала, что мама однажды умрёт. Мама успокоила её и рассказала, что ничего страшного в смерти нет. А она всё пыталась представить, как это, когда мамы нет. Вот мама здесь: улыбается, собирает опавшие листья, зовёт посмотреть на птичку, и вот её нет. Совсем. Нигде. Наверно, именно из-за этого она так хорошо запомнила тот день.

Девушка жмурилась на солнце и смотрела на облака. По стальным листам моста гулко зазвучали шаги. Она обернулась. К ней приближался знакомый мужчина с тусклыми дымчато-серыми глазами.

— «Он за мной следит», — мелькнуло в голове девушки. Она остановилась, решив пропустить его вперёд, а потом уйти в другую сторону. Мужчина подошёл и заулыбался.

— Любишь гулять в этих местах? — его улыбка была настолько дружелюбной, что выглядела фальшивой.

— Да, — девушка окинула взглядом холмистые берега ручья, бетонную дорогу в окружении тополей, поляну над водопадом — никого.

— Ты слышала о Волшебной аллее? — мужчина достал из заднего кармана джинс пачку сигарет и закурил.

— Нет. — В голосе девушки звучала сухая вежливость. По зелёным кронам тополей пробежал ветер.

— Я могу её тебе показать, — мужчина смотрел на девушку, чуть прищурясь. Он больше не улыбался.

Она прислушалась к своим ощущениям. Мужчина не пугал; раздражал, но не вызывал желания оказаться как можно дальше. Скорее всего, он из тех, кто любит покувыркаться без обязательств с молоденькими девочками. Такие мужчины регулярно появлялись на её пути.

Мужчина докурил сигарету и бросил тлеющий бычок в траву. Над зеленой гущей поднялась тонкая струйка дыма и растаяла в воздухе. Мужчина выжидающе смотрел на девушку. Она вспомнила красный свет на переходе и осеннюю ночь.

— Я не буду с Вами спать. Никогда и ни при каких обстоятельствах. — Девушка посмотрела в глаза собеседнику.

— Разве я предлагал? — мужчина чуть повернул голову, прервав зрительный контакт.

— Но могли.

— Не мог, — мужчина достал пачку сигарет, но передумал и спрятал обратно.

Из тополиной аллеи выехали два велосипедиста, парень и девушка. Они спешились перед мостом и перешли на ту сторону. Она проводила их взглядом.

— Так как насчёт совместной прогулки? — мужчина улыбнулся, на этот раз улыбка выглядела более естественно. — Обещаю не приставать.

Она замерла. Внутри боролись благодарность и брезгливость, любопытство и отторжение. Она вслушивалась в свои инстинкты. Инстинкты говорили, что этот человек неопасен. Она приняла приглашение.

Они шли по прямой бетонной дороге. По обе стороны шелестели на лёгком ветру тополя. Мужчина курил. Девушка крутила головой, всматриваясь в тополиную рощу, пытаясь угадать местоположение Волшебной аллеи. Наконец она не выдержала: «Нам далеко?». Мужчина выдохнул дым: «Уже пришли».

— И где аллея? — девушка окинула взглядом плотные заросли тополей у обочин и подобралась готовая отразить нападение.

— Мы на ней, — ещё один дымный выдох.

Девушка непонимающе посмотрела на мужчину. Он лукаво усмехнулся: «Обернись». Взгляд девушки сочился недоверием. Мужчина продолжал улыбаться, время от времени делая затяжку. Она развернулась, чтобы уйти и замерла…

Двадцать метров пройденного пути превратились в сотню. Аллея, обрамленная тополиными ветвями, вытянулась в полузаброшенную лесную дорогу. Перила моста в далёком просвете казались такими маленькими.

— Интересный эффект, правда? — в голосе мужчины прозвучал сдержанный смешок. — Особенно красиво здесь при полной луне. Тогда и время растягивается.

— Но я столько лет здесь хожу…

— И ни разу не замечала? — зрачки мужчины встретились со зрачками девушки. — Ты даже не представляешь, сколько вещей не замечаешь, проходя мимо них каждый день, и сколько вещей ты никогда не увидишь, потому что не покинешь привычных маршрутов.

Он отвернулся и сделал затяжку. Она переводила взгляд с него на далекий мост в конце аллеи. Давняя жажда исследования окружающего пространства открыла глаза.

— Я могу показать это всё тебе, — окурок полетел на бетон.

— И что взамен? — вновь борьба любопытства и осторожности.

— Общение, — образцовое равнодушие в голосе.

Он увидел, как она согласилась, даже толком не осознав этого. Она развернулась и пошла по аллее дальше. Он шёл чуть позади. Окурок на бетоне побледнел, стал полупрозрачным и исчез.

Вскоре бетон закончился идеально прямым порожцем. Дорога же продолжилась, превратившись в грунтовку. Справа, прямо на стыке бетона и укатанной почвы, к первой дороге под прямым углом примыкала ещё одна. Она поднималась по склону холма к нескольким частным домикам. Девушке всегда было интересно, кто может жить в таких местах.

Мужчина и девушка не стали сворачивать, и через полсотни метров грунтовка вывела их к тропинке над речными обрывами. Девушка остановилась, любуясь пейзажем. На том берегу зажатый с двух сторон лесистыми гривами поднимался центр города.

— Говорят, эти места любит оборотень, — взгляд мужчины прошёлся по зеленым взгоркам обрывов взрезанных оврагами.

— Я знаю эту легенду, — девушка убрала попавшую в глаза чёлку, — Если ей верить, у нас в городе живет оборотень-неформал: щеголяет белой шкурой, от луны не зависит, следов не оставляет. И ни одного рассказа о жертвах. Может он веган?

Мужчина улыбнулся и зашагал по узкой тропинке: вверх на покатые спины взгорков, вниз к верховьям оврагов. Она шла следом, то и дело спотыкаясь. За многие годы тропинку вытоптали до колеи. Слева шелестела тополиная роща, справа почти отвесно обрывались в прозрачно-голубую пустоту заросшие высокой травой луга. Внизу под утесами — тянулись нить железной дороги, тонкая тополиная лента и река.

— Здесь есть ещё одно, наверняка знакомое тебе место, с интересными особенностями, — мужчина шел вперед, не оглядываясь.

— Вы о «Стоунхендже»? — взгляд девушки буравил спину мужчины. Стоунхенджем в шутку называли круг из четырех железобетонных балок в рост человека хаотично наклоненных в разные стороны. Об этом месте над обрывами ходило немало легенд.

— Да, — лопатки мужчины прыгали вверх-вниз под полосатой футболкой.

— Там хорошо, — девушка немного помолчала, затем добавила, — и красиво.

В круге «Стоунхенджа» никогда не росла высокая трава. Кусок земли ограниченный балками покрывал густой, тёмно-зеленый, почти английского вида, газон. И ни один злак, вьюнок или одуванчик не смел теснить невысокую жёсткую травку..

Она обошла «Стоунхендж» и остановилась у любимой балки-столба. К этому столбу она приходила в горе, страхе или ненависти, утыкалась в него лбом и негромко, иногда шепотом, жаловалась, ругалась, спрашивала совета, рассказывала события. Столб молчал и слушал бесконечно терпеливый, непоколебимо надежный. Девушка прислонилась лбом к шершавому бетону и закрыла глаза. От бетона исходило ласковое сильное тепло. Столб был тёплым всегда, в любую погоду. Девушка не посещала «Стоунхендж» зимой, но подозревала, что в особо холодные дни и ночи любимый столб окутывал пар.

— Тепло, — она улыбнулась, не открывая глаз.

Мужчина не ответил. Он смотрел, как она легко и ласково словно большого пса гладит шершавый бетон. Через пару минут девушка открыла глаза и выпрямилась. На её лбу розовел хаотичный узор из линий, кружков и овалов.

— Говорят, это, — мужчина указал на балки и круг тёмной травы, — выход из тайного крепостного туннеля. Того самого, что до сих пор ищут.

Девушка посмотрела на «Стоунхендж», потом в сторону Крепости, затем на мужчину: «Это правда?».

— Нет. — Мужчина закурил. — На самом деле выход был на том берегу. — мужчина указал пальцем на небольшую группку тополей, зажатую между новым супермаркетом и железнодорожной насыпью. — Сам туннель давно осыпался. Река, землетрясения и время сделали своё дело.

Он выдохнул дым.

— Откуда Вы это знаете?

— Знаю и всё, — мужчина дёрнул плечом. Сигарета медленно исходила пеплом.

Внизу, под обрывом, загрохотал товарняк. Мужчина вздрогнул и бросил не докуренную и до половины сигарету в высокую траву.

— Хочешь посмотреть на поезд? — в глазах мужчины вспыхнуло озорство.

Девушка посмотрела на пологий обрубленный обрывом склон и ощутила, как наливается тяжестью солнечное сплетение: «Нет».

— А я хочу, — мужчина спустился к самой кромке утеса и чуть наклонился вперед. Внизу мелькали заполненные углем вагоны. Он обернулся и призывно махнул рукой. Девушка отрицательно мотнула головой.

Вагоны шли нескончаемой вереницей. Земля пульсировала под тяжелыми колесами. Мерные толчки поднимались по телу утеса до самой вершины. Девушка чувствовала их, едва уловимо, через подошвы кед.

Он стоял на самом краю. Она не успела уловить момент, когда почва под его ногами, раскрошившись, осыпалась. Он исчез за краем обрыва. Внизу продолжал грохотать поезд.

Она вскрикнула, кинулась было к краю, но, вспомнив о ненадёжности почвы, отпрянула. В голове метались мысли. Он не мог выжить. Высота утеса не столь велика, но поезд… Вспомнился парень с дамбы. Девушка нервно ходила по высокой траве, выписывая беспорядочные петли.

— «Что делать? Что делать? Что делать?»

Поезд ушёл. По рельсам отгрохотал последний вагон, мир заполнила давящая тишина. Девушка села в траву.

— Вот жеж, угольная крошка! Угораздило, — раздался за её спиной знакомый мужской голос. Её подбросило, она одним движением развернулась и увидела у «Стоунхенджа» улыбающегося мужчину с тусклыми дымчато-серыми глазами, живого и невредимого.

— В этот раз я не специально, правда, — в голосе мужчины послышались извиняющиеся нотки.

Она попятилась, вспомнила об обрыве за спиной и замерла: «Кто ты?».

Он усмехнулся. Его лицо на несколько мгновений превратилось в бежевое месиво, затем вновь обрело форму. Теперь на неё смотрел парень лет двадцати, который задирал её под мостом, который прыгнул в мокрую черноту бетонного мешка, который… Неизменными остались только глаза, тусклые дымчато-серые глаза. Парень подмигнул ей. Его лицо расплылось, тело раздалось в стороны, рост уменьшился. Через несколько мгновений на месте парня стояла сморщенная полногрудая старушка с тусклыми дымчато-серыми глазами.

Сознание девушки затопила паника. Бежать некуда: за спиной обрыв, по бокам глубокие овраги, впереди Это. Последние остатки здравого смысла настойчиво твердили, что овраг с синяками, ссадинами, а возможно и переломами, весьма приемлемый вариант. Всё что угодно лишь бы не приближаться, лишь бы не проходить мимо.

Существо вернуло себе облик мужчины, губы растянулись в скалящейся улыбке: «Кто я? Угадай!».

— Что тебе нужно? — её пальцы дрожали.

Он достал пачку сигарет, закурил, медленно выдохнул дым: «Ты».

Дрожь поднялась до локтей, доползла до плеч и растеклась по всему телу. Он курил, улыбался и смотрел на неё. Она неожиданно осознала, что достигла предела страха. Бояться ещё больше она просто не могла. Он стоял, смотрел, курил. Страх переплавился в гнев.

— Оставь меня в покое! Сгинь! Исчезни! — её голос звенел.

— Как скажешь, — он бросил окурок и исчез, оставив после себя клочок примятой травы.

Она, обессилев, села на землю. Из глаз потекли слезы.

Она не помнила, сколько сидела так, плача и содрогаясь. Постепенно слёзы иссякли. Она заставила себя подняться. В тополях шелестел ветер. Где-то высоко и отрывисто кричала птица. Девушка медленно и осторожно подошла к месту, где совсем недавно стоял мужчина, и посмотрела на пятачок примятой травы. Она не знала что надеялась там увидеть. Обугленные отпечатки копыт? Неплотно захлопнувшийся люк?

К первой птице присоединилась ещё одна. Ветер крепчал. Она обошла примятую траву по широкой дуге и вышла на тропинку. По глади реки кто-то плыл в весельной лодке. Ветер доносил отзвуки гитарной мелодии. Она шла по узкой тропинке к невидимому за тополиной рощей мостику над водопадом, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег.

Улицы Старокузнецка знакомые с глубокого детства всегда утешали и поддерживали её. Светлая ностальгия согревала и успокаивала. Оставив позади железный мост и Водопадный ручей, девушка окунулась в исцеляющее тепло знакомых дворов и улиц. Она не выбирала направление, бесцельно блуждала, выходила под солнечные лучи и пряталась в тень. Через час она уже не верила в реальность произошедшего, признав его галлюцинацией, красочным дебютом. Признание, принятие, психической болезни, наверно это шизофрения, далось ей довольно легко. Зато возникшая неотвратимая необходимость как-то с этим жить колола тысячей иголок. Её пугала реакция знакомых, друзей и родственников, которые рано или поздно всё равно узнают о её диагнозе. Как они отреагируют? Будут жалеть? Смеяться? Ругаться? Как изменится их отношение? Каким станет мир, узнав? Она почувствовала себя дефектной, не имеющей права существовать. Она ощутила вину.

Улицы, спасавшие от любой напасти, на этот раз оказались бессильны. Она прошла мимо пятиэтажных хрущевок, мимо часовой башенки. Все три циферблата часов показывали разное время.

— «Я как эти часы». — Бело-жёлтый дворец культуры. Мимо.

Через большие высокие арки она вошла в парк.

Парк Алюминщиков не пустовал никогда. В любую погоду любого времени года в нем гуляли дети. В парке можно было найти развлечение для каждого.

Один из дальних углов парка занимал массивный заброшенный в давние времена стадион. Его ворота запирались на большие тяжелые амбарные замки, однако самые рисковые всегда находили способ пробраться внутрь: побегать по растрескавшимся и заросшим сорняками дорожкам, покричать, слушая эхо, посидеть на грязных пластиковых креслах.

В противоположном углу парка стояло колесо обозрения, совсем небольшое, не выше окружающих тополей. У колеса в стеклянной будке сидел надзирающий за ним старик. В его обязанности помимо ремонта входил сбор билетов, однако он частенько пускал ребятишек покататься бесплатно.

Между стадионом и колесом обозрения располагалась открытая летняя сцена с настоящими кулисами и рядами облупившихся низких лавочек. На сцене выступали коллективы местного дворца культуры и все желающие. На сцене декламировали стихи, пели, фальшивя и дыша на первые ряды перегаром, танцевали кадриль, танго и канкан, рассказывали о больших пандах и жизни на Марсе, играли на пиле, арфе и барабане, иногда даже одновременно, ставили спектакли и разыгрывали сценки, но никто и никогда не заходил в кулисы, превращенные в общественный туалет.

Ещё в парке были качели-лодки, на которых подростки крутили «солнышко»; раскрашенный героями советских мультфильмов пассажирский вагон, в котором показывали диафильмы; асфальтовые дорожки с разметкой, пешеходными переходами, дорожными знаками и работающими маленькими светофорами; а ещё медленные карусели, огромные песочницы и лавочки-диваны.

Она вошла в парк. В парке шумели дети. Иногда сквозь детский гомон пробивался голос чьей-нибудь мамы, зовущей домой или пресекающей опасную игру. На открытой сцене резвились подростки. Девушка села на пустующую лавочку. Голова трещала от мыслей. Распухшее солнце висело над западным краем горизонта. Парк пронзали длинные тонкие тени. Девушка откинулась на спинку скамейки и закрыла глаза. Мир превратился в совокупность звуков: крики детей, шум аттракционов, смех подростков — мысли замедлились — шелест листвы, чьи-то шаги по асфальту. Девушка медленно вдохнула и выдохнула, прислушиваясь к своему дыханию. Мысли исчезали. Девушка слушала звуки парка: яростный скрип качелей — кто-то раскручивал «солнышко», далёкое «бип-бип» веломобильчика, тихие невнятные голоса за шелестом листвы. Девушка вслушалась в голоса, стремясь разобрать отдельные слова. Голоса превратились в громкий отчётливый шепот. Девушка никак не могла понять о чем они говорят. На деревья налетел ветер. Голосов стало больше, они заговорили быстрее. Девушке казалось, что она вот-вот разберёт слова. Ветер трепал кроны деревьев. Голоса говорили. В них не звучали угроза, злоба, мольба или страдание. Они просто говорили, шептали сквозь шелест листвы. Девушка резко открыла глаза. Голоса пропали. Шелест листвы остался. Она ощутила озноб.

Солнце коснулось горизонта. Мамы самых маленьких, не спеша, собирались домой. Подростков на сцене стало больше. Ветер шелестел в деревьях. Голоса ушли, но она знала, они прячутся там, в шелесте листьев, ждут, когда она закроет глаза. Девушка встала и, не глядя по сторонам, ушла из парка.

Солнце садилось. Дети покидали парк. Им на смену приходили подростки. Растекающиеся темные тени служили им убежищем от вездесущих глаз взрослых. Они танцевали на сцене и целовались на лавочках, писали на раскрашенном вагоне мелом, потому что всё ещё любили его, неприличные слова и курили у стадиона. Они говорили, смеялись и сплетничали.

На небе истаяли последние оттенки красного. Подростки один за другим уходили из парка, возвращаясь в родительские дома. Последние из них шагали под тёмно-голубым небом с единственной белой звездой.

В парке зажглись фонари. Их свет привлек влюбленные пары и одиночек. Аттракционы молчали. На летней сцене кипела жизнь. Лавочки превратились в островки уединения.

Темнело. Свет фонарей всё жестче резал тени. На небе загорались самые упрямые звёзды. Парк пустел, наполняясь тишиной. К двум часам ночи парк затих окончательно. Исчезла суета и с прилегающих улиц. Горожане спрятались за стенами домов.

Из-за жестяной крыши робко выглянула луна. Из травы парка, асфальтовых дорожек, песочниц поднялись белые отливающие перламутром бесформенные тени. Из окон редких автомобилей они казались клочьями тумана. Тени медленно переплывали с места на место, собирались в небольшие компании и перешептывались.

Когда луна оторвалась от жестяной крыши, в парк вошло существо в облике молодого мужчины — ёжик чёрных волос, высокие скулы, дымчато-серые глаза. У него было имя, как и у всех подобных ему, но он не любил его. Длинное, с дурацкой приставкой. Раньше у него были другие имена, короче и благозвучнее. Особенно он любил одно из них, звонкое, как удар молота по наковальне. Но это имя осталось в прошлом.

Он никогда не видел подобных себе, зная об их существовании и именах лишь по обрывкам эмоций и вырванным из общего гула фразам на перронах.

Он остановился в центре парка. Белые перламутровые тени потянулись к нему со всех сторон, заключая в кольцо. Мужчина протянул руку и коснулся одной из теней. Тень обрела плотность и налилась яркими красками.

— Давно тебя не было, — невнятный шепот превратился в звонкий женский голос.

— Я был занят, — мужчина достал из воздуха сигарету и закурил.

Женщина вышла из круга теней и заплясала на траве.

Мужчина одной рукой подносил ко рту сигарету, а другой прикасался к теням. Они обретали человеческий облик — женщины, старики, юноши, мужчины, дети. Они выходили из редеющего круга теней, смеясь, а потом играли в салочки, гуляли под ручку, о чём-то спорили, собравшись в кружок. Некоторые просто сидели или лежали на траве. Мужчина с дымчато-серыми глазами задумчиво ходил среди них, то и дело поднося ко рту сигарету.

— И давно ты дымишь? — рядом с мужчиной возник высокий безбородый старик.

— Лет семьдесят, — мужчина с усилием выдохнул большое облако чёрного дыма, через пару мгновений растаявшее в воздухе. Откуда-то сбоку послышался удивленно-восторженный мальчишеский возглас. Старик толи уважительно, толи осуждающе покачал головой и отошёл.

Мужчина курил и смотрел в начинающее светлеть небо. Люди вокруг него притихли, ощущая, как близится к концу дарованное им время. Дети бродили по газонам, подбирая сосновые шишки, монетки, забытые игрушки. Пары молча обнимались. Старики спешили закончить разговоры. По парку расползалась тишина. Небо светлело. Мужчина бросил окурок в траву и прошёл в центр парка. Со всех сторон к нему потянулись люди. Он ощутил, как внутри сжимается холодная пружина боли.

— Я вернусь, — слова упали хрипло, с усилием.

Они стояли вокруг и смотрели на него. Июньские ночи слишком коротки.

Порыв предрассветного ветра разметал тела людей в клочья тумана, которые через несколько мгновений растаяли без следа. Их шепот остался в шелесте листьев.