Дама номер 13

Хосе Карлос Сомоза, 2003

Слова, слова, слова… Невесомые обозначения предметов, чувств, явлений; слова обыденные, бедные, возвышенные, лукавые, сплетающиеся в строки и строфы, оценивающие и соблазняющие… Они обладают невероятной силой воздействия и могут оказаться опасными, даже убийственными. Замечательный испанский писатель Хосе Карлос Сомоза, лауреат множества литературных премий, в увлекательном романе, мрачном и вдохновенном одновременно, предлагает погрузиться в стихию поэзии, которой управляют владычицы слов и снов – загадочные дамы. Роли двенадцати из них определены, но существует и таинственная тринадцатая… Может быть, именно она виновна во множестве странных и страшных явлений, свидетелями и невольными участниками которых становятся преподаватель литературы Саломон Рульфо и Ракель, девушка по вызову? Впервые на русском языке!

II. Дом

В поликлинике тем вечером было полно народу. Бальестерос не принял еще и половины записанных на прием пациентов. Он прощался с одним из них и готовился пригласить следующего, когда послышался многоголосый протестный гвалт, дверь открылась и в кабинет вошел «человек с кошмарами», как назвала его медсестра Ана, одетый с обычной для него небрежностью. Под его глазами залегли темные круги. Он остановился прямо перед Бальестеросом и с полным хладнокровием выдал следующую сентенцию:

— Ветры разума порой производят чистейшее дерьмо. Прошу прощения за эту метафору, но вы употребили ее первым.

Врач оглядел посетителя с головы до ног:

— Что вы хотите сказать?

— Дом, который я видел в своих кошмарах, существует. Как и преступление.

Из-за неплотно прикрытой двери доносились голоса пациентов, на повышенных тонах грозившие жалобами и заявлениями в адрес администрации поликлиники. Ана не отрывала глаз от доктора, но он, казалось, пребывал в каком-то ином, внутреннем мире, доступ в который был открыт только молодому бородачу и ему.

— И откуда это вам известно?

— Я видел. И могу показать вам.

Бальестерос опустился на стул и глубоко вздохнул:

— Послушайте, у меня еще целый час приема. Могли бы вы вернуться через, скажем, час и десять минут и мы бы тогда спокойно поговорили?

Молодой человек секунду смотрел на него, не двигаясь. Затем, не говоря ни слова, повернулся и вышел. Спустя час и десять минут раздался стук в дверь. Бальестерос, только что отпустивший медсестру, произнес:

— Входите.

— Простите, что я прервал сегодня ваш прием, — слегка смущенно пробормотал, входя в кабинет, давешний посетитель.

— Ничего. Вид у вас нездоровый. Опять снились кошмары?

— Нет, но я почти не спал. Провел ночь перед компьютером.

— Садитесь и рассказывайте.

Рульфо положил на стол небольшую папку. Бальестерос на одно мгновение — всего на одно — задался вопросом: не могут ли дела обстоять так, что у этого типа, которому он все еще доверяет, не все дома? На своем веку практикующего врача он повидал несколько замечательных случаев такого рода.

— Дом здесь, в Мадриде, в одном из кондоминиумов на окраинах.

— Откуда вы знаете, что это тот самый дом?

— Это он.

факты

— Вы там уже побывали?

— Еще нет.

— Тогда где же вы его увидели?

таковы факты

Рульфо открыл папку и вынул несколько распечаток. И разложил их на столе перед Бальестеросом:

— Я собрал заметки. Предупреждаю вас, подробности неприятны.

— Да я привычен к неприятным подробностям. — Бальестерос надел очки для чтения.

Факты представляли собой следующее.

В ночь на двадцать девятое апреля, M. Р. Р., двадцати двух лет,

Фотографии.

проникнув в дом номер три по Каштановой аллее, принадлежавший

Фото жертвы.

Улыбка.

Дом с белыми колоннами.

Почти все репортажи были извлечены из Интернета, а качество печати было не на высоте. Но текст с лихвой возмещал то, чего не могли показать фотографии. Испытывая некоторую неловкость, Бальестерос взглянул на Рульфо поверх очков:

— Кажется, припоминаю. Ужасное преступление, но не единственное в своем роде. И при чем здесь оно?

— Именно это преступление снится мне вот уже две недели подряд.

— Вы могли узнать о нем из новостей. Здесь говорится, что оно случилось в ночь на двадцать девятое апреля этого года. Полугода не прошло. И о нем сообщали по телевизору.

— Но я не смотрю новости по телевизору. Клянусь вам, я ничего не знал об этом до тех пор, пока не начались мои кошмары.

Бальестерос в задумчивости принялся теребить бороду. Потом указал на один из снимков:

— Это она?

— Да. Это и есть та женщина, которая мне снится. Та, что просит у меня помощи. Ее зовут Лидия Гаретти. Она итальянка, ей было тридцать два, богатая, не замужем, с некоторых пор жила в Мадриде. Я не был с ней знаком. Никогда раньше ее не видел и никогда о ней не слышал.

Рульфо пристально смотрел на Бальестероса, словно подстрекая высказать сомнение. Первые признаки озноба, легкое дуновение ужаса побежало мурашками по спине и затылку доктора. Он снова задавался вопросами: в своем ли уме этот тип? не розыгрыш ли все это? или же, чем черт не шутит, не болезненная ли мания психически неуравновешенного человека? Но что-то побуждало доктора верить этому человеку — быть может, взгляд карих глаз, в котором читался куда более сильный страх, чем тот, что мог ощутить он сам.

— А парень, который ее убил? — Бальестерос показал на другой снимок.

— Его я тоже никогда не видел. Это молодой наркоман, зовут его Мигель Робледо Руис, он уже попадал в полицию — мелкие кражи.

— Интересно, с чего это ему вдруг пришло в голову устроить такую резню? — пробормотал Бальестерос. — С ума он сошел, что ли… Да, а что там с этим вашим аквариумом с зеленой подсветкой?

Рульфо отрицательно покачал головой:

— О нем не упоминается.

— Как же вам удалось раздобыть столько информации?

— Я случайно увидел на экране телика этот дом. Это было ночью, по чистой случайности. Шло какое-то ток-шоу, говорили о зле и, чтобы не быть голословными, показывали сюжеты из новостей о недавних преступлениях. Я позвонил в редакцию канала, который делал передачу, и мне назвали кое-какие имена. Потом я стал искать в Сети. Это убийство произвело впечатление, наделало довольно много шуму, да и случилось не так уж давно, так что доступной информации оказалось много.

— В любом случае преступление было раскрыто, и виновный в данный момент так же мертв, как и его жертвы. Вот здесь пишут об этом. — И Бальестерос ткнул толстым указательным пальцем в бумаги. — Робледо вскрыл себе вены, после того как сжег расчлененное тело этой бедной итальянки в саду… Полиция нашла его труп в доме, рядом с телами служанок и обугленными останками их хозяйки… Сообщников у него не было. Тут уж ничего не поделаешь, дело закрыто… Но за что, почему? — Он вдруг замолчал, осознав, что чуть было не сел в лужу, чуть не задал какой-нибудь странный вопрос вроде: «И почему эта женщина просит помощи именно у вас?» — Нет-нет, я уверен, что все это имеет свое объяснение, и очень простое… — Он снял очки и потер глаза.

Через окно наползали сумерки. В следующий миг дверь кабинета распахнулась и охранник объявил, что поликлиника закрывается. Доктор кивнул. А когда они вновь остались вдвоем, спросил:

— Почему вы пришли с этим рассказом ко мне?

Рульфо пожал плечами:

— Не знаю. Возможно, по принципу do ut des^[4]: ты сделал то, я делаю это… Можно назвать это взаимностью. Вы помогли мне вчера — сказали, что причина моих кошмаров — тяжелые воспоминания. А я захотел помочь вам сегодня, показав, что тяжелые воспоминания объясняют далеко не всё. И точка. Я знаю, что вы мне не верите, но мне это до лампочки.

Бальестерос взглянул на него. А потом стукнул по столу колпачком авторучки, словно в знак того, что принял решение.

— Отсюда я должен уходить. Но этот вечер у меня свободен. Как вы думаете, не стоит ли нам взглянуть на этот дом вблизи? Здесь есть адрес…

Доктор почти развеселился, заметив, что удивленным из них двоих впервые оказался не он.

— Я и сам думал поехать, но…

— Ну так поедем вместе, на моей машине. — Выражение лица Рульфо заставило его улыбнуться. И он добавил: — Можете считать это взаимностью.

Всю дорогу они молчали. Рульфо раскрывал рот только затем, чтобы спросить разрешения закурить и время от времени, взглянув на план города, подсказать сидящему за рулем доктору, куда сворачивать в этом лабиринте безлюдных аллей. Бальестерос сделал вывод, что им не о чем говорить, кроме как на ту странную тему, что свела их вместе. С другой стороны, отсутствие диалога дало возможность предаться размышлениям. В отличие от Рульфо, себя он считал человеком осторожным. Его удивляли как стремительность, с которой он поверил этому незнакомцу, так и несвойственное ему, но им самим принятое внезапное решение посетить дом. По первому пункту он тем не менее мог положиться на свой профессиональный опыт, который говорил за то, что Рульфо не сумасшедший и что он не лжет. Он сам мог быть обманут, но никого обманывать не пытался. Немногословность Рульфо была вполне понятной: этот человек выглядел таким же сбитым с толку, таким же с головой погруженным в необъяснимое, как и он сам. А что касается его собственной идеи поехать взглянуть на дом… Что ж, кажется, и в свои годы он еще может удивлять себя.

Это был один из загородных кондоминиумов. Названия его улиц вызывали в памяти волшебные сказки: аллея Араукарий, улица Вязов… Но окружающее, несмотря на зелень и тишину, тотчас же развеивало наваждение: высоченные стены, решетки, охранники, охранные системы и камеры наружного наблюдения окружали весь квартал, защищая от глаз любопытных жилые дома. Но скрыты они были не одинаково: относительно небольшие дома лишь слегка прикрыты, а самые солидные загорожены до состояния полной неразличимости, как будто степень приватности была значительно большей роскошью, чем система «умный дом» в максимальной комплектации.

Каштановая аллея оказалась узкой улочкой, и вправду обсаженной каштанами и устланной опавшими листьями. Сумеречный вечерний свет уже угасал, когда Бальестерос припарковал свой «вольво» напротив дома номер три. Участок был последним на улице и сам собой образовывал что-то вроде небольшой площади. Немалой высоты ограда и массивная железная дверь призваны были лишить зевак надежды удовлетворить свое любопытство. Порывы ветра осторожно шевелили палую листву, словно перебирали гитарные струны. Где-то залаяла большая собака, может быть дог.

— Приехали, — произнес Бальестерос, выражая очевидное. Он вышел из машины и вместе с Рульфо подошел к железной двери ограды. — И как туда смог пробраться этот Робледо?

— Все версии событий здесь совпадают: он перелез через эту дверь, проник на территорию, а потом разбил окно. В доме Лидии Гаретти не было охранной системы.

— Женщина со средствами, но не слишком осмотрительная.

Бальестерос удостоверился в том, что дверь крепко заперта, и огляделся: никого не было видно. Он нажал на кнопку домофона, и они принялись ждать ответа, которого не последовало. «Это и к лучшему», — подумал он, поскольку понятия не имел, что мог бы сказать, если бы им кто-то ответил. Посреди каменной таблички, расположенной рядом с дверью и затейливо украшенной синей мозаикой, фигурировала цифра три, а чуть ниже расположилось несколько слов, выведенных черным по белому. Рульфо указал на них:

— LASCIATE OGNE SPERANZA. Это значит: «Оставь надежду…» Один из стихов, помещенных Данте над входом в Ад. Полностью этот фрагмент звучит так: «Lasciate ogne speranza voi ch’intrate» — «Оставь надежду всяк сюда входящий».

— Да, не скажешь, что это самая подходящая фраза для входа в такой красивый дом.

— Для Лидии Гаретти она оказалась пророческой.

— Точно. — Бальестерос потер руки. — В общем, больше здесь никто не живет, я в этом уверен. У этой женщины не было семьи. По-видимому, когда прояснится ситуация с наследством, эта собственность перейдет в другие руки и трагедия в конце концов забудется… Вы куда?

— Подождите секундочку.

Удостоверившись в том, что улица по-прежнему безлюдна, Рульфо ловко забрался на один из металлических контейнеров, стоявших на тротуаре. Стоя на его крышке, он смог заглянуть за стену. Кое-что скрывали деревья, но сквозь их почти оголенные ветви ему удалось разглядеть сад, сероватое пятно чаши фонтана и в глубине — яркую белизну колоннады. В его снах все было бóльших размеров, но это оказалось единственным различием. Сомнений не было: это тот самый дом. Теперь он это знал (сначала по фото), но когда увидел своими глазами и в реальности — по коже побежали мурашки.

Доктор наблюдал за ним с нескрываемой тревогой. Широкое лицо его покраснело.

— Слушайте, слезайте оттуда!.. Если нас кто-нибудь увидит, он может… Слезайте, черт подери!

— Это он, дом из моего сна, — сказал Рульфо, спрыгивая на тротуар.

— Прекрасно. Вы в этом убедились. И что теперь?

— Теперь?

— Ну да, что вы думаете делать теперь?

Бальестерос нервничал, но не знал почему. Больше всего его смущал тот факт, что он сам принял решение приехать сюда с Рульфо. «Должно быть, я схожу с ума», — подумал он.

— Поведайте мне, — настаивал он, — что вы намерены теперь делать? Перелезете через эту стену и нарушите границы частной собственности?.. С вашей-то импульсивностью — а на мой взгляд, вы импульсивны — меня это нисколько не удивит… Неужели вы вознамерились отыскать аквариум с зеленой подсветкой? Послушайте, я взял на себя труд привезти вас сюда, потому что полагал, что, если нам удастся побеседовать с кем-нибудь из обитателей дома, это сможет выветрить из вашей головы эти фантазии… К тому же я вовсе не хочу сказать, что вы меня водили за нос, поймите. Я уверен, вы вели честную игру. У меня нет проблем с тем, чтобы признать, что вам все это сначала приснилось, а позже вы увидели сообщение о преступлении и теперь так же ошарашены, как мог бы быть на вашем месте я. Согласен, ваш случай — находка для эзотерических журналов. Ну и что? Это ничего не доказывает. Подсознание — это океан. Вы могли когда-то увидеть сообщение об этом преступлении, хотя и не помните этого. Потом вы связали его со своей личной трагедией. И нет никаких чудес. Это все! — Вдруг он схватил Рульфо за руку. — Пошли отсюда, поехали обратно. Мы знаем теперь, что дом и правда существует, очень хорошо, вы победили. А теперь пора оставить эту игру, а? Того и гляди стемнеет.

Рульфо, видимо, все это слегка раздражало. Но, к удивлению Бальестероса, не оказав ни малейшего сопротивления, он подчинился. Даже согласился вернуться к машине и молча сел в нее. Позади остался лай собаки, силуэт которой постепенно таял по мере их удаления, пока не превратился в некий призрак пса. Доктор вел машину с остервенением: стучал кулаком по рулю, терял терпение. Смотрел на дорогу и на другие машины так, будто бы это его не интересовало, будто мысли его витали далеко. Рульфо же был спокоен и молчалив. Вдруг Бальестерос заговорил. На его лице, часто ничего не выражавшем, сейчас рисовалась угрюмая решимость, вовсе не вязавшаяся со словами, произнесенными ровным, спокойным голосом.

— Мне пришлось видеть, как умирала Хулия в той аварии, я вам уже об этом говорил. За рулем был я, но моей вины не было. Какая-то машина впилилась нам в бок, и нас отбросило на грузовик. Сам я не пострадал, но вот крышу со стороны моей жены вмяло. Я явственно помню выражение ее лица… Она была еще жива — дышала и смотрела прямо на меня, не мигая, а вокруг — искореженное железо. И ни слова не говорила, только смотрела. Выше бровей ее уже, по сути, не было, но взгляд ее был все тот же — нежный, как всегда, и губы почти улыбались. Вначале я хотел оказать ей медицинскую помощь, и могу вас заверить, что я попытался. Теперь-то я понимаю, что это было глупо, потому что она не могла выжить. На самом деле она уже почти была мертва… Но в тот момент я не думал об этом и пытался ей помочь. К счастью, я довольно быстро понял, что единственное, что я мог для нее сделать, не имело ничего общего с моей профессией. Я просто ее обнял. И оставался там, в машине, обнимая ее и что-то нашептывая на ухо, пока она умирала на моем плече, как пташка… Странно, не так ли?

Автомобиль летел по темным улицам. Двое мужчин напряженно смотрели прямо перед собой, словно оба вели машину, но говорил только Бальестерос:

— В жизни случаются странные вещи, Саломон. Почему какой-то пацан двадцати двух лет забрался ночью в дом, прирезал двух служанок, растерзал бедную итальянку, с которой он даже не был знаком, а потом покончил с собой?.. И почему вам все это приснилось, хотя вы раньше никого из них и в глаза не видели? Странные вещи. Не менее странные, чем смерть моей жены… Или чем поэзия, которую вы читаете… Когда с таким сталкиваешься, перед тобой альтернатива. Я, наверное, выбрал наиболее легкий путь: стараюсь жить счастливо до тех пор, пока Господь не призовет меня, и закрываю глаза на странности, не пускаю их в себя, оставляю снаружи. Или, точнее, я сам остаюсь снаружи. Потому что эти странности существуют и приглашают нас внутрь, но я решил

lasciate

не входить. И вам советую поступить так же. Я врач и знаю, что говорю. Мы не должны

lasciate ogne

входить.

В это самое мгновение, сам не зная как, Рульфо принял решение. Он попросил Бальестероса высадить его возле поликлиники, где он оставил свою машину. Выйдя из «вольво», он обернулся и встретился взглядом с доктором. Этот взгляд оказался гораздо более продолжительным, чем оба они ожидали. И тогда Рульфо ощутил желание что-то сказать. Он подумал, что это будет абсурдная, почти смешная фраза, но он позволил ей слететь с его губ тихо, словно вздох:

— А я поэт,

lasciate ogne speranza

и я хочу войти.

Бальестерос открыл было рот, собираясь что-то ответить, но вдруг остановился, словно передумал.

— Берегите себя, — прошептал он.

Рульфо смотрел, как медленно удаляется его машина. Он нашел свой старый белый «форд» там, где несколько часов назад его оставил, уселся и тронулся с места. Когда он добрался до кондоминиума, уже стояла ночь. Его окружили деревья и сумерки, высокая влажная трава, темные заросли боярышника и тени, плющом карабкающиеся по оградам. Машину он оставил на углу Каштановой аллеи и, сунув руки в карманы, отправился пешком в конец улицы.

Lasciate ogne speranza.

Эти слова, помещенные на керамической табличке, были для него исполнены сарказма, ведь решение уже принято: он войдет туда, чего бы это ни стоило. Что будет делать потом, он придумает позже, но его не покидала уверенность, что, если ему не удастся в реальной жизни войти в этот дом хотя бы раз, он будет осужден делать это бесконечно в своих кошмарных снах, и это неизбежно. Бальестерос был прав: ужасная смерть Лидии Гаретти не имела никакого отношения ни к нему, ни к его жизни. Она была всего лишь незнакомкой, а ее трагедия — еще одним преступлением, еще одним зверством из тех, что ослепляют публике глаза мелькнувшим кометой ужасом, а потом гаснут в забвении. Тем не менее в определенном смысле эти сны были его неоплаченным долгом; и он знал, что расплатится по этому счету только в том случае, если войдет в дом и найдет аквариум с зеленой подсветкой.

Он остановился, чтобы обдумать свои действия. Решил, что самым разумным будет перелезть через дверь, воспользовавшись мусорным баком. Пока Рульфо прикидывал, как бы ему так передвинуть бак, чтобы не разбудить соседей, внезапно поднялся ветер и брызнул дождь. Полы пиджака Рульфо взлетели вверх, дождь оросил лицо ледяными поцелуями, а железная дверь на несколько сантиметров отошла от замка, не издав ни малейшего звука.

Она не была заперта.

Примечания

4

«Даю, чтобы ты дал» (лат.) — формулировка одного из принципов римского права.