Где-то в «Зазеркалье». Сборник фантастических историй

Фёдор Титарчук

Смотрели сериал «Черное зеркало»? Или «Электрические сны Филиппа Дика»? Нет, это не пересказ экранизации, но подход примерно тот же. Будущее. Футуристическое, непредсказуемое будущее человечества, где в одном случае люди со всеми своими комплексами «переехали» в новый технологический уклад. Или, напротив, где изменившиеся люди строят совсем иную жизнь. Или люди открыли способность с этими силами вступать в контакт. Вот об этом всем и повествуется в этом сборнике фантастики.

Кому ты нужен, Сем?

— Ну что, Сем, пятнадцать лет, как нашему прапору под хвост?! Теперь домой?! — улыбался Валериан Сему.

— Что-то вроде того! — мысленно собирал свои вещи Сем.

Его контракт подходил к концу, оставались лишь формальности — адаптация и что-то там ещё, что изменилось в военной психологии и теории адаптации за эти пятнадцать лет, что он провел в этом обличии на периферии галактики.

Галактика жила своей жизнью, и, похоже, даже не подозревал о делах, творившихся на её периферии. Собственно, зачем обывателю знать то, что его может, как считало военное командование, потенциально убить, но пока что не добралось до безмятежной купающейся в удовольствиях и свете центральной обитаемой области?! Конечно, злые языки поговаривали о желании военных все приукрасить, сделать проблему зловещей и неразрешимой, за что получать все большее финансирование, влияние, звезд на погоны и выплат пенсионных по увольнении. Но если это и имело место, то Сем ни сколько не осуждал в том руководство, нанявшее его, так как воочию видел что могут сделать «слепни» — сгустки энергии непонятного происхождения, время от времени в значительных количествах вторгавшихся в зону их ответственности и явно державших путь туда, куда им не следовало.

«Слепни» хоть и считались «детьми умерших звезд» как по структуре, так и по пути своего следования — прочь от эпицентра взрыва, но вели себя уж очень «осознанно» и последовательно, что позволяло некоторым исследователям подозревать у них разумное начало.

Но что бы там не предполагали яйцеголовые, задачи у Сема были совсем иные — полное уничтожение потенциальной опасности на подступах к обитаемой зоне. То есть здесь, на самой периферии галактики, где малейшая ошибка могла стоить не просто жизни, а, порой и чего-то намного худшего. Особенно если «слепни» подберутся к тебе на расстояние вытянутого щупальца своей светоножки. Сем лично видел нечто не то полуживое, не то мутировавшее в совсем иной вид, что когда-то было бойцом, но в каждом случае — с сознанием жертвы происходили пугающие и необратимые последствия, превращая того от буйного животного до неподвижного овоща. Все документировалось, докладывалось, проблема раздувалась и бюджет флота лишь рос да рос.

— Тебя там кто-то ждет? — продолжал Валериан, плавая где-то в черной пустоте в световых годах от Сема.

Сем промолчал. Ему, конечно, хотелось бы так считать. Но «режим молчания», подписанный им при поступлении на эту службу, исключал всякие контакты с «большим миром».

— Даже и не знаю… — вещал Валериан, его одноместная капсула бороздил просторы в поисках потенциальной опасности, так же как и тысячи аналогичных капсул, и общение с себе подобными в месяцах дрейфа было одним из доступных развлечений. — Захотел бы я вернуться назад?!

Сем хотел назад и не скрывал этого. Пятнадцать лет быть составной частью пускай и сложного, но все же механизма, быть интегрированным всеми своими нервными окончаниями в «железо» — это не для слабонервных. Говаривали, случались истории, когда психика того или иного оператора не выдерживала и он бросался прочь — кто за пределы освоенного пространства, а кто, напротив, вовнутрь. Сем ловил время от времени и себя на чем-то подобном, но интегрированные системы тут же стимулировали его нервную систему и он возвращался вновь в состояние «бодр и готов».

— Ты уже себе имплант, тело выбрал? — не унимался Валериан. — Я бы взял большого грузного медведеподобного мужика со среднерусской возвышенности. Вреде бы как сейчас это самый популярный имплант.

— Я хотел бы свой прежний облик, — ответил ему Сем, осматривая сенсорами капсулы пространство на световые недели вокруг. — Мне за пятнадцать лет вроде бы как положено…

Пятнадцать лет назад, когда программа только разворачивалось, согласиться на подобное могли разве что единицы. За последние лет десять явно что-то изменилось, и хлынувший поток бойцов явно тому был примером. Но тогда, это было разве что шагом отчаяния или безумия, чтобы позволить яйцеголовым отделить твою нервную систему от тела и впихнуть её в эту стальную скорлупу. Интегрировать, как они тогда изъяснялись. Поначалу было непривычно, но потом, когда Сем свыкся, капсула стала продолжением его не только нервной системы, но и натуры, позволяя управляться всем арсеналом средств так, как когда-то он управлял ногами, руками, мимикой лица, да и каждой отдельной мышцей своего тела.

— Новые пацаны говорят, что твоего мира, Сем, давно уже не существует. — отвечал Валериан. — Ну, не то, чтобы именно твоего, но так чтобы в своем теле, без каких-либо примочек — это давно архаика, отстой… Так что ты в своем классическом обличии, могу предположить, вызовешь там… Ну, что-то там вызовешь, это уж точно! Погоди, у меня атака… — вдруг сменился тембр голоса Валериана и тут же на какое-то время отключился.

— Сем, вот все ни как в голову не возьму, с какого перепугу ты вообще подался на эту периферию? — в который раз спрашивал удаленный Валериан, который и голосовых то связок не имел, как, в прочем и сам Сем. Задавал этот вопрос в который раз и, похоже, уже давно и не рассчитывал получить на него хоть какой-то ответ. — Я то, понятное дело, мне там статья светила. Глупость, конечно, но годков на десять меня в ад упекли бы. А тут такая возможность — альтернатива, так сказать, так что я как только услыхал, так сразу же на бегунки и сюда. А вот ты зачем?

«И правда, зачем?» — усмехнулся внутренне Сем и в очередной раз не ответил. А что он, собственно мог сказать? Что то был момент слабости?!

***

Выпускной ещё гремел своей акустикой в залитой токсичным светом черноте высшей школы, превратившейся на эту ночь её не то в ночной клуб, не то и вовсе в бордель. Словом, в совсем не то, чем она была для них всех последние несколько лет — средоточием вольности помноженной на строгость и даже на детскость правил, мерилом постоянно меняющейся истины, куда-то спешащей в своем ускоряющемся беге, быстрее неторопливой речи преподавателя. Всё им сказанное устаревало уже к концу самой фразы… и, естественно, мерилом и средоточием того, без чего невозможно половое формирование и телесное взросление.

Где то сзади шумела музыка, взрывался свет, и миг единения был вершиной всего, к чему он стремился и чего достиг. Впереди были новые вершины и новые свершения, и их он желал вместе с той, что сейчас разделяла его общество, спокойно взирая на череду едва пробивавшихся звезд, гасимых сиянием перенаселенной Земли. Жизнь только начиналась и как то порой бывает, достаточно всего одного небольшого толчка, одного неверного движения того, кто рядом с тобой, чтобы равновесие было нарушено, и с таким трудом покоренная вершина вдруг не оказалась пиком, верхом всего, чего ты уже достиг, а впереди тебя ждало ни что иное, как мучительное затяжное падение, навсегда похоронившее былые мечты, стремления и возможности.

Их мечты и устремления давно были сплетены воедино, еще с самого окончания начального обучения, когда они оба поклялись в вечной любви, верности и совместном пути по колдобинам жизни — тогда это казалось более чем серьезно, и уж точно до последнего издыхания каждого — их пути более не расходились. Они любили мечтать, сидя до позднего вечера, мечтать о будущем, как романтики прошлого, устремленные прочь от суеты и рутины этого мира. Порой обсуждая прелести и тяготы переселения на один из спутников или колоний, работу по контракту с одной из громадных транснациональных компаний, или просто жизнь одиноких челноков, бороздящих просторы космоса и перебивающихся отдельными заработками.

Генератором идей все больше был он. Она же лишь примеряла одежды, «пошитые им» в эти моменты одухотворения и сладостных мечтаний.

Он для себя давно уже все решил — мир перенаселенной и вечно изменчивой, а потому неустойчивой и непредсказуемой метрополии, в которую превратилась Земля, его тяготил. Он мечтал о свободе, грезил романтикой и был устремлен прочь, в черноту пространства, к необжитым кускам камня и льда, к газовым скоплениям и громадным космическим гигантам. И она, естественно, всякий раз была рядом, как физически, так и в мечтах. И она, был он уверен, не менее его разделяла эти мечты и стремления. Потому…

***

— Завтра мы…

— Завтра уже настало, — не дала окончить ему она. Едва заметные на световом шуме звезды исчезали, матовая заря, отягощенная избытком световой активности человечества, пробивалась уже в их мир. Музыка все так же где-то за их спинами гремела, выпускники радовались чему-то, не до конца еще осознавая переходный момент от одного жизненного этапа к иному. Они же, вдвоём, одновременно находясь на виду у любого, кто только пожелал бы выйти на открытый балкон и одновременно укрывшись здесь от посторонних, встречали свою новую жизнь и, как оказывалась, каждый из них видел ее, эту жизнь, по-своему.

— Я полностью разделяю твои романтические устремления, — обнимала Сема она. — И мы, наверное, когда то даже полетим далеко-далеко к звездам, в открытый космос, как ты и мечтал. А сейчас у нас есть 5 дней чтобы успеть занять места получше, пока наша перепитая братия… — она явно имела ввиду не только их выпуск, а выпускников в целом, всех тех, кто выпускался сейчас по всем обитаемым мирам и кто сейчас же бросится искать счастья, в том числе и в метрополии. Давка предвидится нешуточная. Ее то он и желал избежать, убравшись с Земли, как только выпадет первая возможность.

— Пойми, мы не для того, столько сил положили… Я не для того так много училась и из кожи вон лезла, чтобы теперь упустить возможность быстро подняться на пару ступеней в социальной иерархии, пока… Пока вот это все, — она пренебрежительно бросила быстрый кивок себе за спину в сторону выплясывающего алкоголя и прочих по такому случаю дозволенных наркотиков. — Пока это все не проспалось и не бросилось вдогонку. Нужно быть практичным, дорогой. А мечты, они есть у каждого…

И тут почему — то захотелось выпить. Да не просто выпить, а так, чтобы залить себя полностью, до самых корней волос и похоронить, похоже, свою мечту.

— Ты куда? — удивилась она, когда Сем нерешительно высвободился из ее сковывающих его естество пут. — Ты меня здесь оставишь одну?

«Как то часто она стала упоминать „я“ вместо „мы“», — мелькнула в его рушащемся мире мысль.

— Мне нужно выпить, — пояснил едва помня себя он. Что больше нокаутировало его — падение мечты или то, что она, похоже, прагматично строила свое будущее, органично вписав в него «этого романтика»? Он затруднялся… — Пойду утоплю свою мечту, пока есть время, — едва чуя землю под ногами бросил через плечо он.

— Ну давай, давай… — не то снисходительно, не то иронично заметила она, оставаясь все так же прекрасной в свете разгорающегося восхода на этом балконе.

***

Собственно, такой он ее и запомнил. Прекрасной и… далекой?! Чужой?!

— Осталась лишь формальность, — все что помнил он. — Ваша подпись и словесное подтверждение, — голова гудела, язык не слушался, во рту пересохло. Он и сам, похоже, не осознавал в полной мере где он и под что подписывается. Главное — прочь от Земли, прочь от горя. Лишь космические просторы и безвременье были способны, как ему казалось, спасти его.

— Я согласен… — выдавил он из себя не открывая глаз, впуская в сознание огненный свет. — Где чиркнуть?!

А дальше, собственно, все случилось так, как и должно было случиться. Новейшая технология, естественно, тут же оседланная военными с их то бюджетами и карьерными амбициями. Угроза из космоса и патриотизм — просто бальзам на его романтическую натуру. Сила и уверенность помноженная на огневую мощь капсулы — просто чудо!!!

Именно потому всяк раз заслышав вопрос Валериана, Сем всячески пытался уйти от ответа. Не мог же он сознаться, что этот выбор был принят в миг слабости. Да и сам этот миг он, Сем, собственно, не то чтобы совсем не помнил, но…

И вот сейчас, когда контракт подошел к своему естественному финалу, спустя пятнадцать лет одиночества, если не считать периодические инспекции, которые, к слову, были не частыми, да нескончаемую болтовни Валериана (порой создавалось впечатление, что его и в помине не существует, а это всего лишь опция капсулы — друг да собеседник — дабы оператор просто не двинулся в своём одиночестве), все подходило к концу, и близился час возврата… Только кем? В какой ипостаси? И как там она?

Связи с внутренними мирами у них, блуждающих во тьме окраин зоны обитания, не было. И что там происходит — они даже отдаленно не представляли. Причин тому было сразу несколько, но хватило бы и двух — пресловутой военной перестраховки и безопасности и, второе, простая и банальная дальность до объекта, бесконечное расстояние…

— Ну, мне лично тебя будет не хватать! — бодро заметил в его мозгу Валериан.

— Валериан, могу я тебе на прощание задать один вопрос?

— Ага, дружище!

— Ты вообще, реален?

— А ты?

***

Вспоминал ли он о ней на протяжении этих долгих и все же одиноких пятнадцати лет?

Срок вроде бы и не велик по нынешним меркам продолжительности жизни…

Ему хотелось бы признаться, что полностью избавился от наваждения, изгнал мысли и эмоции о том, как все могло бы сложиться случись все по иному, но раз за разом ловил себя на обратном. И боялся признаться своему суровому естеству космолетчика, коим он себя считал, что сентиментальные нотки раз за разом берут над ним верх.

Связь с нею, по понятным причинам, была невозможна, да он и сам не знал, как она восприняла его неожиданный демарш и небольшое текстовое сообщение, написанное ранним утром, перед самой операцией, после которой он стал частью тренировочной капсулы и теперь на пятнадцать лет оказался отрезанным от внешнего мира.

Оставаясь законсервированным в своей пустоте и оторванности, Сем, как и все космолетчики первой волны, оставался мысленно в мире, который он оставил полтора десятка лет назад, и хоть и признавал право и необходимость того самого мира на изменения и трансформации невзирая на его, Сема, желания или ожидания, но сейчас, пройдя обратный процесс обретения своего ранее законсервированного без изъятой ранее нервной системы тела, ощущал вновь юношеский подъем и тяжесть в ногах.

— Как видите, — улыбался ему не совсем уверенно и как-то устало средних лет представитель тех служб, которые будут существовать всегда, пока люди готовы объединяться в некие сообщества. — Все как мы и договаривались. — его улыбка становилась шире по мере того, как Сем не показывал признаков поражения тела при длительном хранении. Таких случаев на практике первых призывов было два из трех, поэтому, стоит отдать должное, Сему в этом плане даже везло.

— Вы честно и добросовестно выполнили свой долг. Мы, со своей стороны, тоже держим слово, — опаска исчезала с лица говорившего. Ему сейчас очередного случая с пораженным телом только не хватало. — Вы получаете назад свое прежнее тело и возвращаетесь в мир тем же молодым человеком, коим его и покинули, сохранив, так сказать, молодость телом в пятнадцать лет и окрепнув духом на тот же период. Кроме того правительство благодарит за мужество и самоотверженность, проявленные в глубинах космоса, на подступах на нашей цивилизации, и вручает все награды, которых Вы были удостоены за время пребывания на службе, — по вполне понятным причинам ни об орденах-медалях да званиях Сем как-то не был извещен — по причине все той же пресловутой секретности и мнения возведенного в доктрину, что посторонняя информация только мешает бойцу сосредоточиться на выполнении своих задач, отвлекая и сея необоснованную рассеяность при множестве не нужных в этот момент вводных.

— Кроме того, — продолжал уже куда уверенней особист, все же присматриваясь к реакциям Сема. Время от времени случались аномалии. Так называемые аномалии… вещи пока необъяснимые, но внешне схожие на одержимость, будто бы там, в дальнем космосе, при контакте с тем, что напоминает собой неизученную враждебную форму энергетической жизни, происходило частичное замещение личности бойца… ситуация пока мало изученная, редкая, но пугающая. Особист еще раз взглянул на Сема, облегченно вздохнул, и продолжил:

— Кроме того Вы восстанавливаетесь во всех гражданских правах. Вам присваивается тринадцатый социальный уровень по линии безопасности, право избирать и быть избранным, почетное место в резерве и, конечно же, солидное пенсионное содержание, я уж не говорю о льготах и плате за пятнадцать лет самоотверженного служения человечеству.

Особист улыбнулся. Дело шло к финалу. Дальше по списку шел «проблемный экспонат» и особист мысленно был уже там.

— Да, едва не забыл, — хлопну он себя со всей театральностью по голове. — Так же Вам возвращается право пользования личными аккаунтами и общения с близкими. В обмен на неразглашение, естественно… подпишите здесь, — показал пальцем он. — И пользуйтесь… Тем более, что Вас уже ждут.

«Ждут?! — едва не вырвалось у него. — Кто?» — быстро подписывая то, что полагалось.

«В конце концов, за все нужно платить, — размышлял он. — За право стать вновь гражданином — оставить все, что было „там“, там, где оно и было и где ему и место. В черноте космоса».

***

Аккаунты пестрили десятками тысяч писем, по своему большинству пустых поздравлений, ненужных предложений и прочего хлама. Он быстро пробежал этот список, пытаясь выудить оттуда хоть что-то стоящее, но решил отложить это дело на потом, потому что… потому что, лишь переступив порог проходной военного госпиталя, увидел Солнце! Все время вынужденного по собственному согласию пребывания в замкнутой капсуле, где чернота вселенной превращалась в буйство красок всего электромагнитного спектра, который только могла интерпретировать его нервная система, не отягощенная ограничениями биологических датчиков, Сем не то чтобы забыл что такое солнце и как оно выглядит, но, напротив, был раздражён тем интенсивным монотонным светом, знакомым с детства и таким непривычным сейчас. Солнце будило в нем массу противоречивых чувств. Одновременно он загорал студентом на крыше своего кампуса и потом гордился ровным грязноватым загаром, и в то же время ощущал убогость данных ему природой органов чувств, в данном случае его глаз, не способных подарить ему наслаждение видеть то, что выходит за грани узкого видимого спектра. Привычка пятнадцати лет даже в кромешной черноте видеть малые сгустки энергии, кружащие или стремящиеся восвояси, мелкую рябь реликтового сеяния, оставшегося в той или иной мере в различные частях галактики, малейшее изменение плотности, заряда, непредсказуемого изменения движения — все что фиксировали множественные датчики и тут же, обработав, перенаправляли прямиком ему в нервную систему, — от этого было совсем не просто избавиться и забыть. И теперь, стоя на твёрдой поверхности сразу у выхода из здания, Сем ощущал себя в миг ослепшим, лишённым счастья видеть и наслаждаться увиденным, и уж совсем не счастьем, которое так часто было описано в романтической литературе — ступить на землю и застыть под лучами родного Солнца.

— Привет, дорогой! — налетело тут же на него нечто и едва не снесло с ног. Тело хоть и прошло реабилитацию после водворения в него нервной системы, но окончательно ещё не слушалось. По крайней мере не так, как того Сему хотелось бы.

— Привет… — протянул, ощупывая то, что ещё не имел возможности лицезреть, в силу свалившейся солнечной слепоты.

— Ты, конечно, дурак ещё тот, — весело неслось со стороны мягкого волоса, крепкого тренированного женского тела. — Но то было давно. Теперь ты вернулся, и я просто не могла удержаться, чтобы не быть первой, кого ты здесь встретишь.

«Неужели?» — промелькнуло у него в голове.

— Ты мне должен много рассказать. Как там? Где был? Почему улетел? — суетилась она, увлекая Сема куда-то прочь. — Это просто непростительно с твоей стороны. Да, что ты полный дурочек я тебе уже говорила?

Их ждало нечто, что тут же и поглотило, усадило в удобные кресла, захлопнуло в свою скорлупу и тут же взмыло вверх. Сем даже опешил от характеристик, которые показывало это нечто, явно средство передвижения общественного назначения, как Сему казалось, превосходя даже показатели той капсулы, в которой он был заперт последние пятнадцать лет.

«Надо же!» — удивлялся Сем, по мере того как ему возвращалось зрение. Она и вовсе не походила на ту, которую он оставил.

— Не бери в голову, — будто бы прочла его мыли она. — Это теперь нормально… У меня на разные случаи четыре тела. Подымусь до двенадцатого социального уровня, — получу возможность обзавестись ещё одним.

— Да? — не находил что ответить он. Мир за эти годы явно изменился. И он ощущал в нем себя чужаком, отставшим от реальности.

— Ты полный болван, что тогда сбежал от меня, — смеялась она и было в ней что-то от той девушки, которую он знал, хотя и выглядела она сейчас несколько иначе.

— Это я, уже понял.

— Ну вот и отлично! Где собираешься остановиться? Чем заниматься думаешь? Какой у тебя уровень? Что там вообще происходило? Теперь ты на всю жизнь под надзором? — сыпала вопросами она и, как Сему казалось, даже не ожидала ответов на них. По крайней мере он не успевал за её скоростью и потоком речи.

— Раз уж ты только прибыл и вовсе не приспособлен к настоящей жизни, думаю, тебе лучше всего остановиться у меня, — решила за него она. — Квартирка у меня не самых больших размеров, но на нас будет в самый раз.

— А ты?… — попробовал задать вопрос Сем.

— Замужем, не замужем… — рассмеялась она. — Ты что, там вообще ничего не слышал? Не следил, что здесь происходит?!

Сему стоило признаться, что он был полностью отрезан, от внешнего мира, но она, похоже, это и так знала.

— За эти годы мир изменился. И изменился он несколько раз. Институт брака давно отошел в прошлое. У меня сейчас шесть официальных партнеров и ни каких обязательств ни перед одним из них. К слову, с твоим появлением одного мне придется оставить. Лимит уровня. Но, думаю, он будут не против — смена партнеров одна из основ нашего общества.

— А как же?…

— Это пережитки, — обняла она его. — Ты настолько старомоден, что я просто плыву от этого. Ты обязательно должен поселиться у меня, к слову, какой у тебя уровень?

— Точно не помню, тринадцать или что-то такое… по безопасности, — протянул неуверенно Сем.

— Да нет! — рассмеялась она. — Ты точно что-то путаешь. Тем более по безопасности…

— Может и так… — не стал спорить он. Машина, или что это было, плавно присела на одну из ухоженную до состояния небольшого садика крышу невысокого здания, и они оба тут же оказались на аккуратно подстриженном газоне среди тонких ветвей молодых деревьев.

— Вот мы и прилетели. Правда здесь чудно?

— Да уж! — стоило признать, мир изменился. И пока что эти изменения его не могли одновременно не радовать и не пугать. Все было столь непривычно и чуждо, что он старался держаться поближе к ней, не отступая ни на шаг.

Дверь, разделяющая кабину лифта и остальное пространство мягко опала перед ними, впуская Сема со спутницей в её жилище. Мягкий умиротворяющий свет проникал через громадные поляризованные окна и создавал ощущение сбывшейся сказки, мира, наполненного эльфами, сказочными героями и совсем нестрашными и прямолинейными злодеями.

К слову, один такой «злодей» тут же показался из ванной комнаты.

— Привет! — произнес злодей ни сколько не стесняясь своей наготы. Над его головой витало нечто напоминающее витражный фен.

— Привет, — ответила спутница Сема, явно потеряв интерес у «злодею».

— Это твой новый? — поинтересовался он, бросая лукавый взор в сторону Сема.

— Ах, да, познакомься — это Сем. Новый?! Пожалуй да, если бывшие, конечно, бывают новыми.

— Понимаю, — без смущения он рассматривал некоторое время Сема. — На ретро потянуло. Понимаю… Ретро — это что, новый тренд? Ты где тело приобрел, дружище? — интересовался он напрямую у Сема.

— У меня перебор с партнерами, — прервала его новообретённая спутница Сема. — Так что нам, наверное, лучше расстаться.

— Понимаю! — улыбнулся он. — Тогда могу рассчитывать на прощальный…?

— В следующий раз! — едва не выталкивала за двери его она, даже не дав одеться. — Давай, давай…

Когда дверь вновь заслонила проем и квартира вновь обрела прежнюю сказочную привлекательность залитого медовым светом мирка, она тут же упала в кресло и вытянула ноги.

— Спортивному телу тоже временами нужен отдых, — ни к кому не обращаясь пояснила она. — Как ты относишься к толстушкам? — вдруг удивила его вопросом. — Сейчас они вновь в моде.

Он не нашелся что ответить да так и стоял посреди чего-то, что можно чисто условно было счесть за прихожую, не находя себе места в этом непонятном и чуждом для него мире.

Все было столь стремительно, нелогично, против морально-этичных ценностей, которые он ранее считал незыблемыми. Мир явно менялся, менялся быстро и стремительно, он даже ощущал, как в этот миг, после слов о «ретро», что-то сменилось в окружении и, возможно, даже своим появлением, он задал новое направление в ветреной и быстропеременчивой моде.

— Располагайся, — похлопала она по подлокотнику кресла рядом. — Мне кажется или ты ни на минуту не постарел? — рассматривала его она. — Добротно проработанное тело, должна сказать я. Наверное с ресурсом в несколько лет?!

— Это мое настоящее… — пояснил Сем.

— Да брось, — рассмеялась она. — Давно уже на Земле, да и во всем обитаемом мире, не пользуется своими настоящими телами. Разве что глубокие маргиналы и отщепенцы, эти, знаешь ли — слово божье и кара небесная. Все тела ущербны и содержат те или иные пороки, потому тебе достаточно быть благонадежным гражданином, вносить свой вклад в развитие общества и человечества и за это иметь все блага, которые тебе только дать способно общество.

— Без ограничений??

— Согласно твоего социального статуса, естественно, — ответила она. — Ты голоден?

— Не беспокойся. Перед выпуском мое тело напитали всем необходимым.

— Тогда, быть может, давай предадимся моменту радости от долгожданной встречи, потом впадем на пару часиков в коматозный сон и после этого, свеженькие, каким и ранее ни когда не были, отправимся в ночь?!

***

Его спутница, переоблаченная в пухлое ярко накрашенное тело, неподвижно спала, не подавая даже признаков жизни, ему же, напротив, не спалось. Блуждающие разноцветные энергетические пятна сонной капсулы первое время давили, погружали, вырывали из действительности, заставляли забыться, но, видимо, что-то за эти годы произошло с его нервной системой, постоянно стимулируемой для если и не постоянного бодрствования, то состояния близкого к таковому. Наверное потому Сему и не составило труда вырваться из этой паутины глубокого коматозного сна.

И покат она спала, у него была возможность осмотреться, оценить её жизнь, обстановку и прийти к выводу, что большинство из того, к чему он прикасался, что рассматривал, что силился осознать, оставалось для него неведомым, непонятным или алогичным. Мир изменился, и изменился настолько, казалось, что точек пересечения между былым, запомнившимся ему, и настоящим, как казалось, сошедшим с ума, находилось немного.

— Ты уже проснулся? — просто выпала из сна она. Не было ни единой фазы, которые, как помнилось Сему, предшествовали пробуждению. Ни сладостных потягивания. Ни одноминутных забвений перед тем как приять окончательное решение о подъеме. Ничего этого не было. Она просто открыла глаза и тут же была бодра, будто и не спала.

— Да… — кивнул он не вдаваясь в подробности.

— Вот и прекрасно, — подскочила она и тут же добавила. — О! Мы с тобой уже набрали полмиллиона лайкой и несколько тысяч комментариев.

–? — непонимание читалось у него на лице.

— Вот, смотри. Мы с тобой можем стать порой вечера в нашем секторе. Это же замечательно! Я еще ни разу не становилась парой вечера… — восторженно лепетала она, оставляя для него шлейф непонятного и недосказанного. Он еще и сутки не находился в этом мире, а то, что здесь происходило, ему оставалось не просто не понятным, но и становилось чуждым

— А чем ты занимаешься? — решил сменить тему он.

— Я тионайтер, — пояснила она, так и не оторвавшись от внутреннего визора, проецировавшего все на сетчатку глаза. — О. Наши шансы растут. Да мы сегодня просто звезды. Пара вечера. А если повезет, то и пара недели!!

— А что делает тионайтер?

— Это очень серьезное занятие, чтобы вот так, на пальцах тебе рассказывать. Ты лучше посмотри, как мы рвем тусовку!

— Расскажи, мне интересно

— Что интересно?

— О работе.

— Какой же ты занудный и старомодный! — поцеловала она его. — Сейчас работа уже давно не самое главное в жизни. Большая часть и вообще не работает. А зачем? Безусловной доход от общества и синты — сообщества искусственных интеллектов — позволяет жить в полное свое удовольствие. Уровни растут с годами, доходы и сервис с уровнями — это золотой век человечества, — поясняла она.

— Тогда почему ты работаешь?

— Мы с тобой из позапрошлого поколения. Мы по иному не умеем. Нам это в головы вбили… да, к тому же, если ты работаешь, то уровни растут быстрее. Я вот уже каких высот достигла!

Он, кажется начинал понимать цену своего уровня. С нотками скепсиса и разочарования, естественно.

— Ух ты! — вновь вспыхнула она, увидев нечто, что ему не было доступно. — А если мы быстро поженимся, интересно, наши шансы возрастут?

— Жениться?! — о таком повороте он даже… — Ты действительно хочешь выйти за меня? — сентиментальные нотки сквозили в сказанном, и даже скупая слеза космолетчика грозила пробиться на свет.

— Ну да. А что тут такого?! — буднично и не отвлекаясь от созерцания быстроменяющихся сообщений и диаграмм отвечала она. — Это нам поможет стать парой вечера и подать заявку на пару недели. — продолжала она. — Правда у меня три незакрытых брака. Но я думаю, что они не будут против. Тем более что и их социальные показатели после этого вырастут — бывшип той, что предпочла их своей старлй любви, возвратившемуся спустя пятнадцать лет космолетчику… жалось к ним и все такое. Думаю эти точно сумеют все правильно разыграть. Так что, — протянула она руку Сему. — Нам лишь нужно дать общее согласие и мы тут же становимся…

Он и глазом моргнуть не успел, как она произнесла:

— Поздравляю, теперь ты мой, а я твоя.

— Погоди, а как же?… — не успел он даже удивиться или возмутиться.

— Ты разве против? — вполне удивленно отвечала ему она. — Я думала, ты не будешь против. Но если так, то давай просто сохраним на некоторое время наш брак формальным, а в конце недели, если дело не сложится и мы не станем парой недели, мы разведемся. Делов то!

— Нет, я о другом, — смутился повороту событий Сем. — Это… Это все же серьезный шаг и он должен быть осознанным. Супружеская…

— Да-да, — рассмеялась она и поцеловала его в губы. — До самой гробовой доски или пока смерть не разлучит их. Как-то так.

Сем не нашелся что ответить.

— Ничего, ты привыкнешь, — обняла его она. — Это давно уже архаизма, — это он и так уже начал понимать. — Структура общества давно пережила эти цепи супружества, и теперь каждый индивид свободен как в выборе партнера, так и в праве безболезненно расстаться с ним, — создавалось ощущение, что она читает рекламный проспект, — …

Он смотрел на свою, теперь уже невесту, и не узнавал её. Пятнадцать лет, конечно, срок не малый, но чтобы при этом произошло столь коренное переформатирование личности — он просто не мог поверить своим глазам, и ушам, конечно же.

— Ты старомоден, дорогой, — прижимала его к себе она. — И это так интригующе. Мы с тобой сегодня на вечеринке произведем фурор. Да, точно, тебе подойдет этакий строгий костюм, а я буду… — и она тут же убежала куда-то, хлопотать о «дне сегодняшнем».

***

— Ой! Какая прелесть! — встретил их шум вечеринки, находящейся в самом разгаре. — Это он?! Да?! — тут же обступили его особы, едва не оттерев от «суженой».

— Я, я занимаю очередь после тебя, — манерно «цемкались» со спутницей Сема встречавшие их присутствующие. — Ты не пожалеешь, — подмигивали уже ему громадные неестественно окаймленный чем-то искусственным глаза.

— Мир, видимо, сошел с ума… — полушепотом вырвалось у него с уст.

— Что, дорогой? — играла роль любящей супруги его спутница. И так как вопрос не требовало ответа, тут же переключилась на подруг и демонстрацию своего счастья, ни на миг не отпуская руку Сема.

Вечеринка шумела, текла, разливалась в свету, парах чего-то вязкого и одурманивающего, изобилия напитков и синтетических питательных палочек. Массы людей, движения, тел, непристойных — с его точки зрения, конечно, непристойных — предложений. Единожды вдохнув клубящуюся атмосферу, ароматизированные пары, его рассудок тут же поплыл, сознание изменилось и если бы не крепкая рука его спутницы, с одной стороны все так же неуемно следящая за своим новым избранным, дабы тот не пал жертвой женского или мужского коварства, оставаясь только её собственностью, хотя бы на одну эту ночь, и непонимания и неприятие всего здесь происходящего, с иной, он бы давно пал бы жертвой неуемного веселия и всеобщего разврата, царящего здесь.

— Милашка… — тянулись руки к нему. — Это, наверное, тяжело, столько лет быть вдали от своей любимой?!

— Ретро сейчас в моде, дророгуша, — трогал кто-то его теплый толстый костюм. — Это просто писк моды….

— О! — твои показатели растут! — улыбались его спутнице встречавшиеся на их пути «подруги». — Ты сегодня точно возьмешь приз. В нашем секторе уж точно. Не замахнулась ли ты на континентальный приз недели?!

— Я тебе нравлюсь? — почему-то спрашивала Сема его избранница и плыла в его глазах клубами чего-то неестественного.

— Конечно, — отвечал ей он не отдавая себе уже отчет в реальности происходящего.

— У меня четыре тела, если мы сегодня возьмем приз, то я подымись на одну ступень в социальной иерархии вверх и смогу иметь еще одно. Какое ты бы для меня выбрал?! Какое тебе больше нравится?! — шептала на ухо ему она.

Они полулежали на диване, периодами ловя чьи-то фразы, брошенные ими, наблюдая за парами, ничего не стесняющимися и не скрывающими своих отношений, мир был прост, доступен и непостижим.

В этом море можно было утонуть. Погрузиться один раз и уже не вернуться. Но это море, как и любое другое, кишило хищниками. И пускай эти хищники питались совсем иным — временем, славой, силой, положением, чужими эмоциями — но от того они не становились менее вредоносными. Время от времени его спутнице приходилось отмахиваться от назойливых интересантов.

— Ну же, ну же! — время от времени напрягалась она, погруженная в созерцание все тех же рейтингов. И всяк раз с удовольствием и удовлетворением откидывалась назад, обнимая то его, то принимая очередные поздравления от подруг-завистниц. Этот вечер, перешедший уже в ночь, был явно её вечером. Она лидировала в рейтингах, она купалась в лучах внимания, обладала неоценимым и непревзойденным ресурсом в лице Сема и перспективы проснуться утром на один, а то и на два социальных уровня выше, росли просто на глазах.

— Ты моя самая великолепная находка! — не сдерживаясь шептала она ему на ухо. И Сему казалось, что в словах тех было больше потребительского, чем нежного и желанного.

Сем потерял уже счет времени. Казалось, он уже здесь пребывает целую вечность. Вечность и даже немного более, более ровно настолько, чтобы все происходящее уже начало набивать оскомину и вызывать внутреннее органическое отторжение.

— Может мы с тобой прошлись бы… под звездами?! — попытался предложить он, но, видимо, как и все здесь вокруг, оказался некстати.

— Да подожди, — отмахнулась она, вся погружаясь в видение, выстраиваемое сенсорами на сетчатке глаза, отчего выглядела и вовсе потерявшей связь с окружающей действительностью. — Сейчас все происходит…

«Сетчатка глаза является продолжение нервных связей головного мозга, и зрительные образы занимают до 85% в общем массиве усваиваемой человеком информации. Потому, видимо, если взять и перехватить контроль за зрительными образами, транслировать картинку через встроенные в глаз сенсоры, то, с высокой вероятностью, можно человека и вовсе вырвать из реальности. Поместить его, так сказать, в иную, управляемую и вымышленную вселенную!» — размышлял он в одиночестве.

«А ещё наиболее одиноки люди в толпе!» — вспомнил чью-то цитату он.

— Ура! — вдруг взлетела, подобно ракете, вверх его спутница. И тут же все присутствующие в помещении повторили её маневр. Окружение взорвалось, залилось воплями и поздравлениями полными радости и бури переживаний.

— Ты… ты… — сыпались на голову его спутницы поздравления. — Я впервые в одной компании с девушкой дня всего континента! — кричали и тискали её подруги, да, в прочем, и все остальные, забыв о его присутствии вовсе.

— Ты прелесть! — лилось со всех сторон. Толпа пришла в движение и в замешательство одновременно. И она, его спутница и, как было озвучено ранее, жена, купалась в лучах сиюминутной славы, наслаждалась и упивалась, раздавая свое счастье вокруг.

Сем ощутил себя ещё более одиноким. Мир был явно антагонистичен его представления о нормах, правилах и устоях. Он не осуждал. Он просто не понимал. И потому чувство одиночества и оторванности лишь усиливалось.

Толпа ринулась в её сторону и он не нашел в себе ничего иного, чем просто отойти в сторону. Сначала на пару шагов, встав с диванчика, потом и вовсе переместившись поближе к стене, куда его активно оттесняли все желающие приобщиться к «человеку дня» и её славе.

***

— Правда, это было незабываемо? — последнее, что он помнил, перед тем как провалиться в забытие. Дорога домой заняла у них, казалось, вечность, и восходящее солнце встречало их уже на крыше её жилища.

— Да… — ответил он, погружаясь в быстрый сон, полный впечатлений и тяжелых мыслей.

Судя по таймеру, спал он около трех часов, но и этого вполне хватило, чтобы телу полностью восстановиться.

Её рядом не оказалось. Он пошарил рукой в надежде найти её, что там, тело… но ощущение белоснежных мягких простыней и необъятной кровати тут же растаяло, лишь он уткнулся рукой в стенку капсулы для сна. Реальность и здесь не оставляла его в покое. Во сне одна — искусственная, в жизни — иная.

И как бы то ни было, а её рядом не было. Пустовала и её капсула.

«Где же она?!» — поднялся на ноги он и легкость как рукой сняло. Легкость сна тут же сменилась утренней скованностью во всем теле. Потянувшись, протирая глаза, он огляделся по сторонам. Все та же квартирка, тот же медовый свет, заливающий пространство, и лишь легкая вибрация, проникающая, казалось, во всё и не встречающая на своем пути ни каких преград, отличала квартиру сейчас от той, которой Сем запомнил её ранее. Источник вибраций исходил из освещенного проема в стене, которого ранее он не наблюдал.

Проем походил больше на провал с той лишь разницей, что чернота провала здесь заменялась ярким светом — в остальном все то же — не видно ни зги.

— Эй! — крепнул в пустоту Сем. — Э-ге-гей!

Ответом был ему гул и ощущение, что глаза вот-вот привыкнут к яркому свету после сонного забытья и он сможет…

И он смог. Он узрел.

— Привет, дорогой! — ответила ему выворотка её тела. — Погоди, я сейчас, нервную систему восстановлю и тело почищу.

Вскрытое, будто на разделочном стенде тело находилось отдельно, нервная система мылась в лучах неведомых для него излучений на втором стенде. Её глаза, как он ранее и отмечал, правда более философски, являясь продолжением нервной системы, смотрели в его сторону вполне осознанно, покачиваясь на нервных волокнах-окончаниях. Губы растянутого и орошаемого тем же светом и питаемое через массу мелких трубочек-капилляров тела улыбались в его сторону алыми пятнами.

Он отшатнулся. Его едва не вырвало.

— Что с тобой, дорогой? — произносили губы.

«Что с тобой?!» — задавали немой вопрос глаза.

— Ничего, ничего… — вывалился из комнаты назад он. Картина увиденного привела его в ужас. Учитывая же её поведения, видимо, подобные процедуры здесь стали само собой разумеющимися. Нервная система, как средоточие, уж позвольте, знаний, памяти и души, стала тем, чем он, Сем, был ранее в своей капсуле. И если там, в бескрайних просторах космоса это было жизненно необходимо и обосновано, то здесь, спустя пятнадцать лет после первого использования технологии отделения нервной системы от тела военными, вошло в ежедневный обиход, превращая людей… Собственно, во что превращая?

Сем запутался. Прошлое его не отпускало. Прошлое строило ему картины бытия радикально отличные от существующих здесь и сейчас. И он, как ему казалось, мог бы переступить через себя, смириться, но принять и ассимилироваться во все это, наверное, не смог бы никогда….

***

— Как же так? — манерно пускали слезы подруги «его суженой» — Как же так, дорогая?! — и их ретро-шляпки качались в такт их горю. — Только воссоединились же… Такая молодая и прекрасная пара!

— Тем более что такая великолепная и перспективная пара, — соглашалась с говорившей вторая, поддерживая под руку едва не оседавшую от горя «спутницу Сема». — Быть может после этого она удержится в ТОПе до конца года. Такая трагедия! Такая любовь!

— Да, — соглашалась первая. — Не всем так везет. Космолётчик. Красавец. Ретро! С ним она взлетела вверх на семь уровней. Говорят, что и он поднялся на несколько вверх. И даже по линии безопасности!

— Какое несчастье! Как же так произошло?

— Да вроде бы как он только на побывку вернулся. Не на всегда, — шептала одна из ретро-шляпок.

— И теперь он вновь возвращается в открытый космос…

— Да, скоро мы его увидим в новой боевой капсуле и сможем попрощаться… — шептала вторая. — Только не перестаем страдать… Сейчас нас видят миллионы глаз. Наши рейтинги растут. У нас есть шанс подняться на один или даже два социальных уровня вверх…

— О! Как же могло такое случится?!.

***

Сем погружался в давно ставшее привычным состояние постоянного стимулирования нервной системы дальнего космолетчика, никогда не погружающегося в сон и никогда в полной мере не бодрствующего. Эмоции, страсти и переживания вытеснялись прочь и сейчас он видел несколько корчащихся в приступах лживого сострадания фигур в причудливых шляпках. Мир вновь становился понятным и приемлемым. Он уходил на очередные пятнадцать лет, приняв такое решение под тяжестью несоответствия окружающего мира тому, что он знал и помнил и хоть она и кричала ему вслед: «Я буду тебя ждать! Все годы посвящу тебе!», — ощущения, что он захочет сюда вернуться, у него не было. Здесь все было ему чуждо, как, собственно, и он сам всему окружающему, и более ничего его здесь не держало.

— Прощай, дорогая! — попрощался его нервный остов, плотно смонтированный воедино с капсулами новой модификации.

— Прощай! — слышал он, удаляясь прочь…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

— Ну как там? Как там? — переглядывались ретро-шляпки.

— Плюс уровень! — взвизгивала первая.

— О! — я вышла в сотню номинантов по контенту.

— Мне сделал предложение стать его невестой «Сам»! — округляла глаза «утратившая свою любовь».

— Как?! — визжали продруги. — Неужели «Сам»?!

— Да! «Сам»!!

— Подруга, как мы за тебя рады! Ты теперь не просто подымаешься по иерархии, ты имеешь шансы вообще войти в элитарные круги…

— Как нам с ним повезло! Правда?

— У тебя больше никого подобного на примете нет?