Две вины

Фрэнсис Скотт Фицджеральд, 1930

«…Он жил в огромной светлой квартире-студии с трехметровым диваном, и после того, как она выпила кофе, а он стакан виски, его рука скользнула по ее плечу. – Почему я должна целовать вас? – спросила она. – Я ведь вас едва знаю. И кроме того, вы ведь помолвлены. – Не обращай внимания. Ей это безразлично. – Нет, но все же. – Ты славная девочка. – Да, но не полная идиотка. – Хорошо, продолжай быть просто славной девочкой…»

18 января 1930

I

— Посмотри на эти ботинки, — сказал Билл. — Двадцать восемь долларов.

Мистер Бранкузи посмотрел.

— Красивые.

— На заказ сделаны.

— Да ты тот еще франт. Ты ведь не притащил меня сюда, чтобы показать их, правда?

— Я вовсе не франт. Кто это сказал? — вопросил Билл. — Это все из-за того, что у меня образование получше, чем у всех этих дельцов в шоу-бизнесе.

— Да ты еще и красавчик, сам знаешь, — сухо сказал Бранкузи.

— Да уж знаю — по сравнению с тобой любой станет красавчиком. Девчонки принимают меня за актера, пока не узнают, что… есть сигарета? Ну что ж, я просто выгляжу как мужчина, мало кто из этих смазливых парнишек вокруг Таймс-сквер может этим похвастаться.

— Красавчик. Настоящий джентльмен. В отличной обуви. Да ты счастливчик.

— А вот тут ты ошибаешься, — парировал Билл. — Просто у меня есть голова на плечах. За три года — девять шоу, четыре больших хита и только один провал. Где ты видишь здесь удачу?

Поскучнев, Бранкузи только посмотрел на него. И он увидел бы — если бы на его глазах не было пелены, а мысли не путались в другом месте — юного ирландца со свежим лицом, излучающего силу и уверенность, от которых воздух вокруг густел. Через мгновение, и Бранкузи знал это, Билл смутится, услышав сам себя, и постарается скрыть другую сторону своей натуры — выдающегося и чувствительного покровителя искусств, образец для подражания интеллектуалов из Театральной гильдии. Билл Мак-Чесни еще не определился между двумя ипостасями, такие редко определяются до тридцати.

— Возьми Эймса, возьми Хопкинса, возьми Харриса — возьми любого из них. — Голос Билла звучал решительно. — Что у них есть по сравнению со мной? В чем дело? Ты хочешь выпить? — Он поймал взгляд Бранкузи, который блуждал по кабинету, пока не уперся в противоположную стену.

— Я никогда не пью по утрам. Просто интересно, кто это продолжает стучать. Тебе нужно остановить это. У меня от этого начинается тик, это похоже на безумие.

Билл быстро подошел к двери и резко ее открыл.

— Здесь никого нет, — начал он. — Привет! Что вам нужно?

— Ох, мне так жаль, — ответил чей-то голос. — Мне ужасно неудобно. Я в таком волнении и совершенно забыла, что у меня этот карандаш в руке.

— Что вам угодно?

— Я хотела встретиться с вами, но служащий сказал, что вы заняты. У меня для вас письмо от Алана Роджерса, сценариста. И я хотела бы вручить его лично.

— Я занят, — сказал Билл. — Найдите мистера Кадорна.

— Я уже виделась с ним, и он не слишком-то впечатлился, и мистер Роджер сказал…

Бранкузи, беспокойно приблизившись, бросил на нее быстрый взгляд. Она была очень юной, с прекрасными рыжеватыми волосами, а лицо выдавало силу воли, которую не предполагала манера речи, до мистера Бранкузи не сразу дошло, что этим она была обязана городу Делани из Южной Каролины, откуда она была родом.

— Что же мне делать? — спросила она, тихо вложив свое будущее в руки Билла. — У меня есть письмо для мистера Роджерса, и он дал мне еще одно для вас.

— Ну хорошо, что же вы от меня хотите? Чтобы я женился на вас? — раздраженно ответил Билл.

— Я хочу получить роль в одной из ваших постановок.

— Тогда сядьте здесь и подождите. Я сейчас занят. Где мисс Кохалан? — Он позвонил в звонок, еще раз с раздражением взглянул на девушку и закрыл дверь своего кабинета. Но этот вынужденный перерыв совершил в нем перемену, он продолжил разговор с Бранкузи как человек, который по всем вопросам художественного будущего театра полностью солидарен с Рейнхардом.

К половине первого он уже забыл обо всем, кроме намерения стать величайшим продюсером всех времен и народов, и именно об этом он должен поведать Солу Линкольну за ланчем. В спешке убегая, он вопросительно взглянул на мисс Кохалан.

— Мистер Линкольн не сможет встретиться с вами, — сказала она. — Он только что позвонил.

— Только что? — изумленно воскликнул Билл. — Так, хорошо. Вычеркни его из списка приглашенных на четверг.

Мисс Кохалан черканула на листе бумаги перед собой.

— Мистер Мак-Чесни, вы ведь не забыли про меня, правда?

Он резко обернулся к рыжеволосой девушке.

— Нет, — неопределенно произнес он, и затем обернулся к мисс Кохалан. — Все в порядке. Все равно отправьте ему приглашение на четверг.

Он не хотел обедать в одиночестве. Сейчас он вообще плохо переносил одиночество, потому что власть и известность делали общение с другими людьми по-настоящему забавным.

— Если бы вы смогли уделить мне всего две минуты, — начала она.

— Боюсь, сейчас совсем никак. — Внезапно он осознал, что говорит с самой красивой женщиной, которую когда-либо видел.

Он уставился на нее.

— Мистер Роджерс сказал мне…

— Сейчас мы идем обедать, — сказал он, а затем, в спешке дав мисс Кохалан несколько быстрых и противоречивых указаний, придержал открытую дверь.

Они оказались на 42-й улице, и он задохнулся от воздуха, в котором кислорода, казалось, хватит всего на пару вздохов. Стоял ноябрь, и первый волнительный пик театрального сезона прошел, но взглянув на восток, он видел электрические лампочки на афишах одной из его постановок, повернув голову на запад, и там горели огни другой… А за углом была еще одна, реклама шоу, поставленного на пару с Бранкузи, в последнее время ему удавалось что угодно, кроме одиночества.

Они пришли в «Бедфорд», где вокруг него засуетились официанты и метрдотель, стоило ему войти.

— Какой симпатичный ресторан, — сказала она, впечатленная и поддавшаяся всеобщему возбуждению.

— Да, тут полно актеров. — Он кивнул нескольким людям. — Привет, Джимми, Билл. Приветик, Джек… Это Джек Демпси… Я вообще-то тут не часто бываю, обычно обедаю в клубе Гарварда.

— Так вы учились в Гарварде? Я знаю кое-кого оттуда…

— Да, — колеблясь, ответил он, в его арсенале было две разные версии относительно учебы в Гарварде, и внезапно он решил сказать правду. — Они держали меня там за деревенского простачка, но не тут-то было. Неделю назад я был на Лонг-Айленде — большой богатый дом, важные шишки — и парочка «золотых мальчиков», которые в упор меня не замечали, пока мы учились вместе, приняли меня с распростертыми объятьями: «Билли, старина, как поживаешь?»

Он на мгновение задумался и решил не развивать эту тему.

— Так чего же вы хотите? Работы? — спросил он. Внезапно он вспомнил, что заметил дырки на ее чулках. Это всегда действовало на него, заставляло смягчиться.

— Да, иначе мне придется уехать домой, — ответила она. — Я хочу стать балериной, ну, вы знаете Русский балет? Но уроки стоят огромных денег, и мне нужна работа. К тому же мне нужно привыкать к сцене.

— Значит, танцовщица.

— Ох нет, ну что вы.

— Ну а Павлова? Разве она не танцовщица?

— Нет-нет. — Она покачала головой, в ужасе от его неосведомленности, и тут же продолжила: — Еще дома я брала уроки у мисс Кэмпбелл, Джорджии Берриман Кэмпбелл, возможно, вы ее знаете. А она училась у Неда Уэйбурна, и она замечательная. Она…

— Да? — рассеянно ответил он. — Что ж, это суровая работа — агентства по подбору актеров, лопающиеся от людей, которые на словах могут сделать все, пока я не дам им шанс на самом деле. Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— А мне двадцать шесть. Приехал сюда четыре года назад без гроша в кармане.

— Вот как?

— А сейчас я могу уйти в один момент и припеваючи жить до конца жизни.

— Ох.

— В следующем году возьму отпуск на целый год и женюсь. Слышали об Ирен Риккер?

— Ну еще бы. Она лучше всех, моя любимица.

— Мы помолвлены.

— О боже.

Когда через какое-то время они подошли к Таймс-сквер, он бесстрастно спросил:

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Ищу работу.

— Нет, я имел в виду — прямо сейчас, сию минуту.

— Ничем особенным. А что?

— Не хотите прогуляться со мной до моей квартиры на 46-й улице и выпить кофе?

Их глаза встретились, и во взгляде Эммы Пинкард читалось, что она может позаботиться о себе.

Он жил в огромной светлой квартире-студии с трехметровым диваном, и после того, как она выпила кофе, а он стакан виски, его рука скользнула по ее плечу.

— Почему я должна целовать вас? — спросила она. — Я ведь вас едва знаю. И кроме того, вы ведь помолвлены.

— Не обращай внимания. Ей это безразлично.

— Нет, но все же.

— Ты славная девочка.

— Да, но не полная идиотка.

— Хорошо, продолжай быть просто славной девочкой.

Она поднялась на ноги, но задержалась на минуту, юная и неприступная, и ни капли не расстроенная.

— Полагаю, это означает, что работу я не получу? — спокойно спросила она.

Его мысли уже были заняты другим — интервью и репетициями, — но он еще раз взглянул на нее, и ее дырявые чулки опять бросились ему в глаза. Он набрал телефонный номер.

— Джо? Это Выскочка… Думаешь, я не знаю, как вы меня зовете? Ладно, ладно. Скажи-ка лучше, ты уже нашел троих девиц для сцены с вечеринкой? Тогда слушай, одно местечко прибереги для малышки с Юга, она сегодня подойдет.

Он весело взглянул на нее, лучась самодовольством от того, что он такой хороший малый.

— Я и не знаю, как вас поблагодарить. И мистера Роджерса. До свидания, мистер Мак-Ченси. — И в ее голосе прозвучала нотка ликования.

Он не затруднил себя ответом.