Заговор генералов

Фридрих Незнанский

В Российской государственной библиотеке происходят непонятные и трагические события: гибнут сотрудники, пропадают бесценные книги и рукописи. Расследование, которое поручено группе `важняка` Александра Турецкого, показало, что преступники с неуклонным постоянством убирают и убийц сотрудников библиотеки. И никому не приходит в голову, что эти события тесно связаны с подготовкой государственного переворота.

Пролог

В двенадцатом часу, незадолго до полуночи, с ярко освещенной кольцевой автострады пошла на съезд вправо, в темноту, большая, сверкающая лаковыми бликами машина весьма престижной марки «линкольн», сопровождаемая громоздким джипом. Караван из двух автомобилей проехал еще с километр и, высветив мощными фарами указатель с комичным названием «Мамыри», остановился. Фары тут же погасли, и остались лишь гореть габаритные малиновые светлячки. Немного света, скорее чисто условного, добавляли редко расставленные фонарные столбы: здесь уже не столица, здесь — область, поэтому и подход к уличному освещению — иной. Экономный.

Из джипа вышли двое мужчин и неторопливо, с достоинством, прошлись вдоль обочины: взад-вперед.

На вершине холма, вдали, возле поселка Газопровод, подсвеченная снизу прожекторами, заморским видением сверкала стеклянная пирамида — очередное детище неутомимого Газпрома. Оттуда же, с холма, ведомая милицейской мигалкой, спускалась цепочка огней.

Фары «линкольна» дважды вспыхнули и погасли. Между тем вереница автомобилей неспешно приближалась. Время позднее; Калужское шоссе, вытекающее из Профсоюзной улицы, пустынно; ехать из Москвы на ночь глядя, тем более в будний день, дураков не сыщешь. Поэтому, если поглядеть со стороны, место для «стрелки», или «разборки», выражаясь языком организованных преступников, на который, кстати говоря, охотно перешли сегодня и российские политики, и творческие работники, и просто шлюхи обоих полов, а также среднее между ними — транссексуалы, трансвеститы и прочая газетноафишируемая публика, считающая, что именно она и есть основной субъект «светской жизни», — так вот, место было выбрано идеально: хочешь — веди переговоры, хочешь — «мочи» беспощадно. И милицейская мигалка, поди, настоящая, она необходима, чтобы вовремя просигналить: атанда! На случай чего…

Но главные лица, сидящие в двух «представительских» автомобилях, были настроены, в общем, вполне благожелательно друг к другу, а многочисленная охрана — это так, для внешнего лоска, для престижа, как, впрочем, и автомобиль ГАИ вместе с командой, олицетворяющий новую российскую законность.

Этот последний, проскочив немного вперед, ловко перекрыл шоссе. Идущий следом серебристый «линкольн» — чем мы хуже! — легко нарушил правила движения и, перейдя на встречную полосу, уткнулся почти нос в нос своему темному собрату. В хвост ему зарулили два джипа, из которых, словно горох, посыпались «мальчики», вмиг окружившие машину хозяина.

После короткой паузы хлопнули две дверцы и из «линкольнов» навстречу друг другу двинулись двое: один — немного выше среднего роста, стройный, второй — пониже, но более широкий в плечах и прихрамывающий в шагу.

Молча пожали протянутые руки. Первый насмешливо хмыкнул:

— Чего это ты демонстрацию устраиваешь?

— Ты ж не пожелал в гости. — Широкоплечий медленным жестом руки показал за спину, где на холме, правее пирамиды Газпрома, светились огни поселка, состоящего из многочисленных трех-и более этажных коттеджей. — Встретил бы как доброго товарища. Сам захотел этот цирк. Ну, слушаю, выкладывай, зачем я нужен…

— Пойдем ко мне в машину. Да не бойся, — заметив некоторую нерешительность, добавил первый.

Его собеседник пожал плечами и пошел следом к черному «линкольну». Шофер открыл им задние дверцы, захлопнул и вместе с охраной отошел в сторону.

Хозяин автомобиля открыл мини-бар, переливающиеся цветные огоньки которого высветили его лицо — скуластые щеки, светлые брови — и коротко подстриженные седеющие волосы, а также нахмуренное, с глубокими темными тенями под глазами и крупным мясистым носом лицо гостя.

— Что хочешь выпить?

— Спасибо, от стола… Впрочем, от боржомчика не откажусь.

— Похолоднее? Или как?

— Да любой давай, — недовольно прохрипел гость. — Что ты тянешь кота за хвост!… — Приняв от хозяина бокал с пузырящимся боржоми, отхлебнул шумно и отставил на столик бара. — Ну?

— Помощь твоя нужна, — как бы между прочим бросил хозяин.

Угрюмый гость лишь иронически хмыкнул:

— И во что ценишь?

— Тебе судить — твое и слово… — Хозяин машины вынул из кармана пиджака сложенный вдвое листок, держа его между указательным и средним пальцами, церемонно протянул гостю.

Тот взял, развернул и подался ближе к свету. На листке бумаги синим фломастером были написаны несколько фамилий и адресов. Прочитал, сложил. Стал задумчиво глядеть на мигающие огоньки бара.

— Странный какой список, — сказал наконец, не скрывая насмешки. — С кем войну затеял, орел молодой!

— У каждого своя война… Так сколько?

— Да ты уж, поди, и сам-то просчитал? И кейс наполнил, так? Не ошибаюсь?

— Наполнил.

— Ну вот и давай его сюда. А сроки — как всегда, вчера?

— Можно и завтра.

— Спасибо, барин, — снова усмехнулся гость, причем, несмотря на ернические интонации, выражение его лица оставалось по-прежнему хмурым, если не сказать угрюмым. — Отчего же такая немилость, коли не секрет?

— Меньше знать — дольше жить чей принцип?

— Ну, мой… Но ты не сказал об условиях.

— Условия? — Хозяин ненадолго задумался, тоже отхлебнул боржоми. — Знаешь, как у новичков бывает? Там — прокол, тут — прокол…

— Ага, и хрен чего найдешь, так?

— Примерно. Лучше, конечно, вообще ничего не найти. Ни одного, ни другого.

— Вон ты как вопрос ставишь!… Дорогое удовольствие.

— За то и плачу

— Ладно, — буркнул гость, взял со столика листок бумаги с фамилиями, увесистый кейс и открыл дверцу автомобиля. Щелкнул двумя пальцами.

К машине тут же подошел один из охранников, протянул руку, принял от своего хозяина кейс и пошел к серебристому «линкольну».

Угрюмый между тем допил боржоми.

— Ну так что, не переменил решения? Может, все-таки заедешь, там банька готова…

— Спасибо, еще дела есть.

— Гляди, так и помрешь за делами-то. Э-хе-хе!… Грехи наши… Прощай, значит, пока, орел молодой. Зря отказываешься. Когда еще случится так близко оказаться!

Угрюмый легко, по-юношески выпрыгнул из машины и словно растворился в ночи. Через минуту разом вспыхнули фары трех машин, автомобили подались назад, все вместе картинно развернулись на узком шоссе и быстро умчались в сторону холма.

— Домой, — устало сказал хозяин темного «линкольна».

— Вы просили напомнить… — начал было водитель.

— Домой! — еще тверже бросил хозяин…

А в серебристом «линкольне» шел свой разговор.

Угрюмый его хозяин повернулся к сидящему слева охраннику и, включив боковую подсветку, положил на кейс давешний листок чистой стороной кверху.

— Ну-ка, Ленечка, черкни, дружок, кого нам не жалко.

Охранник молча достал из кармана огрызок карандаша и не очень уверенно написал пяток фамилий. Угрюмый надел очки, прочитал, забрал огрызок, вычеркнул две фамилии и, отдавая его охраннику, на оставленные показал пальцем:

— Этих в баньку пригласи. Нынче же, — а листок аккуратно сложил, затем перегнул пополам и спрятал во внутренний карман теплой вязаной кофты.

Следующей ночью в собственной квартире в доме в Зубовском проезде был убит начальник вневедомственной охраны Российской государственной библиотеки. Ивана Кирилловича накануне вечером видела соседка, даже поболтала немного, хотя Калошин был человеком малоразговорчивым и вообще со странностями — не по делу грубым, нелюдимым, некомпанейским. Пьяным его тоже никто не видел. Тем не менее милиция и дежурный следователь, прибывшие по сигналу соседей, утром обнаруживших распахнутую дверь, труп Калошина и следы черной, иначе не назовешь, пьянки на кухонном столе, не смогли обнаружить никаких следов присутствия посторонних. Можно было подумать, что начальник охраны, надравшись в одиночестве вусмерть, сам покончил счеты с жизнью, прострелив себе висок из собственного «макарова», который валялся возле ног покойника.

Оказалось, что и горевать-то особо по усопшей душе было некому. Бойцы охраны не сильно жаловали настырного и упрямого в своих требованиях начальника. Другие сотрудники библиотеки мало его знали в силу понятных причин: ничего, кроме неприятностей, от него ожидать не приходилось. Начальство, как обычно в подобных неясных случаях, многозначительно пожало плечами и выделило деньги на похороны. Остальные, скинувшись по-малу, добавили на цветы, ленту с надписью: «От сотрудников» и скромные поминки в кафе на Крымской площади.

Дело о самоубийстве, не получив дальнейшего продолжения, повисло, готовое быть прекращенным в ближайшее время или остаться «висяком», как сотни других, ему подобных. Время суицидов, что еще скажешь…

И только один человек имел на этот счет свое особое мнение. Старший научный сотрудник Марина Борисовна Штерн, услышав о странной смерти Калошина, вздрогнула, неестественно белая от природы кожа ее лица побледнела до синевы, Марина бросила сквозь стиснутые зубы непонятно кому адресованное слово: «Началось!» — и умчалась в приемную директора. Но тот не принял ее: то ли занят был с иностранцами, то ли уезжал на какое-то срочное совещание в министерство, то ли просто не пожелал — секретарша лишь беспомощно развела руками, демонстрируя собственное бессилие оказать какую-либо помощь.

Покидая приемную, Марина громко заявила, надеясь, что будет все-таки услышана за двойной дверью:

— Этого я им не прощу! Пока жива…

Следователя, у которого в производстве находилось дело Калошина, не оказалось на месте, и Марина попросила секретаря директора библиотеки отметить в амбарной книге, что завтра с утра она задержится, поскольку поедет в прокуратуру.

Больше в этот вечер ее никто на работе не видел…