Персиваль Кин

Фредерик Марриет, 1842

«В нескольких милях от города Соутгемптона находится древний замок, принадлежащий фамилии лордов де Версли и уже несколько столетий известный под именем Медлин-галла. Это – великолепное здание, окруженное обширным парком и 12 000 акров принадлежащей к нему земли. В то время, с которого я начинаю рассказ, в замке жила старушка мисс Дельмар, сестра покойного лорда и тетка его наследника, графа де Версли и также капитана Дельмара, второго сына покойного лорда. Замок принадлежал мисс Дельмар и был в полном ее распоряжении до ее смерти…»

Глава XI

Капитан Дельмар сделался частым гостем матушки и постоянным подписчиком библиотеки. Однако он всегда приходил поздно после обеда, когда офицеров уже не было в лавке; он был слишком горд для того, чтобы быть вместе с простыми офицерами.

Мне часто случалось слышать намеки, не слишком лестные для матушки, насчет ее короткости с капитаном Дельмаром, потому что всегда есть люди, которые знают то, чего им знать не надо. Но подобные замечания никогда не делались в присутствии матушки; напротив, дружба ее с капитаном Дельмаром еще более возвышала ее в глазах посторонних людей.

Она беспрестанно показывала мне необходимость заслужить расположение такой высокой особы, и чем более она это делала, тем более я чувствовал наклонность ее не слушаться. Я бы давно стал действовать открыто, если бы матушку не поддерживал капитан Бриджмен, и когда однажды я сообщил ему свое желание сыграть новую штуку с благородным капитаном, он не только отказался помогать мне, но сказал, что ежели я когда-нибудь это сделаю, то он никогда не будет принимать меня к себе.

— Но что он может для меня сделать? — спросил я.

— Он может быть очень для тебя полезен. Как знать, быть может, он определит тебя на службу.

— Как, сделает меня мичманом?

— Да, из мичмана ты дослужишься до капитана, а там будешь и адмиралом, — сказал капитан Бриджмен, — итак, будь послушен матушке, будь вежлив с капитаном Дельмаром, и он будет для тебя добр, как отец.

— Это не слишком много, — отвечал я, думая об отце Бене, — я бы лучше хотел иметь двух матерей, чем двух отцов.

На этом наш разговор кончился.

Я свел тесную дружбу с мичманом Доттом, который всегда был при капитане Дельмаре, как Боб при мне, и который всегда оставался со мною, между тем как капитан его был у матушки. Он был такой же шалун и проказник, как я, и как ни боялся своего капитана, но часто охота шалить превозмогала в нем страх. Матушка очень полюбила его, и когда его отпускали гулять, приглашала к нам. Мы шалили вместе, забавляя друг друга на чужой счет, и скоро сделались ужасом всех соседних старух и нищих.

Когда до капитана Дельмара доходили слухи о моих проказах, он принимал грозный и сердитый вид; но я был не мичман, и мне нечего было его бояться. Наконец, представился случай, которым я не мог не воспользоваться, но не смея сообщить своего плана ни Милли, ни капитану Бриджмену, я сообщил его Тому Дотту, маленькому мичману, который, не заботясь о последствиях, обещал быть моим товарищем.

В Чатаме открылся театр, и представления имели необыкновенный успех. Я был там один раз с тетушкою. Милли и два раза с Доттом. Слухи носились, что одна из актрис, которая скоро должна была иметь бенефис, особенно желала приобрести покровительство капитана Дельмара и с свойственною женщинам хитростью прибегла к матушке с просьбою склонить на ее сторону капитана. Матушка, обрадованная мыслью, что может оказывать покровительство, умела так убедить капитана, что дня через два афиши возвестили всему городу, что в пятницу вечером дана будет драма «Незнакомец» и какой-то фарс для бенефиса мисс Мортимер, под покровительством капитана Дельмара и офицеров фрегата Его Величества «Каллиопы». В знак благодарности бенефициантка прислала матушке несколько билетов, и два из них я сберег для себя и для Томушки Дотта.

Капитан Дельмар пригласил множество дам и всех своих офицеров, так что театр был полон. Матушка с тетушкой Милли также имели ложу. Мы с Томушкой Доттом вошли в театр вместе с ними, но потом пробрались в раек и сели прямо над капитаном Дельмаром, который с дамами и офицерами занимал весь первый ярус, но не мог нас видеть.

Представление началось. Мисс Мортимер была неподражаема в своей роли и в последней сцене заставила всех прослезиться. Но нам также пришло на мысль растрогать публику до слез.

Мы купили фунт лучшего шотландского табаку и, разделив его на две части, завернули каждую в бумагу и положили к себе в карман. План наш состоял в том, чтобы выбросив весь табак разом, рассыпать его во все стороны.

В райке возле нас не было никого, кроме мичманов и людей, на которых мы могли положиться, что они нас не выдадут.

По условленному сигналу в ту самую минуту, когда актриса, игравшая роль чувствительной супруги, отдавала любовное письмо своему мужу, мы попотчевали табаком почтенную публику, бросив его разом через театр. В несколько минут произошел блестящий эффект; гости, приглашенные капитаном Дельмаром, сидя прямо под нами, вероятно, получили на свою долю большую часть табаку и начали беспрестанно чихать. Примеру их последовали зрители, сидевшие в других ложах, потом партер и, наконец, мисс Мортимер и «Незнакомец» стали так часто чихать, что не могли сказать друг другу ни слова.

Детей подвели к родителям, чтобы довершить их примирение, но они, бедняжки, только чихали. Наконец, тревога сделалась ужасная, и занавес опустился не при громких аплодисментах, но при громком чихании со всех сторон.

Ничто не могло быть забавнее этой сцены. Директор труппы разослал отыскивать виновных, но все труды были напрасны. Тогда он сам вышел на сцену, чтобы извиниться перед зрителями, но чихнув семь или восемь раз, принужден был уйти, зажимая нос платком. Публика, находя невозможным удерживаться от чихания, бегом бросилась из театра, оставя актеров доканчивать фарс перед пустыми ложами.

Излишним считаю говорить, что, бросив на зрителей табак, мы с Доттом сошли вниз и смиренно заняли свои места возле матушки, прикидываясь столько же удивленными и столько же чихая, как и все зрители.

Капитан Дельмар был вне себя, видя такое неуважение к его гостям, и если бы нас открыли, не знаю, что было бы со мною, а Томушке Дотту пришлось бы плохо. Но мы не выдавали друг друга и вышли сухими из воды.

Без сомнения, тетушка Милли и капитан Бриджмен подозревали меня, и тетушка старалась даже выпытать у меня нашу тайну, но без успеха. Матушка также начинала догадываться, но так как капитан Дельмар ничего не знал, то это и не имело никаких последствий.

Такой необыкновенный успех вводил нас в сильное искушение сыграть еще какую-нибудь штуку с благородным капитаном. Но он спасся от нас тем, что фрегат Е.В. «Каллиопа» был вооружен и совсем готов к выходу в море. Он должен был идти в Портсмут, чтобы там ожидать приказаний лордов адмиралтейства, и капитан Дельмар пришел с нами проститься.

Учитель мой удивлялся моим успехам, и капитан Дельмар спросил меня в первый раз, хочу ли я быть моряком. Помня, что мне советовали не отказываться от предложений благородного капитана, я отвечал, что хочу; на это он сказал мне, что если я буду всегда хорошо учиться, то через год он возьмет меня к себе на фрегат.

Потом он погладил меня по голове и, пожав руки матушке и тетушке Милли, вышел из дому с Томушкой Доттом, который уходя весело кивнул мне головою.

Я давно уже не говорил ни слова о своей бабушке. Дело в том что когда явился капитан Дельмар, по какой-то причине, которую я не мог понять, она объявила, «что хочет съездить в замок повидаться со старыми знакомыми». Так она и сделала. После я узнал, что она терпеть не могла благородного капитана, но причину такого отвращения никто не открыл мне. Скоро после отплытия «Каллиопы» она опять явилась, заняла свое прежнее место на старом кресле и по-прежнему стала вязать чулок.