Время решать

Фредди Ромм

Он не был принят своим временем и обречён погибнуть, но люди будущего решили иначе, забрали его к себе. В их мире он успешен и благополучен, но горячее сердце не даёт покоя и толкает на опасные авантюры. Дизайнер обложки – Татия Субботина (Татьяна Наконечная).

Глава 1. Спасение

1.

Майский воздух благоухает немыслимым сочетанием запахов множества полевых растений. Рядом, у пруда, жужжит шмель, а откуда-то издали доносятся возгласы крестьян, с раннего утра работающих в поле. Кругом жизнь… а здесь, сейчас, через минуту — смерть. Хорошо, что вчера я привёл в порядок свои рукописи. Если сейчас со мной что-то случится, Шевалье позаботится о них.

— Господа, в последний раз предлагаю вам помириться! — безразличным тоном, словно исполняя тягостную для него обязанность, произносит секундант, не глядя на нас, дуэлянтов.

— Боюсь, это невозможно!

— В таком случае, берите пистолеты. Заряжен только один из них. Стреляете не целясь. Кто хочет выбирать? Да поможет вам обоим Бог, господа!

Взять тот пистолет, который ближе. Не глядя на противника, сделать десять шагов в сторону. Страшная ирония судьбы — дуэль с другом. И не избежать её, ведь на карту поставлена честь…

— Надеюсь, твой пистолет заряжен, — негромко произносит Дюшатле. — Удачи!

Повернуться к нему, другу-противнику. Между нами всего пять метров… и честь. Выстрел будет один, но в упор, наверняка смертельный. Лишь бы не мучиться — ни мне, ни ему. Поднять пистолет…

Выстрел.

Невыносимая огненная боль вонзается в живот, мгновенно задавливает дыхание, разливается по всему телу, превращает его в один комок мучений. Земля уходит из-под ног, окружающий мир меркнет. Сквозь наваливающуюся темноту откуда-то издали звучат голоса:

— Он мёртв, господа.

— Господи, почему он? Совсем мальчик… Я ведь просил Тебя, Господи! Я хотел попасть в землю у его ног — просто чтоб проучить…

— Как жаль… Такой молодой, талантливый…

— Ладно, господа, ничего не поделать. Как говорили в Древнем Риме: любимцы богов умирают молодыми. Он многое сделал для истины и Родины, а жизнь была ему в тягость.

— Эй, хватит разговоров! Вон идут жандармы! Быстрее — прочь отсюда! Ему мы уже ничем не поможем, а нас арестуют.

— Уходим! Если спросят, мы просто прогуливались! Девушку хорошенькую заметили, но она от нас убежала!

— Да, господа, пойдёмте скорее прочь…

Боль внутри немного утихает, всё вокруг исчезает… Тишина, покой… Как это хорошо…

— Эй, сударь! Что с вами? Вам плохо?

Чьё-то прикосновение к плечу — и снова взрыв боли. Стон вырывается сам. Я ещё жив? Зачем?

— Держитесь, сударь, я сейчас приведу людей! Эй, кто-нибудь! На помощь! Тут парнишка раненный! В живот!

Шаги… Это люди, они хотят помочь мне… Я ещё смогу жить?

— Берите его, осторожнее! Кладите на телегу!

Господи, какая боль — прямо выворачивает. Зачем я только пришёл в себя? Смерть была так хороша и спокойна…

— Сударь, постарайтесь разогнуться, мне нужно осмотреть вашу рану!

Смотреть мою рану? Не надо… Мне и так очень больно… Лучше дайте мне уйти…

— Сударь, боюсь, что ваша рана смертельна. Не желаете ли исповедаться?

Исповедаться? Зачем? Что я сделал, то сделал, этого исповедью не изменить.

— Н-нет… Оставьте меня…

— Да упокоит Господь твою душу, сын мой…

Голос священника уплывает куда-то вдаль… Боль снова уходит… Тишина, покой… Свет… Запах роз… Откуда? Это потусторонний мир? Рай? Что за штуковина у меня на лице? Она мешает дышать, сниму её. Я могу спокойно дышать, двигать рукой, боль не скручивает меня? Да… Всё хорошо… Открыть глаза… Я жив… Не знаю, радоваться ли этому. Вокруг всё белое… Я в больнице? Какая странная больница… Странный белый стул в углу… Что это за большой агрегат справа от меня? Почему моё левое запястье привязано к какому-то диковинному приспособлению? Я могу шевелиться, боли нет. Дотронуться до живота… Немного побаливает — видимо, мне сделали операцию. Наверное, очень дорогая больница. Неужели они думают, что я смогу заплатить им?

2.

Что это — шаги за дверью? Они приближаются? Сейчас этот человек войдёт сюда. Неудобно перед ним, ведь придётся начать разговор с того, что я неплатёжеспособен.

Вот шаги совсем приблизились, дверь открывается… Какая хорошенькая девушка в белом халате! Высокая, стройная, большеглазая блондинка… Почему она так смущённо улыбается?

— Добрый день, мадмуазель! Вы очень хорошо выглядите!

— Здравствуйте, сударь. Спасибо вам за добрые слова.

Странное у неё произношение. Она из провинции, не парижанка? И всё же её приняли на работу в такую дорогую больницу? Удивительно.

— Простите, сударь! Мне известно ваше имя, но его трудновато произносить. Вы позволите называть вас — Эвар?

Я невольно улыбаюсь. Конечно, такой милой девушке разрешу. Да, она точно провинциалка. Но очень хорошо, что она работает здесь. Видеть её — лучший подарок после всего, что случилось. Пожалуй, хорошо, что я жив.

— Конечно, мадмуазель, позволю. Для вас я Эвар. Можно спросить, как зовут вас?

— Жюли. Как вы себя чувствуете, Эвар?

Я ещё раз дотрагиваюсь до своего живота.

— Побаливает. Но, скажу честно, я ожидал худшего.

Пора, наконец, сознаться, какой из меня плательщик. Ну, была-не была:

— Простите, Жюли! Мне очень неудобно, но я не смогу заплатить вашей больнице за лечение. Понимаю, что операция была очень дорогая…

Взгляд Жюли становится очень удивлённым, и она вдруг начинает смеяться. Что такого забавного я ей сказал? Может, это благотворительная больница — с таким великолепным оборудованием?

— Сударь… Эвар, простите мне этот смех! Дело в том, что вам не придётся платить вообще ничего!

Значит, эта роскошная больница всё-таки благотворительная. Невероятно!

— Эвар, я должна объяснить, наконец, что произошло и почему вы находитесь здесь.

Я киваю. Мне и самому интересно узнать это. Жюли вынимает из кармана халата какую-то плоскую коробочку, нажимает что-то пальцем… и раздаётся странный звук — нет, не из коробочки, а откуда-то слева. А, окно закрывается шторкой. Неужели само? Нет, наверное, кто-то закрывает его снаружи, дёргает шторку за верёвочку. А зачем нужна коробочка? Не понимаю… Неужели Жюли хочет мистифицировать меня? И у неё есть сообщник? Зачем им это? Наверное, меня всё-таки приняли за богача инкогнито, а рана была не так опасна, как я сначала подумал. Жаль, если эта Жюли мошенница, она мне очень понравилась — ещё красивее, чем Стефани.

Вот уже окно закрыто до конца шторкой, в комнате становится темно, и Жюли садится на стул. Что это? Рядом с дверью появляются две фигуры… Это я и Дюшатле… Куда исчезла стена? Это поле? Вот Дюшатле стреляет, я падаю…

— Простите, Эвар, можно дальше пропустить? Вы можете посмотреть, что с вами происходило после ранения, но так ли это необходимо?

Меня сотрясает озноб. Это из-за ранения, операции или того, что мне сейчас показывает Жюли?

— Д-да… пропустите… Вообще не надо, т-так расскажите…

Что со мной? Я ведь всегда интересовался разоблачением мистификаций. Но на сей раз у меня ощущение, что это не мистификация. Мне показывают то, что было на самом деле? Откуда они узнали — от Дюшатле, секундантов? Как это делают? Ничего не понимаю… Сдаюсь…

— Эвар, я, конечно, могу вам рассказать обо всём, но мне бы хотелось, чтобы вы догадались сами. Вы можете, я знаю. Попробуйте! Пожалуйста!

Жюли смотрит умоляюще. Я пытаюсь взять себя в руки. Мистификация… тогда почему её прервали в самом начале? Мистификаторы обычно стараются раздавить психику жертвы, чтобы она потом на всё соглашалась. А если это не мистификация, то что? Моя рана… Я был уверен, что она смертельна… И вот она почти не ощущается. Эта странная больница, такая богатая — а лечит бесплатно… Провинциальное произношение Жюли… Или — провинциальность ни при чём? То, что мне сейчас показали… Я схожу с ума…

— Жюли, скажите, какое сегодня число?

3.

Эвар

За окнами уже темнеет. Как долго продолжался наш разговор с Жюли! Впрочем, не без перерывов — врачи приходили, осматривали меня, затем мы с Жюли ходили обедать, выяснилось, что мне почти ничего нельзя пока есть, а потом… Голова кружится, всего не вспомнить. Однако самое главное никогда не забуду: я не в тысяча восемьсот тридцать втором году. И вообще не в девятнадцатом веке. Сейчас две тысячи пятьсот тридцатый год… Невероятно! Они создали аппарат, который позволяет проходить сквозь время! Да и через пространство тоже — и вот я не в Париже, а на берегу далёкой южноамериканской реки Амазонки. При этом погоду они установили в моей палате такую же, как летом в Париже…

Однако не это главное. Самое главное — то, как они используют своё могущество. Они спасают людей! Тех, которые погибли безвинно в разные времена… Заменяют их в прошлом на какие-то матрицы, а самих людей забирают сюда, лечат, помогают найти себя в новом мире. Они называют эту программу Эксодус, что значит «исход»… И первой, кого спасли в рамках этого проекта, была Жанна Дарк! Вот здорово! Я так хотел всегда, чтобы она осталась жива, не погибла на костре инквизиции в средневековом Руане! М-да, неудобно перед ними — не такой уж я невинный: дуэлянт, мог убить Дюшатле — и убил бы его, если бы мой пистолет оказался заряжен. Как жаль — Дюшатле давно нет в живых, и умер он с мыслью, что застрелил меня. Глупая, бессмысленная наша дуэль… Я, математик, участвовал в этой глупости! Как стыдно думать об этом сейчас, семь веков спустя… Впрочем, не стыдиться надо, а за ум браться. Мне уже двадцать лет, а чем я занимался до сих пор? Попойки с друзьями-студентами, политические беспорядки, драки… Зачем? Кому всё это нужно сейчас? Во Франции давно нет королей, да и её самой в прежнем виде нет тоже. Зато есть галактическая держава Галлия, но она далеко, среди звёзд, а не на Земле — как, впрочем, и другие государства, которые мне известны. Туда не добраться без того корабля, который способен быстрее света летать среди звёзд.

Приятно: Жюли сказала, что мои работы по алгебре пригодились человечеству. Их даже преподают! Правда, не совсем так, как я писал. Мне предстоит учиться всему, что известно сейчас — вот и узнаю, где использованы мои труды. Приятно, что не с пустым багажом я прибыл в этот двадцать шестой век, не только драки и скандалы за душой…

Какие они тут все высокие, стройные и длинноногие! Жюли — удивительная красавица… Я в неё влюбился? С первого взгляда? И Стефани забыта? Чего же стоило моё чувство к ней, если я так легко переключаюсь на другую женщину? Зачем я дрался на дуэли, рисковал своей жизнью и Дюшатле?

4.

Жюли

О, о! Вот это да! Если бы когда-то давно мне сказали, с кем я буду разговаривать, чьей адаптацией заниматься — не поверила бы! Какой славный парнишка! И не скажешь, что знаменитость: маленький такой, улыбчивый, застенчивый, только глаза очень живые и умные. Вот интересно — чем он будет у нас заниматься, когда пройдёт адаптацию? Математикой, наверное, ему же это ближе. Какие открытия он сделает — уму непостижимо!

Кстати, об адаптации: я забыла ему сказать про ностальгическую ломку. Правда, до этого кошмара ещё месяца три, но упускать её начало нельзя, слишком опасно. Интересно, что ему будет мерещиться? Наверное, Франция девятнадцатого века. Все же видят себя в прошлом, и обычно это заканчивается благополучно. А может, он придумает какой-нибудь свой способ победы над наваждениями? Всё равно, я должна проследить.

Всё-таки не смог он без подсказки определить, что находится в нашем времени, а не в своём. Хотя, наверное, я слишком много от него ожидала. Ведь тогда, в его эпоху, никто даже не думал про машину времени, понятия такого не было. К тому же Эвар не физик.

Хм, а ведь он хотел бы за мной поухаживать. Сегодня уже пытался, только у него не очень-то получалось из-за слабости. Я ему нравлюсь… Для его адаптации это очень хорошо, но что потом? Ни к чему мне любовная интрижка со спасенным, каким бы гением он ни был. Я ведь старше его на шесть лет, а главное — собираюсь замуж за Яна. Надеюсь, до дуэли между ними не дойдёт? Я же не Стефани. Просто нужно выбрать подходящий момент, наверное, после преодоления Эваром ностальгической ломки, и деликатно объяснить, что отношусь я к нему очень хорошо, но излишних иллюзий у него быть не должно. В конце концов, здесь немало красивых девушек, и среди них его современницы-француженки.

5.

Эвар

Сегодня, сейчас мой первый урок в новом мире. История. Наверное, самый нужный предмет для тех, кто прибыл из прошлого. В нашей учебной группе восемь человек: трое парней, считая со мной, и пять девушек. Только одного парня я видел раньше, и то мельком, в спортивном зале. Может, попробовать познакомиться прямо сейчас? Здесь это принято? А какая разница, ведь эти ребята такие же пришельцы, как я. Но ведь, наверное, не все они говорят по-французски? Ладно, попробую:

— Привет, друзья! Вы случайно не говорите по-французски? Не против того, чтобы познакомиться? Я — Эвар, прибыл из Парижа, тысяча восемьсот тридцать второго года!

Все сразу оборачиваются ко мне, улыбаются:

— Привет, Эвар! А я — Жозеф из Страсбурга, тысяча девятьсот сороковой!

— Очень приятно, Эвар! Я — Мари из Парижа, тысяча семьсот девяносто третий!

Ух ты, оказывается, все говорят по-французски! Ну да, так и должно быть: вся группа франко-говорящая, и преподаватели наверняка тоже, иначе на каком языке нас будут учить? А Мари… судя по году, из которого она забрана, её должны были казнить на гильотине? Красивая девушка, жаль было бы.

— Эвар, а с тобой что приключилось?

Прежде чем я успеваю ответить Жозефу, моего собеседника тыкают в бок локтем, и я слышу, как ему громко шепчут:

— Об этом спрашивать неприлично!

Что же в этом неприличного? Мне нетрудно ответить:

— Я на дуэли дрался!

Жозеф в изумлении раскрывает рот:

— Ой, Эвар… Это имя у тебя сокращённое, да? А полное случайно не…

Прежде чем я успеваю ответить, в комнату входит седоватый преподаватель, и мы все умолкаем, рассаживаемся по местам, внимательно смотрим на него.

— Добрый день, дамы и господа! Меня зовут Давид, я буду вести у вас историю, географию, физику и некоторые языки. Сегодня у нас история Древнего Египта. Допускаю, что некоторые из вас учили её, и всё же попрошу внимания. Занятие мы начнём с того, что научимся пользоваться мнемофонами. Нажмите кнопку на столе, прямо перед вами…

Где эта кнопка? А, вот. Нажимаю… и стол раскрывается, из него вылезает какая-то штуковина, напоминающая средневековый шлем, только очень тонкая и лёгкая, из того материала, который здесь называют «пластик».

— Наденьте шлем!

— Простите, сударь, а что такое мнемофон, зачем он?

— Этот прибор позволит вам получать информацию непосредственно в виде мысли, минуя языковое выражение. Так намного быстрее и надёжнее.

Немного непонятно, но звучит многообещающе. Надеваю шлем. Теперь что?

Вот и заканчивается наш первый учебный день. Только что мы сняли мнемофоны, через несколько минут пойдём домой, то есть в свои комнаты — но ведь это и есть теперь наш дом.

Надо же, сколько всего я сегодня узнал! История Древнего Египта, география Южной Америки, основы биологии… А ещё мы начали учить английский, немецкий и русский языки. Никогда бы не подумал, что за один день сумею освоить столько всего нового. Но, кажется, действительно — выучил. Только голова какая-то ватная и кружится.

Наш преподаватель Давид улыбается:

— Всё в порядке? Вопросы есть?

Вопросы у меня есть? Нет, кажется, всё понял. Впрочем, наверное, потом появятся.

— Домашнее задание будет?

— Никаких домашних заданий. Идите к себе, отдыхайте, завтра снова будем учиться.

— Тоже история, да? Какой страны?

— Древнего Китая.

— А можно вопрос не по пройденному материалу? — спрашивает Мари. — Что такое Мир Сестёр?

Давид чуть вздрагивает, с удивлением смотрит на девушку:

— Мари, откуда вы знаете про Мир Сестёр?

— Я была вчера на Центральной площади и видела памятник. Очень красивый!

Давид кивает, становится задумчив:

— Мир Сестёр — это, как бы сказать… Нечто вроде мифа, легенды. В конце двадцать первого века, когда Эксодус ещё был межправительственной программой, на несколько лет его возглавила госпожа Жанна Миллер, урождённая Старк-Рабинович…

— А, это внучка Бориса Рабиновича, создателя машины времени?!

— Да, его внучка. То был трудный период, многие правительства закрывали программу Эксодус, происходили погромы, была даже угроза репрессий в отношении спасённых людей. И вдруг противники Спасения изменили свою позицию, причём все одновременно, и в течение нескольких лет всё было в порядке, пока сами спасённые… Впрочем, об этом мы поговорим подробно на одном из занятий, которое будет посвящено истории Эксодус. Так вот: именно в те годы появилась легенда, что якобы Жанна Миллер связана с какими-то таинственными Сёстрами, которые защищают Эксодус. Чуть позже, во время празднования столетия Спасения, поставили памятник Миру Сестёр. Но давайте больше не будем отвлекаться на эту тему, хорошо? Мир Сестёр — это всего лишь красивая легенда, а нам с вами предстоит изучить много всего о том реальном мире, в котором мы живём сегодня.

Вернулся к себе, чтобы отдохнуть после первого дня занятий — и ни о чём не могу думать, кроме Жюли. Закрываю глаза — и вот она, только руку протянуть… Дотронуться, обнять, покрыть поцелуями… Жюли, как ты прекрасна! Ты лучше всех! Я люблю тебя! Нет, открою глаза, не то сойду с ума. Что со мной? Ведь я всегда гордился тем, что владею своими чувствами. Или напрасно гордился? Ведь дрался на дуэли из-за женщины, которую сам же называл пустой кокеткой. Из-за Жюли я бы пошёл драться на дуэли? Даже не знаю. Наверное, да, хотя ей бы это, конечно, не понравилось. А Стефани нравилось. Так что, я готов наброситься на любую красивую женщину, которую только увижу? Нет, всё же не так. Ведь и Мари хороша собой, мне приятно говорить с ней, меня радует её спасение, а вот расстались мы с ней после уроков — и никакой тоски не чувствую. И вообще, здесь много красивых женщин, пожалуй, все красивы, а для меня существуешь только ты, Жюли. Почему так? Только оттого, что именно тебя я увидел, когда пришёл в себя после операции?

Что мне делать? Сказать ей о своих чувствах, попробовать добиться взаимности? Да кто я такой, чтобы претендовать на неё? Всего лишь один из множества спасённых, которых она курирует. Что ей предложу? Я ведь ничего не знаю и не умею из того, что здесь требуется. Значит, сначала нужно добиться успеха, показать себе и ей, что я чего-то стою по их меркам, и вот тогда — однажды признаться, рассказать ей обо всём, и будь что будет. А до тех пор — держать себя в руках, учиться как следует и работать.

Жюли… я люблю тебя… Не могу без тебя…

6.

Жюли

Как мне быть с Эваром? Во время наших встреч он так смотрит… И ведь я ему бросила вскользь, сколько мне лет, а он всё равно… Сказать ему про Яна прямо сейчас или позже? Хорошо, если дело подождёт до конца ностальгической ломки, а вдруг нет? Как мне быть тогда? Не хочется травмировать парнишку отповедью, но и морочить ему голову нехорошо. Как же мне поступить? Делать пока вид, что я не замечаю его взгляды? Ничего лучше в голову не приходит.

— Добрый день, Жюли! К тебе можно?

А, вот и он. Спокойствие, Жюли: Эвар пришёл к тебе за консультацией и помощью — ты обязана ответить на его вопросы. Вот и всё. Рамок приличия он не переходит, и ты веди себя соответственно.

— Добрый день, Эвар. Как твои дела?

Он входит в комнату и садится передо мной. Как послушный ученик, кладёт руки на колени, но его взгляд… Сделаю вид, что ничего не замечаю.

— Спасибо, Жюли, всё хорошо. Раны совсем уже не чувствую.

— Как твоя учёба?

Он смущённо улыбается:

— Заканчиваем изучение истории древнего мира, сейчас проходим Израиль и Иудею. По географии вчера был северо-восток Азии…

Вот, отлично, пусть он говорит об истории и географии, других науках, о чём угодно, что с ним происходит.

— Хорошо, Эвар. У вас проводятся экскурсии?

— Ты имеешь в виду — экскурсии в прошлое? Да, после того, как мы проходим историю той или иной страны, у нас экскурсия туда. Вчера мы побывали в Афинах и Спарте периода Пелопонесской войны.

— И как тебе?

Эвар пожимает плечами:

— Затрудняюсь ответить. Конечно, всё интересно, но как-то похоже одно на другое. Словно люди разных времён и народов жили по единому шаблону, думали одинаково, даже воевали за одно и то же. И при этом были убеждены, что они-то исключительные, самые-самые.

— А как твой сон? Ничто не беспокоит?

Зачем я говорю про сон? Вдруг он поймёт это неправильно…

— Спасибо, Жюли, всё хорошо. Ты имеешь в виду те самые наваждения? Нет, пока ничего такого.

— Очень хорошо, Эвар, — киваю в ответ. — Очень хорошо.

— Жюли, у меня такой вопрос. Возможно, нам позже об этом расскажут, но мне бы хотелось разобраться сейчас. Почему государства покинули Землю? Здесь же так хорошо!

О, да, отличный вопрос!

— Эвар, я отвечу тебе, но сначала спрошу сама. Тебе никогда не приходилось бывать в такой ситуации, когда вокруг всё вроде хорошо и благополучно, а тебе самому неприятно и тревожно?

— Да, конечно, — кивает он. — И не раз.

— И ты предпочитал покидать такие места, как бы там ни было хорошо другим?

— Да, верно, — он смотрит на меня с уважением.

— А теперь представь, что ты утратил способность ощущать хорошее, исходящее от того, что тебе неприятно. Разве оно не покажется тебе отвратительным?

Эвар вздыхает:

— Да, наверное, так. Ты хочешь сказать, что большинству людей Земля вдруг надоела, показалась отвратительной? И поэтому они отправились в трудный и опасный путь к далёким звёздам?

— Примерно так и было, Эвар.

Он делает резкий жест:

— Не понимаю! Почему? Неужели все сошли с ума?

— Ты считаешь, это невозможно?

— Не знаю. Не понимаю такого. Почему?

— Видишь ли, Эвар, некоторое время назад, когда люди уже научились летать среди звёзд, начали происходить странные вещи. Изменились некоторые законы нашего мира — этот феномен был назван «нагуали». Большинство людей не смогли это принять и покинули Землю.

— Зачем же они так поступили? Разве законы изменились только на Земле?

— Нет, конечно, везде. Но многим казалось, что это только здесь: ведь там, где всё незнакомо, и изменения незаметны, не с чем сравнить. А родная планета, на которой происходят неожиданные, непредсказуемые изменения, начинает казаться предательницей, и это отталкивает.

Он кивает:

— Да, наверное, это действительно так. Но ты сказала — они утратили способность ощущать хорошее, исходящее от Земли? Или я неправильно понял тебя?

— Нет, правильно, я имела в виду именно это. Одна из особенностей нагуалей состоит в том, что они чрезвычайно усиливают фактор воображения, субъективного восприятия. Более того: то негативное, что кажется человеку, приобретает объективный характер. Если человеку неприятна Земля, то он видит в ней пустыню, разруху, безжизненность. Отчасти это верно, ведь на нашей планете существуют безжизненные пустыни, и их не так мало, но заметь, Эвар: именно они становятся определяющими в восприятии многих людей!

— Погоди, Жюли. Если, к примеру, человеку мерещится чудовище…

— То оно действительно появится — сначала только для него. А если он сумеет убедить и других, что это чудовище существует, то оно появится на самом деле. Так действуют нагуали.

— Но почему вы, живущие в Мире Спасения, видите Землю другой? Разве на вас нагуали не действуют?

— Действуют, но мы привыкли к изменениям, они даже становятся необходимы нам. Вот ты отправляешься на экскурсию в Древнюю Спарту и спокойно относишься к тому, что там всё не так, как у нас. Если здесь произойдут какие-то изменения, ты и их воспримешь спокойно, хладнокровно. И, быть может, нагуали превратятся однажды из врага, ночного кошмара в средство совершенствования мира, который тебя окружает.

Эвар качает головой:

— Невероятно! Фантазия становится реальностью?!

— Что же тут невероятного? Оглянись на историю: так было всегда. Прежде чем сделать что-то, разумный человек продумывает, к чему приведут его поступки. После этого он собственным трудом воплощает свою фантазию, и мир изменяется! Только теперь это стало намного легче делать, но и ответственнее: ведь наша фантазия нередко порождает чудовищ, а нагуали придают им плоть и силу.

— А вы не пытались связаться с государствами, объяснить им всё это?

— Конечно, пытались, Эвар. Но разве легко переубедить человека? Эвар, ведь ты математик. Ты имел дело с умными, знающими людьми. Зачастую ты бывал прав, а они — нет. Скольких тебе удалось убедить?

— Что же вам отвечают государства?

— С нами вообще не разговаривают. Каждый год кто-нибудь из нас отправляется к звёздам, надеясь на сей раз всё изменить — и исчезает. Что происходит с этим человеком, мы не знаем. Жив ли он? Не объявлен ли умалишённым? Почему не может или не хочет связаться с нами?

Эвар шумно вздыхает:

— Как обидно! Столетия прошли — а люди не изменились…

— Ты прав, Эвар. Однако не стоит отчаиваться. Ты видишь — мы научились исправлять свершившееся зло. Согласись, это не так мало.

7.

Эвар

Бум! Бум!

— Вы слышали? — возбуждённо обратилась к прохожим какая-то торговка зеленью. — Это пушки стреляют! Национальная Гвардия!

— Стреляют в народ! Мерзавцы! — возбуждённо закричал кто-то рядом с Эваром.

— Позавчера они распустили Палату Представителей, лишили нас права избирать, заткнули рот, а сегодня расстреливают! Канальи!

— Долой Бурбонов! Да здравствует Франция!

— Да здравствует Республика!

— Слава Бонапарту!

Вокруг поднялся невообразимый шум, заглушающий далёкие выстрелы орудий. Один из студентов начал выковыривать камни из булыжной мостовой, другие остановили чью-то телегу и принялись ломать её.

— Что вы делаете? — запричитал владелец телеги. — Вы разоряете меня!

— Не плачь, папаша! Или сегодня мы победим, или завтра Бурбоны гильотинируют нас всех! И тебя тоже!

— Строим баррикаду! Тащите сюда всё что попало!

— Ура! Даёшь баррикады! Долой Бурбонов!

Эвар и не заметил, как оказался посреди толпы, сооружающей баррикаду поперёк улицы. Стоял невыносимый галдёж, каждый что-то кричал или напевал, никто не слушал других. Мостовая была уже разобрана, камни сложены перед ближайшими домами — чтобы легче пустить булыжники в дело. Баррикада, на сооружение которой пошли три телеги, две выломанные двери, несколько вёдер и какой-то старый экипаж, росла, словно тесто на дрожжах. Вскоре появился немолодой господин с шарфом, на котором виднелась наполеоновская символика, и с охотничьим ружьём в руках. Шум сразу стих.

— Молодые люди, камнями много не навоюете! — веско произнёс бонапартист. — Раздобудьте ружья!

— Может, солдаты перейдут на нашу сторону? — выразил кто-то робкую надежду.

— Зачем им это — чтобы их расстреляли? На себя надейся, Малыш Папье!

Бум! Бум!

На этот раз пушки стреляли гораздо ближе. Мятежная толпа заволновалась:

— Это на Монмартре!

— Они приближаются! Вот-вот будут здесь!

— Угостим их булыжниками!

— Камни против пуль и ядер? Глупец! Эх, раздобыть бы ружья…

Эвар с изумлением узнал свой собственный голос. Но ведь он ничего не говорил! Просто стоял у входа в какой-то дом и смотрел…

В конце улицы послышалось цоканье подкованных копыт. Толпа заволновалась:

— Они уже здесь! Сейчас нападут!

— Ну, держись… Такое начнётся…

— Главное — не трусить! — взлетел над толпой голос Эвара. — Если сдадимся — погибнем!

— Да-да, лучше смерть, чем позор! — поддержала его какая-то пьяная проститутка в неряшливо надетом красном платье. — Долой Бурбонов! Слава Императору!

Однако в следующее мгновение все стихли, потому что цоканье копыт приблизилось и из-за поворота улицы появились кавалеристы.

— А ну — разойтись немедленно! — высокомерно скомандовал какой-то усатый лейтенант. — Считаю до пяти! Кто не уйдёт, будет расстрелян на месте! Раз…

Толпа заволновалась. Один из студентов, оказавшийся позади других, украдкой сдвигался к ближайшему дому, явно намереваясь удрать, но так, чтобы другие это не сразу заметили.

— Два!

Из толпы донеслось женское рыдание. Проститутка-бонапартистка неожиданно пролезла между баррикадой и стеной дома и нетвёрдой походкой зашагала к офицеру.

— Три… — произнёс было лейтенант и растерянно уставился на пьяную женщину.

— Ну, чего замолчал? — обратилась та к нему. — Расстреливать хочешь? На, расстреливай меня! Я безоружна и не смогу сопротивляться! Покажи, какой ты герой!

— Уходите отсюда… — неожиданно тихо заговорил он. — Пожалуйста…

Солдаты удивлённо посматривали на своего командира. Внезапно раздалась какая-то команда — Эвар не расслышал её — и конники подались в стороны, к стенам домов. Между ними неспешно промаршировали пехотинцы со штыками наперевес. Неожиданно что-то произошло, пехотинцы вслед за конниками отошли к домам, и защитники баррикады увидели пушку.

— Господа! — умоляющим голосом снова заговорил лейтенант. — Разойдитесь, пожалуйста! У нас приказ! Мы должны расстрелять всякого, кто будет сопротивляться!

— Эх, ты, молокосос! — неожиданно отозвался с баррикады мужчина с ружьём. — Да я под Лейпцигом дрался! При Ватерлоо! Хочешь меня прикончить? Ну, давай, сделай то, что не получилось у швабов и англичан! Только сам я отсюда не уйду, не надейся!

Послышалась негромкая команда, и пушка выстрелила. Ядро перелетело над защитниками баррикады и упало где-то в конце улицы, повредив стену одного из домов. Женщины в толпе заголосили.

— Женщины пусть уйдут! — крикнул Эвар. — Это дело мужчин!

— Молчи, ребёнок! — снисходительно отозвалась пьяная. — Я лучше знаю, какое моё дело!

Снова команда, пушечный выстрел — и следующее ядро попало в стену ближайшего дома, осыпав каменными обломками мятежников. Все замолчали, залегли, вжимаясь в землю. Вот-вот ядра полетят в баррикаду, и тогда конец…

Короткая команда — и пехотинцы, угрожающе размахивая штыками, бросились к баррикаде. Однако в тот же миг на них обрушились камни. Кто-то выстрелил, один из солдат упал, другие отбежали под защиту ближайших выступов домов. Наступила тишина.

— Солдаты, не стреляйте в народ! — заговорила вдруг проститутка. — Вы же наши дети, братья!

Выстрел из гущи пехотинцев — и женщина рухнула, заливая кровью мостовую. Тотчас среди солдат послышался ропот.

— Что ты наделал, свинья?! — крикнул кто-то и опустил приклад на голову соседа. — Как ты посмел стрелять в женщину?

— Люди, не бросайте камни! Не стреляйте! Мы с вами! — внезапно закричали те из солдат, которые прятались у стен домов. Раздался стук подошв солдатских сапог по булыжникам — и десять вооружённых людей в форме перелезли через баррикаду, присоединились к повстанцам. Кто-то запел «Марсельезу». Один из пехотинцев, стоявших возле пушки, замахал белым платком:

— Граждане, мы с вами! Да здравствует Франция!

Защитники баррикады в растерянности поднимались с мостовой, смотрели на солдат, которые пришли сюда убивать — и вдруг присоединились к восстанию.

— Не сердись на меня! — виновато обратился один из перебежчиков к Эвару. — Нам дали приказ. Но стрелять в безоружных женщин способно только дерьмо. Не я.

Эвар протиснулся вдоль стены дома и подошёл к погибшей женщине. Земля вокруг неё была залита кровью.

— Прощай, сестра! — заговорил Эвар. — Нашей сегодняшней победы цена — твоя кровь!

Внезапно дыхание спёрло, ноги подкосились, слёзы подступили к глазам, и он зарыдал над мёртвым телом…

— Не плачь, Эвар! — послышался вдруг знакомый голос. — Это всего лишь сон! Печальный, обидный сон о вашей горькой победе.

Перед Эваром стояла Жюли, она грустно улыбалась.

— Жюли… Ты здесь…

— Да, Эвар. Я пришла в твой сон, чтобы ты не плакал, мой мальчик. Вспомни: всё это в прошлом. Давно уже нет Полиньяка, Луи-Филиппа, Тьера. Но твоя жизнь продолжается — помни об этом! Ты нужен людям сегодня!

Очертания баррикады расплывались… Булыжная мостовая превращалась в цветущий луг… Толпа расходилась по лугу вместе с солдатами, которые вдевали цветы в кокарды…

— Ощути, как прекрасен аромат луговых цветов, Эвар! Скоро утро, новый день! Тебе предстоит немало работы! Вдохни полной грудью!

Что это было — сон? Да, конечно. Та самая ностальгическая ломка, о которой меня предупреждала Жюли. Восстание, баррикады, выстрелы пушек — всё это давно в прошлом, а вокруг меня — Мир Спасения, который теперь стал моей жизнью. Жюли… Ты пришла в мой сон, чтобы успокоить меня, унять слёзы былой горечи… Я люблю тебя…