Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

Франсин Хирш, 2020

Международный военный трибунал (МВТ), или Нюрнбергский процесс, организованный союзническими державами-победителями сразу после Второй мировой войны, был призван привлечь нацистов к ответственности за их преступления и восстановить чувство справедливости в мире, опустошенном насилием. И хотя роль, которую Советский Союз сыграл в организации этого судебного процесса, является основной, она зачастую упускается в современных описаниях. Как показывает Франсин Хирш, без участия СССР Нюрнберг никогда бы не состоялся: именно советские юристы разработали правовую основу, рассматривающую войну как международное преступление, что дало судебному процессу правовую основу. Однако попытки Сталина управлять дистанционно ходом процесса ломали планы советской стороны, американская сторона навязывала свою стратегию обвинения, а сторона нацистской защиты открыто поднимала на заседаниях Трибунала вопрос о причастности СССР к преступлениям против мира. Когда же отношения между четырьмя странами-союзницами окончательно испортились, Нюрнберг превратился из символа справедливости в ранний фронт холодной войны. Книга предлагает читателю занять место в первом ряду в зале суда Нюрнберга, а также заглянуть за кулисы, где его организаторы делились секретами, намечали стратегии и заключали союзы. Франсин Хирш – профессор истории в Висконсинском университете в Мэдисоне, США.

Часть I. Дорога в Нюрнберг

Глава 1

Когда война стала преступлением

Идея судить нацистских вождей международным трибуналом оформилась в СССР в самые мрачные дни немецкой оккупации. Красная армия остановила немецкое наступление на Москву в январе 1942 года. «Под могучими ударами Красной армии немецкие войска, откатываясь на запад, несут огромные потери в людях и технике», — объявил Сталин в одной речи месяцем позже^[31]. Блеснул луч надежды, но реальность была сурова. С начала немецкого вторжения в июне 1941 года военные части вермахта продвинулись вглубь Советского Союза почти на тысячу километров, опустошив его самые промышленно развитые и плодородные области. Москва не была взята, но немцы оккупировали Киев и большую часть Крыма и осадили Ленинград. На самой Москве остались шрамы от немецких бомбардировок. Немецкие войска несли значительные человеческие потери, но жертв с советской стороны было намного, намного больше. За первые восемь месяцев войны в сражениях погибло более двух с половиной миллионов советских солдат, еще три миллиона попали в плен. Каждый убитый немецкий солдат обходился в двадцать жизней советских воинов^[32].

В следующие месяцы 1942 года Красная армия наступлениями и контрнаступлениями продвигалась на юг по России и Украине, и солдаты своими глазами видели ущерб, причиненный нацистами. Большинство советских солдат и военных корреспондентов примерно представляли себе, что увидят, — нарком иностранных дел Молотов с ноября 1941 года публиковал свидетельства немецких зверств, — но даже самые закаленные не могли вообразить масштаба разрушений. Целые городские кварталы были обращены в прах и пепел, трупы лежали штабелями. В некоторых городах красноармейцы обнаруживали эшафоты, с которых все еще свисали тела. Один солдат написал домой в феврале 1942 года: что бы ни «писали в газетах» о немецкой оккупации, на самом деле все «гораздо хуже». Беженцы и немногие выжившие рассказывали о пытках, изнасилованиях, изувечениях и массовых убийствах^[33].

Молотов продолжал публиковать свидетельства этих преступлений в СССР и за границей, подчеркивая их предумышленность и полное презрение захватчиков к международному праву. В своей «Третьей ноте о немецких зверствах» (апрель 1942 года) он ссылался на документы, захваченные в штабах разбитых немецких частей. Эти документы доказывали, что действия немцев — в том числе сожжения деревень и массовые убийства мирных жителей — являются частью плана, разработанного нацистским правительством. Молотов обещал, что германские вожди и их приспешники не уйдут от наказания^[34]. Он решил централизовать сбор документов обо всех без исключения злодеяниях, совершенных на территории СССР в отношении его народов. Нацисты должны были ответить за все^[35].

Весной 1942 года не только победа, но и дальнейшее существование СССР еще оставались под вопросом. Но советское правительство уже занялось вопросами военных преступлений, репараций и международного права, принципиально важных для послевоенного будущего. Центральную роль в этом деле играл Андрей Вышинский, в прошлом — обвинитель на Московских процессах 1936–1938 годов, а ныне заместитель наркома иностранных дел Молотова^[36]. До недавнего времени Вышинский работал директором Института права Академии наук СССР. Весной 1942 года Молотов поставил его во главе специальной комиссии, которая должна была оценить вопрос компенсации военного ущерба «с международно-правовой точки зрения». Вышинский поручил экспертам по международному праву из Института права изучить, как решался вопрос о репарациях по прежним мирным договорам, в частности по Версальскому договору после Первой мировой войны^[37]. Институт взялся за работу. Ею руководил Арон Трайнин, чья карьера и прежде была переплетена с карьерой Вышинского.

* * *

Вышинский и Трайнин сообща выработали советский подход к послевоенному правосудию. К 1942 году они хорошо знали друг друга. Оба родились в 1883 году с интервалом в несколько месяцев, обоих увлекли революционные течения того времени. Оба происходили из национальных меньшинств, преследуемых при царском режиме. Оба приняли большевистскую революцию и новую советскую идентичность. Оба оставили свой след в области права — но совершенно по-разному. Их пути сошлись в 1930-х годах.

Вышинский был обязан своей карьерой удаче и почти сверхъестественной чуткостью к веяниям времени. Он родился в Одессе в польской католической семье и вместе с родителями переехал в портовый город Баку. В юности он участвовал в подпольных марксистских кружках и стал известен в связи с убийствами агентов полиции. В 1908 году был арестован за организацию рабочей боевой дружины и провел четыре месяца в переполненной тюремной камере в Баку, где обсуждал теоретические вопросы революции с другим молодым заключенным, Иосифом Сталиным. После освобождения он продолжил образование и в 1913 году окончил юридический факультет Киевского университета. Вышинский и Сталин снова встретились в 1917 году, после Октябрьской революции; тремя годами позже по настоянию Сталина Вышинский вступил в партию большевиков. Он делал карьеру в партии, занимая разные должности, но особенно отличился в роли государственного обвинителя. С 1921 года преподавал право в Московском государственном университете, в 1925-м стал ректором университета и возглавил кампанию по очистке его от «политически ненадежных» преподавателей и студентов^[38].

Ил. 3. В. Д. Соколовский (справа) и А. Я. Вышинский (слева) присутствуют при подписании Г. К. Жуковым акта о капитуляции Германии. 8 мая 1945 года. Источник: Bundesarchiv, Bild 183-R83900/Wikimedia Commons, CC-BY-SA 3.0

Сталин восхищался беспощадностью Вышинского и в 1928 году сделал его судьей в первом большом советском показательном процессе. Пятьдесят три инженера из города Шахты в Ростовской области были обвинены в участии в преступной организации, которая якобы занималась в сговоре с иностранцами саботажем в советской угольной промышленности. Шесть недель Вышинский председательствовал в суде в московском Доме Союзов. Его холодная логика впечатляла иностранных журналистов и прочих наблюдателей. Все обвиняемые, кроме четырех, были осуждены; пятеро казнены^[39]. Через два года Вышинский председательствовал в суде над Промпартией. Восемь видных экономистов и ученых были обвинены в сговоре с Францией с целью свержения советского правительства; все были осуждены. Вскоре Сталин назначил Вышинского заместителем прокурора СССР и заместителем наркома юстиции РСФСР^[40].

Вышинский завоевал уважение Сталина своей способностью устроить показательный процесс и повернуть закон в любом нужном направлении. После прихода Гитлера к власти в 1933 году карьера Вышинского пошла вверх. В середине 1930-х годов в СССР родился интернационализм нового типа: советские вожди искали союзников против растущей нацистской угрозы. В эти годы рухнули карьеры марксистских теоретиков права, таких как Евгений Пашуканис (первый директор Института права), усматривавших в международном праве не более чем прикрытие империалистических устремлений капиталистических государств^[41]. Подход Вышинского был более прагматичным: он рассматривал международное право как набор норм, регулирующих отношения между государствами; Советское государство могло бы использовать его для усиления и распространения своей власти^[42].

* * *

Трайнин родился в еврейской купеческой семье в провинциальном городе Витебске и получил юридическое образование в Московском университете. Студентом он тоже пробовал себя в революционном движении. Подобно Вышинскому он некоторое время провел в тюрьме за свою политическую деятельность. Трайнин окончил юридический факультет Московского университета в 1909 году, а перед Первой мировой войной занимался криминологией и работал мировым судьей, критикуя царский режим и призывая к реформам. В 1910 и 1913 годах он жил в Германии, где изучал сравнительное правоведение^[43]. После 1917 года он служил советской власти, но не вступил в ряды большевистской партии. Он был в числе той малой группы криминологов, которые применяли социологические подходы к праву. В 1919 году Трайнин вернулся в Московский университет, где позже и встретил Вышинского. После возвращения в Москву Трайнин занимался разработкой уголовного кодекса. В 1921 году получил профессорское звание, а в 1925 году стал старшим научным сотрудником в новосозданном Государственном институте по изучению преступника и преступности при НКВД^[44]. В этом же году Трайнин приехал в Берлин для изучения новшеств в немецком уголовном праве. Вернувшись после этой поездки в СССР, опубликовал работу «Кризис науки уголовного права» о политизации права в веймарской Германии. К началу 1930-х годов он приобрел репутацию острого юридического ума и занял должность в Институте права Академии наук СССР.

Вышинский держал на примете талантливых людей и взял Трайнина под крыло. После вступления СССР в Лигу Наций в 1934 году Трайнин сообща с Вышинским занялся выработкой советского подхода к международному праву. Он стал изучать международно-правовые проекты, разработанные после Первой мировой войны. Его работа 1935 года «Уголовная интервенция» стала первым исследованием в этой сфере. Трайнин утверждал, что движение за унификацию международного права в 1920-х и начале 1930-х годов провалилось потому, что Лига Наций направила все свои усилия на попытки остановить коммунистическую экспансию и игнорировала единственную реальную, по его мнению, проблему: как предотвратить «агрессивную войну». Трайнин критиковал за эту недальновидность нескольких правоведов, в том числе варшавского юриста Рафала Лемкина и его румынского коллегу Веспасиана Пеллу. Трайнин называл «военную агрессию» «огромным, неизмеримым по последствиям злом, грозящим смертью и разорением миллионам трудящихся», и провозглашал, что СССР готов играть активную роль в «борьбе за мир»^[45].

Трайнин развил свою критику международного права в работе «Защита мира и уголовный закон», опубликованной в 1937 году (в разгар сталинского Большого террора). Он снова раскритиковал Лигу Наций за то, что она принимала как должное легальность войны. Он признавал, что пакт Бриана — Келлога от 1928 года, амбициозный многосторонний мирный договор, подписанный Советским Союзом и шестьюдесятью одной страной, был важным шагом вперед. Но этого было мало. Подписанты отказались считать войну «инструментом национальной политики», но не дотянули до того, чтобы признать ведение войны наказуемым правонарушением. Трайнин отметил, что в действующем международном праве «порой недозволенная охота за зайцами карается строже, чем организация военного истребления людей». Он призвал создать международный уголовный трибунал для суда над «лицами, нарушающими мир»^[46].

Вышинский приложил руку к этой книге в качестве редактора и написал к ней предисловие, где предложил подвести все акты посягательства на мир под действие новой международной уголовно-правовой конвенции^[47]. Это смелое предложение было продиктовано растущей угрозой со стороны Германии и Японии, которые только что подписали Антикоминтерновский пакт, открыто направленный против СССР.

Благодаря гитлеровской Германии публикация трудов Трайнина оказалась своевременной, но без влияния Вышинского она бы не состоялась. В 1935 году Вышинский стал прокурором СССР и служил правой рукой Сталина в его кампании против так называемых «врагов народа». В качестве обвинителя на трех Московских процессах (в августе 1936-го, январе 1937-го и марте 1938 года) Вышинский набрасывал обвинительные заключения еще до передачи в суд сфабрикованных уголовных дел. В этих показательных процессах он применял язык международного права, разработанный в том числе и в работах Трайнина, требуя казни подсудимых как «террористов» на службе у враждебных иностранных государств. Сплетая паутину виновности при помощи концепции «соучастия», Вышинский обвинял подсудимых в участии в «заговоре» с целью свержения советского режима. Так сталинская паранойя облеклась в юридическую терминологию.

В январе 1937 года Вышинский стал директором Института права вместо Пашуканиса, который был арестован и расстрелян (как и сотни тысяч других людей) по обвинению в «троцкизме»^[48]. На этом посту Вышинский при помощи Трайнина продолжал переписывать советское законодательство, как того требовали сталинские политические интриги. В 1940 году Сталин назначил Вышинского заместителем наркома иностранных дел. В следующем году Трайнин опубликовал «Учение о соучастии», в котором облек покровом правовой легитимности концепцию, использованную Вышинским на Московских процессах^[49].

Поэтому неудивительно, что весной 1942 года, столкнувшись с неотложными вопросами о военных преступлениях, международном праве и репарациях, Вышинский обратился к Трайнину. Со своей стороны, Трайнин, который эвакуировался вместе с Институтом права в Ташкент, рад был помочь в своем стремлении сделать все возможное для борьбы с нацистскими захватчиками. Он и другие эксперты по международному праву уже работали консультантами советского правительства над такими важными вопросами, как правовой статус партизан, которые играли ключевую роль в советской борьбе с нацистами на оккупированной территории^[50]. Нацисты настолько жестоко обращались с мирными жителями, что явно требовалось полностью пересмотреть нормы закона. Приняв поручение Вышинского, Трайнин обратился к проблеме уголовной ответственности и в конце концов поставил вопросы, далеко выходившие за рамки проблемы репараций. Какие действия государств во время войны следует считать наказуемыми деяниями по международному праву? Что должно сказать международное право о зверствах во время агрессивной войны? Какие санкции можно применить к руководителям «бандитского» государства, которое напало на другие страны и устроило «глумление над принципами и нормами, признанными всем цивилизованным человечеством», преследуя свою «грабительскую цель»?^[51] Трайнин сформулировал свои ответы в диалогах с Вышинским как реакцию на сообщения об ужасах нацистской оккупации. Именно они в конечном счете сформировали подход союзных держав к военным преступлениям.

* * *

Британцы и американцы весной 1942 года тоже столкнулись с проблемой, как реагировать на немецкие зверства. Депортации и убийства мирных жителей в оккупированной нацистами Европе приняли немыслимые ранее масштабы, а свидетельства о них продолжали поступать благодаря неустанным усилиям европейских правительств в изгнании. В январе в Лондоне состоялась встреча представителей эмигрантских правительств Польши, Чехословакии, Югославии, Греции, Бельгии, Нидерландов, Норвегии, Люксембурга и Национального комитета «Сражающаяся Франция» (правительства Франции в изгнании). Они декларировали намерение наказать нацистов и их союзников при помощи инструментов международного права и попросили другие союзные державы договориться о совместных действиях. Но британцы и американцы пока не стремились судить военных преступников международным трибуналом^[52]. Они слишком хорошо помнили провал подобных попыток после Первой мировой войны и не представляли, как мог бы выглядеть такой суд. Как именно можно судить за массовые убийства такого масштаба?

В июне 1942 года — через девять дней после уничтожения нацистами чехословацкой деревни Лидице в ответ на убийство начальника РСХА Рейнхарда Гейдриха — премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль и президент США Франклин Рузвельт встретились в Вашингтоне и обсудили создание комиссии по расследованию преступлений стран Оси. Ни одна из сторон, участвовавших в этих переговорах, не хотела наделять такой орган реальной властью. Гарри Хопкинс, бывший администратор «Нового курса», ставший ближайшим советником Рузвельта (с мая 1940 года он постоянно жил в Белом доме), набросал проект создания следственного органа, который должен был работать независимо от союзнических правительств и играть в основном пропагандистскую роль. Его целью было не определение наказаний за совершение военных преступлений, а предание огласке фактов этих преступлений с целью приобрести поддержку военных усилий союзников. Хопкинс хотел составить эту комиссию из знаменитых людей с безупречной репутацией, таких как советский писатель Алексей Толстой и восьмидесятилетний бывший председатель Верховного суда Чарльз Эванс Хьюз. Эта комиссия должна была распространять информацию о немецких зверствах и отчитываться перед союзными правительствами^[53].

Ил. 4. Арон Трайнин. 1945 год. Источник: Американский мемориальный музей Холокоста. Предоставлено Джозефом Итоном

Британское Министерство иностранных дел со своей стороны стало набрасывать проект комиссии по военным преступлениям, которая была бы теснее связана с союзными правительствами, но при этом сходным образом служила бы следственным органом, не уполномоченным наказывать преступников. Британский министр иностранных дел Энтони Иден предложил, чтобы каждое союзное государство самостоятельно судило рядовых немцев, совершивших преступления против его граждан. Но Иден признавал, что преступления Гитлера, Германа Геринга и других нацистских вождей слишком велики для любого суда и поэтому наказание за них должно назначаться союзными правительствами во внесудебном порядке. Британское правительство в конце концов внесло предложение, отражавшее точку зрения Идена^[54].

Правительства в изгнании публиковали все больше свидетельств происходившего в оккупированной Европе и требовали рейдов возмездия против немецких городов. Этим они все сильнее принуждали американское и британское правительства к активным действиям. Очевидно, что одной пропаганды было недостаточно. В августе 1942 года Иден пригласил представителей правительств в изгнании на частную встречу в Лондоне и поделился с ними британским проектом комиссии по военным преступлениям. Рузвельт изучил этот проект в Вашингтоне и ответил уклончиво. 21 августа Рузвельт публично сообщил, что получил новые свидетельства роста «актов подавления и террора» в оккупированной Европе, способных привести к «уничтожению определенных народов». Он пообещал, что США пустят в ход эти свидетельства и что преступники предстанут перед судами в угнетенных ими странах, где «ответят за свои действия»^[55].

Черчилль не любил плестись в хвосте. 8 сентября он объявил, что британское правительство ожидает увидеть преступников «перед судом во всех странах». В конце сентября британцы, разочарованные тем, что Рузвельт тянет с ответом на их проект, решили двигаться дальше, с американцами или без них. 3 октября британское Министерство иностранных дел разослало всем союзникам меморандум о том, что вскоре британское правительство объявит о создании комиссии по расследованию немецких зверств, и пригласило к участию. Американцы поняли, что время поджимает, и вступили в игру. 7 октября Рузвельт и британский лорд-канцлер Джон Саймон публично пообещали учредить комиссию стран-союзников для суда над нацистскими военными преступниками^[56].

Эта декларация сблизила британцев с американцами, но вызвала недовольство СССР. Советский Наркомат иностранных дел все еще находился в Куйбышеве (ныне Самара), куда эвакуировался во время наступления немцев на Москву в 1941 году, и получил меморандум британского МИД только 6 октября. Сталин и Молотов пришли в ярость оттого, что британцы не дождались их ответа. Их гнев только усилился, когда они узнали, что британцы обсуждают с американцами детали проекта комиссии сепаратно^[57]. Эти чувства подогревались недоверием Сталина к союзникам. Он уже и без этого негодовал, поскольку Черчилль и Рузвельт не сдержали обещания открыть Второй фронт на Западе, и тревожился, как бы Черчилль не заключил с нацистами сепаратный мир. Отказ британского правительства возбудить уголовное дело против гитлеровского заместителя Рудольфа Гесса укреплял его подозрения; Гесс попал в британскую тюрьму за семнадцать месяцев до того, в одиночку бежав из Германии в Великобританию, по его словам, для переговоров о мире между двумя государствами^[58].

Теперь советские руководители твердо решили захватить инициативу и сдвинули рамки дискуссии, публично заявив, что следует немедленно разработать план международного процесса над главными военными преступниками — а именно этого британцы и американцы надеялись избежать. Советское руководство оформило это требование как непосредственный ответ на январское предложение правительств в изгнании, решив полностью игнорировать британский меморандум. 14 октября 1942 года посреди ночи в Куйбышеве заместитель наркома иностранных дел Соломон Лозовский вызвал посла Чехословакии и представителя Национального комитета Франции и вручил им заявление Молотова об уголовной ответственности нацистских преступников («гитлеровцев») за зверства в оккупированной Европе. В заявлении утверждалось, что Гитлер, Геринг, Гесс, Иоахим фон Риббентроп и другие нацистские руководители должны предстать перед судом «специального международного трибунала» и получить наказание «по всей строгости уголовного закона». Молотов призывал к сотрудничеству все заинтересованные государства в деле поимки, суда и вынесения приговора нацистским руководителям и настаивал, чтобы те, кто уже находится в руках союзников (то есть Гесс), предстали перед судом безо всякого промедления^[59]. На следующий день советское правительство опубликовало этот документ^[60]. 19 октября передовица в «Правде» обвинила британское правительство в защите Гесса от наказания и назвала Англию «убежищем для гангстеров»^[61].

Москва также быстро взялась за организацию своей собственной комиссии по военным преступлениям — а работа над этим велась с апреля 1942 года, когда Молотов призвал к централизации усилий по разоблачению немецких зверств. Вышинский и Трайнин занимались международно-правовым аспектом проблемы репараций, а советские руководители пререкались по поводу формы и функций этой комиссии. Британско-американское заявление подстегнуло деятельность советского руководства. Между 17 и 20 октября Молотов, Вышинский и Лозовский проработали финальную версию проекта Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в СССР. В конце октября Сталин одобрил их проект, а 2 ноября советское правительство издало указ о создании комиссии^[62].

Чрезвычайная государственная комиссия была совершенно новым учреждением. Она была составлена из государственных служащих и деятелей культуры; последних включили в ее состав в основном благодаря их способности объяснять происходящее на языке, понятном внешнему миру. В комиссию вошли писатели Алексей Толстой и Илья Эренбург, врач Николай Бурденко, руководитель профсоюзов Николай Шверник и митрополит Киевский и Галицкий Николай (епископ Русской православной церкви). Эта комиссия руководила множеством подкомиссий по всему Советскому Союзу, которые вскоре взяли на себя мучительную работу по сбору доказательств и подготовке судебных дел. Она была тесно связана с Наркоматом иностранных дел и аппаратом госбезопасности. Шверник был ее номинальным руководителем, а Вышинский — фактическим; временами последний сотрудничал с органами госбезопасности, оформляя, а иногда даже фабрикуя (как минимум в нескольких случаях) письменные показания и отчеты^[63]. Учредив Чрезвычайную государственную комиссию, советское руководство начало свою собственную работу по привлечению нацистов к суду.

Тем временем дипломаты по-прежнему маневрировали, попусту болтали и тянули время. 21 октября в Лондоне Иден пожаловался в палате общин, что британское правительство все еще ждет советского ответа на свой проект союзнической комиссии по военным преступлениям^[64]. Британцам пришлось ждать еще две недели: 3 ноября, на следующий день после создания Чрезвычайной государственной комиссии, Молотов послал раздраженную ноту британскому послу сэру Арчибальду Кларку Керру. Момент был выбран не случайно. Молотов жестко раскритиковал британское правительство за то, что оно не проконсультировалось сначала с СССР, и назвал его проект слишком скромным и неспособным удовлетворить народы, катастрофически пострадавшие от немецкой оккупации. Молотов подчеркивал, что любая союзническая комиссия должна быть наделена полномочиями наказывать нацистских вождей. Чрезвычайная государственная комиссия готова была представить доказательства чудовищности их преступлений^[65].

Через два дня, 5 ноября, Сталин и Молотов приняли Керра в Кремле. Сталин обвинил британское правительство в лицемерии: оно призывало к расследованию военных преступлений, но при этом укрывало Гесса. Он спросил, и лишь наполовину в шутку, о том, стали бы британцы подобным образом обращаться с Геббельсом. Керр заверил Сталина, что британцы вовсе не собираются ни с кем нянчиться, но усомнился, что имеет смысл судить Гесса или Гитлера международным трибуналом — ведь их преступления слишком велики для любых юридических процедур. Керр выразил надежду, что Сталин, Рузвельт и Черчилль вынесут внесудебное постановление о повешении Гитлера. Сталин возразил на это предложение: если не будет суда, публика решит, что лидеры союзников вершат правосудие победителей^[66]. А вешать с тем же успехом можно и после суда.

Правосудие победителей само по себе не смущало советских вождей: Сталин много лет вершил его над своими противниками. Но он хорошо чувствовал, насколько выигрышнее с точки зрения пропаганды будет смотреться международный трибунал, чем казнь по внесудебному декрету. На Московских процессах Вышинский предъявил Льву Каменеву, Николаю Бухарину и другим большевистским лидерам сфабрикованные обвинения в сотрудничестве с нацистами и сговоре с Гитлером ради «установления фашистской диктатуры в России»^[67]. Суд над нацистскими вождями порадовал бы измученный войной советский народ, вызвал бы коллективный катарсис, а также заложил бы основу для репараций.

Сталин и Керр воображали себе принципиально разные вещи. Советские руководители считали вину нацистов очевидной; их удовлетворил бы только такой процесс, где обвиняемые сознались бы в своих преступлениях (желательно по подготовленному сценарию), а затем были бы немедленно казнены. Британцы со своей стороны представляли себе суд со всеми его обычными ритуалами и процедурами, с презумпцией невиновности подсудимых и с адвокатами в париках. Они не видели смысла в ином большом процессе — особенно ввиду того, что гораздо проще было бы назначить наказание внесудебным декретом^[68]. Советские руководители еще мечтали судить Гитлера, Гесса и других международным трибуналом, а тем временем 12 ноября Молотов ответил компромиссной нотой: он согласился, чтобы союзные правительства совместно решили, как наказать нацистских руководителей; процедуру следовало определить позже. На другой встрече в конце ноября Молотов выразил понимание, когда Керр сослался на желание британских и американских правительств судить пленных нацистских руководителей (в частности, Гесса) только после войны из опасения перед ответными акциями немцев. Затем возникло новое разногласие: следует ли судить рядовых военных преступников национальными судами или международным трибуналом^[69].

Пока советские и британцы пререкались о деталях суда над военными преступниками, нацисты терроризировали Европу. 17 декабря 1942 года Великобритания, США, СССР и европейские правительства в изгнании опубликовали совместное заявление, где ссылались на сообщения об убийстве «многих сотен тысяч» невинных еврейских мужчин, женщин и детей, депортированных нацистами в Восточную Европу. (К тому моменту реальное количество еврейских жертв исчислялось уже миллионами.) Подписанты заверяли, что виновные не уйдут от наказания^[70]. На следующий день СССР опубликовал свой собственный отчет «Об осуществлении гитлеровскими властями плана истребления еврейского населения Европы». Он вышел в главных советских газетах и в английском переводе распространялся за рубежом. В отчете высказывалась солидарность с европейскими правительствами в изгнании и документировалась «оргия разбоя и убийства» евреев в Украине, Белоруссии, Литве, Латвии, Эстонии и других частях Советского Союза^[71]. Наркомат иностранных дел при помощи Чрезвычайной государственной комиссии и НКВД собрал исчерпывающие свидетельства нацистских мер по уничтожению еврейского населения. Это был решающий шаг к тому, чтобы сделать их общеизвестным фактом^[72].

В январе 1943 года, в то время как советские войска брали вермахт в кольцо в разбомбленном Сталинграде, советские дипломаты пересмотрели свою позицию по вопросу о рядовых военных преступниках. Теперь они согласились с британским предложением, чтобы каждая страна-союзник судила их собственным судом. Красная армия захватила в плен тысячи немецких офицеров и солдат, так что этот подход неожиданно оказался в интересах Москвы. У советских руководителей также возникло новое желание участвовать в союзнической комиссии по военным преступлениям, но с одним условием: эта комиссия должна была включать только представителей стран, которые активно сражались со странами Оси и «несут на себе тяжесть военных действий и оккупации». Это требование было нелегко исполнить, потому что британцы уже пригласили в комиссию США, СССР, Китай, европейские правительства в изгнании, Индию и британские доминионы — Австралию, Канаду, Новую Зеландию и Южную Африку^[73]. Сталин с его тонким чутьем баланса сил полагал, что участие доминионов позволит британцам манипулировать повесткой комиссии.

В последующие месяцы Красная армия наступала через степи и Украину, освобождая ключевые области от немецких войск. В феврале 1943 года она освободила Курск, Ростов и Харьков. Советские солдаты вступали в разрушенные и обезлюдевшие города; жилые дома стояли в руинах, повсюду бродили голодные и оборванные женщины и дети. Жители Харькова рассказывали о депортациях, массовых казнях и публичных повешениях; снег таял и обнажал массовые захоронения. Чрезвычайная государственная комиссия направила фотографов снимать руины. Красная армия удерживала Харьков лишь около месяца. В середине марта она была вынуждена отступить, жители города вновь стали жертвой — на этот раз мести вернувшихся немцев^[74].

А вопрос советского участия в союзнической комиссии по военным преступлениям так и оставался нерешенным. Британское правительство развивало свой план организации комиссии, предложив устроить ее штаб-квартиру в Лондоне, а филиалы в Чунцине, Вашингтоне и Москве^[75]. Последняя из локаций была предложена в угоду советскому руководству, но Сталин не заинтересовался: он не хотел, чтобы британцы и американцы вмешивались в советское расследование военных преступлений.

У Сталина были причины опасаться западного вмешательства ввиду всплывшего свидетельства об одном советском военном преступлении. В апреле 1943 года по «Радио Берлин» объявили, что немецкие власти обнаружили тела 10 тысяч польских офицеров, захороненных в ямах в Катынском лесу недалеко от Смоленска. Нацисты обвинили в этом преступлении большевиков. Советская сторона назвала это обвинение ложью и заявила, что это сами «немецко-фашистские разбойники» убили поляков, а также советских мирных жителей летом 1941 года после отступления советских войск. Польское правительство в изгнании попросило Международный Красный Крест изучить место захоронения. СССР выступил против этого запроса и разорвал дипломатические отношения с польским правительством в изгнании, обвинив его в измене^[76]. Вскоре после этого Международная комиссия по Катыни, созданная при немецкой поддержке и включавшая ученых в основном из стран Оси, произвела раскопки и подтвердила советскую вину в этом преступлении^[77].

Катынь поставила американских и британских лидеров в сложное политическое положение. Рузвельт и Черчилль имели на руках донесения западных дипломатов и разведчиков, которые указывали на советскую вину в этом массовом убийстве, — но решили их игнорировать из опасения, что разрыв со Сталиным подорвет альянс против Германии. Черчилль дошел до того, что заверил Сталина, что будет «решительно возражать» против расследования Красного Креста^[78]. Советской стороне, конечно, было что скрывать. Весной 1940 года в нескольких местах, включая Катынь, сотрудники НКВД по поручению партии убили около 22 тысяч польских офицеров и представителей польской интеллигенции^[79]. Теперь советская сторона начала заметать следы, в том числе фабриковать улики, чтобы вбросить их на месте преступления^[80].

Чтобы отвлечь международное внимание от Катыни и вновь привлечь его к преступлениям стран Оси, советские власти провели свой первый публичный суд над нацистскими коллаборационистами, используя улики, собранные Чрезвычайной государственной комиссией. В июле 1943 года в Краснодаре одиннадцать мужчин, русских и украинцев, предстали перед военным трибуналом по обвинению в измене во время немецкой оккупации Северного Кавказа. Почти все подсудимые служили в особом отделе мобильного эскадрона смерти айнзацгруппа D, убившего более 7 тысяч советских граждан, в основном евреев. Эксперты и свидетели представили общие доказательства нацистских зверств в этом регионе. Судья и обвинитель заставили подсудимых рассказать о подробностях их преступлений перед сотнями зрителей, включая представителей иностранной прессы. Все подсудимые были признаны виновными. Трое получили тюремные сроки, а восемь были повешены перед толпой из 30 тысяч зрителей. Операторы засняли это зрелище, и хронику показали во всех кинотеатрах СССР. Сталин назвал этот процесс триумфом^[81].

Во время Краснодарского процесса советские руководители отточили свой нарратив о войне и немецкой оккупации. Жертвы описывались во время процесса и в прессе как «мирные советские граждане», упор при этом делался на общие страдания всего советского народа. Это не значило, что советские руководители старались скрыть собранные Чрезвычайной государственной комиссией обильные свидетельства о целенаправленных убийствах евреев. После процесса член комиссии Алексей Толстой опубликовал статью в газете «Красная звезда», где описал меры нацистов по уничтожению еврейских общин на Северном Кавказе: он рассказал, что евреев заставляли носить желтую звезду Давида, не пускали в общественные места, загоняли в поезда и отвозили к местам убийства, где травили газом в специальных фургонах или расстреливали. Советские руководители хотели при помощи этого процесса укрепить единство советского народа, и участь евреев не была для них центральным моментом в этом нарративе. Но все же о ней писали в советской прессе^[82].

После Краснодарского процесса советское руководство вновь задумалось об участии в союзнической комиссии по военным преступлениям. Ее организация застопорилась, но не прекратилась. В конце июля 1943 года советские руководители согласились, чтобы штаб-квартирой комиссии стал Лондон, а Британия, США, СССР и Китай имели равный статус в ее руководстве. Они дали добро на создание филиалов в Вашингтоне и Чунцине, но настояли на том, что московский филиал не нужен, потому что Чрезвычайная государственная комиссия уже расследует зверства нацистов в СССР и готова делиться своими материалами. Однако состав комиссии оставался ключевым пунктом разногласий, препятствующим участию СССР. Советские руководители согласились на включение британских доминионов и Индии, но с условием, чтобы в комиссию вошли также Украина, Белоруссия, Молдавия, Литва, Латвия, Эстония и Карело-Финская СС^[83]Р. Британцы отвергли это советское предложение на том основании, что оно создаст «непреодолимые трудности»^[84]. Красная армия вступила в Латвию, Литву и Эстонию после подписания германо-советского Пакта о ненападении; британское и американское правительства отказались признать советскую аннексию этих стран^[85]. Кроме того, британцы доказывали, что международно-правовой статус доминионов и Индии не имеет ничего общего со статусом даже признанных советских республик, зависимых от Москвы во «всех их сношениях с внешним миром»^[86]. СССР продолжал идти своим отдельным путем.

* * *

Итак, Комиссия Объединенных Наций по военным преступлениям (КОНВП) собралась в Лондоне 26 октября 1943 года без участия СССР. Отсутствие единственной из союзных держав выглядело заметным. Председатель комиссии сэр Сесил Хёрст, британский судья, связанный с МИД, с самого начала пытался ограничить роль КОНВП. Он навязывал узкое определение «военного преступления» как «преступного деяния, нарушающего законы и обычаи войны», установленные Женевской и Гаагской конвенциями до Первой мировой войны^[87]. Но делегаты из оккупированной Европы прибыли с куда более амбициозными планами. Чехословацкий юрист Богуслав Эчер, чью страну разорили нацисты, настаивал, что ввиду «методов тотальной войны», заведомо предполагающих убийства мирных жителей, прежние идеи о военных преступлениях устарели. Любая дефиниция военных преступлений должна включать такие действия, как массовые депортации и разрушения деревень. Бельгийский делегат Марсель де Бэр (председатель военного суда Бельгии) соглашался с Эчером и настаивал, чтобы КОНВП направила усилия на привлечение к ответственности преступников, которые могли бы уйти от наказания благодаря пробелам в существующем международном законодательстве, — в частности, виновных в гонениях на евреев Германии. Юристы также разделились во взглядах на то, как связаны военные преступления и что считать «преступлением войны». Эчер и де Бэр доказывали, что «подготовка и развязывание агрессивной войны» само по себе наказуемое преступление, а Хёрст настаивал, что такой взгляд не имеет под собой никакой правовой основы^[88].

Споры о дефинициях продолжались четыре недели и не давали возможности собравшимся взяться наконец за расследование зверств. К декабрю уставшие от словопрений члены комиссии согласились принять хёрстовское узкое определение военных преступлений как отправную точку. Но даже после этого юристы не представляли в точности, какая задача перед ними стоит. Хёрст утверждал, что единственной задачей комиссии является сбор информации. Эчер считал, что она должна содействовать организации межсоюзнических трибуналов для суда, рассматривающего международные преступления, которые он определял как преступления, «совершенные на территории нескольких союзных государств» или направленные «против самых основ международного сообщества»^[89].

Советские юристы в России рассматривали в основном те же вопросы, что и КОНВП, — но гораздо легче приходили к консенсусу. Трайнин, недавно вернувшийся из эвакуации в Москву вместе с Институтом права, играл центральную роль в этой работе. В течение лета он закончил отчет для Вышинского, дал проверить своим коллегам и отослал в Наркоминдел^[90]. К началу осени некоторые из ключевых идей Трайнина были опубликованы за границей. По поводу репараций Трайнин утверждал, что Германия, вне всякого сомнения, «материально ответственна» за все свои военные преступления — в том числе планирование и развязывание продолжавшейся ныне войны. Он также полагал, что и этого недостаточно: лица, которые совершали или сговаривались о совершении преступных действий от имени государства, должны быть судимы и наказаны^[91].

Неудачная попытка привлечь к ответственности лидеров Германии после Первой мировой войны не давала покоя англичанам и американцам. Уже одного этого хватало, чтобы держаться как можно дальше от идеи международного трибунала. Трайнин возражал: Версаль дал наглядный урок, почему трибунал необходим. Версальский договор призывал к наказанию кайзера Вильгельма II и его соратников за систематическое нарушение законов и обычаев войны. Это не было исполнено, и, по мнению Трайнина, безнаказанность Вильгельма воодушевила Гитлера. Пока КОНВП препиралась о дефиниции «военных преступлений», Трайнин доказывал, что «гитлеровцы» всех рангов несут уголовную ответственность. Он отверг оправдание на основе «исполнения приказов вышестоящих», что до сих пор было стандартным аргументом защиты в международном праве, и заявил, что рядовые солдаты, которые «грабят и убивают по приказам командования», столь же виновны, как те, кто «грабит и убивает по собственной инициативе». Но уголовную ответственность высшей степени должны были понести руководители Германии. Трайнин уделял особое внимание Гитлеру и его министрам, руководству нацистской партии, нацистским властям на оккупированных территориях, высшему командованию вермахта и финансовым и промышленным магнатам Германии, отмечая «вопиющие нарушения» ими «принципов международных отношений и человеческой морали»^[92].

Все взгляды обратились к Москве в октябре 1943 года, когда Молотов принял Идена и государственного секретаря США Корделла Халла для обсуждения хода войны и планов на послевоенный период. Одним из результатов встречи было подписание Московской декларации, где США, СССР, Британия и Китай заявили о намерении добиваться безоговорочной капитуляции стран Оси и призвали к созданию международной организации для обеспечения мира и безопасности. Декларация включала раздел «Об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства», в котором Рузвельт, Черчилль и Сталин осуждали немецкие «зверства, убийства и хладнокровные массовые казни» на оккупированных территориях и обещали наказать всех виновных. В этом документе, помимо прочих зверств, упоминалось и убийство польских офицеров, то есть на немцев неявно возлагалась ответственность за Катынь^[93]. Сталин безошибочно сделал ставку на то, что Рузвельт и Черчилль не станут возражать.

Согласно Декларации об ответственности гитлеровцев, германские офицеры, солдаты и члены нацистской партии, планировавшие или совершавшие эти убийства, подлежали высылке в страны, где совершались их преступления, и должны были предстать перед национальными судами. Военные преступники, чьи действия затрагивали несколько географических областей, подлежали наказанию согласно коллективному решению правительств стран-союзников. Вопрос о том, будет ли это решение осуществлено по суду или иными средствами, оставался открытым^[94].

Тегеранская конференция, проходившая в конце ноября и начале декабря, не внесла ясности в этот вопрос. Рузвельт, Черчилль и Сталин, впервые встретившись лицом к лицу, скоординировали свои военные стратегические планы и договорились о послевоенном сотрудничестве. Британцы и американцы снова пообещали открыть второй фронт, а Сталин согласился вступить в войну с Японией после победы над нацистами. В дискуссии о послевоенной Европе Сталин добился согласия на свои требования пересмотра границ Польши (по так называемой линии Керзона) и поделился своими идеями относительно плана наказания Германии с целью ее перманентного ослабления^[95]. Когда участники конференции ужинали в советском посольстве, Сталин предупредил, что, если не предпринять подобные меры, Германия «через пятнадцать — двадцать лет снова поднимется и ввергнет мир в новую войну». Он порекомендовал, в частности, казнить 50–100 тысяч немецких офицеров. Американцы и британцы не понимали, шутит ли он^[96]. Но он не шутил: во время Большого террора Сталин втихую провел чистку своего собственного военного командования. Около 35 тысяч офицеров были уволены, около 10 тысяч арестованы, многие из них расстреляны^[97].

После Тегеранской конференции советские руководители решили показать миру, что они настроены безотлагательно судить и наказывать военных преступников. 3 декабря, через два дня после окончания конференции, в СССР близ украинского города Кременчуга впервые по приговору военно-полевого трибунала публично повесили немецкого солдата за военные преступления. Через две недели в Харькове, вновь освобожденном Красной армией, перед военным трибуналом предстали три офицера гестапо и украинский коллаборационист, обвиняемые в массовых убийствах мирных жителей. Харьковский процесс был первым в странах-союзниках публичным судом над гражданами Германии, обвиняемыми в военных преступлениях. Он длился четыре дня при большом скоплении сменяющейся публики, включая иностранных корреспондентов. Основную массу доказательств представила Чрезвычайная государственная комиссия. Жертвами были больше 14 тысяч человек, в подавляющем большинстве евреи; их называли «мирными советскими гражданами» (как и в ходе Краснодарского процесса), хотя Эренбург в «Красной звезде» привлек внимание к истреблению харьковских евреев^[98].

Главной целью Харьковского процесса было утвердить несостоятельность защиты на основе «исполнения приказов вышестоящих», которую Трайнин по-прежнему критиковал в своих статьях как «спасительный дзот» для военных преступников «в суровый час возмездия»^[99]. Когда обвиняемые попытались выставить этот аргумент в свою защиту, трибунал не принял его. Все четверо были признаны виновными и публично повешены: наглядный пример советского правосудия. Как и рассчитывал Сталин, эти казни широко освещались в иностранной прессе. Журнал «Лайф» посвятил им фоторепортаж на две страницы с жуткими фотографиями осужденных, висящих в петлях^[100]. Советские кинематографисты сняли об этом процессе полнометражный документальный фильм «Суд идет!». Он вышел на английском языке под названием «Харьковские процессы» и шокировал нью-йоркских и лондонских зрителей ярким изображением нацистских зверств — включая убийство женщин и детей в газовых фургонах. Лондонская «Таймс» в редакционной статье назвала фильм «мрачным и беспощадным»: рассказ о немецкой оккупации в фильме «столь ужасен, что нервы почти не реагируют на него»^[101].

* * *

Советское правительство оказывало влияние на общий для союзников подход к немецким военным преступлениям, а само тем временем продолжало заниматься масштабной маскировкой катынского расстрела. С октября 1943 года (когда Красная армия освободила район Катыни) по январь 1944 года агенты НКВД и Наркомата государственной безопасности (НКГБ) вскрывали захоронения в Катынском лесу и разбрасывали среди трупов фальшивые улики для последующих эксгумаций; они также угрозами и принуждением добывали ложные свидетельские показания. 10 января НКВД и НКГБ представили совместный отчет, где заключили, что убийства были совершены осенью 1941 года неизвестным немецким военным формированием, занимавшим этот район^[102].

В том же месяце советские руководители создали специальную комиссию для «расследования» катынских убийств во главе с членом Чрезвычайной государственной комиссии Николаем Бурденко. В так называемую «комиссию Бурденко» входили Алексей Толстой и митрополит Киевский и Галицкий Николай, а также судмедэксперты и другие известные люди. Она тесно сотрудничала с Вышинским, которому была поручена операция по маскировке. В заседаниях комиссии участвовал заместитель наркома внутренних дел Сергей Круглов, один из авторов отчета НКВД и НКГБ. Круглов ни в коей мере не был незаинтересованной стороной. Он входил в «тройку», ответственную за исполнение плана НКВД по уничтожению поляков в 1940 году. Неудивительно, что отчет комиссии, опубликованный 24 января, подтверждал советскую версию о том, что убийства совершили немцы^[103].

Через три дня, 27 января, Красная армия сняла блокаду Ленинграда, длившуюся почти девятьсот дней. Чрезвычайная государственная комиссия немедленно начала опрашивать выживших. Причастность советской стороны к Катынскому делу, кажется, удалось скрыть, но вал свидетельств о преступлениях нацистов нарастал, и советские руководители вновь задумались, участвовать ли в КОНВП. Они зашли так далеко, что внесли поправку в советскую конституцию, наделив союзные республики правом вступать в отношения с иностранными государствами, и тем самым дали им равный статус с британскими доминионами. Но британцы по-прежнему отказывались допустить республики к участию в комиссии, и переговоры снова зашли в тупик^[104].

Тем временем КОНВП стала площадкой для жарких дискуссий о правосудии. Когда Сесил Хёрст предложил, чтобы КОНВП занималась исключительно преступлениями против граждан стран-союзников, Богуслав Эчер заявил решительный протест: он воскликнул, что «моральное сознание общества будет потрясено», если союзники сочтут неподсудными убийства немецких евреев. Делегат от США Герберт Пелл, глубоко озабоченный известиями из Европы (и представлявший себе задачи КОНВП гораздо шире, чем представлял их Госдепартамент), согласился с Эчером. Он предложил считать преступления против лиц без гражданства, а также обусловленные религией или расой жертв, военными преступлениями. Пелл утверждал, что борьба с нацизмом требует наказания «преступлений против человечности» — намеренно используя термин, впервые обнародованный во франко-русско-британской декларации 1915 года с осуждением османских убийств армян. Затем Эчер предложил КОНВП расширить понятие военного преступления, включив в него нарушения «базовых прав человека». Когда возник вопрос, считать ли преступлением членство в СС и гестапо, французский представитель Рене Кассен (юрисконсульт Французского национального комитета) отметил, что понятие преступной организации хорошо знакомо уголовным кодексам Франции и Бельгии^[105]. Советских представителей все еще не было в КОНВП, но идеям Трайнина об уголовной ответственности нацистских вождей и их организаций вскоре предстояло зазвучать в ее прениях.

* * *

В конце весны 1944 года СССР освободил большую часть юга России и Украины, а вермахт отступал по всем фронтам. Тем летом Красная армия предприняла самое масштабное в ходе войны наступление, в ходе которого освободила Белоруссию и вступила в Польшу. После этих побед советская сторона заострила и обнародовала свою аргументацию в пользу международного трибунала над нацистскими вождями. Неудивительно, что главную роль в этом играли Трайнин и Вышинский. В июле 1944 года в Москве вышла книга Трайнина «Уголовная ответственность гитлеровцев»; Вышинский снова выступил ее редактором и написал предисловие.

Трайнин утверждал, что размах военных действий столь грандиозен, а «методы гитлеровцев» столь беспрецедентны, что было бы немыслимо оставить преступников безнаказанными. Свидетельства, собранные Чрезвычайной государственной комиссией и представленные на Краснодарском и Харьковском процессах, открыли, по его словам, «ужасающую картину» организованного массового убийства мирных жителей. По мнению Трайнина, за эти преступления на германское государство следует наложить политические и экономические санкции, а уголовная ответственность должна устанавливаться в индивидуальном порядке.

Трайнин настаивал, что нацистских вождей нужно судить не только за преступления, совершенные в ходе войны, но в первую очередь за развязывание войны как таковой — «преступление против мира». Идея трактовки агрессивной войны как наказуемого уголовного деяния (которую давно отстаивал Трайнин) как раз тогда обсуждалась в КОНВП. Но теперь Трайнин сформулировал термин «преступления против мира» и дал ему дефиницию: акты агрессии; пропаганда агрессии; заключение международных договоров с агрессивными целями; нарушение мирных договоров; провокации с целью разжигания конфликтов между странами; терроризм; поддержка «пятых колонн». Трайнин призывал создать международный трибунал для суда над гитлеровцами и предлагал включить «преступления против мира» в новую конвенцию по международному праву^[106].

В этой книге Трайнин также развил свою прежнюю аргументацию в пользу того, что нацистские вожди и их организации должны быть судимы за участие в преступном заговоре. Он посвятил одну главу понятию «соучастия» (опираясь на свою книгу 1940 года на эту тему), определив его как совместное участие лиц в преступлении, при котором каждый участник связан с исходом преступления. По его словам, соучастие нередко предполагает участие в заговоре или преступной организации и, даже если члены группы не знают друг друга, они все равно «ответственны за все преступления», совершаемые группой. Трайнин как бы между делом отметил, что позаимствовал дефиницию соучастия у Вышинского, который сформулировал ее на Московских процессах. Он утверждал, что понятие соучастия, прочно укоренившееся в советском праве, еще важнее для международного права, потому что нарушитель международного права редко действует в одиночку. Трайнин также дополнил свою прежнюю критику защиты на основании «приказов вышестоящих»: он объяснил, что приказ совершить преступление — «это не воинский приказ, это подстрекательство к злодеяниям, за которые и подстрекатели, и исполнители могут и должны нести полную ответственность»^[107].

Эти концепции уголовной ответственности, соучастия и преступлений против мира вскоре распространились по Европейскому континенту, а затем дошли до Лондона и Вашингтона. В сентябре и начале октября 1944 года, когда британские и американские войска наступали через Францию в направлении Германии, статьи Трайнина публиковались в «Совьет уор ньюз», «Нью мэссез» и других американских и британских левых изданиях^[108]. Реальный прорыв произошел в октябре, когда идеи Трайнина стали обсуждать в КОНВП в Лондоне. Посредником выступил Эчер, который владел русским языком.

6 октября Эчер вновь умолял своих коллег определить подготовку и развязывание текущей войны как преступление, за которое руководители стран Оси подлежат наказанию. Он процитировал французского юриста Кассена, который назвал текущую войну «тотальной войной», проявившей себя в «тотальной преступности». Затем он сослался на довод Трайнина (почерпнутый из публикации в «Совьет уор ньюз»), что наибольшая вина лежит на Гитлере и других немецких вождях. Они не вели войну: они подготовили, организовали и совершили преступление. Советские аргументы о преступности нацистов начали входить в оборот^[109]. 10 октября председатель КОНВП Хёрст сообщил о получении трех экземпляров книги Трайнина, присланных на рассмотрение комиссии ее бывшим членом из Люксембурга. Один экземпляр был выдан Эчеру, который попросил взять ее почитать, а потом выступил в комиссии с разбором^[110].

В течение октября ведущие деятели КОНВП по-прежнему возражали против того, чтобы возлагать на политических лидеров ответственность за развязывание войны. Они считали, что для этого просто нет правовой базы: пакт Бриана — Келлога 1928 года осуждал войну, но его формулировки по вопросу индивидуальной ответственности были расплывчаты. Югославский делегат Радомир Живкович критиковал своих коллег за излишнюю осторожность. По его словам, ничто в международном законодательстве не мешает правительствам союзников объявить агрессивную войну наказуемым преступлением. Делегатам нужно было решить, желательно ли это с политической точки зрения. Эчер полагал, что если в международном праве есть, как он выразился, «пробелы», то комиссия должна их «заполнить». Он вновь ссылался на то, что советские эксперты по международному и уголовному праву «решительно поддерживают то мнение, что подготовка и развязывание этой войны — военные преступления, влекущие уголовную ответственность». Используя теперь терминологию Трайнина, Эчер заявлял: «Подготовка и развязывание ныне идущей войны должны быть наказаны как преступление против мира»^[111].

Трайнинский термин «преступления против мира», оказавший глубокое влияние на послевоенную юстицию и на само восприятие войны, таким образом, вошел в лексикон международного права. 31 октября Эчер представил в КОНВП подробную рецензию на книгу Трайнина. Этот документ ходил по рукам делегатов, и многие посылали его своим правительствам^[112]. 11 ноября рецензия Эчера была отослана в Госдепартамент США^[113]. Вскоре после того Госдепартамент получил книгу Трайнина в английском переводе и отослал вместе с рецензией Эчера в Белый дом^[114].

4 января 1945 года два юриста из Отдела особых проектов Военного министерства США — подполковник Мюррей Бернайс (российский еврей-эмигрант, женатый на племяннице Зигмунда Фрейда) и его коллега Д. У. Браун — послали Рузвельту секретный доклад по вопросу о том, было ли развязывание Второй мировой войны преступлением, за которое можно судить и наказать руководителей стран Оси. Они пришли к положительному ответу. Они признавали, что это мнение полностью противоречит политике США, но события в Европе требуют, чтобы международное право менялось «соответственно росту и развитию общественной морали». Согласно Бернайсу и Брауну и безотносительно прежних точек зрения, «невозможно спорить, что в наше время подавляющее большинство людей считает развязывание агрессивной войны преступлением»^[115].

Ранее Бернайс не слишком охотно выступал за суд над нацистскими военными преступниками, опасаясь ответных санкций против американских военнопленных. Ему и другим служащим Военного министерства пришлось всерьез заняться этим предметом в основном в ответ на проект министра финансов США Генри Моргентау — младшего (известный как «план Моргентау»), который в августе 1944 года предложил расчленить после войны нацистскую Германию, использовать немецких военнопленных для восстановления Европы, а главных нацистских вождей после захвата в плен расстрелять без суда^[116].

Через две недели, в начале сентября, Бернайс написал меморандум, настаивая, что расстрел нацистских вождей по совету Моргентау будет насмешкой над идеалами, для защиты которых союзники вступили в войну. Взамен он предложил как раз то, к чему давно призывал СССР: международный процесс над нацистскими вождями, основанный на концепции «преступного заговора». Бернайс рекомендовал созвать трибунал для суда над нацистскими вождями и их организациями, включая гестапо и СС, по обвинению в заговоре с целью осуществления террора и убийств мирных жителей в нарушение законов войны. Этот проект стал известен в Военном министерстве и Госдепартаменте как «план Бернайса». Бернайс не упоминал Трайнина и Эчера в своем сентябрьском меморандуме^[117]. Но к ноябрю или декабрю он внимательно изучил их аргументы — и в январе 1945 года пространно цитировал трайнинский труд в своем и Брауна докладе Рузвельту о преступности текущей войны^[118]. Для этого доклада Бернайс и Браун провели обширные исследования. Они ссылались на прежние международные договоры, включая пакт Бриана — Келлога. Они также отмечали, что на идею преступной или нелегитимной войны ссылаются польско-британский профессор-правовед Герш Лаутерпахт и военный министр США Генри Л. Стимсон. Наконец, они упомянули «советскую точку зрения», состоявшую, по их словам, в том, «что современное международное право считает развязывание агрессивной войны преступлением».

Бернайс и Браун уделили особое внимание трайнинской концепции преступлений против мира. Ввиду этих прецедентов они заключали, что правительства союзников могли бы издать официальную декларацию, объявляющую агрессивную войну преступлением; она опиралась бы «на солидный фундамент» и обрела бы силу «юридически безупречного международного закона»^[119].

Идеи Трайнина привлекали внимание и оказывали влияние на дискуссии, шедшие на Западе, а сам он публично критиковал КОНВП за «торможение правосудия»^[120]. Среди советских юристов не он один считал, что КОНВП не осознает всего масштаба проблемы. В январе два юриста из Наркомата иностранных дел Сергей Голунский и Семен Базаров в докладе Молотову отметили, что внимание КОНВП полностью обращено к вопросам правовой теории^[121]. Тем временем Наркоминдел в ожидании конца войны строил планы перевода и распространения за рубежом отчетов Чрезвычайной государственной комиссии, в которых систематизировалась информация о зверствах нацистов на территории СССР. 5 января 1945 года заместитель наркома иностранных дел Лозовский рекомендовал Молотову опубликовать с фотографиями десять — пятнадцать томов этих отчетов. Лозовский подчеркивал, что эти материалы крайне важно опубликовать до капитуляции Германии, потому что они позволят советскому правительству усилить требования репараций^[122].

* * *

К середине января 1945 года подход правительства США к послевоенной юстиции стал более активным и инициативным. 22 января в преддверии Ялтинской конференции военный министр Генри Стимсон, новый госсекретарь Эдвард Стеттиниус — младший и генеральный прокурор Фрэнсис Биддл представили Рузвельту свои рекомендации по обращению с военными преступниками стран Оси. Они указали на преступность действия нацистских вождей, установивших «режим систематического и спланированного террора» в Германии и по всей Европе, и заявили о виновности нацистских организаций, таких как СС и гестапо. Раскритиковав бесплодность работы КОНВП, авторы рекомендаций признали, что задача перед ними стоит нелегкая. Преступления нацистов столь огромны и многочисленны, что выявление и привлечение к суду преступников представляет собой проблему, беспрецедентную в истории международного уголовного права. Кроме того, зверства, совершенные внутри Германии до начала войны, не являются военными преступлениями в традиционном смысле. Тем не менее правительства стран-союзников пообещали наказать виновных и за эти преступления — «это должно быть сделано в интересах послевоенной безопасности и необходимой реабилитации немецкого народа, а также ради правосудия»^[123].

Стимсон, Стеттиниус и Биддл выступили против идеи наказания нацистских вождей внесудебным декретом. Они указали, что приказ о казни Гитлера и других нацистов высшего ранга достигнет цели, но нарушит «самые фундаментальные принципы правосудия» и вызовет в немецком народе поклонение им как мученикам. Напротив, судебный процесс получит поддержку общественного мнения и «уважение в истории». Авторы рекомендаций предлагали предъявить немецким лидерам и их организациям обвинение в тяжких военных преступлениях и соучастии в преступном заговоре. Последний пункт обвинения охватит зверства, совершенные до войны, в том числе преступления против евреев, а также планирование и развязывание «нелегитимной агрессивной войны». Они также рекомендовали провести двухэтапную юридическую процедуру. Вначале страны-союзники должны будут созвать международный трибунал для суда над некоторыми из высших немецких лидеров — руководителями организаций, обвиняемых в соучастии в преступном заговоре. Затем союзники должны будут выявить других участников заговора; тех либо вышлют для суда в места их преступлений, либо будут судить оккупационные власти союзнических держав^[124].

Проект Стимсона — Стеттиниуса — Биддла много позаимствовал из плана Бернайса, но также отражал идеи Трайнина об уголовной ответственности и французские идеи о преступных организациях. Он во многом основывался на идее, выдвинутой Трайниным, Эчером и другими: война с целью завоевания и эксплуатации — все чаще называемая «агрессивной войной» — есть международное преступление. Авторы объясняли, что СССР, по-видимому, готов сотрудничать и уже высказывался за создание международного трибунала. При этом они отмечали, что британцы по-прежнему против суда над высшими нацистскими вождями — и непонятно, можно ли их переубедить^[125].

К 4 февраля 1945 года, когда Сталин, Молотов и Вышинский приветствовали Черчилля и Рузвельта в курортном городке Ялте, вопросы будущей организации послевоенного мира вышли на первый план. Прошло уже много времени после начала блокады Ленинграда, когда идеи наказания нацистов носили еще чисто теоретический характер. Красная армия стремительно приближалась к Берлину, и теперь Советский Союз мог говорить с позиции силы. Лидеры собрались за большим круглым столом в бальном зале роскошного Ливадийского дворца в сопровождении переводчиков и советников. Сталин, играя роль гостеприимного хозяина, настоял, чтобы председателем был Рузвельт. Затем советский вождь устроился поудобнее и, по воспоминаниям участников совещания, «тоном простой и не знающей сомнений категоричности» стал знакомить присутствующих со своей программой^[126].

Сталин призывал к совместной оккупации побежденной Германии и требовал территориальных уступок и репараций. Три лидера договорились разделить Германию на четыре оккупационные зоны: по одной для каждой из их стран и еще одну для Франции. Они также подтвердили, что репарации будут взиматься с Германии в натуральной форме и отчасти, по выражению из совместной декларации, «посредством использования немецкой рабочей силы». Рузвельт и Черчилль неохотно уступили требованию Сталина признать Польшу (уже оккупированную Красной армией) частью советской сферы влияния в обмен на обещание позволить там свободные выборы. Сталин со своей стороны вновь подтвердил, что СССР вступит в войну с Японией. Лидеры договорились, чтобы весной этого же года представители правительств союзнических государств встретились в Сан-Франциско и учредили международную организацию для поддержания послевоенного мира^[127].

11 февраля, в день закрытия Ялтинской конференции, Сталин, Черчилль и Рузвельт пообещали подвергнуть всех военных преступников справедливому наказанию и судить руководителей стран Оси после победы союзников в Европе. Детали не обсуждались; участники встречи договорились, что позже их проработают три министра иностранных дел^[128]. Сталин покинул Ялту, удовлетворенный тем, что поговорил лицом к лицу с западными лидерами, что Черчилль и Рузвельт согласились признать советское влияние в Восточной Европе и приняли советскую идею репараций в форме принудительного труда немцев для восстановления Советского Союза. Для Сталина, разумеется, ключевым был последний пункт^[129]. Но Сталин не мог предвидеть, что Рузвельт уйдет из жизни в середине апреля и что это полностью расстроит отношения между СССР и США.

Тем временем в Лондоне члены КОНВП задавались вопросом, когда правительства стран-союзников договорятся о деталях послевоенной юстиции (и договорятся ли). В конце марта делегаты отправили своим правительствам предварительный отчет, где призвали к сотрудничеству между КОНВП и Чрезвычайной государственной комиссией и сформулировали ключевой вопрос: намерены ли правительства союзников наказать нацистских вождей (главных военных преступников) внесудебным декретом или по приговору международного уголовного суда?^[130]

Этот вопрос по-прежнему вызывал разногласия между британцами и американцами. В начале апреля, незадолго до смерти Рузвельта, британский МИД пригласил в Лондон представителей американского правительства, чтобы приватно обсудить проблему военных преступлений. Рузвельт отправил одного из своих самых доверенных советников, федерального судью Сэмюэла И. Розенмана — своего спичрайтера и автора термина «Новый курс» — на встречу с лорд-канцлером Саймоном и юрисконсультом МИД сэром Уильямом Малкином^[131]. Розенман и Саймон охотно подтвердили, что их правительства верны данному в Московской декларации обещанию вернуть рядовых военных преступников в места их преступлений. Споры вызывал вопрос о том, что делать с главными нацистскими вождями и организациями, чьи преступления имели международный размах^[132].

Ни британцам, ни американцам не была по душе идея межсоюзнического суда, предложенного некоторыми членами КОНВП, но они соглашались, что необходимо выдвинуть некий «подходящий вариант на замену». Малкин указал на то, что британцы предпочитают военные суды, которые могут принять к рассмотрению любые свидетельства, обладающие доказательной силой^[133]. Затем Саймон предложил британский проект суда над Гитлером и другими «архипреступниками», который, по его словам, избегал обеих крайностей — и внесудебной казни, и затянутого процесса с парадом свидетелей защиты. Правительства союзников могут набросать обвинительное заключение и наделить межсоюзнический трибунал особыми полномочиями. Этот трибунал должен будет позволить Гитлеру и другим подсудимым выступить в свою защиту и представить свидетелей за закрытыми дверями. Затем он известит правительства стран-союзников в случае, если какие-либо пункты обвинения будут опровергнуты. После этого правительства назначат наказания. Саймон подчеркивал, что это не будет процесс по обвинению в военных преступлениях, каким его знает современное международное право: не будет учитываться, считаются ли эти деяния преступными на данный момент. Поэтому, как объяснял Саймон, можно будет вменить в вину преступления против немецких евреев и Гитлер не сможет сказать в свою защиту, что «международное право не запрещает правителю угнетать своих собственных подданных». Розенман отправил план Саймона на рассмотрение в Вашингтон^[134].

Одним словом, к концу войны в Европе британское, американское и советское правительства все еще по-разному представляли себе модели послевоенной юстиции. Но кое-что изменилось. Советские идеи об уголовной ответственности гитлеровцев проникли на Запад. Последний британский проект — план Саймона — в главном пункте совпадал с советской идеей специального международного трибунала: он тоже предполагал использовать суд для демонстрации вины нацистов, не впутываясь в юридические дебаты. Но в остальном британский и советский подходы сильно различались. Британцы представляли себе закрытое слушание и казнь по внесудебному декрету; советские же представители, напротив, хотели публичного спектакля по образцу Московских процессов и недавнего процесса в Харькове. Стимсон и его коллеги со своей стороны разделяли советское стремление к публичному процессу над нацистскими вождями — но хотели, чтобы этот публичный процесс продемонстрировал миру американское лидерство и власть закона.

12 апреля умер Рузвельт, и разрабатывать американский подход к послевоенной юстиции пришлось президенту Гарри С. Трумэну. Трумэну не понравился британский проект закрытого слушания, который выглядел недемократично. Он одобрил план Стимсона — Стеттиниуса — Биддла, предусматривающий организацию публичного международного процесса над немецкими вождями и их организациями^[135]. 13 апреля по поручению Трумэна ближайший советник Рузвельта Джеймс Ф. Бирнс, участник конференции в Ялте, попытался через советского посла Николая Новикова склонить Москву к принятию американского варианта. Бирнс напомнил Новикову, что Московская декларация не определяла конкретного порядка наказания главных военных преступников или членов главных нацистских организаций, таких как СС и гестапо. Ныне, ввиду быстрого наступления союзнических армий на Германию, время пришло. Бирнс отметил, что правительства союзников, вероятно, смогут договориться в вопросе казни «наиболее выдающихся» нацистских военных преступников без суда. Но правительство США считает предпочтительным выработать «некую удобную судебную процедуру»^[136].

Бирнс подчеркнул ключевое сходство между американским подходом и советской идеей специального международного трибунала. Он сослался на «маститого советского автора», который недавно доказывал, что преступления нацистов были частью предумышленного плана «агрессивных действий», нацеленных на установление «царства террора» в Германии и во всей Европе. Этот автор утверждал также, что нацистские вожди и все члены главных нацистских организаций несут уголовную ответственность за все эти действия. Бирнс назвал этого автора: Арон Трайнин. Нащупав общую почву, Бирнс представил на рассмотрение советской стороны краткий набросок общих принципов суда над нацистскими вождями и их организациями межсоюзническим военным трибуналом. Бирнс уверял Новикова (используя советскую терминологию), что подобный суд не занимался бы наказаниями рядовых «гитлеровцев» в местах их преступлений. Но, по его словам, этот суд «гарантировал бы наказание» нацистских вождей и членов главных нацистских организаций. Бирнс предложил обсудить это предложение на встрече представителей США, СССР, Великобритании и Франции^[137].

* * *

К началу апреля 1945 года СССР и США, вопреки глубоким различиям в политических системах двух стран, правовых идеях и масштабах пережитых испытаний в ходе войны, отчасти пришли к общему представлению о суде над главными нацистскими военными преступниками в международном трибунале. Вскоре они разойдутся в вопросах о деталях организации трибунала, о репарациях и о планах будущего устройства Германии и послевоенной Европы. Вскоре они вообще захотят забыть, что когда-то были союзниками. Но до тех пор, пока война против европейских стран Оси еще не была окончательно выиграна, военный альянс оставался крепким. 16 апреля Красная армия начала большое наступление на Берлин. Советские солдаты наступали на город, с запада приближались британские и американские войска; в этой ситуации главным союзническим державам все настоятельнее требовалось договориться о том, что же делать с пленными нацистскими вождями.

Глава 2

Но что есть правосудие?

24 апреля, когда Красная армия замыкала кольцо вокруг Берлина, нарком иностранных дел Молотов находился в Сан-Франциско. Сотни делегатов со всех стран съехались в этот американский город подписать план создания ООН, новой организации, посвященной предотвращению войн в будущем. Прием был пышным: делегатам предлагали бесплатную еду, бесплатные фильмы и даже бесплатные прогулки на дирижаблях. Из Европы шли сообщения о близком разгроме нацистов. Казалось, что мировое сообщество уверенно нацелено на возрождение и перемены^[138].

Приехав в Сан-Франциско, Молотов поселился в отеле «Сен-Фрэнсис». Его, как кинозвезду, преследовали охотники за автографами. Перед этим он останавливался в Вашингтоне для встречи с новым президентом Гарри С. Трумэном. Молотов привык общаться с Рузвельтом и ожидал дружеского приема. Но Трумэн отругал его за то, что Сталин не позволил провести в Польше свободные выборы^[139]. Агрессивный тон Трумэна заставил Молотова занять оборонительную позицию и пересмотреть свой взгляд на намерения американцев. И теперь, любуясь великолепными видами Сан-Франциско и свыкаясь с ритмом жизни страны, казалось, совсем не затронутой войной, Молотов все еще пребывал в молчаливом напряжении. В частной беседе тем вечером он резко напомнил госсекретарю Эдварду Стеттиниусу — младшему, что СССР — «первостепенная держава и не позволит низвести себя до второстепенной»^[140]. Молотов предупредил: если США не будут относиться к СССР как к равному партнеру, то им придется об этом пожалеть.

Ил. 5. Вячеслав Молотов (в центре) в Сан-Франциско. Весна 1945 года. Источник: Российский государственный архив кинофотодокументов, А-6831

2 мая Красная армия захватила рейсхканцелярию, последний оплот нацистского руководства. Защитники Берлина капитулировали. Советские солдаты рыскали по улицам города в поисках эсэсовцев и генералов вермахта — и вопрос о том, что делать с военными преступниками, стал не просто срочным, а безотлагательным^[141]. Трумэн воспользовался моментом. В этот же день, без консультаций с советскими и британскими союзниками, он объявил прессе о создании международного военного трибунала. Представлять правительство США в подготовке и обвинении против бывших нацистских вождей должен был судья Верховного суда Роберт Х. Джексон^[142].

Публичное заявление Трумэна, прозвучавшее в тот самый момент, когда советские войска торжествовали победу в Берлине, а все министры иностранных дел стран-союзников пребывали на американской земле, ускорило реализацию проекта будущего Нюрнбергского процесса. Быстрота действий Трумэна позволила Вашингтону сформировать повестку и низвести роль СССР до уровня вспомогательной, хотя именно он первым начал призывать к созданию международного трибунала. Молотов твердо вознамерился изменить это положение.

В промежутке между заявлением Трумэна от 2 мая и заключением в августе четырехстороннего соглашения о суде над главными нацистскими военными преступниками постепенно выяснилось, насколько по-разному союзные державы понимают, что такое правосудие и как оно должно вершиться. США, СССР, Великобритания и Франция в конце концов пришли к соглашению о создании международного трибунала, но дистанция между ними сохранялась, отражая разницу в мышлении, сильно влиявшую на сам ход судебного процесса.

* * *

Молотов все еще держался настороже, когда 3 мая, на другой день после заявления Трумэна, началась оживленная дискуссия с американцами и британцами о проекте будущего международного трибунала. Федеральный судья Сэмюэл Розенман представил Молотову, Стеттиниусу и британскому министру иностранных дел Энтони Идену американский план, разработанный сообща Стеттиниусом, Генри Стимсоном и Фрэнсисом Биддлом еще при жизни Рузвельта. Всего три недели назад Джеймс Бирнс показал советскому послу Николаю Новикову набросок этого плана и предложил американским, советским, британским и французским представителям встретиться и обсудить детали. Советская сторона еще не успела ответить, а Трумэн уже инициировал обсуждение.

Розенман, конечно, участвовал в прежних дискуссиях о послевоенной юстиции и хорошо знал, что Молотов призывал к публичному процессу над нацистскими вождями, имея в виду в первую очередь репарации. Теперь Розенман познакомил министров иностранных дел с основными пунктами американского плана и объяснил, что судить нацистских вождей и организации (такие, как гестапо и СС) предлагается за «участие в преступном заговоре». После того как организации будут признаны виновными, их члены также «ipso facto (в силу самого этого факта) окажутся виновными» в военных преступлениях. Он добавил, что США не требуют обязательно смертных приговоров, а намерены приговорить осужденных к тяжкому труду — «восстанавливать страны, разоренные немцами». Розенман наверняка знал, что предложение усладит слух Молотова и просигнализирует о согласии американцев с советскими требованиями трудовых репараций. Розенман предложил, чтобы США, Великобритания, СССР и Франция назначили по одному представителю в трибунал и по одному в Следственный комитет, который подготовит уголовные дела и выступит с обвинением^[143].

Молотов и Иден ответили быстро и чистосердечно. Иден объяснил, что британцы после самоубийства Гитлера 30 апреля уже не так настойчиво возражают против международного трибунала. Британский военный кабинет все еще с оговорками воспринимает идею суда над «самыми видными нацистами», но если СССР и США намерены их судить, то его правительство, скорее всего, согласится. Молотов заявил, что американский план касается «важнейшего вопроса», но только посмеивался над предположением, что министры иностранных дел могут о чем-то серьезно договориться прямо здесь, в Сан-Франциско. Иден, Молотов и Стеттиниус договорились подключить к обсуждению французского министра иностранных дел Жоржа Бидо; на следующий день ему вручили копию черновика соглашения^[144].

По поручению Молотова два советских эксперта из НКИД, сопровождавшие его в Сан-Франциско, — юрист Сергей Голунский и дипломат Амазасп Арутюнян — изучили все двадцать шесть статей американского плана. Они доложили Молотову, что главные пункты обвинения перечислены в статье 6 и включают нарушение законов и обычаев войны, вторжение в другие страны, развязывание агрессивной войны и использование войны как инструмента внешней политики. Статья 8, по их словам, гласила, что организациям можно будет предъявлять обвинения в преступлениях или в соучастии в преступлениях и, если их вина будет доказана, это повлечет за собой суды над членами этих организаций^[145]. Голунский также обсудил эти пункты с британскими и французскими юристами-международниками, которые выразили сомнения: не придается ли здесь закону обратная сила? Уильям Малкин, юрисконсульт британского МИД, понадеялся, что суд продекларирует, что агрессивная война уже расценивалась как нелегитимная с точки зрения юридических норм, существовавших на момент, когда нацисты приступили к завоеванию Европы, и это не позволит обвинить суд в предвзятости и превратить подсудимых в мучеников^[146]. К 6 мая французские, британские, советские и американские представители в Сан-Франциско в общем и целом поддержали идею международного военного трибунала — но на этом обсуждение застопорилось. Иден должен был отчитаться перед британским правительством, а Молотову необходимо было посоветоваться со Сталиным, прежде чем ставить подпись под каким-либо планом^[147]. Сталин в тот момент был поглощен вопросами капитуляции Германии. 7 мая генерал Альфред Йодль подписал безоговорочную капитуляцию германской армии в штаб-квартире союзников во французском Реймсе. Рано утром 9 мая по требованию советской стороны фельдмаршал Вильгельм Кейтель подписал второй документ о капитуляции в присутствии маршала Георгия Жукова в советском штабе в Берлине^[148]. Днем 10 мая Молотов покинул красоты Сан-Франциско и сел на самолет в Москву, увозя с собой американский план^[149].

* * *

В последние дни апреля Джексон в Вашингтоне готовился ускорить реализацию американского плана, который был, на его взгляд, «слишком эмоциональным» и «слишком подробным». Он предупредил Розенмана и Трумэна, что предстоящий процесс не должен создавать впечатление «суда, организованного ради обвинительного приговора». Он также призвал добавить гибкости формулировкам документа ввиду новизны сложившейся ситуации и предостерег: «Трудно поверить, сколько судебной волокиты может повлечь за собой одно-единственное ограничивающее слово»^[150].

Пятидесятитрехлетний Джексон обучался праву по большей части самостоятельно. В прошлом практикующий адвокат и многолетний политический союзник Рузвельта, он некоторое время служил генеральным прокурором, а в 1941 году получил назначение в Верховный суд. Один из немногих демократов в традиционно республиканской северной части штата Нью-Йорк, он прославился своей непреклонной независимостью. В его умных глазах часто сверкали озорные искры. Во время службы в Верховном суде он высказал несколько резонансных особых мнений — в частности, раскритиковал американское правительство за интернирование американцев японского происхождения^[151]. Джексон был человеком действия и не любил терять время. Он уже занимался сбором доказательств нацистских военных преступлений в Управлении стратегических служб (УСС) — разведывательном агентстве американского правительства, работавшем в военное время, — и в Отделе по военным преступлениям Военно-юридической службы армии США (ВЮС). В своем дневнике он отметил, что эти свидетельства «подтверждают все ужасы», о которых писала пресса, и даже многие сверх того^[152].

Джексон был глубоко взволнован информацией, поступавшей из Европы, но его тревожили и планы США в отношении послевоенной Германии. В пятницу 4 мая юрист Военного министерства Мюррей Бернайс рассказал ему о секретном документе Союзной комиссии по репарациям, который между делом ссылался на ялтинскую договоренность о взыскании с Германии трудовых репараций. Похоже, никто не знал, существует ли подписанное соглашение и оговорены ли условия подобных репараций. Как бы то ни было, Джексон воспринял это известие как «бомбу» — оно противоречило всему, за что США боролись в этой войне. Правительство США действительно намерено санкционировать использование принудительного труда? Бернайс признался Джексону, что в Военном министерстве тоже были в шоке от этого документа, якобы написанного министром финансов Моргентау. Тем вечером Джексон предположил в дневниковой записи, что все это было сделано по требованию русских, потому что СССР — единственная союзная страна, которая могла бы использовать «рабский труд в крупных масштабах»^[153].

Ил. 6. Роберт Х. Джексон. 1945 год. Источник: Американский мемориальный музей Холокоста. Предоставлено Джоном У. Мозенталем

Тем же вечером Джексон поговорил по телефону с Розенманом, который сопровождал Рузвельта в Ялте. Тот заверил, что касательно репараций все пункты соглашения были сформулированы «крайне расплывчато»^[154]. (Разумеется, эти слова полностью противоречили тому, что он внушал Молотову днем ранее.) Но 6 мая Джексон получил от Бернайса другой секретный документ, который вновь пробудил его беспокойство. Этот документ был выпущен американским правительственным Неофициальным политическим комитетом по Германии (который координировал планы Госдепартамента, Военного и Финансового министерств для американской зоны оккупации). В нем уточнялось, что с Германии будут взяты «репарации в натуральной форме», отчасти в форме труда, направленного на послевоенную реконструкцию. Далее в документе отмечалось, что будет использован «только труд осужденных военных преступников» или тех, для кого «в надлежащем порядке» установят принадлежность к гестапо (тайной полиции), СС (охранным отрядам) или СА (штурмовым батальонам)^[155]. Джексон думал, что это лишь вызывает еще больше вопросов. Что значит «в надлежащем порядке»? Будут ли процессы над членами этих организаций открытыми или закрытыми? Если гестапо, СС и СА уже сочтены виновными, зачем вообще тратить время на суды?

Джонсон из первых уст услышал, что смерть Рузвельта оставила американских политиков в затруднительном положении. Похоже, никто не знал, что конкретно Рузвельт пообещал Сталину в Ялте. В субботу 12 мая Джексон был на завтраке с участием нефтяного магната Эдвина Поли (Трумэн назначил его представителем США в Союзной комиссии по репарациям) и американского посла в СССР Аверелла Гарримана. Оба они были в Ялте. Джексон спросил их о намерениях Рузвельта. Гарриман уверял, что Рузвельт согласился только на формулировку «использование труда немцев», что можно истолковать как оплачиваемый труд. Он также сказал Джексону, что не только СССР хочет использовать труд немцев: он нуждается в пяти миллионах немецких рабочих, да и Франция потребовала два миллиона и англичане сказали, что возьмут «немного на короткое время». Разгневанный Джексон объявил, что не будет участвовать в «судебном спектакле»^[156].

Немедленно после завтрака Джексон написал для Поли меморандум с возражениями против записи немцев в трудовые бригады только за то, что они были членами нацистских организаций. Он предупредил, что даже хорошо контролируемая программа трудовых репараций «подорвет моральную позицию Соединенных Штатов». Он предсказывал, что скоро «из России просочатся» рассказы о жестоком обращении с подневольными работниками и в них будет «слишком много правды»^[157]. 15 мая Джексон поделился своим мнением с Трумэном. Тот ответил благосклонно, но уклончиво. Затем он поговорил с главой УСС Уильямом Дж. Донованом («Диким Биллом»). Тот согласился, что весь этот проект репараций создаст впечатление, будто судебные процессы имеют целью лишь обеспечить победителей принудительным трудом. Джексон признал Донована (своего бывшего политического соперника в штате Нью-Йорк) ценным союзником и привлек консультантом в свою команду^[158].

Он также обсудил с Донованом советский подход к послевоенной юстиции. Они отметили, что советские газеты, ничего не публикующие без одобрения Сталина, недавно критиковали американцев за то, что они не расстреляли Геринга сразу после его сдачи в плен Седьмой армии. Джексон предположил, что советское руководство побаивается поднимать тему «агрессивной войны». Он сказал Доновану, что недавно услышал о существовании «многих свидетельств» тому, что Россия до 1941 года вела масштабную подготовку к войне, и попросил его выведать у Геринга и других заключенных нацистских вождей, что они думают о причинах, побудивших Германию объявить войну России^[159].

Джексон не знал, что инициатива судить нацистских вождей за развязывание «агрессивной войны» исходила в основном от СССР. Донован познакомил его с этой темой, дав почитать только что составленный УСС доклад «Советские намерения наказать военных преступников». Этот документ на шестидесяти одной странице объяснял, что в СССР проводят различие между традиционными военными преступлениями и действиями, разрушающими мирные отношения между странами. В докладе отмечалось, что советская сторона ранее предложила определить «агрессивную войну» как международное преступление и объявила о своих намерениях уголовно преследовать за это руководителей Германии, в том числе высших военачальников. Авторы описывали и работу Чрезвычайной государственной комиссии, и Харьковский процесс, отмечая, что СССР — первая среди союзников страна, публично судившая военных преступников. Большая часть работы была посвящена анализу книги Арона Трайнина «Уголовная ответственность гитлеровцев». Авторы писали, что его взгляды заслуживают пристального внимания, потому что редактором книги выступил Андрей Вышинский. Деление военных преступлений на «обычные» и «преступления против мира» (ведение агрессивной войны) у Трайнина, как и его критика защиты, основанной на отсылке к исполнению приказа, по мнению авторов доклада, определяли остальные высказывания советской стороны по этим вопросам^[160].

После первого обмена мнениями с Донованом Джексон принялся глубже изучать советский подход к правосудию. 17 мая Джексон и его сотрудники, в числе которых были теперь Бернайс, офицер армейской разведки Джон Харлан Эймен, вашингтонский адвокат Сидни С. Олдерман и другие, посмотрели советский фильм о Харьковском процессе. После просмотра Джексон в шоке открыл для себя советский метод «возложения бремени доказательств защиты на самих подсудимых»^[161]. Он также взял себе экземпляр книги Трайнина. И хотя Джексон продолжал относиться к СССР с крайним недоверием, которое в будущем пронес через весь процесс, он усвоил некоторые идеи своего советского коллеги: в его собственные доклады вскоре проникла фразеология Трайнина.

Вопрос о трудовых репарациях оставался незаживающей раной. Для Джексона это был принципиальный момент. 18 мая он встретился с Поли в офисе Моргентау. Последний раздраженно заявил, что Союзная комиссия по репарациям заседала четыре или пять дней и он впервые слышит, чтобы Рузвельт или Трумэн не соглашались с планом «использовать трудовые репарации независимо от приговора суда». Он назвал идею судебного процесса глупой и непрактичной и высказал предположение, что суд над нацистскими организациями затянется слишком надолго и вряд ли обеспечит Европу рабочей силой, необходимой в ближайшие месяцы для посева, сбора урожая и добычи угля. В ответ на протест Джексона, заявившего, что американский народ не потерпит рабского труда, Поли допустил уступку в виде какой-нибудь формы «добровольной мобилизации»: Германия, к примеру, могла бы оплачивать труд в счет репараций^[162].

Сведения о разговоре у Моргентау просочились в прессу, и 23 мая колумнист «Вашингтон пост» Дрю Пирсон опубликовал о нем статью. Пирсон писал, что план использовать «каторжный труд немцев для восстановления России и Франции» встретил «секретное возражение» со стороны судьи Верховного суда Джексона, будущего главы американских обвинителей на процессе немецких военных преступников. После этого вопрос «повис в воздухе»^[163]. В тот же день ТАСС резко напомнил немцам, что они могут искупить вину за нацизм только «честным трудом» для возмещения материального ущерба, нанесенного ими другим странам^[164]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

31

Сталин И. В. Приказ Народного комиссара обороны 23 февраля 1942 года № 55 город Москва. Горький: Горьковское областное издательство, 1942. С. 10. Доступен также в сети Интернет: https://www.prlib.ru/item/360840 (дата обращения 10 января 2023 года).

32

Overy R. Russia’s War: A History of the Soviet War Effort, 1941–1945. New York: Penguin Books, 1997. P. 117; Merridale C. Ivan’s War: Life and Death in the Red Army, 1939–1943. New York: Picador, 2006. P. 146–147; Braithwaite R. Moscow 1941: A City and Its People at War. New York: Knopf, 2006. P. 273–274.

33

Merridale C. Ivan’s War. P. 127–129.

34

Library of Congress, Manuscript Division, Robert H. Jackson Collection (LOC-RHJ). B. 95. F. 3. Note Sent by M. Molotov on April 17, 1942. Оригинал документа на русском см.: Архив внешней политики Российской Федерации (АВПРФ). Ф. 06. Оп. 4. П. 8. Д. 75. Л. 2 — 14 об. Доступен в сети Интернет: https://victims.rusarchives.ru/nota-narkoma-inostrannykh-del-sssr-molotova-27-aprelya-1942 (дата обращения 10 января 2023 года). Первые две ноты были опубликованы в Лондоне в 1942 году под заглавием «Molotov’s Notes on German Atrocities». Отчеты НКВД и других ведомств о зверствах нацистов: АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 7. Д. 73. Л. 17–39.

35

Там же. Д. 69. Л. 1–9; Sorokina M. People and Procedures: Toward a History of the Investigation of Nazi Crimes in the USSR // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2005. Vol. 6. № 4. P. 797–831.

36

Большой террор был кровавой кампанией политических репрессий, длившихся с 1936 по 1938 год.

37

Архив Российской академии наук (АРАН). Ф. 586. Оп. 4. Д. 6. Л. 1–3. Вышинский переписывался с директором Института права АН СССР Ильей Трайниным, запрашивая помощи Арона Трайнина и других специалистов.

38

Vaksberg A. Stalin’s Prosecutor: The Life of Andrei Vyshinsky. New York: Grove Weidenfeld, 1991. P. 13–31 (на рус.: Ваксберг А. И. Царица доказательств: Вышинский и его жертвы. М.: Книга и бизнес, 1992. — Примеч. пер.); Rayfield D. Stalin and His Hangmen: The Tyrant and Those Who Killed for Him. New York: Random House, 2004. P. 162.

39

Kotkin S. Stalin: Paradoxes of Power, 1878–1928. New York: Penguin, 2014. P. 702–705.

40

Vaksberg. Stalin’s Prosecutor. P. 51–54, 62.

41

АРАН. Ф. 360. Оп. 4. Д. 400. Л. 1–14; Pashukanis E. Selections from the Encyclopedia of State and Law: International Law / Ed. P. Beirne, R. Sharlet. Selected Writings on Marxism and Law. London: Academic Press, 1980. P. 171–172.

42

Вышинский А. Я. К положению на фронте правовой теории. М.: Юридическое издательство НКЮ, 1937. См. также: Solomon P. H. Jr. Soviet Criminology — Its Demise and Rebirth, 1928–1963 / Ed. R. Hood. Crime, Criminology and Public Policy: Essays in Honour of Sir Leon Radzinowicz. New York: Free Press, 1975. P. 571–593.

43

Трайнин А. Н. Я жил за чертой // Молодая гвардия. 1937. Вып. 93. № 8. С. 42–44; Он же. Воспоминания о Московском университете // Вестник Московского университета. Серия 11. Право. 1991. № 2. С. 56–63; № 3. С. 40–48; № 4. С. 32–39; № 5. С. 39–46. См. также: Traynina M. A. N. Traynin: A Legal Scholar under Tsar and Soviets // Soviet Jewish Affairs. 1983. Vol. 13. № 3. P. 45–54. О Трайнине как криминологе см.: Neuberger J. Hooliganism: Crime, Culture, and Power in St. Petersburg, 1900–1914. Berkeley: University of California Press, 1993; Engelstein L. The Keys to Happiness: Sex and the Search for Modernity in Fin-de-Siecle Russia. Ithaca: Cornell University Press, 1992 (на рус.: Энгельштейн Л. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX–XX веков. М.: Терра, 1996. — Примеч. пер.).

44

Уголовное право РСФСР. Часть особенная. М.: Юридическое издательство НКЮ, 1925; Трайнин А. Н. Кризис науки уголовного права. М.: Право и жизнь, 1926.

45

Трайнин А. Н. Уголовная интервенция. Движение по унификации уголовного законодательства капиталистических стран. М.: Советское законодательство, 1935. С. 18–21, 44–46. См. также: Ginsburgs G. Moscow’s Road to Nuremberg: The Soviet Background to the Trial. The Hague: Martinus Nijhoff, 1996. P. 19.

46

Трайнин А. Н. Защита мира и уголовный закон. М.: Юридическое издательство НКЮ, 1937. С. 21–32; Ginsburgs. Moscow’s Road to Nuremberg. 20–23; Avalon Project at Yale University Law School (APYULS). Kellogg-Briand Pact 1928. http://avalon.law.yale.edu/20th_century/kbpact.asp (дата обращения 10 января 2023 года). О пакте Бриана — Келлога см. также: Hathaway O. A., Shapiro S. J. The Internationalists: How a Radical Plan to Outlaw War Remade the World. New York: Simon and Schuster, 2017. P. 121–130.

47

Вышинский А. Я. Предисловие / Трайнин. Защита мира и уголовный закон. С. 4.

48

В данном контексте «троцкизм» — бранное слово в адрес предполагаемых последователей Льва Троцкого, которого Сталин ложно обвинил в сговоре с иностранными государствами против СССР. Вышинский. К положению на фронте правовой теории. С. 5; Vaksberg. Stalin’s Prosecutor. P. 70, 79; Solomon P. H. Jr. Soviet Criminal Justice under Stalin. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.

49

Трайнин А. Н. Из книги «Учение о соучастии» (1941) // Трайнин А. Н. Избранные труды / Под ред. Н. Ф. Кузнецовой. СПб.: Юридический центр Пресс, 2004. С. 247–368. Эта книга Трайнина была посвящена бытовым преступлениям, но вскоре он ввел идею соучастия в контекст международного права.

50

АРАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 24. Л. 1–9, 20–39 (о партизанах см. особенно л. 37–39).

51

АРАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 42. Л. 19–40; Трайнин А. Н. Об уголовной ответственности гитлеровцев: стенограмма публичной лекции. М.: Совнарком СССР, 1943. С. 3. Эту публичную лекцию он впервые прочел 10 сентября 1943 года в московском Доме Союзов. См.: АРАН. Ф. 1711. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.

52

Inter-Allied Information Committee, The Inter-Allied Declaration Signed at St. James Palace, London, on 13th January, 1942, and Relative Documents. London: HMSO, 1942; Ginsburgs G. Moscow’s Road to Nuremberg. P. 34; Kochavi A. J. Prelude to Nuremberg: Allied War Crimes Policy and the Question of Punishment. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1998. P. 17–20.

53

Kochavi A. Prelude to Nuremberg. P. 21–28; Memorandum Prepared by Mr. Harry L. Hopkins for President Roosevelt, September 24, 1942 // Foreign Relations of the United States (FRUS). 1942. Vol. 1. P. 56–57.

54

Kochavi A. Prelude to Nuremberg. P. 28–31.

55

Ibid. P. 33–34; Roosevelt F. D. Statement Warning against Axis Crimes in Occupied Countries // The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt. 1942 Volume: Humanity on the Defensive. New York: Harper, 1950. P. 329–330.

56

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 14. Д. 137. Л. 1–2; Kochavi A. Prelude to Nuremberg. P. 33–34; Sorokina M. People and Procedures. P. 814–815.

57

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 14. Д. 137. Л. 5–8, 13–17, 21–23.

58

О сталинских тревогах по поводу Гесса см.: АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 1. Д. 14. Л. 57–61. О подозрениях Сталина в адрес британцев и злости на их неспособность открыть второй фронт: Overy R. Russia’s War. P. 70, 167–169.

59

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 4. Д. 35. Л. 42–49; П. 6. Д. 65. Л. 42–57; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1045. Л. 2, 60, 82.

60

Заявление Советского правительства об ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершаемые ими в оккупированных странах Европы // Правда. 1942. 15 октября. С. 1.

61

Преступную гитлеровскую клику к ответу // Правда. 1942. 19 октября. С. 1. Статья была перепечатана в «Совьет уор ньюз» (издании советского посольства). Оригинал см. в: АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 14. Д. 137. Л. 19.

62

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 7. Д. 69. Л. 12–14, 17–30. В этом деле содержится указ от 2 ноября 1942 года. Ее полное название: «Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР».

63

Там же. См. также: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 7523. Оп. 4. Д. 113. Л. 5–6; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 79. Л. 9–14; Sorokina M. People and Procedures. P. 804–805, 815–824. Катынь — самый очевидный пример фабрикации. Сорокина утверждает, что это «далеко не единственный подобный случай». О советской фабрикации свидетельств в Черекском районе Кабардино-Балкарии на Северном Кавказе см.: Черекская трагедия / Ред. К. Г. Азаматов, М. О. Темиржанов, Б. Б. Темукуев, А. И. Тетуев, М. Чеченов. Нальчик: Эльбрус, 1994. (В Черекском ущелье Кабардино-Балкарской АССР в конце ноября — начале декабря 1942 года 11-я стрелковая дивизия НКВД проводила бои с дезертирами, однако операция переросла в борьбу с возникшим там повстанческим движением, сопровождалась захватом силами НКВД заложников из числа гражданских лиц и привела в итоге к убийству более тысячи мирных жителей. — Примеч. ред.)

64

Kochavi A. Prelude to Nuremberg. P. 39.

65

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 14. Д. 137. Л. 5–17.

66

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 284. Л. 11–21, 34–36; АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 1. Д. 14. Л. 57–61.

67

Vyshinsky A. Y. Traitors Accused: Indictment of the Piatakov-Radek Trotskyite Group. New York: Workers Library, 1937. P. 6.

68

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 284. Л. 34–36.

69

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 1. Д. 14. Л. 60–61.

70

11 Allies Condemn Nazi War on Jews: United Nations Issue Joint Declaration of Protest on Cold Blooded Extermination // New York Times. 1942. December 18. P. 1.

71

Об осуществлении гитлеровскими властями плана истребления еврейского населения Европы // Известия. 1942. 19 декабря. С. 1; Russia Issues Statement // New York Times. 1942. December 20. P. 23. См. оригинал: АВПРФ. Ф. 06. Оп. 4. П. 7. Д. 67. Л. 53–67. Советский Еврейский антифашистский комитет и прежде публиковал свидетельства убийств евреев нацистами в оккупированной части СССР, но это было первое подобное заявление, выпущенное Наркоматом иностранных дел.

72

Berkhoff K. C. Total Annihilation of the Jewish Population: The Holocaust in the Soviet Media, 1941–45 / Ed. М. David-Fox, P. Holquist, А. М. Martin. The Holocaust in the East: Local Perpetrators and Soviet Responses. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2014. P. 83–117. Беркхофф спорит с другими историками Холокоста, опровергая мнение, будто советская власть скрывала информацию о целенаправленных убийствах евреев нацистами.

73

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 5. П. 20. Д. 221. Л. 14–15 (документ опубликован в сборнике: СССР и германский вопрос: В 3 т. М., 1996. Т. 1. С. 657–658. — Примеч. пер.).

74

Feferman K. Soviet Investigation of Nazi Crimes in the USSR: Documenting the Holocaust // Journal of Genocide Research. 2003. Vol. 5. № 4. P. 587–602; Shneer D. Through Soviet Jewish Eyes: Photography, War, and the Holocaust. New Brunswick: Rutgers University Press, 2012. P. 140–143; Werth A. Russia at War, 1941–1945. New York: Carroll and Graf, 1964. P. 609–618.

75

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 5. П. 17. Д. 166. Л. 1–7.

76

Radio Communiqué on the Discovery of Graves of Polish Officers in the Smolensk Area, April 13, 1943, Berlin, 9:15 a. m.; Communiqué Issued by the Sovinformburo Attacking the German «Fabrications» about the Graves of Polish Officers in Katyn Forest, April 15, 1943, Moscow; Statement of the Polish Government Concerning the Discovery of the Graves of Polish Officers Near Smolensk, April 17, 1943, London // Katyn: A Crime without Punishment / Eds A. M. Cienciala, N. S. Lebedeva, W. Materski. New Haven: Yale University Press, 2007. P. 305–309. См. также: ГАРФ. Ф. 8581. Оп. 2. Д. 132. Л. 56–61.

77

Records Relating to the Katyn Forest Massacre at the National Archives // National Archives and Records Administration. https://www.archives.gov/research/foreign-policy/katyn-massacre (дата обращения 10 января 2023 года).

78

Lowe C. Wartime Allies Hushed Up Katyn Massacre of Poles: Documents // Reuters. 2012. September 11. https://www.reuters.com/article/us-usa-poland-katyn/war-time-allies-hushed-up-katyn-massacre-of-poles-documents-idUSBRE88A0O020120911 (дата обращения 10 января 2023 года).

79

Предложение об убийстве поляков исходило от Лаврентия Берии и было одобрено Политбюро 5 марта 1940 года. См.: Beria Memorandum to Joseph Stalin Proposing the Execution of the Polish Officers, Gendarmes, Police, Military Settlers, and Others in the Three Special POW Camps, Along with Those Held in the Prisons of the Western Regions of Ukraine and Belorussia, Accepted by the Politburo March 5, 1940, Moscow // Katyn: A Crime without Punishment. P. 118–120. Редакционная дискуссия о советском преступлении и заметании следов: Ibid. P. 121–148, 318–319. См. также: Paul A. Katyn: Stalin’s Massacre and the Triumph of Truth. De Kalb: Northern Illinois University Press, 1991.

80

Sorokina M. People and Procedures. P. 826–830; Wasilewski W. The Birth and Persistence of the Katyn Lie // Case Western Reserve Journal of International Law. 2012. Vol. 45. № 3. P. 671–693.

81

Sorokina M. People and Procedures. P. 826–830; Bourtman I. «Blood for Blood, Death for Death»: The Soviet Military Tribunal in Krasnodar, 1943 // Holocaust and Genocide Studies. 2008. Vol. 22. № 2. P. 246–265; Penter T. Local Collaborators on Trial: Soviet War Crimes Trials under Stalin (1943–1953) // Cahiers du monde russe. 2008. Vol. 9. № 2–3. P. 341–364; Kudryashov S., Voisin V. The Early Stages of «Legal Purges» in Soviet Russia (1941–1945) // Cahiers du monde russe. 2008. Vol. 49. № 2–3. P. 263–296; Prusin A. V. «Fascist Criminals to the Gallows!»: The Holocaust and Soviet War Crimes Trials, December 1945 — February 1946 // Holocaust and Genocide Studies. 2003. Vol. 17. № 1. P. 1–30. Количество жертв (7000 человек) приводится в статье Пентер.

82

Hicks J. «Soul Destroyers»: Soviet Reporting of Nazi Genocide and Its Perpetrators at the Krasnodar and Khar’kov Trials // History. 2013. Vol. 98. № 4. P. 530–547; Shneer D. Through Soviet Jewish Eyes. P. 142.

83

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 5. П. 17. Д. 166. Л. 14–15.

84

Там же. Оп. 7. П. 20. Д. 208. Л. 1–3 (электронная публикация этого документа: http://nurnberg.rusarchives.ru/documents/spravka-nkid-sssr-o-londonskoy-komissii-po-rassledovaniyu-voennyh-prestupleniy (дата обращения 10 января 2023 года). — Примеч. пер.).

85

Эти республики были аннексированы в 1940 году.

86

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 5. П. 17. Д. 166. Л. 34–35, 39–44.

87

Это были Женевская конвенция 1864 года и Гаагские конвенции 1899 и 1907 годов.

88

National Archives and Records Administration — College Park (NARA). Record Group (RG) 238. Entry 52. B. 7, United Nations Commission for the Investigation of War Crimes, Notes of Unofficial Preliminary Meeting, October 26, 1943; LOC-RHJ. B. 118. F. 8. Dr. B. Ečer, Contribution to the History of the UNWCC, January 19, 1948. О Херсте см. также: Lewis M. The Birth of the New Justice: The Internationalization of Crime and Punishment, 1919–1950. Oxford: Oxford University Press, 2014. P. 161–162.

89

LOC-RHJ. B. 118. F. 8. Dr. B. Ečer, Contribution to the History of the UNWCC.

90

АРАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 32. Л. 20, 27–50. Отчет обсуждался на совещании 23 сентября 1943 года. В сентябре Вышинский присутствовал на некоторых совещаниях в Институте права. См. также: АРАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 39. Л. 11, 20; Д. 50. Л. 2–8.

91

Farrin A. [Trainin] The Responsibility for Nazi Crimes // Central European Observer. 1943. September 17. P. 281–282; Idem. The Responsibility for Nazi Crimes // Information Bulletin (Embassy of the USSR). 1943. October 2. P. 5–7; Трайнин. Об уголовной ответственности гитлеровцев. См. также: Sellars K. «Crimes against Peace» and International Law. Cambridge: Cambridge University Press, 2015.

92

Farrin [Trainin]. The Responsibility for Nazi Crimes; Трайнин. Об уголовной ответственности гитлеровцев.

93

АВПРФ. Ф. 3б. Оп. 1. П. 19. Д. 227. Л. 1–2, 6–8.

94

АВПРФ. Ф. 3б. Оп. 1. П. 19. Д. 227. Л. 1–2, 6–8.

95

Allen D. J. The Oder-Neisse Line: The United States, Poland, and Germany in the Cold War. Westport: Praeger, 2003.

96

The Tehran Conference, Proceedings of the Conference, Monday, November 29, 1943, Tripartite dinner meeting, 8:30 (Document 368), Bohlen Minutes // FRUS. 1943, Diplomatic Papers, The Conferences at Cairo and Tehran. https://history.state.gov/historicaldocuments/frus1943CairoTehran/d368 (дата обращения 10 января 2023 года); Manchester W., Reid P. The Last Lion: Winston Spencer Churchill, Defender of the Realm, 1940–1965. New York: Bantam, 2012. P. 765–766.

97

Whitewood P. The Red Army and the Great Terror: Stalin’s Purge of the Soviet Military. Lawrence: University Press of Kansas, 2015. P. 264. Эта чистка проходила с июня 1937 по ноябрь 1938 года.

98

Ginsburgs G. Moscow’s Road to Nuremberg. P. 52–57; Dawson G. Judgment before Nuremberg: The Holocaust in the Ukraine and the First Nazi War Crimes Trial. New York: Pegasus, 2012; Hicks J. «Soul Destroyers». P. 543–544. Эренбург в своей статье упоминал также убийства русских, украинцев и других граждан.

99

Трайнин А. Об уголовной ответственности гитлеровских преступников // Война и рабочий класс. 1944. № 1. С. 19–21 (цит. — с. 20).

100

Kharkov Trial: First Pictures from Russian Movie Show Legal Trial and Death of Nazi War Criminals // Life. 1944. July 10. Vol. 17. № 2. P. 94, 97; Dawson G. Judgment Before Nuremberg. P. 343–344.

101

The Kharkov Trial: A Grim Newsreel Record // Times. 1944. July 7. P. 6. Харьковский процесс изучали и Эчер, и УСС: Etcher B. The Lessons of the Kharkov Trial. London: Russia Today Society, 1944; LOC-RHJ. B. 111. F. 10. Office of Strategic Services Research and Analysis Branch. № 1988.1. Soviet Intentions to Punish War Criminals, April 30, 1945. P. 38–41. См. также: Hicks J. First Films of the Holocaust: Soviet Cinema and the Genocide of the Jews, 1938–1946. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2012. P. 196. Русское название иногда переводят как «Justice is Coming!» («Суд идет!»).

102

Wasilewski W. The Birth and Persistence of the Katyn Lie. P. 677–682.

103

Там же. См. также: The Burdenko Commission Report, January 24, 1944, Moscow // Katyn. A Crime without Punishment. P. 319–326 (см. публикацию оригинала на рус.: Сообщение Специальной Комиссии // Правда. 1944. 26 января. — Примеч. пер.). Полностью она называлась Специальной Комиссией по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров.

104

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 5. П. 17. Д. 166. Л. 83–84. Эта поправка была принята 2 февраля 1944 года.

105

LOC-RHJ. B. 118. F. 8. Dr. D. Ečer, Contribution to the History of the UNWCC. P. 7–8, 26–32; Blayney M. S. Herbert Pell, War Crimes, and the Jews // American Historical Jewish Quarterly. 1976. Vol. 65. № 4. P. 335–352; Lingen K. von. Defining Crimes against Humanity: The Contribution of the United Nations War Crimes Commission to International Criminal Law, 1944–1947 // The Historical Origins of International Criminal Law / Eds M. Bergsmo, W. L. Cheah., P. Yi. Oslo: TOAEP, 2014. Vol. 1. P. 475–505.

106

Трайнин А. Н. Уголовная ответственность гитлеровцев / Под ред. А. Я. Вышинского. М.: Юридическое издательство, 1944. С. 12–13, 35–41, 45–70, 99–106.

107

Трайнин. Уголовная ответственность гитлеровцев. С. 78–91 (цит. — с. 91, выделение в оригинале. — Примеч. пер.).

108

Trainin A. N. Judging the War Criminals // New Masses. 1944. September 12. P. 3–6; Judging the War Criminals II // New Masses. 1944. September 19. P. 10–12; Certain Lessons of Versailles // Information Bulletin (Embassy of the USSR). 1944. September 26. P. 1–2.

109

NARA. RG 238. Entry 52. B. 7. UNWCC, Supplement to the Minority Report Presented by Dr. B. Ecer, October 6, 1944.

110

Ibid. UNWCC, Minutes of the 35th Meeting, October 10, 1944.

111

Ibid.; NARA. RG 238. Entry 52. B. 7. UNWCC, Minutes of the 36th Meeting, October 17, 1944.

112

NARA. RG 238. Entry 52. B. 7. UNWCC, Report Made by Dr. Ečer on Professor Trainin’s Book «The Criminal Responsibility of the Hitlerites» at the Commission’s Meeting of October 31, 1944 (November 11, 1944). Копия этого отчета имеется также в Университете Вайоминга (University of Wyoming, American Heritage Center. Murray Bernays Collection (3817). B. 4. F. 1).

113

Harry S. Truman Presidential Library and Museum (HSTPLM). Samuel I. Rosenman Papers, War Crimes File, Memorandum from the United Nations War Crimes Commission, «Report Made by Dr. Ečer on Professor Trainin’s Book», November 11, 1944.

114

Английский перевод вышел в СССР в 1944 году: Trainin A. N. The Criminal Responsibility of the Hitlerites. Moscow: Legal Publishing House NKU, 1944. Эту книгу перевели также на французский, арабский и другие языки.

115

HSTPLM. Rosenman Papers, War Crimes File, Memorandum from Murray C. Bernays and D. W. Brown, January 4, 1945. Копия имеется также в: Murray Bernays Collection (3817). B. 4. F. 5.

116

Sellars K. «Crimes against Peace» and International Law. P. 65–66; Bass G. J. Stay the Hand of Vengeance: The Politics of War Crimes Tribunals. Princeton: Princeton University Press, 2000. P. 157–169.

117

Sellars K. «Crimes against Peace» and International Law. P. 67–70; Bass. Stay the Hand of Vengeance. P. 170; Subject: Trial of European War Criminals (By Colonel Murray C. Bernays, G-1), September 15, 1944 // B. F. American Road to Nuremberg: The Documentary Record. 1944–1945 / Ed. B. F. Smith. Stanford: Hoover Institution Press, 1982. P. 33–37.

118

В архиве Бернайса есть сокращенная версия трайнинской «Уголовной ответственности гитлеровцев» и рецензия Эчера на нее. Murray Bernays Collection (3817). B. 4. F. 1. Memorandum for General Berry from M. C. B., December 18, 1944; Memorandum for the Judge Advocate General, [after November 24,] 1944; Summary of «The Criminal Responsibility of the Hitlerites» by Professor A. N. Trainin, n. d.; Report Made by Dr. Ečer on Professor Trainin’s Book, November 11, 1944.

119

HSTPLM. Rosenman Papers, War Crimes File, Memorandum from Murray C. Bernays and D. W. Brown.

120

Trainin A. The Strategy of «Mercy» // Communist. 1944. December. P. 1073–1077.

121

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 20. Д. 208. Л. 1–3.

122

Там же. П. 206. Д. 8. Л. 1–3.

123

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. Memorandum for the President: Trial and Punishment of Nazi War Criminals, January 22, 1945. Копия имеется в: Murray Bernays Collection (3817). B. 4. F. 1.

124

Ibid.

125

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. Memorandum for the President: Trial and Punishment of Nazi War Criminals, January 22, 1945.

126

Plokhy S. Yalta: The Price of Peace. New York: Penguin, 2010. P. 69–79. Цитата (p. 77) принадлежит генерал-майору ВВС США Лоренсу С. Кьютеру, члену американской делегации.

127

Ibid.; APYULS. Protocol of Proceedings of Crimea Conference, February 11, 1945. http://avalon.law.yale.edu/wwii/yalta.asp (дата обращения 10 января 2023 года). В состав советской делегации входил также Лаврентий Берия.

128

Ibid.

129

Советские экономисты выступали за трудовые репарации. Suviranta B. The Way to War Indemnities in Kind. Helsinki: Acta Forestalia Fennica, 1954.

130

NARA. RG 238. Entry 52. B. 7. UNWCC, Minutes of 52nd Meeting, March 14, 1945, и там же: UNWCC, Second Progress Report, Draft, March 20, 1945.

131

Kochavi А. Prelude to Nuremberg. P. 212.

132

Они также отметили, что в тех странах, где окажется затруднительно провести процессы в национальных судах, можно будет создать межсоюзнические военные трибуналы. NARA. RG 260. AG 000.5. B. 3. F. 1. Memorandum: War Crimes and Atrocities, April 6, 1945.

133

NARA. RG 260. AG 000.5. B. 3. F. 1. Memorandum of Meeting, April 4, 1945.

134

NARA. RG 260. AG 000.5. B. 3. F. 1, Simon to Rosenman, April 6, 1945. См. также: The Ambassador of the United Kingdom to the Secretary of State, April 7, 1945 // FRUS. 1945, Diplomatic Papers, European Advisory Commission, Austria, Germany. Vol. 3. https://history.state.gov/historicaldocuments/frus1945v03/d877 (дата обращения 10 января 2023 года); Tusa A., Tusa J. The Nuremberg Trial. London: Atheneum, 1983. P. 65.

135

Kochavi А. Prelude to Nuremberg. P. 164.

136

HSTPLM. Rosenman Papers, War Crimes File, Draft of statement from James Byrnes to Soviet Ambassador, April 13, 1945.

137

Ibid.

138

Schlesinger S. C. Act of Creation: The Founding of the United Nations. New York: Basic Books, 2004. P. 115–119.

139

Miller W. L. Two Americans: Truman, Eisenhower and a Dangerous World. New York: Knopf, 2012. P. 160; Roberts G. Sexing Up the Cold War: New Evidence on the Molotov-Truman Talks of April 1945 // Cold War History. 2004. Vol. 4. № 3. P. 105–125; Watson D. Molotov: A Biography. New York: Palgrave Macmillan, 2005.

140

NARA. RG 59. Entry 1560. B. 4. Memorandum of Conversation, April 24, 1945. P. 4.

141

О падении Берлина см.: Beevor A. The Fall of Berlin 1945. New York: Penguin Books, 2003. P. 386–405 (рус. пер.: Бивор Э. Падение Берлина. 1945. М.: ACT; Транзиткнига, 2004. — Примеч. пер.).

142

Harry S. Truman, The President’s News Conference, May 2, 1945 // The American Presidency Project / Eds G. Peters, J. T. Woolley. http://www.presidency.ucsb.edu/ws/?pid=12258 (дата обращения 10 января 2023 года).

143

NARA. RG 59. Entry 1560. B. 4. Memorandum of Conversation, May 3, 1945. Советская стенограмма: АВПРФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 20. Д. 209. Л. 1–4.

144

NARA. RG 59. Entry 1560. B. 4. Memorandum of Conversation, May 3, 1945. Советская стенограмма: АВПРФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 20. Д. 209. Л. 1–4.

145

АВПРФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 20. Д. 209. Л. 14–20.

146

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. Robert H. Jackson (RHJ) Diary, May 10, 1945.

147

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. Rosenman to Jackson, with Mimeographed Copy of the Agreement, May 6, 1945; RHJ Diary, May 7, 1945.

148

Beevor A. Fall of Berlin. P. 402–405.

149

АВПРФ. Ф. 07. Оп. 13. П. 41. Д. 3. Л. 34–36.

150

LOC-RHJ. B. 95. F. 5, Memorandum re Document Entitled «Punishment of War Criminals», draft, April 29, 1945.

151

Это был процесс 1944 года «Коремацу против Соединенных Штатов». Джексон никогда официально не уходил из Верховного суда, но и не участвовал в его работе с июня 1945 года до закрытия МВТ. Barrett J. Q. The Nuremberg Roles of Justice Robert H. Jackson // Washington University Global Studies Law Review. 2007. Vol. 6. P. 511–525. Подробнее о молодых годах Джексона: Gerhart E. C. America’s Advocate: Robert H. Jackson. Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1958.

152

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. RHJ Diary, May 10, 1945. (Он отметил это через неделю, после того как поработал с доказательными материалами.)

153

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. RHJ Diary, May 4, 1945.

154

LOC-RHJ. B. 95. f. 5, RHJ Diary, May 4, 1945, 7 p. m.

155

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. Informal Policy Committee on Germany: Instructions for the U. S. Representative on the Reparation Commission, May 3, 1945.

156

Ibid. RHJ Diary, May 12, 1945.

157

Ibid. Memorandum for Edwin W. Pauley from Robert Jackson, n. d.; and Draft Statement on Labor Reparations, May 12, 1945.

158

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. RHJ Diary, May 15, 1945; Waller D. Wild Bill Donovan: The Spymaster Who Created the OSS and Modern American Espionage. New York: Free Press, 2011. P. 324–325. О партнерстве Донована и Джексона см. также: Priemel K. C. The Betrayal: The Nuremberg Trials and German Divergence. Oxford: Oxford University Press, 2016. P. 72–74.

159

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. RHJ Diary, May 15, 1945.

160

LOC-RHJ. B. 111. F. 10. Office of Strategic Services Research and Analysis Branch, № 1988.1, Soviet Intentions to Punish War Criminals, April 30, 1945.

161

Ibid. B. 95. F. 5. RHJ Diary, May 17, 1945.

162

LOC-RHJ. B. 95. F. 5. RHJ Diary, May 18, 1945.

163

Pearson D. The Washington Merry-Go-Round // Washington Post. 1945. May 23 (см. в: LOC-RHJ. B. 95. F. 5).

164

Цит. в: LOC-RHJ. B. 107. F. 1. Office of War Information, Bureau of Overseas Intelligence, European Comment on War Criminals, June 1, 1945.