Блуждающая реальность

Филип К. Дик, 1995

Сборник редких и неопубликованных эссе, дневниковых записей, писем, статей, выступлений, черновиков и интервью, посвященных вопросам, поискам ответов на которые посвятил свою жизнь один из великих писателей-фантастов двадцатого века. Филип Дик размышляет о параллельных вселенных, юнгианской синхронности, бикамеральном разуме, ЛСД, Книге Перемен, телепатии, фальшивой реальности, сфабрикованной СМИ, шизофрении, гностицизме, научной фантастике и писательском ремесле. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

I. Автобиографические тексты

Тексты в этом разделе посвящены исключительно или в первую очередь жизни Дика. Впрочем, читатель скоро заметит, что многие тексты из других разделов также включают в себя автобиографические элементы. В своем творчестве Дик часто опирался на события собственной жизни, желая пояснить те или иные идеи — и, наоборот, то и дело обращался к завораживающим его идеям, чтобы в них найти ключ к событиям прошлого.

Два отрывка из реалистического романа «Время собираться» (1949) ярко рисуют психику юного и невинного главного героя, Карла, весьма напоминающего молодого Филипа К. Дика. Разумеется, это не автобиографические пассажи; тем не менее они помогают нам понять, как думал и воспринимал мир молодой писатель на заре своей карьеры. Роман был опубликован ограниченным тиражом в 1994 году издательством WCS Books^[6].

«Об авторе» — впервые опубликовано (вместе с фотографией Дика) на внутренней стороне обложки в журнале Imagination^[7] (февраль 1953).

«Материалы к биографии Филипа К. Дика» — очевидно, подготовлены для кого-то из издателей Дика в 1968 году. Публикуется впервые.

«Автопортрет» впервые опубликован, если верить Полу Уильямсу, «в середине или конце 1968 года в каком-то датском журнале или фэнзине, который редактировал Янник Сторм». По-английски впервые опубликован в фэнзине под редакцией Уильямса PKDS Newsletter (№ 2, декабрь 1983).

«Ночные заметки усталого писателя-фантаста» написаны в 1968 году, впервые опубликованы в журнале Eternity SF^[8] (№ 1, июль 1972). Переизданы в фэнзине PKDS Newsletter (№ 22/23, декабрь 1989).

Два автобиографических наброска, оба под заглавием «Материалы к биографии Филипа К. Дика», написанные в 1972 и 1973 годах, здесь публикуются впервые.

«Мемуары на обороте счета от ветеринара» публиковались в журнале The Real World (№ 5, февраль-март 1976).

«Короткая счастливая жизнь писателя-фантаста» — впервые опубликовано в фэнзине Scintillation^[9] (том 3, № 3, июнь 1976).

«Странные воспоминания о смерти», написанные в 1979 году, впервые опубликованы в журнале Interzone^[10] (№ 8, лето 1984), затем перепечатаны в сборнике рассказов и статей Дика I Hope I Shall Arrive Soon (Doubleday, 1985) под редакцией Марка Херста и Пола Уильямса.

Переписка 1980 года с критиком Франком Бертраном, озаглавленная (в машинописной рукописи Дика) «Филип К. Дик о философии. Короткое интервью», впервые опубликована на французском языке^[11] и позднее на английском в фэнзине Niekas^[12] (№ 36, 1988). Здесь публикуется по рукописи, находящейся в распоряжении Фонда Дика.

«Время собираться». Два отрывка из романа

(1949)

Так случается со всем, что является на свет из влажной земли, прорастает сквозь вязкую грязь и глину. Все, большое и малое, живет. Появляется на свет, продираясь через липкую слякоть. А потом умирает.

Карл снова поднял взгляд к свету, к солнцу и далеким холмам. Теперь они казались ему не такими, как несколько секунд назад. Быть может, сейчас он видел отчетливее. Над головой распростерлись чистые голубые небеса. Но с них летели кровь и перья. Небеса прекрасны, пока держишься от них подальше, а стоит взглянуть повнимательнее — ничего хорошего в них нет. Только безобразие и горечь.

Небеса прибиты гвоздями, склеены жвачкой и скотчем. Много раз трескались — и много раз их чинили. Крошатся, проседают, гниют, качаются на ветру, и порой, как в детской книжке, обломки небес падают наземь.

Карл сошел с дороги и теперь медленно взбирался вверх по узкой тропинке. Шел широкими шагами, тяжело дыша, и скоро поднялся по травянистому склону холма. Здесь ненадолго остановился, глянул назад.

Компания и ее собственность далеко внизу съежились до неразличимости. Превратились в едва заметные точки. Карл присел на камень. Мир вокруг был тих и неподвижен, ничто не нарушало покоя. Его мир. Молчаливый личный мир.

И все же он не понимал: как это может быть его мир? Вот он улыбается цветам и траве — но за ними стоит нечто, чему нельзя улыбнуться. Нечто неприятное. То, что ему не нравится, чего он не хочет.

Выходит, это не его мир. Свой мир он создал бы совсем иначе. А тут все как-то неправильно собрано. Совсем неправильно. Неприятно даже думать об этом.

Вот на тропинке лежит птичка, молчаливая и неподвижная. Напоминает… Карл задумался. Что же она напоминает? Его охватило странное чувство. Это уже было. То же самое. Так же он вышел из дома и увидел что-то ужасное. Бессмысленное. То, чего не мог ни понять, ни объяснить.

Некоторое время спустя он вспомнил. Кот. Дряхлый умирающий кот: тощий, одноглазый, облезлый. Кот и птичка. Вокруг жужжат мухи, маршируют колоннами муравьи. А они умирают — молча исчезают, уходят непонятно куда. Никто не смотрит, всем наплевать.

Этого Карл понять не мог. Откуда в огромном теплом мире — такое? Бессмыслица… Или все же есть какая-то причина? Какая-то цель?

Когда он понял, что кот мертв, то медленно, в глубокой задумчивости вернулся домой. К себе, в свою комнату, к своим вещам. К микроскопу. К маркам, картам, альбомам и книгам. У них есть смысл. Есть цель. Причина существования. На них можно взглянуть и понять.

Сидя на склоне холма, Карл задумался о своем детстве. Не так уж давно оно закончилось. Всего несколько лет назад. Вокруг вздымались, обступали со всех сторон воспоминания. Картины, запахи. Вкусы. Прошлое осталось с ним. Совсем рядом, под поверхностью: комната, микроскоп, рисунки. Все здесь — ждет, когда его позовут.

* * *

Его поразили ее груди. Они не торчали вперед. Не вздымались, мягко круглясь, как на рисунках, а свисали и начинали болтаться, когда она наклонялась. Груди тряслись и подпрыгивали, пока она подбирала свое белье, пока, нагнувшись, тянулась за шортами. Никаких твердых чашечек — только плоть, такая же, как остальное тело, мягкая бледная плоть. Как бурдюки с вином, какие висят на стенах шатров в ближневосточных селениях. Мягкие вихляющиеся мешочки плоти, которые, должно быть, порой ей мешают.

Она застегнула красные шорты, надела серую блузку. Присела застегнуть босоножки. Выглядела уже как обычно — не то белое и крепкое нагое тело. Груди больше не свисали и не походили на бурдюки: они, как обычно, слегка приподнимали блузку. В этой блузке и в облегающих шортах она казалась выше и стройнее.

Она закончила одеваться и пошла прочь через лужайку. Он потерял ее из виду. Вот ее и нет. Все закончилось. Карл расслабился. Утихло волнение, сердце замедлило шаг, схлынула краска со щек и ушей. Он глубоко вздохнул и с шумом выдохнул.

Неужто это случилось на самом деле? Он был растерян. В каком-то смысле даже разочарован. Невысокая, с бледной кожей, с выпуклостями там и сям. Ноги, чтобы ходить, ступни, чтобы стоять. Тело такое же, как и все прочие, — физическое тело, инструмент, машина. Как все остальное, из праха и жидкой грязи явилось в мир. Пройдет время — и оно обвиснет, покроется морщинами, начнет трескаться и ломаться; не помогут ни гвозди, ни клей, ни липкая лента — оно возвратится в землю, из которой пришло.

Тело износится и умрет. Выцветет и исчезнет, как трава и цветы, как могучие ели, как холмы, как сама земля. Ведь оно — часть обычного мира, материальная вещь среди других материальных вещей. Так же существует и действует. Подвластно тем же законам.

Вдруг ему вспомнились собственные рисунки: как он, сидя в тесной комнате при сочащемся сквозь шторы солнечном свете, срисовывал девушек с календарей, и сколько образов и понятий теснилось тогда в его уме. Карл улыбнулся. Что ж, по крайней мере, он понял нечто новое. Верно, утратил все дорогие ему образы и иллюзии — зато осознал то, что прежде ускользало. Ее тело, его тело, все тела — одно. Части одного и того же мира. Нет ничего вне его — никаких иных миров, никаких обширных угодий призрачной души. Есть лишь это — то, что он видел своими глазами. Деревья, солнце, вода. Он, Барбара, все и вся — части этого. И нет ничего иного.

Нельзя сказать, что его тайный внутренний мир — духовный мир, так долго им лелеемый, — рухнул в одно мгновение. Он не обрушился, оставив груду печальных развалин. Скорее, просто исчез. Все мечты Карла, все долго хранимые идеи лопнули беззвучно, словно мыльный пузырь, и ушли из бытия навеки, не оставив следа, словно их и не было.

Об авторе

(1953)

Однажды, еще ребенком, я нашел в книжном магазине под полкой с комиксами журнал под названием Stirring Science Stories^[13]. В конце концов я его купил и понес домой, листая по дороге. Он был полон красочных и смелых идей. Люди пересекали вселенную, путешествовали во времени, уменьшались до размеров элементарных частиц… Им не было преград! Наше общество, наша окружающая среда оказались уже не единственно возможными. Научная фантастика поднимала человека над обыденностью и выводила за пределы привычного мира.

Тогда мне было двенадцать лет. Но я разглядел в научной фантастике то, что вижу и сейчас: среду, в которой — разумеется, повинуясь законам разума и эволюционному принципу — может раскрыться в полную силу человеческое воображение. С годами научная фантастика выросла, обрела зрелое социальное мышление и чувство ответственности.

Мне захотелось писать научную фантастику, когда я увидел, что из бесконечных дуэлей на лучевых пистолетах она превращается в исследование различных человеческих характеров и общественных проблем.

Я обожаю писать научную фантастику: для меня это прежде всего разговор с другими, так же, как я, желающими понять, что за силы нами движут. Мою жену, как и кота по имени Магнификат, немного тревожит это увлечение. Как и у большинства читателей фантастики, полки у меня ломятся от папок и стопок журналов; повсюду громоздятся коробки с разными записями, пометками и отрывками ненаписанных рассказов, огромный письменный стол тоже завален материалами на разных стадиях готовности. Соседи говорят, что я «много читаю и пишу». По-моему, мое призвание себя оправдает. Быть может, мы доживем до времени, когда научно-фантастические журналы появятся в публичных библиотеках — а однажды, быть может, проникнут и в библиотеки школ.

ФИЛИП К. ДИК

Материалы к биографии Филипа К. Дика

(1968)

Филип К. Дик учился в Калифорнийском университете, работал в магазине грамзаписей, писал рекламные тексты, вел программу классической музыки на радио KSMO. В настоящее время живет в Сан-Рафаэле, интересуется галлюциногенами и нюхательным табаком. Родился в Чикаго 16 декабря 1928 года. Человек уже взрослый, солидный и бородатый, но фанатично пялится на девиц — разве только сантиметром их не измеряет. Первый свой рассказ продал в ноябре 1951 года и с тех пор ничем, кроме сочинения научной фантастики, не занимался. Выпустил двадцать семь книг, из них двадцать шесть романов. Первый роман опубликован в 1954 году. В июне 1953-го рассказы Дика вышли одновременно в семи журналах. В 1962 году получил премию «Хьюго» за роман «Человек в Высоком замке». Женат, две дочери и хорошенькая нервная юная женушка Нэнси, которая боится телефона. За два года (1963 и 1964) написал и опубликовал двенадцать романов и множество рассказов журнального объема. Любит уток и овец; живет на берегу заводи, где останавливаются утки, когда летят на юг. Семнадцати овец лишился при последнем разводе. Сменил много котов, разных и странных: один из них, Гораций, всю жизнь задавал незримый вопрос, на который никто не мог ответить. Большую часть времени слушает сперва Скарлатти, затем Jefferson Airplane, а потом «Гибель богов» и пытается сложить их воедино. Имеет множество фобий и почти никуда не выходит, но любит, когда гости приходят к нему, в уютный домик у воды. Должен кредиторам целое состояние. Предупреждаем: не одалживайте ему денег! Мало того: он еще и ваши таблетки сопрет. Своей лучшей книгой считает роман «Мечтают ли андроиды об электроовцах?», недавно выпущенный в Doubleday, поскольку там описывает злоключения животных и общество, в котором собака или кошка являются более статусными символами (и стоят дороже), чем машина или дом.

Автопортрет

(1968)

Чикаго: здесь 16 декабря 1928 года я родился. Холодный город, родной дом гангстеров, — но настоящий, и я это ценил. К счастью, отец с матерью перевезли нас в Калифорнию, на берег Залива, и там я узнал, что на свете случается и хорошая погода — причем даже чаще, чем плохая. Так что, как и большинство калифорнийцев, я не родился в Калифорнии, а туда переехал (в возрасте примерно года, если быть точным).

Что из тех времен можно припомнить как свидетельство, что однажды я стану писателем? Моя мать (она еще жива) писала и подавала литературные надежды. У нее ничего не вышло. Но она научила меня восхищаться книгами… в то время как для отца не существовало ничего, кроме футбольных матчей.

Их брак не продлился долго: когда мне было пять, они разошлись. Отец переехал в Рино, штат Невада, а мы с матерью — и еще дедушка, бабушка и тетя — остались в Беркли, в нашем большом старом доме.

Главной моей любовью тогда были ковбойские песни. В сущности, музыка всегда играла большую роль в моей жизни. Но в те дни — когда мне было шесть — я носил ковбойский костюм и слушал ковбойскую музыку по радио. Музыка и газетные комиксы составляли весь мой мир.

Странно подумать, что ребенок мог расти во времена Депрессии и ничего о ней не знать. Тем не менее я никогда не слышал этого слова. Знал, разумеется, что у матери постоянно туго с деньгами, но не делал из этого никаких выводов. Я ощущал мрачность городских улиц и домов, однако объяснял это тем, что все машины здесь черные. По улицам словно катила огромная, нескончаемая похоронная процессия.

Были у нас и развлечения. Зимой 1934 года мы вдвоем с матерью переехали в Вашингтон, округ Колумбия. Тогда я вдруг узнал, что такое по-настоящему ужасная погода… и все же нам там очень нравилось. Зимой мы катались на санках, летом — на «флексиз»^[14]. Лето в Вашингтоне — кошмар неописуемый. Наверное, я слегка съехал — от лета в элегантном сочетании с тем, что у нас с матерью не было своего жилья. Жили мы у знакомых. Год там, год здесь. Я с этим не справлялся (а какой семилетка справился бы?), и меня отправили в спецшколу для «трудных» детей. В интернате я ничего не ел и быстро терял вес. Однако именно там начался мой путь писателя — точнее, сперва поэта. Я сочинил свое первое стихотворение:

Маленькая птичка

На веточке сидела,

Маленькая птичка

На меня смотрела,

Потом пришел котик — ам, и птички нет!

Потому что котик съел птичку на обед.

В Родительский День этот стишок вызвал настоящий фурор, и моя судьба была решена (хотя в то время, разумеется, об этом никто не подозревал). Дальше наступил довольно долгий период, когда я не делал почти ничего, только ходил в школу — терпеть ее не мог! — возился с коллекцией марок (она и сейчас у меня) и занимался разными мальчишескими делами: мраморные шарики, карточки, да еще комиксы, которые тогда только начали выходить регулярными выпусками: и Tip Top Comics, и King Comics, и Popular Comics^[15]. Получая каждую неделю по десять центов, я сперва запасался сладостями (вафли «Некко», плитка шоколада, мармелад), а потом покупал Tip Top Comics. Взрослые презирали комиксы, верили и надеялись, что сам такой формат скоро исчезнет. Но этого не произошло. А еще среди газет Херста^[16] была одна, The American Weekly, полностью посвященная разным жутким историям, и по воскресеньям там печатали рассказы о живых мумиях, затаившихся в гробницах, о затерянной Атлантиде и Саргассовом море. В наше время мы бы все это назвали псевдонаукой, но для середины тридцатых выглядело вполне убедительно. Я мечтал найти Саргассово море и затонувшие корабли, где в каютах покоятся скелеты, а трюмы набиты пиратским золотом. Теперь понимаю: я был обречен на неудачу уже тем, что нет никакого Саргассова моря — во всяком случае, нет кладбища нагруженных золотом испанских кораблей. Ну и довольно о детских мечтах.

Примерно в 1939 году мы с матерью вернулись в Беркли и завели первую кошку. Мы жили на холмах Беркли, которые в наши дни в основном пустуют. Повсюду шуршали мыши, так что без кошки было не обойтись. Я начал считать котов и кошек неотъемлемой частью домашнего хозяйства — и с тех пор только укрепился в этом мнении (сейчас у нас с женой их двое, но кот Уиллис стоит пятерых обыкновенных котов — позже расскажу).

Примерно в это же время я открыл для себя книги про страну Оз. Страстно хотел прочесть их все, хоть окружающим мое увлечение казалось пустяковым. Библиотекари надменно отвечали: «Сказок не держим», — считалось, что сказочные книги могут увести ребенка в мир фантазий и помешают ему приспособиться к «реальной» жизни. Но увлечение страной Оз положило начало моей любви к фантастическому и чудесному, а затем и к научной фантастике.

Первый научно-фантастический журнал я открыл для себя в двенадцать лет… Назывался он Stirring Science Stories и состоял, кажется, из четырех историй. Редактором был Дон Уоллхейм, который позже (в 1954 году) купил мой первый роман… и еще немало последующих. Наткнулся я на него случайно: искал Popular Science. Меня поразило название. Рассказы — и о науке? Я мгновенно узнал ту магию, с которой уже встречался в книгах о стране Оз, только связанную не с волшебными палочками, а с наукой, отнесенной в будущее, где, как всем известно, она будет играть в нашей жизни все более и более важную роль. Так или иначе, в моем представлении магия равнялась науке… а наука (из будущего) — магии. Я и сейчас не утратил такой взгляд на вещи; а предсказание, что со временем наука будет становиться для нас все важнее (помните, мне тогда было двенадцать), к добру или к худу, сбылось. Что ж, ставлю на то, что наука нам поможет. Ее угрозы не слишком меня беспокоят — не пугает даже оскал водородной бомбы. Не стоит забывать: наука спасла больше жизней, чем отняла.

В старших классах у меня появилась первая подработка — в магазине приемников и грампластинок: я подметал, вытирал пыль, но никогда-никогда не разговаривал с покупателями. Всплыла моя давнишняя любовь к музыке, и я принялся исследовать безбрежные музыкальные просторы: к четырнадцати годам узнавал на слух буквально любую симфонию или оперу, любой классический мотив, который мне напевали или насвистывали. Благодаря этому я повысился до перворазрядного продавца грамзаписей. Музыка и грамзаписи стали моей жизнью: этому я планировал посвятить будущее. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой — я наконец стану управляющим, а потом, может, и владельцем магазина грампластинок! О научной фантастике я и думать забыл, даже больше ее не читал. Она, как радио-сериал Jack Armstrong, the All — American Boy!, заняла свое место среди прошедших детских увлечений. Однако писать мне по-прежнему нравилось: я писал рассказики и надеялся продать их в The New Yorker (это так и не удалось). А тем временем жадно поглощал современных литературных классиков: Пруста и Паунда, Кафку и Дос Пассоса, Паскаля — но тут мы переходим к более старой литературе, и список может тянуться до бесконечности. Скажем просто: литературу я изучил от «Анабасиса» до «Улисса». Я учился не на научной фантастике, а на произведениях серьезных авторов, признанных во всем мире.

К фантастике — и, в конце концов, к сочинению фантастики — я вернулся кружным путем. Энтони Бучер^[17], самый обожаемый и самый важный человек в научной фантастике того времени, вел на местной радиостанции передачу о вокале, а я, поскольку интересовался классической музыкой, стал ее слушать. Потом с ним познакомился — он зашел в магазин, где я работал, — и у нас завязался долгий разговор. Выяснилось, что человек может быть взрослым и образованным и тем не менее наслаждаться научной фантастикой. Тони Бучер вошел в мою жизнь и определил ее направление.

Раз в неделю Тони вел у себя дома курсы писательского мастерства. Я решил туда сходить, и Тони любезно просмотрел мои первые, довольно беспомощные творческие потуги. Реализм его не впечатлил, зато, к моему удивлению, он весьма заинтересовался маленьким фэнтезийным рассказиком — едва ли, кажется, не готов был его напечатать. Тогда я начал писать все больше фэнтези, а затем и НФ. В октябре 1951 года, в двадцать один год^[18], я продал свой первый рассказик — крохотную новеллу — в журнал F&SF^[19], где Тони Бучер был редактором. Начал отсылать рассказы и в другие научно-фантастические журналы — и, о чудо, один рассказ купил Planet Stories!^[20] Охваченный фаустовским пламенем, я бросил работу в магазине грампластинок, позабыл о предстоящей карьере в мире музыки и принялся писать как одержимый (до сих пор не понимаю, как я это проделывал; спать ложился в четыре утра). Через месяц после увольнения меня уже печатали в Astounding^[21] (ныне Analog) и в Galaxy^[22]. Платили они очень хорошо — и теперь я точно знал, чем буду заниматься всю оставшуюся жизнь.

В 1953 году я продавал рассказы уже в пятнадцать разных журналов; за один только месяц, июнь, написал семь рассказов для семи изданий. Придумывал одну историю за другой. И все же…

Мои рассказы для журналов, за редкими исключениями, были второсортными. Начало 1950-х не отличалось высокими стандартами качества. В то время я не владел многими техническими навыками, совершенно необходимыми писателю… Например, не знал, что такое фокал. И все же я продавался, неплохо зарабатывал, на Уорлдконе в 1954 году меня с готовностью признали и отметили… Помню, кто-то сфотографировал меня вместе с А. Э. Ван Вогтом и опубликовал фотографию с подписью «Старое и новое». Но что за жалкое оправдание — «новизна»! И сколько потеряла НФ-сцена с уходом Ван Вогта!

Я чувствовал, что со мной что-то не так. Вот Ван Вогт пишет романы — например, «Мир Нуль-А», — а я не пишу. Может, и мне попробовать?

Несколько месяцев ушло на тщательную подготовку. Я продумал характеры и сюжеты — несколько сюжетов, сплетенных вместе, а затем сварганил из них книгу. Купил ее Дон Уоллхейм для Ace Books и дал ей название «Солнечная лотерея». Тони Бучер написал на нее в New York Herald Tribune доброжелательную рецензию, хорошо отозвался и Analog, а Деймон Найт^[23] в Infinity^[24] посвятил ей целую колонку одних похвал.

Я оказался на развилке и глубоко задумался. Мне виделось, что журнальная фантастика клонится к упадку, да и оплачивается не слишком щедро. За рассказ можно выручить двадцать долларов, за роман — четыре тысячи. Так что я решил поставить на романы: написал «Мир, который построил Джонс», а затем «Человек, который умел шутить». А потом роман, который стал для меня настоящим прорывом: «Глаз в небе». Тони присвоил ему звание Лучшего Романа Года, а Тед Старджон в другом журнале, Venture^[25], назвал его «той золотой крупицей хорошей фантастики, которая оправдывает собой существование гор бездарной чуши». Что ж, я оказался прав. Романы в самом деле удавались мне лучше рассказов. И деньги ни при чем: мне просто нравилось писать романы — поэтому дело шло легко.

Но к этому времени начались серьезные неприятности в личной жизни. Мой восьмилетний брак распался; я переехал за город — и встретил там женщину с художественными наклонностями, только что потерявшую мужа. Познакомились мы в октябре, а в апреле следующего года поженились в Энсенаде, штат Мехико. Вместе с женой на попечении у меня оказались три девочки, и следующие два года я только халтурил ради куска хлеба. Наконец бросил все и принялся работать вместе с женой: у нее был ювелирный бизнес. Я был несчастен. В детстве несчастья всегда приходили извне — денег нет, холодно, негде жить; но с Энн я не мог себя реализовать — слишком сильны были ее собственные творческие амбиции, и мое творчество, как она часто говорила, «преграждало ей дорогу». Даже в изготовлении драгоценностей она придумывала дизайн, а я только дорабатывал и выполнял. Самооценка у меня упала, так что я отправился к священнику нашего времени, психологу-психиатру, и спросил, что мне делать. «Идите домой, — сказал он, — и забудьте о ювелирном бизнесе. Забудьте, что у вас дом с пятью спальнями и тремя ванными, что вы растите трех девочек и на подходе четвертая. Идите домой и садитесь за пишущую машинку. Забудьте о доходах и налогах, забудьте, что Работа Должна Приносить Деньги. Посто напишите хорошую книгу — такую, в которую сами поверите. Перестаньте готовить детям завтраки и помогать жене спаивать серебряные цепочки. Напишите книгу».

Так я и сделал — без долгих слов сел и написал. Вышел «Человек в Высоком замке». Книгу купили сразу, многие рецензенты обещали, что она получит «Хьюго» — и в самом деле, в один прекрасный день я получил письмо от агента с поздравлениями по этому поводу. Так я прошел еще одну веху в своей карьере — и, как и прежде, этого не понял. Я знал лишь, что хочу писать новые книги, больше и больше; книги становились все лучше, издатели брали их все охотнее.

В наше время большинству читателей неизвестно, как мало получают писатели-фантасты. Я зарабатывал около 6000 $ в год. В год после «Хьюго» заработал 12 000 $ и примерно столько же в несколько следующих лет (1965–1968). Писал я с фантастической скоростью: выпустил двенадцать романов за два года… и «Хьюго» подтверждал: я пишу именно то, что множество людей хочет читать! Потрясающе, верно?

Не так давно я сел, перебрал двадцать восемь романов, написанных с 1954 по 1968 год, и задался вопросом, какие из них хороши. Чего я достиг? Сейчас мне тридцать девять: потертый, молью траченный, нюхаю табак, слушаю в грамзаписях песни Шуберта… «Человек взрослый, солидный и бородатый, — сказал кто-то обо мне, — но до сих пор фанатично пялится на девиц». Что верно, то верно. И еще на кошек. Очень они меня радуют; хотел бы я втиснуть Уиллиса, здоровенного бело-рыжего котяру, в какой-нибудь роман — или, может, в фильм. Уиллис сыграет немую роль (без диалогов), и оба мы будем счастливы. Четыре года назад я развелся с женой-ювелиршей и женился на очень милой девушке, которая рисует. Теперь у нас ребенок, и нам нужен дом побольше (дом мы уже нашли и сейчас, когда я пишу эти строки, собираемся туда переезжать: четыре спальни, две ванные и огороженный задний дворик, где Айза сможет играть в безопасности). Такова моя нелитературная жизнь: очень молодая жена, которую я люблю, малютка-дочь, которую уже почти люблю (уж очень она громкая и приставучая!), и котяра, которого обожаю.

А что же книги? Что я чувствую к ним?

Писал я с наслаждением. Однако, если бы пришлось отобрать несколько — например, решить, какие из них переживут Третью мировую войну, — я бы выбрал прежде всего «Глаз в небе» (1956). Затем «Человека в Высоком замке» (1962), «Сдвиг во времени по-марсиански» (1964) (издательство Ballantine), «Доктор Бладмани» (1965) (послений роман, вышедший в Ace Books). Еще, пожалуй, «Духовное ружье» (1967) и «Предпоследнюю истину» (1964), книги, написанные одновременно. И наконец, еще одну, выпущенную в Ace, «Симулякры» (1964).

В списке нет самого яркого моего романа: «Три стигмата Палмера Элдрича» (1965). Эта книга меня пугает: она об абсолютном зле, и писал я ее в период тяжелого религиозного кризиса. Я решил написать роман об абсолютном зле, воплощенном в «человеческой» форме. Когда из «Doubleday» пришли гранки, я так и не стал править текст — не смог себя заставить снова за него взяться. И сейчас не могу.

Пожалуй, стоит внести в список еще две книги, последние, тоже из Doubleday: «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» (1968) и еще одну, пока без названия^[26]. «Андроиды» очень хорошо продаются, и на них, как мне известно, внимательно смотрит одна кинокомпания. И моя жена считает, что книга удалась. Мне она нравится вот чем: она об обществе, где животные стали редкостью, их обожают и почитают. Человек, у которого есть настоящая овца, становится Фигурой… и с этой овцой его связывает сильнейшая любовь и привязанность. По страницам книги молчаливо проходит, величественно подрагивая длинным рыжим хвостом, мой котяра Уиллис. Заставь их понять, говорит он мне, что животные по-настоящему важны уже сейчас! Говорит — а потом сжирает детское питание, которое мы подогревали для малышки: некоторые коты совсем совесть потеряли… Того и гляди, захочет писать фантастику! Что ж, пусть попробует. Надеюсь, ему ничего не удастся продать.

Ночные заметки усталого писателя-фантаста

(1968, 1972)

Вот он я, почти сорокалетний. Семнадцать лет назад продал свой первый рассказ: великий, чудный миг, который никогда не повторится. К 1954 году был уже известен как автор рассказов; в июне 1953 продал сразу семь — по одному в Analog, Galaxy, F&SF и так далее. Так вот, 1954-й. Первый мой роман, «Солнечная лотерея» — вышел тиражом в 150 000 экземпляров и исчез бесследно — вынырнул из небытия лишь несколько лет назад. Везде, кроме Galaxy, получил хорошие отзывы. Понравился и Тони Бучеру, и Деймону Найту. Но я спрашиваю себя: зачем я его написал — его и еще двадцать четыре следующих? Из любви, разумеется: люблю фантастику — и читать, и писать. Платят нам, авторам, не слишком много. Жестокая и неприглядная истина: ремесло писателя-фантаста себя не окупает, так что мы один за другим либо гибнем в борьбе за скудный заработок, либо уходим и начинаем заниматься чем-то еще… чем-то далеким от фантастики — как, например, Фрэнк Герберт, который трудится в газете, а премии «Хьюго» получает в свободное от основной работы время. Хотел бы и я так жить: работать где-то еще, а фантастику писать по вечерам, после ужина — или поднимаясь до рассвета. Это сильно облегчило бы жизнь. Давайте расскажу, каково мне приходится сейчас. Средний научно-фантастический роман стоит от 1500 $ до 2000 $. Следовательно, автор, который пишет по два романа в год — и их продает, — получает 3000–4000 $ в год. На такие деньги не проживешь. Можно попробовать писать по три романа в год, да еще разбавлять рассказами. Если повезет — и если будешь работать без отдыха, — заработаешь в год 6000 $. Лучшее, чего мне удавалось добиться, — 12 000 $ в год; но обычно выходит гораздо меньше, а выложившись до предела в гонке за деньгами, перестаешь писать года на два. В такие тощие годы живешь только на то, что у нас называется «остатки». Продажи за границу, переиздания в мягкой обложке, перепечатки в журналах, радио — и телепостановки и т. п. Ужасные времена: все твое существование зависит от скудно и нерегулярно капающих роялти «остатков». Например, от одного агента приходит авиапочтой чек. Роялти на сумму 1 доллар 67 центов. На следующей неделе, тоже воздушной почтой, уже 4 доллара 50 центов. А мы (по крайней мере, некоторые) продолжаем писать фантастику! Я же говорю, это любовь.

Что же в научной фантастике так нас притягивает? Захватывает фанатов, редакторов, самих писателей. А денег никому не приносит. Думая об этом, я всегда вспоминаю первый абзац «Честных шахматистов» Генри Каттнера, тот, где главному герою подмигивает дверная ручка. А еще, думая об этом, вижу — не мысленным взором, а обычным, прямо возле стола, — полное собрание Unknown, Unknown Worlds^[27], Astounding, начиная с 1933 года… всех их надежно хранит огромный огнеупорный шкаф. Здесь они отделены от мира, от жизни. Спасены от износа и обветшания. От времени. За огнеупорный шкаф, защищающий эти журналы, я выложил триста пятьдесят баксов. После жены и дочери они значат для меня больше всего, что у меня есть — или, надеюсь, когда-нибудь будет.

Там, в шкафу, та магия, что нас не отпускает. Я нашел способ ее сохранить.

И о моих собственных книгах. Перечитывать их мне неинтересно. Что хорошо вышло, что плохо, что удалось, что нет — все это ничего не значит (подобные рассуждения можно спустить в унитаз, как выразился Тед Старджон, говоря о «Трех стигматах»). Для меня важно писание, сам акт творения романа, ибо в тот миг, когда пишу, я сам переношусь в мир, о котором рассказываю. Для меня он полностью, абсолютно реален. А потом, когда дописываю и приходится остановиться, уйти оттуда навсегда — это меня убивает. Я снова один, почти без денег — а ведь мне, как я упомянул, уже почти сорок. Где господин Тагоми, главный герой «Человека в Высоком замке»? Покинул меня, мы отрезаны друг от друга. Перечитывая книгу, я не могу воскресить господина Тагоми, вновь поместить туда, где смогу его услышать. Роман написан — и теперь обращается ко всем, а не ко мне одному. Я связан с ним уже не более любого читателя — в сущности, гораздо меньше, ибо я помню и господина Тагоми, и остальных… например, Гвидо Молинари из «Когда наступит прошлый год», или Лео Булеро из «Трех стигматов». Мои друзья мертвы; как я ни люблю жену, дочь, кота — они не заменят мертвых. Пустота ужасает. Никогда не пишите ради денег: лучше продавайте шнурки!

Я обещаю себе: больше не напишу ни одного романа. Не стану создавать людей, с которыми потом придется расстаться. Обещаю… а потом, воровато оглядываясь, сажусь писать следующую книгу.

Материалы к биографии Филипа К. Дика

(1972)

В 1969 году Пол Уильямс писал о Филипе К. Дике: «Вот что я вам скажу… Филип К. Дик повлияет на сознание нашего столетия больше, чем Уильям Фолкнер, Норман Мейлер или Курт Воннегут». Автор тридцати одного романа и почти сотни рассказов, издающийся с 1951 года, в 1963 году он получил премию «Хьюго» за лучший научно-фантастический роман года «Человек в Высоком замке» (1962). Дик известен по всему миру, особенно в интеллектуальных кругах: например, во Франции издано больше его романов, чем у какого-нибудь другого писателя-фантаста. Первым научно-фантастическим романом США, переведенным в Польше, станет его недавняя книга «Убик», вышедшая в издательстве Doubleday

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

На русском языке опубликован в сборнике Филипа К. Дика «Обман Инкорпорэйтед» (Москва, Эксмо, 2014).

7

Imagination (1950–1958) — американский малобюджетный журнал НФ и фэнтэзи. Было выпущено 63 номера, в которых публиковались Роберт Хайнлайн, Джон Уиндем и Роберт Шекли (первый рассказ).

8

Eternity SF (1972–1975, 1979–1980) — американский полупрофессиональный журнал («прозин»). Кроме Дика в журнале публиковались Роджер Желязны, Орсон Скотт Кард и Глен Кук.

9

Scintillation (1975–1977) — фэнзин, входивший в десятку лучших по авторитетному мнению журнала Locus. Издавался в Портленде, штат Орегон, Карлом Беннетом. Было выпущено 13 номеров.

10

Interzone — издающийся с 1982 года британский прозин, содержащий в основном рецензии и критические статьи. Получил премию «Хьюго» в 1995 году и также номинируется на нее ежегодно с 1986 года.

11

Philip K. Dick et la Philosophie: Une Courte Interview, перевод Сильви Ленэ, фэнзин Yellow Submarine (№ 41, сентябрь 1986).

12

Niekas (1962–1998) — американский фэнзин. Название переводится с литовского как «Ничего». Фэнзин получил в 1967 году премию «Хьюго» и еще трижды на нее номинировался. В нем печатались материалы широкого круга авторов — от Айзека Азимова до С. Т. Джоши.

13

Stirring Science Stories — НФ-журнал, издававшийся с 1941 по 1942 год. Было выпущено четыре номера. Главный редактор — Дональд Э. Уоллхейм (1914–1990), в дальнейшем издававший фантастику в издательстве Ace Books и основавший издательство DAW Books. Филип К. Дик печатался у Уоллхейма.

14

Колесные сани.

15

Tip Top Comics (1934–1954) — сборник газетных стрипов, выпускавшийся United Feature Syndicate. King Comics — сборники стрипов из газет синдиката Херста King Features, основанном в 1914 году. Popular Comics (1936–1948) — сборники комиксов компании Dell Comics.

16

Уильям Рэндольф Херст (1863–1951) — американский медиамагнат, основатель холдинга Hearst Corporation, ведущий газетный издатель. Создал современную индустрию новостей.

17

Энтони Бучер (1911–1968) — настоящее имя Уильям Энтони Паркер Уайт — видный редактор научной фантастики, переводчик и писатель. Первым перевел прозу Борхеса на английский язык.

18

Дику было двадцать два года.

19

F & SF (Fantasy & Science Fiction) — американский НФ-журнал. Издается с 1949 года.

20

Planet Stories — американский журнал фантастики, издавался с 1939 по 1955 год. Был рассчитан на молодую аудиторию и любителей космической оперы.

21

Astounding Science Fiction — наиболее влиятельный американский НФ-журнал, издается под разными названиями с 1930 года. Благодаря редактору Джону Кэмпбеллу, принявшему руководство в 1937 году, журнал способствовал формированию «Золотого века» фантастики.

22

Galaxy — ведущий американский журнал фантастики, выпускавшийся с 1950 по 1980 год. Редакторами были Гораций Голд (в его честь Дик даже назвал своего кота) и Фредерик Пол. Журнал публиковал более «литературную» и социальную фантастику, чем конкурирующие издания.

23

Деймон Найт (1922–2002) — авторитетный критик научной фантастики, писатель, редактор. Основатель Ассоциации американских писателей-фантастов (SFWA). Составитель культовой серии антологий Orbit, открывшей имена Джина Вулфа, Р. А. Лафферти, Гарднера Дозуа.

24

Infinity Science Fiction — журнал НФ, выходил в 1955–1958 годах. Ориентировался на молодежь и любителей приключенческой литературы.

25

Venture Science Fiction — журнал НФ, издавался в 1957–1958 и 1969–1970 годах.

26

Имеется в виду роман «Убик» (1969).

27

Unknown и Unknown Worlds — журнал фантастики, издавался Джоном Кэмпбеллом с 1939 по 1943 год. Оказал сильное влияние на жанр фэнтези, публикуя произведения, далекие от «научной фантастики».