Гладкий Флэт: Исповедь разрушителя

Филип Гэр, 2023

Пятая книга в серии «Перечеркнутый мир».Эйоланд – огромный древний мегаполис на остатках разрушенного войной мира. Помойка цивилизаций, в изнанке которой пересекаются пространства и времена.В городе вспыхивает борьба за власть, в которой сходятся друг с другом армия, гражданский Совет и полиция. Снаружи его стены готовы штурмовать хорошо вооруженные банды пустошей.В разгар противостояния, Тоя Багенге, начальник полиции Эйоланда, вынуждена отправиться в одну из многочисленных изнанок города, чтобы поставить точку в истории с Гладким Флэтом. Тем, кто создал их расу.События пятой книги тесно связаны с событиями предыдущих, поэтому лучше читать их по порядку.Обложка книги создана при помощи нейросети "Нейроплод".

Вечер дышал прохладой — влажной, густой и терпкой. Потоки воздуха между шпилей и крыш вихрились, срывались, восходили, замедлялись, ускорялись и переплетались между собой, формируя причудливые нити, невидимые никому из жителей Эйоланда.

Никому, кроме Лилы Изуба.

Сквозь распахнутое окно вечер манил Лилу к себе, в свое уютное и родное нутро.

Книги больше не интересовали ее. И никто к ней больше не заходил из коллег. А она, в свою очередь, не хотела больше идти домой, в свою тесную и холодную комнату.

Ей и раньше не хотелось уходить из книжных залов. Но сейчас ей не хотелось уходить из башни библиотеки. Она просто не могла заставить себя покинуть ее.

Вечер манил нестерпимо, выворачивая наизнанку ее душу. С каждой минутой, проведенной у окна, сдерживаться становилось все невыносимее.

Она больше не носила одежду. Просто не могла себя заставить ее надеть.

Она больше не читала свои книги. Просто не видела смысла их открывать.

Какая-то странная часть знаний, как знаний в буквальном смысле этого слова, так и знание сути вещей, появилось в ней само. Проросло, как дерево сквозь асфальт, и поселилось внутри, навсегда. Все, что раньше она считала важным, перестало иметь смысл. И многое, о чем она раньше не подозревала, стало для нее абсолютным.

Несколько коллег, что зашли к ней утром, получили совершенно точные ответы на свои вопросы. Произнесенные совершенно равнодушным тоном, без капли интереса с ее стороны — хотя и касались истории города.

Их поразила перемена в ней и в ее кабинете.

Прежняя Лила, маленькая, аккуратная, наивная рысь, всегда поддерживающая идеальный структурированный порядок вокруг себя — исчезла.

Сейчас она предстала перед ними без одежды. Ее шкура отливала мертвым матовым блеском. Когти на руках и ногах были столь внушительных размеров, что оказались не в состоянии полностью втянуться. При мысли, каковы они в выпущенном виде, пробирал ужас.

На пятнистой спине вздулись костистые рубцы, почти гребни. Тонкие, но хорошо видимые сквозь шерсть белые шрамы тянулись от подмышек до самых подушек всех лап. Ноги стали плотнее, на них четко прорисовались мощные мышцы. Лицо, и прежде с тонкими чертами, стало еще тоньше. Руки и тело приобрели еще большую изящность, одновременно перевитые тонкими жилами.

Она стала неестественно красива. Настолько, что балансировала на грани красоты уродливой. Она одновременно притягивала взгляды и заставляла опускать их вниз — лишь бы не видеть этой неестественности, не пустить ее в собственное сознание и не проникнуться ею, оставшись затем без сна.

Прежде аккуратно расставленные по полкам, теперь ее книги были свалены в углу грудой, в которой четко угадывалось гнездо. Через подоконник распахнутого окна к рабочему столу тянулся след засохшей крови. Под столом лежали чисто обглоданные кости.

Поэтому, получив ответы и возможность выйти из ее кабинета, коллеги более не приходили. Спустя час после начала рабочего дня слухи пронизали башню библиотеки насквозь, от подвалов до крыш, и желающих побеспокоить ее не нашлось.

Тогда ей стало скучно. И она, пересилив свое нежелание покидать башню, сама пошла по ее коридорам, по ее кабинетам и по ее залам. Голая рысь, четырнадцати лет, с матовой мертвой шкурой в почерневших пятнах. Прежде блеклые, как у большинства кошачьих жителей Эйоланда, теперь в них появились угольные тона.

Ее когти оставляли борозды и царапины даже на камне, если вдруг ей хотелось провести по ним. А если вдруг кто-то из сотрудников не находил ответа на ее вопрос, то видя голодный блеск в ее глазах, он находил его тотчас же.

На самом деле ей не хотелось есть. Ей просто поначалу нравилось их пугать. А затем она поняла, что для страха ей совсем необязательно пугать их взглядом. Их пугал ее вид сам по себе. Впрочем, не до колик, нет. Эйоланд совсем не то место, где жители пугливы.

Она так же скоро убедилась, что обитатели башни быстро к ней привыкнут и смирятся. И что в своем новом образе она им нравится даже более чем в прежнем.

Это расстроило ее. Она поняла, что ей придется и дальше выполнять обязанности Хранителя библиотеки. И что завтра коллеги станут заходить к ней так же, как и раньше. Просто с более серьезными вопросами и с другими чувствами.

А теперь ее вновь манил к себе вечер. Потоками воздуха, запахами, ощущениями, предчувствием, предвкушением, каким-то неестественным голодом и чем-то еще, чего она пока не могла описать — потому, как раньше таких чувств не имела. Ведь ей было всего четырнадцать лет, и она еще слишком мало видела в своей жизни.

Какого черта? — подумалось ей. Ведь изменить ЭТО она уже не сможет.

Она расправила крылья, огромные, кожистые, стреловидные, переплетенные дугами гибких костей, с утолщением суставов и рисунком вен. Рубцы на спине исчезли, и на фоне своих крыльев она казалась теперь совсем маленькой.

С трудом протиснувшись сквозь окно, гигантской птицей она упала в прохладу, пикируя вниз, и где лишь у самой брусчатки распахнула крылья.

Поток воздуха с шумом наполнил их, и превратился в свист, когда она, набрав скорость, выправила свой полет. Свист воздуха заставил сотрудников Абрафо внутри квартала разбежаться к стенам и задрать головы вверх.

Она пронеслась над улицей, и поднялась выше, над крышами и шпилями домов. Затем, тяжело взмахивая крыльями, начала кругами набирать высоту.

Она поднималась все выше и выше, набирая километр за километром, пока город не превратился в крохотное освещенное кольцо где-то внизу, в пятнышко на черной равнине, которую пересекала еще более черная нить реки — великий Арсин, несущий свои воды к далекому-далекому черному океану.

Интересно, подумала она, смогу ли я когда-нибудь долететь до этого океана?

Она расправила руки и ноги, между которыми вытянулась плотная кожистая перепонка. Ее крылья сложились обратно в гребни на спине. Прижав к голове уши, прикрыв глаза почти полностью, длинной спиралью, набирая скорость, она помчалась к городу вниз, наслаждаясь набегающим потоком.

Заметив штурмовое звено Ти-Лэев, патрулирующих город сверху, она наклонилась в их сторону, увеличивая скорость еще больше.

Но застать их врасплох ей не удалось.

Штурмовики тотчас засекли приближающийся объект, растянулись, и повернулись в ее сторону, хищно ощетинившись безднами оружейных стволов.

Она успела испугаться, что ее сейчас собьют. Но все три Ти-Лэя еще больше отдалились друг от друга, пропуская ее сквозь строй вниз, к земле.

Краем разума она ощутила их интерес. Не удивление, а именно интерес. Тотчас переросший в игривость.

Ти-Лэи были живыми, несмотря на механические тела. Она никогда не задумывалась об этом раньше, но ясно осознала сейчас. Они обладали душой, и именно этот отблеск души сейчас почувствовала Лила, пикируя сквозь их звено.

Она успела ощутить их жизнь — стаю братьев-гепардов, облаченных в композитные оболочки, приспособленных к полету вообще и скорости в частности. И перенесшие жажду скорости из живых тел своих предков в кажущийся мертвым кокпит кабины, напичканный электроникой вокруг плавающего в капсуле мозга.

Один из Ти-Лэев вдруг отделился от строя и бросился за ней. Она вновь успела испугаться, когда он легко догнал ее и пристроился позади вплотную, едва не касаясь гладким металлическим корпусом ее пяток, повторяя за ней все её движения, словно тень.

Тогда ей стало весело и тоже игриво.

Она увеличила угол атаки и понеслась к земле вертикально, вращаясь в продольной оси, чувствуя, как штурмовик делает то же самое, наслаждаясь скоростью вместе с ней, сплетая эмоции своего механического тела с ее собственными, скручиваясь с ними плотнее, чем самый искусный любовник.

В километре от площадей и улиц города, теперь таких близких, она с трудом остановила вращение, и понеслась к самой широкой улице, готовясь выпустить крылья.

Ти-Лэй не отставал ни на сантиметр. Поток воздуха пел на его корпусе, обтекая ракеты и жерла пулеметных стволов.

Ладно! — подумала она. И резко выпустила крылья, сразу складывая их в длинные стрелы вдоль тела, одновременно убирая перепонку. И тотчас, заложив крутой вираж, вписалась в узкий переулок, недостаточно просторный для крыльев Ти-Лэя.

Штурмовик играючи вошел в поворот вслед за ней, развернув корпус. Одно его крыло смотрело вверх, другое вниз. По сторонам от его брюха и его спины мелькали окна и ограды балконов, когда они пронеслись мимо по переулку меж старых домов, осыпающихся от старости кирпичной крошкой.

Переулок оказался слишком узким. Чтобы не упасть, она, не снижая скорости, свернула на более широкую улицу. Крылья легко коснулись старых каменных стен города, словно поглаживая их, но на самом деле пытаясь удержаться и не размазаться кровавой полосой ошметков по мостовой.

Улица оказалась пустой, и Лила неслась в сантиметрах от брусчатки, под арками и нависающими мостами, под балконами и карнизами, рискуя врезаться в кого-нибудь из тери, в машину или в невесть откуда взявшуюся на пути клумбу.

Ей понравился риск, пусть и столь безрассудный. Она поднялась выше, но взвинтила темп, и заметалась по переулкам, на бешеной скорости проходя повороты, то и дело касаясь крыльями стен. Штурмовик держался за ней как приклеенный, повторяя все ее движения, и лишь единожды изменив свою траекторию, чтобы избежать арки, в которую он не смог бы пройти по габаритам, и которую Лила проскочила, словно иголочное ушко.

Адреналин лился через край. Вокруг разбегались и кричали тери. Окна лопались от сопровождающего их с Ти-Лэем потока воздуха. Осколки рассыпались по мостовой, увлеченные вихрем. Яркий свет взошедшей луны, испещренной кратерами древних сражений, сверкал на ракетных подвесках штурмовика, когда он вписывался в повороты узких улиц Эйоланда.

Наконец, Лила устала. Она поднялась над городом, ловя восходящие потоки и паря в них. Ти-Лэй, почувствовав ее усталость, поднырнул под нее и сбросил скорость почти до ноля.

Устроившись на его корпусе, она изогнулась и легла на спину, раскинувшись по его крыльям, вглядываясь в полное звезд небо, унимая трепещущее сердце.

Штурмовик оказался теплым, пусть и немного неудобным. Его тело подрагивало — то ли от адреналина, то ли от работы силовой установки Крейга. То ли от того и другого вместе.

Хищными тенями рядом материализовались два его собрата. Она почувствовала радиообмен между ними, даже скорее телепатическую связь, но смысл разговора ускользнул от нее, несмотря на обостренные чувства.

Надо обзавестись коммуникатором, подумала она. И обязательно шлемом. Не хватает еще разбиться из-за того, что на скорости в четыреста километров в час какому-нибудь жуку угораздит попасть ей в глаз.

Почувствовав голод, она погладила тело штурмовика и скользнула с него, расправив крылья над городом.

— Спасибо! — крикнула она им, почувствовав исходящее от них прощание и надежду увидеться вновь, поиграть еще в ночном свежем воздухе над городом.

Держась над улицами квартала Сирату, она загнала в тупик какого-то молодого Саеда. Она могла схватить его и на лету, но питаться всегда удобнее стоя на земле.

Когда она опустилась на грязную брусчатку, покрытую нечистотами, пёс вытащил из-под куртки обрез и пальнул ей в грудь картечью из обоих стволов. Ударом ее опрокинуло на мусор, разворотив грудную клетку и обнажив обломки изувеченных ребер.

Которые тут же срослись обратно.

Она встала, схватила одной рукой упирающегося пса, а другой вырвала у него обрез, смяв и отбросив его в сторону. Шкура лохмотьями сошла с ее головы, обнажив желтую кость черепа. Саеда поначалу безумно вопил, когда она с чмоканьем сосала его кровь. Его крики эхом метались между узких стен, прорываясь наружу, за крыши, распугивая других обитателей квартала. Но вскоре он замолк.

Ей не требовалось столько крови, чтобы обязательно его убивать. А потому она выпустила его, все еще шевелящегося и подрагивающего в попытках жить. Затем тяжело и сыто взлетела, добралась до башни, и уснула в своем гнезде из книг, пачкая их переплеты свежей собачьей кровью с собственной манишки.

***

Полированное тело бура со скрипом зацепилось за лед острыми зубцами на конце трубки. Флэт откинул на другом конце бура рукоятку, и принялся с усилием ее вращать. В жесткий зимний лед бур шел туго, и пока он вошел в него по самую головку, Флэт успел устать.

Он балансировал, упершись в вертикальный склон зубьями альпинистских кошек на ногах и придерживаясь рукой за ледовый инструмент. Второй инструмент висел у него на плече.

Понемногу усиливался ветер. Он приносил снег и скоблил им гладкий ледяной склон, кидал Флэту в лицо, кружил в воздухе, забивал под капюшон.

Флэт не жаловался, хотя и замерз.

Когда-то давно, в одном из далёких периодов своей жизни, Флэт мечтал пожертвовать собой ради великой цели. Например, ради спасения своего народа, государства или даже цивилизации. Он мечтал жить и умереть в подобной жертве.

Но год за годом оставался лишь самым заурядным неудачником, ненавидевшим и свой народ, и своё государство, и свою цивилизацию.

Флэт, которого в те времена звали вовсе не Флэтом, ощущал себя чуждым, почти не имел друзей, и совсем не понимал, как жить.

Гораздо позднее, дважды потеряв и вновь приобретя все, он, наконец, понял: деяние самопожертвования и, в особенности, великого самопожертвования, подвига, не возникает на пустом месте.

Оно возникает у сильной личности, осознающей свой долг перед обществом, в котором живёт. У личности, готовой к великим свершениям — кем бы она ни являлась, как бы не жила до того, как подобное деяние пришлось бы совершить.

И Флэт такой личностью не был. Ему пришлось это понять, прочувствовать, смириться с болью этого понимания. И все-таки пожертвовать собой.

Легко двигаться к мечтам материальным, подумал он. Но как же тяжек путь к достижениям духовным.

Он много жалел о своем пожертвовании. Жалел долго, кроваво, утопая мир вокруг в хаосе войны.

А теперь он крутил ледобур в ледяной склон, на пронизывающем ветру. И ни о чем не жалел. И даже весело насвистывал.

Закрепившись на буре, он закрутил рядом второй, организовал станцию, и приготовился страховать.

— Готов! — заорал он.

Снизу раздался боевой клич Ниэль, которым она всегда предваряла смену ведущего или команду поднимать рюкзак — как сейчас.

Флэт прикинул, что если бы услышал такой клич в те старые добрые времена, когда он занимался альпинизмом как видом спорта, и совсем не помышлял ни о каких войнах, он бы умер от шока.

Словами общаться Ниэль тоже умела. Просто не любила. Зато обожала высоту и лазить по снежным и ледовым склонам.

Флэт затянул к себе рюкзак с их основным имуществом. Лыжи, палатка, спальный мешок, горелка, еда, мелочь. Закрепив рюкзак на станции, он вновь закричал:

— Перила свободны!

Повторный клич рассек пространство, достиг его ушей, заставив поморщиться, и унесся ввысь, к перегибу, где сияющая синью лента четырехсотметрового водопада вплеталась в столь же синее озеро, под бескрайним синим небом.

Ниэль быстро поднялась к нему, сняв по пути всю страховочную навеску. Встегнувшись к нему в станцию, она оказалась рядом, прижавшись к нему своим телом.

Флэт утонул в ее диких ярко-желтых глазах.

Ниэль подождала несколько секунд, потом прижала его голову к своей, жмурясь от удовольствия, пока он целовал ее.

Несмотря на мороз, она была одета лишь в теплые бриджи-самосбросы. Снег сверкал на плотной густой шерсти барсицы, не причиняя ей никакого дискомфорта. Ветер был тоже не способен продуть ее плотный подшерсток.

Пять недель назад, когда они только вступили в этот край холода, она очень быстро, в течение последующей недели, обзавелась густой пушистой шкурой, вместо ее короткошерстного подобия, которое носили все жители теплого Эйоланда.

Флэт не знал, почему так. Он создавал эту расу совсем не такой, как сейчас выглядела Ниэль. Но и сама Ниэль, вечность назад, выглядела совсем иначе, до того, как они попали в Изнанку. Переход едва не убил ее, и изменил как физически, так и психически.

Она оторвалась от него, и он вновь заглянул в ее глаза, одичавшие, без капли разума. В них он разглядел и любовь, и желание.

Господи, подумал он. Лишь бы она не предложила заняться этим сейчас, на стене километровой пропасти, над бескрайней равниной. Конечно, она была не настолько безумна сама по себе, чтобы заниматься любовью по первому зову. С другой — ровно настолько безумна в плане острых ощущений, чтобы предложить сделать это именно здесь. Только потому, что это необычно, рискованно и просто со всех сторон круто.

Она все прочитала в его глазах. В который раз он понял, что несмотря на ее кажущееся безумие, какую-то абсолютную безбашенность, она все равно остается тем, кем была когда-то давно, когда пришла к нему в лабораторию — одним из самых умных физиков своего поколения, несмотря на свою юность.

Ниэль улыбнулась, как улыбалась всегда только ему одному. Игриво провела пальцем по его носу и губам. Ее жест читался однозначно: в палатке он не отвертится.

Впрочем, против палатки он как раз не возражал.

— Я люблю тебя, — сказал он. Сказал как можно более нежно и ласково, как только мог. Потому что и в самом деле её любил.

Она снова улыбнулась, кивнула, и взялась за свои инструменты.

Он щелкнул ее по каске, а потом легонько шлепнул по заднице, когда она полезла наверх. Флэт знал, что ей это нравится.

В ответ она что-то коротко рявкнула. Дескать, страховкой занимайся, а не руки распускай. Тон у нее, впрочем, был довольный.

Она лезла виртуозно и быстро. Если бы сегодня лидировала только она, они бы давно уже залезли за перегиб. Но Флэт не мог себе позволить, чтобы Ниэль выполняла за него всю работу. Даже несмотря на то, что у нее уходило в четыре раза меньше времени на подъем.

После полудня они миновали перегиб, нашли ровную площадку на снегу и поставили палатку, укрепив ее снежной стенкой. Ветер все усиливался и усиливался, грозя перейти в обычный в здешних местах шторм, который, как правило, утихал перед рассветом.

В палатке Флэт разжег горелку и поставил на нее кастрюлю со снегом. Ниэль сидела напротив, в позе лотоса, прикрыв глаза и медитируя.

То и дело бросая на нее взгляд, любуясь, подкидывая снег в кастрюлю, Флэт достал из рюкзака путевой журнал. Еды у них оставалось на двенадцать дней. Внизу, на равнине, у границы скал, где поток начинал скакать с уступа на уступ, и затем, спустя сотню километров, подходил к подножию гигантского водопада, находился укрытый камнями склад с продуктами. Отсюда до склада шесть дней пути. Три дня, подумал он. Три дня они еще могут двигаться по долине вверх. После чего им придется возвращаться.

Он сготовил еду, и они поели. Потом, в трепещущей от всё усиливающегося ветра палатке, занялись любовью. Затем уснули.

Ветер перешел в шторм, длившийся пять дней. Палатку, несмотря на их усилия, замело снегом и сломало. Из лыж и тента они соорудили подобие потолка, а когда снег занастовался, оборудовали пещеру, дежуря по очереди, следя за вентиляцией.

Спальный мешок вымок, и если бы Ниэль, которой мороз был нипочем, не согревала бы собой Флэта, он бы погиб.

На шестой день буря закончилась.

Погода встала ясная и солнечная.

Оглядев негостеприимные горы, они повернули обратно. Спустились вниз, как могли отремонтировали палатку, и двинулись к складу. Их лыжню уже замело, и они тропили заново.

Склад оказался разграблен. Невесть какая сила разбросала камни и выворотила мешки наружу, разорвав их и поглотя содержимое. Снег сохранил следы какой-то большой и неизвестной им твари, явно умеющей летать, и Флэт пожалел, что не взял с собой оружие. Он никогда не брал его в свои экспедиции, ведь они никогда не встречали сколько-то серьезной опасности от диких зверей.

Когда-то давно, в одном из миров, Флэт видел драконов — огромных бронированных чудовищ, способных дышать огнем. Сложно было сказать, один ли из таких драконов разграбил и уничтожил их склад, или просто похожая по размерам и силе тварь.

— Нам нужно быть осторожными, — сказал он Ниэль.

Та кивнула, заинтересованно оглядывая следы когтистых лап на снегу. Ее хвост подрагивал от возбуждения. Она явно была не прочь поохотиться на бестию, независимо от ее размера. Скорее, наоборот — чем большего размера оказалось бы чудовище, тем сильнее Ниэль захотелось бы его убить.

Отсутствие огнестрельного оружия ее нисколько не беспокоило. Это Флэт бы предпочел зенитную установку. Ей хватило бы баллисты и пары самодельных арбалетов.

Следующие 350 километров они шли на подножном корме. Ниэль охотилась на коз, но у Флэта обмен веществ отличался от барсицы, и прокормиться одним лишь только мясом ему было сложно. Поэтому, когда они, наконец, добрались до своего грузовика, Флэт сильно ослабел.

Распотрошив армейский паек, он высыпал сразу весь сахар в кружку чая и с наслаждением выпил. Ему казалось, что час назад он был готов умереть, настолько чувствовал себя слабым. Но теперь силы возвращались к нему.

Хорошая все-таки штука, этот грузовик, подумал он. Может везти почти бесконечный запас продуктов. Правда, как они теперь знали, некто большой и летающий вполне мог распотрошить их грузовик так же, как Флэт с Ниэль свои армейские пайки. Или даже повредить его. После чего им пришлось бы возвращаться обратно пешком еще восемьсот километров.

— Хочешь за руль, любимая? — спросил он.

Ниэль обожала водить армейский грузовик. И водить вообще. Впрочем, кроме одного грузовика у них все равно ничего не было.

Флэт никогда не возражал, к тому же Ниэль сама занималась ремонтом и обслуживанием машины.

— Я люблю тебя, — сказал он ей, когда они сели в кабину.

В ответ она жарко прижала его к себе, вылизывая ему лицо. Ее длинный пушистый хвост обвил его. Она прижала его так сильно, что он побоялся за свои ребра.

Ниэль любила его до безумия. Кроме него ей было не нужно ничего. Это пугало его.

По кабине летала шерсть. Ниэль интенсивно линяла, скидывая шикарный зимний мех перед поездкой в пустыню.

***

Тоя Багенге, глава полицейского управления города Эйоланда, отошла от стены и критическим взглядом окинула свою новую картину.

Она несколько перепачкалась краской, торопясь и нанося рисунок крупными мазками цветной гуаши.

Ей не спалось. Глубокий и беспропамятный сон, в который она провалилась вечером, прервался в половине третьего. Она открыла глаза с ясной головой, яростью и острым желанием рисовать. Это желание должно было помочь ей заглушить желание иное — раскатать гнездо заговорщиков и развешать их всех вокруг площади.

Несмотря на спешку, картина, с ее точки зрения, получилась шикарной. Она изображала всех членов Совета привязанными к пылающим столбам.

Леопардесса окинула взглядом остальные стены, изображающие другие картины. Все они изображали схожие сюжеты, правда в основном на них доминировал массовый убийца и психопат Алекс Багенге. В которого Тоя, как она сама уже горько признавала, была влюблена до самого кончика хвоста.

В любом случае, новая ее картина подходила к старым идеально — и по сюжету, и по композиции, и по краскам.

Электронное табло часов показывало 3:30. Следовало сходить в уборную, позавтракать и начинать работать. В шесть утра, через два с половиной часа, должен появиться врач из госпиталя Абрафо, и взять у нее кровь на анализ. Доктор Кей беспокоился по поводу излишне высокого, с его точки зрения, расхода стимуляторов. Вчера стимуляторы закончились, и она позвонила ему с просьбой прислать новые.

Притом, что старых ей должно было хватить еще на три недели.

В какой-то момент, несмотря на уже скопившуюся передозировку, она стала принимать их бесконтрольно. Ее мозг и ее тело, вымотанные недосыпом, так и не восстановившиеся после взрыва в Чумном квартале, не успевали за ходом событий. Бесконечные совещания и брифинги своих сил ей не оставили. Силы пришлось занимать у таблеток.

И до прихода врача ей предстояло сделать множество дел.

Она подошла к двери кабинета и аккуратно приоткрыла ее. Напротив дверей, прямо на полу, подложив под голову планшет и папку с донесениями, спал молодой волк, с шерстью черной, как воды великого Арсина, несущего свои воды к далекому-далекому океану. Перед волком лежали пакеты с мясом. Судя по размерам — с двойной порцией.

Кто-то из других коллег, тоже либо не спящих, либо очень поздно ложащихся и тоже в своем кабинете, решил то ли пошутить, то ли вправду позаботиться о волке, укрыв его одеялом. Одеяло было невыносимо розовым, с тут и там изображенными на нем фиолетовыми бабочками, за которыми с сачком охотился веселый щенок.

Интересно, чье это одеяло? — подумала Тоя. Вполне вероятно, утром на доске объявлений появится фотография безмятежно дрыхнущего Ирку под розовым одеялом, и всё Управление станет над ним потешаться — припомнят даже спустя пятьдесят лет. И не важно, доживет ли до этого момента сам Ирку.

Стараясь не шуметь и не будить волка, она сходила в уборную, вернулась обратно, тихонько закрыла дверь. Затем прошлась по кабинету, с шумом сдвигая вещи и хлопая книгами.

Через пару минут раздался стук.

— Да!

В дверь просунулась черная волчья морда.

— Госпожа полковник?

— Входи, Ирку. Не спится?

— Никак нет, мэм. Много работы. На самом деле, я пришел что-то в районе часа ночи, и уснул под дверью.

Тут он заметил картину. Вид горящих фигур, в которых абсолютно точно узнавались члены Совета, явно пришелся ему по вкусу — уши встали торчком, а хвост несколько раз мотанул по ногам.

— Шикарная картина, мэм.

— Спасибо.

Она кивнула на одеяло у него под мышкой.

— Шикарное одеяло, Ирку.

Волк смутился.

— Спасибо, мэм. Простите, мэм.

— Ирку, это было обязательно?

— Спать под дверью? Я побоялся, что если усну у себя в кабинете, то буду спать до полудня. Слишком сильно устал. Извините, мэм.

— Нет, Ирку. Я про одеяло.

— Простите, мэм. Вы не знаете, чье оно?

— Совершенно точно не моё. Спроси в бухгалтерии. Все наши финансы просто оккупированы собаками. Может, там есть симпатичная самочка, которая по тебе сохнет?

Ирку едва из черного не стал белым. То, что бухгалтерию вели представители вида Саеда, было фактом. Другим фактом было то, что всем им было за сорок, и все они были раза в три толще Ирку.

— Надеюсь, что не из бухгалтерии.

— А кем оно пахнет? — спросила она.

Волк развернул одеяло и внимательно его обнюхал.

— Волчица, — подвел итог он. — Молодая. Но, запах с привкусом пороха.

Он поглядел на нее.

Она пожала плечами.

— Первый отдел, кто же еще. Там их три — все выпускницы Академии этого года. Красивые.

Ирку, счастливо улыбаясь, аккуратно скатал одеяло обратно и сложил его на пустующий стол Левого, на самый вид, чтобы не забыть забрать его на выходе из кабинета.

Тое вдруг тоже захотелось одеяло. Пусть даже розовое.

***

Они торопливо позавтракали и принялись за сводку.

— Ирку, давай подобьем события. Итак, мы выяснили, как обходится напиток правды и кто предатель непосредственно в Управлении. Верно?

— Да, мэм. Всего арестовано сто семь тери. И это сразу же сковало наши ресурсы, так как теперь часть наших следователей оттянуто на работу с их дознанием. В итоге резко забуксовала работа с бандами, которые зачищает Карн Лэй. Он и так уже старается больше работать точечно, без масштабных арестов. Иначе мы не справимся.

— Сто семь? Так много? Постой, а где вы их размещаете? Их же, согласно протоколу, нужно держать по одному?

— Арендовали склады для хранения в Харофу. Усыпляем, пока. Но, все равно места занимают много, учитывая необходимость там же помещений для допросов.

— А где взяли деньги на аренду?

— Договорились в счет продажи им органов с арестованных. Все равно часть из них ждет казнь, а в тюрьме нет места. Думаю, Харофу в итоге даже приплатит нам кругленькую сумму. Я натравил на них лисиц из отдела внешних связей, а те работают в связке с бухгалтерией. Ни те, ни те своего не упустят.

Тоя немного подумала над столь радикальным решением. Ей не очень понравилось, что Ирку взял на себя так много. А с другой стороны, она сама же дала ему фактически любые полномочия. И следить за всем у нее времени не было.

— Ты внес в договор с ними запрет на продажу мозга арестованных?

— Да, мэм. Комнату допросов, кстати, оборудовали мы сами. Оснастили ее глушилками, чтобы местные технари не организовали прослушку. Там поработал Лишвиц, и он клянется, что никакая электронная техника там не работает. Нам даже протоколы вести приходится вручную.

— Раз Лишвиц клянется, так оно и есть.

— Кстати, мэм, он очень упирался, отказываясь ехать в Харофу. Я думал, он с ума сойдет, когда я ему об этом сказал. Вы не знаете, почему?

— Понятия не имею, — невинно ответила Тоя. — Скажи лучше, а что с Барцу?

Волк покачал головой.

— Проверить всех участковых и всех патрульных Лэев мы не можем. Их слишком много. Решили идти по спирали. Вначале проверили полностью спецподразделение. Все чисто. Среди них нет ни одного крота. На самом деле, идея проверить их первых была не моя, ее подал сержант Раяр Махойу. Тот самый, который подстрелил Млата Саеда. Вначале мы проверили его близких друзей. Потом они помогли проверить по очереди остальных. По сути, сейчас мы разделили спецподразделение на две части. Одна часть находится в резерве для наших задач. Вторая занимается охраной заключенных в Харофу и поста для обследования патрульных Лэев в Абрафо.

Таким образом, теперь проверяем патрульных Лэев — следующий по сложности этап. У них несколько баз по городу, но основная здесь, в Абрафо. Согласно записям в компьютере, раз в две недели здесь бывает каждый патрульный. Поэтому мы установили пост забора крови прямо на их базе, и проверяем всех приезжающих. Думаю, этот этап мы пройдем быстро, так как в данном случае скрыть проверку невозможно, а патрульные, узнав о ней, приезжают добровольно. Пока среди них не нашлось ни одного крота, и думаю, их нет.

— Кого хочешь проверить следующим?

— Посты охраны на воротах. А потом Барцу. Я считаю, что предатели есть и там, и там. Я хочу на время полностью сменить охрану ворот на патрульных Лэев, привезти охрану сюда и заняться ими.

— Хорошая мысль, Ирку.

— Только… мэм, ведь ваши полномочия истекают завтра. Или уже сегодня вечером? Что мы будем делать?

— Вечером организуем совещание с главами отделов. Вот как раз и придумаем.

— Но ведь вы не собираетесь уходить с должности?

— Конечно, нет. Поэтому ближе к вечеру будем решать, что делать с Советом. Отец обещал прислать кого-то из своих, из Юда, проверенных. Они сработают с Советом чище, чем мы. Поэтому как раз с этой стороны беспокоиться не о чем.

— По поводу Юда… Вчера… Или позавчера? Я уже совсем запутался с этими днями. В общем, помните, мы им передали временно один свой штурмовик, пока их армейский Ти-Лэй в ремонте?

— Конечно, помню. Отец попросил его на время операции у Рубежей. А что с ним?

— Я не знаю. Но Лишвиц Иму говорит, что у наших Ти-Лэев пропала связь с ним, и они беспокоятся. Надо бы узнать у Юда, все ли у них в порядке на Рубеже.

— Спросим, — кивнула Тоя, и спохватилась. — А Лишвиц откуда знает?

— А он постоянно у Ти-Лэев в ангаре ошивается, как только свободная минутка есть. Настраивает чего-то у них.

Про себя же мысленно Ирку добавил: а так же бухает там и водит туда самочек, благо места там много, а Ти-Лэям совершенно все равно. К Лишвицу Иму они относятся удивительно хорошо.

Тоя бросила взгляд на часы. Они и так уже сидели с Ирку слишком долго.

Ирку проследил ее взгляд, и заторопился.

— Есть еще пара проблем, о которых вы должны знать, мэм.

— Они того стоят?

— Боюсь, что да.

— Тогда валяй, — вздохнула Тоя.

— Мелкие СМИ разгоняют вброс, будто бы мы арестовали Лирса. Публиковать начали около полуночи, так что за сегодняшний день тему они раскрутят.

Тоя яростно закарябала когтями столешницу, прижав уши к голове. Ее хвост заметался из стороны в сторону.

— Вот же сволочи, — с чувством прокомментировала она. — Если к завтрашнему дню Карн Лэй не отыщет этих близняшек, нам конец.

— Да, мэм. Боюсь, что лучше дать крупным таблоидам комментарий об их пропаже уже сегодня. Это лучше, чем отрицать очевидное до тех пор, пока нас не припрут к стенке.

— Тут ты прав, — с неохотой согласилась Тоя. — Значит, сделаю объявление во второй половине дня.

— И последнее, мэм. Это касается Хранителя библиотеки, Лилы Изуба.

— А что с ней?

— Гм… Она летает по ночам.

— Летает?

— Да, мэм. Сегодня ночью ее видели множество тери. Она летала вместе с патрульными Ти-Лэями. Боюсь, газетчики обязательно напишут и про это.

Тоя побарабанила пальцами по столу.

— А на чем она летает? На метле?

— На крыльях, мэм. На своих.

— Это все, Ирку?

Черный волк замялся.

— Ирку, не тяни. Выкладывай, как есть.

Волк помедлил, собираясь с духом.

— Она ловит жителей города и пьет из них кровь. Вроде бы не убивает, правда, но боюсь это еще хуже, как бы ни звучало. Газетчики обязательно разнюхают.

Только этого нам не хватало для счастья, подумала Тоя. Свихнувшегося библиотекаря, летающего по ночам над городом и питающегося кровью его жителей. Да как вообще такое могло случиться?

— И что, никто даже не пытался ее пристрелить?

— В том-то и дело, мэм. Пули ее не берут.

Свет клином на Эйоланде сошелся, что ли? — с отчаянием и раздражением подумала Тоя. Вначале маньяк Читемо. Потом массовый убийца-психопат Алекс Багенге. Теперь вот летающий кровосос-библиотекарь.

Интересно, а если с ума сойдет она, Тоя Багенге, кем она станет?

***

На обратном пути им вновь не повезло. Начались проливные дожди. Пустыня, куда они так стремились вернуться, подобных дождей никогда не увидит, но здесь, на равнине, прилегающей к горам, они были обычным делом.

Дорог тут не существовало. Они и так передвигались медленно, успев за день отъехать от места встречи с грузовиком лишь на три сотни километров. Еще столько же оставалось до пустыни. Всего лишь один день пути, который им никто не дал.

Ниэль, во тьме грозовых облаков, сквозь раскаты грома и остроту пронзающих пространство молний, ухитрилась завести грузовик на пологую, но высокую скалу, с которой, по крайней мере, их не могло смыть ни дождем, ни вздувшимися потоками рек.

Электрические разряды то и дело ударяли в огромные валуны на поверхности скалы, между которыми стоял грузовик. Осколки камня шрапнелью барабанили по металлу, прошивали насквозь тент кузова. Ударная волна от разрядов раскачивала машину, и Флэту казалось, что они плывут по морю, а мир вокруг переступает с ноги на ногу.

Грузовик был армейского образца, с защищенным электрооборудованием. Сердце же машины, силовая установка Крейга, к электромагнитному хаосу было равнодушно.

Дважды молния ударяла в кабину. Флэту казалось, что из его глаз еще долго сыпались искры, хотя прятались они в кузове под тентом, лежа на полу среди ящиков. Он на сутки оглох, а четыре передних шины грузовика сгорели. К счастью, у них имелся полный комплект запасных.

Буря длилась неделю, и постепенно сошла на нет, вместе с дождем. Еще две недели они ждали, не двигаясь, когда спадут реки и подсохнет земля.

Погода стояла ясная и теплая. Со скалы они наблюдали, как на равнину возвращаются животные и птицы, сумевшие спастись на таких же скалах, на какой сидели сейчас они. Растительность тянулась к яркому небу и зацветала у них на глазах.

Солнце — огромный шар — по вечерам плавило горизонт красным пламенем. Иногда на его фоне они замечали гигантскую крылатую тень, парящую над равниной. Еще реже к ней добавлялись две таких же, немного меньших размеров.

Осторожный Флэт посидел бы на скале еще неделю. А лучше две. Он умел себя занять — вел путевой журнал, записывал наблюдения, рассматривал камни, ползал по траве в поисках насекомых, которых затем долго рассматривал и фотографировал. Однако Ниэль уже извелась от ничегонеделания. Ее не интересовали насекомые и камни. Она охотилась, медитировала и тренировала боевые ката. Минимум раз в день спарринговала с Флэтом. В остальное время ковырялась в грузовике. С одной стороны, их вынужденную задержку она воспринимала философски, в смысле философии воина. Но она, как хороший воин, была существом действия, а не ожидания.

Поэтому, стравив давление в шинах грузовика, они медленно двинулись в сторону дома.

Земля все еще была раскисшей, и восемь больших колес грузовика двигались по ней с трудом. То и дело приходилось пользоваться лебедками. За первый день они смогли проехать менее сотни километров, рискуя утопить машину в еще не до конца оправившихся от бури речках.

Но на следующий день дело пошло на лад, и ночевали они уже на границе с родной пустыней, где растительность сходила на нет, а земля становилась твердой и сухой, лишь изредка покрытой небольшим слоем желтого горячего песка.

Отправившись рано утром, спустя два с половиной часа они подъехали к Норам — своему дому. Огромный подземный бункер встретил их бетонной плитой гермозатвора, прикрывающего въезд в ангар.

Дом, родимый дом, подумал Флэт. Сколько времени они живут здесь с Ниэль? Сам он уже не помнил. Время ускользало от ощущения и понимания. Первые годы он пытался вести дневник. Потом понял, что это не имеет смысла. В Изнанке не существовало даже фиксированного времени в сутках. А само время постоянно куда-то исчезало, плыло. Его дневник, который он вел со всей присущей ему скрупулезностью, по истечении года при повторном прочтении напоминал бессвязный бред сумасшедшего.

В свою очередь, компьютеры исправно писали архив метеостанции, большой и мощной, полностью автономной, как и положено столь серьезному убежищу. Бесстрастнее этих компьютеров существовать не могло. Флэт лично проверил протокол работы, а Ниэль все датчики. Записи компьютера недельной давности при их изучении представлялись бредом еще большим, чем его дневник.

Флэт долго думал об этом, и пришел к выводу, что компьютеры тоже сходят с ума. Особенно когда для них не существует времени. Им с Ниэль, как живым существам, мерилом служили восход и закат солнца. Компьютеру же требовалась ясно выраженная, означающая всегда одно и то же, секунда, абсолютная и вечная. В его часе могло быть не более и не менее шестидесяти секунд. А в сутках постоянное количество часов. А само время, будучи дополнительным измерением в этой вселенной, никуда не должно исчезать.

Ни одно их перечисленных условий не соблюдалось. А потому компьютеры сходили с ума.

Он поднял рубильник управления гермозатвором, и пока тот поднимался, чтобы впустить грузовик, Флэт окинул взглядом ангар, испещренный следами от пуль, осколков и кумулятивных струй. Пол все еще хранил следы от взрывов гранат и копоть пожаров от сожжённой техники, хотя Ниэль и подремонтировала его, как могла.

После перехода в Изнанку из всей штурмовой бригады в пятьдесят два тери выжили только Флэт и Ниэль. Остальные погибли по неизвестным причинам. Ниэль, которую до перехода звали Нианой, изменилась — и физически, и психологически. Флэт при переходе не пострадал. Впрочем, ему казалось, что и он изменился тоже. Только в лучшую, как он надеялся, сторону.

Зато все их оружие осталось целым. Огромное его количество. Суи не ожидали нападения, и не успели к нему подготовиться. Не успели выставить посты охраны, и даже хоть как-то отдышаться от преследования, которое началось ещё в Эйоланде. Они успели лишь вывести семью, проживающую в этом бункере, и расстрелять ее в поле.

Флэт подозревал, что в переходе между мирами солдаты суи оставили пространственную мину, уничтожившую его штурмовую группу. Ниэль склонялась к той же мысли.

Но как бы то ни было, Флэт и Ниэль напали на отряд суи сразу же после перехода, когда гермозатвор убежища был открыт, и большая часть солдат противника находилась в ангаре.

Бомбы, гранаты и скорострельные пулеметы сделали свое дело. Техника в ангаре пылала. Большинство солдат попросту сгорели. А оставшихся, которые успели уйти вниз, в огромные пространства бункера, Флэт и Ниэль выслеживали еще почти год — неторопливо, методично, системно, отсекая их от выхода на поверхность.

Суи предпринимали отчаянные попытки вырваться. Имея внизу доступ к арсеналу и кладовым, казалось, они могли воевать вечно. Флэт и Ниэль, в свою очередь, захватили контроль над медицинским отсеком, лабораторией, мастерской и управлением электроэнергией. По воде у них оказался паритет: суи имели запас консервированной воды на пару сотен лет, а Флэт с Ниэль доступ к насосу.

Они погрузили противника во тьму и холод. Суи воевали с приборами ночного видения и тепловизорами, облаченные в комплекты зимней одежды. Проблем с батарейками они тоже не испытывали никаких.

Флэт и Ниэль испытывали трудности с боеприпасами и едой. С едой особенно серьезные. Настолько, что им пришлось использовать убитых в пищу.

Изолируя солдат суи заминированными перегородками, постепенно передвигая их все дальше и дальше, они изготавливали в мастерской маленькие бесшумные дроны-камикадзе, летучие и ползучие. Взрывчатка — то немногое, что у них имелось в избытке, так как она хранилась вне бункера, в одной из пещер склона.

Запустив рой роботов, вслушиваясь в крики и стрельбу, они и сами выходили на охоту. Сложно было привыкнуть к частым ранениям, которые затем излечивала медицинская капсула, но они смогли. У их противников же медицинской капсулы не было.

Больше всего на свете Флэт боялся, что они кого-то из суи не убьют. И тот будет скрываться в подземных коридорах, чтобы потом в одну из ночей перерезать им глотки.

Целый год безумия, спаявшего души Флэта и Ниэль, кажется, навечно. В перехлестывающий через край тяжелый бред самозабвенной любви.

Так самозабвенно Ниэль влюбилась в него еще в Эйоланде. Его тоже влекло к ней, там, в городе. Но не так, как здесь, в проклятой Богом Изнанке, где он понял — кроме нее для него не существует более никого и более ничего. И он разрушит не один мир ради нее, если вдруг придется. Разрушит методично, системно и скрупулезно, превратив в пепел, растерев его и развеяв на космическом ветру. Разрушит так, как умеет только он.

Кажется, Ниэль это нравилось.

Грузовик, на котором сейчас Ниэль въехала в ангар, уцелел в их войне с суи только потому, что стоял тогда на улице. Потом, постепенно, за годы пребывания в Изнанке, они вдвоем привели Норы — как называли местные жители бункер — в порядок.

Флэт спустился в аппаратную и посмотрел показания приборов. Бункер питался от ядерной необслуживаемой установки. Впрочем, на складе имелись заменные блоки, и он не сомневался, что Ниэль сможет отремонтировать даже ядерный реактор. Если они застрянут здесь еще лет на тысячу.

***

Солнце тронуло ее обгоревшие вибриссы, пострадавшие еще при взрыве в Чумном квартале. Они уже понемногу начали отрастать вновь, но все ещё были слишком короткими, причиняя сильный дискомфорт. Привыкнув осязать движения воздуха и тепла, подсознательно строить по ним ментальные картины пространства, сейчас она чувствовала себя ослепшей и связанной.

Она поморщилась. Пятнистый хвост раздраженно мотанул по ногам, а рука бессознательно опустилась на кобуру пистолета.

Ей хотелось кого-нибудь пристрелить. Или трахнуть. А лучше и то, и другое.

Например, провернуть все вышеперечисленное с бесстыдным красавчиком Алексом Багенге — безумным массовым убийцей и проклятием Эйоланда.

Она зарычала и направилась к мотоциклу, припаркованному на ее личной стоянке, прямо у стены главного здания. Идти пешком до больницы не хотелось — слишком уж ей требовалось сбросить возникшую изнутри злость.

Необходимость поездки в госпиталь служила еще одним источником плохого настроения. Мегаполис, которому она служила, разваливался на глазах, требуя непрерывного потока решений. От нее сейчас, возможно, зависел весь мир — а ее пытались уложить на больничную койку, пусть и всего на час.

Целый час! Она не желала его терять, категорически, до пены на зубах. Однако доктор Кей оказался непреклонен. И даже пригрозил прислать тигров из спецназа, чтобы они привезли ее силой.

На самом деле, конечно, приказывать тиграм доктор Кей не мог. Она была их наиболее вышестоящим начальством. Другой вопрос, что градус любви сотрудников к ней настолько вырос, что они вполне могли в рамках повышенной заботы о ней согласиться с мнением доктора Кея.

Утренний анализ крови показал, что в ее плазме уровень токсинов, оставшихся после употребления стимуляторов, превысил все разумные нормы. И неразумные тоже. Сейчас, по словам доктора Кея, в ее венах и артериях циркулировал яд, постепенно разрушающий мозг. Необходимо было заменить часть крови, ввести антидот и стимуляторы роста нервных клеток. Иначе она могла сойти с ума и закончить свои дни в больнице для душевнобольных сотрудников Управления.

А ведь заманчивая мысль, подумала с раздражением Тоя.

Великий Арсин, несущий свои черные воды к далекому-далекому черному океану, донес до нее свою прохладу, влажную и терпкую, напоминающую о юности — о вечерах, проведенных на его ажурных мостах и каменных набережных в компании таких же подростков. Алкоголь, наркотики и секс — вот все, что им тогда требовалось. А сейчас ей требовалось спасти город.

Мотоцикл, черный, как тьма, приземистый, с ломаными линиями обводов, ждал ее тут же, у стены. Она нечасто им пользовалась. Разве что в тех самых поездках по ночным клубам, когда её охватывала истома и жажда ласки, которую она находила затем меж огней кислотной музыки танцпола.

Она повернула ключ в замке, ощущая еле заметную вибрацию силовой установки Крейга. Бросив взгляд на приборную панель, она выкрутила рукоятку подачи энергии, даже не потрудившись надеть шлем.

Заднее колесо с визгом провернулось по брусчатке, выбросило облако дыма, намазало на камни жирный слой горячей резины, бросив болид вперед, словно пулю из ствола. Переднее колесо оторвалось от земли, мотоцикл встал свечкой, и она понеслась меж мрачных серых стен зданий Абрафо, продолжая яростно крутить ручку вниз, до самого отказа.

Ей остро хотелось наплевать на всё, вырваться на межквартальное шоссе, и промчаться по нему с одного края города на другой, меж небоскребов и трущоб, между шпилей и башен, подгоняемой полыхающим диском солнца на бесконечно синем небе Эйоланда.

С трудом, но она смогла себя сдержать.

***

Как и положено быть любой больнице, вне зависимости от того, в каком мире она находится, и какие существа в нем обитают, больница Абрафо была мрачной, приземистой, серой, с узкими окнами и толстыми каменными стенами.

Конец ознакомительного фрагмента.