Рогатая жаба

Филипп Варков

Сколько себя помнил, Ваня всегда проводил лето у бабушки в деревне. Одни из самых лучших его воспоминаний были связаны с этим местом, а также с дедом Степаном, местным старожилом и прекрасным рассказчиком историй. Уроженец этих мест, он прожил долгую и насыщенную на события жизнь. В которой было место и радости и горю. Но, что на самом деле скрывал за душой этот миловидный старик, какие тайны окружали его жизнь и, какая опасность грозит тем, кто соприкоснется с ними.

© Филипп Варков, 2023

ISBN 978-5-0060-4738-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

Ваня был просто счастлив, вдыхая сельский воздух крупными переполняющими легкие глотками он бежал по улице, ведущей от бабушкиного дома к небольшой полянке между осин, которую местные, почему-то называли «Сорочья». Как объясняли ему мама и бабушка, еще пару десятков лет назад, каждую осень на деревья вокруг этой поляны собирались просто огромные стаи черно-белых хвостатых птиц. Правда Ваня за все это время не видел ни одной. Может потому что его возраст не дотягивал еще и до одного десятка, а может, потому что приезжал он к бабушке в основном летом, когда родители были в отпуске, или же зимой на каникулы. К названию «Сорочья», как и большинство местных, он относился равнодушно — ну есть и есть. Впрочем, местным Ваня был лишь наполовину. Его мама была родом из этой деревни, затем уехала в город, окончила институт, встретила папу и осталась там жить. А через некоторое время родился его старший брат Егор. А еще через несколько лет и сам Ваня — белокурый и курносый малец, которому три месяца назад исполнилось восемь лет.

Ваня любил эту деревню всем сердцем, с того самого возраста как он стал осознавать место в котором находится. Он полюбил здесь все и гуся, который кинулся на него и довел до слез, и первые ожоги крапивой, и поедание немытых яблок на пару с братом, после чего их чуть не положили в больницу. Но не щипание гуся ни ожоги крапивой, ни даже то что они с братом два дня «не слазили с горшков» — как выразился папа, не мешало его любви к этом волшебному месту.

Но больше всего Ваня любил деда Степана, местного «старожила», как говорили про него родители. Само это слово, по мнению Вани, означало, что-то старое и непонятное. Добрый веселый старик, который очень часто общался с местной ребятней, рассказывал истории об этих местах, о природе, иногда просто травил байки. Ребята из числа местных, которых, кстати, в деревне, еще пару лет назад, было от силы человек пять, а сейчас остался лишь один, за год имели достаточно времени пообщаться с дедом Степаном и послушать его истории. А вот приезжие, такие как Ваня и его брат Егор, могли лишь только во время недолгих каникул насладиться общением с этим стариком. Правда в это лето Егора записали в спортивный лагерь на две смены, он занимался дзюдо и самбо, и Ване предстояло испытывать все прелести деревенского отдыха в одиночку. Приехав сюда накануне поздно вечером, всю ночь он провел в ожидании встречи. И вот сейчас наскоро заглотив приготовленный мамой и бабушкой завтрак, он со всех ног несся к «Сорочьей» поляне, чтобы погрузится в мир удивительных историй деда Степана.

Несмотря на старческую сутулость и худобу, было видно, что в лучшие свои годы дед был высок и плечист. Кустистые брови нависали над серыми, немного водянистыми глазами, в которых по-прежнему возникал моложавый огонек задора. Особенно когда дед предавался воспоминаниям о былых увлечениях, охоте и рыбалке. Густая, седая борода, почти скрывала губы, но несмотря на эти заросли можно было разглядеть добрую улыбку, которой он одарял всех ребят, приходивших на поляну послушать его истории. К слову сказать, дед Степан был самым уважаемым и старым жителем маленькой деревни и от столетнего рубежа его отделяло всего пара лет. Бабушка говорила, что он родился в этой деревне. Будучи седьмым по счету ребенком. Однако своих братьев и сестер он не видел никогда, потому что все они умерли один за другим не прожив на этом свете и десяти лет. Возможно тиф, а может иная болезнь начала двадцатого века, скашивала тогда многих еще неокрепших ребятишек по всей стране, а в особенности в маленьких деревушках и селах, где за ближайшей медицинской помощью приходилось добираться по несколько часов. И вот похоронив шестерых детей родители Степана со страхом наблюдали как рос их мальчик, однако он оказался, как говорила бабушка — «помазанным». В возрасте пяти лет он провалился в неизвестно откуда взявшуюся яму на окраине села. Возможно лисью нору подмыло грунтовыми водами или еще какой-то природный фокус стал причиной ее появления — неизвестно, но факт остается фактом. Упав в яму и проведя там несколько часов, пока его не нашли родители, Степан на удивление не только не показал признаков простуды или симптомов иных заболеваний, но и с этого самого дня начал крепнуть на глазах и в возрасте девяти лет во всю трудился с отцом на колхозном поле и помогал матери по хозяйству.

Когда началась Великая Отечественная Война, Степану исполнилось шестнадцать, по обыкновению ребят его возраста, он приписал себе пару лет и отправился в военкомат. Комиссар ведущий запись красноармейцев видя обман, не смог противиться рвению юного богатыря, так Степан попал на фронт. Пройдя всю войну, получив несколько наград и на момент взятия Берлина находясь со своей частью всего в нескольких десятков километров от столицы фашисткой Германии, он вернулся в родную деревню. Вернулся к обгоревшим остаткам дома и двум низеньким холмикам с наскоро сколоченными крестами. В следующие несколько месяцев, он обживал дом, который ему предоставил колхоз. Затем женился на Евдокии, дочери соседей и местной красавице, коса которой свисавшая ниже поясницы давно уже стала предметом зависти многих девушек всех окрестных деревень. Через три года в их доме стало на две кроватки больше. Светловолосые, сероглазые мальчуганы Кирюша и Макар — появились на свет один за другим с разницей в год. Степан работал в колхозе, а Дуня хлопотала по хозяйству и растила малышей. Пока в их дом не пришла беда. Когда старшему исполнилось девять, а младшему соответственно восемь, ребята отправились на речку, которая тогда, по рассказам деревенских, текла за околицей, а сейчас на ее месте осталась только череда оврагов. Детская ли невнимательность, а может осыпание почвы сыграло роковую шутку, но младший Макар упал с крутого бережка в воду и видимо попал в омут, Кирилл бросился за ним. Остальные ребята, рыбачившие с ними, также кинулись, на помощь, а кто-то побежал в деревню за взрослыми. Несмотря на все усилия, и помощь сельчан, найти мальчиков в воде не удалось, а их тела обнаружили только спустя два дня вниз по течению у запруды.

Убитая горем Евдокия, по слухам даже пыталась наложить на себя руки, но Степан, который ни на шаг не отходил от жены, обеспокоенный ее долгим нахождением в уборной и тем, что она не откликалась на его слова, сорвал дверь деревенского туалета и успел выдернуть жену из петли которую она сделала из своей отрезанной косы, и ведомая не иначе как дьявольским наущением сумела зацепить ее за гвоздь еле торчащий из боковой стенки.

Ослепленный утратой детей и состоянием своей супруги, Степан наотрез отказывался от предложения председателя и медика из райцентра — предать Дуню в руки врачей психиатрической лечебницы, где ей будет оказано лечение, постоянный уход и наблюдение. Он практически заперся в доме вместе с женой и выходил лишь, чтобы пополнить запасы продуктов, а на время его отсутствия просил соседей подежурить на крыльце не заходя в дом. В колхозном управлении отнеслись с пониманием к ситуации сложившейся в семье героя войны и продолжали отмечать трудодни.

К слову сказать, соседи, которые оказывались на месте «часовых» отмечали, что все время отсутствия Степана, Дуня как будто бы с кем-то разговаривала, то шепотом, то почти переходя на крик, а то и вовсе разражаясь в истерике диким плачем. Но стоило только мужу ступить на крыльцо, как дом сразу же замолкал.

Через полгода, ранним осенним утром, Степан постучался в ставни соседского окна и сказал, что ночью Евдокии не стало, что ушла она тихо и мирно. Врач прибывший на освидетельствование из райцентра постановил, что случился сердечный приступ.

На похоронах все как один отметили про себя, что лежавшая в гробу особа, совершенно не выглядела как молодая тридцатилетняя женщина. Почти седые волосы, впалые щеки и морщины вокруг глаз и рта, видимо признаки многочисленных приступов и истерик, превратили ее в старуху. А настоятель прихода отец Петр, во время панихиды оповестил всех присутствовавших, что душа человека, претерпевшего в земной жизни, столько боли и страдания, наверняка попадет в Царствие Божие.

Степан на похоронах был молчалив, а сразу же после заперся в доме. Соседи перешептывались, что видимо мужику нужно утопить свое горе в крепком спиртном. Однако через несколько дней, окрестные дома разбудил звук молотка — это вдовец заколачивал окна дома, некогда бывшего приютом для счастливой семью. А на лице и во внешнем его виде не было никаких признаков употребления алкоголя. На прощание Степан объявил сельчанам, что уедет работать, куда-то за Урал, где у него есть друзья фронтовики и возможно в будущем и вернется в деревню, но точно не ближайшие пару лет.

— Даст Бог свидимся, — произнес он с какой-то вымученной улыбкой, пожимая руки мужикам, вышедшим его провожать к сельсовету, — если кому из добрых людей появится нужда в жилье, пусть живут, а там разберемся, — сказал он забираясь в кузов старой «полуторки». И в следующие десять лет, никто в деревне ничего о нем не слышал.

А дом так и остался пустовать. Было несколько семей из числа направленных в эти места, которые в разное время пытались претендовать на заселение, но услышав страшную, полную боли и скорби историю Степана и Евдокии, сразу же теряли интерес к этому жилищу.

И вот через десять с небольшим лет на околице появился крепкий, широкоплечий, высокий мужчина со светлыми волосами и серыми глазами. Не все сельчане сразу смогли признать в нем Степана.

Бабушка, Вани, которая сама родилась только в пятьдесят третьем году и всю историю злоключений несчастной семьи знала только из рассказов и сплетен, сейчас будучи уже подростком впервые осознанно увидела этого мужчину. По ее словам из-за своей комплекции вид он производил поначалу устрашающий, но радушная улыбка и озорной взгляд, говорили о его внутренней доброте.

Весь вечер, почти все село провело возле двора Степана, где он рассказывал о своей жизни и приключениях и угощал женщин и детей сладостями, а мужиков дорогими коньяком и водкой. Рассказывал он много и беззаботно, и каждая следующая история была интереснее предыдущей. Детям казалось, что это не реальный человек, а сказочный персонаж, рассказы о том, как он объехал всю страну от Калининграда до Владивостока, ходил на сухогрузе, строил железные дороги, работал на добыче золота — были для ребятишек чем-то удивительным.

Когда долгий вечер встреч закончился, соседи на перебой стали предлагать Степану переночевать у них. На, что он отказывался и говорил, что раз его хата пустует, то нужды ходить по чужим домам у него нет. А на молчаливый вопрос сельчан о тяжести пребывания в стенах дома, где он похоронил любимую жену и двух сыновей, он глядя куда-то в даль произнес, — Что было то быльем поросло. Больше вопросов, ни про себя, ни вслух никто не задавал.

Приведя в течении последующей недели в порядок дом и участок, Степан пришел в сельсовет проситься на работу, тем самым показав, что вернулся в деревню навсегда. Получив должность водителя — механика, он стал заново обживаться в некогда родных ему местах. Конечно же видный мужчина чуть за сорок привлекал внимание одиноких женщин и девушек, но никому взаимностью так и не ответил. Проведя свой век в одиночестве. Навряд ли в радиусе полсотни километров нашелся бы хоть один человек, который мог сказать, хоть что-то плохое о Степане. Всегда отзывчивый, добрый, не имеющий сильного пристрастия к алкоголю, он всегда приходил на помощь всем, кто к нему обращался.

Шли годы, менялась страна, власть, да и в общем жизнь вокруг. И вот сейчас некогда крепкий, хозяйственный мужчина с доброй улыбкой и глазами превратился в одинокого старика, единственной отдушиной для которого стало общение с ребятами и рассказы о своей жизни. Сама деревня поредела почти в пять раз и насчитывала чуть более полсотни домов, а дед Степан стал ее негласным символом, человек родившийся в этих местах, прошедший войну, вернувшийся, переживший ужасные жизненные потрясения и сумевший начать жизнь заново, имеющий за плечами огромный жизненный опыт и нескончаемый багаж историй был для ребят равно как живших здесь, так и для приезжих — наставником, помощником, советчиком и другом.

Вот на встречу с этим другом и спешил Ваня, поднимая своими сандаликами пыль на проселочной дороге и сбивая хохолки одуванчиков. Он был счастлив, что скоро погрузится в мир интереснейших рассказов. Он был настолько окрылен этим чувством, что даже не обратил внимания, на то как бабушка, замешкалась, когда он прокричал, что побежал на «Сорочью» к дедушке Степану. А мама как бы неуверенно попыталась его остановить, а потом осеклась. Причиной такого странного поведения женщин, стало то, что деда Степан уже почти полгода не было в живых. Еще стояли февральские морозы, когда соседи заметили, что старик уже два дня не выходит из дому, постучавшись во все окна и не получив ответа, они выломали дверь и обнаружили его на кровати, одетого так, будто бы он собирался выйти на улицу, но вдруг решил прилечь отдохнуть. Дыхания не было. Фельдшер скорой помощи постановил остановку сердца и на этом все закончилось, смерть девяностовосьмилетнего старика в одинокой хате, на краю полупустой деревни естественно никаких вопросов ни у кого не вызывала. Деда похоронили на сельском кладбище, и старожилы отметили, что он наконец то воссоединится со своими мальчишками и Дуней.

Только мальчик, несущийся со всех ног на «Сорочью» поляну, еще об этом не знал.