Отель «Синяя Птица»

Федот Атрепьев, 2022

Представь себе глубокоуважаемый и мудрый читатель, отправился ты на остров, отдохнуть, нервишки подлечить, познать истоки счастья, но все время тебя терзают смутные сомненья и бесконечные вопросы – «Есть ли идеал? Настоящий идеал, идеал для всех, идеал без изъяна? Вероятно. А есть ли идеал, обрамлённый грубой материей, оставшийся тем идеалом первичным? Возможно. Можно ли его пощупать руками? А есть ли счастье? Оно вероятно? Возможно? И как его измерить?». Точно есть Идея. Видят ее не все, только те, кому она позволяет видеть себя.

МОЕЙ МАМЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Иван долго всматривался…

***

Первое мое разочарование произошло в раннем возрасте, когда Мама брала меня с собой в баню, естественно, в женское отделение. Трехлетний ребенок — еще бесполое существо, и никто не обращал на меня внимания, я, в свою очередь, спокойно мог рассматривать все движущееся вокруг. Сама баня, я ее хорошо запомнил, состояла из раздевалки (о ней чуть позже), небольшой помывочной и парной. Помывочная с двумя рядами бетонных скамеек, на которые посетители ставили казенные оцинкованные тазы и моющие принадлежности. По краям скамейки были встроены в стены, это были блатные места, на них располагались удачливые банщицы. Отсутствие одного соседа очень важно для хорошей мойки. Парную я помню плохо, бывал всего раз. В этот единственный раз Мама меня занесла буквально на минуту, и лишь удушливый влажный и горячий воздух и приглушенный свет отложились в моей голове.

В помывочном зале как раз все и произошло. Я в первый раз увидел столько голых тел. И это меня разочаровало. Люди без одежды — зрелище за редким исключением просто неприятное. В мужском отделении впечатления не изменились и даже, более того, усугубились наличием синих рисунков на уродливых телах — грубых и неотесанных. Туда я попал в более позднем возрасте — шести-семи лет.

Стоит отметить, была еще третья часть бани — раздевалка. В женском отделении это место частично исправляло испорченные ожидания впечатлений, здесь женщины одевались, пряча страшности под одежду, и становились обычными, ничем не примечательными. Превращались в загадку, разгадывать которую уже не было желания и необходимости.

***

Иван долго всматривался в окно маленького здания островного аэропорта. Дождь заливал стекло, и оно превращалась в большую лупу, за которой должна была появиться машина, встречающая пассажира, прилетевшего и уже попрощавшегося с другими счастливцами, удачно приземлившимися в проливной дождь и сильный ветер. Иван немного был рад тому, что пришлось слегка перевести дух и успокоиться. Долгий перелет утомил его, а в зале прибытия было тепло, уютно и, главное, устойчиво. Усталость брала свое, и Иван огляделся в поисках подходящего сидячего места и в тот же час увидел кресло с высокой спинкой, как и хотел он. Сделав несколько шагов, молодой человек рухнул в оное.

«Странно, обещал же, что не будет дождей. Неужели ошибся. Нет, он никогда не ошибается, наверное, исключение. Обидное исключение. Прав он, когда говорит: „Если у тебя не все в порядке, значит, не удивляйся, если тебе не везет“, — вспомнил Иван и продолжил размышлять. — У меня не то что не все в порядке, у меня, вообще все не в порядке. Каламбурщик хренов, — подумал про себя Иван. — Все, все, себя не ругаем, это вредно, нервы-нервы, вы канаты. Все, хватит, думаем вперед». Иван пробовал расслабиться, но получилось наоборот, раньше он держал мышцы в узде, а теперь без напряжения они перестали слушаться и застыли в неприятной позе. Иван встал и в этот момент заметил приближающуюся машину, она искажалась сюрреалистически в огромной лупе из стекла и воды. Лучи света, пробивающиеся сквозь тучи, обжигали серое настроение Ивана, улыбка скользнула по его губам. «Удивляюсь?» — пробормотал он.

И дождь кончился, и автомобиль приехал, и солнце выглянуло, и стало так радостно и обидно, что еще некоторое время назад был в унынии.

Машина оказалась старым представительским «ситроеном», возможно, на таком еще ездил де Голль, но, несмотря на возраст, транспортное средство было в отличном состоянии. Водитель, добрый мужичок, долго извинялся, ссылаясь на небольшие неприятности у людей на дороге.

— А все потому, что не следят должным образом за автомобилем. Вот они и глохнут посреди дороги, мешая тем самым другим порядочным автолюбителем выполнить свою прямую обязанность, прибыть точно к указанному времени. Чтобы его добрые господа не ждали после прилета, а ехали себе в номера и отдыхали, чтоб им было хорошо, и, выходит, что я не по своей воле, и даже, более того, против нее делаю затруднительно нашим дорогим гостей…

— Не беспокоитесь любезный, я не сильно затруднился, более того, я даже рад часовой передышке, — успокоил Иван водителя.

— Пятидесятиминутной, — тихо пробурчал прощеный и улыбнулся.

— Вы прекрасно говорите по-русски.

— Конечно, у нас хозяин русский — это, во-первых, а, во-вторых, я учился в Москве.

Водитель был старше Ивана лет на двадцать, и всем своим видом показывал, что он умудренный опытом пожилой человек. С легкостью закинув небольшой чемодан в багажник, встречающий сел за руль.

Иван расположился на заднем диване.

— Старинная машина, но выглядит как новая, — уважительно произнес пассажир.

Шофер одобрительно ухмыльнулся в зеркало заднего вида.

— Ну не такая уж и старинная, пятьдесят лет всего, на таких ездил де Голль. Что Вы улыбаетесь? Серьезно говорю, именно на этой, может быть, и нет, утверждать не стану, но на подобных авто точно, у меня есть фотографическая картинка. А людям нравится, он же не за рулем ездил, а, как Вы, на кожаном диване. Вот и представляют себя им, это же впечатлительно увидеть себя таким.

— И что же такого интересного представлять себя в величии других?

— Ну как же, он ведь герой.

— Вы изучали жизнь де Голля?

— Нет, я жил три года во Франции, там его все любят и ставят в пример нынешним правителям. Я сам из семьи военного, родился на Большом острове. Вырос на маленьком, он севернее острова, где мы находимся сейчас, и южнее Большого. На маленьком острове стояла радиолокационная станция и военная база, мой папа там служил офицером, уж не знаю, за что его так наказали, но догадываюсь. И вот однажды, на Большой остров приехал отдыхать в королевский отель богатей один с любовницей француженкой. И вдруг его жена нагрянула, наверное, специально следила и инкогнито появилась. Любовница в лодку прыгнула и деру с острова. Тут как разразись, на мое счастье, шторм, да не такой, чтобы потонули все, а так, чтоб только бултыхало, и лодочку эту бамс на берег выбрасывает. Лодка, естественно, вдребезги, но француженка жива, и мой ПапА, — произнес водитель на французский манер, — ее спасает. Но вы понимаете, чем все это заканчивается, — шофер хитро улыбнулся в зеркало заднего вида. — Мама меня учила по-французски говорить, а Папа на местном языке. Кстати, мой Папа тоже учился в Москве, в академии Фрунзе. И чтобы понять, кто я на самом деле, я поехал во Францию и понял, что больше островитянин, и не жалею, я люблю одну и вторую свою половину, и не знаю кого больше благодарить Маму или Папу.

«Жену богатея, скорее всего» — вяло подумал Иван.

***

Про баню я вспомнил, потому что в созерцательном смысле это было откровением, яркий факт того, что одежда хорошо скрывает недостатки, коих несметное количество на квадратный сантиметр тела. Еще момент, на котором я остановил внимание, то, что люди делятся на три категории: ничего сверхъестественного, это мужчины, женщины и дети. Третья со временем переползает в первую и вторую. Интерес к людским телам у меня пропал. Оставалось разглядывать одежду, в ней хоть какое-то было разнообразие. В движении одежда была иной, чем, например, она же висящая на крючке банной раздевалки. Мне нравилось наблюдать, как из статичного состояния ткани натягиваются на горячее и распаренное тело. Одежда и тело сопротивляются друг другу, но знатоки банных дел не торопятся, прикладывают сначала, не надевая, предметы гардероба, выравнивая температуру, затем надевают, превращаясь в других субъектов, и уходят уже нормальными, приглаженными и прикрытыми, словно спрятали неприличия. Проще заботиться о ткани, о неорганике, чем смотреть на себя голого.

Поиск красоты и совершенства — дело трудное и по большей степени не благодарное. Первый вопрос: зачем? Зачем нужно их искать: для эгоистичного созерцания или собственнического обладания? А если ни одно и ни другое, а только отметить, поставить галочку, успокоиться и перейти в сравнительные плоскости. Это просто, слишком просто и неинтересно. Красота спасет мир. Это мы слышим с раннего детства, но, как всегда, воспринимаем все буквально. Есть некоторые стереотипы так называемой земной красоты: начинается она с природных пейзажей, проходит через животный мир, плавно идет к человеку и заканчивается его творениями. Все для глаз. Но глаза — это лишь инструмент, через который сознание наблюдает формы, переваривает и выдает импульс положительный, успокаивающий и приводящий в гармонию тело и частично самосознание. И если остановиться на этом, то можно совершить ошибку. Не все то золото, что блестит. И беспокойное сознание привыкает к созерцанию форм красоты, и через мгновение ему требуется новые формы, более совершенные. Получается созерцательная наркомания. Она ведет к поиску. И ты начинаешь себя окружать милыми сердцу безделушками, постоянно меняя и улучшая окружающий мир, разрисовывая его яркими красками. И здесь тебя ждет разочарование, мир сам по себе меняется, и красота не исключение. Сознание придумывает новые формы, иногда извращенно пытается увидеть красоту в отвратительных деяниях, чтобы сделать круг и вернуться на прежние позиции, и с новой силой отдаться коварным замыслам красоты. Для многих, хотя они этого и не подозревают, поиск красоты является смыслом жизни, другие с этим не согласны, но в отражении глаз все равны, и лишь детали разъединяют людей. Все в большинстве своем стремятся обладать красотой, разница лишь в степени желаний и возможностей.

***

— Очень красиво у нас, не находите? — быстро пробормотал водитель, и, не дав ни секунды Ивану на ответ, затараторил вновь: — Все едут к нам из-за красоты и покоя. Здесь, как нигде, она вдохновляет на желание жить и творить такую же красоту в другом месте. Дарить производную нашей красоты другим, чтобы они осознали силу красоты, и жить им стало легче, комфортнее что ли, ну вы меня понимаете, и тем самым дарили любовь и благо по цепочке дальше. Представьте, наш остров, абстрактно говоря, является источником большой реки, которая питает поля и огороды, на которой стоят гидроэлектростанции или просто люди пьют воду, чтобы элементарно жить. Плавают по ней корабли, словом, жизнь кипит, и все благодаря чистой девственной красоте ручья…

Иван слушал звонкую речь водителя и, глядя в окна автомобиля, убеждался в правдивости слов последнего. Тропический климат в сочетании с хвойными лесами и гористой местностью приятно успокаивал Ивана. Лазурное небо после непогоды заливало округу приятным и теплым светом. Солнце яркое и в тоже время нежное дарило любовь и вселяло надежду и уверенность. Настроение улучшалось, и даже непрекращающийся монолог шофера казался забавным и совсем не напрягал.

–…Природа у нас уникальная, в нашем архипелаге собраны очень редкие экземпляры флоры и фауны, — не унимался сопровождающий, — я уже не говорю про подводный мир…

Иван еще раз осмотрел салон автомобиля, множество кнопочек и лампочек красовались повсюду: на дверях, подлокотниках, на спинке впереди стоящего кресла. Иван прочесывал взглядом это разнообразие форм и цветов, словно искал нужную для себя кнопку.

Кнопка нашлась быстро, она по размерам превосходила другие, демонстрируя тем самым свою важность, а нарисованный на ней контур автомобиля и прорезь для лампочки, разделяющая его на две части: одна с водителем, другая в тишине, — вселяли надежду в справедливый покой. Пассажирам известно, как водители любят поболтать о том, о сем, тем самым думая, что своими рассказами делают огромное одолжение испытавшему тяготы дороги путнику. Иван точно знал, что это не так. И болтовня незнакомца его начинала слегка напрягать. Но вот так нажать кнопку было не с руки. Эта мучительная борьба ушей с руками продолжалась недолго, как всегда, на помощь пришел рот с языком. Естественно, всем этим руководит один орган, но несговорчивость и нелояльность разных частей тела часто удивляла Ивана и очень расстраивала.

— «…Сейчас после дождя все зацветет и заблагоухает. Огромная палитра цветов и запахов, пьянящих меня, дурманит и к тебе влечет» — это перевод стихотворения народного поэта, жил он здесь, на острове, только на севере, но у нас, что север, что юг — разницы никакой, прекрасно везде. Мы сейчас проезжаем мимо чащ растения, которое растет только у нас на острове, название на русский переводится как «пахучница». Вы обязательно должны вдохнуть ее аромат, это визитка нашего острова.

Шофер открыл окна и люк. Салон наполнился теплым, сладким и влажным воздухом. За окном по обе стороны дороги простиралась пахучница. Если бы не комментарий водителя Иван решил бы, что это оливки или еще что-то похожее на них, но никак не визитка острова. Через минуту воздух стал прохладным, немножечко горьким и очень сухим.

— Satisfait,¹ — сказал водитель, и все окна и люк стали закрываться.

— Долго еще ехать, любезный? — поинтересовался Иван.

— Минут тридцать. А вот и то место, что заставило меня опоздать. Видите, здесь узковато и небольшой поворот. Кстати, за той горой протекает река, не то что бы река, мелковатая, но широкая, и на другом ее берегу…

— Ради бога извините, музыка есть у Вас?

— Конечно, что Вы хотите послушать — местную музыку или же просто расслабляющую, можно современную…

— Пинк Флойд хочу сначала Cirrus minor, а потом Shine on You Crazy Diamond, — с улыбкой и иронией попросил Иван.

— Одну минуточку. Единственная проблема, пауза будет между песнями несколько секунд, — шофер поводил рукой по бороде торпеды автомобиля, что-то щелкнуло и…

Птички защебетали, зачирикали, скоро вступит орган, потом гитара и бархатный голос Вотерса…

–… Я в молодости английского не знал, и мне казалось, что песня о грустном лимоне…

Уши победили, рука без промедления ткнула кнопку, и спасительное стекло стало подниматься. Голова приятно закружилась, глаза закрылись, Иван впал в сладкую дрему.

***

— Дядя, это Вы? Я знаю, это Вы, и Вы здесь, я чувствую это.

— Как можно знать, только чувствуя. Зря, что ли, бились философы прошлого и много кто еще из хороших и мудрых людей, говоря: мир существует, только если я его ощущаю. Хорошо придумано. И не тебе ломать… Тайный сговор поклонников материи… Если я ничего не вижу, это значит, что ничего нет. Но, закрыв глаза, мы воссоздаем мир по-своему, по подобию того, что видели ранее, и в нем пробуем жить и даже общаться.

— Я не пойму, где я. Я ничего не вижу, темнота кругом и бездна.

— То есть, у тебя нет твердыни под ногами?

— Да, я словно парю.

— Это комната.

— Какая комната?

— Не важно! Просто комната, комната пустоты, но не стоит беспокоиться, ничего не случится, все уже произошло, ты здесь.

— Значит, это Вы?

— Что тебе надо? — грубо сказал голос. — Зачем ты здесь?

— Мне ничего не надо, я случайно здесь, я могу уйти, что для этого мне сделать?

— Ты что-то хочешь сказать? — не унимался голос, но вопрос уже прозвучал мягче. — Говори, я слушаю. Времени мало, а точнее, его здесь вообще нет, так что все надо быстро делать, пока в другой слой не ушел один из нас, я держаться не буду и искать тоже, ты меня выдернул, а я там даже ни сном, ни телом, ха-ха.

Голос разговорился, но больше неясного было в его речах, чем полезного. Единственное, что понял спрашивающий, это не случайно, и голос его знает, и диалог возможен, осталось разобраться, как продолжать беседу.

— Дядя, — спрашивающий взял паузу, надо что-то сказать, что-то важное сказать, — Дядя, Мама умерла!

Опять пауза теперь с другой стороны.

— Я знаю, — совершено спокойно произнес голос.

Надежда, что голос есть его дядя, затеплилась у спрашивающего.

— Как же так! Она так Вас любила, а Вы спокойны, будто… — запнулся, подбирая слова, — …будто…

— Ей там хорошо.

— С чего Вы взяли, Вы же еще не там… Вы живы, не так ли, откуда Вы знаете?

— Знаю! — очень уверенно ответил голос. — Перед отходом она позвала, и я видел все. Все так сильно. Она призвала крик души, страдала, но недолго, а сейчас все хорошо.

Спрашивающий опешил от этого набора слов. Вопросы захлестывали сознание в этот момент, как будто поднялся ветер и начал уносить и пустоту, и темноту, и комнату, и голос в ней.

— Мне тоже так показалось это, — прошептал спрашивающий.

— Она тебя очень любит и держит сейчас здесь и меня тоже держит.

— И Вас Она очень любит, я знаю.

— Хорошо. Больше не могу… — может, еще услышимся.

Спрашивающий остался один, пустота и темнота, а где-то там хорошо, и Она там. Облегчение окутало его, а окружающее пространство стало приятным и родным.

— Странно, я всегда говорил ему «ты».

***

Примечания

1

Удовлетворенный (фр.) — Прим. автора