Последнее путешествие. Повесть

Федор Федорович Метлицкий, 2022

Пенсионер, вступивший в «возраст дожития», переживший всех родных и друзей, одинокий, отправляется на родину, где не был с детства, чтобы увидеть ее в последний раз. В самолете он вспоминает молодость, всю свою жизнь. Что это было? За что хватался в этом мире, чтобы найти удовлетворение, и что ему дал этот мир, случайно оборачивающий к нему участливое лицо? Он видит себя на высоком утесе, где стоял в детстве, а под ним, или над ним, простирается океан, – нечто сияющее, полное бесконечных смыслов. И находит рецепт от депрессии.

2

Дима вспоминал себя в изолированной от мира стране на востоке, закрытой от времен и пространств. Это не был замкнутый мир древних, не видящий ничего за пределами своей телеги. Это был искусственный мир, насильно отгороженный властью от вражеского окружения.

Там отец, одичавший от однообразия, формировал совершенные личности двух своих сыновей, — прижимая головы между своих колен хлестал офицерским ремнем по их вертящимся задам. Видимо, бессознательно следовал тысячелетнему домострою. Мать, также в тысячелетней покорности, молча жалела их, стоя в сторонке. Младшего брата отец порол чаще, потому что тот не хотел учиться, и стоически выносил порку, оставаясь таким же забиякой. А Диму не надо было понукать — он проглатывал библиотеку отца до помрачения в мозгу, и старался избегать ремня, казалось, навсегда в страхе перед окружающим миром.

Наконец, в юности ему удалось вырваться из замкнутого мира, — уехал в столицу и поступил в институт. Вступил в отчаянную бездомную молодость, которую тогда выражал в стихах.

Я транзитник — я так устал

от провинций гнетущих

Ясных идей, что нахватался навек,

Боли утрат, что не заменят тщедушное

Племя, и не зажжет спасительный свет.

Здравствуй, гулкий вокзал, —

откуда здесь запахи угля,

С детства бездомного мне открывавшие мир?

Как очистилось сердце в гуле иного посула,

Точно рождается новое между людьми.

В институте Дима случайно женился на студентке. Она не любила его, потому что любила другого, который ее бросил. И они, ссорясь из-за подозрений в его неверности от обиды на нее, и нежелания целиком разделить с ней заботы в доме, нищенствовали вдвоем до конца учебы, пока он не устроился в министерство референтом. Работа была скучная, в авторитарном государстве не поощрялось никакой свободной инициативы. По утрам приходил на работу, садился за выделенный ему столик и составлял методики. Чиновники рядом тоже молча утыкались в папки «дел». Он попал в одно из рутинных устройств организации государства — вертикальную подчиненность Единой воле, похоже, надолго. Нет, это была уже не власть, ломающая через колено, а власть законов, установленных волей народа парламентом (правда, скорее их протаскивала Единая воля). Законы выполнялись формально и беспощадно, дробя кости нарушителей — до конца, тютелька в тютельку с установленными параграфами, не признавая щадящих допусков, в которых находится вся жизнь и смерть человека. То есть, наказывали за проступок по букве закона, а не по духу (особенно протестующих, а не патриотов), не учитывая оправдывающих причин, объявляли зарубежными агентами, штрафовали их, с нищенскими доходами, на такую же сумму, как и олигархов, или сажали на непомерно большие сроки.

У Димы не было возможности что-то сделать самому, просто все тут было не его — за него решало правительство, вышестоящие чиновники, на которых все, кому не лень, легонько сваливали с плеч свою ношу. Мол, в политике, и во всем они знают как.

Может быть, его серая часть жизни находилась в блаженном существовании, где не к чему рыпаться, всегда есть возможности размножения и сытости.

Он все ожидал чего-то, иногда взрывался нетерпением, пока его не уволили, ибо на его место метил сын мелкого начальника. Он выпал из чиновничьего мира в опасный капиталистический мир одинокого волка, могущего погибнуть, не добыв пропитания.