Родина всех. Сборник стихов

Федор Метлицкий

Стихи возвращают к исходным переживаниям человека, жизни и смерти, стремлению к недосягаемому, где только и возможно исцелиться, родине всех..

Суть человека открыта

Не расколотый свет

Всемирный форум

Что было, ушло и забыто.

Вне наших привычных угроз

Меня океаном раскрытым

Глобальный форум вознес.

Здесь духа планетного люди,

Не знавшие давнишних пут,

Их чувства — на полюсах лютых,

И в грусти, что космос пуст.

Они — вне всяких нехваток

Истории — мистики зла,

Иная в них виноватость

И чистых чувств крутизна.

«Законы бытия — надежной жизни…»

Законы бытия — надежной жизни

В компьтерной системе обнажив,

Как вольно в управляемом режиме,

В едином ритме всей природы жить!

Процессы технологии завода

На горизонтах всех состыковать,

Решения — не в пустоте свободы, —

В гармонии с природой принимать.

В едином ритме всех коммуникаций

Увидеть — заготовки свет таят,

И бремя дел, что в нас живое гасит, —

Ключ золотой в законы бытия.

Клуб знатоков

Нет легкой свободы. Все взгляды — в решенье

судьбы

На стрелке рулетки. Миг — взрывом освобожденья.

Какое откроется поле борьбы,

Где нас унесет из тяжелых миров принужденья?

И выпал жребий — судьба остроумия ждет,

Такого, чтоб мир потрясло, закованный в логику.

Удар — и клуб знатоков над привычками ржет,

Иной чистоты становящихся голосом ломким.

Свет старины

Площадь Красная мыслилась цельно.

Где резня собратьев за трон?

Как же мощно и благоговейно

Русь здесь выдохнула нутро!

Словно не было долгого обморока

Под татарской бездумной пятой,

Скоморошьею верой — под облаки

Многоглавый Блаженный святой.

В небо — башен гулкая поступь —

Великанов сторожевых.

Нашей древней сути — по росту

Поиск новых идей мировых.

«Я вышел на Красную площадь…»

Я вышел на Красную площадь,

В истории вольный полет,

Где башни сказочной мощи,

Нетронутой силы оплот.

Когда-то в спасенье, не в почести —

В наш век возрожден мавзолей.

Неужто странной очереди

От сказки той веселей?

В расчете взнесенная кем-то

И боль родни оскорбив,

Гонителя интеллигентов

Мумия — в чудо призыв.

По каменной шири разиней

Иду, как в беспамятном сне,

И вижу — здесь площадь разрыли,

Как душу, в кладке-броне.

Черна мостовая — дровами

Тринадцатый век обнажен.

Что в нас, зеваках, дремало,

И вдруг родным обожгло?

Какой же светит опорой

Глубинная вера веков?

То родины сняты заторы,

В которой бессмертно легко.

Вечный огонь

Это в нашей крови — в облетевших веток свободе

Парка стройного — так печаль высока!

Что же мы в пустоте по плитам дорожек проходим?

Нам свобода от мимо снующих так далека.

Здесь единства знаки каждому зримы отдельно.

Древним вечным огнем в нас обвык неизвестный

солдат,

И невесты фата лишь белым краем заденет

И в свое упрямое счастье уйдет навсегда.

Вот она — прощальная яркость и длинные тени

печали,

Непонятной печали солнцем оставленных ниш.

И стена кремлевская — в нас старинным

молчаньем,

И еще неизвестным — за гребнем — райского

города крыш.

На север от Москвы

На пятачке земли — так жизнь густа!

Лишь выберешься из Москвы на север —

Набито селами, и все места

В бессмертие историей засеяны.

Как силы юны — кружева плести

Нежнейших вер — наличников оконных,

Нетленно крепость духа пронести,

Не надорвав в тревогах современных.

Дух перегонов конных здесь — гуляй

И в безграничье сил тяни, Икарус,

Пусть в обмороке снега спят поля,

Где люди потаенно затерялись.

Здесь жизнь надежна в наслоеньях лет,

И дальше — всюду по земле бескрайней.

Я ухожу в тысячелетний свет,

Что не убить в нас никаким стараньем.

Грумант

Корабль АН СССР — в мальчишьем уходе

В таинственный сумрак иных, в снегу, берегов.

И в темных остатках сруба что-то находит

Душа, откликаясь на кровный, таинственный зов.

На кости китовой — что имя поморское, гордо,

Как солнце России, бессмертно живое «Ондрей»?

И что в суровом «Преставися мирянин от города»

На темной доске —

Что в ночи северной ей?

«Как и не было грусти!»

Как и не было грусти!

— Разве пора?

Дымковские игрушки —

Яр, нетронут рай.

Женихи, невесты

Пялят точки-глаза —

Пули жизни тесной,

Без сомнений телеса.

Всех желаний веер,

Спектром жизнь ярка,

В животворной вере

Феерия индюка.

Деревня

Художники-бородачи странны,

Их опасаюсь, избранно смотрящих.

Но вот — пейзаж игрушечной страны!

Ее, как нашу душу, создал пращур.

Игрушкой в пятнах — весь заляпан, холст

Мой дух в наивность первых вер уводит, —

В деревне небывалой я не гость,

Здесь все, чего хотел бы на исходе.

Старушки

На выставке комнатных нежных

Растений — старушек душа

Вся светится в спорах прилежных —

Судьбы утончившийся жар.

Белопероне капельная,

Калерия, флоксы в саду.

Цветное вечное пение —

Бессмертье невыцветших душ.

«Провинция нетронуто звенит…»

Провинция нетронуто звенит

В душе народной воздухом доверий —

Откуда-то из древних вер возник

И не исчез, и обновленьем веет.

«Свет окраин твоих — неизвестность…»

Свет окраин твоих — неизвестность,

Остановлен вне времени век.

В глупом, чистом теряется скепсис,

Все неверье эпохи калек.

«Где-то в северной глухомани — …»

Где-то в северной глухомани —

Опустевший, в зиянье окон

В веке нашем антигуманном

Гибнет русский наш Парфенон.

Староверский храм непокорный,

Не для пользы, а для души,

Проносил сквозь столетия гордо

Веру в новую чистую жизнь.

Предрешен канцелярской бумагой

И покорен смирившийся люд.

Но всегда в непонятной отваге

В нем чудесные силы встают.

Вот студент, искавший опоры,

Поняв плотницкую чистоту,

Взялся методом переборок

Воскресить былую мечту.

Пусть и долго это, и скудно,

И испуг, и зависть порой,

Но стоит там храм неподкупный

С той поры, в глухомани лесной.

Бабка-художница

Трагедия судьбы — избенки нищей,

Великое терпение и глад,

Где вырвано родное — в то огнище

Ушел — пресветлым утром! — муж-солдат.

Там бабы Любы время отшумело.

А нынешние — пуст и чужд их взгляд.

Кого б рядком — для слова, не для дела,

Ведь ей не много надо — был бы рад.

Какое ей богатство — серебристый

Туман над речкой, где стояла с ним,

И травы изумрудные, и чистый

Зеленый гнется лес — из той весны!

И снова силы юные, как прежде,

И страшной пустоты как будто нет,

И краски ль это, или взлет надежды

В последней и томящей тишине?

«На Руси — христианства тысячелетье…»

На Руси — христианства тысячелетье.

Кто сказал: нет древней русской души,

Что она родилась в первозданном полете,

А не светлою церковью видела мир?

Кто сказал, что тысячелетье бесследно?

Ваша вера выдержать век не смогла!

Возвращается нечто, что было последним

В человеке, чтоб гнева боль не сожгла.

В Глазах цветные пляски

Выставка

Захожу — и вспышка аккордами красок!

Оживают пейзажи безбольной страны.

Исчезает с лиц открытых бесстрастие

И в доверии души обнажены.

Выхожу — и улица в ярком цветении.

Но проходит минута — окрестность уже

Вновь тускнеет в загадочном осложнении,

В равнодушии толп снова трудно душе.

Художники на Арбате

Выйти, выйти мы договорились

В улиц сырость открытую — чем

Разогнать непонятную примесь

Грустных чувств, не пригнувших совсем.

Может, этому быть на Арбате?

Ах, как верно стремилась душа,

Как раскрылась художникам-братьям,

Словно вышла на волю дышать!

Чем так мило новое племя

Наработанных попусту сил,

И кого отвергнуло Время

И Союз художников скрыл?

Здесь рисуют профили новые,

Оттеняют смелость одежд,

И смешения здесь модерновые

Форм и стилей — пробитая брешь.

Милы зданий нежные краски

То ли памяти, то ль новизны —

Реставратор припомнить старался,

Как мечту, старинные сны.

«Раскололось мое застывшее…»

Раскололось мое застывшее,

Устоявшейся жизни склероз.

В споры авангардистов я вышел —

В молодых художников рост.

Я не знал, что пивные кружки,

Современной воблы хвосты

В измерениях новых кружат —

Школ фламандских неведомых стиль.

Ощутил бытия вибрацию,

Тайной мира пронизан вдруг —

Музыкальными волнами радио

И разложенным спектром наук.

Я разбил тягомотину нормы:

Как смешались знамена, слова!

Всем осколкам клише неспорных

В новизне мировой уплывать.

Оторвался от тяготения —

Слишком вольная ощупь форм,

Слишком тонкие красок сплетения…

Масса зрителей — злится хором.

То ли вся — в сплошняком пейзажах

Личных, бедных уходов-свобод,

Глаз ли фотографично посажен,

К лени озираний зовет.

То ль зеркальные отражения —

Простота застывшей души,

То ль порыв душевных движений

В ритмах нормы легче глушить.

Мне абсурд — обновлений тайна,

Им — лишь к разрушению шаг.

Призывает к расстрелу, казни,

Потеряв опору, душа.

«Как долго жизнь была в глухих провинциях…»

Как долго жизнь была в глухих провинциях

Истории, не зная, что уже

Расколот медальон стихов прилизанных

И в центре мира — судорожный жест.

Не темные полотна старых болей,

Что бьются в перспективе линз глазных,

А странные свечения на воле

И ярко — первозданных красок вспых!

Какая боль — не видеть первой веры

В провинции истории, где я

Брюзжал так долго у открытой двери,

Не знал, чем жить мне, потеряв тебя.

Цветомузыка

(в планетарии)

Тих небосвод в прозрачной нежной дали,

Густеет космос в глуби синевой.

И вдруг — удар органа первозданный,

Из центра боли — фейерверк цветной!

Смерч нестерпимых красок страшен, странен —

Порочный город гибнет, напряжен?

Мелодия выводит хрупкий танец

Двух зайчиков — тончайших линий стон.

Какая жажда в нас соединенья

Со звуком — цвета и движенья форм,

И с бытием — души, его творенья,

Как гибельна раздельность наша в нем!

Лучами в тьме просквожены глубины

В зеленом мхе и золотой парче.

Швыряет джаз разрядов ритм — зачем?

Какие там миры, где мы едины?

Книга

До вечера проходит время быстрое —

Дел нерешенных, нервных, и без сдвига,

И — я открыт милейшим бескорыстиям

О древнерусской живописи книги.

Там открывают воздуха санкири

И панагий заветные даренья,

И я в златом и не погибшем мире,

Не выжженным татарским злом забвенья.

Что в древнем торжестве литого золота

Таким освобождением — на душу?

Как будто жизнь в нем светит не расколото,

И потому сейчас он мне так нужен

Поэт

Эта искренность сердца, себя утомившего

В отметании вечном неясности, лжи, —

Говорит об искании века не бывшего,

Открывает родное, дарящее жизнь.

Чую душу нацмена, хитрым прослывшего,

В плаче по белоснежным величиям гор.

Это боль моя кем-то чутким услышана,

И добавлено к жизни доверье с тех пор.

«Свобода — раскрыванием, отдачей — …»

Свобода — раскрыванием, отдачей —

В поэтах, всех романтиках таит

Уход от злого торжества удачи,

Не слышащего стонов и обид.

Свобода — неумелого прощенья

Уходит из пустой свободы зла,

Мостов сжиганья — сладких разделений,

Древнейшей мести и резни услад.

Свобода сотворений неизвестных —

Из драк идеологий и платформ,

Бесчисленных свобод исканий местных —

Уходит в новый мир и мер, и форм.

На выставке малых народов

Эт залы уходят в дикие сини

Конец ознакомительного фрагмента.