Камея Дианы. Повесть

Федор Метлицкий

Авторитарного лидера маленькой славянской страны, отделившейся от Большого соседа, пытаются сместить, уличив в связи с любовницей. Но в глазах друзей он совсем не такой, каким его видят. Он мучается над загадкой природы человека: способен ли он, вернее, его избиратели, изменить свое «коллективное подсознательное», или цепляются за устоявшееся, как бы чего не вышло? Это не праздный вопрос. Необходимо реформировать страну, стоящую перед мировыми угрозами, но это грозит гражданской войной.

2

Эта маленькая славянская страна, отделившаяся от Большого соседа, с которым при разводе не поделили имущество, стала полагаться только на себя и свои внутренние ресурсы. Здесь тоже переходили на «импортозамещенные» продукты (из-за мировых санкций, наложенных на Большого соседа, повлиявших и на эту страну). Однако дремлющее отечественное производство почему-то не проявляло энтузиазма в замещении импорта, словно ожидая чуда. Уставшие от нехваток и сложности накормить семьи, люди тем не менее ничего не предпринимали.

После развода с соседом страна сохранила такую же структуру власти и все приемы управления вместе с налаженной коррупцией. Ничего не поделаешь — славянский мир! Ее называли изгоем.

Эта этническая общность родилась когда-то из бурлящего водоворота диких орд в регионе, то складывающихся в большое государство, то раздираемых на малые из-за постоянных этнических войн и борьбы за землю на перекрестке торговых путей и финансовых потоков Запада и Востока. Впрочем, об этом можно узнать из источников.

Здесь веками искали национальную идею. И находили! Вначале это было: «Бей чужих!», потом «Бей своих, чтобы чужие боялись!» и «Обогащайтесь!», а теперь были в большом сомнении.

В разные эпохи настроение народа было разное. Покорность року людей в древности, пригнутых земным тяготением, без возможности думать налегавших на соху, бороздя свои нищенские наделы от зари до зари, чтобы выжить. Своеволие гуннской вольницы, открытой на захват просторов, затопившей кровью степи земли, с тяжелой поклажей награбленного добра за спиной. Независимость средневековых представителей цехов и гильдий, всегда готовых восстать за свои религиозные убеждения; высокодуховное нищенство на стройках коммунизма; светлая вера оттепелей, призывающая быть добрыми и нравственными при лютой деспотии.

Сейчас уже не так важны конфликты иерархического неравенства, соблюдение аристократических или буржуазных приличий, скрывающее изломанные судьбы чистых влюбленных романтиков, они остались только на страницах знаменитых романов, вроде «Саги о Форсайтах». Люди забывают кажущийся теперь возвышенным настрой жизни религиозных предков — тревогу и ответственность перед Богом.

Сейчас другие конфликты, высунулось голое содержимое человека. Началась эпоха всемирного осознанного невежества, то есть освященной знанием неприкрытой борьбы за выживание и успех (недостаток воспитания и образования тут не при чем, нынче все воспитанные и образованные, стоят на вершине знаний из телевизора и интернета, накопленных человечеством). Сейчас весь мир пропитан коррупцией, от подвалов бомжей до властных кабинетов с государственными гербами и флагами. От продавцов мест в дырявых лодках для беженцев, хлынувших через эту маленькую страну в сытую Европу, обирающих их цыган, за валюту предлагающих транспорт и бросающих в пустом поле с самодельным указателем «На Берлин», до государственных взяточников, продающих шенгенские визы.

Мышление жителей маленькой славянской страны не хочет выходить за рамки того, что их пугает. В них совмещается нежелание изменяться, цепляясь за остатки стабильности (как бы не было хуже!), и тревога нестабильности с желанием изменить это состояние, или «отвалить» в любое время в случае неудачи.

Они говорят о закрепощении авторитарным насилием, и дают разгуляться своей славянской душе, кроя в интернете власть, и самого Главу чуть ли не матом, и на дорогах стреляя из травматических пистолетов в неуклюжих автолюбителей и пешеходов. Не желают видеть уродства жизни, больных, сирот, тем более брать их в свои семьи на воспитание. И не выносят неприятной правды. Тележурналистка показала в своем блоге пожарище на враждебной стороне и плачущего ребенка у тела мертвой мамы, и это не понравилось, — ее выгнали из телевидения. Нельзя жить под грузом невыносимой правды. И никому не верят, не признают любых шагов власти, всегда стоят в оппозиции, неприятии социальных перемен, словно за их спинами стоит скалой некая альтернатива, которую целиком принимает душа.

Наверно, поглощенность бытовыми заботами отбивает желание искать еще какие-то смыслы.

*

Стефану удавалось глубокой ночью, когда одолевала бессонница, писать дневник, чтобы удержать сознание на высоте, не впадая в цинизм политики. Это не регистрация событий, как у последнего императора России, а стремление захватить мгновенно возникающие мысли в некую оболочку, удерживающую вместе с корнями и аурой весь ее цветущий облик, всю ее цельность. Он всегда чувствовал то, к чему стремился, но забывал в вытесненной событиями внутренней жизни, и вечерами докапывался до озарений в своем дневнике. Что это за движение пластов души, когда над плато внешних нагромождений вдруг мелькнет свет озарения, и снова исчезает?

Странно, как быстро появляются и исчезают волны пассионарности у насельников моей страны. Бывали времена, когда от страха за самое дорогое — жизнь все внутри затаивалось, боясь ночного шума «черных воронков» за тревожной тьмой окна, и спастись можно было только прячась в глубинке, или оговорами и доносами на ближнего. И вдруг — опадали страхи, энергия людей освобождалась из состояний аскетизма и сдержанности души, и наступала оттепель, и буйно перла из-под асфальта ликующая зелень.

А теперь снова идет накат старых, никуда не ушедших страхов, и люди думают только о полном холодильнике, и смотрят по ящику безопасные развлекательные сериалы, так, что нельзя оторваться.

Что это за подземный затухающий гул истории? Почему людям так уютно сидеть в духовном бездорожье и грязи, опасаясь, что бездушные силы Системы могут притянуть к ответу?

Это не естественное желание прямоидущего человека в энтропии вселенной снова вернуться в первоначальное состояние — пасть на четвереньки, как думал мечтающий о честности в закрывшем все ритуале лжи писатель тоталитарной эпохи, скрываясь в сокровенных дневниках. У человека нет желания расслабиться, опускаясь на четвереньки. У него постоянная забота о себе, ужас от мысли о насильственной смерти — быть съеденным. Опускание на четвереньки помогает затаиться.