Исповедь

Фарида Расулева, 2013

В сборник вошли лучшие стихотворения поэтессы, написанные в разные годы.

II. «…Вот она, твоя работа, если ты поэт…»

«От обиды стихов не напишешь…»

От обиды стихов не напишешь

(это будет не стих, а донос).

Только радость, которою дышит

жизнь, воспринятая всерьёз,

средь упорства, тоски и отчаянья —

мимолётный душевный уют,

лишь гармония,

как бы случайная,

только счастье —

стихи создают.

«Как хорошо страницу за страницей…»

Как хорошо страницу за страницей

с утра за стол садиться и писать,

работать, как тилинькают синицы, —

какая это, право, благодать!

А я свои семейные невзгоды

в уме держу, и как мне совладать

с житьём своим, как с морем в непогоду

ревущим? Надо чем-то обладать,

чего я не умею, не умею.

Но я, наверное, всё же научусь.

Я выдержку приобрету, и с нею

вам выдам поэтическую грусть.

Я напишу про города и веси,

про ласточек, влетевших под балкон…

Ах, никогда душевным равновесьем

не обладала я. Какой закон,

какой закон, какой закон нарушен?

За что ты, жизнь, свирепо так казнишь?

Зачем я так люблю тебя и трушу,

когда ты мне стихи писать велишь?

«Что делать, это мне необходимо…»

Что делать, это мне необходимо.

Раба стихов, я даже не вольна

Забыть про них, навязчиво постылых.

Не записав их, становлюсь больна.

Слова в мозгу измученном как дятлы

Стучат. И ритму подчинясь,

мысль плещется.

Непроизвольно?

Вряд ли.

Нет, видно эти ритмы не у нас,

Не на земле, где муравейник людный,

Возникли. И желанью вопреки,

Меня швыряют, будто в бурю судно.

Эй, кто там правит? Чьи крепки

Так воля, нервы? В чей порядок

Я включена, как мирозданья часть?

Бессмысленно, опасно, бесполезно

Писать стихи такие и сейчас.

Сквозь трубный глас чужих идеологий

Не докричаться нынче до людей.

Вплетать в чужой оркестр

свою мелодию —

Нелепейшая из твоих затей.

Они мою судьбу переиначат.

Из строк моих плакаты настригут.

Зачем же этот бесполезный труд?

Кому он нужен? Что я значу?

Весь этот мир, казённый и служивый,

Сплошная мука, страшная тюрьма.

Друзей моих большой косой косили.

Они все умерли. Сошли с ума…

«Поэт обязан быть дервишем…»

Поэт обязан быть дервишем

И не иметь семьи,

Чтобы народ, о нём заслышав,

Склонялся до земли.

Чтобы народ, его услышав,

Гнал его взашей.

Невыносимо для малышек

Величье дервишей.

Поэт обязан быть пророком,

Не знаться с ремеслом,

Быть Божьим языком и оком,

Свой дом отдать на слом.

Он быть обязан одиноким

Среди своих людей,

Нести обязан знанье многим.

Иначе он — злодей.

«Хаос жизни…»

Хаос жизни

отовсюду лезет день-деньской.

(Закрывай покрепче двери,

форточку прикрой!)

Он клубится в закоулках,

этот серый мрак:

он устраивает в доме

страшный кавардак.

Он соседа-работягу

погрузил в запой.

Он в различные хворобы

ввергнул род людской.

Нужно на него накинуть

солнечную сеть:

строчку новую придумать,

чтоб могла звенеть.

Надо строчку к строчке ладить

сумрачной порой.

Как мне с этим мраком сладить?

Мне велели: пой!

Вот она, твоя работа,

если ты поэт.

Как мне сделать человечной

тьму прошедших лет?

Объяснить себе придётся:

как же дальше жить.

Песню, что сумеет это,

можно ли сложить?

«Страсть к работе разрушает тело…»

Страсть к работе разрушает тело.

Начинаешь вроде бы несмело,

Нехотя, и не сочтя за труд.

Смотришь с удовольствием вокруг.

Слушаешь, о чём щебечут птицы.

Вспоминаешь облики и лица…

И не замечаешь, как впряглась.

И уже вовсю бушует страсть.

На волне летишь. Волна — горою.

Ты не мнишь себя титаном и героем.

Просто снова стала сгустком сил.

Ты не делаешь от сих до сих,

А равняешь и холмы, и ямы.

Что там амфибрахий или ямбы!

Ты одно лишь ясно видишь — цель.

Пусть там кто-то зрит через прицел.

Слышишь ты, как труд твой ломит кости,

Как мигрень засобиралась в гости,

Как на лбу уже набрякли вены.

Но не хочешь жизни перемены,

Потому что счастлива вполне

На могучей, ласковой волне…

«Весь громадный вечер…»

Весь громадный вечер

лёг ко мне на плечи.

В этой пустыне

нелегко прожить.

Можно день заполнить

нуждами простыми.

Чем заполнить вечер?

Что в него вложить?

Вечер — подведение

первого итога:

день прожит пустяшно

или — ничего?

Звёзды светят ясно.

Звёзд на небе много.

А со мною: рядом

нету никого.

Близкие — в заботах.

Муж мой — на работе.

Он приходит поздно.

Темень за окном.

Позабыты грозы.

Первые морозы

гибкой, мягкой лапой

трогают наш дом.

Словно первый иней,

в этот вечер синий

первая тревога:

скоро ляжет снег.

Скоро от порога —

зимняя дорога.

Тёмный след на белом —

уходящих след.

Вечер, наблюдатель

жизни повседневной,

отмечаешь строго

труд мой и грехи.

Вечер, собиратель

дани ежедневной,

не казни тревогой.

Вот тебе стихи.

«На свете стало очень мало…»

На свете стало очень мало

людей, читающих стихи.

Они одеты не по моде,

по-старомодному тихи.

Они удачливы не слишком,

живут немного невпопад,

их сберегательные книжки

хранят не слишком крупный вклад.

Они поверили поэту.

Он перед ними виноват?

«Снова я взялась за пяльцы…»

Снова я взялась за пяльцы

и за голубую нить.

Знаю, мне помогут пальцы

душу в мире сохранить.

Вышиваю птичек юрких

трёх — на розовом кусте.

Не с судьбой играю в жмурки,

просто холод загустел.

Шаг за шагом,

вздох за вздохом,

за стежком идёт стежок.

Только что мне было плохо,

но слагается стишок:

вышиваю — выживаю.

Ремесла вкусив, пою:

Ничего-то я не знаю

про себя и жизнь свою.

«Нужна ли слава? А, пожалуй, нет…»

Нужна ли слава? А, пожалуй, нет.

А только — цель, привычные заботы,

Да эта старая, забытая работа…

Не нужен вовсе личный кабинет.

Не нужен даже друг, в конце концов…

А просто надо жить в краю отцов

И слышать шорох, шелестенье Книги,

Читаемой народами взахлёб.

Предвосхищать стремительность сюжета,

Пить воду с хлоркой,

смаковать свой хлеб,

И видеть зори, что пылали где-то…

(А может быть, им это предстоит?)

Брести среди пространств, где темнота

горит,

И чувствовать,

Что выше счастья

На этом свете нет.

И ощущать, что частью

Живого мирозданья состоишь…

В душе — покой. И за окошком — тишь.