Иллюзия реальности

Фаргат Закиров (2024)

Алчный предприниматель узнаёт об изобретении, способном изменить мир. Он желает заполучить его во что бы то ни стало. Ведь на кону огромные деньги! Но так ли прост человек, создавший столь уникальный и сложный проект? Не обернётся ли охотник жертвой в этой опасной игре? Автор приглашает вас в невероятный мир, где реальность переплетается с иллюзией, а человечность выворачивается наизнанку и проверяется на прочность.

Глава 7. Духи Потумскивата

«Среди величественных гор густо поросших тропическими лесами, поднимающимися почти до самых вершин и сбегающих к песчаным отмелям, лежит большое, незыблемое, как зеркало, озеро Оторото. Оно отражет в себе изумрудную зелень лесов, обступивших его по краям, а в центре, на фоне голубого безоблачного неба протянулось черное перевёрнутое отражение потухшего вулкана Потумскивата. Эта высоченная громада нависла над лесом, отражаясь в безмолвных водах и как бы поделила озеро и небо пополам, отчего общее отражение пейзажа разительно напоминает гигантский кошачий глаз, взирающий на своего случайного гостя с холодным равнодушием и презрением.

А под нижним «веком», являющим собой узкий полумесяц белой песчаной косы, лежит человек. Он словно соринка попавшая в глаз и сползшая затем со слезой к мелким густым ресницам — зарослям тростника. Человек этот наг и кажется бездыханным. Да, скорее всего так оно и есть. Волосы на его голове невероятно светлые, почти белые, кожа нехарактерно бледная, не смотря на здешний климат с его жарким и высоким солнцем, отражающимся в воде словно блик на глазу, возле самого зрачка — вулкана, что в свою очередь лишь добавляет этому живописному озеру сходство с настоящим, живым глазом.

Единственной вероятной причиной белой кожи этого человека, совершенно не тронутой загаром, могло быть его внезапное появление здесь, как если бы он проявился на поверхности пляжа, как проявляется скрытое послание на поверхности вулканического стекла под воздействием пара. Он словно был перенесён сюда некоей неведомой силой в один миг, из какого-нибудь далёкого мрачного мира, редко ведающего лучи света настоящего солнца. Мира окутанного холодом и тьмой. Ходят слухи, что далеко-далеко на севере есть такие мрачные земли, где обитают во льдах ужасные монстры, с огромными клыками и белым как снег мехом. Они питаются теплом и жизненной силой, источаемой сердцами живых существ, ибо сами они мертвы и холодны…»

Так размышлял про себя престарелый Кун-Мохатсу, потомственный шаман в седьмом поколении, отправившийся этим утром в долгий поход к священному озеру Оторото, с единственной целью: испросить Духов Великой Горы Потумскивата о благосклонности и покровительстве для своего народа. Он проделывал этот путь ежегодно вот уже пятьдесят четыре цикла, с тех пор, как был убит дикими зверями его отец и он будучи ещё совсем юным, перенял по наследству почетный пост шамана.

Кун-Мохатсу стоял спрятавшись за зелёной вуалью тропической растительности и с суеверным трепетом разглядывал тело белого человека лежащее на песке возле священного озера. Его народ был многочислен и процветал множество веков, будучи скрытым от глаз посторонних непролазными джунглями, с давних пор ставшими им домом. Но будучи потомственным шаманом, Кун-Мохатсу знал от своих предков множество древних легенд и преданий передаваемых устно от отца к сыну, из поколения в поколение. В них было много тайн и загадок, магических обрядов и ритуалов.

А ещё в них говорилось о тех самых далёких северных племенах и народах, чьи сыны обладали совершенно белой кожей, голубыми как лёд глазами и светлыми как день волосами. Они не были мертвы, но так же жестоки и холодны как монстры населявшие те мрачные места, практически не знавшие солнечного тепла и света.

«Наверняка этот человек был одним из них! — Сердце шамана затрепетало в груди, его разум охватило смятение. — Но как он попал сюда? Как он очутился здесь, так далеко на юге, в непролазных джунглях, охраняемых духами, на берегу священного озера Оторото? Не иначе это была древняя магия! Он появился здесь, чтобы помешать Кун-Мохатсу совершить магический обряд? Или он бежал от преследования? А может его прислали Духи Великой Горы? — догадался Кун-Мохатсу. — Но для чего? Что он должен сделать? Помочь этому северному человеку? Или же его тело должно быть принесено в огненную жертву Духам Потумскивата?»

Северный человек лежал недвижимо. Очевидно он был мёртв. Кун-Мохатсу долго метался в догадках, боясь выйти из своего зелёного укрытия. Но солнце стояло уже высоко, а ему ещё было необходимо подготовиться к ежегодному ритуалу, проводимому на закате, когда высокие склоны Потумскивата, равно как и воды священного озера Оторото, окрашиваются в кровавые цвета.

Наконец ноги шамана окончательно затекли от долгого стояния на одном месте. Он вышел из суеверного оцепенения и решил размяться, покинуть своё укрытие и спуститься к берегу озера. Он должен узнать у Духов Потумскивата их волю относительно тела этого белого человека, но сперва он удостоверится, что тот действительно мёртв и не представляет угрозы.

Осторожно приблизившись, Кун-Мохатсу ткнул белого человека в ребра своей ритуальной тростью, защищавшей его от злых духов и чёрной магии. Ничего не произошло. Тогда он ткнул ещё и ещё раз, уже сильнее. Результат был прежним. Наконец совершенно осмелев он подошёл вплотную к телу и присев рядом с ним на корточки достал из вещевого мешка засаленный тканевый свёрток и развернул его. В нём был ритуальный нож из куска вулканического стекла, обмотанный в рукояти кожаным шнуром. Лезвие ножа хищно блеснуло на солнце отполированной поверхностью. Шаман поднёс его к ноздрям северного человека, после чего поднял нож к своим глазам и тут же отпрянул от чужака. Белый человек был жив! По крайней мере пока. На поверхности лезвия выступила испарина от его слабого дыхания.

Постояв с минуту и поразмыслив, Кун-Мохатсу принял решение как можно скорее провести короткий ритуал и узнать волю Духов Великой Горы относительно этого человека. Он быстро подошёл к воде и опустился на колени, так, чтобы вода едва касалась их. Справа от себя он положил на песок ритуальный нож, лезвием по направлению к вулкану, а слева точно так же расположил трость, чтобы их легко можно было взять в руки не оглядываясь на предметы.

Шаман коснулся открытыми ладонями поверхности воды священного озера. Одну ладонь он затем приложил к своему лбу, а вторую к центру груди, где располагается солнечное сплетение, ощутив кожей приятную прохладу. Влага быстро испарилась из под его ладоней от разгоряченного солнцем тела. Тогда Кун-Мохатсу воздел руки к небу и затем медленно перевёл их в направлении к горе Потумскивата, как бы показывая Духам свои очищенные священными водами озера Оторото ладони, разум и сердце. Потом он закрыл глаза и быстро затараторил ритуальные заклинания.

Благоговейный трепет пред Духами Великой Горы внезапно нарушил неясный стон. Кун-Мохатсу скорее почувствовал, чем услышал слева от себя какое-то шевеление на песке. Внутри у него всё похолодело а волосы на голове встали дыбом от ужаса. Но он не имел права открывать глаза, пока не произнесёт заклинание целиком. Суеверный страх перед Духами был всё же сильнее. Однако шаман машинально медленно опустил развёрстые руки. Его правая ладонь коснулась кожаной рукояти ритуального ножа, острого как бритва, а левой ладонью он ощутил тепло дерева и резные узоры на ритуальной трости, в которой был спрятан дротик со смертоносным ядом.

Он затараторил быстрее и произнеся последнюю фразу широко распахнул глаза. Однако правила обряда ещё не позволяли ему отвести взор от Великой Горы, хотя всё его нутро уже билось и трепыхалось в суеверном ужасе, так как краем глаза он видел что северный человек сначала приподнялся и сел, а затем с большим усилием поднялся на ноги во весь свой могучий рост.

Кун-Мохатсу быстро поднял ритуальный нож и помахал над своей головой, как бы имитируя срезание собственного скальпа, чтобы Духи Потумскивата могли беспрепятственно проникнуть в его голову и наполнить разум ответами или указаниями. Но ничего не происходило и шаман повторял снова и снова эти ритуальные движения. А между тем он чувствовал, что северный человек безмолвно наблюдает за ним и начинал нервничать, терять самообладание. Он готов был уже прервать ритуал и вскочив на ноги вступить с чужаком в жестокую схватку.

Но тут на незыблемую поверхность священного озера Оторото упало лёгкое пёрышко по левую руку от шамана, между ним и белым пришельцем. Кун-Мохатсу быстро поднял глаза в небо и увидел там парящего высоко под самым солнцем орла. Это был знак! Орёл — это один из Духов Великой Горы. Его высокий полёт над озером знаменует пришествие странника, а перо этого орла коснувшееся вод священного озера, означает, что чужаку должен быть оказан благосклонный приём. Этот северный человек был послан Духами Горы, чтобы возвестить о грядущих великих переменах. Таково было древнее пророчество, запечатленное на стенах храма самими Духами Потумскивата в самом начале времён!

На сердце у шамана стало сразу светло и спокойно. И хотя нервозность ещё не покидала его, он крепко сжимал рукоять своего ритуального ножа, Кун-Мохатсу улыбался во весь рот, ведь Духи Потумскивата из многих шаманов во всех предыдущих поколениях выбрали именно его для осуществления пророчества! Именно в его время наступят долгожданные перемены для всего лесного народа! Теперь он мог повернуться и поприветствовать посланника.

Он прогнал из своего сердца остатки страха и смятения и повернулся к северному человеку. Кун-Мохатсу громко поприветствовал белого странника не переставая улыбаться и покивал подбородком в его адрес. Это было обычное приветствие в его народе.

***

Сознание Германа пребывало какое-то время, ему казалось — целую вечность, в некотором подобии небытия. Была только абсолютная тьма и ничего кроме тьмы. И его сознание пребывало в этой тьме. Оно было её центром, или, возможно, её источником. Герман ничего не чувствовал, ни о чём не думал, ничего не желал. Он как бы был, и одновременно его не было. А была только тьма. Ни времени, ни пространства, ни самоощущения даже.

А потом появился холод. Но он не почувствовал его, в обычном понимании, как ощущение, а просто узнал о нём. Это была словно мысль извне. Она не принадлежала самому Герману, его сознанию. Постепенно этот холод обволакивал сознание Германа и заполнял собой всё его небытие. Холод заполнил собой тьму. Но потом появилось тепло.

Сперва оно тоже появилось словно из ниоткуда, само по себе. Но постепенно Герман ощутил его. Оно исходило изнутри его сознания. Оно боролось с холодом и тьмой, медленно отвоёвывая у них сознание Германа. Тепло нарастало, усиливалось. Внезапно Герман ощутил это тепло как если бы у него была физическая форма. Кажется, так оно и было! Он постепенно начал ощущать своё тело, свои конечности, голову, спину. Он почувствовал какую-то поверхность под спиной. Он будто лежал на чём-то рыхлом и тёплом. Он осознал своё горизонтальное положение в пространстве. Значит, вокруг него появилось пространство! А вслед за этим появилась мысль.

Герман напряг всё своё существо. Он желал усилить все эти ощущения. Ему уже порядком поднадоело то состояние небытия и абсолютной тьмы. И вдруг, он осознал, почувствовал себя живым! Он даже смог, как ему показалось, пошевелить рукой! Затем ногами, другой рукой, сердце сделало первый удар в его груди, затем ещё и ещё раз, всё быстрее и быстрее. А затем он прорвался сквозь тьму и сделал первый вдох, вырвавшийся из его плотно сомкнутых усть слабым невнятным стоном… И выдох… И снова вдох… Выдох… И вдох… Снова и снова. Он был жив!

"Я жив! Жив!", — запульсировала мысль в его сознании возвращающемся медленно к реальности.

Наконец Герман увидел свет во тьме. Его сознание устремилось к этому свету. Оно неслось к этой полоске света с невероятной скоростью. В то же время Герман ощутил как нарастает тепло внутри его тела. Затем он почувствовал это тепло и снаружи, какой-то жар обдававший волнами его кожу.

Герман разлепил веки и тут же зажмурился, ослеплённый ярким светом. Это было солнце! Высоко стоящее солнце в голубом небе над ним!

Тихо, стараясь каким-нибудь неверным движением не спугнуть эту реальность, так внезапно ворвавшуюся в его небытие, он осторожно повернулся на бок, снова медленно открыл глаза, поморгал ими, привыкая к яркому дневному свету. Затем он приподнялся и сел, ощущая под собой, под своими судорожно сжимающимися пальцами горячий песок.

Мгновением ранее его слух уловил чей-то голос рядом. Теперь он его слышал отчетливо. Повернув голову в том направлении Герман обнаружил какого-то полураздетого человека, сидевшего к нему спиной у самой кромки воды живописного озера. Человек что-то негромко бормотал, не обращая внимания на Германа. Так ему во всяком случае показалось.

Герман принялся озираться вокруг, силясь понять, вспомнить, что с ним произошло и где он находится.

«Бандиты! Куда подевались бандиты? А Генри? Ах, да… Его убили… Так это всё было не настоящим? Нет-нет-нет!» — Герман мог поклясться, что всё было настоящим, реальным. Но всё исчезло. А теперь появился этот пляж, озеро, очередной незнакомый человек, горы вокруг, леса… Герман чувствовал на самом деле этот песок, влажный запах озера, слышал шелест листвы, чувствовал кожей легкое дуновение ветерка и жар палящего солнца. Настоящего, ослепительного солнца. — «Чёрт возьми! Что со мной происходит?!»

Сознание Германа озарилось внезапной догадкой, посещавшей его и ранее: «Это всё профессор! Это его проделки! Максим Викторович Колышев — вот кто виноват в его злоключениях! Наверняка он лежит сейчас, на самом деле, где-нибудь под гипнозом, или, что ещё хуже, под наркозом. Его безвольное тело пичкают сейчас какими нибудь психотропными препаратами и удерживают сознание в искусственной коме! Но зачем? Что это за зловещие игры? Что профессор собирается сделать с ним? С его телом? Он намерен ставить надо мной опыты?!»

Однако, всё это были лишь догадки Германа и притом одни из многих, которые теперь с новой силой обрушились на его пробудившееся от небытия сознание, смешались с воспоминаниями. Как в тот вечер, когда он спасался бегством через кукурузное поле, когда вошёл впервые в салун Миссис Марты, думая, что там снимали кино… В тот вечер с ним была кошка профессора! Матильда, кажется так её звали?

Герман с большим трудом поднялся на ноги и вздрогнул, разглядев в отражении на поверхности озера образ гигантского кошачьего глаза, выражение которого было так похожего на странное выражение глаз кошки профессора!

Герман перевел взгляд на своё тело, осмотрел себя, ощупал лицо, голову. Он не обнаружил раны от попадания пули. Значит, его не убивали? Значит всё то, что он прожил за последнюю неделю было всё таки сном? И сейчас это сон? — «Да нет, не может быть!» — Герман отчётливо чувствовал всё своё настоящее тело. Чувствовал песок под ногами, тяжесть собственного веса, жар палящего солнца, сухость во рту…

А ещё запахи листвы и трав вокруг. Он видел перед собой настоящий пейзаж горного озера, человека сидящего на песке, слышал его бормотание на незнакомом языке, видел как тот размахивает ножом над своей головой. Сознание Германа было ясным, он не сошёл с ума! Реальность вокруг была настоящей! И всё же… «Как это могло быть реальным? Или могло? Да и что вообще такое реальность? Ах!» — Германа осенила очередная догадка, — «Может я умер и переродился вновь? Реинкарнировал? Тогда почему сразу в теле взрослого себя? И почему снова в своём привычном теле и обличии? Да нет, глупости это всё!»

Он нова осмотрел себя и наконец сообразив, что совершенно обнажён, прикрыл ладонями интимные места и бросил смущённый взгляд на незнакомца у воды.

В это же мгновение человек с иссиня-чёрными длинными волосами, так похожий на индейца из фильмов, воздел глаза к небу. Герман проследил за его взглядом и обнаружил высоко в небе парящего орла. Тут же до его слуха донёсся приглушённый смех этого голодранца с ножом.

Туземец повернулся к Герману и что-то произнёс на незнакомом языке. При этом он странно кивал в его сторону подбородком. Так обычно делают, когда спрашивают о чём либо. «Чего он хочет от меня?»

Герман решил не отвечать ему и посмотреть, что будет дальше. Вероятно из-за искренней широкой улыбки этого человека с ножом, он не ощутил в нём какой либо угрозы для себя. А тот продолжал повторять одну и ту же фразу и кивать подбородком в его сторону.

На вид этому коротышке было лет пятьдесят. Его лицо и руки были морщинистые. Однако в волосах индейца Герман не обнаружил ни намёка на седину. Оба мужчины пристально всматривались в друг друга. Один с недоверием, как очередное наваждение, галлюцинацию, а другой с неподдельным интересом и восхищением, как ожившую легенду и сбывающееся пророчество.

Наконец индеец произнёс с некоторой торжественностью очередную длинную тираду на своей непонятной тарабарщине. При этом он активно жестикулировал обводя руками окрестный пейзаж: горы, леса и озеро. Он приблизился и внезапно ударил, не больно, Германа в предплечье своей резной деревянной тростью. И ею же указал на ладони Германа, которыми тот старательно прикрывался. При этом туземец не переставал с бесстыжим любопытством разглядывать его, будто Герман был какой-нибудь девкой на выданье! И продолжал что-то тараторить.

Герман честно прилагал усилия понять тарабарщину этого индейца. А тот зачем-то снова ударил его своей тростью, на сей раз ощутимее, отчего Герман инстинктивно вздёрнул руки в попытке защититься. А голодранцу словно этого и надо было. Он беззастенчиво уставился на чресла молодого человека и удовлетворённо пощелкал языком и покачал головой. Он улыбнулся и посмотрел Герману в глаза, после чего круто развернулся и махнув ему через плечо рукой двинулся к зарослям.

Но только Герман хотел сделать первый шаг, как резко ощутил какое-то до боли знакомое и тем не менее давно забытое щекотание в своей голове. Такое чувство он испытывал в далёком детстве, когда они с сестрёнкой Настей, спрятавшись от прислуги под кухонным столом, заполняли рты друг другу взбитыми сливками из баллончика. Это было запрещённое развлечение и наверное от того такое притягательное.

Всё это пронеслось в голове Германа за доли секунды, но это ощущение в голове усилилось. На столько, что стало почти не выносимым. В его голове как-будто что-то прорастало, словно с невероятной быстротой выстраивались новые нейронные связи. Скажу вам по секрету, дорогой читатель, что так оно и было!

Но Герман сейчас был не в силах что-либо осознавать или как-то противостоять этому. Он громко застонал и схватился за голову. Его тело при этом приняло позу шахматного коня — на столько ощущения были невыносимы!

Индеец обернулся и остановился в растерянности. Он замер на месте, оцепенел, не понимая, что происходит с этим белым человеком. Он что-то спрашивал с неподдельной тревогой в голосе и вдруг Герман отчётливо разобрал его слова:

— Эй! Ты в порядке? Что с тобой?

— Чего? — Герман растерянно захлопал ресницами, так как неприятные ощущения в один миг отпустили его мозг, а вместо этого он каким-то непостижимым образом начал понимать язык этого туземца. Мало того, он и сам заговорил на этом языке!

— О! Великие Духи Потумскивата! — воскликнул тут же индеец, осознав быстрее Германа произошедшее, — вы дали этому северному человеку способность понимать и говорить на нашем языке!

Герман был на столько шокирован произошедшим, что готов был сейчас поверить во что угодно, хоть в духов, хоть в привидений или любое другое потустороннее вмешательство. Он вяло улыбнулся и произнёс:

— Да, кажется так и есть… Я каким-то чудесным образом заговорил на твоём языке.

Но туземец уже не слушал его. Он распростёрся перед Германом бухнувшись лбом в песок и невероятным образом изогнув руки ладонями вверх.

— О! Великие Духи Потумскивата! Я вижу, что вы намерены исполнить древнее пророчество! О! Великие и Могучие Духи Горы! Я узнаю вашу волю и готов исполнить её ценой своей жизни! О! Великие и Могучие Духи! Я исполню ваше повеление…

Смущённый таким представлением, Герман склонился над туземцем и принялся его успокаивать:

— Ну-ну, тише, дружище, всё будет хорошо, успокойся…

Герман полагал, что тот принял его за некое своё божество и впал в суеверный трепет. Сам он сейчас ощущал себя как в каком-то бредовом сне, тщетно надеясь проснуться и вернуться к своей привычной жизни.

Но туземец внезапно перестав причитать, поднялся на ноги и посмотрел с презрением на Германа. Он сказал:

— Это к тебе не относится, глупый северный человек! Ты лишь орудие в руках Великих Духов Горы Потумскивата! — он указал рукой на высокую чёрную гору, отражение которой на зеркальной поверхности озера напоминала зрачок кошачьего глаза, — Иди за мной! — он повторил прежний жест и повернувшись снова направился к джунглям.

Герман пожал плечами, решив сыграть в эту новую игру, пока не разберётся что к чему.

— Ну, пошли! — произнёс он негромко и отправился догонять туземца, который уже карабкался по песчаному склону вверх, к зелёным зарослям в подножии дремучего леса.

Догнав его Герман пошёл рядом. Он с любопытством разглядывал местную флору, отмечая про себя знакомые и незнакомые глазу растения и деревья. Не смотря на слабый солнечный свет, с трудом пробивающийся сквозь густую листву исполинских Сейба и Винных пальм, раскидистых ветвей кофейных пальм и шоколадных деревьев, стволы и длинные гибкие лианы были сплошь усыпаны прекраснейшими цветами.

«Так странно!» — подумал Герман, — «Для кого все эти цветы выросли в столь тёмном лесу? Ведь здесь же нет пчёл? Или есть?» — в его памяти внезапно всплыли кадры из фильмов про диких пчёл-убийц. А ещё мысли наводнились картинами диких зверей, ядовитых змей и огромных пауков. Ему внезапно сделалось дурно, от мыслей, что в любой момент на него может напасть какая-нибудь смертельно опасная тварь. А ведь он был совершенно голым!

Герман старался не отставать от быстро идущего рядом индейца. Он решил заговорить с ним.

— Эй, друг! — начал он, — эти леса наверняка кишат разными опасными тварями, а?

Туземец не ответил. Он всем видом казалось давал понять Герману, что оскорблён и не желает говорить с ним.

— Да ладно тебе, давай поговорим? Так ведь быстрее путь скоротаем! Куда бы мы ни шли… Меня Герман зовут — продолжил он примирительным тоном.

— Я Кун-Мохатсу! — внезапно заулыбавшись ответил индеец.

— Приятно познакомиться, Кун-Мохатсу!

— Приятно познакомиться, северный человек! Но зови меня шаман!

— Хорошо. Скажи же мне, шаман, куда ты меня ведёшь?

— Известно куда! В город, ко дворцу нашего славного правителя!

— Правителя? — переспросил Герман, ожидая, что его новый знакомец назовёт имя своего славного правителя.

Но Кун-Мохатсу лишь повторил:

— Правителя.

«Что за шутки?», — подумал про себя Герман, — «У них что, не принято называть имя своего правителя? Может он жестокий тиран и диктатор?» — эта мысль несколько обеспокоила Германа, но он по обыкновению решил не делать скоропалительных выводов, пока сам во всём не разберётся.

Ему тут же пришла на ум фраза из британской сказки о юном волшебнике в очках и со шрамом на лбу в виде молнии: «Тот, чьё имя нельзя называть». Эта мысль несколько развеселила Германа и он улыбнулся невольно. Его провожатый зачем-то улыбнулся в ответ, очевидно по-своему истолковав весёлость Германа.

Забегая вперёд, я приоткрою завесу тайны того, почему шаман Кун-Мохатсу не назвал имени своего правителя. В их народе вообще не принято было представлять кого-бы то ни было по имени. Эта прерогатива принадлежала исключительно владельцу имени. Все остальные называли его как-то иначе, по профессии или месту жительства или особым приметам во внешности. Позже вы узнаете вместе с Германом обо всём этом подробнее, как и о других, странных на наш, цивилизованный взгляд, обычаях этого лесного народа.

Но вернёмся к нашим путникам.

— А велик ли ваш город? Сколько в нем жителей? У него есть название? — продолжил расспрашивать шамана Герман.

Здесь Кун-Мохатсу оказался разговорчивей. Он стал вводить Германа в курс дел, не сбавляя при этом шага.

— Наш горд называется Тенокотеукава (что в переводе означает «Лесной город»). Это очень большой и очень древний город. Много веков назад Духи Потумскивата построили его для нас! — и Кун-Мохатсу принялся с большим энтузиазмом рассказывать Герману легенды и предания своего народа.

Говорил он с жаром и по обыкновению много жестикулировал. Герман внимательно всё слушал и запоминал, попутно фильтруя в мыслях всё, что на его взгляд было суеверной чушью и не представляло практической ценности. Так он начал постепенно выстраивать для себя адекватную картину своего местоположения.

— Ай! Чёрт! — Внезапно вскрикнул и выругался он наступив на какую-то колючку. Герман плюхнулся на тропинку голым задом и подняв левую ступню принялся осматривать её.

— Это обыкновенная колючка, тебе повезло, — бесстрастным тоном заявил шаман, — она вовсе не опасна, — с этими словами он присел на корточки рядом с Германом и помог ему вытащить из ступни несколько тоненьких, белых и жёстких, похожих на рыбьи кости шипов.

— Иди строго по этой тропе, северный человек, ибо она священна! Я хожу по ней уже много циклов (лет), а до меня по ней так же ходил другие шаманы — мои предки. Эта тропа никогда не зарастает и пока ты на ней, тебя не тронут ни дикие звери, ни ядовитые насекомые.

«Интересно!» — подумал Герман разглядывая и ощупывая тропу. Священная она или нет, но тропа была вымощена какими-то чёрными плитками со скруглёнными краями, шероховатая и тёплая на ощупь. Что-то вроде каменного угля или кокса, — «Очень интересно!»

Герман схватился за протянутую шаманом руку и поднялся. Они продолжили путь. Кун-Мохатсу продолжил рассказывать:

— Я шаман в седьмом поколении. Мой отец был шаманом до меня. Он был величайшим шаманов всех времён!

Мужчины шли уже часа три, а шаман всё говорил и говорил. Из его рассказов Герман усвоил, что их некогда малочисленное племя Агуро, название ему ни о чём не говорило, было подвергнуто жестоким гонениям и притеснениям со стороны двух более сильных племён. Они были вынуждены бежать и скрываться в густых непролазных джунглях. Герман сейчас был почти уверен, что они сейчас находятся на Южно Американском континенте.

Голод и болезни, дикие звери и ядовитые растения и насекомые едва не уничтожили племя окончательно. И вот, тогда к их шаману явились те самые Духи Горы Потумскивата. Они отвели оставшихся людей к священному озеру Оторото, что в переводе означает «Новая Жизнь».

На этом месте повествования Герман покривился. Уж больно название отдавало чем-то церковным, воскресными собраниями и массовыми песнопениями с воздетыми к небу руками. Его непутёвая сестрёнка Настя как-то угодила в похожую структуру, больше похожую на секту, чем на христианскую общину.

Герман пытался выведать у шамана как можно больше информации об этих «духах», предполагая, что это были цивилизованные белые люди, возможно испанские конкистадоры или колонисты. Однако и здесь Кун-Мохатсу оказался весьма уклончив в отношении своих духов-покровителей. Но он всё же пообещал Герману отвести его вскоре в Храм, где тот сам всё увидит своими глазами. Герман понадеялся обнаружить там какие-нибудь письмена на знакомом языке, или барельефы которые дадут ему больше представления об этих «Потумскивата».

Прошло наверное ещё часа три, пока Герман вдруг не осознал, что прошагав около шести часов к ряду, да ещё после своего чудесного воскрешения (или что это было на самом деле?), его ноги совершенно не чувствовали усталости, хотя они оба шли босиком. Да и вообще, чувствовал он себя как-то странно бодро, словно только что проснулся после восьми часов сна, сделал зарядку и принял душ.

Он поделился своим открытием с Кун-Мохатсу и тот объяснил ему, что всё дело в этой чёрной тропе, в камнях, которые Духи Великой Горы принесли из своей обители. Герман тут же предположил, что эти камни имеют вулканическое происхождение. Но что за сила скрывалась в этих одинаковых черных округлых булыжниках? Это Герману ещё предстояло выяснить.

Оба путника отметили, по недвусмысленному урчанию в животах, что здорово проголодались. Герман заверил шамана, что готов был сейчас целого быка проглотить и спросил, нет ли в его вещевом мешке чего-нибудь съестного? Кун-Мохатсу не понял шутки на счёт быка, а в мешке у него лежали только ритуальные предметы. Древние обычаи запрещали шаманам ходить по тропе с едой. Это было что-то вроде ритуального поста, как у христиан или мусульман перед главными праздниками. Однако шаман добавил, что те, кто нарушал это правило вскоре погибали мучительной смертью.

Это несколько озадачило Германа и он отметил про себя необходимость больше узнать о настоящем происхождении этих камней. Возможно они были радиоактивны. А Кун-Мохатсу между тем заверил Германа, что они почти пришли, что скоро их примут во дворце правителя с большими почестями, накормят и отведут в покои для отдыха.

И действительно, вскоре вдали перед путниками замаячили сквозь ветви поредевшего леса какие-то пирамидальные строения с плоскими вершинами. Одна из них была выше прочих. Это был дворец правителя, как догадался Герман. Он посмотрел наверх и обнаружил, что день близился к закату. Небо приобретало постепенно розоватые и кремовые тона.

Внезапно Кун-Мохатсу остановился и придержал за локоть Германа, торопившегося в незнакомый город, подгоняемого чувством голода. Он снова беззастенчиво окинул молодого человека взглядом и покачал головой. Порывшись в своё мешке он достал тот самый свёрток с ритуальным ножом.

«Он что, собирается сделать мне обрезание? — ёкнуло в груди у Германа, — или что он собирается делать с этим острым и опасным на вид предметом?»

Но Кун-Мохатсу развернул свёрток, заткнул нож за пояс и вытянув перед собой руки осмотрел ткань, как бы мысленно примеряя её к Герману. Ткань была размером с небольшое полотенце, примерно пятьдесят сантиметров шириной и около метра длиной. Шаман пояснил, что негоже шокировать соплеменников белым задом северного человека, о которых те слышали лишь в легендах, в особенности женщин и детей.

«Ну наконец-то! Дошло до тебя!» — облегчённо вздохнул Герман. Ему и самому всю дорогу эта мысль не давала покоя. Уж больно не хотелось предстать перед туземцами в образе эксгибициониста.

Кун-Мохатсу помог Герману прикрыться этой тряпицей. Для этого ему даже пришлось отмотать с рукояти своего ритуального ножа кожаный шнур и подвязать им Германа в качестве пояса. После этого они вошли в город.