Плата за рай

Урмат Саламатович Саламатов, 2019

Основная идея книги показать насколько выбор каждого из нас влияет на жизни ближних, окружающих людей. Насколько судьбоносным он – выбор – может быть и сколько страданий может принести, если принимать его необдуманно. Также книга рассказывает о насущной проблеме сегодняшних людей – растущая нетерпимость к ближним, распространение негатива и недопонимания, точнее не желания понимать. Постепенное исчезновение способности прощать, делиться, и созидать вместе – человек не замечает, как теряет эти святые чувства внутри себя, и не стремится взращивать это семя, этот лучик света, добра, который способен возродить страну, в своих детях. В книге затронуты темы о правде, несправедливости, корысти, непростительных поступках. О плате ни в чем не повинных людей за чужие грехи… о героях среди нас, их жертве за процветание нашей страны, за рай…

V

Время близилось к вечеру, когда парад закончился и люди стали расходиться. Почти вся доступная человеческому взору часть неба была затянута серыми тучами. С деревьев капали остатки послеполуденного дождя. Мокрый асфальт местами уже успел высохнуть. Впрочем, воздух был настолько чистым и свежим, что, вздохнув, казалось — через легкие проходит вся вселенная.

Петр Аристархович брел по тротуару одной из улиц Бишкека, названия которых давались ему с трудом. Он часто не придавал значения маршруту, из-за тяжелых дум, овладевавших им в пути. Нередко терялся и уже почти привык к этому состоянию оцепенения, в котором оказывался, вдруг очнувшись в незнакомом месте. Более того, он ловил себя на мысли, что ему нравится происходящее с ним. «Пожалуй, это одна из разноцветных мармеладок жизни: потерять дорогу домой, чтобы снова ее отыскать», — чуть улыбаясь от собственной, пришедшей на ум мысли, обычно уже найдя обратную дорогу, заключал Петр Аристархович.

Итак, как было сказано выше, Петр Аристархович брел по одной из улиц города Бишкек. Эта улица была имени Михаила Васильевича Фрунзе, она беспрерывно тянулась от перекрестной Ала-Арчинской до перекрестной имени Михаила Юрьевича Лермонтова. Без преувеличения можно было сказать, что в эти минуты, погруженный в свои думы, Петр Аристархович мог пройти, не останавливаясь и не вглядываясь в предметы, от начала до конца улицы, сам того не заметив. Так бы и случилось, не прекрати судьба его путь в бесконечность.

— Равняйсь! Смирно! — кричал, в метрах пяти от Петра Аристарховича, мужчина маленького роста, с большим брюхом, карими глазами и землянисто-черными усами, в расстегнутом нараспашку военном пиджаке, улыбаясь и быстро подходя.

— Здравие желаю, товарищ!.. — почти машинально прокричал в ответ Петр Аристархович, стараясь разглядеть погоны приближающегося офицера. Его сознание, находясь в состоянии высокой концентрации для разрешения вопросов бытия, не успело переключиться на возникшую бытовую ситуацию. При этом он испытывал чувства человека, который, будучи согретым знойным солнцем пустыни, прыгнул в прорубь ледяной реки.

— Вольно, вольно, боец! — подойдя, мужчина крепко, но с некоторой опаской, присовокупляя к рукопожатию вторую руку, пожал руку Петру Аристарховичу. Его погоны говорили, что он полковник.

— Тьфу! Ты, что ли?! Напугал! — не считаясь со званием и не оказывая знаков внимания сверх тех, которые положены простому человеку, Петр Аристархович вернулся на прежний курс и, не опасаясь последствий неуставного поведения в отношениях с вышестоящим офицером, продолжил свой путь.

— Да погоди ты, Петруха! — полковник почти вприпрыжку догнал Петра Аристарховича и, взяв за плечо, осторожно (движение не принуждало, а словно просило разрешения) развернул к себе лицом. — Есть предложение! — Предвкушая интерес собеседника, полковник расплылся в довольной улыбке.

— Не пью, не азартен, лгать тоже особо не умею, бескорыстен, честь имею, немногословен. Итак, чем могу служить моей полной противоположности? — небрежно подшутил над полковником Петр Аристархович. Основываясь на своем опыте общения с этой личностью, он знал, что единственный способ избавиться от столь нежеланного окружения (особенно когда тому что-то было нужно) — это полушутя-полусерьезно оскорбить его.

— Ну, зачем ты так? Я как друга хотел попросить… Я ведь тебе, Петруха, плохого никогда не предложил бы… — вроде бы обидевшись, продолжал полковник.

— Ладно-ладно, говори уже! Знаю тебя, еще минуту — и аплодировать тебе придется, — раскусив притворство собеседника, с видом человека, которому все надоело и который хочет быстрее закончить, велел Петр Аристархович.

— В общем, дело такое: баба моя Людмилка — хороша собой, пышная такая вот! — полковник обрисовывал руками в воздухе ее силуэт. — Ну, в общем, ты понял! Так вот, люблю я ее очень си… — не успел он договорить.

— Погоди, так женщину твою, кажись, Марьей зовут? — не дослушав, перебил Петр Аристархович.

— Машка-то моя месяц как сбежала от меня в Москву! — сказал полковник, понурив голову, блестяще изображая чувства, о которых на самом деле не ведал, — тоску и горечь потери любимой женщины.

«Правильно сделала! Будь я на ее месте, бежал бы в Сибирь, подальше от тебя», — подумал про себя Петр Аристархович. Но вслух произнес — с некоторой насмешкой:

— Смотрю, недолго ты горевал, а, Ильюха?

— Да нет же, ты все неправильно понял! Я с Людмилкой давно знаком, вот в горе моем помогла, утешила. Жениться на ней хочу. Время, Петруха, идет, а мы не молодеем. Мне уже не тридцать и даже не сорок. Да и тебе тоже… — полковник вздохнул, искренне сожалея о бесцельно потраченных годах и отсутствии возможности наверстать упущенное.

— Ну, чего пригорюнился? Рассказал бы я тебе о том, что на все воля Божья и что горем делу не поможешь. Ведь не дело думать о том, чего уже не вернуть и не исправить. Да вот только не возьмешь ведь в толк! — Петр Аристархович расстроился, вспоминая неудачные наставления в адрес полковника и свои попытки направить его на путь истинный, слепить из этой живой горы шлака человека. Напрасные старания, растворившиеся бесследно в бермудском треугольнике чужой сущности. — Ну да хватит нюни разводить, говори, в чем дело или уйди с дороги! — Петр Аристархович был по-настоящему раздражен.

— Рассказываю, Петруха, рассказываю! Так вот, за Людмилкой моей подруга увязалась — Лерка! Сердцем дьявол, пленяет красотой. Ей-богу, брат родимый, мамой клянусь, не видал красивей, и девица — огонь! Ей мужик, как ты, нужен — жесткий! Чтоб как сказал один раз! Как посмотрел один раз! — и она сразу поняла: либо продолжать, либо смерть!!! — последние слова полковник почти прокричал. — Я ведь хотел предложение сегодня сделать Людмиле Муратовне, — полковник от безысходности, ненароком раскрывая тайну, ударился в подробности. — Как полагается, стать, знаешь ли, на колено, чтобы просить ее руку и сердце. Речь даже подготовил. В этом, как его?.. — щелкая пальцами, он силился вспомнить. — Да как же там он называется?.. Ну, этот, который самый престижный, дорогой ресторан в Бишкеке? Тьфу ты, забыл! В общем, в этом самом ресторане я отдельное место забронировал, а там, сам знаешь, как с бронью туго, — нужен задаток. Успех или нет, а деньги не воротят; чистой воды бессердечность, так сказать. Да еще и предварительный заказ блюд, и про отдельный уголок не забыть, так сказать! Не будешь же при людях колени пачкать? Так вот, солидная сумма ушла только на подготовку: тому дай! этому дай! задаток оставь! А напитки! Напитки! — все более оживляясь, продолжал полковник. — Веришь, Петруха, я ведь ради нее всю зарплату потратил! Хотел сюрприз ей сделать, она-то ведь и не подозревает ничего, а тут!.. — Полковник опустил голову и помолчал. — Нет, Лерка хорошая, добрая девчушка, да вот только сегодня она лишняя… Ее заранее поставить в известность — так обрадуется за подругу и поведением выдаст себя. Не удержится, разболтает и сюрпризу не быть! А деньги-то и пропадут… — уже заранее, поддавшись воображению, скорбел о потраченных средствах полковник. Недовольный взгляд Петра Аристарховича стеснил его, и тот понял, что в сердечных делах о таких вещах и речи быть не должно.

— Впрочем, не в деньгах дело! — опомнившись, продолжил полковник. — Так сказать, сюрприз ведь главное в этом вопросе… Эм-м, так сказать, настроение, ощущение того, что все ради нее… И память, память о самом моменте, о волшебных мгновениях, которые случаются раз в жизни… О восторге — вот что ведь действительно важно! Поэтому я и прошу тебя: отвлеки Лерку, своди ее куда-нибудь, а? В кино, в столовую, мороженым угости или просто прогуляйся с нею по Дзержинскому бульвару — сейчас это модно, потом проводишь ее до дома, и всего-то!

Петр Аристархович, зная натуру полковника, был удивлен его намерению жениться. Не то чтобы он не одобрял брачного союза, просто хорошо знал этого человека, который всю жизнь беспечно растрачивал данное ему от природы. При любом удобном стечении обстоятельств обманывал, притворялся и даже, по мере потребности, в зависимости от ситуации, словно хамелеон, перевоплощался в каких-то других людей, но ненадолго. Без колебаний предавался любому пороку, не задумываясь о последствиях. Его невероятная изворотливость, точнее будет сказать, беспринципность, аморфность позволяли ему пролезть в любую щель, в замочную скважину, в потаенные уголки души каждого из нас, где мы держим свои секреты. Отличительной чертой полковника было его уменье находить выгоду в чем угодно.

Петра Аристарховича приятно изумило, что у такого человека такое светлое намерение. Петр Аристархович некоторое время размышлял, не замечая ничего вокруг. Он думал, неужели даже у таких людей, как полковник Илья М.С., есть светлые, человеческие, бескорыстные намерения. Он спрашивал себя, неужели у таких, как он, есть сердце, которое также трепещет в надежде утолить свою потребность в любви? Сердце, которое может тоже любить и быть разбитым? И вообще, может ли человек после сорока лет порока, лжи, ежедневных поисков личной выгоды, что непременно сказалось на его характере, взглядах, ценностях, вдруг исправиться из-за девушки по имени Людмила? А стало быть, из-за любви? Может ли быть такое, что душа полностью исцелилась от алчности? Что любовь переродит душу, и полковник станет другим человеком? Порядочным офицером? Таким, каким полагается быть настоящему воину? Неужели на все это способна любовь?.. И вдруг мелькнула у Петра Аристарховича мысль, что он знает многое про любовь из книг, историй, рассказов, но ни разу за всю свою жизнь сам не испытывал этого великого и опасного чувства. Он с трудом пытался вспомнить время, когда был близок с женщиной, но тщетно. Не мог вспомнить потому, что не познал чувства нежности, ласки и заботы. Чувства, ради которого не грех пожертвовать всем. Он не знал женщин, во всех смыслах этого слова… Опустил голову, прижал подбородок к груди. Немой взор его был направлен вниз, Петр Аристархович словно пытался увидеть сквозь землю ее раскаленное ядро. Он был раздавлен… Дума эта оказалась для него непосильной. Его возраст перевалил за сорок, и надежда обрести настоящую любовь, словно солнце на закате, уже исчезала за горизонтом.

— Ну, так что? Поможешь, Петруха? — не выдержав, полковник прервал затянувшееся безмолвие Петра Аристарховича.

Петр Аристархович очень устал после долгого пребывания на ногах. Торжественный марш, который он так любил, утомил его. Он жаждал отправиться домой и прилечь, чтобы восстановить силы, так что последние вопросы полковника слышал отдаленно, словно находился под водой. Некоторые слова и предложения вовсе пролетали мимо ушей.

Услышав вопрос, ответ на который решил бы все дело, Петр Аристархович сделал над собой усилие. Словно только что проснувшись, он огляделся по сторонам, пытаясь понять, что от него хотят. Немного придя в себя, изрек:

— Я от всей души поздравляю тебя, Илья, это серьезный шаг в жизни! Пусть он окажется судьбоносным для Людмилы, а для тебя станет поворотным пунктом в жизни, — искренне, от всего сердца поздравил полковника Петр Аристархович и, развернувшись, быстро пошел прочь.

— Спасибо, но… Так… как же?.. Петруха?! Петь! Петя!!! — недоумевая, топтавшись на месте, кричал ему вслед полковник.

Петр Аристархович после разговора, вызвавшего у него тяжесть на душе, счел нужным поскорее удалиться, чтобы не испытывать при полковнике сокровенных чувств, поскольку последний при первом же удобном случае скорее всего использовал бы эмоциональность Петра Аристарховича себе на руку.

— Стой, Петруха! Стой же, родимый!!! — продолжал кричать полковник и вдруг побежал догонять.

Петр Аристархович шел быстро, словно убегал от дьявола. Он сетовал на себя: «Зачем я с полковником заговорил? Зачем слушал его?» Но еще больше Петра Аристарховича интересовал вопрос: почему его так взволновала сейчас тема любви? Оттого ли, что с ним ничего подобного не случалось? Оттого ли, что он жаждал любить, лелея это чувство в мечтах? Оттого ли, что вероятность этой самой «бессмертной любви» ничтожно мала и что возраст оставил ему считанные годы, чтобы найти свое?.. Петр Аристархович не мог ответить на эти вопросы, он не мог задать сам себе правильного вопроса, чтобы начать искать правильный ответ. Он непреодолимо жаждал очутиться в тихом и темном месте, наедине со своими мыслями, чтобы спросить себя и, смакуя свою думу, искать ответы. Он почти ушел от полковника, но вдруг пораженный, словно ударом молнии, остановился, услышав его слова:

— Некого мне больше просить… Нет у меня никого, кроме тебя!.. А те, кто знают меня, даже слушать не станут, сам понимаешь… Если не ты, то никто! — с давящей болью в груди, без свойственного ему притворства, откровенно, почти что с мужеством признавался полковник.

Петру Аристарховичу стало его жалко, и он оценил ситуацию. Он знал, каких усилий стоить признать унизительную для себя правду, и что на это не каждый способен. Но более всего удивился тому, что полковник пошел на такое унижение ради женщины — своей Людмилы.

— Ну, показывай, где там эта Лерка!.. — положив руку на плечо полковнику, произнес, улыбаясь, Петр Аристархович.