Горький шоколад

Ульяна Жигалова, 2022

Ксения случайно получает миллион долларов. Она счастлива? Ни минуты. Для нее начинается бег, длиной в пятнадцать лет – она меняет имена, города и внешность. У нее нет друзей, родных, любимого… Она становится игрушкой криминального лидера, она участвует в сомнительных предприятиях. Она не свободна, ни дня, ни часа, ни минуты. И как горек оказывается шоколад. Чужой. И все эти годы за ней гонится Дэн – мечтающий отомстить за смерть брата. Они встретились и полюбили друг друга Любовь была обречена … или? Содержит нецензурную брань.

Глава 3. Конец нормальной жизни

Следующее утро началось заполошным стуком в дверь, замок в тонком полотне двери давно уже болтался, и Ксюша вскочила быстро, отперла замок,

— Что долбишься, придурок, дверь сломаешь! — прикрикнула она на Беса, который запыхавшись почти упал внутрь.

— Ксенька, мы попали. Парней положили, я к тебе, бабки спрячь. Мне скрыться надо, — он тяжело дышал, и держал руку под курткой, согнутой на уровне груди.

— Что с тобой? Какие бабки? Кого положили? Что ты несешь? — не поняла Ксюша, и схватила за локоть.

— Уй, блин! Не тронь, меня подстрелили. Бабки те, которые ты вчера говорила. Лимон баксов, мы с пацанами решили тряхнуть коммерсов. Красавчик на стройке охранником подрабатывает, там рядом, ну ты знаешь, он угнал автокран, и на этой бандуре в них въехал. Пока они были без сознания, я дипломат у коммерса выдернул, мы в машину к Гоге и по газам, только метров пять отъехали… а тут эти, выскочили двое и стрелять начали… Гогу сразу уложили, машина в стену, мы выскочили, Красавчик упал, а я через окно в подвал жилого дома, там дворами и ушел…

— Господи, что ты несешь? Не могу поверить…

— Все, Ксенька, пошел я, мне скрыться надо… бабки спрячь, на годик-два, пока не пались… я потом тебя найду, — он сунул темную потертую сумку и быстро пошел по коридору.

Ксения стояла в шоке, потом расстегнула сумку — пачки долларов. Видно, парни успели переложить деньги в заранее приготовленную сумку, что убедило ее — это правда, они действительно ограбили кого-то, причем готовились.

— Уроды — застонала Ксения, — их же найдут на раз-два, блин, и меня найдут! — быстро накинула куртку, тапки, схватила сумку с деньгами и побежала следом за Бесом. Спустившись на первый этаж, увидела, как за Бесом захлопнулась дверь и сразу же — резко грохнул выстрел за дверями подъезда и раздался сдавленный вскрик. Остановилась — бежать некуда. За Бесом пришли. Наверняка уже застрелили, сейчас войдут в подъезд, а тут она с деньгами…

Ксения быстро сбежала на полпролета вниз, к двери подвала, там вечно обретались бомжи и дверь была открыта. Дверь открывалась наружу, а изнутри у двери стоял ломик, которым бомжи закрывали дверь — просто вставив в ручку двери и уперев в косяки. Дрожащими руками Ксения вставила ломик и пошла в темноту подвала. Под ногами был какой-то мягкий хлам, бутылки, коробки. Она еще не осознала происходящего, и просто бежала в ужасе, как испуганное животное. Каких-то мыслей в голове не было — только бежать.

Подвал был сквозной под всем домом, ее подъезд посередине. Чем дальше, тем было темнее. Видимо, рачительные бомжики все двери держали закрытыми. Глаза привыкли к темноте, идти стало легче. По подвалу проходило множество труб, запах канализации был достаточно сильным, часть труб была обмотана каким-то материалом, что-то вроде пакли, и поверху мешковиной. Обмотка местами была сорвана, и использована в качестве матрацев.

В самом конце подвала, где трубы то ли начинались, то ли заканчивались, из труб были составлены какие-то повороты, соединения и сварные опоры. Деньги жгли Ксении руку, она подошла к самому углу, за трубой было немного места. Завернув сумку в паклю и мешковину, она забила ее за трубу в самом низу, достаточно далеко, даже в двух шагах не видно, если не знать, что там что-то спрятано.

Избавившись от денег, девушка стала думать, что ей то делать? Вернуться в комнату нельзя, явно там сейчас преследователи Беса. Вышла она без сумки, без паспорта, без денег. Куртка осенняя, поверх халата, и все. В карманах — мелочь металлическая, пара бумажек, пачка сигарет. На улице зима, а у нее ноги голые и в тапках. Здесь она решила сидеть до вечера, потом пойти домой и взять вещи. Но страх мутил голову, сердце рвалось к горлу, руки тряслись. И страх толкал «беги».

Ксения поднялась по лестнице, наощупь стала искать дверь. Споткнулась, упала, разбила колени. Нащупала дверь, толкнула — закрыто. Начала ощупывать по периметру, о, удача, здесь был обычный крючок! Откинув металлический крючок, сидевший весьма крепко, так что ободрала костяшки пальцев, Ксения приоткрыла дверь. В этом подъезде было тихо, осторожно вышла. Прошла до подъездной двери, выглянула в щель.

Возле ее подъезда стояла машина, возле нее два крепких мужчины в кожаных куртках. Выходить стало страшно, пошла назад. Тут в подъезд вышла молодая испитая женщина. В руках у нее были сумки с пустыми бутылками. Увидев Ксюшу, она заулыбалась щербатым ртом,

— Доброе, слышь, девка, у тебя курить есть? Курить хочу, не могу, и похмелится нечем. А этот хрен, высосал ночью мою заначку и дрыхнет, сука. Сдохну сейчас, как курить охота.

Ксения еще раньше обнаружила в кармане куртки пачку сигарет, как-то с девчонками баловались, так и забыла. Она достала пачку, открыла — зажигалка лежала так же внутри. Это Танька всегда так делала, чтобы не потерять.

Она протянула пачку тетке, та никак нем могла достать сигарету, руки дрожали. Тогда Ксения достала ей сигарету, прикурила и сунула в руку. Та блаженно затянулась. Вторую сигарету Ксения прикурила для себя. Какое уж тут здоровье беречь…

— Меня Томкой кличут. А ты кто такая? Чего стоишь тут, полуголая? — спросила женщина.

— Да я мусор выносила, дверь захлопнула, подруга приедет только вечером, дверь ломать боюсь — хозяйка выгонит. Что делать, не знаю, — неожиданно для себя придумала Ксюша.

— Ха, у нас тут часто двери выносят, то набухаются, то как ты, ключи по пьяни потеряют. Ты девка чистая, смотрю, если не побрезгуешь — можешь у меня до вечера посидеть.

— Хорошо бы, а то я уже замерзла, а здесь никого не знаю — недавно переехали, — однако, что гоню, сама себе удивилась девушка.

— Ладно, пошли, я тебя запущу — я тут рядом, на первом, да пойду — трубы горят, надо похмелиться. А денег у тебя нет совсем?

Ксения достала и показала две бумажки по сотне, и пожала плечами.

— Да это ж бутылка у Семенихи, — глаза Томки загорелись, — дай мне сейчас, подлечусь, бутылки сдам, верну к вечеру.

Через две минуты Ксения была в такой же, как у нее, гостинке, только неимоверно грязной и пропахшей перегаром. На полу возле видавшего виды дивана храпел мужик, у входа в крошечной прихожке стоял холодильник, стол и стул. На столе и в комнате на табурете — объедки хлеба, банки из-под кильки в томате, соленые огурцы прямо в трехлитровой банке.

Зато сбоку за дверью была раковина и унитаз. Когда Тамара ушла, девушка сходила в туалет, оказывается, очень сильно хотелось, умылась, попила. Вышла и тихонько устроилась в прихожей.

Томки не было долго, очень долго. Первый час Ксения ждала терпеливо, второй — дергаясь и нервничая. Страх гнал ее прочь. Было страшно, что проснется «этот хрен», крупный мужик с небритой рожей, в трусах и майке-алкоголичке.

Бежать с голыми ногами зимой было глупо. Ксения осторожно перешагнула через спящего, и прошла к раскрытому шкафу. Трогать чужие вещи было противно, но жить захочешь…

Через полчаса на ней были более-менее целые спортивные штаны, носки, свитер с вытянутыми рукавами. Своя куртка поверх толстого свитера не застегнулась, да и бросалась в глаза своей новизной. Без сожаления Ксения повесила ее на крючок, и сняла висевшую здесь же замызганную темно-синюю куртку с капюшоном. Эта куртка сделала ее бесформенной бомжихой. Сапоги были вообще разбитые, со сломанными замками. Но все же лучше, чем тапки.

Ксения быстро вышла из комнаты, прикрыла дверь и, накинув капюшон и ссутулившись, вышла на улицу. Стараясь не осматриваться и не привлекать внимания, пошла сразу за угол, поворачивая, глянула — машина стояла на месте, мужчины были внутри.

Дальше было холодно, страшно, и стыдно. Денег не было, из автобусов ее выгоняли через одну-две остановки, до вокзала она добралась только часа через три, на множестве автобусов. В электричку села тоже без билета, здесь проверяющих не было, и она смогла найти уголок над обогревателем и согреться. Ехала она к тетке своей матери, с которой та всю жизнь была в ссоре. Кроме того, уже в электричке обнаружилось — во внутреннем кармане чужой куртки на груди был паспорт Тамары. По документам Тамаре было 27 лет, она тоже была русоволосой, со светлыми глазами — цвет на черно-белой фотографии не виден, а живьем — там и глаз то не рассмотришь. Сначала девушка испугалась, что украла документ, но что-то ей шепнуло — а ведь это выход, искать то будут Ксению. Подумаешь, возраст. Всегда можно косметику наложить по-разному, и выглядеть чуть старше или моложе.

Ксения была у тетки только в дошкольном детстве, но надеялась найти дом по памяти — двухэтажный кирпичный дом, вросший в землю, с арочными проемами окон, врезался в детскую память. Но как оказалось, городок Качин был не таким уж и маленьким. Повезло, что тетка жила недалеко от вокзала, и в прошлый раз они шли пешком. Уже темнело, и девушка сильно замерзла, медленно шагая по улицам старого города. Адрес Ксения помнила — Набережная, 16, еще с детства была приучена отправлять открытки к праздникам. Вот только указать дорогу молодой бомжихе в темном капюшоне, никто не хотел. Хотелось есть, пить, сильно замерзли руки. Надежда на теплый ночлег уже таяла, надо было возвращаться на вокзал, но это казалось страшнее, чем холодная улица.

Как ни странно, дом все-же нашелся, видимо, судьба сжалилась над девушкой. В окнах уже не было света, но на стук дверь открылась быстро. Тетка была старой, полуслепой и вид Ксении ее не удивил.

Тетке была закутана в пуховую шаль поверх теплой безрукавки. Она не то обрадовалась, не то ворчала, но все же высказала, что вспомнили тетку Шурку через столько лет. Сколько лет на самом деле прошло, Ксения не знала, как могла, выкрутилась, заставив себя и обнять, и поцеловать старуху.

Они зашли в дом, лампочки в комнатах были слабыми, почти не давали света. Бабка прищурившись, охнула и сказала, —

— Хлам свой скидавай здесь, в прихожей, сейчас дам халат — тряпье выкинешь на улицу, не хватало мне тут вшей или блох.

Ксения покраснела и стала стягивать одежду. Бабка вернулась с халатом и ушла. Где-то внутри дома послышался шум. Девушка свернула свою одежду в узел, вынесла в холодные сенцы, и пошла за бабкой. Та нашлась в ванной, расположенной за проходной кухней, и оборудованной видимо не так давно, относительно возраста самого дома, ну может лет так, — ндцать. Довольно большая комната, не очень чистая, с чугунной облезлой ванной, стены выложены белой плиткой, наверное, она была единственной в те годы. Но все же ванная, раковина и унитаз есть, вода есть, и — о, ужас! — титан для нагрева воды. Его Ксения помнила с детства — его топили дровами! И он до сих пор работает? А значит, купание откладывается, придется ждать, пока вода согреется.

Тетка растопила титан, повела Ксению на кухню — налила горячего чаю, дала кусок пирога с толстыми сыроватыми корочками и совсем тонким слоем капусты. Но девушка была так голодна, что проглотила его, не чувствуя вкуса. Чаем почти обожгла горло, замерзшие руки еще плохо чувствовали тепло. Бабка то и дело копошилась, ходила из комнаты в комнату, бурчала что-то себе под нос.

Потом она принесла старенькую ночнушку, линялое полотенце, показала комнату, в которой расстелила постель. Вода была уже теплой, и Ксения пошла мыться, больше ждать сил не было.

Наконец этот ужасный день закончился. Она, вымытая, сытая, вытянулась на диване в проходной комнате и закрыла глаза. Однако, несмотря на усталость, сон не шел, перед глазами снова и снова крутились события дня. Стоило закрыть глаза — и она видела, как Бес делает шаг, за ним закрывается дверь и раздается крик.

Глава 4. Западня времени

Заснула Ксения перед рассветом. Разбудили ее шаркающие по кухне шаги и бряканье посуды, тетка готовила завтрак и бурчала себе под нос.

Тут Ксения вспомнила, что мать звала родственницу «тетка Шурка», а как ее зовут полностью, она не то, что не помнит, но может никогда и не слышала. Да, ситуация.

Бабка заглянула в комнату, и девушка смогла ее рассмотреть. На ногах обрезанные валенки на толстые носки, байковый халат поверх нательной рубахи, безрукавка, шаль на плечах, платок на голове повязан сзади. Ходит плохо, еле ноги переставляет, грузная. На глазах очки, губами что жует, как будто тренируется перед тем, как рот открыть. Одним словам, ужас.

— Долго спать собралась, деука? Я уже оладьев напекла, иди, завтракать будем.

Ксения встала, при дневном свете рассматривая дом. От матери она слышала, что дом был старинный, купеческий, еще дореволюционный, пра-пра-деда, купца Рузаева. То, что дом старый, было видно — штукатурка на потолке потрескалась, отопление печное, на цилиндрической печи стародавние выгнутые чугунные дверцы. Когда то, лет тридцать назад, стены оклеили обоями — теперь рисунок был почти не виден. Первый этаж ушел в землю, окна невысоко над тротуаром, двери все деревянные, тяжелые. Комнаты маленькие, окна с арочным верхом, но тоже игрушечные, низ в белых до синевы прорезных занавесках-задергушках.

— Иди в ванную и туалет, я пока чай налью, — поняла ее замешательство бабка. Ну как же к ней обращаться-то?

Девушка привела себя в порядок и вернулась на кухню. Чай и оладьи уже были на столе, к оладьям тетка поставила разное варенье, сметану.

— Так я вчерась не разобрала со сна, ты Мареина дочка али Валюхина? Звать то тебя как, не помню уж, — обстоятельно начала бабка, швыркая чаем. Девушка решила воспользоваться бабкиным беспамятством, и все же представиться Тамарой — вдруг надо будет паспорт показывать.

— Томкой, — пробуя легенду, сказала девушка, — Валентины дочь.

— Как там твои родители? Батька-то спился, поди, совсем? Я твоей матерёнке говорила — куда за голожопого пошла, да еще увез к черту на кулички. Не слухала, сейчас, поди, мотат сопли на кулак.

Ксении надо было как-то задержаться у бабки, домой-то нельзя. А как это сделать? Надо попробовать вызвать у бабки жалость. И девушка решилась, и начала свой «печальный» рассказ — о якобы пьющем отце, разводе родителей, своих страданиях, выдуманном замужестве матери, хамоватом отчиме. Уши горели от стыда, Ксения надеялась, что слепая старуха не разглядит ее жаркий румянец. Врать она не умела, поэтому боялась запутаться. А бабка, как назло, все задавала вопросы, вразброс, то она одно не поняла, то другое.

Бабка слушала, жевала губами, глаза ее за очками были мутными и бессмысленными. Девушке казалось уже, что все зря.

— Баб Шура, можно я поживу у вас? Идти-то мне некуда. На тот год пойду учиться, съеду от вас. Я буду вам по дому все делать, работать пойду…

— Баб Шура значит… ты вон, поди, глянь в окно, в той комнате, поди-поди…

Ксения вышла в проходную комнату, где ночевала, там окна были на двух стенах — два в улицу, и одно на соседний дом. Подойдя к нему, и выглянув из-за занавесок, девушка узнала дом тетки — он был соседним. Почти такой же, кирпичный и вросший в землю, только на крыше флюгер, в виде льва на задних лапах, сделанный еще в прошлом веке. Ночью она просто перепутала дом! Как же так…

— Ой, простите, как же так, я дом перепутала. Я же видела номер дома — 16? Сейчас, соберусь и пойду к бабе Шуре, вы меня простите, пожалуйста.

— Не шешнадцать, а восемнадцать у меня. Тёмно было, вот и не разглядела. Да ты не только дом перепутала, ты, похоже, мозги свои перепутала, сидишь тут, про отца брешешь, бесстыжая! Он Шурке до последнего помогал, и деньгами, и крышу менял, это мать твоя глаз не кажет. Твои фотографии, да Валькины, привозил, я видела у Шурки. Помню я тебя хорошо — Ксения ты, Валентины дочь. Так что, рассказывай правду, беда ли, или от лукавого к бабке явилась? На наследство целишь? — тут Ксения увидела, что бабка преобразилась — взгляд за очками стал острым, проницательным, речь более связной, руки перестали трястись, и на губах застыла усмешка.

— Нет, бабушка, мне ничего не надо, мне пожить надо пока, скрыться, — теперь девушка совсем упала духом, было так стыдно, что в жар кинуло всю с головы до пят.

— Тетка Клава я, не помнишь, поди? — она сняла очки, подняла голову, цепкий взгляд прошелся по девушке, — Шурка подружка моя, всю жизнь вместях, да померла она. Скоро полгода как схоронили, думала, ты дом делить приехала.

Тетку Клаву, бой-бабу, с вечной беломориной во рту, громкоголосую и энергичную, Ксения вспомнила. Она действительно была тогда, в детстве, в доме тетки Шуры, даже дала поджопника разок, когда маленькая Ксения полезла в сервант, за теткиными «сокровищами» — шкатулкой с бижутерией. Ксения играла в свадьбу царевны, а короны не было. Вот и нужен ей был теткин браслет, вместо короны он отлично бы подошел кукле. Воспоминания вызвали улыбку, и девушка решилась.

— Баба Клава, со мной случилось такое, — пришлось рассказать все как на духу. Понимаете, я совсем не причем. Парни сами влезли, а тут бандиты — убили Борьку-то. Я испугалась и бежать.

— Дура ты девка, а мать с отцом зачем с грязью ровнять? И паспорт чужой молчишь, где взяла. Почто в милицию не пошла?

Пришлось рассказывать и про паспорт, и про страх не дойти до отделения. Одно только Ксюша не сказала — но этого она не рассказала бы даже под расстрелом — что деньги не бросила, а спрятала.

— Иди в подвал, там колонка, надо воды накачать, мне не под силу уже. Думать буду, что делать с тобой.

Ксения послушно, чтоб не выперли, пошла в подвал, включила свет, хорошо, что она деревенская — такие допотопные колонки, где насос надо качать вручную, она видела. Качать воду было тяжело, руки с непривычки отваливались, но за сорок минут она справилась.

Бабки Клавы дома не было. Ксения налила себе чаю и села ждать. Куда судьба вырулит, теперь зависело не от нее. Бабка вернулась не скоро, сказала, что была в церкви, молилась и просила совета. Разрешила остаться.

Глава 5. Качин. Пока еще Ксения

Прожила у бабы Клавдии девушка до лета. Работы в маленьком городе не было. Бабка Клава торговала на рынке соленьями да вареньями, да плюс пенсия.

Ксения почти никуда не выходила, без общения, без друзей, затосковала страшно. Казалось, что наступил день сурка — каждый день одно и то же, бабкина скромная еда, каши да блины, супы без мяса, потом телевизор, маленький и черно-белый, который показывал всего три канала. Книги, совсем немного, и только классика, подписки Толстой, Чехов, Вересаев, для Ксении скучные и непонятные.

Самый деликатес у бабки был — конфеты-подушечки «дунькина радость», сверху посыпанные какао, да сушки к чаю. Чай заваривался тоже особенным образом — кроме заварки, в чайник засыпалась мята, листья смородины, еще какие-то травы с медовым запахом, после чего чай кипятился на огне минуты две, приобретая горечь. Пила Клавдия чай только с молоком, а иначе его было пить невозможно, по две кружки, основательно так, подолгу. К своему удивлению, со временем Ксении понравился молочно-мятный вкус напитка.

От скуки Ксения побелила печку и потолки, потом переклеила обои во всем доме, выкрасила окна и двери. Обои тетка купила самые дешевые, но все же беленькие — в доме стало светлее.

Страх не отпускал — почти каждую ночь она видела раненного Беса, как он выходит из подъезда и раздается выстрел. Дальше ей снилось, что она бежит с деньгами вниз по лестнице, пробирается по мрачным подвалам, бежит по темным переулкам, но рано или поздно ее настигают, и вот ей в лоб целятся из пистолета. Здесь она обычно просыпалась.

Весна добавила забот в огороде — бабка не могла копать землю, и обычно нанимала пьянчуг. Сейчас Ксения все работы делала сама, копала, делала грядки, обрезала малину и смородину, садила рассаду в теплицы, сеяла зелень. Было тяжело, руки окончательно потеряли ухоженный вид. Волосы без шампуня потеряли блеск, кожа чуть обветрела и загорела. Вроде бы все по чуть-чуть, но в целом узнать в этой простушке задаваку Ксению было невозможно.

Сидеть дальше в провинциальном городке сил не было, казалось, молодость и жизнь проносятся мимо… Куда податься, днем и ночью думала девушка — возвращаться в Красногорск было страшно и невозможно. Бабка тоже поняла, что долго девушка не продержится. Но куда-то ехать, нужны деньги, нужны документы, а с украденным паспортом ехать страшно. Да и учиться — нужны документы, аттестат из школы. Поэтому она, подумав, все же сказала Ксении,

— Подружка моя оставила мне свои сбережения — на похороны, на памятник. Думаю, она не осерчает, если я отдам тебе ее деньги. Надо тебе ехать учиться. Только ты уж сама потом поставь Шуроньке памятник, как на ноги встанешь, а то нехорошо будет, мертвых обирать.

Денег едва хватило на минимум одежды — джинсы, туфли, куртку, несколько блузок, белье. Ксения купила немного, но качественных вещей, как в прошлой жизни, а в комках, коммерческих магазинах, хорошие вещи стоили очень дорого. Но в этом хотя бы можно было выйти в люди.

Баба Клава прожила в своем городке всю жизнь, работала в райисполкоме, и тут ей все были либо хорошие знакомые, либо родственники. В июне она принесла Ксении пакет документов — аттестат, паспорт — на имя Полины Сергеевны Киреевой.

— Племянница троюродная моя, сирота она, уехала с парнем в Краснодар, да там и сгинула, сказывали, в проститутках была, да у тебя-то выбора нету. Я с тем да с тем договорилась, дубликаты мне и сделали. Не ради тебя, ты девка — дура, в милицию идти не хошь, все только ради подруженьки моей Шурочки, упокой, Господи, ее душеньку. Всем говорю, что моя Полинка приехала, мол, жизнь наказала, по борделям потаскала, вот ты из дома и не кажешь глаз. Езжай, начни все с начала, да думай, как родным дать знать, что жива.

Легко сказать — дать знать родным! Да она каждую ночь вспоминает родителей, плачет. В ее страхах она видит, как бандиты приходят к ее родителям и пытают их. По рассказам, что ходят в народе, за меньшие деньги людей пытали паяльником да утюгами. Господи, как бы вернуть им эти проклятые деньги! Чтобы к ней никто не имел претензий, чтобы не бояться всякой тени. Да она никогда в жизни не прикоснётся к ним! А родители — пока они не имеют вестей, есть надежда, что их не тронут.