Жизнь Артура Шопенгауэра

Уильям Уоллес

Автор книги высоко оценивает философские идеи Шопенгауэра, особенно его понимание силы искусства и убеждение в том, что истинное счастье можно найти в гармонии с миром. Одновременно он не оставляет без внимания и недостатки философа, что придает работе объективность и глубину.

ГЛАВА III

Эпоха, когда Шопенгауэр начал стремиться войти с помощью учености в тесный круг высшего образования, стала поворотным пунктом в филологическом прогрессе. Старая латинская подготовка семнадцатого века, ставившая своей главной целью умение писать на изящном латинском языке, была в значительной степени дискредитирована утилитарными и практическими тенденциями восемнадцатого. Под названием «филантропинизм» началось активное движение за то, чтобы сделать методы обучения более простыми и естественными, а также придать большее значение влиянию школьных уроков на занятия взрослой жизни. В крайних формах филантропинизм, вероятно, опускался до вульгарной преданности ощутимым результатам и неоправданного презрения к более идеальному обучению; но во многих отношениях он был разумным протестом против бесплодного служения тонкостям грамматики и против курса занятий, предназначенного только для подготовки школьных учителей. Но это отклонение от традиций либерального и ученого обучения привело к соответствующей реакции. Классические исследования отправились в новый, более свободный полет. Их поборники утверждали, что непосредственное знакомство с идеями греко-римского мира, которым могли в полной мере насладиться только те, кто в совершенстве владел языками оригинала, было неоценимым инструментом в работе над тем «воспитанием человечности», которое было великим требованием для высшей жизни в современном мире.

Волна греческого энтузиазма охватила всех: казалось, это было почти опьянение. Современный мир разочаровал даже самых надеющихся. Немногие из тех, кто в 1789 году приветствовал восстание Франции против ее старой монархии, как будто наконец-то взошло солнце свободы, сохранили при Наполеоне свою щедрую веру в Революцию. А крушение старого королевства Фридриха после 1806 года разрушило последние надежды найти спасение в старой государственной системе Германии. В темноте и пустоте люди обратились, как это делали Гете и Шиллер, к Греции, чтобы найти вдохновение для более свободной, более человечной жизни. Даже такой спокойный философ, как Гербарт, высказывал мнение, что классическое образование должно начинаться с греческого языка, и что «Одиссея», тона и краски которой точно соответствуют диапазону и темпераменту мальчишеского ума, является той литературой, на которой мальчик от восьми до двенадцати лет может пасти свой авантюрный дух. Вильгельм фон Гумбольдт, государственный деятель, который помог сформировать эту образовательную схему, с которой, наряду с другими реформами, началась новая эра для Пруссии, всю жизнь жил и дышал живительным воздухом греческих идеалов, моральных, религиозных и интеллектуальных. И этот эллинский культ, естественно, был враждебен гебраистским элементам в религии. Главным иерофантом новой веры, сначала в Галле, а затем в Берлине, был Ф. А. Вольф, пролегомен к Гомеру.

Конец ознакомительного фрагмента.