Покровитель. 1

Т. де Каминос

Должен ли джентльмен исполнить последнюю волю смертельного врага? А как же! Особенно, если умоляют помочь юной красотке. Да вот беда – слишком странные тайны открыл адмиралу Пенфилду умирающий враг и при этом не успел сказать главное. А водоворот зловещих событий крутится всё быстрее, заставляя адмирала рисковать жизнью, состоянием и репутацией, заводить предосудительные знакомства и совершать поступки, достойные сожаления. Но и в наше смутное время честь флотского офицера превыше всего!

Часть 1.

Странное завещание

1. Последняя воля врага

Ранним августовским вечером адмирал Роберт Пенфилд припарковал свой «Бентли» у живописного павильона, за стёклами которого буйные заросли селагинелл напоминали о славных викторианских временах. По каменистой дорожке, пересечённой корнями вековых дубов, он неторопливо двинулся к замку, в котором его заклятый враг — лорд Хьюго Сиденхэм — судя по слухам, доживал последние дни.

С ясного неба заблудившаяся тучка сеяла мелкий дождь, а солнце обращало его в золотую пыль. Адмирал огляделся в поисках радуги, но кроны дубов-великанов были непроглядны. Оса замечательной красоты села на рукав пиджака, и Пенфилд подождал, пока она не улетела вслед за порывом свежего ветра.

Пенфилд казался выше своих шести футов благодаря безупречной осанке, которая скрадывала некоторую грузность фигуры — следствие занятий тяжёлой атлетикой в молодости. Его слегка вьющиеся светлые волосы были коротко пострижены, круглое лицо с крупными чертами гладко выбрито. Серые глаза смотрели на мир дружелюбно и насмешливо, но когда адмирал гневался, они тускнели и взгляд становился ужасающе пустым, как у палача, целый день отмахавшего топором.

Хотя Пенфилду вот-вот должно было стукнуть пятьдесят, морщины и седина обходили его стороной. Для врагов адмирала это было бесспорным доказательством недостаточного служебного рвения. Друзья видели причину в том, что он никогда не был женат. Шапочные знакомые, великосветские милонгеро, восхищались его гардеробом, прекрасными манерами и неотразимыми амаге, но полагали, что Пенфилд несколько простодушен. Таковы ли руководящие работники МИ-6? Над такими вопросами нам лучше не задумываться.

Вход в замок обрамляли два пышных розовых куста, на которых с трудом сыскалась пара бутонов. Их цвет озадачил гостя. Впрочем, аромат цветущих роз был восхитителен. Двери с сияющими на солнце бронзовыми украшениями удостоились одобрительной усмешки адмирала. Ещё со времён службы на кораблях он ощущал бессознательный внутренний протест, если медь и бронза не были надраены до яркого блеска.

Едва Пенфилд протянул руку к дверному молотку, двери бесшумно отворились, и на крыльцо ступил дворецкий, похожий на подгулявшего тролля.

— Добро пожаловать, господин барон! Лорд Сиденхэм ожидает вас в своём кабинете.

— Надеюсь, мой визит не причинит непоправимого вреда здоровью почтенного лорда! — процедил адмирал, вручая дворецкому шляпу, перчатки и трость. — Кто его лечит?

— Вчера прибыл доктор Блом, сэр. Он отменил лекарства и взял на анализ мокроту. Ищет какую-то клебсиеллу.

— Вот как? — удивился Пенфилд. — А раньше шарлатаны искали философский камень. Впрочем, Бог ему в помощь!

— Да, сэр. Боюсь только, что доктор Стиллер будет недоволен.

— Так здесь ошвартовалась эскадра знахарей? Asinus asinum fricat? Как поживает юный Филип? Сильно удручён болезнью отца?

— С трудом скрывает горе, сэр! Сейчас у него портной, показывает материал для костюма. У нас гости: нотариус, священник, эксперты по геральдике, профессор из Оксфорда и какой-то иностранец в придачу. Ещё племянник милорда — мистер Лайтвуд. Но он здесь давненько. Кроме того, мисс Сюзанна…

Адмирал подошёл к зеркалу, чтобы поправить галстук, и уточнил:

— Кто это? Знакомая Филипа?

Собственное отражение в интерпретации старинного зеркала заставило Пенфилда содрогнуться и отвести взгляд.

— Не мне судить, сэр! — возразил дворецкий, пряча улыбку. — Она живёт в гостинице, но частенько наведывается к молодому господину.

— В самом деле? Не свадебный ли костюм он заказал?

— Э-э-э… Осторожнее, милорд, здесь ступенька!

Миновав еле освещённую библиотеку, поражавшую обилием раритетов, адмирал очутился в кабинете лорда Сиденхэма. Там было прохладно, хотя в камине мерцали угли.

Дворецкий водрузил на них толстое полено и неслышно удалился. Полено зашипело, дым смешался с паром и запахло сандалом.

Хозяин замка, укрытый пушистым пледом, дремал на широком кожаном диване в окружении книг, бумаг и фотографий. Адмирал приблизился бесшумно, но больной открыл глаза. Его бледное одутловатое лицо осветилось неестественно широкой улыбкой. Он приподнялся, подсунул подушку под спину и торжественно изрёк:

В одиночестве жду —

Может, скоро пожалует гость.

А в открытых дверях

Предзакатное солнце стоит.

Затем лорд Сиденхэм протянул руку опешившему визитёру.

— Здравствуйте, дорогой барон! Простите назойливость, с которой я добивался этой встречи. Надеюсь, я не нарушил ваших планов?

— Ничуть! Я возвращался в Лондон из Бирмингема и счёл своим долгом слегка отклониться от маршрута, чтобы пожелать вам скорейшего выздоровления. Проклятые болезни! Это из-за погоды. Где наши милые туманы и снег на Рождество? И, как всегда, тлетворные примеры подают иностранцы. Представьте, во Франции от зноя гибнут тысячи! То же ждёт и нас.

— Вы правы! Всему виной жара! Из-за неё одни бесятся и раскидывают гранаты, словно пряники, а другие спят на боевом посту.

— Вы намекаете на ваших приятелей Уоткинса и Гриффина? — уточнил адмирал с недоброй улыбкой. — Когда они проснулись, оказалось, что некому даже битое стекло убрать.

— Досадно, барон, что вы нажили врагов в директорате внешней контрразведки и безопасности, — сурово возразил лорд Сиденхэм, укоризненно глядя на адмирала честными голубыми глазами. — И вы не хуже меня знаете, что нашим стёклам гранаты нипочём. А если вы полагаете, что кто-то из моих хороших знакомых мог быть причастен к увольнению хотя бы одной из сорока семи…

Адмирал протестующе замахал руками.

— Будь это так, я упрекнул бы их первый, — закончил Сиденхэм с видом добродетельного старца, чем привёл гостя в восторженное состояние.

— Признаюсь, я никогда не считал Уоткинса и особенно Гриффина врагами! Маленькие разногласия по второстепенным вопросам — не повод для вражды. Я питаю к ним такие же тёплые чувства, как и к вам. Кстати, я привёз для вас сборник японских сканвордов. Сам я не смог их осилить.

— Вот как? Благодарю! Садитесь сюда, ближе ко мне. Налейте себе рому. Сигары на столе. Я теперь не курю, но вам рекомендую: это — «Боливар» умеренной крепости. Надеюсь, вы у нас отобедаете? Будут недурные закуски: норвежская сёмга и черноморские мидии!

Пенфилд плеснул в стакан рома и уселся на край дивана.

— Соблазн велик! — проворчал он, с сожалением отказываясь от сигары, аромат которой приятно его взбудоражил. — Но я должен быть в Лондоне до полуночи. К тому же вряд ли доктора позволят вам выйти к обеду. Хотя вы не так уж плохо выглядите!

— А как я буду смотреться в гробу! Меня причешут, облачат в парадный мундир… Хотел бы я это видеть!

Сиденхэм трясущейся рукой убрал со лба прилипшую прядь седых волос.

Адмирал пожал плечами и глотнул рома.

— Я пригласил вас, барон, — сменил тему хозяин, — чтобы кое о чем попросить. Я спокойно отбуду в мир иной, если вы согласитесь напоследок оказать мне важную услугу.

Лорд Сиденхэм замолк, обессилев. Пенфилд терпеливо ждал. Лицо его было безмятежно, но в глазах мелькнуло беспокойство.

— Вот в чем дело, — продолжил больной, собравшись с силами. — В июле ко мне обратился представитель агентства по розыску наследников. По поручению некоего португальца, имя которого мне ничего не говорит, агентство навело справки о девушке по имени Марион из рыбацкого посёлка на берегу залива Сетубал. Это в Португалии. Есть основания предполагать, что Марион — моя внучка.

— Вы хотите сказать, что её отец — ваш старший сын? Возможно ли? Разве Артур и Кэтрин не пропали без вести? В самом начале медового месяца, кажется? С тех пор прошло лет двадцать, я думаю! Даже страхователи признали, что они погибли при кораблекрушении. Откуда взялась дочь? С какой стати неведомый португалец копается в её родословной? Боюсь, кто-то интересуется вашим наследством!

— Вначале я пришёл к такому же выводу. Однако…

— Однако?

— По моей просьбе была проведена, негласно, разумеется, генетическая экспертиза. Материал для неё добыл человек, которому я вполне доверяю.

— И что же?

Адмирал замер, ожидая продолжения.

— Похоже, что Марион — дочь несчастной Кэтрин, которую я любил, как родную дочь.

— Mater semper est certa! — пожал плечами Пенфилд.

— Что и говорить! — согласился лорд Сиденхэм, нервно потирая руки. — К тому же на сей раз это подтверждено авторитетными специалистами в области генетики. Вы ведь не считаете генетику лженаукой?

— In dubio pro reo! — воскликнул адмирал, сделав значительное лицо. — Я убеждён, что ядро будущего мироустройства составит евгеника! Но мне показалось, что вы не очень-то довольны результатами экспертизы?

— Гм! Это не совсем так, — поморщился собеседник. — Проблема в том, что выводы экспертов об отце…

— Не столь категоричны? — подсказал Пенфилд.

— Право, не знаю! Тут всё как-то запутанно. Боюсь, что потребуются дополнительные изыскания, а для этого нужно время. Но время моё подходит к концу.

Больной поднёс к губам платок и закашлялся.

Адмирал размышлял, выпятив губы и приложив ладонь к затылку.

После тягостного молчания лорд Сиденхэм печально усмехнулся и сказал:

— Моя внучка, принадлежащая к старинному дворянскому роду, — работница на рыбоконсервной фабрике в диком захолустье, на задворках Европы! Взгляните на её фотографию. Очаровательное дитя! А изображение её матери — на стене.

Пенфилд с восторгом обозрел портрет а-ля Врубель.

— Живописец был в ударе… — заключил он, протирая глаза и вновь обращаясь к расплывчатому фото. — Красивая девушка! Крепкая и очень, очень… загорелая! Э-э-э… Чертовски солнечная страна эта Португалия! Да и фотография не слишком качественная. Снимок непрофессиональный!

Лорд Сиденхэм смутился и ничего не ответил.

— Так эта особа — ваша внучка? — с сомнением заключил гость, продолжая изучать фото. — Выходит, Кэтрин и Артур не погибли? Но что с ними сталось? Почему они не дали о себе знать? Как их дочь оказалась в Португалии? Кто её воспитывал? Возникает много, очень много вопросов!

Адмирал принялся мерить шагами просторный кабинет.

Настроение хозяина улучшилось после того, как барон Пенфилд — тонкий знаток вопросов родовой чести — назвал Марион его внучкой и упомянул об Артуре и Кэтрин в качестве её родителей.

— Вы заметили на фото медальон? — спросил Сиденхэм. — В своё время его носила Кэтрин. Согласно нашей семейной традиции. К счастью, он из простого металла. Иначе, конечно, не красовался бы до сих пор у Марион на шее.

— Всё это чрезвычайно интересно, — заметил адмирал, украдкой глянув на часы. — Но я решительно не понимаю, почему вы надумали делиться семейными тайнами именно со мной? Ваши друзья…

— Мои друзья! — с горечью возразил собеседник. — Превосходные люди, уверяю вас! К несчастью, они убеждены, что столь смуглая особа никак не может принадлежать к британской знати. Какая наивность! Чтобы развеять сомнения, я пригласил двух выдающихся знатоков геральдики и генеалогии. Эти учёные джентльмены напустили туману, а когда я загнал их в угол, посоветовали принять суждение человека, чья родовитость, знатность и беспристрастность не вызывают ничьих сомнений. Мы подумали и сочли за благо обратиться к вам. Ведь ещё Эдуард I считал ваш род древним и благородным.

— Это правда! — согласился польщённый Пенфилд. — И тому есть письменные подтверждения. В Британском музее уверены, что вот-вот сумеют их прочесть.

— К тому же, все знают, что мы с вами никогда не были близкими друзьями. Мысли об этом отравляют последние дни моей жизни! Я нахожу слабое утешение лишь в том, что никто не обвинит вас в предвзятости. И это сделает ваше мнение особенно авторитетным. Теперь вы понимаете, почему я добивался встречи с вами? Я умираю… Помогите мне! Умоляю забыть неприятности, которые я вам причинил по недомыслию!

Происки Сиденхэма и его приятелей не раз ставили под угрозу не только карьеру, но и жизнь адмирала. Пенфилд не знал причин такой ненависти и считал её иррациональной, но досье на врагов завёл.

И теперь коварный старец умолял его о помощи!

— Я охотно выслушаю все, что вы скажете! — заявил Пенфилд, делая вид, что тронут страданиями хозяина дома.

— Спасибо, дорогой барон! — оживился больной, на впалых щеках которого заиграл лихорадочный румянец. — Вначале позвольте рассказать о нашей родословной.

Адмирал навострил уши.

— Мой рассказ придётся начать с племянника герцога Боэмунда Тарентского — Танкреда де Хатвилля, князя Антиохии, которому после взятия Иерусалима достались несметные сокровища, найденные в мечети Омара, которую арабы называют Куполом скалы.

— Позвольте-ка! Я кое-что знаю об этом герое первого Крестового похода. По неведению он ранил в бою свою возлюбленную Клоринду. Её ведь угораздило сражаться на стороне сарацин?

— Верно! — рассмеялся лорд Сиденхэм. — И перед тем, как она скончалась, доблестный воин успел её то ли окрестить, то ли… м-м-м… стать её супругом. К-хм! Но к нашей родословной она не имеет отношения. Как и Эрминия — дочь сарацинского царя Антиоха, тоже влюблённая в Танкреда. Эта красотка перевязала своими волшебными волосами раны героя, нанесённые египетским посланником Аргантом. Да, откровенно говоря, и сам Танкред не был нашим предком, чем я, впрочем, не слишком огорчён. И всё же я позволю себе углубиться в детали родословной его потомков. Так вот, праправнучка Танкреда — Констанция де Хатвилль — в девятилетнем возрасте вышла замуж за сорокалетнего князя Антиохии Раймонда I, отцом которого был Вильгельм IX, герцог Аквитании, а матерью — Филипа Тулузская.

Адмирал был ошеломлён потоком сведений, которые, как ему казалось, не имели отношения к делу. Однако он продолжал слушать хозяина с вежливой улыбкой.

— Их отпрыск, князь Антиохии Боэмунд III, женился на Оргуэллисе д'Аренк. Это был первый из четырёх его браков. Оргуэлисса родила ему сына — Боэмунда Пуатье, графа Триполи, князя Антиохии, впоследствии получившего прозвище Одноглазый. Жизнь у бедняги была бурная, дважды его свергали и дважды он восстанавливал законные права на владения, оставшиеся ему от достославных предков. Из наших семейных хроник известно, что в 1205 году, незадолго до первого свержения, Боэмунд IV отправил рыцаря Бертрана с поручением к папе Иннокентию III. Этот рыцарь, от которого идёт наш род, одно время мечтал быть фаворитом Плейсанки де Джилберт — первой супруги Одноглазого.

— Лучших предков не приходится и желать! — воодушевился адмирал, отметив, что повествование начинает поворачивать в нужную сторону.

— Терпение, дорогой барон, терпение! — прошептал лорд Сиденхэм, слабо улыбаясь. — Я должен перевести дух… Я был бы признателен, если бы вы налили мне напитка из розового графина. Это зелье прекрасно освежает и бодрит.

Адмирал налил в стакан напиток со странным запахом и подал больному. Тот отпил немного, и глаза его засверкали.

— Так вот, — продолжил хозяин дома. — Бертран отправился к папе не с пустыми руками. При нем был окованный медью сундук. Попутчиками рыцаря были паломники, возвращавшиеся в Европу. Из Тортозы они переправились на Кипр, а затем, поймав в паруса попутный ветер, быстро достигли Сицилии. Вскоре посланец князя оказался в предместьях Рима, остановился на вилле у старых знакомых и стал выяснять обстановку в Папской области.

В это время Иннокентий III закладывал основы инквизиции. Борьба с еретиками велась с возрастающей яростью, и не только в Риме.

Дон Хуан-Антонио Льоренте, тогдашний секретарь инквизиции испанского двора, не скрывал, что запрет общаться с еретиками был признан недостаточным. Возобладало мнение, что еретиков надо преследовать, учредив корпорацию людей, чтобы обнаруживать их всеми средствами и подвергать ужасным наказаниям.

Бертран осознал всю опасность порученного ему дела.

— Помилуйте! — подал голос заинтригованный адмирал. — Скажете ли вы, наконец, что было в таинственном сундуке?

— Разве я не сказал? Рассказчик из меня никудышный!

Собеседники рассмеялись. Лорд Сиденхэм вновь подкрепился замечательным напитком и продолжил:

— В 1204 году Боэмунд прослышал о тайном намерении Филипа де Плессье отыскать корону Люцифера. Князь знал, что среди сокровищ Танкреда был ларец из чёрного дерева с магическими печатями на крышке. Один из сарацинов, расположенный к Танкреду, уверил того, что в ларце хранится источник дьявольского соблазна, грозящий страшной смертью даже святому. Жуткую находку скрыли ото всех. Боэмунд IV, трон под которым к 1205 году зашатался, надумал избавиться от сатанинского артефакта, видя в нем причину всех своих бед. Он был уверен, что является владельцем проклятой короны и, к тому же, опасался интриг храмовников. Избавиться от ларца было нетрудно, но как освободиться от проклятья? Не зная, что делать, Боэмунд после беседы с неким иоаннитом надумал передать нечистые сокровища Иннокентию III.

— М-да! — пробурчал Пенфилд. — Хорошее задание получил ваш благословенный предок! Подложить свинью самому папе! Хотя Боэмунда понять можно. Зачем папа поддерживал притязания его племянника на княжество?

— Во всяком случае, Бертран не спешил доставлять сундук по назначению. Тем более что кроме ларца в нем были и другие ценности, предназначенные желающим из окружения папы если не помочь Боэмунду, то хотя бы очернить его коварного племянника Раймонда. Бертран познакомился с красавицей Лючией, родственницей аббата Арно, папского легата. Рыцарь наслаждался её прелестями и строил планы, как через её посредство выполнить опасное поручение князя. Кое-что стало известно бывшему дружку Лючии, с которым она имела несчастье встречаться в те ночи, когда Бертрана с ней не было, и он стал угрожать рыцарю разоблачением, требуя оплатить молчание золотом. Вскоре стало известно, что негодяй донёс на него инквизиторам, представив злостным еретиком, готовым покуситься на папу. Вдобавок прибывшие из Константинополя участники IV крестового похода передали слухи о свержении Боэмунда Одноглазого.

Недолго думая, Бертран, прихватив сундук и Лючию, исчез из Рима. Где они странствовали, неизвестно, но в 1216 году объявились в Англии, заручились поддержкой кого-то из придворных юного короля Генриха III и неплохо устроились на новом месте, подальше от Лондона. К тому времени они были супругами и растили сына и дочь…

Лорд Сиденхэм с трудом преодолевал слабость, всё чаще принимая чудесный эликсир. Губы его посинели, по лбу струился холодный пот. Гость не на шутку испугался.

— Друг мой! Вы слишком устали! Отдохните, прошу вас!

— Осталось недолго, — прошептал хозяин. — Ни родитель мой, ни дед не упоминали о проклятых сокровищах. Я узнал обо всем, изучая семейные хроники и другие документы. Все, что касалось дьявольского сундука, было зашифровано.

— Представляю, как вы потешались над средневековым шифром! Смешная задачка для аса криптографии!

— Можно считать, что я профессионально занялся криптографией из желания постичь семейные тайны. Скажу прямо: сегодня этот шифр не представляется мне ни сложным, ни оригинальным. Затруднения были до тех пор, пока у меня не оказалась вторая половина загадочного текста. Сейчас всё расшифровано. Осталось решить ещё одну проблему и…

Больной отпил эликсира, приподнялся, но силы оставили его. Он откинулся на подушку и закрыл глаза.

Адмирал огляделся в поисках звонка для вызова слуг, но лорд Сиденхэм что-то забормотал, и гость склонился над ним, чтобы разобрать невнятную речь.

— Сейчас мне должно полегчать, — прошептал умирающий, хватая барона за рукав. — Не уходите!

— Думаю, следует пригласить доктора. Вы должны отдохнуть. Нельзя доводить себя до изнеможения!

— Пустяки! Доктора мне не нужны. Но вы правы, я устал. Много говорил… Я отдохну, а вы пока посмотрите рукописи.

Лорд Сиденхэм указал гостю на два пергаментных свитка, откинулся на подушку и в ту же минуту уснул.

Больной проснулся через полчаса. Лицо его порозовело, он явно приободрился.

— Что вы об этом думаете? — спросил он, видя, что адмирал внимательно разглядывает то одну, то другую рукопись.

— Простите! — не сразу отозвался гость, увлечённый своим занятием. — Простите, но у меня создалось впечатление, что эти документы имеют очень много общего.

— Так и есть! — подтвердил лорд Сиденхэм. — Я уверен, что они были созданы в одно время и с одной целью. Видите? В начале каждого манускрипта — роза в центре двойной окружности. Изображения одинаковы, но у одной розы внутри всё закрашено киноварью, а у другой — контур лишь очерчен.

— Я обратил на это внимание! Вероятно, у художника закончилась краска. Но имеет ли сейчас это хоть какое-то значение? Старинные рукописи часто украшались растительными орнаментами. В этом нет ничего странного.

— Верно! Но под розами есть стихи. Вы их прочитали?

— Латинские стихи! — вздохнул адмирал. — Гекзаметр…

— Да, латынь! Вы же с ней хорошо знакомы!

Лорд Сиденхэм хитро улыбнулся.

— Вы малость преувеличиваете! — пробормотал смущённый гость, тяжело вздыхая. — Я не силен в стихосложении.

— Не вздыхайте так, дорогой барон! — попросил хозяин, протягивая адмиралу лист бумаги. — Это перевод. Я не поэт, но, кажется, вышло недурно, а главное, сохранился смысл.

Лицо адмирала просветлело. Он взял лист и с выражением продекламировал:

Когда две розы вновь соединятся,

Забыв о разном цвете лепестков,

Раскрыты будут две великих тайны,

Пока что разделённые морями.

— Чудесные стихи! — воскликнул адмирал. — Трогательные и романтические! В духе Марселины Деборд-Вальмор. Уверен, что они о влюблённой парочке. Разный цвет лепестков — поэтический намёк на их различное положение в обществе. Он — старший сын герцога, она — падчерица младшего дегустатора на псарне! Две великих тайны — это тайны их любящих сердец, разделённых морями светских и профессиональных предрассудков. Но когда влюблённые наконец соединятся, тайны естественным образом раскроются. И знаете, что пришло мне в голову? Эти цветки нарисованы совершенно разными художниками!

— Неужели? Как вы до этого додумались?

— Очень просто! — объяснил Пенфилд, гордый своей прозорливостью. — Одна роза раскрашена, а другая — нет. Это указывает на принадлежность художников к разным творческим течениям. Не исключено, что один из них был примитивистом, а другой — символистом. Или наоборот. Но это ли главное? Возможно, вы обратили внимание, что под стихами в каждом манускрипте нарисован квадрат?

Разумеется! Квадраты я видел! В них вписаны буквы.

— Вот именно! — снисходительно согласился адмирал, вооружившись лупой. — Буквы! Но если вы потрудитесь как следует их рассмотреть, то легко заметите, что они разные. В одном квадрате заключены буквы U и А, а в другом — I, D и S. Это инициалы разных людей! Полагаю, у множества живописцев имена начинаются с этих букв. Утрилло, Аверкамп, Исраэлс, Де Кирико, Сэссю, да всех я и не упомню!

— Господи! Платон на вашем фоне — ребёнок! С каким изяществом вы сделали столь важный вывод!

— Платон! — проворчал адмирал с деланным безразличием. — На мой вкус, ему далеко до старины Эразма! Ведь недаром говорят: «Amicus Plato, sed audiatur et altera pars»!

— Так говорят?

— Ещё бы! — заверил Пенфилд. — Лучше-то и не скажешь!

— Но почему инициалы стоят не под розами, а под стихами? — не унимался Сиденхэм. — Логичнее предположить, что они принадлежат не художникам, а поэтам.

— Это легко объяснимо! — не растерялся адмирал. — Стихи — это подписи к рисункам. И те и другие наверняка созданы энциклопедистами эпохи Ренессанса. Из-за бедности они часто совмещали ваяние скульптур и рисование с другими занятиями. Вспомним гениального Леонардо! Чем только он не занимался! На старости лет даже изобрёл геликоптер!

— Да, но стихи-то совершенно одинаковые! Вам не кажется?

— Это доказывает, что и в античном мире процветало нарушение авторских прав! Элементарный плагиат, сэр!

— Licentia poetica! — проворчал Сиденхэм и снисходительно улыбнулся. — А кстати, если немного поиграть с буквами, то, похоже, может получиться любопытный результат. Попробуйте, например, взять первую букву из одного манускрипта, приставить к ней первую букву из другого, и так далее. Ну, что получилось?

— U, I, A, D и ещё S, — пробормотал гость. — Абракадабра! А по-другому? I, U, D, A, S…

— Так, так! — оживился лорд Сиденхэм. — Что же вышло?

— Иудас! — выпалил адмирал, схватившись за ухо. — Что за Иудас? Боже мой!

Адмирал непроизвольно оттолкнул от себя свитки.

— Неужели сам библейский Иуда приложил сюда руку? — ужаснулся он. — Возможно, это черновики его доносов или предсмертные записки?

— Вряд ли! — усомнился собеседник. — Я датирую рукописи концом пятнадцатого века. Но Иуда здесь фигурирует не случайно. Его имя у вас ни с чем не ассоциируется?

— Только с гнусным предательством! Мошенник предал своего наставника за горсточку серебра! Утешает лишь то, что он не избежал самой прискорбной участи. Показательный урок для многих ныне здравствующих! Вот только для чего имя Иуды вписано в манускрипты по частям, да ещё заключено в рамки? Эти рамки, случайно, не траурные?

— Нет, любезный барон! Квадраты, внутри которых вы так искусно распознали имя предателя, не являются знаками скорби. Они всего лишь прозрачно намекают на то, как должно расшифровывать тексты в этих документах.

— Тексты? Но под квадратами только бессмысленные наборы букв — штук по пятьсот, я думаю, — и больше ничего!

— Так уж и ничего? — возразил лорд Сиденхэм с саркастической усмешкой. — Уверен, что если бы вы задались целью проникнуть в смысл этих букв, то преуспели бы. К счастью, вам незачем ломать голову над такими пустяками, как разноска букв по ячейкам квадрата Иуды и перевод с французского законного. Всё это я давно уже сделал. Должен признаться, до некоторого времени я и не подозревал, что рукописей две. Вот эта — видите, у неё подпалён верхний край, — хранится в библиотеке давно. Я занимался с ней много лет. Другую рукопись библиотекарь недавно обнаружил на одной из верхних полок, за книгами о соколиной охоте.

— Библиотекарь до сих пор не изучил библиотеку!

— Свифт, конечно, глубокий старик. Служил ещё у моего отца. Но библиотеку знает досконально. Он скажет без раздумий, где какой фолиант расположен, а ведь их тысячи!

— Я всего лишь хотел сказать, что ваша библиотека необъятна, — сконфузился адмирал. — Но почему он нашёл манускрипт только теперь? Как хотите, но это подозрительно! Какую же информацию вам удалось извлечь из этих свитков?

— Об этом — чуть позже! Сначала обсудим вопрос о моем завещании.

— Но я ничего не смыслю в завещаниях! — устрашился Пенфилд. — Для чего нам говорить о столь деликатном предмете? К тому же, я слышал, здесь находится нотариус!

— Нотариус своё дело сделал. А я хочу поговорить о моей внучке. Боюсь, я не смогу завещать ей ни имущество, ни состояние. Всё достанется Филипу. Пока он не знает о Марион. Когда узнает, наверняка откажется признать родство с ней и не выделит ей ни гроша. Проклятые эксперты!

— Timeo Delphicos et dona ferentes! — предостерёг адмирал.

— Надо позаботиться о бедной девочке! Она должна занять место, подобающее её происхождению. Я не могу оставить этот мир с мыслями о том, что она влачит жалкое существование Бог знает где, занята непосильным трудом и выйдет замуж за дикаря-рыболова, который будет её бить, коротая время между выпивками! Мою внучку! Это невыносимо!

Лорд Сиденхэм задохнулся от волнения, и адмирал поспешил успокоить его.

— Не все рыбаки так жестокосердны, вспомните Андрея и Петра!

— Вот здесь, — прохрипел больной, роняя руку на портфель, — подробные заметки и альбом с гравюрами. Они помогут найти сокровища и обеспечить Марион. В реестрах нашего имущества эти ценности не числятся, так что вряд ли Филип до них доберётся. Тем более что они спрятаны…

— Говорите, говорите! — вскричал адмирал, хватая Сиденхэма за плечо. — Спрятаны где?

— Вы не поверите, но… Боже! Вы сломали мне руку!

Лицо умирающего перекосилось, он застонал и упал навзничь.

Адмирал склонился и услышал невнятное бормотание:

— Берегитесь карлика… Афр… Марион…

Больной потерял сознание, глаза его закатились, дыхание стало прерывистым.

Пенфилд поднял тревогу. Доктора явились через минуту. Адмирала выставили за дверь, и он вышел в сад, чтобы выкурить прихваченную из кабинета сигару и успокоиться.

Северный ветер гнал черные тучи, вдали сверкали молнии. Дождь то яростно молотил по крыше, то затихал, набираясь сил. Адмирал укрылся под сенью старого вяза, прислушиваясь к приближающимся раскатам грома.

Вскоре появился дворецкий, влекомый трепыхающимся зонтом, и доложил, что из-за обширного инсульта хозяин находится в глубокой коме, и прогнозы неутешительны. Адмирал пробормотал слова соболезнования и, не мешкая, отбыл в Лондон, куда его призывал неумолимый долг службы.

Роковой удар оборвал рассказ лорда Сиденхэма на самом важном месте. Была это случайность или часть коварного плана?

— Зачем старый лис потчевал меня баснями о смуглой внучке и сокровищах? — бормотал Пенфилд, придавливая акселератор. — Не думал же он, что я ему поверю?

Адмирал неуверенно поздравил себя с тем, что последняя попытка заклятого врага каким-то образом погубить его, кажется, снова провалилась.

Он и не подозревал, что очень скоро окажется в водовороте куда более странных и зловещих событий.

2. Затейница Сюзанна

Портной был раздосадован привередливостью Филипа — сына владельца поместья. Филипу не нравилось буквально все, а пуговицы для брюк он швырнул в камин. Вертевшаяся вокруг Сюзанна едкими замечаниями и остротами подливала масла в огонь.

— Но, сэр! — взмолился несчастный портной, после того как Филип забраковал шёлк для подкладки. — Это самый лучший материал! Такой же использовали для нового мундира адмирала Лоренса!

— Допустим! — смилостивился Филип. — Но пуговицы для брюк!

— У меня с собой ещё несколько сортов. Взгляните на эти восьмигранные агатовые — они уникальны! Ручная работа, сэр, тончайшая золочёная резьба! Ни у кого больше таких не будет!

Филип в немом изумлении уставился на невиданные пуговицы, едва ли уступавшие в размерах мячам для гольфа.

Через час портной удалился, вытирая взмокшую лысину и благословляя про себя подружку Филипа, которая, наскучив обществом костюмных дел мастера, в пять минут уладила спорные вопросы и даже вытащила из камина пуговицы, заявив, что они не так уж и плохи.

— Конечно! — ворчал портной. — Я сразу должен был догадаться, что мисс вертихвостка будет на моей стороне. Ей-то этот костюм нужен больше, чем сэру-придире. Впрочем, — тут настроение портного заметно улучшилось, — ей понадобится свадебное платье! Хотя, наверное, она была бы рада бежать под венец и голая, лишь бы поскорей окрутить богатого и знатного джентльмена!

Портной весело хихикнул, но мысль о том, что мисс вертихвостка может обойтись без платья, неприятно поразила несчастного, и он покинул замок с низко опущенной головой.

Сюзанна между тем в это время как раз и обходилась без платья. Едва портной прикрыл за собой дверь, она потащила Филипа в спальню, посреди которой стояла огромная квадратная кровать, покрытая жёлтой простыней.

Сюзанна считала, что такой фон лучше всего подходит к её роскошным черным волосам. Вообще её сексуальные фантазии были оригинальны и неистощимы, что и привязало к ней знатного холостяка.

Он познакомился с Сюзанной во время матча по регби на стадионе «Миллениум» в Кардиффе, приблизительно год назад. Вначале она не произвела на него впечатления, поскольку не отличалась ни особым изяществом фигуры, ни красотой лица. Но необычайная живость её характера, которая отражалась на физиономии в виде очаровательных гримасок, и исходившая от неё энергия привлекли Филипа.

Постепенно он оказался во власти бойкой девицы. Её родословная была, правда, несколько сомнительна, но скрытые достоинства перевесили, и Сюзанна получила разрешение периодически посещать Филипа. Затем она вполне освоилась в замке, особенно в спальнях для гостей, поселилась в гостинице неподалёку от поместья и стала бывать в замке ежедневно.

Она всюду совала свой нос, за что, помимо прочего, и получила от прислуги прозвище мисс вертихвостки. Девушка казалась недалёкой, но удивительно быстро соображала, особенно когда дело касалось материальных выгод. До знакомства с нею Филип часто менял подружек, которые быстро утомляли его глупостью и расчётами на брак, но Сюзанна оказалась не такой, и он был доволен. Иногда он даже подумывал о женитьбе на ней.

Сорвав с Филипа одежду, Сюзанна швырнула его на кровать и набросилась на него с голодным урчанием. На сей раз она изображала страстную австралийскую аборигенку и для полного правдоподобия покрыла тело гримом. Правда, она немного перестаралась и больше напоминала эфиопку, но это до крайности возбудило Филипа, и он беспрерывно стонал от наслаждения.

Накануне Сюзанна была пресыщенной и холодной дамой из высшего общества. Чтобы разбудить её страсть, Филипу пришлось изрядно потрудиться. Вдобавок ко всему он получил несколько болезненных ударов веером по голове и обзавёлся царапинами на спине, поскольку Сюзанна засунула под него букет роз, с помощью которого он должен был её обольстить, а сама прыгала сверху. При этом она ещё прижимала пышные груди к лицу Филипа и чуть не задушила его. Он дважды терял сознание, но в конце концов испытал подлинный экстаз.

Измочалив партнёра, Сюзанна унеслась принимать душ. Филип поплёлся в ванную лишь после того, как она возвратилась и толкнула его в бок. Посмотрев на себя в зеркало, он довольно усмехнулся. Не слишком высокого роста, он был худощав и сутул. В детстве он считался хилым и болезненным, спортом не интересовался и, достигнув тридцатилетнего возраста, имел слабые мышцы и быстро уставал. У него была маленькая голова, бледное лицо обрамляли длинные русые волосы. Большие голубые глаза Филип постоянно прищуривал, поскольку имел слабое зрение. Несмотря ни на что, он считал себя настоящим мужчиной, к тому же очень сексуальным.

Когда он вернулся, Сюзанна сидела посреди кровати, скрестив стройные ноги. На ней был оранжевый льняной комбинезон причудливого покроя. Измятую и испачканную жёлтую простыню она сбросила на пол и застелила кровать покрывалом из ярко-синего китайского шелка. Перед Сюзанной стоял старинный серебряный поднос, на котором дворецкий разносил почту. Среди корреспонденции возвышались запотевшие бокалы с белым вином.

— Дорогая, где ты взяла этот поднос? Неужели стащила у Джона? — со смехом осведомился Филип, пригубив вино.

— Старика сморил сон, — проворковала Сюзанна, потягиваясь и выгибая спину. — Посмотри, какие красивенькие марочки на этих конвертиках. Можно, я возьму их себе? Ты не забыл, что я завзятая филателистка?

— Тебя интересуют марки? Вот так новость! Я подарю тебе на Рождество кляссер. Даже два!

— Спасибо, дорогой! Я только недавно почувствовала тягу к собирательству, так что хватит и одного.

И, невинно улыбаясь, Сюзанна принялась ловко вскрывать конверты.

— Эй-эй! Дорогая! Что ты делаешь? Марки будут твоими, но лишь после того, как адресаты прочтут письма. Неприлично вскрывать чужую почту!

— Марки ценятся намного выше, если они наклеены на конверт, — тоном знатока сообщила Сюзанна. — Особенно кверху ногами. Но, если ты так боишься, я заклею конверты, и никто ничего не заметит. Дворецкий вечно пьян, а твоему отцу сейчас не до того, он и внимания не обратит.

— Ты недооцениваешь родителя, — пробурчал Филип. — Он видит и знает все. Такова его профессия.

— Знает все? Значит, ему известно, что ты лишил меня невинности задолго до свадьбы?

— О чем ты? Ах да! В роли девственницы ты оказалась большой искусницей! Помнится, мы даже повторили это два или три раза. Кстати, ты так и не объяснила мне, откуда каждый раз бралось столько крови? Не меньше кварты, я думаю! Доктор Стиплер считает это не вполне обычным при повторных дефлорациях.

— Что он понимает? Не беспокойся, дорогой, в первую брачную ночь тебя ждут ещё более сногсшибательные сюрпризы!

— Сюрпризы? Расскажи! — капризно потребовал Филип.

— Не теперь, любимый! Ой, я забыла, какое письмо из какого конверта! Придётся тебе посмотреть, чтобы не было путаницы.

Филип с ужасом увидел, что его подружка успела вытащить все письма и перемешала их. Он схватил конверты, всего их было четыре, и стал изучать адреса отправителей и почтовые штемпели.

— Так! — сказал он, развернув первое письмо. — Это счёт от аптекаря из Лондона. Почтенный доктор Блом прописывает замечательно дорогие лекарства! Эти доктора пустят нас по миру!

— А это, — сообщила Сюзанна, разглядывая листок голубоватой бумаги, — чек от какого-то Пауэлла, книготорговца. Выписан на имя Томаса Лайтвуда, твоего кузена. Тут и записка.

— Отдай её мне! — Филип выхватил из рук Сюзанны записку и покраснел от негодования. — Я подозревал, что Томас крадёт книги из нашей библиотеки. Но обнаглеть до такой степени, чтобы получать у нас в доме чеки за наше же имущество! Это переходит всякие границы! И это — юрист! А бесстыдный лавочник прислал ещё целый перечень книг, которые просит доставить побыстрее! У нас в доме свила гнездо банда отпетых жуликов!

— Успокойся, дорогой! Скажи лучше, ты уже ознакомился с завещанием? Кому достанутся книги?

— Наверное, Томасу! Отец знает моё отвращение к этой макулатуре. Но это не даёт кузену права распродавать библиотеку прямо сейчас. Ведь я и сам мог бы продать книги и деньги не ушли бы на сторону. Я этого так не оставлю! Определённо не оставлю!

— Ну-ну! Не стоит волноваться! Томас просто немного поспешил распорядиться своим будущим имуществом. Похоже, он стеснён в средствах. С чего бы? Мать как будто исправно снабжает его деньгами.

— Не знаю! — огрызнулся Филип. — Может быть, он завёл любовницу или играет по ночам в бридж?

— Вчера я видела его возле бара «Сумасшедший кенгуру», — припомнила Сюзанна. — Кажется, он что-то покупал у задних дверей.

— Боже! — простонал Филип. — Что там можно покупать, кроме кокаина? Я обязательно поговорю с отцом.

Нельзя поощрять наркомана, давая ему в руки средства для приобретения отравы! Прости, дорогая, а ты-то что делала возле этой жуткой забегаловки? Мрачный тупик, где расположен этот притон, — опасное место для порядочной девушки! Туда боятся ходить даже проститутки.

— Я просто шла мимо, — охотно объяснила Сюзанна. — Пусть бы книги достались тебе, ты сможешь продать их гораздо дороже. Томас наверняка всё спускает по дешёвке. Он кажется мне таким бестолковым!

Сюзанна вручила Филипу очередное письмо, с неудовольствием отметив:

— Это тебе, но непонятно, о чем речь. Слова все какие-то странные, хотя вроде бы написаны английскими буквами.

Филип схватил письмо, прочёл дважды, как бы тоже не понимая, о чем там сообщалось. Затем он упал на спину, закрыл глаза и застонал так страшно, что Сюзанна шарахнулась в сторону.

— Что там? — спросила она шёпотом. — Что в письме?

Филип вскочил с кровати и забегал по комнате, осыпая проклятиями какую-то Ливию. Сюзанне пришлось изрядно постараться, чтобы усмирить разъярённого дружка. Филип путанно объяснил ей, что передал в доверительное управление биржевой маклерше из Нью-Йорка значительные суммы для выгодного инвестирования. Та приобрела большой пакет акций перспективной компании, вышедшей на мировой рынок с новейшими технологическими разработками, но эти акции рухнули и теперь не стоят бумаги, на которой отпечатаны.

— Она сто раз могла мне позвонить и предупредить о катастрофе! Можно было вовремя избавиться от прогоревших бумаг и понести не слишком большие убытки! Теперь я разорён! Все маклеры — жулики или ослы. Впрочем, нет! Настоящий осел — это я!

Филип стукнул себя кулаком по лбу так, что в глазах у него потемнело.

— А эта компания обанкротилась?

— Кажется, не окончательно. Да что толку? Конъюнктура рынка такова, что, возможно, акции достигнут прежней стоимости через годы! Подружка Ливии Сара — та ещё штучка! — приписала в конце, что какой-то занюханный профессор из Массачусетского технологического института публично выступил с клеветническими нападками на разработчика антиэнтропийного генератора. Негодяй-недоучка дискредитировал его научные достижения в глазах главных акционеров, после чего акции PPM Technology обесценились. А деньги мне понадобятся очень скоро!

— Ты имеешь в виду расходы на свадьбу? — промурлыкала Сюзанна, прижимаясь к Филипу. — Часть расходов, я надеюсь, моя семья возместит.

— Конечно, нет! Я имею в виду совсем другое! Дело в том, что это деньги отца. Я распорядился ими по доверенности. Но я твёрдо рассчитывал вернуть их до того, как отец скончается, и надеялся ещё и приумножить наши капиталы. Отец умрёт не сегодня-завтра, адвокаты начнут выяснять, где деньги, и у меня могут возникнуть проблемы!

— Но ведь папочка сам подписал доверенность! Какие к тебе могут быть претензии? Ты же не виноват в чужих неудачах на бирже, — рассудительно заметила Сюзанна.

— Гм… Это, разумеется, правда. Но могут заподозрить, что в день подписания документов отец находился под воздействием лекарств, которые затуманивают сознание. Скажут, что я воспользовался ситуацией и подпись получена незаконно.

— Но ведь эти деньги ты всё равно должен унаследовать. Разве не так?

— Конечно, должен! Но это были не просто деньги. На проценты с этого капитала уплачивались налоги на недвижимость и выделялись средства на содержание поместья. Как я теперь буду выкручиваться? Этак можно остаться и без крыши над головой!

И Филип вновь предался отчаянию. Сюзанна между тем, наморщив лоб, вникала в содержание последнего непрочитанного письма.

— Любимый! Перестань так убиваться! Почитай-ка лучше, что написано вот здесь. Похоже, у твоего родителя есть кое-что помимо растраченного тобою.

Филип взял письмо и прочёл: «Дорогой Роджер! Барон Пенфилд до сих пор у меня не был. Значит ли это, что Морган не справился с заданием? Если так, прошу вас лично обеспечить явку барона. Я должен обсудить с ним важные дела, касающиеся моих наследников, число которых возросло, поскольку оказалось, что у меня есть внучка. Я желаю, чтобы дополнительные средства, которые я, кажется, изыскал без ущерба для Филипа, были бы предоставлены в её распоряжение соответствующим образом в должное время. Ваш Хьюго».

Филип протёр глаза, перечитал письмо и с негодованием воскликнул:

— Ведь это письмо отца Гриффину! Почему оно не отправлено? Где дуралей Джон?

— Из-за чего ты так разволновался, милый? — вкрадчиво спросила Сюзанна. — Барон приехал, значит, всё в порядке. Не стоит бранить беднягу дворецкого. Что с него возьмёшь? Он бродит по дому, как лунатик. Да, может, он не так уж и виноват. Кто знает, как это письмо оказалось здесь?

— Тебе что-то известно об этом? — с подозрением спросил Филип.

— Разумеется, нет! Я обо всем узнаю последней. В отличие от других девушек я совсем не любопытна, никогда не задаю лишних вопросов и не лезу в чужие дела.

— В самом деле? Тогда ты достойна того, чтобы я полюбил тебя ещё сильнее!

— Ах, милый! Ты меня пугаешь! Ты и так настолько темпераментен и необуздан, что я часто опасаюсь за своё здоровье.

Филип покровительственно похлопал Сюзанну по щеке, и девушка затрепетала.

— Ты поразительно чувственна! — с одобрением заметил он.

— Как ты думаешь, что за дополнительные средства изыскал твой благословенный отец? — спросила Сюзанна, синие глаза которой разгорелись и, казалось, вот-вот вспыхнут, как сверхновые звезды. — И что это за внучка, которая намерена огрести твои денежки?

— Не имею понятия! Но я узнаю! Если у нас есть нечто ценное, я спасён! А внучка? Это порождение больного ума.

— Так разузнай же скорее обо всем, пока твой несчастный отец ещё дышит!

— Я немедленно пойду к нему и потребую объяснений! Вот только переоденусь.

— Будь поласковей со старичком, авось что-нибудь проведаешь. Ты редко навещаешь беднягу и поэтому совсем не в курсе дел. Пора тебе исправиться, скверный мальчишка!

Филип поднялся наверх, исполненный решимости раскрыть все тайны, но вместо этого узнал, что к нему перешли титул и поместье, — лорд Хьюго Сиденхэм скончался, не приходя в сознание.

3. По кривой дорожке

Томас Лайтвуд, пасынок сестры лорда Сиденхэма, получил юридическое образование. Этот молодой человек обладал красивой наружностью, обаянием и прекрасными манерами. Он мечтал о собственной юридической фирме, но для этого его семья была недостаточно богата.

Томас любил гостить у многочисленных родственников и знакомых, которые охотно его принимали, почитая за образец современного молодого джентльмена. Как-то, отдыхая в загородном имении миссис Гортензии Бишоп, давней подруги своей матери, он стал свидетелем скандала, который изменил его дальнейшую жизнь.

У хозяйки имения была семнадцатилетняя дочь Мэри, которая сидела на игле и водила компанию с весьма подозрительными типами. Её великовозрастный дружок Джимми был отъявленным проходимцем. Он баловался крэком сам и продавал его всем желающим, включая малолеток.

Скандал разразился из-за того, что Мэри стащила из домашней библиотеки старинную книгу и продала её. Деньги ушли на кокаин и на уплату старых долгов.

Томас с усмешкой прислушивался к гневным воплям миссис Бишоп, но улыбка исчезла с его лица, когда он услышал, что книга была оценена букинистами в пять тысяч фунтов.

Через минуту хлопнула дверь, и Мэри выбежала на улицу, проклиная своего дружка. Томас догадался, что украденный раритет был продан за бесценок.

Накануне Томас осматривал библиотеку и приметил, что от старинных книг ломились полки. Он затрясся от возбуждения, размышляя о том, что огромные ценности хранились не в банке, не в сейфе, а в обычных шкафах. В голове Томаса родился дерзкий план.

На другой день он как бы случайно встретил Мэри в парке, в укромных уголках которого собирались наркоманы. Он вежливо поздоровался с девушкой, которая пренебрежительно фыркнула в ответ. Лощёный юноша явно не пользовался её симпатией.

— Мэри! Милая Мэри! — окликнул Томас удалявшуюся от него девушку. — Не домой ли вы идёте?

— Не ваше собачье дело! — огрызнулась Мэри, настроенная весьма воинственно.

Она, однако, остановилась и, повернувшись к Томасу, спросила:

— Какого черта вам от меня нужно?

— Давайте присядем, — предложил Томас. — Я должен вам кое-что сообщить. Это касается вас и вашего друга.

— Я очень спешу, — буркнула Мэри, которой не терпелось принять дозу. — Выкладывайте своё сообщение. Ну же, я слушаю!

— Сегодня утром, — сказал Томас, принуждённо улыбаясь, — мы с вашей матушкой слушали по радио проповедь о пагубном влиянии алкоголя и наркотиков на молодёжь.

— Господи! — вскричала Мэри, теряя остатки терпения и хватаясь за голову. — У меня сейчас крыша поедет!

— Ну, мы с миссис Бишоп обсудили эту проповедь за чаем, и я имел неосторожность рассказать ей о новом методе лечения наркоманов.

— Все! — решительно заявила Мэри. — Я ухожу!

И она быстрым шагом устремилась в тень мрачной аллеи. Томас поспешил за ней, продолжая говорить.

— Хирурги разрушают часть головного мозга, ответственную за получение удовольствия от наркотиков, и наркоманы становятся нормальными людьми.

Мэри почти бежала. Томас не отставал.

— Я дал миссис Бишоп адрес клиники, где делают такие операции принудительно, по решению суда, и она тотчас туда позвонила. Я же не знал, что вы…

Мэри остановилась как вкопанная, Томас налетел на неё сзади, и они свалились в заросли акации. Они лежали на сырой земле, пахнущей гнилью, ошеломлённые внезапным падением. Около их голов ползали жёлтые личинки.

— О-о-о! — простонала Мэри, высвобождаясь из объятий Томаса. — Вы, случайно, не свернули себе шею?

— Вроде нет, — с сомнением сказал Томас, вставая на колени и старательно ощупывая себя.

— Жаль! — с чувством сказала девушка. — Ну не везёт, так не везёт!

Томас протянул Мэри руку.

— Позвольте, я помогу вам подняться!

— Спасибо! Вы и так очень помогли.

Мэри вскочила, осмотрела испачканную одежду и заскулила:

— У меня вот-вот начнётся ломка, а я тут в грязи валяюсь, как свинья!

Томас вытащил из внутреннего кармана куртки яшмовую бонбоньерку, открыл её и достал зелёный шарик.

— Примите это, — предложил он. — И почувствуете себя намного лучше.

— Что за дрянь? — спросила Мэри, попятившись.

— Отличная штука! — заверил Томас.

— Ну давайте скорее вашу пилюлю! Её надо глотать целиком или можно разжевать?

Сосите, как леденец.

Мэри проворно сунула пилюлю в рот и принялась энергично сосать. Не прошло и минуты, как на её лице отразилось радостное изумление.

— Здорово! — вскричала она. — Просто чудо! Чудо! Что это такое?

— Это… Это синтетический препарат, — неохотно ответил Томас. — Он действует как… Неважно! Он делает кожу эластичней.

— А как это чудо называется? — спросила Мэри, на лице которой заиграл румянец, и расцвела очаровательная улыбка.

— Право, не знаю, — отмахнулся Томас. — Я получил эту пилюлю как сувенир от одного оригинала, которому оказал незначительную юридическую услугу. Я вспомнил о пилюле только сейчас, когда увидел ваши мучения.

— Спасибо, милый Томас! Вы меня воскресили!

Благодарная Мэри поцеловала Томаса в щеку.

— Однако, — сказал молодой человек, — я хотел бы закончить рассказ о том, что происходило у вас дома утром, после того как вы ушли.

— А я и не уходила, — Мэри опустила глаза. — Я не ночевала дома, была у Джимми. Теперь мне хорошо, и мы можем поговорить. Здесь рядом есть пивнушка. Угостите меня пивом и гамбургерами? Умираю с голоду!

Мэри ухватила Томаса за рукав и потащила к маленькому круглому сооружению, которое Томас принял за карусель. Внутри было довольно неуютно. За стойкой мрачный здоровяк жевал устрашающего вида сэндвич и шумно прихлёбывал мутное пиво из треснутой кружки. В промежутках он затягивался сигаретой и пускал дым красивыми кольцами. В заведении было четыре столика и ни одного посетителя.

— Здравствуй, Марвин! — вкрадчиво сказала Мэри. — Нацеди нам по кружечке и дай три гамбургера.

Мрачный тип швырнул недоеденный сэндвич на тарелку, вытер руки бумажным полотенцем и проворчал:

— Гамбургеров нет. Пиво кончилось. И сколько тебе лет, конфетка?

— При чем тут это? — спросила обескураженная Мэри. — Мне кушать очень хочется!

— Бери мой сэндвич, — великодушно разрешил здоровяк. — Я им объелся. Такая мерзость! Или вот, завалялась коробка овсяных хлопьев. У них срок годности вышел. Ещё есть клубничный йогурт и сухарики с анисом.

— Дай нам йогурт и сухарики, — попросила Мэри, усаживаясь за столик.

Здоровяк принёс блюдечко с двумя сухариками и два стаканчика йогурта.

— А это кто с тобой? — спросил он, вернувшись за стойку.

— Не твоё дело! — равнодушно сказала Мэри, пытаясь разгрызть сухарик.

— Джимми это точно не понравится, — не унимался Марвин. — Да и мне этот хлыщ не по нутру. Он, что, голубой? Я таких не обслуживаю. Эй ты! Слышишь?

— Заткнись! — взвизгнула Мэри. — Мы хотим поговорить, а ты нам мешаешь!

— Сюда ходят пить пиво, а не чесать языками. Пришли, заказали какую-то гадость, и будут теперь разговаривать, место занимать! А когда ты отдашь должок? За тобой три фунта. И проценты.

— Позвольте, я заплачу, и пойдём отсюда, — подал голос Томас и достал кошелёк.

— Куда это ты собрался? — вознегодовал здоровяк. — Тебе ведь ясно дали понять, что хотят с тобой поговорить. Сиди и слушай, а то и схлопотать можно!

— Да ведь это я собирался кое-что сказать Мэри, — растерянно пробормотал Томас. — Но без посторонних.

— Вот как? Это меняет дело! — одобрил Марвин. — Говори!

Томас вопросительно посмотрел на девушку, увлечённо грызущую сухарик. У неё текла слюна изо рта, но она ничего не замечала.

— Валяйте! — разрешила она после того, как Томас тронул её за руку.

— Но он слушает! — прошептал Томас.

— Ничего я не слушаю! — возмутился здоровяк. — Ты говори, говори, не тяни кота за хвост!

— Раз так, — сдался Томас, — то я доскажу то, что начал.

— Эге! — обиделся Марвин. — Что значит — доскажу? Давай-ка по порядку и с самого начала. А то непонятно, о чем речь.

Томас решил не обращать на здоровяка внимания и, наклонившись к Мэри, вполголоса сказал:

— Ваша матушка сегодня договорилась с судьёй о помещении вас в специальную лечебницу для наркоманов, там вас прооперируют.

— Мамуля хочет, чтобы ковырялись у меня в мозгах? — не поверила Мэри.

— Она сказала, что скоро у вас мозгов вовсе не останется. Она ещё прочитала в Библии, что лучше отсечь руку, чем гореть в геенне целиком. Считайте, что вопрос о вашем принудительном лечении решён. Когда придёте домой, вас будут ждать.

— Верно! — поддакнул Марвин. — В Библии так и сказано.

— Кроме того, — продолжил Томас, — завтра будет выписан ордер на арест вашего друга. Ему грозит пожизненное заключение за торговлю наркотиками.

— Он торгует! — подтвердил Марвин. — Берет недорого, но товар… Б-р-р!

— Что же делать? — испуганно спросила Мэри. — Я ни за что не вернусь к мамуле!

— Вас найдут, — сказал Томас печально. — Завтра же!

— Схватят и изнасилуют! — предсказал Марвин и облизнулся.

— Я уеду за границу, — воодушевилась напуганная Мэри. — Джимми меня увезёт!

— Но как? — удивился Томас. — Нужны документы и деньги!

— А мы давно всё оформили. Хотели ехать с болельщиками во Францию. Да билеты пока не оплатили. Марвин! Когда фанаты едут?

— Завтра ночью, — отозвался здоровяк, сверившись с календарём. — Как раз успеете. Деньги-то у вас есть?

— На билеты хватит, — сказала Мэри, помедлив.

— А вернуть долг? — оживился Марвин.

— Хватит, — заверила Мэри.

— Но мне кажется, — заметил Томас Марвину, — что у вас прошлогодний календарь!

— В прошлом году дела шли лучше некуда, — объяснил Марвин. — Зачем же менять коней на переправе?

Мэри разгрызла-таки сухарик и забавлялась тем, что разными способами прикладывала одну половинку к другой.

— Однако, — сказала она, — я не могу так просто уехать. Мне надо взять из дома вещи и ещё кое-что.

Она поразмыслила и обратилась к Томасу.

— Вы должны мне помочь. Это же из-за вас у меня неприятности. Разве не так?

— Я сразу понял, что этот гад способен на любую подлость, — заявил Марвин. — Врезать бы ему!

— Конечно, я вам помогу, милая Мэри! — поспешно отозвался Томас. — Что я должен делать?

— Ночью, когда все уснут, вы откроете балконную дверь в своей комнате. Я влезу на дерево и переберусь к вам. Вы пропустите меня в коридор, а с вещами я выйду через заднюю дверь.

— А почему через неё нельзя и войти? — заинтересовался Томас.

— Потому! — рявкнул Марвин.

— Я просто об этом не подумала! Ключи от задней двери только у прислуги, но вы что-нибудь придумаете.

В одиннадцать часов вечера в доме миссис Бишоп всё затихло. Светились только окна в комнате Томаса да у экономки, имевшей обыкновение до полуночи играть в фанты с садовником, к которому она становилась весьма неравнодушна с наступлением темноты, хотя днём демонстративно презирала.

Томас сошёл вниз и отпер заднюю дверь ключом, который позаботился сделать заранее. Он приоткрыл дверь, и в дом ворвался ветер с брызгами дождя. Было темно, лишь в дальнем конце буковой аллеи, возле ворот, светился фонарь, подвешенный к столбу. Фонарь мигал, раскачиваясь на ветру, и в аллее метались причудливые тени.

Мэри появилась из темноты внезапно, испугав Томаса. Сердце у него забилось сильно и часто. Девушка была в куртке с капюшоном, из-под которого торчали рыжие кудри. Томас посторонился, пропуская её. Она немедля отправилась в свою комнату, попросив сообщника предупредить её, если кто-нибудь появится в коридоре. Томас послушно занял пост напротив лестницы, за искусственной пальмой. Миссис Бишоп никогда не покидала спальню после того, как ложилась в постель, и стоило опасаться лишь появления прислуги.

Мэри пробыла у себя недолго и выскользнула в коридор с большим черным чемоданом и спортивной сумкой. Она попросила Томаса отнести чемодан к задней двери, а сама поднялась по лестнице на второй этаж. Томас быстро доставил чемодан в указанное место и поспешил вслед за девушкой.

Как он и предполагал, Мэри была в библиотеке. Она без разбору хватала книги и засовывала их в сумку. Набив сумку, Мэри не смогла оторвать её от пола.

— Как же вы её унесёте? — удивился Томас. — Она весит добрых сто фунтов!

— За воротами ждёт машина. Вы поможете мне?

— Само собой! Давайте вначале утащим сумку, а после вы вернётесь за чемоданом.

Они поволокли сумку к воротам, за которыми стоял «Форд» с погашенными огнями. Мэри открыла багажник, и они перевалили в него тяжёлую ношу. Из кустов выскочил парень в кожаной куртке. Он курил, и огонёк сигареты освещал его физиономию, которая показалась Томасу отвратительной.

— Джимми, миленький! — защебетала Мэри. — Сейчас я сбегаю за чемоданом, и можно будет ехать.

— Какая дура! — прогнусавил парень. — Ты что, не могла принести его сразу?

— Сумка тяжеленная, — оправдывалась Мэри. — Мы еле её дотащили. Да я мигом, только не сердись, пожалуйста!

— А это ещё кто? — спросил Джимми, сплёвывая Томасу на ботинки.

— Это? Никто! Просто-напросто гость мамули, — ответила Мэри. — Он предупредил, что за нами охотятся.

— Чушь! — с презрением возразил Джимми. — Охотятся только за тобой.

— Ты же не бросишь меня во Франции? — испугалась Мэри.

— Посмотрим, — уклончиво ответил парень, пиная колесо.

— Я бы на вашем месте поехал в Малайзию, — подал голос Томас.

— А что там хорошего? — недоверчиво спросил Джимми.

— Пограничники проверяют туристов и багаж только для вида. Законы в стране либеральные. Кури, колись, нюхай, продавай дурь — всем до лампочки! Кроме того, жизнь там дешёвая, даже в столице. К англичанам относятся как к высшим существам. Одним словом, рай земной!

— Хватит трепаться! — прорычал Джимми. — Через пять минут я уезжаю.

Мэри стрелой полетела к дому, рискуя переломать ноги в темноте. Томас еле поспевал за ней. Он вынес ей чемодан и пожелал удачи. Мэри чмокнула его в нос и побежала к машине. Томас вернулся в дом. Дверь он не запер и вставил ключ в замок с наружной стороны. Он проскользнул в свою комнату, сбросил плащ, шляпу и ботинки, надел халат и сунул ноги в шлёпанцы. Затем спустился вниз и постучался к экономке.

— Что случилось? — спросила та, открыв дверь и увидев перед собой встревоженного гостя.

— Мне послышалось, что кто-то ходит по дому, — сказал Томас. — Возможно, в доме грабители. Надо разбудить миссис Бишоп и вызвать полицию!

— Разбудить хозяйку? Что это вы надумали?

За её спиной возникла долговязая фигура садовника.

— Не стоит поднимать шум. Сначала я всё проверю, — заявил он.

Садовник вооружился фонарём, который вполне можно было использовать как палицу. Все трое осторожно двинулись по коридору в направлении вестибюля. Садовник по пути осматривал окна. Они добрались до короткого коридорчика, ведущего к чёрному ходу, и тут экономка вскрикнула:

— Сквозняк! Глядите-ка, а дверь-то открыта!

Они подбежали к приоткрытой двери. Садовник выскочил на улицу, и ослепительный луч заметался во все стороны.

— Смотрите, смотрите! — завопила экономка. — Кто-то бежит к воротам! Боже! Да это наша Мэри! С чемоданом! Что это значит? Бедняжка снова удрала! Мэри, между тем, миновала ворота. Вспыхнули фары, и машина, набирая скорость, понеслась к шоссе.

— Поднимайте миссис Бишоп! — настаивал Томас. — Она не простит нам, если мы не известим её о побеге.

— Она не простит нам, если мы её потревожим, — возразил садовник. — Глядите-ка, девчонка открыла дверь поддельным ключом, да забыла его вынуть.

— Она услышала, как я спускался по лестнице, — предположил Томас. — Испугалась, что её застанут, и убежала.

— Иначе и быть не могло! — согласилась экономка, опуская ключ в карман.

— Может, все-таки стоит вызвать полицию?

— Да ведь Мэри убегает не в первый раз! — отрезала экономка, захлопнув дверь. — Но всегда возвращается самое позднее через неделю. К чему пороть горячку?

— Чемодан у Мэри был тяжеленный, — припомнил Томас. — Она его едва тащила.

— Верно! — согласилась экономка. — Я это заметила.

— Чемодан как чемодан! — проворчал садовник. — Набит тряпками.

— Комната Мэри внизу, — сказал Томас задумчиво. — А я услышал шаги на втором этаже. Интересно, зачем она поднималась наверх, рискуя быть застигнутой врасплох?

— Я знаю, зачем! — вскричала экономка, бросаясь к лестнице. — Скорее за мной!

Все трое взбежали наверх и ворвались в библиотеку. Экономка включила освещение и охнула.

— Боже милосердный! — крикнула она, указывая на одну из книжных полок.

На полке сиротливо стояли два томика в кожаных переплётах. Несколько книг валялись на полу. Томас поднял их и бережно поставил на место.

— Вот это уже действительно неприятно, — пробормотал садовник, почёсывая подбородок. — Но тут ничего не поделаешь. Утром хозяйка примет меры.

— Что ж, — сказал Томас, — поскольку вы считаете, что не время поднимать тревогу, я пойду спать.

— Спокойной ночи, сэр! — хором пожелали слуги.

4. Клякса

Наутро, узнав о ночном происшествии, миссис Бишоп пришла в неистовство. Томас выразил ей своё сожаление и заявил, что его пребывание в доме, где возникли столь деликатные проблемы, представляется ему не вполне удобным.

— Ах! — вздохнула миссис Бишоп. — Жаль вас отпускать, но, по правде говоря, мне не до гостей. Я должна вернуть и примерно наказать гадкую девчонку. Если бы только мой незабвенный супруг был жив! Угораздило же его в тот кошмарный день напроситься в машину вашего отчима, упокой Господи их души!

Томас поцеловал руку хозяйке и ещё раз выразил ей сочувствие. Его вещи были собраны и уложены в автомобиль. Томас дружески простился со слугами и неспешно поехал в Лондон в наилучшем расположении духа. В тайнике под задним сиденьем покоились не менее двадцати томов из библиотеки миссис Бишоп. Эти книги Томас наметил заранее и забрал их ночью, накануне отъезда, после того как слуги отправились спать. Он довольно посмеивался, резонно полагая, что все пропавшие раритеты будут числиться за Мэри.

— Ах! Если бы они поехали в Малайзию! — мечтал Томас.

Он прекрасно знал, что по делам о наркотиках суды Малайзии выносят беспощадные приговоры.

Во второй половине следующего дня Томас появился в магазине букиниста Пауэлла. В небольшом помещении он увидел два маленьких книжных шкафа с дверцами из рифлёного стекла, так что содержимое шкафов было недоступно для обозрения. Томас подёргал одну дверцу, но она не поддалась. Пауэлл восседал за огромной дубовой конторкой, лицом к дверям. Перед ним стояли телефонный аппарат и стакан красного вина. Хозяин магазина был широк в плечах. Его квадратная физиономия казалась добродушной. В темных глазах притаилась хитроватая усмешка. Седые волосы были аккуратно зачёсаны назад и перехвачены резинкой. На вид букинисту можно было дать лет шестьдесят. Он приветливо улыбнулся посетителю, отпил из стакана и задумчиво произнёс:

— А погода-то нынче никуда не годится! То дождь, то солнце! Не знаешь утром, какой зонтик выбрать. Вы не помните, когда будет год лошади? Нет? Вы не служили в кавалерии! — неожиданно заключил Пауэлл и замолчал, пристально глядя на Томаса, который не знал, что и сказать.

— М-м-м… — промычал озадаченный Томас. — В армии я не служил и лошадей не держу. Это так. Но я пришёл по другому делу. Буду признателен, если вы оцените пару забавных книжек. Возможно даже, что они вас заинтересуют.

— Ну ещё бы, сэр! — вскричал Пауэлл. — Не сомневайтесь! Показывайте скорее ваши забавные книжки!

Для начала Томас выложил две книги.

— Ага! — произнёс Пауэлл, водружая на нос очки с квадратными линзами. — Посмотрим, посмотрим, что такое вы нам принесли… Ламетри. «Человек-машина». Издание двадцатилетней давности. Переплёт и бумага отличного качества. Недурные иллюстрации. Сорок пять фунтов!

Томас сглотнул слюну и спрятал задрожавшие руки за спину.

Пауэлл осмотрел другую книгу, вытащил из кармана листок бумаги, минуты две изучал его и наконец произнёс задушевным голосом:

— Это весьма редкое издание Байрона. Могу с уверенностью сказать, что его цена составляет от тысячи пятисот до тысячи шестисот фунтов.

— Вы дадите мне за него тысячу шестьсот фунтов? — обрадовался Томас.

— Но нет ли на страницах этого раритета чернильных пятен? Вот в чем вопрос! — внушительно заметил Пауэлл.

— Чернильных пятен? Что вы имеете в виду?

— Кляксы, сэр, если угодно, — ответил букинист с достоинством.

— А если они есть, то цена упадёт? — дрогнувшим голосом осведомился Томас.

— Если клякса размером с ноготь мизинца, имеет форму треугольника и находится в верхнем правом углу восемьдесят шестой страницы, то… Кто знает?

— Вы, должно быть, шутите? — вскричал Томас, покрываясь потом.

— Смотрите-ка, сэр! — ответил Пауэлл, раскрывая книгу на нужной странице. — А клякса-то здесь! Вот она! Вот!

Томас, как громом поражённый, уставился на чернильное пятно треугольной формы. Оно располагалось именно там, где предсказал букинист.

— Я и подумать не мог… — пролепетал Томас. — Чертовски странно, вы не находите?

Букинист хранил молчание. Очки он снял, и глаза у него светились, как у голодного василиска.

— Сколько стоит эта книга с кляксой? — спросил Томас, теряя остатки самообладания.

— Тысячу шестьсот фунтов, — невозмутимо ответил Пауэлл. — Но вы получите сто шестьдесят.

— Как? — Томас от неожиданности прикусил язык. — Почему?

— Эту книгу стащили из библиотеки миссис Бишоп, — пояснил Пауэлл. — Вместе с другими. Вот описание украденного. Полиция прислала. Завтра утром вы принесёте мне остальные пропавшие книги. Иначе вам конец!

— Но у меня их нет! — пропищал перепуганный Томас. — Их украла Мэри, дочь миссис Бишоп!

— Какая разница? — удивился Пауэлл. — Вы — соучастник. Кстати, — предостерёг букинист, видя, что Томас пятится к двери. — Заметили полицейскую машину напротив? А это?

Пауэлл указал пальцем на видеокамеру под потолком.

— Без глупостей, сэр! Если будете меня слушаться, получите кое-какие деньги. Всё лучше, чем гнить на каторге. Поверьте на слово!

— Но я не знаю, где Мэри и эти чёртовы книги! — в отчаянии завопил Томас. — Она собиралась уехать во Францию со своим дружком!

— Чепуха! Не потащила же девчонка за границу гору редких изданий? Они здесь, в Лондоне! Две книги вы принесли, принесёте и остальные! Я знаю, кто вы, мистер Лайтвуд! Или завтра книги будут у меня, или вы окажетесь в тюрьме. И не пытайтесь скрыться, у меня длинные руки.

— Поверьте же мне! Послушайте, как было дело!

И Томас без утайки рассказал Пауэллу всю историю с книгами миссис Бишоп.

— Отлично! — воскликнул букинист, недолго поразмыслив. — Принесите то, что украли лично. Я честно заплачу за труды. Позвольте узнать, а для чего вы это проделали? На бедняка вы не слишком похожи.

Томас объяснил, что мечтает о собственном деле.

— Верю! — сказал Пауэлл. — Что ж, ваши цели достойны уважения. Вы ведь племянник лорда Сиденхэма, не так ли?

— Откуда вы знаете? — удивился Томас.

— Милый! Мы внимательно следим за обладателями раритетов и их окружением. Как только вы задержались у миссис Бишоп, я навёл о вас справки.

Букинист ухмыльнулся и поднялся из-за стола.

— Будете работать на меня — и ваши мечты осуществятся очень скоро. Я слов и денег на ветер не бросаю. Если у нас с вами всё пойдёт, как надо, вы разбогатеете до конца года.

— Как же это? — недоверчиво спросил Томас.

— У Сиденхэма уникальная библиотека. Да вот беда: здоровье у бедняги за последнее время сильно пошатнулось. Полагаю, он не протянет и месяца. Вы поедете к нему и вотрётесь в доверие. Чем черт не шутит? А вдруг он завещает вам хотя бы часть собрания? В любом случае сразу же отыщите каталог библиотечных фондов и пришлите мне копию. Я укажу, на что обратить внимание в первую очередь. Сэ-эр! — радостно проблеял Пауэлл и погладил живот.

Утро следующего дня Томас Лайтвуд встретил на пути в имение лорда Сиденхэма. На душе у него скребли кошки. Ему было жаль себя, жаль бестолковую Мэри и даже мерзкого Джимми. Впрочем, остатки совести быстро покинули Томаса, и он сосредоточился на предстоящем деле, которое казалось простым и прибыльным. Вот так, за три недели до кончины дяди, Томас Лайтвуд появился в его замке.

Обстановка в доме Сиденхэмов была самая подходящая. Старый лорд не вставал с постели. Филип был занят собой и Сюзанной. Дворецкий казался слабоумным. До Томаса никому не было дела. Лишь дряхлый библиотекарь сразу невзлюбил охочего до книг гостя и не спускал с него глаз. Впрочем, после того, как под библиотекарем подломилась старая стремянка, руки у Томаса оказались развязаны. Он выносил книги, указанные Пауэллом, и сдавал их ненасытному букинисту в задней комнате мрачного притона «Сумасшедший кенгуру». Затем они обнаглели до такой степени, что Томас стал отправлять книги по почте, а Пауэлл присылал ему чеки и инструкции.

В день смерти лорда Сиденхэма Филип устроил жуткий скандал, при слугах назвал Томаса вором и выставил за дверь. Незадачливый гость был до смерти напуган угрозами уголовного преследования, но перед уходом явился в кабинет, где покоилось тело хозяина замка, чтобы отдать последний долг почившему. Там прямо из-под носа многочисленных скорбящих он увёл портфель с документами и с видом оскорблённой добродетели покинул осиротевшие стены. Портфель он спрятал у себя дома, чтобы продать украденные документы кому-нибудь не столь прижимистому, как Пауэлл.

Радуясь своей удаче, он и помыслить не мог, что для него было бы куда полезнее украсть револьвер и застрелиться.

5. Ангел с железными крыльями

Лора Грант — сестра всесильного короля газет и телевидения — была чрезвычайно привлекательна и благовоспитанна. В двадцать пять лет она ни разу не была замужем. В её активе числилось лишь несколько коротких романов. По какой-то мистической причине мужчины никогда не пытались строить с ней долгосрочные отношения. Лора советовалась с подругами, с психологами и даже с братом, который разрешил ей дать брачное объявление в любой из подконтрольных ему газет или даже во всех сразу, причём с огромной скидкой.

Лора поняла, что придётся взять инициативу на себя. Она перебрала в уме перспективных кандидатов и остановила выбор на Луиджи Кастеллани. Этот холостой журналист — кумир папарацци — был близорук, не имел постоянной любовницы, не принимал наркотиков и ладил с собаками. И у него были крепкие ягодицы. Правда, по меркам семьи Грантов, он был почти нищий, зато Лора была очень богата, так что, в общем, получалось неплохо. Ещё он курил дрянные сигареты, неудачно подбирал галстуки, путал столовые приборы, перечил руководству, сквернословил, имел слишком много родни в Неаполе и Палермо и — увы! — никто не знал, насколько уверенно Луиджи выполняет Syncopadet Coup de Pique. От большинства этих недостатков при правильном руководстве можно было легко избавиться.

Лора поразмыслила, поговорила с лучшими подругами, с психоаналитиком — и пришла к брату. Тот целую минуту обдумывал услышанное, затем кивнул головой и продолжил работу. На другой день Луиджи Кастеллани повысили в должности, и Лора поняла, что брат не возражает.

В гигантской империи Ирвина Гранта Лора ведала рекламными акциями и мероприятиями по улучшению имиджа корпорации. В ближайшее время должны были состояться традиционные велосипедные Бриллиантовые гонки.

Главными спонсорами являлись израильские, индийские и голландские промышленники, занимающиеся огранкой алмазов.

Соответствовали названию и призы. Но участников привлекали не столько бриллианты, сколько возможность сфотографироваться в обнимку с самим Ирвином Грантом и другими тузами и поместить фото с их автографами на стену своего кабинета как лучшее доказательство принадлежности к сильным мира сего.

Лора изучила список участников и с удовлетворением отметила, что все они были миллионерами. Роскошный лайнер должен был доставить эту компанию на остров, арендованный Ирвином. Там была проложена опасная трасса, чтобы придать мероприятию остроту и вызвать у публики повышенный интерес. Рекламные агентства должны были драться за эфирное время и газетные площади, но пока что их интерес к гонкам был удручающе слабым.

Лора пригласила Луиджи к себе в кабинет, любезно позволила закурить и села рядом, хотя не переносила табачного дыма. На ней был шикарный костюм цвета прогорклого сливочного масла, минимум драгоценностей и макияжа, туфли, настолько великолепные, что когда она на них смотрела, у неё захватывало дух. Головоломная причёска гармонично дополняла ансамбль. Аромат духов, тончайший и дразнящий воображение, был уникален, поскольку духов этих было приготовлено в одной из парижских лабораторий всего две унции и каждая стоила дороже центнера чёрной икры. Нижнее белье невооружённым глазом разглядеть было почти невозможно. На костюм, обувь и волосы своего избранника Лора старалась не смотреть.

— Чем вы занимаетесь, мистер Кастеллани? — спросила она, осторожно дотрагиваясь до золотистых локонов и пытаясь не вдыхать табачный перегар.

— Курю! — ответил журналист, выдыхая очередной клуб удушливого дыма.

— М-м-м… Луиджи… можно вас так называть? — спросила Лора с замиранием сердца. У неё возникло ощущение, что она перешла все допустимые границы.

— А как же ещё? — удивился собеседник. — Ведь это моё имя. Так меня зовут.

— Поздравляю вас с заслуженным повышением! — продолжила тонкую игру Лора.

— Вот так новость! И куда же меня повысили?

— Теперь вы будете одним из руководителей моего отдела, — сообщила Лора, ослепительно улыбаясь.

У неё были чудесные зубы, крупные и почти все свои.

— Черт побери! Мисс Грант! Вы, верно, шутите или с кем-то меня перепутали! Я сейчас заканчиваю важное расследование. Назревает крупная сенсация. Какой дурак мог придумать такое повышение? Прошу вас, поговорите с мистером Грантом, пусть уладит это недоразумение!

— О! — Лора прижала ладони к пылающим щекам. — Это я попросила брата…

— Вы?! Но ради всего святого — зачем?

Поражённый Кастеллани взмахнул руками, и пепел от сигареты упал Лоре на юбку, отчего на ней образовалась дыра с черными краями. Отвратительно запахло палёной шерстью. От пережитого потрясения с Лорой случился обморок.

Она пришла в себя от холода и сырости. Открыв глаза, Лора увидела, что Луиджи льёт на неё воду из графина, из открытого окна несёт сквозняком, мокрая блузка на её груди расстёгнута, а юбка задралась до пояса.

— Ах! — пролепетала Лора и вновь лишилась чувств.

Озадаченный Луиджи нажал кнопку сигнализации и стал оказывать помощь с удвоенной энергией, сосредоточившись на искусственном дыхании.

В кабинет влетела уборщица и, увидев растерзанную безжизненную Лору и приникшего к её губам мужчину, заверещала так, что Лора вновь очнулась.

Привлечённый шумом, в кабинете появился Ирвин Грант. Из-за его плеча выглядывала бледная Ивонна Легран — личный секретарь и доверенное лицо всемогущего. Уборщица замолкла и втиснулась в угол за дверями.

— Ну и ну! — вскричал Грант, разводя руками. — Моя дорогая Лора!

Кастеллани почувствовал, что сейчас сам лишится сознания.

Ирвин Грант выволок из угла обезумевшую уборщицу, встряхнул её так, что у бедняжки лязгнули челюсти, и приказал выйти вон и забыть все, что она видела.

— Мистер Грант! — воскликнул ошеломлённый Луиджи.

— Не стоит благодарности! — отмахнулся Ирвин. — Лора попросила, чтобы вас перевели к ней. Надо быстро перестраивать работу отдела, а вокруг сестры одни бездари. Я верю в вас, мой мальчик! Сделайте так, чтобы Бриллиантовые гонки оправдали надежды рекламодателей, покажите, на что вы способны! А, как я вижу, — Грант бросил лукавый взгляд на дрожащую Лору, — способны вы на многое! Однако девчонка совсем продрогла! Боже, да она вся мокрая! Какого дьявола? Закройте проклятое окно!

Ирвин сорвал портьеру и укутал ею трясущуюся сестру.

— Не ожидал от тебя такой прыти, сестрица! — прошептал он ей на ухо. — Он что, уже овладел тобой? Прямо в офисе? Ничего не скажешь, горячая кровь!

— Да… Нет! Не знаю… — лепетала Лора, не в силах соображать.

— О! Ты не знаешь? Как ты можешь этого не знать? Бесстыдница! Посмотри на себя — у тебя юбка выше талии и грудь наружу! А где белье? И ты — не знаешь! Видно, он совершенно вскружил тебе голову!

Ирвин Грант оставил сестру и с отеческими интонациями в голосе обратился к остолбеневшему Кастеллани.

— Мистер… э-э-э… Проклятье! Видите, как её потряс ваш натиск? Сегодня она не сможет работать. А вы держитесь молодцом — сразу видно настоящего мужчину! Отвезите её домой, пусть придёт в себя. Дайте ей бренди после горячей ванны и уложите в постель. Не хватало только простуды — впереди дел невпроворот! Нет, нет! Она не сможет идти, придётся нести её на руках!

Ирвин Грант вызвал личный лифт Лоры, помог Луиджи доставить её в подземный гараж и проверил, удобно ли она устроена на заднем сиденье.

— Поезжайте побыстрее! — напутствовал он Кастеллани. — Адрес она скажет по дороге.

— Как легко, имея власть и деньги, управлять простыми людьми! — задумался Грант. — Ничтожная надбавка к жалованью, микроскопическое повышение социального статуса — и вот наши желания угадываются и исполняются с усердием… пожалуй, даже чрезмерным. Хо-хо! Этот журналист, как там его… Жеребец! Быстро сообразил, что от него требуется. Ну вот, и ещё одно дело сделано!

Ирвин Грант довольно потёр руки и немедленно забыл о происшествии — его мысли обратились к последнему скандалу в Европарламенте.

А ничего не подозревающий Кастеллани всю дорогу до дома Лоры пытался понять: снится ему страшный сон или он галлюцинирует наяву?

Особняк Лоры в тихом престижном районе был на удивление маленьким и прятался в глубине уютного сада. К дому, петляя вокруг лип и акаций, вела узкая гравийная дорожка. У подъезда были разбиты клумбы с крокусами, стены опутывал плющ.

Луиджи проводил безмолвную жертву своего энтузиазма в ванную комнату. Затем он обследовал гостиную, нашёл бар и наполнил два бокала. Себе он налил виски, мисс Грант — бренди.

А Лора, расслабившись в горячей воде с добавками ароматических трав, мучилась вопросом: как далеко зашёл Луиджи, пока она была без чувств? Ведь Ирвин сразу обнаружил улики того, что журналист овладел ею. С другой стороны, иных доказательств этому она не нашла. Возможно, Луиджи не успел? Ему могла помешать уборщица. Боже! Эта дура визжала так, словно её приголубили матросы! Или Ирвин вошёл некстати?

Поток сумбурных мыслей был прерван стуком в дверь.

— Мисс Грант! — услышала она голос Кастеллани и задрожала. — С вами всё в порядке? Вы скоро выйдете?

Лора наскоро вытерлась, надела махровый халат, расчесала золотистые кудри и, трепеща, предстала перед Луиджи, который усадил её в глубокое кресло у камина и сунул в руку бокал для шампанского, до краёв наполненный бренди.

— О! — пробормотала изумлённая Лора. — Я должна это выпить?

— Само собой, и пошустрее! А потом — в постель!

— Ах! — сердце Лоры забилось так, что ей стало страшно. — В постель?

— Само собой! Так сказал ваш брат! Иначе вы можете заболеть. У вас очень красное лицо! Вас что, знобит?

— Нет… То есть… Я никогда такого не испытывала! Но все-таки так сразу, в первый же день…

— С этим лучше не тянуть! Иначе будет поздно. Может, вызвать врача?

— Как я хочу его! — содрогнулась Лора. — А он еле сдерживается, это очевидно. И эти завораживающие черные глаза! Как я могу сопротивляться? Но при чем тут врач? Ах! Любимый боится, что я снова упаду в обморок».

Она решительно поднесла бокал к губам.

— Я пришла в себя! И готова принять лекарство.

Некстати вспомнив Сократа, она принялась за бренди. Луиджи отобрал у неё пустой бокал и, придерживая за плечи, отвёл в спальню. Он уложил её на кровать и укрыл одеялом до подбородка, но Лора тут же села.

— Мне нехорошо, — простонала она.

Она попробовала встать, но пол ускользал из-под ног.

— Эк вас развезло! — проворчал раздосадованный Луиджи. — Я отведу вас, а не то вы здесь всё испачкаете или расшибётесь по дороге.

Посмотрев на Лору внимательнее, он схватил её в охапку и стремглав помчался в ванную. Успел он как раз вовремя.

Когда наконец всё было позади, на небе сияли первые звезды. Лора, укрытая пледом, лежала на диване в гостиной, ослабевшая, но счастливая. Журналист сидел рядом, держал её за руку (проверял, есть ли пульс) и что-то говорил, говорил… (рассказывал об осложнениях простуды).

Кастеллани был смущён и тронут. Эта женщина была наивна и ангельски прекрасна. И так очаровательно беспомощна. Она с неподдельным интересом слушала его бессвязные речи, позволяла держать себя за руку, в чем не было никакой необходимости, если не считать того, что это было ему приятно, и ничем не показывала глубину пропасти между ними. Она, судя по всему, не придала никакого значения тому, что в офисе по его вине очутилась в крайне неприятном и двусмысленном положении. А ведь свидетелем инцидента был сам Ирвин Грант! И он, Кастеллани, испортил ей костюм, который наверняка стоил больше того, что он получал за год! Она мечтала достойно выполнить важное поручение и привлекла для помощи не кого-нибудь, а его — Луиджи! А он, дурак, взбрыкивал, как осел! Ирвин Грант прав, в её отделе собрались редкостные тупицы. Бедной девочке есть от чего приуныть. Надо, надо ей помочь!

— Мисс Грант! — сказал Луиджи, но, заглянув в её глаза, поправился. — Лора! Я на пороге сенсации! Но ради вас…

— О, Луиджи! — вскрикнула Лора, прижимаясь к возлюбленному. — Я так счастлива! Брат велел удвоить тиражи газет и журналов, в которых будет освещаться гонка, но никто не знает, как это сделать.

— Загвоздка в том, что в ваших гонках участвуют одни толстосумы, — объяснил Кастеллани, пытаясь заставить себя отодвинуться от огнедышащей девицы. — Это интересно для простых людей, но не настолько, чтобы удвоить тиражи. Надо устроить что-то вроде международной лотереи для обычных людей и разыграть в ней несколько мест для участия в пробеге. Это заинтригует обывателей, они будут болеть за счастливчиков из народа, воображая себя на их месте и надеясь, что в следующий раз фортуна может обласкать и их. Кстати, спонсировать мероприятие могли бы и производители велосипедов. Купил велосипед — получи к нему билет!

— Гениально! — Лора захлопала в ладоши. — Я поговорю с братом. Мне кажется, ваше предложение будет принято! Кстати, завтра я лечу в Панаму. Я должна осмотреть остров, где состоятся гонки. Вам придётся составить мне компанию. Другие сотрудники отдела уже на месте.

Луиджи вздохнул.

— Пойдёмте пить кофе! — скомандовала Лора, спрыгивая с дивана. — У меня на кухне великолепная кофеварка. Держу пари, вы такой ещё не видели!

Кофе тоже оказался великолепным.

— Лу! — воскликнула Лора. — Давайте обсудим детали вашего предложения. Ведь у нас почти не осталось времени, а организация лотереи — дело хитрое! Как ты любишь… обсуждать?

— Перелёт будет долгим, и мы сможем вдоволь наговориться! — возразил Кастеллани, бросая на девушку испуганные взгляды.

— Не выйдет! — рассмеялась Лора, забираясь журналисту на колени.

— Почему? — пробормотал Луиджи, не зная, куда пристроить руки.

— Потому, что я буду работать.

— Но мы могли бы поработать вместе!

— Не думаю, что это хорошая идея. Я буду в пилотской кабине, а для вас там нет места.

— Что за странная прихоть сидеть вместе с пилотами!

— Почему с пилотами? Только с одним. Второй пилот всегда сидит рядом со мной — где же ему ещё быть?

У ангела оказались железные крылья.

— Вот черт! — Кастеллани почувствовал себя глупцом.

— А кто сейчас будет моим вторым пилотом? Кто?.. Кто-о?..

— О, Господи! Да что же это… за самолёт-то такой?

— Спи-и-и-санный… сверхзвуковой бомбардиро-о-овщик… для дальних перелё-ё-тов… Как приятно… им управля-я-ять… держать под контро-о-лем… Ого! А руку сюда, пожалуйста! Да… Да-а-а… А эту — чуть ниже! М-м-м… Смелее… Не так быстро… О-о-о… О-о-о-й… Ну, о-й-й-й-же! Вот негодник! В чем дело?

— Уже ночь! — стушевался Луиджи, у которого потемнело в глазах. — Ай!.. Будьте добры, осторожней! Вам… нам… отдохнуть… набраться сил… Я лучше пойду!

— Нет, вы уж лучше останьтесь! А вдруг ночью мне станет плохо? — засомневалась Лора. — Или скучно?

Ночью, однако, скучать не пришлось.

6. Дополнение к завещанию

Превосходно набальзамированное тело Хьюго Сиденхэма, облачённое в парадный мундир, погребли в семейном склепе. После церемонии большинство присутствующих разъехались по домам.

Оставшиеся поднялись в зимний сад и расположились в кожаных креслах и на стульях, расставленных полукругом. Перед ними громоздился стол из драгоценной фиолетовой древесины, какую можно добыть только в Бразилии.

За столом восседали нотариус и священник. Священника, правда, за стол никто не приглашал, но он привык находиться перед паствой, а не среди неё. Места напротив занимали Филип и друзья усопшего — генерал Уоткинс, эсквайр Морган и сэр Роджер Гриффин. Слева расположился адмирал Пенфилд. Рядом уселся адвокат семейства Сиденхэмов, который больше походил на участника боев без правил. Адвокат доставил Пенфилда из Лондона и не спускал с него глаз. Места справа отвели экспертам и представителю агентства по розыску наследников. Позади всех, на табуретках, пристроились доктора Стиллер и Блом, Сюзанна, дворецкий, старые слуги, дальние родственники (никто не знал, чьи) и шапочные знакомые покойного, которых никто раньше не видел.

Нотариус извлёк из потёртой коричневой папки необходимые документы и, водрузив на крючковатый нос пенсне, произнёс несколько подобающих случаю слов. Затем он приступил к чтению завещания. Документ был весьма пространный. Замок со всем имуществом, земли и капитал унаследовал новый лорд Сиденхэм — Филип. Дворецкий получил приличную сумму денег и много личных вещей покойного. Кое-что досталось прислуге. Затем возникла пауза, в течение которой свинцовый взгляд адвоката рассеял посторонних.

После того, как они неохотно удалились, была изложена история обретения лордом Сиденхэмом внучки. Были предъявлены документы и свидетельства экспертов. Для того чтобы все могли убедиться в сходстве Марион и её матери, выставили фотографию девушки и портрет Кэтрин, написанный маслом. По залу пронёсся гул восхищения мастерством художника, запечатлевшего гордый профиль утончённой аристократки смелыми мазками. Помещение наполнилось гулом возбуждённых голосов. Филип сделался бледен. Сюзанна незаметно выскользнула за дверь.

–…и, не желая никаким образом ущемлять законные права моего дорогого сына Филипа, — читал нотариус, напряжённо всматриваясь в текст и запинаясь, — права, касающиеся нашего родового поместья… и капиталов, необходимых для управления им, я завещаю своей желанной внучке Марион средства от продажи… э-э-э… имущества, происхождение которого, перечень, место сохранения и продажная стоимость известны моему доверенному лицу — барону Роберту Пенфилду, каковой изъявил согласие исполнить мою последнюю волю, что подразумевает продажу упомянутого имущества и помещение вырученных средств на специальный счёт в банке. Эти средства будут находиться там, пока Марион не вступит в законный брак, после чего ей будут переданы права на управление счётом. В противном случае указанные средства будут переданы ей на следующий день после достижения двадцатипятилетнего возраста. До этого дня из упомянутых сумм душеприказчик будет выделять ей деньги, потребные для достойного существования. Поручаю барону Роберту Пенфилду быть добрым наставником Марион до самого её бракосочетания или до того дня, когда ей исполнится двадцать пять лет. В случае если Марион скончается раньше, чем получит доступ к наследству, деньги должны быть переданы на благотворительные цели, каковые совместно определят барон Пенфилд и другие уважаемые члены общества, список которых до времени будет храниться у моего адвоката. В случае смерти барона Пенфилда исполнение моей воли я поручаю лицу, возглавляющему упомянутый список. Самому барону Пенфилду, моему доверенному лицу, я с признательностью завещаю коллекцию курительных трубок, находящуюся на реставрации в Лувре…

Уоткинс, Морган и Гриффин переглянулись и одобрительно закивали головами.

Нотариус вытер вспотевшую лысину красным шёлковым платком и снял пенсне. Воцарилась напряжённая тишина. По лицу адмирала нельзя было понять, о чем он думает. Филип сидел с открытым ртом и сжимал кулаки.

Через несколько минут Пенфилд подошёл к Филипу для того чтобы ещё раз выразить соболезнования и попрощаться.

— Милостивый государь! — возмущённо выкрикнул Филип, не принимая протянутой руки. — Не находите ли вы, что я вправе требовать от вас объяснений?

— Требовать? — насмешливо спросил адмирал. — Объяснений? От меня? Милый друг, вам следовало получить необходимые справки у отца, пока он был жив!

— Это неслыханно! — не унимался Филип. — Я оспорю завещание! Я обращусь в суд, чтобы вы под присягой дали исчерпывающие сведения о моем имуществе, которым собираетесь завладеть. Завещание или подделано, или отец не понимал, что пишет, или его принудили. Лучше расскажите сейчас же, что вам удалось выведать у него перед смертью, иначе я устрою такой скандал, подниму такую бурю в газетах и на телевидении, что вам придётся солоно! Ваше имя будет втоптано в грязь, вы будете обесчещены! Да! Да! Да!!!

Филип затопал ногами, как слон, очевидно желая показать, как именно будут втаптывать в грязь славное имя адмирала.

Заслышав крики скандала, все отошли на почтительное расстояние, за исключением доктора Стиллера, который, напротив, приблизился и встал за спиной Филипа.

— Вы вне себя от горя, — предположил озадаченный адмирал. — Я не могу воспринимать всерьёз то, что вы тут наговорили. Успокойтесь, посоветуйтесь с юристами. Подумайте, что вы собираетесь оспаривать? Родство

Марион с вами? Право на достойную её происхождения жизнь?

— Я признаю эту цыганку своей племянницей, — отрезал Филип, с ненавистью глядя на адмирала, — только после независимых экспертиз и судебных решений. Да, да! Я готов нести бремя расходов, чтобы разобраться в этой грязной истории. Но я не желаю, чтобы нашим имуществом пользовались посторонние. Я этого не допущу! Я требую, чтобы вы теперь же дали мне полный отчёт в том, где находится моё достояние, из чего состоит, сколько миллионов стоит! Немедленно! Слышите, вы!

Тут речь Филипа оборвалась, тело его выгнулось дугой, он закатил глаза и лишился чувств. Доктор Стиллер хладнокровно подхватил падающее тело, и вместе с подоспевшим доктором Бломом они уложили наследника на кушетку, чтобы оказать ему должное вспомоществование.

— Господин барон! Не принимайте близко к сердцу то, что он тут нагородил, — зашептал доктор Стиллер. — Он с детства отличается дурным характером и взрывными эмоциями. А как заведётся, так с ним случается припадок. Это у них наследственное, такой же была его бабка.

— Очнётся и всё забудет, сэр! — зычно вторил доктор Блом. — Скандалить точно не станет. Недели две будет смирный да молчаливый.

— Дополнение к завещанию не безупречно, — проворчал нотариус. — Я предупреждал об этом милорда.

Адмирал слегка склонил голову, прощаясь, и устремился к выходу, бормоча: «Dulce est desipere in loco!»

Уоткинс, Морган и Гриффин поклонились ему вслед с преувеличенной любезностью.

До самого Лондона адмирал анализировал события последних дней, и чем дольше он думал, тем мрачнее становилось его лицо. Проблема состояла в том, что он совершенно не знал, где искать имущество, которое следовало продать к выгоде Марион. Ещё Пенфилд опасался, что коварный Хьюго Сиденхэм, взвалив на него странные и обременительные обязанности, все-таки заманил его в какую-то ловушку.

Вздохнув, адмирал выбросил из головы все мысли, целиком отдавшись волнующему процессу курения Black Dragon, полдюжины которых ему повезло приобрести за три тысячи фунтов.

Филип, как всегда бывало с ним после приступа, чувствовал себя отвратительно. Он с трудом приподнял голову и увидел, что лежит на диване в отцовском кабинете. У ног наследника сидела Сюзанна и внимательно наблюдала за тем, как сознание возвращается к её возлюбленному.

— Ты ушла слишком рано и не видела самого интересного, — прохрипел Филип, криво усмехаясь.

— Я видела все, что нужно. Остальное мне рассказали. Как ты? Может, будет лучше, если тебя проводят к себе?

— Я и здесь у себя! Не забывай, пожалуйста, о моем новом положении!

— Как можно, милорд! — с притворной робостью пробормотала она, поспешно вставая с дивана и делая книксен. — Я знаю своё место!

Филип довольно улыбнулся.

— Когда мы наедине, допустимо обращаться ко мне по-прежнему. Сегодня, я полагаю, ты можешь уехать в гостиницу пораньше, я совершенно разбит.

— Как скажете, милорд! — согласилась Сюзанна.

Лёгкая улыбка промелькнула на её лице.

— Между прочим, милорд, не соблаговолите ли посмотреть вот на эту фотографию? Мило-о-орд?

— Прекрати! — рассердился Филип. — Ты нарочно произносишь мой титул таким противным голосом?

— Что вы, сэр! — пропищала Сюзанна, испуганно тараща глаза. — Разве бы я посмела, сэр! Ой, у меня сыро в трусиках! — захныкала она. — Вы испугали меня, сэр!

Филип натянуто рассмеялся. Он рассмотрел фотографию и отбросил её.

— И хочется тебе без конца дразнить меня? Сегодня я уже досыта насмотрелся на эту физиономию. Ничего не скажешь, смазливая рожица у этой португалки!

— Боже, Филип! — Сюзанна всплеснула руками. — Ведь это портрет Элис — моей голландской родственницы!

— Кто бы мог подумать? — удивился Филип, вновь обращаясь к портрету. — Сходство правда поразительное. Разве что эту красотку никто не заподозрит в родстве с трубочистами! Так это твоя родственница? Передай ей, что она чудесная малышка!

— Ещё какая чудесная! — согласилась Сюзанна, вздыхая. — Только не все так думают.

— Кто же считает её плохой девочкой?

— Очевидно те, кто засадили её в тюрьму, — ответила Сюзанна, прикладывая к глазам носовой платок.

— О! — воскликнул шокированный Филип. — Что она натворила? Ограбила почтовый вагон? Зарезала кондуктора?

— Как ты можешь такое говорить? Элис — не преступница!

— Понимаю! — рявкнул Филип, вскакивая с дивана. — Она — жертва судебной ошибки!

— Ещё какая жертва! — подтвердила Сюзанна. — Ей уже восемнадцать, и она очень развита, хотя по виду этого не скажешь. Но у бедняжки есть серьёзная проблема.

— Это очевидно!

— У неё непреодолимая тяга к мистификациям. Рано или поздно это должно было довести её до беды.

— За розыгрыши не сажают в тюрьму. Что произошло на самом деле?

— Ты не поверишь, но она выдавала себя за победительницу конкурса красоты в Ипсуиче.

— Браво! Она и в самом деле красива. Но ведь это не преступление!

— Верно! Но она зашла слишком далеко и получила главный приз — мельхиоровую диадему, украшенную стразами. Имитация черных жемчужин кусочками антрацита.

— О!

— Да! Она вышла на церемонию награждения вместо настоящей мисс Ипсуич и случайно унесла диадему с собой. Это открылось раньше, чем она успела её вернуть.

— Ни публика, ни организаторы не заметили подмены? Красота! Да эта Элис почище любого хамелеона! А где была настоящая мисс Ипсуич?

— Застряла в туалете.

— Вот оно что! Должно быть, разразился скандал?

— Ничуть не бывало! Никто не захотел выставлять себя дураком, и дело замяли.

— Но как Элис оказалась в тюрьме?

— По простоте душевной! После конкурса малютка решила развлечься на Лазурном берегу, а её ограбили на пляже. Отняли даже бикини! Что было делать невинной девчушке, оставшейся в одних сандалиях? Просить милостыню? Дебютировать на панели? Утопиться? Она испробовала все, но игра не стоила свеч. Бедное дитя обменяло сандалии на солнцезащитные очки и, горько рыдая, несколько дней шло, не разбирая дороги, пока не очутилось на заброшенном армейском складе, где валялись какие-то никому не нужные штуки. Наивный ребёнок стал продавать их через интернет-аукционы, и дела сразу пошли в гору.

— Так в чем же преступление? Не платила налоги?

— В контрразведке ей сообщили, что, торгуя с Ираном, она нарушила какие-то санкции. Якобы нарушила, — уточнила Сюзанна и всхлипнула.

Филип содрогнулся.

— Так вот за что её посадили! И поделом! Иран — оплот врагов мировой демократии!

— С врагами демократии Элис не по пути! — отрезала Сюзанна. — Ну конечно! Она торговала с Ираком! Просто я всё время путаю эти ужасные страны!

— Теперь понятно, почему несчастное дитя так основательно влипло, поддерживая наших друзей! Ведь французы были против освобождения и демократизации Ирака. Помешать нам они не смогли, так выместили злобу на беззащитном ребёнке!

— Как тонко ты разбираешься в политике! — восхитилась Сюзанна. — Знай, что отец Элис — шведский дворянин, а мать была популярна среди самых благородных джентльменов. Жаль, что они расстались в день помолвки и бросили дочурку на произвол судьбы. Её воспитанием по очереди занимались все наши родственники. Ты должен спасти честь непорочной девы, попранную проклятыми якобинцами!

Сюзанна всхлипнула.

— Я?! Но что я могу сделать?

— Не забывай о своём нынешнем высоком положении, — напомнила Сюзанна, вытирая глаза ладонью. — Связи твоего отца могут открыть ворота любого узилища!

— Какие связи? Я никого не знаю! Притом Элис заточена во французской тюрьме, а мы-то в Англии!

— Разве я не сказала? — удивилась Сюзанна. — Завтра нашу девочку доставят в Лондон и будут водить по Ист-Энду для опознания английских сообщников. А для самых громких разоблачений её повезут в Белфаст. И ты это допустишь?

— Боюсь, ты ставишь меня в чертовски неловкое положение! — заныл Филип и в волнении заметался по комнате. — Что я могу? Похитить её по дороге? Укрывать в своём замке? Сидеть с ней в одной камере? Нет уж! И, пожалуйста, давай никогда не будем говорить об этом чудовищном ребёнке!

— Ты называешь несчастную сиротку чудовищем? — возмутилась Сюзанна. — Да она, к твоему сведению, до сих пор сохранила невинность! Просто святая!

— Нет! Не говори ничего, иначе я сойду с ума! Если бы я мог хоть чем-нибудь помочь, тогда — другое дело!

— Я бы и сама всё уладила, но для этого у меня недостаточно денег. Сам понимаешь, расходы предстоят немаленькие: надо кое-кого нанять, кое-кого подкупить. Ты ведь одолжишь мне пятьдесят тысяч?

— Пятьдесят! Полоумная! Откуда у меня столько? И ты всё равно никогда не сможешь их вернуть!

— Ошибаешься, любимый! Если ты дашь мне деньги, то сможешь получить за каждый фунт в тысячу раз больше!

— Не говори, пожалуйста, глупостей! Как это возможно?

— Очень просто! Твою племянницу здесь никто не видел?

— Разумеется, нет! Скорее всего, она и не подозревает о счастье, которое ей привалило. Адвокаты только завтра отправятся в Лиссабон. Впрочем, мы ещё проверим степень её родства с нами. Как и подлинность завещания. Я самым серьёзным образом предупредил об этом барона Пенфилда.

Филип величаво поднял голову.

— Глупо сомневаться в словах покойного отца! Ясно, что эта милая девочка и есть твоя племянница.

— Почему это? — надменно спросил Филип.

— Да потому, что она далеко и её никто не знает. Если вместо неё приедет кто-то другой…

— Ага! — дошло до Филипа. — Например, Элис?

— Ты же принял её за Марион? А если она позагорает где-нибудь на Карибах? Нам останется спокойно подождать, пока Пенфилд раздобудет много денежек и преподнесёт их на блюдечке. Он будет стараться, наш славный адмирал, ведь на кону его репутация. Кстати, тебе сегодня же надо написать ему письмо с самыми искренними извинениями. Да и вообще, разве не следует дорожить дружбой полезных людей?

— А когда я смогу получить деньги?

— Элис всегда мечтала о пышной свадьбе и быстро найдёт подходящую пару. А Пенфилд после бракосочетания должен будет отдать ей всё до последнего грошика.

— А если вы сговоритесь и оставите меня в дураках? — спохватился Филип.

— Дельная мысль! — согласилась Сюзанна, лукаво улыбаясь. — Но у тебя есть способ крепко привязать меня к себе.

— Как это?

— Не прикидывайся глупеньким, любимый! Ты знаешь, как!

— В течение года я должен блюсти траур!

— Не в твоих интересах тянуть резину! Если мы поженимся через три месяца, земля под нами не разверзнется!

— Но Элис может надуть нас и оставить деньги себе!

— Ну, в любом случае кое-что она должна будет получить, иначе и быть не может. Ведь ей придётся навсегда уехать в дальние края. И я абсолютно уверена, что со мной она будет честна. Даже не сомневайся!

— Откуда такая уверенность?

— У нас в Голландии много любящих родственников, которых Элис очень уважает. Она не посмеет их огорчить.

— А что будет с настоящей Марион? — спохватился Филип.

— Тебе это действительно интересно знать?

— Пожалуй, нет.

— Меня тоже не волнует, что станется с этой простушкой. Скорее всего, по-прежнему будет прозябать, только в другом месте. Но хватит болтать о пустяках! Ты не забыл, что для решения твоих финансовых проблем необходимо сначала инвестировать в дело пятьдесят тысяч наличными?

— Где же я их возьму? У меня и пяти тысяч не наберётся, а наличных и вовсе кот наплакал.

— Ключ от сейфа у тебя?

— Адвокат мне его отдал, раз уж сейф пуст. Он сказал, что, возможно, я захочу хранить там какие-нибудь личные вещи. Я положил туда твои письма.

— Как мило! — всхлипнула Сюзанна. — Давай посмотрим!

Филип открыл сейф. В нем лежала коробка с письмами, перевязанная розовой ленточкой. Сюзанна сунула руку в глубину сейфа и вытащила пухлую пачку банкнот.

— А вот и денежки! — ликующе закричала она. — Даже больше, чем нужно!

Сюзанна спрятала деньги в сумку и села за стол.

— Сейчас я напишу расписку. Вот, один экземпляр тебе, а другой мне — для памяти. Распишись, пожалуйста, здесь и здесь. Спасибо, спасибо, спасибо!

— Но я…

Сюзанна, не дав договорить ошарашенному Филипу, запечатала его рот страстным поцелуем. Затем она увлекла его на кушетку, и только через час он смог перевести дух. Но когда он захотел узнать, каким образом ни он, ни адвокат не заметили в сейфе целую кучу денег, было уже поздно.

— Любимый! — пропела Сюзанна, стоя в дверях. — Я иду в гостиницу, как ты пожелал. Отдыхай, повелитель! До завтра!

И послав возлюбленному воздушный поцелуй, Сюзанна исчезла за тяжёлыми портьерами.

Филип не мог прийти в себя от удивления и страха. Подумать только, он узнал о готовящемся преступлении! Надо было что-то делать! Филип решил отправить в полицию анонимный донос. К его великому облегчению, в кабинет вошёл адвокат, чтобы попрощаться. Выслушав Филипа, он полностью поддержал его намерение жить в рамках законопослушания.

— Деньги она принесла с собой, — предположил он. — Ведь мы с вами точно знаем, что сейф был пуст!

— Откуда у неё такие средства? И зачем ей было врать, что деньги хранились у меня?

— Чтобы вы, милорд, вообразили себя сообщником и не выдали её.

— В любом случае внакладе я не останусь! — утешился Филип. — Ведь у меня её расписка.

Адвокат взял расписку и побледнел.

— Зачем вы подписали этот документ, сэр? Вы читали его?

— С какой стати? А что там написано?

— Там написано, сэр! И вами подписано! Вы пожертвовали пятьдесят тысяч фунтов на организацию побега лиц, арестованных за связи с… Господи! Эту бумагу надо сжечь!

— Но тогда я лишусь денег! К тому же второй экземпляр у Сюзанны. Чтобы она не забыла, сколько мне должна. С юридической точки зрения это очень грамотно. Не так ли?

Адвокат заскрежетал зубами.

— Перед тем как звонить в полицию, вам следует подороже застраховать жизнь и имущество, — посоветовал он, сверля Филипа тяжёлым взглядом. — И наймите вооружённую охрану. Бронированный автомобиль также не будет лишним.

— Для чего? — окончательно пал духом Филип.

— Кровожадные экстремисты, которых вы предадите, не обретут покоя, пока не истребят вас вместе с домом.

— Что же делать? — заскулил Филип. — О, коварная Сью!

— Вам решать, сэр! — холодно заметил адвокат. — Успокойтесь, обдумайте всё хорошенько, но не ошибитесь! Взамен отрезанной головы другая не вырастет!

Филип поразмыслил и пришёл к выводу, что сотрудничать с Сюзанной и её жутковатой родней благоразумнее, чем искать защиты и справедливости у властей.

7. Отставка при свечах

Чарльз Беккер внимательно осмотрел накрытый стол и остался доволен. Всё было устроено в точности, как он хотел. Свечи, шампанское, деликатесные закуски. Он взглянул на часы — до приезда гостей оставалось двадцать минут. Пора было переодеваться.

Чарльз поднялся на второй этаж арендованного для празднества павильона. В открытом шкафу сверкал орденами новый капитанский мундир.

Беккер считался сиротой, хотя не было никаких фактов, указывающих на смерть родителей. Его мать исчезла вскоре после того, как произвела Чарльза на свет. Отец убыл в неизвестном направлении, когда мальчику исполнилось пять лет, оставив его на попечение дальних родственников.

Судьба свела юного Чарльза с бароном Пенфилдом самым роковым образом. Беккер угодил под колеса его «Бентли». Адмирал отвёз мальчишку в ближайший госпиталь и ждал возле операционной известий, что с мальчиком всё будет в порядке. В это время «Бентли» взлетел на воздух — сработала бомба с часовым механизмом.

Адмирал усмотрел в этих событиях знак свыше и прямо из больницы забрал мальчика к себе. Он помог ему успешно окончить школу, военное училище и определил Беккера в специальное подразделение военно-морского флота, которое возглавлял до того, как переселился в Сенчури-Хауз.

Чарльз постиг тонкости диверсионно-разведывательной работы и много раз участвовал в самых немыслимых операциях. Награды не обходили его стороной, а теперь он досрочно получил звание капитана. Адмирал заменил ему отца, дал все, о чем можно было только мечтать затюканному мальчишке, которого родственники презирали и унижали, попрекая куском чёрствого хлеба.

Чарльз облачился в новый мундир и, заслышав шум подъезжающего автомобиля, выбежал на крыльцо. На банкет по случаю нового звания были приглашены все его друзья и подружки.

У крыльца остановился длинный автобус с зашторенными окнами. Беккер подошёл к нему, чтобы встретить гостей. Дверь автобуса открылась, и оттуда посыпались дюжие парни в белых халатах и масках. Чарльз не успел и рта открыть, как его скрутили и забросили внутрь автобуса, который помчался с бешеной скоростью.

Когда Чарльза выволокли наружу, он увидел приземистое здание, окружённое железным забором. У ворот прохаживался охранник с овчаркой. Внутри здания Беккера провели по длинному коридору, втолкнули в узкую дверь и заперли. Оглядевшись, он понял, что находится в сумасшедшем доме, в палате для буйных пациентов.

Капитан пожал плечами, улёгся на пол, поскольку мебели в помещении не было, и через пять минут спал, как ребёнок. Беккер всегда действовал по принципу: если ничего нельзя поделать, то надо смириться с обстоятельствами и набраться сил, которые понадобятся, если ситуация изменится.

Когда он проснулся, ситуация кардинально изменилась. Одна из стен палаты исчезла, и помещение увеличилось в размерах. Чарльз увидел накрытый стол — копию того, от которого его так бесцеремонно оторвали. Не было только многочисленных гостей, их всех заменил один человек — адмирал Пенфилд.

Он сидел за столом, держа в руке бокал с шампанским, и задумчиво глядел на своего любимца сквозь пламя свечей. Адмирал любил Чарльза как сына. Он восхищался его мощным телосложением, выносливостью, огромной силой и суровыми чертами лица. Нос, уши, лоб, подбородок — все вместе создавали портрет неустрашимого воина. Темно-серые глаза Чарльза никогда не упускали ничего существенного, густые русые волосы всегда были коротко и аккуратно пострижены. А самое главное, его подопечный был безгранично предан адмиралу, а, следовательно, короне и флоту.

Беккер приблизился к адмиралу и выразил почтение. Пенфилд наполнил бокал и протянул его Чарльзу со словами:

— Я предлагаю тост за нашу многолетнюю бескорыстную дружбу. За дружбу, которая никогда меня не разочаровывала. Я пью за тебя, мой мальчик!

— Благодарю вас, сэр! И позвольте мне выпить за вас.

Беккер отметил, что адмирал Пенфилд был смущён и озабочен. Он не только ничего не сказал о его новом мундире, но старался даже не смотреть на него.

— К-хм! — прочистил горло Пенфилд. — Мальчик мой! Боюсь, что я должен сообщить о вашей отставке. Ваше здоровье безвозвратно подорвано постоянными стрессами и нечеловеческим напряжением сил. Вы будете получать военную пенсию. Вы сможете носить форму и заслуженные награды, если, конечно, это будет необходимо.

— Мы ведь в жёлтом доме, сэр? — поинтересовался Чарльз, криво улыбаясь. — Откровенно говоря, меня беспокоит перспектива помешательства. Я бы предпочёл свинку или пляску святого Витта!

— Свинка? У флотского офицера? Это неслыханно! А пляски? Нет, сейчас решительно не до них! Боюсь, что ситуационный параноид — это все, что при данных обстоятельствах мы можем себе позволить. Не забывайте, что с момента выхода в отставку вы не сможете прикрываться законом о разведывательных службах. К счастью, справка о психическом заболевании ничуть не хуже поможет вам избегать ответственности за свои поступки.

Адмирал осторожно осмотрелся, словно заподозрил, что в замкнутое помещение проникли посторонние.

— Ваша предусмотрительность достойна всяческого восхищения, сэр! Однако, несмотря на столь ужасный недуг, я готов выполнить любое задание королевы, правительства и парламента. Или всех их сразу! — рассмеялся Чарльз.

— Не говорите так, мой мальчик! Никогда не упоминайте королеву без должного уважения!

Адмирал встал и осушил бокал за здоровье королевы.

— Её величество являет собой редкое собрание достоинств, которыми должно в избытке обладать каждому монарху. Дай бог ей царствовать ещё долгие, долгие годы! Увы! Не все представители нового поколения понимают, что члены королевской фамилии должны быть привержены государственному подходу во всем, особенно в личной и семейной жизни!

— Вы имеете в виду…

— Тс-с! Мой мальчик! Не заходите слишком далеко!

— Но, сэр! Я лишь хотел сказать, что связь с гвардейским…

— Господи! Я не хочу слышать о субъекте, который заслуживает только того, чтобы его хорошенько поколотили палкой! Будь на его месте флотский офицер, кое-кто получил бы хороший урок верности, чести и долга!

— Однако, сэр, — заметил Чарльз, — разве не флотский офицер был законным…

— Всякий знает, что на солнце есть пятна! — перебил его покрасневший адмирал, недовольный тем, что беседа повернула в нежелательное русло. — Но значит ли это, что мы должны с меньшим восхищением и благодарностью взирать на величественное светило, по милости Божьей дарующее нам жизнь и достойное положение в обществе?

Беккер развёл руками и вытаращил глаза.

— Гм! Вы теперь вольная птица, — с некоторым смущением сказал адмирал после долгого молчания. — Что, если я попрошу вас оказать мне личную услугу?

— Личную? — удивился Чарльз. — Извольте! В чем она состоит?

— Дело касается моей чести. Некоторым образом. К-хм!

— О! — воскликнул капитан. — Честь дворянина и особенно флотского офицера не может быть личным делом! Прошу вас, уточните, как я могу её спасти?

— Вы слышали о кончине лорда Сиденхэма?

— Конечно, сэр. Невосполнимая утрата для нашей криптографии! Столь изощрённый и могучий интеллект появляется раз в столетие! Вы, кажется, присутствовали при погребении, сэр?

— Увы, присутствовал! Но вот что было перед тем, как этот зоил скончался, и после того.

И адмирал поведал Чарльзу о событиях, имевших место в день смерти Сиденхэма и в день его похорон.

— Таким образом, Сиденхэм недвусмысленно указал на меня как на человека, которому известно, что и за сколько я должен продать, чтобы обеспечить его внучку средствами. Но я знаю только то, что он успел сообщить мне перед самой кончиной. Я предполагаю, что речь идёт о неких сокровищах, но где они спрятаны? Сам он их не видел, но утверждал, что из старинных рукописей почерпнул сведения об их существовании и местонахождении. Его заметки по этому поводу находились в портфеле, который лежал возле дивана. Но когда бедняге стало плохо, доктора выставили меня за дверь и я должен был уехать. Где теперь этот портфель?

Адмирал досадливо махнул рукой и раскурил сигару.

— Как видите, друг мой, всё обстоит очень скверно!

— Хуже некуда! — согласился Чарльз. — А вдруг, портфель ещё лежит у дивана. Почему вы не потребовали отдать его вам? На вашем месте, сэр, я бы вломился в кабинет и забрал бы его без лишних слов. Это же элементарно делается!

— Этого только недоставало! О портфеле в завещании не сказано ни полслова, и вдруг я стал бы требовать его у законного наследника, который и так публично назвал меня пройдохой, покушающимся на его добро! Или, того лучше, я стал бы открыто похищать чужое имущество!

— Ну и что? Главное в таких делах — уверенность в своей правоте. Провернуть это дельце было так просто! И вы узнали бы, что к чему. А теперь? Где эти заметки? Рано или поздно кто-нибудь прочитает их, завладеет богатствами и выставит вас дура… э-э-э… в невыгодном свете. С другой стороны, вы человек небедный, сэр. Положите на счёт этой девицы кругленькую сумму и плюньте на распоряжения покойника. Честь ваша не пострадает, и все будут счастливы.

— А сколько, по-вашему, могут стоить проклятые сокровища? — уныло спросил адмирал. — От меня ждут миллионов! Вы думаете, я настолько богат? Теперь вы понимаете, почему моя честь под угрозой? Будут говорить, что я всё присвоил и бросил несчастной девушке жалкие крохи. Филип уже швырнул мне в лицо обвинение в том, что я собираюсь нажиться за его счёт. Правда, на другой день он прислал письмо с извинениями. Во всем, конечно, виновата его болезнь. Он готов безоговорочно признать Марион своей племянницей, и ждёт не дождётся, когда она станет миллионершей. Он готов на все, чтобы искупить вину, помочь мне в поисках и так далее, всё в таком же духе.

— Ну и ну! — воскликнул Чарльз. — Дело нечисто! Вас втянули в грязную игру, сэр!

— Да уж! И вот, друг мой, я осмелился отстранить вас от службы в надежде на то, что вы поможете спасти моё доброе имя и, разумеется, доставить несчастной Марион средства к существованию. Нельзя же в самом деле допустить, чтобы особа столь знатного происхождения, родовитая и благородная, потрошила рыбьи туши в какой-то португальской деревне!

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, сэр! — воскликнул Чарльз с энтузиазмом, который адмирал воспринял как должное. — Родовитая особа, по правде говоря, меня мало заботит. Возможно, она вполне счастлива, маринуя селёдок. А принесут ли ей счастье титулы и невиданные богатства? Это ещё неизвестно!

— Это дело второе! — возразил адмирал. — Невиданные богатства для начала надо ещё отыскать. Мне до сих пор ничего толкового в голову так и не пришло. А что думаете вы?

— Я предпочёл бы сначала собрать факты и разработать план действий.

— Правильно! — согласился адмирал, уплетая заливную рыбу.

Тем самым он, возможно, хотел показать, что аристократы вполне могут иметь дело с рыбопродуктами без ущерба для своего достоинства.

— А высокородная рыбачка знает о наследстве? — спросил Чарльз.

— Вчера адвокаты отправились к своим коллегам в Лиссабон. Они предпримут необходимые шаги. Кроме того, агентство по розыску наследников наверняка уже обо всем раструбило. Они с нетерпением ждут причитающийся им гонорар.

— Кстати, об агентстве, сэр, — заметил Беккер. — Надо отработать португальца, который заварил всю эту кашу с родословной новоявленной дворянки. Он, несомненно, должен что-то знать. А что касается гонорара, то пусть они получают его с того, кто заказал им работу.

— Верно, друг мой, верно! — проворчал адмирал. — Я вот думаю: когда завещание было подписано? При мне Сиденхэм этого не делал, он даже не успел дать всех разъяснений. После удара он не приходил в себя до самого конца. Не мог же он до беседы со мной написать, будто я всё знаю о наследстве? Нотариус, похоже, был пьян, потому что я с трудом разбирал его речь, а дату составления документа он попросту проглотил. Копию завещания мне ещё не вручили. Безобразие!

— Зачем же вы промолчали во время оглашения завещания, сэр?

— А как бы я выглядел, утверждая, что мне ничего неизвестно? Тогда или меня, или усопшего сочли бы лжецом. Какой позор!

— А я бы не стал молчать, — скривился Беккер, недовольный щепетильностью барона. — И что значат слова покойного: «Берегитесь карлика»? Ведь он так сказал? Кого он имел в виду, сэр? Среди ваших знакомых есть лилипуты?

— Что-то не припомню! — со вздохом признался адмирал.

— А ещё он сказал: «афр…». Ведь так? К чему бы это?

— Это были предсмертные хрипы, — предположил Пенфилд.

— Я слышал много самых разных предсмертных хрипов, — заверил Беккер. — Но такого — ни разу! Афр… Афр… Африка! Возможно, злобный карлик живёт там?

— Стало быть, он африканский пигмей? — удивился адмирал. — И какие дела могли быть с ним у почтенного лорда? Нет! Это не слишком вероятно!

— Тогда — Афродита? — продолжил гадать Беккер. — Тоже начинается на афр!

— Та-ак! — воскликнул адмирал, пристально глядя на Чарльза. — Вы, кажется, клоните к тому, что Сиденхэм намекал на провалы нашей кипрской агентуры? Только вряд ли умирающего одолевали подобные мысли.

— Афр… Афр… — не сдавался капитан. — Ну конечно! Афродизиак! Ваш друг хотел предостеречь вас от фальшивого афродизиака! Но какого именно? Ведь их множество! Нынче в Китае раскрыли шайку, которая вагонами подделывала виагру и отправляла её в Штаты. Я читал об этом в газетах.

— Вагонами? — изумился адмирал. — Железная дорога кишит контрабандистами даже после одиннадцатого сентября? Впрочем, какая разница? Ведь после разоблачения подделка наверняка была без промедления уничтожена. Разве что китайское руководство решило воспользоваться контрафактной продукцией для решения собственных демографических проблем. Но я не понимаю, чем это может мне угрожать. В последнее время я всё больше склоняюсь к мысли, что зловредный старец просто растерялся перед лицом смерти и ляпнул первое, что пришло в голову. Так я могу на вас рассчитывать, друг мой?

— Всецело, сэр! Я сейчас же напишу рапорт с просьбой об отставке.

— Не трудитесь! При вашем заболевании все рапорты подшиваются в историю болезни, и их читает только психиатр. Завтра вы получите необходимые документы.

— Ну а пока предлагаю тост за мою новую жизнь! — воскликнул Чарльз. — И отдадим наконец должное закускам — они бесподобны! А план кампании составим после.

— Ede, bibe, lude! — вздохнул адмирал, отправляя в рот очередной кусок рыбы.

Барон Пенфилд был печален, но, как всегда, решителен и последователен.

Планы составляли долго, поскольку санитары, видимо, легли спать, и адмиралу пришлось до утра находиться в запертой палате один на один с новоиспечённым психическим больным. Питья и закусок было предостаточно, но — счастье никогда не бывает слишком полным — в палате не было туалета. Если бы санитары спохватились на полчаса позже, то на свободу вышли бы уже два сумасшедших флотских офицера.

8. Дегустация

Рано утром адмирал убыл в направлении Вавилона на Темзе, а Беккеру пришлось ждать, пока доставят необходимые бумаги. Отставнику велели снять мундир, выдали коричневый бумазейный костюм и выпроводили за ворота, сообщив, что до остановки автобуса две мили. Ничуть не унывая, Беккер отправился в указанном направлении через сосновую рощу, горланя песенку:

Девчонки мне пока не надоели,

Спешу я к ним во всякий день недели.

А если я к девчонкам не спешу,

То, значит, по-другому согрешу…

Иногда, вживаясь в образ, Чарльз озирался и с подозрением принюхивался к каждому кусту. Он то крался на цыпочках, то бежал. Придя на остановку автобуса, он напустил на себя такое величие, что ему продали билет без очереди и посадили на самое удобное место, согнав с него инвалида. Чарльз был доволен собой и всю дорогу гневно вопрошал, когда же наконец во Франции реставрируют монархию?

В Лондоне Беккер юркнул в метро и поехал к мисс Роберте Бест, которая жила на одной из конспиративных квартир адмирала. Там Чарльз хранил чемоданы с полезными вещами. С Бобби он поддерживал платонические отношения и старался видеть её как можно реже. Он опасался в неё влюбиться, хотя чертовски привлекательная девица была в его вкусе и при каждой встрече намекала, что с девушками следует не только дружить. Но каковы были её отношения с бароном? Этого Беккер не знал и держался от маленькой соблазнительницы на расстоянии.

Вечером следующего дня отставной капитан прибыл в поместье Сиденхэмов в арендованном лимузине. Он был одет в белоснежный чесучовый костюм, его ноги украшали ботинки за пятьсот фунтов, в заколке для галстука сверкал громадный изумруд. Дворецкому он подал лакированную визитную карточку цвета запёкшейся крови. На карточке золотой вязью было начертано: «Фактотум Убиквист, Орики». Дворецкий вернулся через минуту и проводил посетителя в гостиную, где находились Филип и Сюзанна. После обмена приветствиями хозяин предложил гостю кресло у камина и спросил:

— Мистер Убиквист, чему мы обязаны удовольствием видеть вас в нашем замке?

Визитёр церемонно поклонился, устроился в предложенном кресле и заявил:

— Благодарю вас, сеньор Сиденхэм! Не понимаю, почему вы завели речь об удовольствиях? Я прибыл с сугубо деловым визитом.

Посетитель прекрасно владел английским, но говорил с небольшим акцентом, выдававшим иностранца.

Сюзанна поедала гостя горящими глазами, что было у неё признаком возбуждения.

— Разумеется, мистер Убиквист, — пробормотал смущённый Филип. — Это очевидно! Прошу изложить нам цель вашего визита. Если это вас не затруднит, конечно.

Сюзанна подошла к гостю и бросила мимолётный взгляд на изумруд. Огонь в её ярко-синих глазах вспыхнул сильнее, на бледных щеках заиграл румянец.

— Странно, что вы меня об этом спрашиваете! — ответил прибывший, протягивая Филипу распечатанный почтовый конверт без марки. — Вот письмо, получив которое, я предпринял путешествие в Англию. Весьма утомительное путешествие, должен признаться!

Филип раскрыл письмо и с удивлением прочёл: «Сеньор Убиквист! Поручаю вам встретиться с лордом Сиденхэмом по его просьбе и обсудить с ним вопросы, которые он поставил перед нами в последнем послании. О результатах сообщите незамедлительно. Письменные инструкции получите перед отъездом. К. Салазар».

— Но я не знаком с мистером Салазаром и никогда не писал ему! — воскликнул изумлённый Филип.

— Должно быть, с ним вёл дела ваш покойный батюшка! — вмешалась Сюзанна.

— Вот оно что! — сказал Филип, усаживаясь на диван. — Если так, то вы опоздали. Отец недавно скончался.

Убиквист вскочил на ноги и воскликнул:

— Скончался? Примите мои соболезнования, уважаемый сеньор! Я потрясён! Я немедленно должен сообщить об этом в Орики. Напрасно проделать столь длинный путь! Какая досада! Простите, сеньор Филип! Я должен покинуть ваш дом. Переночую в гостинице и завтра же отправлюсь обратно в Португалию.

— Мне очень жаль, что вы зря потратили время, — отозвался Филип, вставая.

— Но, милорд! — заметила Сюзанна, беря Филипа за руку. — В гостинице наверняка нет ни одного номера, где мистер Убиквист мог бы провести ночь с подобающими удобствами. Там всё так по-деревенски! Да и время уже позднее.

— Верно! — согласился Филип, привыкший доверять чутью Сюзанны. — Я полагаю, дорогой сэр, что комната для гостей в моем замке для вас подойдёт больше. Через час мы обедаем. Вы должны подкрепиться после дальнего путешествия. Прошу вас разделить с нами скромную трапезу!

— Ну что ж! — отозвался приезжий. — Я голоден, устал и обескуражен провалом своей миссии. Я с радостью воспользуюсь вашим гостеприимством.

Филип приказал дворецкому проводить гостя в его покои.

Когда странный посетитель покинул гостиную, Сюзанна сказала:

— Изумруд настоящий!

— Что? — не понял Филип.

— Я говорю, что у этого типа в заколке для галстука афганский изумруд. Очень ценный! А его ботинки? Если таков слуга, то каков же господин?

— Слуга не выше господина своего! — согласился Филип. — Если это не слуга народа, конечно! Любопытно, о чем он хотел говорить с отцом?

— Он из Орики! — напомнила Сюзанна. — А что интересовало твоего отца в Португалии? Только замарашка, которую он надумал объявить своей внучкой. Этот человек знает много такого, что может принести тебе большую пользу. За обедом надо почаще наполнять его бокал.

— Понимаю! — оживился Филип. — Иностранцы совсем не умеют пить! Беру это на себя. А ты займи его беседой и постарайся узнать, с чем он приехал.

— Он интересный мужчина, — игриво улыбнулась Сюзанна. — А вдруг он начнёт ухаживать за мной?

— В смысле, приставать к тебе? — насторожился Филип. — Ты ждёшь, что он распустит руки? Это ты имеешь в виду? Отвечай!

— Успокойся, любимый! Просто я хотела бы знать, как далеко я могу зайти для того, чтобы выведать секреты этого Убиквиста?

— Заходи сколь угодно далеко, но помни, что со временем ты можешь стать моей невестой. Это налагает на тебя кое-какие обязательства. Понимаешь ли ты это?

— Ещё бы! Будь спокоен, я всегда помню, кому принадлежу.

Филип довольно рассмеялся и отправился к себе, чтобы переодеться. Сюзанна задумчиво смотрела ему вслед. Затем она переключила своё внимание на визитную карточку гостя.

Гость вышел к обеду в строгом чёрном костюме, который подчёркивал мощь его фигуры. Сорочка из тончайшего голландского полотна была искусно накрахмалена. Бриллиантовые запонки струили разноцветные лучи.

Обстановка за столом была непринуждённой. Убиквист рассказывал об охоте на карликовую акулу, а Филип жаловался на вороватого кузена, который, к счастью, ничего не унаследовал. Блюда неоднократно удостоились благосклонного отзыва гостя.

Филип делал вид, что пьёт. Убиквист с явным удовольствием осушал бокалы, которые тут же снова наполнялись расторопным лакеем. После каждого бокала гость с чувством произносил что-нибудь вроде: aqueux, gout de pourri, evente, grossier, gout de moisi!

Хозяин преисполнился почтением к своему винному погребу и к эрудиции гостя. Сюзанна, владеющая французским, приписала некоторую односторонность оценок Убиквиста тому, что, возможно, вина, которые ему довелось пить до этого, имели только такие качества и других эпитетов он не знает.

После десерта, видя, что гость трезв как стёклышко, Филип обратился к нему с заманчивым предложением:

— Вижу, дорогой Фактотум, вы — тонкий ценитель вин. В наше время такие люди встречаются редко. Прошу вас в мой кабинет. Недавно я стал обладателем приличной коллекции коньяков. Я их ещё не пробовал. Почту за честь и особое удовольствие, если вы не откажетесь вместе со мной провести их дегустацию. Ваше мнение для меня будет поистине бесценным! А милая Сьюзи будет исполнять роль виночерпия.

— Милорд! Хотя коньяк не дегустируют сразу после обеда, но при наличии опыта всё возможно! — заявил Убиквист. — Без ложной скромности скажу, что моё мнение о коньяках имеет определённый вес в известных кругах.

— Тем лучше! — обрадовался Филип. — Прошу следовать за мной!

В кабинете мужчины расположились в креслах у камина и закурили. Сюзанна подкатила к ним передвижной бар, в котором красовались полдюжины коньячных бутылок, изысканные формы которых говорили о благородстве содержимого. Бокалы были наполнены. Филип пригубил напиток и выжидательно посмотрел на визави. Бокал Убиквиста был пуст.

— Э-э… Что скажете, дорогой сэр? — спросил Филип, радуясь тому, что всё идёт по плану.

— А что тут скажешь? Я только приступил к дегустации — оценил цвет напитка. Потребуется отведать содержимое ещё пяти-семи бокалов, чтобы составить хотя бы самое поверхностное представление о свойствах этого коньяка. Впрочем, качество Henessy Paradis вряд ли окажется низким. Вы чувствуете тончайший аромат грибов и марципана?

— Увы! — согласился Филип, принюхиваясь. — Откуда взялся этот прискорбный запах?

— Этот коньяк всегда так пахнет, — утешил его Убиквист. — Таков его букет. Переходим к следующей бутылке!

Сюзанна немедленно наполнила бокал гостя.

— Ах! Прошу прощения! — воскликнул Убиквист. — Я совсем забылся и начал выпивать раньше хозяина.

Поскольку гость явно томился, держа в руке полный бокал, Филип поспешил допить свой коньяк. Сюзанна услужливо снабдила его новой порцией.

А бокал Убиквиста был уже пуст.

— Да! — сказал он, мечтательно закатив глаза. — Давно, очень давно не пробовал я столь восхитительного напитка! Нектар, совершеннейший нектар! Мёд, ваниль… Martell Noblige! Шестьдесят лет выдержки!

Филип швырнул сигару в камин, выпил и тоже выразил восхищение. Лицо его покраснело.

Убиквист, не вставая с места, ловко завладел бутылкой Remy Martin Louis XIII Grande Champagne и наполнил бокалы. Немного поразмыслив, он заметил:

— Мы лишили нашу очаровательную даму возможности разделить наше блаженство и тем самым ущемили самих себя. Глупый мужской эгоизм! Но это поправимо! Вы не находите?

Он вскочил с кресла и усадил в него Сюзанну. Она не успела и глазом моргнуть, как в её руке оказался бокал Courvoisier Napoleon.

— Я предлагаю выпить, — с воодушевлением воскликнул Убиквист, — за здоровье английского суверена! За королеву!

Филип поспешил встать и присоединиться к тосту. Сюзанна сделала то же самое. Гость снова наполнил бокалы.

Через час Филип с трудом контролировал мысли и движения. Убиквист снова сидел в кресле. Раскрасневшаяся Сюзанна ёрзала у него на коленях, а его рука небрежно исследовала изгибы её тела. Сизые клубы сигарного дыма плавали по кабинету, как грозовые облака.

Филип попытался разогнать дым ладонью — ему показалось, что дегустации подвергается уже бюст Сюзанны.

— Послушайте… мистер… — пробормотал Филип, силясь подняться с кресла. — Вы — кто? Фаго… Фалло… Тоже едете в этом вагоне? И в нашем купе? Разве оно не двухместное?

— Не кричите так, ваша светлость! — испугался Убиквист. — Вы разбудите машиниста, и он догадается, что мы укрываем безбилетника! Вас вместе с ручной кладью выбросят из поезда на полном ходу! Собирайте потом вещички!

— Они не посмеют! Презир-раю! Сьюзи! Дор-ро-гая Сью… У тебя всё в порядке? Тебе не кажется, что ты стесняешь пассажиров? По-моему, ты села слишком близко к мистеру… мистеру… Это неудобно… И декольте… Расстегнулось до самого… хи-хи-хи… пола… Кондуктор-р! Каналья! Где мой чай? Что это? Коньяк? Превосходный! Пр-ревосходный… Ещё чашечку? Только без молока! Сахарку побольше! Благодар-рю! Э-эх-х! Как нас швыряет на стрелках! Эй, гусар… Эй, гусар! Пей вино из полных чар… И песню пой!

— Браво! Какой голосище! Шаляпин, Кабалье и Карузо в одном флаконе! — вскричал восхищённый гость и бешено зааплодировал.

— Официант! — зашептал Филип, уцепившись за смокинг Убиквиста. — Двух девочек… рослых брюнеток… И никаких отвислых задов! Вот вам на чай!

Он сунул в руку Убиквиста изжёванный окурок сигары, с трудом выпил глоток коньяку, икнул, блаженно откинулся на спинку кресла и закатил глаза.

— Я начинаю думать, — не на шутку обеспокоился Убиквист, — что милорд слишком утомлён.

— Филип очень устал! — охотно подтвердила Сюзанна, спрыгивая с колен Убиквиста и одёргивая платье. — Давайте отведём его в спальню! Он вот-вот свалится с кресла и расшибётся или упадёт в камин и обгорит.

— Этого только недоставало! — ужаснулся гость. — Обгорит! Как страшно вы рассказываете! У меня просто мурашки по коже! Давайте-ка, подкрепимся на дорожку хорошим глотком «Celebration» и отнесём нашего хозяина в постель. Вы случайно не знаете, где находится его спальня?

— Приблизительно, — уклончиво ответила Сюзанна. — Кажется, это на первом этаже. Но, боюсь, мы уроним его с лестницы. Придётся позвать на помощь слуг.

— Слуг? — изумился Убиквист. — Это совершенно невозможно! Слуги не могут видеть хозяина в таком состоянии!

— Ах, да какая теперь разница? — пренебрежительно махнула рукой Сюзанна. — Боже! Как безобразно он напился! Я никогда не видела его таким! Можно, пожалуй, уложить его на диван в кабинете покойного отца. Это рядом. Я, кажется не в состоянии больше пить, у меня голова идёт кругом! Что вы делаете? Господи! Осторожнее! Не наступите на моё платье!

Однако предупреждение запоздало. Убиквист наступил на подол длинного вечернего платья в тот момент, когда Сюзанна двинулась к Филипу. Платье разорвалось и упало на пол. Сюзанна оказалась перед гостем в одних крошечных трусиках.

Филип в это время открыл мутные глаза и пробормотал:

— Оргия в разгаре… Где подлецы-музыканты? Сьюзи… Вина! Хи-хи! Мне надо выйти…

С этими словами он уронил голову на грудь и захрапел.

— Боже мой! — вскричала девушка, в отчаянии ломая руки. — Это платье я надела в первый раз!

Убиквист поднял с полу обрывки материи и сноровисто закрутил их вокруг талии Сюзанны.

— Прошу прощения, дорогая! — учтиво извинился он. — Я возмещу вам ущерб всеми доступными способами, так что вы внакладе не останетесь. Но для начала я отнесу милорда на отдых. Показывайте дорогу!

Он без труда взял хозяина на руки и пошёл за девушкой, указывавшей путь. Филип был помещён на диван со всеми предосторожностями и заботливо укрыт пледом.

— Ну, — сказал Убиквист, выходя через некоторое время вслед за Сюзанной из временной опочивальни хозяина дома и осторожно прикрывая дверь, — теперь, я полагаю, самое время подкрепиться парой глотков чего-нибудь попроще. Нет ли в этом доме виски? А после можно будет и поразвлечься.

Убиквист вытащил из жилетного кармана золотые часы, щёлкнул ногтем по стеклу и заметил:

— Всего лишь половина второго! Вы играете в триктрак?

— Что? — не поняла Сюзанна, ёжась от холода.

— Ах! — вскричал гость, воздевая руки. — Вы продрогли! В этих коридорах веют арктические сквозняки. Просто ледяные! У вас уже тычет из носа, вы простудились!

Он обхватил Сюзанну за талию и потащил в кабинет, где они так успешно дегустировали коньяки. Он нашёл бутылку Captain Morgan Gold Label, налил ей полный стакан, а после того как она испила огненной жидкости, выплескал на Сюзанну остатки рома и принялся растирать девушку могучими руками, время от времени сообщая утешительные новости:

— Дрожь стихла. Кожа покраснела. Ноги согрелись, даже попка тёплая. Из носа не течёт. Сейчас помассируем ушки! Чудесно! Чудесно!

Сюзанна наслаждалась ласковыми и сильными прикосновениями, голова у неё кружилась, она изнемогала в сладостной истоме, стонала и наконец впала в забытьё. Она помнила, что Убиквист о чем-то спрашивал её голосом, полным страсти. Но она не помнила, какие ответы давала.

Проснувшись, она с ужасом увидела, что лежит на коврике за дверями, вцепившись руками в измятую пивную банку. В голове мерно ударяли молоты, сердце тяжко билось в груди. От холода стучали зубы. Между зубов Сюзанна ощутила посторонний предмет. Она с трудом встала на четвереньки, разжала челюсти и на паркет упала бриллиантовая запонка. Гостя нигде не было видно, как и её разорванного платья. Трусики, и те пропали. Зато на левой ноге красовался остро пахнущий пивом мужской носок с дыркой на пятке. Сюзанна прикрылась ковриком и, держась за стены, побрела в комнату для гостей. Она добралась до кровати, рухнула на неё и уснула мёртвым сном.

С Филипом Сюзанна встретилась после полудня. Они избегали смотреть друг на друга и вскоре расстались. Филип под эскортом докторов отправился принимать лечебную ванну, а его подруга уехала отлёживаться в гостиницу.

А гость исчез, как будто и не было его вовсе. Исчезли все его вещи, машина и даже визитная карточка.

Потерялась бутылка Otard Extra — звезда коньячной коллекции Филипа. Остальные бутылки нашлись, но были безнадёжно пусты. Стёрлись из памяти удивительное имя визитёра и название города, откуда он прибыл.

Остались только жуткое похмелье и драгоценная запонка.

9. Удача Марион

В маленьком рыбацком посёлке на берегу залива Сетубал всё крутилось вокруг рыбоконсервной фабрики сеньора Мануэла Диаша. Большинство мужчин занимались ловом рыбы, а женщины трудились на производстве. Белые домики обитателей посёлка теснились на склоне, который заканчивался песчаным пляжем, усеянным перевёрнутыми лодками. Самыми красивыми зданиями по праву считались церковь и особняк Мануэла Диаша. Впрочем, без щедрых пожертвований последнего церковь вряд ли выглядела бы столь впечатляюще.

Сеньор Мануэл был ревностным католиком и водил тесную дружбу с приходским священником. Его авторитет и личный пример способствовали тому, что в церкви всегда было полно кающихся, а во время воскресной проповеди, случалось, не всем хватало места. Диаш пользовался уважением не только по этим причинам.

Во-первых, за работу он расплачивался честно и вовремя, а во-вторых, к нему всегда можно было обратиться за советом и помощью. Никто не сомневался, что в молодые годы он был контрабандистом или пиратом — иначе как бы он нажил свои богатства?

Да и внешность хозяина фабрики склоняла в пользу этого предположения. Диаш был кряжист, краснолиц, его густая чёрная борода едва скрывала глубокие шрамы на лице и шее, и он обладал неимоверной силой. Его грудь украшала татуировка, но из-за густых волос было невозможно разобрать её детали. На среднем пальце левой руки красовался золотой перстень с изображением чудовищной головы. Диаш выходил победителем из всех драк и поножовщин. Правда, давно уже никому в голову не приходила самоубийственная мысль помериться с ним силами. Хотя он обладал ровным характером, но в гневе был необуздан. Когда сеньор Мануэл сердился, никто не осмеливался встречаться с его пылающим, как у дьявола, взором. Огромными зубами он, без сомнения, мог перегрызть якорную цепь или чью-нибудь ногу.

Мануэл Диаш появился в посёлке, когда жизнь в нем почти остановилась. Рыбацкий промысел не приносил доходов, и большинство мужчин покинули родные места. Дома, дороги, церковь — всё вопило о нищете и разрухе. Сеньор Мануэл за гроши купил разорённую рыбоконсервную фабрику и завёз в посёлок рабочих — молчаливых крепких парней с повадками бывалых моряков. И, похоже, все они были знакомы с сеньором Диашем. Во всяком случае, они беспрекословно ему подчинялись. Чем больше становилось в посёлке людей, тем шире разворачивался фронт работ.

Немалые силы были брошены на ремонт дороги от посёлка до шоссе, идущего от Алкасир-ду-Сал до южного побережья, и на возведение собственного дома. Вскоре в центре посёлка появился уютный двухэтажный особнячок, который больше напоминал миниатюрную копию мавританского дворца. Дом был изукрашен керамической плиткой цветов национального флага, что придавало ему чрезвычайно весёлый вид.

Когда заработала фабрика, строители превратились в рыбаков, и жизнь в посёлке забила ключом. Появились новые семьи и дети. Армада рыбацких лодок исправно доставляла сырье для производства консервов.

Сеньор Диаш нередко отсутствовал, что ни у кого не вызывало удивления. Очевидно, преуспевающий заводчик проворачивал дела по всему миру. Но и в отсутствие хозяина жизнь в посёлке шла по установленному им распорядку.

Супруга его, маленькая хрупкая женщина с бледным лицом, знала только домашние хлопоты. Забот у неё было выше головы — как-никак, она вырастила пятерых сыновей, младший из которых не был женат.

В отличие от братьев, которые обзавелись семьями и помогали отцу, он рос отъявленным негодяем и бездельником. Он крал у матери деньги, а отца хотя и боялся, но презирал за добропорядочность. Парнишка мечтал сколотить шайку и промышлять грабежом. В посёлке развернуться было негде, и он вынашивал планы уехать в Анголу и обогатиться. Самый значительный подвиг он совершил, когда попытался вместе с дружками изнасиловать дочку рыбака, обнищавшего из-за беспробудного пьянства. Но не успели друзья повалить рослую девицу, как, откуда ни возьмись, появился сеньор Мануэл. Он при посильном участии разъярённой жертвы отмутузил обидчиков, а сыну сломал ребро, поскольку тот вздумал размахивать ножом.

Покидая церковь после воскресной проповеди, сеньор Мануэл сказал как бы мимоходом, что никому не позволит обижать своих работниц. Этого было достаточно, чтобы остудить самые горячие головы, и местные девушки могли без опаски разгуливать вечерами или кататься на велосипедах по дороге, ведущей к шоссе.

Через неделю беспутный шалопай, прихватив драгоценности матери, сбежал. Верные люди, которые были у Диаша повсюду, сообщили, что видели его сынка в Лиссабоне, где он нанялся матросом на голландский сухогруз. Сеньор Мануэл рассмеялся и заметил, что сам в таком же возрасте и при сходных обстоятельствах начинал самостоятельную жизнь. Супруге он посоветовал не лить слезы понапрасну, а чаще молиться пресвятой деве Марии.

В крошечном домике близ церкви жила вдова Роза Салданья. Её муж, уроженец Портсмута, был капитаном торгового флота. Много лет назад он скончался от тропической лихорадки, оставив небольшой капитал, на проценты с которого вдова вела скромное хозяйство.

Вместе с вдовой жила девушка по имени Марион, которая считалась родственницей Розы. Однако это было не так. Марион была подкидышем. Восемнадцать лет назад её нашёл священник на пороге церкви. Был холодный осенний вечер, дождь яростно барабанил в оконные стекла, и ветер по-разбойничьи свистел, пытаясь содрать с крыши храма черепицу. В этот вечер падре задержался в церкви дотемна и когда вышел на крыльцо, то едва не наступил на маленький свёрток, в котором оказался крошечный ребёнок.

Падре отнёс подкидыша Розе, только что потерявшей мужа. Вдова, у которой не было детей, с радостью приняла девочку и стала заботиться о ней как о родной дочери. Соседям было сказано, что ребёнок остался сиротой, поскольку её родители, дальние родственники сеньоры Розы, погибли при наводнении. Это объяснение, возможно, и не всех устроило, но никто не задавал лишних вопросов.

Девочку назвали Марион, так как к тряпке, в которую она была завёрнута, был пришит ярлык с этим словом. На шее девчушки оказался медальон. Его тщательно рассматривали понимающие люди, но это не внесло ясности в вопрос о том, кто были её родители. Медальон был единственной вещью из её прошлого, такого же тёмного, как осенняя ночь. Марион никогда не расставалась с дорогой ей вещицей. Как-то раз ювелир, приехавший из Фару для реставрации церковной утвари, осмотрел медальон и сказал, что эта, безусловно, старинная вещь изготовлена скорее всего в Италии из какого-то сплава, не содержащего, однако, драгоценных металлов.

Марион быстро подрастала и с ватагой сверстников целыми днями носилась по пляжу и апельсиновым рощам.

Падре был её покровителем, сеньор Диаш — крестным отцом, так что и остальные относились к сироте по-доброму.

Проповеди священника, как и сам он, были чрезвычайно популярны у местных жителей не только потому, что красноречивый падре трогал самые загрубевшие души, но и потому, что он был очень рассеян.

Однажды он объяснял смысл притчи о блудном сыне, незаметно сбился с прямого пути и, к изумлению прихожан, стал перечислять травы, грибы, ягоды, коренья и специи. Затем он поведал о том, в каких пропорциях всё это следует смешать, в какой последовательности варить и ещё много всякого. Закончил оратор тем, что для блудного сына закололи тучного тельца, а к мясу подали особую подливу, которая придала ему столь замечательный вкус, что блудный сын больше никогда не покидал отчего дома. Тут слушатели застонали от отчаяния, так как поняли, что священник нечаянно раскрыл рецепт своего знаменитого соуса, секрет которого был известен ему одному. Придя домой, прихожане взялись готовить соус по памяти. Увы! Ни у кого не получилось ничего хорошего. Ни у кого, кроме Мануэла Диаша.

К нему на другой день пришла очаровательная девчонка — Марион — и заявила, что хочет работать на фабрике. Сеньор Мануэл благоволил к Марион, но взять малолетку на работу наотрез отказался. Тогда Марион угостила его приготовленным по рецепту священника соусом и пообещала раскрыть его тайну, если работа для неё всё-таки найдётся.

Когда Диаш распробовал подливу, то понял, что обрёл новый источник богатства. Он наладил производство соуса, доверив это людям, в преданности которых не сомневался. И действительно, секрет соуса священника не раскрыт и по сей день, а на Мануэла Диаша пролился золотой дождь. Слово он держал всегда, и Марион получила работу. Сеньор Мануэл доверил сообразительной девчонке готовить дома наиболее сложный компонент соуса, который в нужный момент лично добавлял в готовый продукт перед тем, как его фасовали. Таким образом, все остались в выигрыше, а тайна рецепта стала ещё непроницаемей, поскольку никому в голову не могла прийти мысль о том, что Диаш доверился школьнице.

Марион никому ничего не выболтала. Даже вдова Салданья не подозревала, чем занимается по вечерам в мансарде её ненаглядная малютка. Марион тратила на работу от силы два часа в день, но получала плату работницы, занятой на фабрике целую смену. На заработанные деньги она покупала продукты и вещи, но делала это столь ловко, что тётушка Роза так ни о чем и не догадалась, наивно полагая, что крепнущее благосостояние семьи есть плод её бережливости и расчётливости. Когда девочка подросла, её приняли на фабрику на законных основаниях, и она стала трудиться в тарном цехе, собирая красивые дубовые бочонки для элитной продукции. Вечерами она по-прежнему колдовала в мансарде и получала за это дополнительное вознаграждение.

Сеньора Роза часто болела, и однажды ночью её сердце остановилось. Марион долго была безутешна, но работа и старый дом, порядок в котором поддерживать было нелегко, отвлекали её от печальных мыслей. Синьор Диаш и священник позаботились о том, чтобы сироту не обижали, так что родственники Розы, приехавшие после похорон что-нибудь унаследовать, отложили свои планы и убрались восвояси.

Красота Марион расцвела рано. Темные вьющиеся волосы, светло-зелёные глаза, смуглая гладкая кожа и точёная фигура многим не давали покоя. Даже важный гость священника, владелец винных погребов из Порту, утратил душевный покой, увидев местную красавицу. Он не мог оторвать взгляда от её округлых бёдер, а тонкая талия и упругая грудь вызвали у него ощущения сродни тем, которые он однажды испытал, стоя на вершине Сан-Педру-Велью. Поскольку Марион часто бывала в доме священника, виноторговец имел возможность общаться с ней и, будучи человеком образованным и воспитанным, быстро снискал её уважение.

Дальше, однако, дело не продвинулось, и подарки владельца бесчисленных бочек с портвейном были отвергнуты под благовидным предлогом. Что сказала ему Марион, точно неизвестно, но бедняга так расстроился, что уехал в Порту, не простившись с падре, приходившимся ему двоюродным дядей. Тот был в полном недоумении и приписал внезапный отъезд гостя солнечному удару.

После знаменитой проповеди все ходили в церковь, вооружившись блокнотами, карандашами и даже диктофонами. И священник иногда оправдывал напряжённое ожидание паствы. Так стали известны секреты приготовления особого вишнёвого ликёра и салата из кальмаров. Кстати, после достопамятной притчи о блудном сыне на воскресную проповедь перестали допускать чужаков.

Однажды храм посетил архиепископ из Лиссабона. Он был поражён обилием слушателей, жадно внимавших каждому слову пастыря и делавших подробные записи. Архиепископу проповедь показалась странной, но он слушал вполуха, не переставая дивиться искренней набожности простых тружеников моря.

После этого случая имя красноречивого падре стало известно высшим церковным иерархам, что позволило отремонтировать церковную ограду с самыми малыми затратами.

Цех, в котором трудилась Марион, располагался на отшибе. Марион, как и другие, ездила туда на велосипеде.

Как-то раз водитель фуры, которого раньше никто не видел, выруливая со склада, заехал на велосипедную стоянку. Скрыться он не пытался и предложил двоим пострадавшим отправиться с ним после работы в Сантьягу-ду-Касен. Там он знал место, где отличные велосипеды можно было сторговать по оптовой цене.

Виновник оплатил покупки, а продавец вручил каждому по лотерейному билету и объяснил, что если повезёт, то можно стать участником престижной гонки и получить в качестве приза алмаз. Никто, разумеется, этому не поверил, и продавца подняли на смех.

Розыгрыш состоялся через неделю. Билет Марион оказался счастливым. Об этом сообщил продавец велосипедов, который ликовал так, будто это его обласкала фортуна. Девушка стала знаменитостью. Сеньор Диаш поздравил её прямо в цехе.

— Это редкая удача! — сказал он, ласково обняв девушку за плечи. — В газете написано, что гонки пройдут на острове в Карибском море. Участники — сплошь миллионеры. Призы — лучше не бывает. Тебя свозят туда и обратно, будут кормить и развлекать на шикарном пароходе. Даже если ты не доедешь до финиша, тебе дадут пять тысяч долларов! Ты начнёшь новую жизнь, получишь образование. А вдруг ты познакомишься с американским миллионером? — хитро улыбнулся сеньор Мануэл. — На худой конец, даже и с женатым! А что? Твой английский сведёт с ума любого! Один акцент чего стоит!

— Не собираюсь я знакомиться с женатыми миллионерами! — засмущалась Марион. — Я ещё не бывала за границей, и что-то мне страшновато! Или как?

— Пустяки! — успокоил её сеньор Диаш. — Все когда-то впервые выезжают из страны. Увидишь, тебе понравится! Вот карточка с номером моего телефона, если что — звони. Я дам тебе оплачиваемый отпуск, чтобы ты могла тренироваться.

Через две недели Марион очутилась в Нассау. В аэропорту её встретили два жизнерадостных мулата и отвезли на вертолётную стоянку, где над готовой к взлёту машиной вращались лопасти винта.

Вертолёт доставил Марион на палубу сказочно прекрасного круизного лайнера с романтическим названием «Цирцея».

Приторно вежливый распорядитель проводил Марион в каюту, показал ей туалет и объяснил, как пользоваться огнетушителем и спасательным жилетом. После того как доставили багаж, он усадил Марион в кресло и сказал:

— Перед тем как вы позволите мне удалиться, хочу предупредить вас. Вы можете давать интервью только с разрешения организаторов и общаться лишь с теми, на кого вам укажут. Вы должны подписать договор. Читать его бессмысленно, поскольку если вы его не подпишете, то вернётесь домой ни с чем и возместите наши расходы.

Марион, у которой голова шла кругом, подписала всё и осталась одна, но ненадолго. В каюту ввалился развязный молодчик, небрежно одетый и благоухающий, как пивная бочка.

— Вот так цыпа! — воскликнул он, тараща на девушку мутные глаза. — Чего нос воротишь? Газы я не выпускал! Не всё сразу! Сначала познакомимся. Я — Гарри. Гарри Закс-Глостер. Ау! Проснись, детка!

Наглый тип подскочил к остолбеневшей Марион и больно ущипнул её за грудь. Недолго думая, девушка изо всех сил врезала кулаком по гнусно ухмыляющейся физиономии.

Гарри зажал пальцами разбитый нос и выскочил из каюты.

Вскоре появился распорядитель с ледяной улыбкой на искажённом злобой лице. Из-за его спины выглядывал Гарри, пожирая обидчицу глазами.

— Что вы себе позволяете, ничтожество! Как вы осмелились поднять руку на самого мистера Закс-Глостера? Вас вышвырнут на берег в ближайшем порту!

— Я не хорошо владею английским, — ответила Марион, озадаченная массированным натиском возбуждённых мужчин. — Сеньор припёрся, будто домой, и стал щипаться, как гусак!

— Гусак! — задохнулся Гарри. — За такие слова тебе следует вырвать язык! Ах ты, гадина!

У Марион зашумело в голове, кровь бросилась ей в лицо, она оттолкнула распорядителя, и он вместе с Закс-Глостером вылетел в коридор. Девушка плюнула им вслед, захлопнула дверь и закрылась на защёлку. За дверью послышались стоны и проклятья. Марион всхлипнула и бросилась на койку.

Конец ознакомительного фрагмента.