Статистка

Тоска Фэнтези, 2023

Андрюше и его маме не нужна была идеальная партнёрша – подходила та, кто будет молча терпеть побои и оскорбления. А мне не нужен был идеальный партнер – достаточно было денег и зарезервированного места на верхней ступени пьедестала.И вот мы катаемся вместе более 10 лет и кажется, что нас обоих всё устраивает. Золото чемпионатов Европы и Мира, рекламные контракты и поклонники, победа на Олимпиаде на горизонте. Для полного счастья мне не хватает только одного – его положительной допинг-пробы.

Эсмеральда

Лето — это занятой период в мире фигурного катания, соревнования уже закончены, но идут сборы и постановка программ для нового сезона. В нашей группе занимаются человек двадцать разных возрастов, но в основном мы подростки, юниорки. На такую толпу лишь один хореограф, моя прошлогодняя произвольная легко преобразовывается в новую короткую для другой девочки. Но какая разница, что там катают на юношеский разряд где-то в Сызрани.

— Алёна, ну как же ты будешь демонстрировать страсть, — он поднимает мне подбородок, прижимаясь сзади. Ничего предосудительного, хореограф показывает ученице движения, на занятии полно народу. Дмитрий Николаевич — обаятельный мужчина всегда элегантно, с иголочки, одетый. Творческая натура, говорят про таких. Я инстинктивно дергаюсь, но его пальцы лишь сильнее впиваются мне в подбородок. Сквозь тонкие лосины ощущаю его пах, прижатый к моим ягодицам. Вторую руку он кладет мне на живот и легонько шлепает по нему, чтобы я подтянулась. Подбираю мышцы, пытаясь придать лицу томное выражение.

— Чуть сильнее, — поглаживает он меня. — Ты катаешь опытную женщину, поняла?

Я сглатываю. Почему никто на нас не смотрит? Зал полон, но все заняты собой, никому нет дела до того, как Алёне Колесниковой ставят программу. Так и должно быть? Это какая-то новая методика?

— Я не знаю как… — голос, который идет из моего горла, не принадлежит мне.

— Ну как же, — он отпускает меня, оставляя свой запах на моём теле. — Что ж ты как ребенок, тебе на вид все восемнадцать.

Я стираю мылом свою тренировочную форму, чтобы она высохла завтрашнему утру. Мама на смене, никто не включит мне стиральную машинку. Утром форма ещё влажная, потому я сушу её феном. Может быть, если я буду мокрой, онне будет прикасаться ко мне? Я скидываю домашний халат и встаю перед зеркалом. Неужели я правда в свои четырнадцать выгляжу на восемнадцать? Волосы грязно-рыжие, крашеные, торчат паклей и едва заходят за плечи. На тренировках они всегда в жидком хвостике, перед соревнованиями на меня ругаются, потому что не могу уложить их в нормальный пучок. Плоская грудь с двумя прыщиками, вся в каких-то родинках и болячках, туловище, еще не познавшее пубертат, без намека на талию, ноги и руки тощие словно куриные лапки. Я не похожа на совершеннолетнюю, единственное, что меня взрослит — это мой рост, на голову выше, чем у соперниц.

Он приходит ко мне домой на моё пятнадцатилетие с подарками, мне — плюшевого медведя, маме — коробку конфет. Они воркуют на кухне, пока я кидаю медведя на кровать. Розовая игрушка выглядит инородно в комнате подростка, увешанной плакатами рок-групп. Его улыбающаяся рожа бесит меня, а по всей комнате расплывается удушающий одеколон хореографа. Я открываю форточку. Должна ли я радоваться, что мой хореограф настолько заботится обо мне, что пришел поздравить лично? На этот вопрос, как и на многие, у меня нет ответа. Я открываю окно целиком и выкидываю медведя из него. Он падает с высоты второго этажа, его зад розовеет в ветках куста сирени.

— Алёна, ты окно открыла? — голос мамы доносится из кухни. — Закрывай, а то сквозит уже.

— Алёнушка, иди к нам, что ты там одна сидишь, — хореограф подключается к ней.

Они сидят за нашим обеденным столом, он пьет из моей чашки, прижимаясь своими губами к её краю. Я хочу плакать.

— Дмитрий Николаевич, тебе не только мишку привез, — она переглядывается с ним. — Ну, рассказывайте.

— Алёна, ты девушка с большим будущим и огромным талантом, — он отставляет чашку в сторону. На её ручке остаются жирные отпечатки его пальцев. — Но талант — это ничто без упорного труда.

Мама согласно кивает.

— Поэтому я предложил твоей маме позаниматься с тобой индивидуально.

Моё сердце уходит в пятки. Я не хочу, не буду.

— Согласна? — он подмигивает мне.

— Да, конечно, согласна, — мама отвечает за меня. — Иди, собирай вещи.

В зале приглушен свет, скрип паркета сопровождает мои шаги. Он сидит в уголке, развалившись на кресле, ноги широко расставлены. Зал кажется мне крохотным, он заполняет собой все пространство. Я ежусь, в тонком соревновательном платье, шелковая ткань неприятно холодит, кружева на рукавах раздражают кожу. Он настоял, чтобы я надела его, а не тренировочную одежду.

— Нужно полностью войти в образ, — хореограф включает музыку.

Я катаю Эсмеральду, слишком взрослый образ для моего возраста. Он заправляет мои выбитые волосы за уши и расправляет мне плечи. Я чувствую себя марионеткой в руках кукольника, хореограф вертит мной как хочет, потом заставляет повторять самой.

Он не переходит тонкую грань между демонстрацией движений и откровенными прикосновениями, балансируя умело, словно акробат. Если бы его пальцы были чуть настойчивее, я бы смогла вырваться и закричать, но я словно застываю. На что мне жаловаться, если это его работа, его подарок мне. Мой хореограф делает мне одолжение, я должна быть благодарна.

— Тебе же самой нравится, — он отходит в сторону и любуется мной.

— Наверно, — осторожно соглашаюсь я.

На следующий день я не иду на тренировку. Прохожу мимо катка и направляюсь в соседний парк, таща под мышкой сумку с коньками. Июльское солнце нещадно печёт, я устраиваюсь в теньке, на дальней лавочке. Я не хочу возвращаться на лёд, еще не поздно уговорить маму перевести меня с индивидуального обучения в обычный класс.

Мама кричит на меня, просит объяснить в чем причина, но я молчу, опустив взгляд в пол.

— У тебя что-то болит? Кто-то обидел? — мама сменяет крик на мольбу.

По моим прыщавым щекам текут слезы. Я не могу ей ничего сказать, ведь всё нор-маль-но. Я сама разрешила делать ему всё, что он хочет.

Он встречает меня на улице спустя несколько дней.

— Алёна, что случилось? — он выглядит обеспокоенным. — Неужели я тебя чем-то задел?

— Нет, Дмитрий Николаевич, — я не хочу продолжать диалог, но он берёт меня за руку.

— Я понимаю, что ты там себе уже нафантазировала, но нам нужно немного подождать.

Он сошел с ума?

— Я уезжаю в Америку работать, уже давно собирался, но не было подходящего случая, чтобы сказать. Хотел с тобой на прощание увидеться.

— Всего хорошего, — я, наконец, выпутываюсь из его цепких лап. Скучать по нему я не буду.

Пока я пытаюсь постичь неправильные глаголы и вписанные окружности, его имя звучит на крупнейших мировых соревнованиях. Он работает с лидерами фигурного катания, дает мастер-классы по всему земному шару и в интервью на хорошем английском сомневается, что когда-либо вернется на родину. Когда я спустя несколько месяцев возвращаюсь к тренировкам, у меня теплится надежда на то, что он больше никогда не переступит порог маленького катка, где я катаюсь. Но спустя более десяти лет судьба сводит нас снова. Зачем я пролистывала все его упоминания, избегала на соревнованиях, если он всё равно нашел меня в самом уязвимом месте — на родной арене.

— А я говорил ей, Лидия Васильевна, станет звездой, — он обнимает меня, его вонючий, неизменный за это время аромат щекочет мне ноздри.

— Конечно, конечно, — Лидочка довольна. — Будете мне помогать, Дмитрий Николаевич.

— Можно просто Дима, — он выпускает меня из объятий. — И ты можешь меня так называть, Алёнушка, уже совсем взрослая.

— Учту. Вы зачем вернулись?

— Ну что ж ты так… Анна Геннадьевна, президент Федерации, моя давняя знакомая, попросила вас проконсультировать.

— У нас уже есть Лидия Васильевна, — я пытаюсь его сплавить подальше. — Ваша помощь пригодится группе Ивериной, у них нет личного хореографа.

— Фу-ты ну-ты, Алёна, — Лидочка брызгает слюной. — Разве от такого отказываются. Вы — первая пара, для вас всё делают.

— Надеюсь в этот раз без индивидуальных занятий? — мой голос скачет вверх и вниз, но взгляда не отвожу. Думаю, что он понимает, что я больше не пятнадцатилетняя дурочка.

Но он спокоен, его лицо расслаблено и умиротворено. За это время он набрал вес и сейчас похож на добродушного дедушку. Сколько же ему было тогда… Лет сорок? Сорок пять? Не меньше.

— Посмотрим на твое поведение, — бывший хореограф щипает меня за щёку.

После занятия я неожиданно для себя иду в душ. Называйте меня грязнулей, но я лучше потерплю до дома, чем буду мыться с толпой девчонок. В душе нет дверей, лишь перегородки, и когда я захожу, то уже повсюду плавает мыльная вода и чьи-то длинные волосы. Как я раньше боялась, что по цвету сразу поймут, что это мои — они были единственные в группе ярко-рыжие. Сейчас я опять хочу смыть с себя хореографа. Даже его имя мне сложно произносить, сразу хочется вымыть язык с мылом. Поля протягивает мне свой гель для душа, теперь я пахну как она, зеленым чаем. Мне становится приятно.

— Ты не видела Машку сегодня? — я пытаюсь докричаться сквозь журчащую воду до Поли в соседней кабинке.

Она поворачивает вентиль, и мы выходим из душевой, замотавшись в полотенца.

— Нет вроде, — Поля растирает мокрые волосы и откидывает их назад. — У Андрея лучше спросить.

— Опять вместе уехали? — я пыхчу, натягивая узкие джинсы на ещё влажные ноги. Судьба Машки в этот момент отходит на задний план.

— Ты знаешь? Мы думали, говорить тебе или нет, — удивляется Поля.

— Знаю, видела их на парковке, — джинсы, наконец, налезают, и я застегиваю ширинку. — Но, признаюсь, не ожидала, что это затянется.

— Поехали, подвезу тебя, — Полина вытаскивает связку ключей из рюкзака, мы одеваемся и выходим на парковку.

Она греет машину, я помогаю счистить остатки снега. Это не шикарная BMW Андрея, просто рабочая лошадка, но от этого не хуже.

— Готовы лететь в Красноярск? — я не знаю, как спросить про спину Димы и начинаю издалека.

— Да… — Поля медлит. — Мы позже присоединимся, есть дела здесь.

Неужели Иверина хочет, чтобы операцию сделали до Игр, думаю я. Но это бред, на одно восстановление уйдет больше полугода.

— Надеюсь, что Дима успеет быстро поправиться, — я искренне переживаю за них. Не хочется себе в этом признаваться, но будь они более опасными соперниками, моё волнение было бы куда меньше.

— Алёна, хватит, — на светофоре загорается красный, Поля слишком резко давит на тормоз. — Не строй из себя дуру. Всем уже давно известно, что у нас проблемы. Нужна операция за рубежом, сейчас будет лишь курс уколов, чтобы уменьшить боль. Почему именно в олимпийский сезон? — стонет она.

— Может быть на следующей Олимпиаде будет по-другому, — я пытаюсь её поддержать, но лучше бы я молчала.

Поля замолкает и прибавляет радио. Из-за спины Дима может закончить, а на то, чтобы найти нового партнёра и скататься с ним нужно долгое время. И, конечно, никакой Олимпиады.