Шаг сквозь тень

Томаш Кенч

Дело, за которое берутся Майкл Галлахер и Бадди Дэйруин – частные детективы из Лос-Анджелеса, – не из легких. Таинственная смерть Элизы Лам на крыше отеля «Сесиль» находит на страницах книги свое продолжение. Запутанная история, в которой автор интерпретирует природу Лос-Анджелеса, превращая его в место бесконечного кафкианского кошмара.

Глава пятая. Мадам Вонг

В тени у дома Мэй было прохладно, с деревьев еще капала вода после вчерашнего дождя, отчего было еще прохладнее и приятнее. Я заглушил двигатель и вышел из машины.

Я позвонил в звонок дома Мэй ровно в шесть вечера. На мне был мой лучший наряд — пиджак «Дона Каран» на две пуговицы, белая рубашка и серые фланелевые брюки.

Дверь мне открыла Мэй, в свободных джинсах и серой майке «Сан-Диего Чарджерс». Несмотря на свой домашний прикид, она была совершенно сногсшибательная. Оглядев меня, она взяла меня за руку и сказала:

— Привет, Бадди. Зайдешь? Послушай, мне не хотелось ей сообщать, но мама узнала, что ты придешь. И она настояла, чтобы ты остался у нас поужинать.

Я поймал себя на мысли, что зря я разоделся как дурак. Признаюсь, это было для меня легкой неожиданностью, но я все же решил не упорствовать. Тем более, если девушка приглашает.

Перед домом была длинная лужайка, недавно подстриженная. По всему видно, что за домом следили.

— Разуйся, пожалуйста. — Мэй указала мне на небольшой обувной ящик у входа и сама сняла кроссовки, которые смотрелись на ней так же хорошо и естественно, как вечерние туфли. Если человека пронизывает незримая энергия красоты и изящества, совершенно не важно, что на нем одето.

Я позволил Мэй взять меня под руку и провести в дом. Фойе было таким же простым, как и фасад дома.

— Это ты, милая? — раздался женский голос.

Восточные женщины практически не имеют возраста. И теперь, глядя на красивую, высокую женщину, смотрящую прямо мне в глаза, я не мог понять, сколько ей лет. Неужели это была мама Мэй? У нее были такие же блестящие темные волосы и бледная кожа.

— Бадди, это моя мама.

— Очень приятно, — прогнусавил я.

Мы прошли в гостиную, если, конечно, так можно было назвать эту лишенную мебели комнату. Она была просторная, из чего я и решил, что эта комната служит для приема гостей. На полу лежал ковер, огромный и белый, занимавший большую часть комнаты. На ковре лежали подушки и свежий номер «Вэнити Фэйр» с Николь Кидман на обложке. Кухня же была отгорожена от этой комнаты ширмой, сделанной то ли из бумаги, то ли из мутного тонкого стекла. В углу комнаты стояла статуэтка — журавль. Он стоял на одной ноге, а в клюве у него была лягушка.

— Вы не голодны, Бадди?

— Нет, мэм.

— Хорошо, тогда я просто сделаю нам чай.

Мэй взяла меня за руку и посадила на одну из подушек, лежащих на ковре. У меня не было привычки сидеть на полу, и я долго не мог на ней устроиться. Мэй смотрела на меня и улыбалась. А я думал о том, как же она хороша.

Стены гостиной были оклеены обоями с очень странным рисунком, похожим на орнамент. Несмотря на незаполненность комнаты, у меня создавалось ощущение уюта, а еще какого-то особого статуса, к которому принадлежали эти две женщины.

Спустя несколько минут мадам Вонг вернулась к нам, держа в руках небольшой чайный столик. Углы его были обиты медью, а ножки сделаны из слоновой кости, резные. Дорогая вещица, ничего не скажешь. На подносе стоял прозрачный чайник с острым носиком и три чашки. Она поставила на ковер столик и села рядом с нами. Сидели они очень естественно, чего нельзя было сказать обо мне. Рубашка моя выбилась из брюк, а ноги не находили себе места. Из-за этого на лбу у меня выступила испарина и мне пришлось стереть ее платком.

— Мэй мне о вас рассказывала, Бадди, я знаю чем вы занимаетесь.

От ее слов у меня запершило в горле, и я издал какой-то странный, хрюкающий звук и посмотрел на Мэй. В ответ она улыбнулась.

— Не обижайтесь на нее, Бадди. Для корейских семей очень характерна связь внутри семьи. Отчасти мы с Мэй одно целое, так что вам не стоит удивляться тому, что то, что известно Мэй, известно и мне. И наоборот, конечно. — Сказав это, она крепко сжала кисть Мэй. Это было заметно по тому, как заиграли сухожилия на ее тонкой руке.

— У вас очень красивое имя, а что насчет фамилии?

— Моей?

Мадам Вонг рассмеялась, обнажив свои белые, словно жемчуг, зубы. Она была очень красивой и уступала Мэй только в возрасте.

— Дэйруин.

Она на секунду задумалась.

— У вас очень странная фамилия, Бадди. Я никогда такой не слышала.

— Это фамилия моего отца, он ирландец.

— А ваша мать?

— Она родом из Кентуки, Боулинг Грин.

— А мы перебрались в Калифорнию только в конце девяностых, до этого жили в Новой Зеландии.

— Отчего же переехали?

— О, она слишком провинциальна, к тому же, отец Мэй, мой муж, был родом из этих мест.

Я решил, что лучше мы будем разговаривать о ней, а не обо мне. Хоть любопытство мне и не свойственно.

— Кем же он здесь работает, мэм?

— О, к сожалению, он погиб.

И конечно, я тут попал впросак.

— Прошу прощения, мне очень жаль…

— Он был американцем, безумно влюбленным в

Восток. Мы познакомились в Сеуле, когда я была еще студенткой. Он был калифорнийцем, родился и вырос в Лос-Анджелесе, а потом долго работал на Востоке. Сеул, Гонконг, Макао. Он был безумно красивым, очень высоким, с грубым американским лицом. Мы так долго вместе прожили, что сделали из собственных теней дверь для нас двоих. Он уже вышел, но ждет меня за этой дверью, я знаю это.

Сказав это, мадам Вонг взяла чайную чашку и поднесла ее к своим тонким губам, ногти ее были покрыты алым лаком практически идеально. А на руке у нее я заметил обручальное кольцо. Выходит, она его так и не сняла. Неужели такая красивая женщина собирается хранить верность своему покойному мужу до конца жизни? Ведь она такая молодая.

— Что бы мы ни делали, мы всегда были вместе. Знаете, Бадди, влюбленных ничего не может испугать, если они любят друг друга по-настоящему. Даже смерть. Во всем, что он делал, я чувствовала себя частью этого. Только после его смерти я поняла, что мы создавали храм своей жизнью, своими поступками. Мы очень долго жили в Сеуле. Мои родители не принимали этот брак, и нам приходилось скитаться, жить где придется, но ведь, как часто бывает, именно такие годы оказываются самыми ценными. Потом я забеременела, родилась Мэй, а через несколько лет мы перебрались в Новую Зеландию. Отец Мэй был настоящим американцем. Я думаю, в его вере в Бога было что-то мальчишеское, такое беспрекословное и лишенное всяких сомнений знание. Вы верите в Бога, Бадди? Верите в метафизику? В то, что существует другой мир, скрытый от наших глаз?

— Не думаю, мэм.

— Что, правда? — Она улыбнулась. — Я почему-то так и думала. Но вы очень хороший, я вижу по вам, что вы очень хороший. Отчего же вы ни во что не верите?

— В кое-что я верю.

— Во что, например?

— В детстве мы с мамой пару раз ездили в Кентукки, к нашим предкам. Мой дед тогда еще выступал на родео. Как-то мы пришли посмотреть, как он скачет на злющих своих быках. В тот день зрителей собралось немного, лил мелкий противный дождь. Я не помню, сколько дед продержался, сидя на быке, но вроде как даже десяти секунд не прошло, как он свалился в грязь. Когда его оттащили и закинули за перегородку, мама положила мне руку на плечо и сказала: «Вот это и есть жизнь». Столько лет прошло, но я до сих пор помню этот день, глаза быка. Быку все ровно, веришь ты в метафизику или в магию вуду. У него есть рога. И ему нужно тебя на них насадить. Жизнь — этот бык и есть, а мы в силах только стараться как можно дольше на нем просидеть. Пока он не втопчет нас в грязь.

— Бадди. — Мадам Вонг в очередной раз улыбнулась. Надо признать, она была со мной очень мила. Мэй решила ввязаться в наш разговор, видимо, ей было слегка неуютно. Ведь мы были едва знакомы.

— Я хочу, чтобы Бадди сходил со мной в «Дарк рум», одна я идти не хочу.

— Я не против, если Бадди, конечно, этого хочет.

— Вполне, сегодня пятница. Можно немного расслабиться. — Я постарался улыбнуться, но почувствовал, что это вышло немного криво.

— Вы не против, если мы немного поговорим об Элизе Лам?

Признаюсь, это последнее, о чем мне хотелось разговаривать, но мадам Вонг была так мила со мной, и мне не хотелось ей отказывать.

— Я пока слишком мало знаю об этом деле, знаю лишь то, что это не самоубийство.

— Я тоже это чувствую. Вы представляете, как это страшно, Бадди, умереть вот так, в чужом городе, в другой стране, в этом отеле?

— Мне кажется, умереть всегда страшно, даже во сне.

— Вы правы. Но здесь этот страх передается другим.

— В таких городах, как Лос-Анджелес, перенаселенных, разбитых на кластеры, всегда будет много убийств и преступлений, чаще всего страшных и безумных.

— Вы так пессимистичны.

— Я сам немного переживаю из-за этого, просто стараюсь смотреть правде в лицо.

Мэй вышла из комнаты, сказав, что ей нужно собраться. Мы остались вдвоем с мадам Вонг. Она поднялась и ушла за ширму, вернувшись уже с сигаретой и зажигалкой в руке. Я тоже встал. С непривычки у меня затекли ноги, и одна из них меня совершенно не слушалась, я пытался размять ее. Сгибал в колене и массировал икру пальцами. Мадам Вонг сделала вид, что не замечает этого.

— Я закурю, вы не против?

— Курите конечно.

— Не желаете?

— Нет, спасибо, я не курю.

— Вы знаете, Бадди, бедняжка Мэй очень переживает из-за того, что случилось. Она чем-то схожа с этой девушкой, Элизой.

— Чем же?

— Видите ли, у Мэй тоже есть форма некоего расстройства. Она сейчас пьет таблетки. Именно поэтому я и прошу вас побыть с ней. Сейчас полнолуние, и у нее обострение, она в такое время слегка не в себе. Слезы, истерика на пустом месте. Вы бы знали, как я от этого устала. Мы остались вдвоем, это очень непросто. Она очень ранимая и тяжело переживает гибель отца. Мы вдвоем тяжело это переживаем. Но ведь кому-то нужно быть сильным. Плюс еще эти жуткие мигрени, как и у ее отца. От них он жуть как мучился. Бывало, запрется в своей комнате и целый день не выходит, меня это просто изводило на нет. Ну, так что скажешь?, — неожиданно закончила она.

— Конечно, мэм, мне это совершенно не сложно.

Мадам Вонг курила очень элегантно, стряхивая пепел в свою тонкую ладонь. Докурив, ушла за ширму и смыла пепел водой, я услышал включившийся кран. Вернувшись, она коснулась моего лица.

— Спасибо, Бадди.

Спустя несколько минут вошла Мэй, в красивом разноцветном платье и с небольшой сумочкой «Майкл Корс» на цепочке. Волосы ее были причесаны и убраны за уши. Они обнажили тонкую шею Мэй. На ней было несколько родинок. Подойдя к нам, она улыбнулась.

— Ну что, мы пойдем.

Мадам Вонг проводила нас к выходу. Закрывая за нами дверь, еще раз обратилась ко мне.

— Помните, о чем я вас попросила, Бадди.