Рашен

Тимофей Дымов, 2022

История не знает сослагательного наклонения. Колесо времени не умеет включать задний ход. Вопрос «А что было бы, если?» обречен остаться без ответа. Кто не ценит свое настоящее, никогда не окажется в будущем…Содержит нецензурную брань.

Глава 1. Увлекательное путешествие

Июнь начался с головной боли — ехать на юг к морю…на машине. Это же надо было такое придумать! В наш век самолетов и скоростных поездов. Но мои друзья уже успели провести артподготовку, ежедневно, в течение месяца, с маниакальной настойчивостью уговаривая отправиться в отпуск в Крым на автомобиле.

— Парни, я детский писатель, а не дальнобойщик. Пишу книжки для детей и подростков. Я не привык перегонять машины на такие расстояния, триста километров — предел для моих нервов. Кроме того, Ниссан Ноут совсем не приспособлен для таких операций. Наши конечности затекут и онемеют уже после четырех часов «увлекательного» путешествия.

— Ничего, Димон, не очкуй, — продолжали они подначивать.

— Дороги сейчас хорошие, много участков, где и 120 км в час не считается за нарушение. От Питера до Москвы домчим часов за семь-восемь. А потом будем делать остановки по желанию, а не по нужде. Мы вычитали на форумах, что по пути следования есть как минимум пятнадцать придорожных мотелей, где можно вкусно поесть и выспаться. И, судя по отзывам, сервис в них весьма достойный.

— Сомневаюсь я, однако, что «сетевые хомяки», нажимая на клавиши холёными лапками, выдают стопроцентную правду. Наверняка многие из них дальше собственного двора никуда не выбирались, а говорят «за всю Одессу», — перешел я на личности, когда мои аргументы разбились о реалии бурно развивающегося туристического бизнеса России.

Короче, суд да дело, но через месяц непрерывной осады я сдался, чему были рады заговорщики. Итак, дети розданы по бабушкам и дедушкам. Домашние животные составили компанию детям. Технический осмотр пройден, вещи утрамбованы в багажник и в пластиковую капсулу-гроб на крыше. Я за рулем, моя прекрасная Мария рядом на переднем сидении. А сзади, в тесноте да не в обиде, друг детства Максим с женой Ларисой и Леха — престарелый плейбой, находящийся в вечном поиске второй половины. С возрастом на все уколы и намеки об отсутствии семьи отвечал бородатой шуткой «Я просто ищу любовь, и мне нравится сам процесс поисков…»

— Значит так, — взял на себя роль штурмана задавленный длинными стройными ногами Ларисы Алексей. — До Москвы летим без остановок. Я сверился по Яндексу — погода пару дней будет хорошая: ни дождя, ни туманов. Потом потерпишь еще каких-то двести километров, — он покровительственно похлопал меня по плечу.

— А дальше под Тулой я нашел классный хотэл (ему нравилось выговаривать это слово на американский манер). Отдохнем, наберемся сил. Потом снова в бой — пилим восемьсот кэмэ до Ростова-на-Дону. Это не город, а сказка. Можем зависнуть на пару дней для знакомства с достопримечательностями и красотами местного населения. А после всего четыреста пятьдесят верст — и мы уже в Керчи. Оттуда до морских пляжей и загорелых девушек рукой подать.

— Тебя послушать — получается не поездка, а сказка, — бурчал я, заводя мотор. Разбежались — до Ростова без остановки! Я что вам — робот? Ладно, разберемся по ходу пьесы. Но предупреждаю сразу — буду останавливаться, где сам посчитаю нужным. Устану на участке вдоль леса — значит, там и будем отдыхать. Я машину и здоровье гробить не собираюсь ради смуглых задниц твоих очередных невест, Леха. Кроме того, до самого Крыма вводится сухой закон. Никаких коктейлей, пивасика и вискарика. Не собираюсь терпеть ваше пьяное веселье на трезвую голову. Мне за рулем нельзя — значит, никому нельзя! Надеюсь, возражений нет? Вот и хорошо, — ухмыльнулся я, глядя в зеркало заднего вида на заметно погрустневших друзей. — Тогда поехали…

До столицы нашей родины добрались без происшествий. Новая скоростная трасса М-11 действительно оказалась удобной. Если бы за пользование таким великолепием еще не брали бы денег, моему восторгу не было бы предела. Отрадно, что дорожные сборы оплачивали вынуждено трезвые друзья-товарищи.

Дорога до Тулы хоть почти и не уступала первому участку по качеству, однако убивала нервы неимоверной загрузкой легковушками и грузовиками. Прибавьте к этому посты и засады гаишников, кормящих семьи за счет зазевавшихся любителей быстрой езды.

— Надо было ехать по трассе М-4. Она хоть и платная, зато более свободная и почти без «оборотней в погонах», — через полчаса бешеного лавирования между фурами высказалась испуганная Лариса.

— Не вопрос! Любой каприз за ваши деньги, — обрадовался я.

— Вот и отлично, — заключил Максим, сверяясь с картой, так как роль штурмана наскучила Лехе еще на полпути к Москве. «Все-таки непостоянство — это диагноз», — подумал я без злобы.

— Значит так: заночуем в Туле и рванем на М-4. Сорок километров через Болохово и Оболенское — и мы на неё выедем.

— О, прикольно: смотрите — поселок Шварцевский, — оживился Леха, тыча пальцем в карту. — Далеко же забралась слава могучего Арни. Там небось в каждой избе тренажерный зал. И сеют не рожь и пшеницу, а сою для протеина.

— Это поселок шахтеров. Конкурс «Мистер Олимпия» они у себя не устраивают, но, думаю, наваляют тебе не хуже качков, если будешь стебаться, — оттолкнул его руку Максим.

Древнему городу Туле были рады все. Даже затрапезность мотеля и нерасторопность персонала не смогли испортить нам настроение. Простая возможность помыться в душе и распластаться на кровати, вытянув ноги и дав отдых затекшей пояснице — это все, что нам было нужно. Однако счастье длилось недолго.

Примерно в девять вечера в соседний номер заселилась компания дальнобойщиков. Сначала они долго спорили, где чья кровать. Потом сели выпивать и закусывать. Тонкие гипрочные перегородки не спасали слух от гогота, тупых шуток и сальных рассказов про подвиги шоферюг в сексуальных битвах с «заплечными» путанами.

Поздний обед наших соседей плавно перетек в игру в карты. Закончилось всё часа в три утра найденным в рукаве одного из игроков тузом, пробитой бутылкой головой и долгим разговором с полицейским нарядом. Его вызвала горничная, напуганная угрозами быть убитой и изнасилованной, если не даст мужикам «нормально отдохнуть»…

Понятное дело, что толком выспаться не получилось. После короткой утренней лекции в адрес Лехи, что «мудаку надо было лучше изучать отзывы, а не доверять первым попавшимся комментам» (по всей видимости, написанным выжившими дальнобойщиками), мы продолжили вояж.

Миновав Болохово, на подъезде к поселку Советский уткнулись в жуткую пробку: две встречных фуры столкнулись на полном ходу. Одна из них лежала опрокинутая на бок, перегораживая полдороги. Вторая валялась в придорожной канаве. Искореженный металл, битое стекло, растекшаяся вонючая солярка, порванные покрышки были повсюду. Зону аварии водители объезжали с черепашьей скоростью, отчего едущие следом машины образовали гигантский хвост.

Усталость от недосыпа и медленная езда сделали свое чёрное дело. В какой-то момент я отключился и заснул…

***

Такого дурацкого сна я не видел давно. К нам в квартиру пришла школьная подружка сына — лет десяти. Она принесла с собой сову, по размерам больше напоминающую индюшку. И еще какую-то птицу, смахивающую на орла. Я как раз собирался лечь спать и зачем-то взял с собой в кровать ящерицу сына. Разноцветный геккон эублефар разместился на подушке. Сова быстренько подлезла под одеяло и устроилась за моей спиной. Одну мясистую лапу она нагло закинула мне на спину. Когда я, раздраженный, обернулся посмотреть, в чем дело, лапа оказалась жаренной с аппетитной светло-коричневой корочкой. Ящерица засуетилась и начала кусать меня за пальцы рук. Довершал безумие большой чёрный кот. Он порывался залезть на кровать и схватить геккона зубами. Каждый раз, когда ему это не удавалось, он фырчал на сову и бил его когтистой лапой.

***

Проснулся я еще более разбитым, чем засыпал.

— Надо было взять зонтик, Мари, — не узнал я собственного голоса.

Открылась дверь, и я стал спускаться по гранитной лестнице на выходе из какой-то гостиницы. Следом вышла изящная женщина лет тридцати пяти в темно-бежевом пальто, подчеркивающем прекрасную фигуру, и в ярко-красной шляпке.

На улице действительно шел слабый дождь. Тротуар и дорога были покрыты редкими лужицами, собирающимися в ямках и трещинках в асфальте.

— Наш автобус! — с заметным акцентом вскрикнула девушка и решительным шагом направилась в сторону стеклянного павильона остановки. Я последовал за ней, не понимая, что происходит и как я здесь оказался, но почему-то абсолютно уверенный, что надо следовать за спутницей.

Подошел желтый Икарус «с гармошкой», — так называли удлиненный вариант автобуса в моём детстве. Мы вошли и устроились на задней площадке.

— Проездной! — громко отчиталась Мари и подняла высоко над головой карту, похожую на обычный «Подорожник», только красного цвета. Я же стал рыться в карманах в поисках мелочи. Откуда-то мне вдруг стало известно, что проезд стоит десять рублей.

Медные десятки нашлись быстро, но мне почему-то захотелось расплатиться оттягивающими карман одно — и двухрублевыми монетами. Пока я их отсчитывал, автобус остановился. Мари вдруг резко схватила меня за руку и с волнением произнесла: «Все, опоздай, теперь можешь убирай деньг».

Я повернул голову и увидел, как одного из пассажиров берут под руки и выводят из автобуса двое крепких полицейских. Меня удивило, что одеты они были в светло-синюю форму, которую носили милиционеры во времена СССР.

— Что происходит, Мари? — в недоумении я обернулся к своей спутнице… Но ее уже не было рядом. В замешательстве я проследовал к прозрачной пластиковой перегородке, отделяющей водительскую кабину. За рулем сидел типичный афганец, в национальной одежде — длинной рубашке и широких брюках песочного цвета. Афганский жилет и шапочка «паколь» из белой шерсти довершали наряд. Именно такими изображают талибов в фильмах про афганскую войну.

— Салам! Дай, пожалуйста, билет, — протянул я ему монеты.

— Извини, брат, продать нельзя теперь. Надо было покупай до приход контрол.

— Но мы же только сели на предыдущей остановке. Я просто не успел отсчитать деньги. Что тебе, жалко, что ли? — волнуясь, уговаривал я «талиба».

— Не могу: вы все — расходный материал, — изрёк он многозначительно. Тем не менее деньги взял и оторвал билетик от толстого рулона. Но мне его не отдал.

Поразмыслив, я решил не испытывать судьбу и вышел из автобуса на следующей остановке. Уплаченных денег было не жалко: свобода дороже.

Не понимая куда, я следовал по улице за группой прохожих в одинаковых серых плащах и шляпах и наконец очутился в помещении, напоминающем обсерваторию. Большой круглый зал, высокая стеклянная купольная крыша и ряды изогнутых скамеек, расставленных как в цирке. На них сидели в основном мужчины в серых и черных костюмах. Периодически приходили и уходили женщины разных возрастов, в строгих нарядах.

Пока я стоял в центре зала и осматривался, ко мне подошел невысокий мужчина лет пятидесяти с едва заметной сединой в волосах и что-то спросил.

— Простите, что? Я не расслышал, ― извинился я.

— Я спрашивай, кто это последний? ― уточнил незнакомец. Теперь я заметил, что говорил он с сильным акцентом, как многие жители прибалтийских стран, когда пытаются изъясняться на русском.

— Вы мне уже, наверна, слышал? Я захочу спросит — вы пришли на церемоний?

Коверкание слов было гораздо чудовищнее его акцента. Казалось, мужчина нарочно говорит неправильно. Но его взгляд и мимика этого не подтверждали. Он был вполне искренен в стремлении выяснить, последний ли я…

— Простите, я вас не понимаю. И честно говоря, даже не знаю, где нахожусь в данный момент времени. Если вы мне объясните, буду весьма благодарен.

— У вас очень вычурна речь. Это я заметить еще там, на автобуса, ― и мужчина махнул рукой в сторону выхода. ― На твоём месте молча будет лучше, чем говор, ― с сочувствием похлопал меня по плечу и стал подниматься наверх, где заметил свободное место.

Я стоял, опешив от его нелепой, но такой душевной речи. Потом стал вслушиваться в разговоры окружающих. Удивительно кривые и местами нелогичные словесные обороты резали уши, словно клинок из дамасской стали.

Складывалось впечатление, что все эти люди проживали в разных странах и занялись изучением русского языка совсем недавно. Однако нелепые выражения произносились настолько обыденным тоном, что становилось очевидно: на подобной тарабарщине они общаются долгие годы. Да и схожий внешний вид свидетельствовал, что все эти мужчины и женщины из «одного села».

Решив не спешить с выводами, я, по примеру моего недавнего собеседника, отыскал глазами свободное место, сел и стал наблюдать.

Тут же сосед слева вопросил, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Вот объясните мне, откуда появиться этот неудобный слов «ботинки»? Почему его говори как идиоты и откуда идти его смысла?

Забыв про недавнее предостережение, я выпалил в ответ:

— Вероятно, «ботинки» произошли от слова «боты». В древние, точнее средние века, во Франции так именовали кожаную обувь с завязками и сапоги.

В зале повисла гробовая тишина. Было заметно, что моя «чистая речь» поразила окружающих. Но больше их зацепило другое. О чем вопрошавший не преминул тут же заметить:

— Вы слишком умничать, молодо человека. Говорите не надо так, чтобы смущать другой вокруг вас люди.

— А что тут такого? ― вдруг выкрикнул сидящий двумя рядами выше болезненно худой, интеллигентного вида мужчина с квадратными очками на переносице. ― Я вот тоже не понимаю, почему «терпимый человек» можно говорить, а «терпимый президент» нельзя!

Тотчас негромко завыла серена, и с самого верха в сторону очкарика стали спускаться трое мужланов в одинаковых серых костюмах.

— Ну вот, один допизделся… ― со злобой процедил кто-то сквозь зубы. Интеллигента, несмотря на его протесты, быстро скрутили и увели под белые рученьки. Вскоре нелогичный бубнеж продолжился как ни в чем не бывало.

Я сидел ошарашенный, ничего не понимая, принимая происходящее за какой-то сюр и бред. В подобных случаях в памяти всплывают сцены из фильма «Город Зеро» — лютая смесь философии, бытовухи и полнейшего идиотизма. Из ступора меня вывел бодрый голос диктора из развешанных по периметру «цирка» огромных динамиков: «Дорогие собратья, мы рады, что вы не пропустить дату памяти и не забывай про наш свято праздновай!»

— О чем это он? — не успел я договорить, как в мои руки вложили небольшую листовку. На ней красовалось цветное изображение Адольфа Гитлера в неизменной шинели и фуражке. Фашистский лидер был запечатлен в окружении крестьян и рабочих, лица которых излучали счастье и готовность идти за своим лидером хоть на край света. На заднем плане возвышался здоровенный плакат с надписью «Добро пожаловать, наши Великие германские освободители!»

После приветственного слова в зал промаршировал духовой оркестр в немецкой форме времен Второй Мировой войны. Бравые молодцы были как на подбор: высокие, подтянутые, с мышцами, заметно проступающими через ткань кителей.

— Наверное, это сон, — старался я себя взбодрить. — Снова Машка забыла выключить телевизор в гостиной, и я сплю под звуки очередного «киношедевра». А это всегда чревато бредовыми сновидениями — проверено не раз. Помню, как-то закемарил под детище Петросяна «Кривое зеркало». Душевные травмы того насильственного киносеанса мне не удалось залечить до сих пор. Даже по прошествии многих месяцев придурковатые мужики, переодетые в страшных женщин и изрыгающие плоские шутки, частенько наведываются без приглашения в мое сознание.

— Эй, пижон, сделай ртом повеселее, а то они подумай может, что мы не рад, — вывел меня из оцепенения толчком в плечо сосед справа.

— Простите, что вы сказали? — уже начиная привыкать к всеобщему панибратству и чудовищному косноязычию, спросил я.

— Улыбайся, падла, говорено тебе! — менее дружелюбным тоном продолжил мужчина. — У меня, промежду прочим, три сопли по лавкам спят. И я не хотеть из-за какого-то невежы садиться в тюрьма и жравши баланду.

Я решил, что лучше не злить окружающих, тем более, что вообще ни хрена не понимал, что происходит в этом цирке моральных уродцев. Посижу, посмотрю, послушаю. Станет совсем скучно — уйду в другой… сон.

Оркестр отыграл парочку бравурных маршей и выстроился наизготовку перед небольшой трибуной, которую во время музыкальной паузы успела установить в центре зала группа низкорослых крепышей в рабочих комбинезонах.

Трибуна была обтянута красным сукном, с большой черной свастикой на фоне белого круга посередине. Поднос с пузатым графином, заполненным то ли водой, то ли водкой, окруженный тремя гранеными стаканами, материализовался из воздуха. Эта мрачная конструкция сразу напомнила мне гроб нестандартных размеров — двуспальный, так сказать…. Я было хотел поделиться удачной шуткой с окружающими, но сдержался, вспомнив про отсутствие у тех чувства юмора.

— Всем встать — власть идет! — проорали динамики, а голос диктора в конце сорвался на фальцет.

Зал послушно вскочил. Я, было, замешкался, но соседи, уже готовые к сюрпризам с моей стороны, без прелюдий подхватили меня под руки и оторвали от скамейки. Так что мгновение я провисел в воздухе, не успев разогнуть ноги.

Их было трое: два маленьких пузатых старичка, возрастом за 70 — так мне показалось на первый взгляд. Причем один из них был ужасно кривоногий, да еще прихрамывал на левый бок, словно раненный. Помощницей ему служила трость из красного дерева с большим золотым набалдашником в виде головы орла.

Второй старик выглядел бодрее, но страдал чудовищной одышкой. Его тяжелое сипенье при ходьбе было хорошо слышно в полнейшей тишине зала. Замыкал ветеранское шествие высокий худощавый седовласый «Дракула» с темными кругами вокруг глаз и большим крючковатым носом. Образ усиливал длинный черный плащ с подбоем красного цвета, как у Понтия Пилата из знаменитого романа.

К сожалению, я сидел далеко не в первом ряду, поэтому рассмотреть комедиантов во всех деталях не смог. В том, что присутствую на спектакле, я уже не сомневался. Иначе и быть не могло. Все-таки прошло почти восемьдесят лет после победы над фашистской Германией. Свастика, пропаганда и даже малейшее упоминание о нацистах давно под строжайшим запретом в большинстве цивилизованных стран. И только комикам еще позволительно глумиться над «подвигами» больных фанатиков прошлого.

«Артисты» наконец доковыляли до трибуны. Крепыши молниеносно подсунули им под задницы массивные деревянные стулья с высокими резными спинками, на которые старички не преминули плюхнуться с видимым облегчением. Вслед за ними уселись на свои места присутствующие в зале. Мои «заботливые» соседи, не сговариваясь, дружно опустили меня на скамейку, прижав для верности тяжелыми руками.

— Терпи, старик. Очевидно, это интерактивный спектакль, в котором зрители принимают участие даже против воли. А в конце будет раздача бесплатного немецкого пива и баварских колбасок, — пытался я хоть как-то себя приободрить.

Минуты три троица восседала с гордым видом, не произнося ни слова. «Дракула» обводил грозным взглядом присутствующих, отпуская сквозь сомкнутые губы короткие замечания, которые «астматик» тут же фиксировал в блокноте с красной обложкой и неизменной свастикой.

— Приветствую Вас, разумные граждане свободной Русии! — первым взял слово колченогий. — Сегодня мы празднуем знаменательную дату. Ровно 76 лет тому назад русияне поняли, что только Великая германская нация способна выступить в роли мудрого пастыря и рачительного управленца на столь огромной территории, которую занимает Русия.

9 сентября 1941 года наиболее разумные из «красных Иванов» прекратили сопротивление, сложили оружие и заключили договор с гитлеровской Германией о полной капитуляции, повсеместном подчинении и переходе на германскую государственную модель управления. С тех самых пор наши народы обрели гармонию и единство, к которому стремились сотни лет.

И сегодня, видя ваши счастливые лица, хочу отметить, что усилия были не напрасны. Вместе с вами мы построили крепкое, благополучное государство, в котором счастливы все — от ребенка до глубокого старика. И это стало возможно исключительно благодаря мудрости наших германских завоевателей, а точнее освободителей!

— Что за ересь вы несете! — моему терпенью пришел конец. Невзирая на шиканье соседей и их попытки удержать меня на месте, я вскочил и продолжил. — Какую дурман — траву курил режиссер этого бредового спектакля? Вы хоть немного изучали историю? Заглядывали в учебники? Какая победа великой Германии? У вас тут что — кружок мракобесов? Или секта почитателей сумасшедшего Адольфа Гитлера?

Аааааа!!! — громко взвыв и затыкая пальцами уши, шарахнулись в разные стороны сидящие поблизости люди.

— Я еще раз спрашиваю: мне кто-нибудь вразумительно объяснит, что здесь происходит? И почему вы все так уродливо одеты и изъясняетесь на ужасно корявом язы….

Договорить я не успел. Оказалось, что во время пламенной речи ко мне за спину пробрались несколько охранников из тех, кто недавно скрутил любознательного интеллигента. И буквально на последней фразе один из них хорошенько стукнул меня по затылку увесистой резиновой дубинкой. И свет померк, и смолкли звуки…

Глава 2. Разоблачение

— Просыпайтесь, молодой человек! — прозвучал над ухом вкрадчивый голос, словно кто-то из друзей проявлял заботу, боясь, что я после очередной попойки опоздаю на работу. Однако прилетевшая следом в лицо порция ледяной воды четко обозначила — друзей здесь не водится. После такого «теплого» приема сознание вернулось ко мне со скоростью пули.

Открыв глаза, я увидел, что нахожусь в огромном кабинете с высоченным потолком, с которого свисала титанического размера золоченая люстра с подвесками из горного хрусталя. Свет, который она давала, так ярко играл на многочисленных стеклянных гранях, что в первое мгновение пришлось зажмуриться.

Помещение было почти пустым, если не считать убогого высокого двустворчатого шкафа со стертой лакировкой и покосившимися дверцами, стола и пары стульев, на одном из которых сидел ваш покорный слуга. И все это мебельное «излишество» занимало лишь угол кабинета, лишний раз подчеркивая его размеры.

Место, куда меня «поцеловала» дубинка, саднило, добавилась тупая боль, которая усиливалась при малейшем движении. Мутило, было сложно сосредоточиться, да и просто сидеть прямо представляло непосильный труд. Поэтому я был отчасти благодарен солдату за спиной, чьи крепкие руки поддерживали меня за плечи, не давая сползти с узкого стула на пол, и упокоиться там в позе эмбриона.

За столом сидел мужчина лет тридцати пяти–сорока в чёрной офицерской форме войск СС, хорошо известной мне еще с детства по военным фильмам. Правильные утонченные черты лица, аккуратная стрижка, холеные руки и очки в серебряной оправе — большего я рассмотреть не успел — меня снова начало мутить, и пришлось, прикрыв глаза, опустить голову.

— Да, сотрясение мозга — штука весьма неприятная, — снова «включил» заботливого друга фриц за столом. — Вам сейчас надо глубже дышать и меньше нервничать. Помню, как-то на занятиях по политическому программированию один мой товарищ (теперь он служит командиром станции морального зондирования) упал и ударился головой о край парты. Крови было немного, он даже форму не испачкал.

Но вот мозг ему встряхнуло основательно. На пару дней бедолага позабыл имена наших великих вождей, всех до единого. Мы страшно переполошились: еще бы — такой конфуз! Педагогический совет долго решал, как поступить с ушибленным. То ли отдать медикам, чтобы те разобрали его на органы, то ли отправить в лабораторию по испытанию оружия в качестве живой мишени. К счастью для Иванга, память к нему вернулась и он продолжил обучение.

— На органы? Мишень? Не проще было просто отчислить? — спросил я, начиная привыкать к головной боли, бешеной иллюминации и невесть откуда взявшимся в нашем времени фашистам.

— Как отчислить? Ха-ха, насмешили, сразу видно, что вы не из здешних мест, — заметно повеселел собеседник.

— Конечно, не из ваших. Мне в дурдом еще рановато, — съязвил я. — И вообще потрудитесь объяснить, где я нахожусь и кто вы такие?

— Проще простого! Меня зовут Семенг Хрусталв, я старший головач отдела морального контроля и учета городской управы. А находитесь вы, мой незнакомый смутьян, в зале для идентификации и определения возможности пребывания в свободном обществе.

— Это вы сейчас со мной разговаривали? — съязвил я. — Потому что из всего сказанного ни хрена не понял.

— Однако, вас приложили сильнее, чем я предполагал, — удивился «головач».

— Смотрю на вас — и не понимаю: то ли дурачится, то ли полный шизик? Как можно не знать таких простых истин? Ну да ладно, работа у меня такая — вправлять мозги, пытающиеся вырваться на волю. Повторяю еще раз: меня зовут Семенг Хрусталв…

— Позвольте, может быть, Семен Хрусталев? — боролись остатки моего разума с происходящим.

— А… ну теперь всё стало понятно, — хлопнул себя по лбу офицер и широко улыбнулся. — Я, было, занервничал, думал вызывать утилизаторов. А оно вон что.

— Лучше психиатров…. И какая мысль вас осенила?

— После того, как вы произнесли мое имя на старый, допобедный манер «Семен Хрусталев», сомнений не осталось. Дело в том, что после нашего полного освобождения великой Германией был проведен ряд реформ, которые коснулись, в том числе, и антропонимики. Новые правители были настолько мудры, что не стали «стричь» всех под одну немецкую гребенку. Наоборот, они постаралась максимально сохранить самобытность прежних имен, фамилий и отчеств, лишь с ювелирной точностью облагородив их. Поэтому не Семен, а Семенг. Звучит гораздо красивее и солиднее, согласитесь? Словно горный орел парит над землей, выискивая своим феноменальным зрением добычу.

— А вы вообще в курсе, что Семён — это русская версия еврейского имени Шимон из Библии. Это никак не противоречит вашим арийским убеждениям? — теперь уже пришла очередь улыбаться мне.

— Боже мой, по каким учебникам вас обучали? Такое ощущение, что вы только что прибыли из самого глухого уголка Сибирейской тайги. Как вы вообще оказались в нашем цивилизационном раю? Более семидесяти лет тому назад лучшие германские и русиянские ученые доказали, что евреи не имели никакого отношения к написанию библейских книг. Более того, было доказано, что такого народа вообще не существовало на нашей планете.

— То есть как? Люди были, а слова не было, как в анекдоте, что ли? — продолжал я улыбаться, пока охранник, стоящий позади, не сдавил мою трапециевидную мышцу (по-простому «загривок»). Да так, что перед глазами заплясали искорки и уродливые зайчики.

— Люди, безусловно, были. Только не евреи, а греки, римляне, персы, древние арии, наконец…

— И после таких высказываний вы еще смеете говорить про мое образование? Я — человек из двадцать первого века, в отличие от вас, застрявшего где-то в начале девятнадцатого. Какие великие арии? У вас жар и бред. Или все вы здесь актеры из программы «Розыгрыш»?

— Успокойтесь. Вас никто не разыгрывает. Мы с Иванхом, так же, как и вы, живем в двадцать первом веке. Сейчас за окном 2021 год, 9 сентября, суббота. И погода, кстати сказать, стоит прекрасная. Но вместо того, чтобы наслаждаться заслуженным выходным в кругу семьи, мы вынуждены тратить время на диагностические беседы с вами.

В подтверждение его слов Иванх (очевидно, Иван в обществе психически здоровых людей) снова с силой сдавил мой загривок. Гримаса боли сковала лицо.

— Поэтому я бы предложил вам перестать валять дурака, и после того, как стихнет головная боль, пройти нехитрый тест. Тогда, надеюсь, мы сможем определиться со степенью социального отклонения от нормы и принять решение о вашей дальнейшей судьбе.

— Что, тоже на органы пустите? — вспомнил я недавний рассказ про бедолагу курсанта.

— Ну, это еще надо заслужить. Не каждое отребье годится в доноры для наших дорогих сограждан. Мы верим, что жизненные взгляды человека сильно влияют на состояние его внутренних органов.

— Это как? — удивился я.

— Очень просто. Кровь — величайший хранитель и переносчик информации. Она запоминает все: что вы ели, пили, видели, какие лекарства принимали, с кем спали, какие мысли посещали разум, какие слова слетали с ваших губ. Кровь питает все системы и органы, являясь важнейшей соединительной тканью. Поэтому не только алкоголик убивает своё тело, но и смутьян и сквернослов.

А у революционных элементов вообще большинство органов прогнило насквозь. Их жизнь — сплошной яд, которым они брызжут на окружающих. И пересаживать такие органы нормальным гражданам — значит обрекать их на пребывание в постоянном когнитивном диссонансе. А этого никак допустить нельзя. Так что пока посидите в камере, а мы подумаем, что с вами делать. Может статься, что Сибирейская тайга станет вашей родиной на следующие лет сорок.

И даже не думайте помышлять о побеге. Мы хоть и являемся сотрудниками интеллектуального департамента, но стреляем отменно. И проверять это я вам не советую! — в подтверждение своих слов офицер Хрусталв достал из ящика стола и помахал перед моим лицом большим черным пистолетом, отполированным до блеска.

Я не успел ответить, как жлоб Иванх подхватил меня под руки, приподнял со стула и легким пинком в пятую точку придал ускорение в направлении незаметной двери рядом со шкафом. Заприметить издалека её было крайне трудно, так как выкрашенная в цвет стены дверь не имела ручек, выступающих петель и даже замочной скважины.

Когда мы подошли к стене, Иванх пару раз с силой стукнул по ней кулаком. Каково же было мое удивление, когда в ответ распахнулась не сама дверь, а одна из створок покосившегося шкафа.

— Проходь жива, только головой пригни, мебеля не попорти, — буркнул охранник.

На секунду я почувствовал себя Алисой в стране чудес и даже пожалел, что не имею в запасе пару бутылочек с волшебной жидкостью. Сначала я бы увеличил себя до неприличных размеров и расхреначил к свиньям собачим весь этот фашистский цирк. А потом, приняв дозу уменьшительного напитка, поймал первого пролетающего мимо воробья и умчался подальше от царившего вокруг маразма.

С такими мыслями я шагнул вглубь шкафа и оказался в узком коридоре с кирпичными стенами и полукруглыми потолочными сводами. И хотя здесь было не очень темно, но контраст с жалящим светом зала допросов оказался чудовищным, словно ты на мгновенье ослеп.

Иванх за мной не проследовал. Он быстро захлопнул дверцу шкафа и снова гулко стукнул по ней два раза. Принимающей стороной оказался пожилой мужчина в форме, как мне показалось, германского солдата времен Первой Мировой войны, если судить по иллюстрациям из книги про бравого солдата Швейка. На его почти лысой голове были небрежно разбросаны несколько седых волос. Сгорбленная спина и согнутые тоненькие ножки, которые явно уже не справлялись с нагрузкой. Руки тряслись, заставляя побрякивать увесистую связку ключей на металлическом кольце, надетом на запястье.

— По всей видимости, я оказался в машине времени и теперь отрываюсь по полной. Сначала люди на улице, словно сошедшие с газетных страниц 50-60 годов прошлого века, потом фашисты времен Великой Отечественной войны. Теперь это чудо, вылезшее явно из 1914 года, если не раньше. Что же будет дальше — египтяне, мамонты, динозавры?

— Это есть твоя камера. Давай, не зевать. Пролази быстро! — вывел меня из царства фантазий старик, руки которого оказались не такие уж и слабые. Толчок прямо в позвоночник был весьма болезненным. Глаза понемногу привыкали к темноте, и я смог различить, что мы миновали длинный коридор и подошли к одной из многочисленных камер, расположенных по обеим сторонам. Пока охранник отпирал дверь, я обратил внимание, что в коридоре больше никого нет.

— Может, дать ему в морду и пуститься наутек? Только сколько этот мой «утёк» продлится? Я ведь даже не знаю, где нахожусь. В сторону шкафа бежать точно не стоило, за ним вооруженные гориллы Семенг и Иванх. А других маршрутов я пока не выучил. Может, все-таки рискнуть наудачу? Ведь у старого пердуна и оружия-то с собой нет, кроме болтающегося на поясе штык-ножа. Пока он его из ножен достанет, я уже буду далеко.

— Даже не думать так! — отозвался «старый пердун» и, молниеносно выхватив нож, приставил его к моему горлу.

А дедулька-то не такой дряхлый, каким хочет казаться! — в душе обрадовался я тому, что не успел наделать глупостей, которые могли закончиться перерезанным горлом. Мгновенно отбросив мысли о побеге, я молча вошел в камеру и огляделся.

Небольшая прямоугольная темница имела маленькое окошко под самым потолком. Толстые прутья решетки дополнительно скрадывали скупые лучики солнечного света, нехотя заглядывающие с улицы. У самой двери располагалась стандартная тюремная параша — овальная дырка в полу и чугунные пластины с засечками для ног по бокам.

Рядом висела небольшая эмалированная раковина с одним краном. Далее стоял стол с газетой вместо скатерти и остатками еды и два стула. За ними напротив друга две кровати. На одной из них лицом к стене лежал человек, накрытый тонким клетчатым одеялом. Казалось, он спал.

Под потолком болталась яркая лампочка в металлическом решетчатом плафоне. Стены были чистые, без блатных надписей и засечек арестантов о проведенном в застенках сроке. Да и в целом, несмотря на убогий интерьер, в камере было довольно уютно.

Как только дверь закрылась и замок с лязгом провернулся три раза, незнакомец скинул одеяло и вскочил на ноги. Юноша лет двадцати пяти, высокий, худощавый, с правильными чертами лица приблизился ко мне. Прищурив, впился взглядом голубых глаз и некоторое время внимательно рассматривал, словно силясь узнать. Потом, не говоря ни слова, отвернулся, подошел к столу и сел на стул.

— И тебе не хворать, соседушка, — равнодушно приветствовал его я и направился в сторону свободной койки. Сегодняшняя нервотрепка меня заметно вымотала, хотелось просто прилечь на что-нибудь теплое и мягкое и обдумать в тишине положение, в которое поставила меня судьба, не преминув нагнуть раком.

Но этим планам сбыться было не суждено. Молодость и, возможно, длительное заточение сделали свое дело — юноша не смог хранить молчание более пяти минут.

— Ну что, стукач, какое задание тебе дали великие германские хозяева? — с издевкой в голосе бросил он.

— О, как я рад, что хоть твой рот не набит грецкими орехами, а мозги картофельными очистками. Будет теперь с кем поболтать на нормальном русском языке! — ответил я.

По возникшей паузе было заметно, как привела его в ступор моя чистая речь.

— Пого… погодите, что-то я недопонял… — промямлил он.

— Что ты не понял? — приподнялся я и присел на кровати, облокотившись спиной о стену. — Подозреваю, что в вашем дебильном городе вообще мало понимающих. Вот ты, например, сам-то кто есть такой? Убийца, насильник или просто слабоумный идиот, которого держат в клетке, чтобы не покусал прохожих?

Юноша сконфузился от моих слов.

— Что вы такое говорите! Я не убийца и уж точно не идиот, а всего лишь люблю читать. Разве я виноват, что некоторые книги находятся под запретом властей?

— Ну, если ты говоришь о «Майн Кампф», тогда да, эту заразу не следовало вообще издавать.

— Здесь вы ошибаетесь. Труды фюрера никто и не думал запрещать, их просто переработали под новые реалии. Сегодня эта книга вторая по популярности после…

— Погоди, дай сам угадаю, — перебил я паренька. — На вершине хит-парада в вашей психиатрической клинике «Фашизм для чайников». Верно?

— Не понимаю, зачем чайникам нужен фашизм, а точнее национал-социализм. Наливай в них воду и ставь на огонь. Да не забудь снять, когда закипит, чтобы крышку не сорвало. Не угадали. На первом месте труд Иосифа Сталина «Железная немецкая дисциплина на благо русиянского народа».

— Сейчас точно 2021 год? — все больше впадал я в панику.

— Точно так. А что вас удивляет?

Стараясь сохранять самообладание, я встал с кровати и подсел к столу, за которым мой сосед пытался смастерить бутерброд из куска хлеба и ломтиков сала. Только тут до меня дошло, что я не ел уже целый день. Это без промедления подтвердил урчащий желудок.

— Пожалуйста, — участливо протянул мне бутерброд юноша. — Не стесняйтесь — берите, закусывайте. Сейчас налью чайку. Кстати, меня зовут Дмитринг. Извините, что сразу не представился. Дело в том, что я принял вас за стукача, коих в моей камере перебывало немало. Узколобые сволочи из службы морального контроля и учета пытаются разузнать, кто снабжал меня запрещенной литературой.

Повторюсь, я очень люблю читать, но, к великому сожалению, не все книги в нашей стране являются разрешенными для свободного ознакомления. Вот и приходится пользоваться услугами не совсем добропорядочных личностей, отдавая немалые деньги за прочтение очередного томика классической литературы.

— Угу, понимаю… — промычал я, не переставая жевать, вкусный, как оказалось, хлеб с изумительно нежным салом, запивая крепким сладким чаем. Про себя решил, что лучший способ хоть что-то выяснить о происходящем, — это дать юнцу выговориться.

— Так получилось, что во время очередной передачи книг меня задержали и доставили прямиком сюда.

— Это тебя барыга сдал, сто пудов! — с видом эксперта изрек я.

— Невозможно. Самуил Яковлевич — добрый, интеллигентный человек, хоть и очень любит деньги. Если бы вы знали, сколько шедевров он мне перетаскал за эти годы! Нет, не может быть, не верю. Подлость людская тоже, знаете ли, имеет границы.

— Ну-ну. Что же этот твой Самуил не сидит сейчас с нами в одной камере? Его наверняка и не задерживали. Может, даже медальку прикрутили за очередную подставленную жертву.

— Об этом я как-то не подумал. И все равно не хочется наводить напраслину на пожилого ученого. Он много лет трудится в главной библиотеке нашего города, откуда и приносил мне книги. Бог с ним. Расскажите лучше о себе. Кто вы, откуда. И почему говорите таким заумным языком?

— Дмитрий Неверов, — представился я. — По всей видимости, мы тезки, если не принимать во внимание идиотское окончание твоего имени. Я из Санкт-Петербурга, работаю журналистом. В свободное время пишу детские книги, что само по себе утопично в наше время помешательства на гаджетах. Как-то так….

Как и почему оказался в вашей психиатрической лечебнице, не понимаю. Последнее, что помню, как заснул за рулем. Наверное, мою машину занесло в канаву, но вместо обычной больницы меня зачем-то привезли сюда. Надеюсь, что друзья, ехавшие со мной, живы и здоровы и скоро меня вызволят.

— Про какой Петербург вы говорите? — сделал удивленное лицо Дмитринг.

— Тот, который ранее был Ленинградом, а до этого Петроградом, а еще раньше Петербурхом.

— А, вот оно что. Есть такой городок на карте нашей державы. Только сегодня он называется Пиэтари.

— Городок? Ты в своем уме, молодой человек? Санкт-Петербург — второй по величине мегаполис в России. У нас только официально проживает шесть миллионов человек, а неофициально все десять. А Пиэтари город называли немытые чухонцы и шведы, когда Петр Первый согнал их с насиженных земель.

— У вас действительно богатая фантазия. Город на шесть миллионов жителей — какой полет мысли! Вы, вероятно, забыли, что сегодня всё население Русии составляет тридцать миллионов человек. Даже в нашей столице, Московии, проживает не более полутора миллионов.

— Это в Москве, что ли? — снова пришло мое время удивляться.

— Да, в Московии, — терпеливо поправил меня собеседник. — Вы все время оперируете отжившими свое словечками. Словно появились в наших краях из далекого прошлого.

— Из Сибирейской, а точнее Сибирской тайги, — съязвил я, вспомнив недавний

разговор с офицером Хрусталвым. — Тридцать миллионов, говорите? А почему так мало? Если мне не изменяет память, до 1941 года на территории СССР проживали примерно сто пятьдесят миллионов человек. Пусть Великая Отечественная война и внутренние репрессии забрали около сорока миллионов человек. Но куда делись остальные?

— Говорите странно и историю в школе, похоже, совсем не учили, — покачал головой Дмитринг. — Ну да ладно, времени у нас много, буду вас просвещать, хоть вы и старше меня.

Видя, с каким аппетитом я поедаю хлеб с салом, сокамерник протянул мне второй бутерброд и подлил в кружку порцию кипятка.

— Значит, так: сразу же после капитуляции «красной плесени» и окончательной победы Великой Германии началось переустройство бывшего СССР. Азиатские и Кавказские республики отошли к Ближневосточным государствам — Ирану и Ираку, Крым достался Турции. Украину и Белоруссию поделили между собой Польша, Румыния, Венгрия и Болгария. Практически весь Дальний Восток заняли японцы. На Северо-Западе теперь ведет хозяйство Швеция, Финляндия и Норвегия. Так мудрый фюрер отблагодарил не только союзников, но даже тех, кто просто не мешал воплощению его грандиозных планов.

— Куда уж «мудрее»… Раздал направо и налево все, что собирали наши предки тысячу лет.

— Не раздал, а перераспределил с немецкой рачительностью. Нельзя жрать в три горла и ни с кем не делиться. От этого может случиться понос или того хуже — заворот кишок. При Адольфе Гитлере Русия стала еще более великой и уважаемой остальными странами.

— И как же это мы раньше жили, без этих премудростей? — съязвил я.

— Плохо жили. Как собака на сене. Владели самой большой территорией в мире с полным набором таблицы Менделеева в недрах, богатейшими ресурсами и полезными ископаемыми. А сами отменили рабство только в 1861 году. Да и то потом через 56 лет, в 1917 году, позволили снова накинуть себе ярмо на шею и вернуться в стойло.

— Прошу! Останови этот исторический фонтан! Я уже утратил нить размышлений! — возмутился я. — Спешу напомнить, мой юный друг, что, начиная с Екатерины Великой почти на протяжении двухсот лет Россией правили чистокровные немцы, по крайней мере по материнской линии. И даже жена последнего императора Николая Второго, Александра Федоровна, урожденная Викто́рия Али́са Еле́на Луи́за Беатри́са Ге́ссен-Дармшта́дтская, была немкой. Так что всё произошедшее с Россией и её народом за эти годы целиком и полностью лежит на их немецкой совести.

— Что есть кровь женская без сильного начала мужского? — возразил Дмитринг. — Мы же не сказочники-евреи, признающие чистоту крови по материнской линии. Русские, как, безусловно, и немцы — воины, мужики, исполины твердокаменные. Без сильного духом и телом зачинателя, вождя нам никак не прожить.

— Не слишком ли ты молод, чтобы рассуждать о чистоте крови и гендерном неравенстве? Ты сам-то женат, дети есть?

— Не женат, ну и что с того? В том, что именно мужик — главный в семье, ничуть не сомневаюсь. Этому нас с детского сада учат. А женская доля — молчать и терпеть, да еще рожать периодически. По такому принципу существовали самые могучие империи в истории, от древних египтян и римлян до наших дней.

— Ты, наверное, очень любишь книги про баталии и мифических героев?

— Не скрою, изучение военного дела — весьма увлекательное занятие. К сожалению, из-за проблем со здоровьем после школы меня не взяли на военную службу. А я всем сердцем рвался в очистительные бригады. Приносить пользу обществу — это же так здорово!

— Прости — «очистительные бригады»? Это что еще за зверь такой? — не понял я.

— Никакой и не зверь вовсе. Наоборот, бойцы этого подразделения приносят огромную пользу нашему народу.

— Экологи, что ли, или ассенизаторы? — пошутил я, разделавшись с едой и удовлетворенно откинувшись на спинку стула.

— Очень близко. Только чистят они не природу, а наше общество.

— Разве оно еще не совершенно и нуждается в каких-либо чистках?

— К сожалению, нуждается. Хотя за последние годы количество неблагонадежных элементов заметно снизилось. Но все равно то здесь, то там возникают очаги массового отклонения от общепринятых устоев. Люди вдруг становятся, словно бешеные животные, кусающие руку своего кормильца. Нарушают законы, выказывают неповиновение, начинают произносить крамольные вещи, поносят наши святости.

— Я у вас провел совсем немного времени, слава богу, но что-то не успел заметить особых святостей, кроме безумного поклонения фашистским выродкам.

— Тише, прошу вас! — сделал предостерегающий жест Дмитринг. — Мне очень не хочется из-за ваших ругательств попасть в карцер. Я уже был там несколько раз. Ощущения не из приятных. А насчет святостей вы не правы. Когда выберемся отсюда, обещаю сводить вас на экскурсию по нашему удивительному городу. Это будет прекрасная прогулка. У нас столько исторических памятников, что к нам съезжаются туристы со всей Русии. Одних церквей 27 штук.

— И большой у вас город? — спросил я, но вдруг внезапно осознал, что мне не хочется ничего знать про место, в котором я нахожусь. Вспомнился фильм ужасов «Загадочный остров». Сюжет его заключался в том, что стоило персонажам догадаться, что они попали в ад, как они были обречены остаться в нем навечно. А те, кто пребывал в неведении, рано или поздно выбирались из проклятого места.

— Довольно крупный по нынешним меркам. Триста тысяч жителей! — с гордостью рапортовал Дмитринг.

— Крупнее не бывает, — улыбнулся я. — И зачем вам столько храмов? Неужели жители так набожны?

— Набожность здесь ни при чем. Религия для русиянского человека — это раствор, скрепляющий фундамент прошлого и стремительно возвышающиеся стены будущего. Наши предки верили, мы верим, наши дети будут верить. С нами сила, с нами Бог! Так говорили идущие на смерть русиянские солдаты. Вера не требует разъяснений и осмысления. Вера — она просто есть, живет, пока жив человек.

— И во что же вы верите?

— В то, что человек создан по образу и подобию Божьему. Стало быть, люди — это воплощение Бога на земле. Нет вещей, которые были бы нам не подвластны. Горы по плечу и моря по колено. Вот чему учит нас религия. Только вперед, выше знамена, без страха в глазах.

— А как же окружающий мир, существа, его населяющие, другие люди, в конце концов? Как быть с теми, кому не по душе воинствующий оптимизм, сдобренный религиозным перцем?

— Значит, им не место среди равных! Слабый всегда проиграет сильному. Жизненный путь слишком краток, чтобы тратить его на сюсюкание с теми, кто не разделяет наши идеалы и веру в светлое будущее. С такими нам не по пути. Наши вожди четко обрисовали, кто и куда должен двигаться. Все расписано «до миллиметра». Порой даже размышлять не надо. Делай, что положено, и не думай о результате. А с теми, кто против, разберутся очистительные бригады.

— Всех в расход пустите? — со злостью спросил я, памятуя недавние речи офицера Хрусталва.

— Почему всех? Мы же не звери. Что касается лично меня, то я вообще человек мирный. Мне противна сама мысль о смертной казни. Но, согласитесь, бывают вопиющие поступки, расплата за которые не может быть иной, кроме как смерти.

— Например? — пожелал я измерить уровень кровожадности соседа. А то, кто его знает, может, решит ночью меня прирезать как неблагонадежного. Одному Богу известно, чего он в своих книжках начитался.

Юноша задумался, слегка раскачиваясь на стуле.

— Пожалуйста, расскажу вам один из недавних случаев. Произошел он с моим соседом. Крайне странный был тип. Редко ночевал дома, почти всё время запирался у себя в комнате, ни с кем старался не общаться. На приглашения посидеть на кухне попить чайку отнекивался, придумывая идиотские отмазки. Подолгу нигде не работал, часто прогуливал общественно-полезные работы. А потом мы узнали, что он, сволочь такая, заделался альтернативным историком.

— Альтернативным — это как?

— Очень просто. Он вместе с дружками (человек шесть их было) случайно обнаружил в лесу старую заброшенную школу. Здание почти разрушилось, но подвал сохранился в превосходном состоянии. И там под мусором покоилась гора допобедной литературы. Книги были аккуратно сложены в большие деревянные ящики. Тара тщательно запечатана и подписана. Очевидно, литературу приготовили к уничтожению, но по ошибке забыли про нее.

И вот мой соседушка с компанией повадился в эти развалины. Они даже основали подпольный клуб под названием «Археологи правды». Проводили дни и ночи напролет, вычитывая книжки от корки до корки. Завели дневники, аккуратно переписывали важные, по их мнению, сведения. Цитаты, цифры, факты, рисунки, графики и формулы — чего там только не было.

— Ты что, их видел? Пронырливый Самуил и это сумел раздобыть?

— Что вы, не дай бог! — в ужасе отмахнулся юноша. — Я любопытный, но не сумасшедший. Мне интересна правда, а не художественный вымысел, написанный под дулом чекистских револьверов. Даже школьнику в наши дни известно, что до Победы в Русии царили хаос и произвол.

В 1905 году сатана выбрал нашу страну в качестве очередного полигона для своих мерзостей и оторвался на полную катушку. Людей содержали хуже, чем скот. Арестовывали, мучили и убивали. Крестьян закапывали живьем за отказ отдавать нажитое непосильным трудом. Интеллигенцию и профессуру извели на корню. И только Великие германцы принесли нам долгожданное освобождение и очищение.

— Ты отвлекся от истории про соседа, — поправил я Дмитринга.

— Ах да… Дневников тех я, естественно, не видел и в руках не держал. Прочитал про историю в газетах, когда соседа и его подельников арестовали.

— Извини, но я так и не понял. Ну собрались дядьки в лесу, читали книжки, пусть и запрещенные. Делали какие-то пометки. Ну и что? Зла-то они никому не причинили!

— Вы до конца дослушайте. Они же не просто записывали. В будущем планировали свои дневники пустить в массы. Хотели, чтобы как можно больше людей прочитали ересь: «просветились» (на их языке). Они, видите ли, пытались вывести наше несчастное общество из германского морока. Рассказать русиянам, как на самом деле жили их предки, что любили и что ненавидели. Хотели изнасиловать мозги простого народа…

В общем, приговор привели в исполнение через неделю после поимки преступников. Пятерых повесили, одного расстреляли, по его же просьбе. Он не хотел предстать перед Богом со шрамом от веревки на шее. Можно подумать, на небесах определяют праведность по внешнему виду…

Я сидел ни жив ни мертв. Если здесь за такую ерунду вешают и расстреливают, то что же тогда ожидает меня, прилюдно облившего словесными помоями Гитлера и его приспешников и сорвавшего важное выступление авторитетных чиновников?

Дмитринг по глазам прочитал мои мысли:

— Не пугайтесь вы так. Как я понял из разговора между охранниками Игорманом и Андреасом, власти считают вас скорее сумасшедшим, нежели политическим преступником.

— И что мне грозит в этом случае?

— Принудительное лечение. Потом выпускные экзамены.

— Звучит романтично — сразу вспомнилась школа.

— Ага, только без права на ошибку. В случае провальной сдачи вас утилизируют, как объект, не поддающийся перевоспитанию и социальной адаптации.

— Действительно, фашистские методы. И как при таком подходе у вас еще 30 миллионов граждан сохранились?

— Вы правы, раньше нас было больше. Естественная убыль увеличивается с каждым годом. Но, поверьте, виной тому вовсе не идеология и строгие порядки, установленные Великими германскими правителями. Дело в тяжелом наследии допобедного прошлого. Именно из-за него мы до сих пор не можем совершить качественный рывок и вывести страну на принципиально новый уровень развития. Плюс постоянные вирусные эпидемии, которые обрушиваются на население.

Хотя в других странах, дела обстоят гораздо хуже. Когда я еще был на свободе, увидел по телевизору репортаж из Франции. Тамошние приезжие арабы совсем распоясались и устроили бунт прямо в центре Парижа. Даже пытались поджечь Эйфелеву башню. И все из-за того, что им не хотели повысить пособие по безработице. А местные власти — политические импотенты, не видящие дальше собственного носа, погрязли в содомии и коррупции.

— Франция, арабы? — повторил я за собеседником. — Ну хорошо, что на этой планете хоть что-то осталось без изменений к 21-му столетию. Почему же Россию-матушку так расколбасило? Где же это мы сплоховали-то? В какой момент колесо истории повернуло в сторону мрака, тупости и невежества?

— Не понимаю, о чем вы говорите? — удивленно вздернул брови Дмитринг. — Да, у нас пока еще не все идеально. Русии есть куда стремиться. Но мы не стоим на месте, развиваемся. Верим в Бога и великий русиянско-германский народ. Так и победим.

И насчет крена вы не правы. Все, что с нами произошло, — естественный ход эволюции. Сейчас наша страна однозначно лучше, чем Русия двадцатого и уж тем более девятнадцатого века.

— Наверное, из-за этого «улучшения» ты сидишь здесь, в камере, за простое желание прочесть книгу? — Дмитринг меня порядком утомил, и я сорвался на хамство, чтобы поскорее закончить бесполезный разговор.

— Заключенный номеру 1644, на выходи! Слышать тебя надо уже! — прервал нас прозвучавший из-за дверной решетки громкий писклявый голос.

— Это они вам — поведут на допрос, — живо пояснил Дмитринг. — Не знаю, что вас ожидает, но прошу подумать над моими словами. Если выкинете из головы весь старообрядческий допобедный мусор, то, возможно, очень скоро отправитесь на лечение в клинику. И, как знать, может, через несколько месяцев снова окажетесь на свободе, вдыхая колючий воздух первых морозов!

— Спасибо за чай, за хлеб и сало и отдельно за советы, — ответил я, вставая и направляясь к двери. — Очень надеюсь, что скоро этот кошмар кончится и я проснусь в тепленькой постельке в объятиях любимой жены.

Я не спеша подошел к двери камеры, которую уже открыл неизвестный мне охранник. «Если это не старик Игорман, стало быть, Андреас», — вспомнились недавние разъяснения Дмитринга.

— Ты есть выходить. Лицом к стена, дверь сам себя не запрет, — бесцеремонно развернул меня солдат, ткнув лицом в холодные кирпичи.

Глава 3. Важная персона

— Проходите, не стесняйтесь, — раздался звонкий голос, как только я, согнувшись в три погибели, вынырнул из уже знакомого шкафа.

Все тот же огромный зал, ослепительный свет и убогая обстановка. Только на этот раз место за столом занимал незнакомый пожилой человек лет шестидесяти. Вместо военной формы на нём был классический однобортный пиджак тёмно-вишневого оттенка, безупречно белая сорочка и узкий черный галстук. Незнакомец сидел, слегка откинувшись на спинку стула, и внимательно наблюдал за моим появлением. Легкое ритмичное постукивание карандашом по столу, очевидно, помогало мужчине справиться с нетерпением.

— Присаживайтесь, не будем тянуть время. Как говорится, «раньше сядешь, меньше натворишь», — указал он рукой на стул. — Меня зовут Олег Августович. Я возглавляю департамент морального контроля и учета управы нашего города.

— Стало быть, вы начальник Семенга? — без видимого интереса спросил я. Хотя в глубине душе возгордился, осознавая, что стал важной персоной. Не зря же на второй допрос приперся сам начальник их крысиного ведомства.

— В наш департамент входит много отделов, в том числе и тот, в котором имеет честь служить Семенг Хрусталв. К сожалению, не всегда ребятам удается справиться с особо запущенными случаями, такими как ваш, например.

Его слова снова пощекотали мое самолюбие.

— И в чем же вы видите мою запущенность? — осторожно спросил я.

— Я внимательно прослушал аудиозапись первого допроса. Пересмотрел видеопленку, наблюдая за вашей мимикой. И могу с уверенностью сказать, что вы либо искуснейший актер, либо профессиональный шпион, подосланный врагами нашего государства.

Выводы в целом верные, если бы не одна неувязочка, напрочь лишающая мои умозаключения смысла. Дело в том, что вы прибыли в наш город совсем недавно. Я навел справки, и выяснилось, что еще месяц назад никто и не знал о существовании Дмитрия Неверова. К сожалению, у нас довольно паршивая связь с коллегами из других городов. Межведомственное взаимодействие находится на уровне каменного века. Поэтому ответы на запросы мы пока не получили, а отсутствие при вас документов еще более осложнило поиски.

— Вы что-то упомянули про нестыковку, которая не позволяет считать меня Джейсом Бондом, — напомнил я Олегу Августовичу.

— К этому я и веду. Для актера главное — зрительское обожание. Будь вы комедиантом, ни за что бы не стали скрывать своего имени. Наоборот, город был бы обклеен афишами и наводнен слухами. Да и выступление ваше случилось совершенно в неподобающем месте, продлившись меньше минуты. Какой-то бред, а не триумф на сцене. И для шпиона подобное поведение — верх глупости. Прибыть с заданием в тыл врага и сразу засыпаться? Даже тупые французы на такое не способны.

Из этого мы сделали вывод, что вы просто-напросто сошли с ума.

— Вот так элементарно? Жил не тужил, а потом кукуха поехала? — улыбнулся я.

— Да, так просто. И это не редкость в наши дни, к сожалению, — вздохнул офицер. — Проблемы в личной жизни, бытовая неустроенность. Все это, умноженное на кризис среднего возраста, привело к помешательству. А главная вина, безусловно, лежит на родителях. Судя по вашей вычурной речи, мама и папа максимально оградили вас от внешнего мира. Не удивлюсь, если узнаю, что вы не ходили в детский сад и школу, пребывая на домашнем обучении. Хотя это позволено только тяжело больным детям, безусловным инвалидам. Кстати, меня только что осенило! — встрепенулся он от внезапно посетившей мысли.

— Вот где может быть скрыта разгадка тайны. Вполне вероятно, что вы еще с детства страдали психическим недугом: скажем, легкой формой шизофрении. Точно! Отсюда и проистекает ваше обучение на дому, бредовые мысли и высказывания. С течением времени болезнь прогрессировала, и на сегодняшний день мы имеем законченного шизофреника, опасного для общества. Вердикт оглашен!

— О-у-у — постойте! Не надо спешить с выводами! — вскочил я со стула. В голове пронеслись кровавые кадры моего расстрела и разделывания на органы без наркоза во благо процветания нации.

— Господин офицер, Олег Августович, может быть, я и страдаю каким-либо психическим расстройством. Кто не без греха, пусть поставит рюмку на место! Но для вашего общества я абсолютно не опасен. Наоборот, могу принести немалую пользу. Например, преподавать Родную речь и Литературу школьникам.

Может, мне даже удастся научить сотню жителей вашего прекрасного городка заговорить на нормальном русском языке. Вы-то вон сами, да и прочие офицеры, изъясняетесь куда как изящнее. И те важные стариканы тоже говорили на чистом русском языке, в отличие от охранников и простых людей на улице.

Выслушав пламенную тираду, дядька в вишневом пиджаке прищурился и принялся сверлить меня взглядом. Я почувствовал, что задел струны его души, и решил не снижать темп.

— Не сомневайтесь — я могу быть полезен. Мне бы только найти человека, который сможет вразумительно объяснить, что здесь происходит, и ответить на пару щекотливых вопросов.

— Ну, давайте попробуем, — согласился Олег Августович. — Надеюсь, моего высшего психологического образования и многолетнего служебного опыта хватит на то, чтобы разогнать тучи в вашей голове. Хотя, повторюсь, по моему мнению, вы обычный шизоид, терзаемый маниакальными демонами.

Я задумался, прикидывая, с чего лучше начать расспросы, чтобы снова не показаться психом.

— Во-первых, объясните мне, пожалуйста, с какого перепуга «СССР проиграл войну Германии», хотя во всех учебниках истории чёрным по белому написано, что 7 мая 1945 года представители Верховного командования вермахта подписали акт о безоговорочной капитуляции германских Вооружённых сил?

Конец ознакомительного фрагмента.