Дис

Тима Феев, 2016

Не всё в этом мире можно увидеть, измерить или определить. Но это вовсе не означает, что таких вещей не существует. Мы не можем видеть, например, дружбу или любовь. Измерить страх или привязанности. Духовный мир почти полностью скрыт от нас, вызывая подчас сомнения в самом факте своего существования. Однако именно об этом невидимом мире духа и идет речь в мистическом романе «Дис», который в совершенно новом свете представляет всё то, о чем мы можем лишь смутно догадываться.

10. Объяснение

Антон проснулся поздним утром. На улице было уже совсем светло и солнце, поднявшееся высоко над деревьями, ярко светило сквозь так и не зашторенное еще с вечера окно комнаты. Часы, которые ночью так страшно тикали, вызывая одним своим звуком всякие нехорошие предчувствия, показывали теперь уже почти половину одиннадцатого. «Ого, — сказал Антон сам себе, — и как это я умудрился так долго проспать?» Он действительно был немало удивлен, что все-таки смог, несмотря на все ужасы минувшей ночи, каким-то чудом уснуть. Хотя, наверное, все это и нельзя было назвать вполне нормальным сном. Если только вообще не нервным обмороком, который как раз сном без сновидений и завершился. Об этом говорила хотя бы сама та поза в которой он спал, — полусидя. Видимо, тогда еще, посреди ночи, он как сидел на своей истоптанной и измятой постели, так, даже не разогнувшись, и завалился головой на подушку. Сама же подушка была сейчас немного влажной, причем явно не от пота. Антон, похоже, плакал этой ночью и прямо во сне. Измотанные запредельным напряжением нервы все-таки давали о себе знать.

Но теперь все было совсем по-другому. Наполненная яркими лучами просторная комната, посвежевшая голова и даже какое-то игривое настроение. Все это было так непохоже на то, что происходило вчера. Антон бодро потянулся и встал. Он еще какое-то время осматривался по сторонам, словно не до конца веря в реальность происходящего, а также в то, что все ужасы минувшей ночи остались позади. И тут он вдруг опять почувствовал, и снова почти инстинктивно, что на него кто-то смотрел. Однако на этот раз Антон не испугался. Видимо, и у страха тоже есть какой-то свой непреодолимый предел, когда человек уже просто не может боятся больше. Так и он, уверенно и очень спокойно посмотрел сначала в тот злополучный угол комнаты, потом в другой угол, за шкафом, потом в дверной проем, а затем в окно. И точно, чуть повыше подоконника, затененные косым выступом от угла дома, на него смотрели два прищуренных зеленоватых глаза. Но эти глаза были совсем не такими, как ночью. Это были глаза добродушные, озорные и радостные. Антон буквально подскочил к окну:

— Люн, — едва не закричал он, — когда с высоты своего роста разглядел всю девочку целиком. Она, похоже, пряталась там у стены, решив немного подшутить над ним.

Девочка же, увидав, что ее наконец обнаружили и более того очень ей рады, также выпрямилась и, немного приподняв правую руку, приветливо помахала ему в ответ. Антон тут же быстро прошел через коридор на кухню, а за ней уже и на терраску, где открыл входную дверь. Однако девочки на пороге не оказалось. Тогда он вышел прямо босиком во двор на мощеную камнем дорожку, что шла по его участку вокруг дома. Но и у окна девочки тоже не было. «Вот уж еще, — как-то внутренне заулыбался Антон, — она тут теперь в прятки со мной играть будет». После чего все таким же быстрым шагом вернулся назад к себе в комнату.

То, что он там увидел, его несколько озадачило. Нет, он был даже очень сильно удивлен, если не сказать, — шокирован. Люн уже сидела в его комнате за столом и разглядывала стекла, которые он подобрал этой ночью в поле.

— Слушай, кротик, — начала она спокойно и без малейших предисловий, — подари мне один такой камень, — она указала на кучу стекол на столе. — Уж больно они у тебя красивые.

— Это простые стекла, Люн, — возразил ей Антон с легкой укоризной, — и они не стоят ничего. Но если хочешь, то бери. Бери их все.

— Спасибо, — ответила девочка вежливо, — но я только одно на память возьму, можно?

Антон пожал плечами. А затем подошел к столу, сел напротив нее и, подперев одной рукой голову, с чувством произнес:

— Ты даже не представляешь себе, как я тебе рад!

На это девочка как-то недовольно фыркнула, после чего посмотрела немного в сторону, в окно. Однако щеки ее, несмотря на такую неодобрительную реакцию, все же слегка порозовели в тот момент, явно свидетельствуя, что такое простодушное признание было ей очень приятным.

— Ты даже представить себе не можешь, — продолжил Антон, с трудом сдерживая буквально накатывавшие на него подобно морским волнам эмоции, — что со мной вчера было!

— А что с тобой было? — осведомилась Люн спокойно. Она явно умела владеть собой, отчего и не позволила эмоциям разыграться. — Ты мне лучше вот что скажи, кротик, — продолжила она все тем же прохладным тоном, — почему ты никому не помог вчера, я же просила.

На это Антон не нашелся, что ответить. Он лишь в немом изумлении смотрел на Люн и как-то глупо хлопал глазами. Ему очень хотелось рассказать ей все, или даже нет, просто выпалить ей то, что произошло с ним этой ночью. Однако слова буквально застряли у него в горле. К тому же, несмотря на свою относительную молодость, он все-таки был уже вполне состоявшимся мужчиной, почти взрослым. Поэтому немного засомневался, стоит ли ему пересказывать ей все то, что, возможно, было просто ночным кошмаром.

— Люн, — произнес он наконец, — давай лучше о чем-нибудь другом поговорим. Да вот о тебе хотя бы. Ведь ты мне так ничего толком и не рассказала вчера. А мне все же интересно узнать, что это такое было и почему я теперь вижу тебя.

— Так ты обо мне или о себе все же хочешь поговорить? — осведомилась Люн, слегка улыбнувшись. Она, конечно, совсем не сердилась сейчас на Антона за то, что он не исполнил ее просьбу. Ведь она не могла не понимать, что хотя он и не был вполне обыкновенным человеком, но все же он и не был таким как она. А значит те события, произошедшие всего-навсего несколько часов тому назад, не могли не оказаться для него сильнейшим потрясением. — Тут вот что, — продолжила она все так же спокойно после короткой паузы, — то что ты видишь: и меня, и звезду под землей, да и много чего еще, не могло тебе открыться случайно. Какая-то неведомая метаморфоза произошла в тебе. Признаться, я и сама не знаю какая. И все это очень странно, — она посмотрела на Антона внимательно и задумчиво. — Однако, если оставить причины, то все, что произошло с тобой, просто нельзя назвать чем-то иным, кроме как чудом, и чудом хорошим. Потому что, согласись, лучше все-таки видеть, чем оставаться слепым.

Антон был несколько удивлен или даже озадачен такими рассуждениями. Причем, не столько именно смыслом их, который он все еще никак не мог для себя постичь, а самим характером. Ведь эта, совсем еще юная девочка, говорила с ним почти на равных и даже здраво так, умно. У нее была речь совершенно взрослой женщины, не ребенка.

— Так вот, — продолжила Люн спокойно, — вы люди, конечно многое можете видеть, по-своему. Хотя, как многое, — не слишком. Ведь даже в простом, неживом спектре, вам доступна всего лишь малая его часть, процентов десять. Все же остальное вне этих пределов вы не видите. Хотя, конечно, вы и изобрели уже много всяких сложных приборов, чтобы регистрировать и инфракрасное излучение, и ультрафиолет, и прочие, еще более жесткие или мягкие виды волн. Но все это, повторюсь, излучение неживое. Живое же вы не видите совсем. Ну вот как тебе это объяснить, — Люн на секунду задумалась и посмотрела в окно. — Вот кошка, например. Вон она идет там у тебя по огороду. Вот если взять эту кошку и посадить неподвижно, то есть сделать так, чтобы она не двигалась совсем, а рядом посадить такую же кошку, но другую, не настоящую. Ведь вы даже и не сможете отличить одну кошку от другой. Или, например, еще дерево, что растет у тебя перед окном. Ведь если сделать такое же дерево, но искусственное, то вы не сможете отличить его также. У вас совершенно отсутствует непосредственное восприятие. У вас как бы живое наглухо запечатано в неживое и неживое вы только и видите.

— А-а, — протянул Антон задумчиво, прервав это, едва ли не научное повествование, — то есть мы, люди, не видим именно живое. Но, если так, то выходит, что живое это имеет какие-то свои, уникальные свойства, что-то, что позволяет отличать его от неживого.

— Конечно, — ответила Люн. — И я ведь не случайно сейчас заговорила о невидимых областях спектра. Потому что живое, так же как и те, невидимые волны, имеет свою волну. Правда, она совсем не похожа ни на ультрафиолет, ни на рентгеновское излучение, да и вообще ни на что. Поскольку в основе своей другая. Но если тот мир, в котором вы живете, можно представить в виде колышущихся волн или мембран, то мир живой, также можно представить в виде еще одной такой мембраны, которая с неживыми мембранами иногда соприкасается. В такой вот момент как раз и рождаются люди. Поэтому вы есть не что иное, как простое соприкосновение этих двух мембран. И когда вы умираете, то мембраны эти расходятся и все. Неживое остается неживым, а живое живым. Однако, если в процессе жизни вы не тратите всю свою энергию, которая дается вам при рождении, а потом при жизни, то и после смерти, ваша, как вы ее называете «душа», все еще продолжает существовать в виде так и не распутанного энергетического сгустка. А поскольку энергия, как ты, наверное, сам знаешь, имеет вес, то такие души и притягиваются на Арон. Они там, правда, еще некоторое время могут видеть и ваше обыкновенное Солнце, и звезды, чувствовать холод и жар, не понимая при этом, что то место, куда они попали, уже само по себе есть звезда. Но потом, немного приблизившись к ее центру, они начинают чувствовать уже живое тепло и видеть живой свет. А дальше, — тут Люн как-то грустно вздохнула, — уж лучше я пока не буду тебе рассказывать.

— Ну хорошо, — наконец проговорил Антон, — пусть так. Допустим, что жизнь, это всего лишь некая, невидимая людьми мембрана…

— Очень упрощенно, — тут же поправила его Люн. — Это очень упрощенное представление, ну, чтобы понятней было. На самом же деле эта мембрана трехмерная и она везде. Она вокруг тебя, внутри, — там ее сгусток или плотно закрученный энергетический клубок. Он, правда, не круглый, конечно, а именно такой, как ты сам и есть, то есть с руками, ногами и головой, — девочка улыбнулась.

— Это я приблизительно понял, — продолжил все еще неуверенно рассуждать Антон. — Но вот ты сказала, что энергию эту, которая дается людям от рождения и поступает при жизни, можно еще и не потратить до конца. И тогда даже после смерти человек, то есть душа его так и остается в живом мире.

— Именно так. И эта душа, полная непотраченной энергии, так и блуждает по миру, если только не будет притянута гравитацией — а у живого тоже есть своя гравитация — к какому-нибудь более или менее крупному объекту. Звезде например. И там уже такая душа сгорает и обращается в свет. Который ты, кстати, и видел вчера пока я не помогла тебе.

— Да я и сейчас его вижу, — произнес Антон. — Но, конечно, уже не таким ярким. А те, значит, люди, которые, получается, израсходовали всю данную им энергию, не попадают на звезду? Они, выходит, исчезают сразу?

— Ну, не исчезают, конечно, а просто, как бы растворяются в живом пространстве, обретают покой и вечное забвение. И это счастье, уж поверь мне, по крайней мере по сравнению с тем, что испытывают души умерших, которые попали на Арон.

— Но почему же тогда не все люди расходуют свою энергию при жизни, и что это за энергия такая, кстати?

— Простая энергия ваших желаний и чувств. Чувства любви, например, или чувства долга. То есть именно того, что заставляет вас двигаться и что-либо делать. Страх, ненависть, привязанности, увлечения — все это и есть та самая энергия, которую людям так хочется потратить при жизни. А мешают им обычно другие люди. То есть общество. Или, бывает, обстоятельства всякие. Хотя, конечно, если у тебя желания добрые и благоприятные для окружающих, то тебе и намного легче. Поэтому почти все хорошие люди обретают забвение после смерти. Плохим же все дается намного сложнее. Но ведь они не виноваты, что они плохие. И тем не менее, почти все их желания остаются при жизни не исполненными и они попадают на Арон.

— А если плохой человек, например, все же сможет реализовать все свои желания при жизни. Ему что, тоже будет даровано забвение? Как-то это неправильно, по-моему.

— Ой, кротик, — Люн усмехнулась, — не путай все. Если какой-нибудь вор или насильник сможет реализовать себя при жизни, он, конечно, обретет покой. Но, скорее всего, люди ему не позволят. И он попадет в тюрьму. А там уж какая реализация? Так он и будет там сидеть, мучаясь от несбывшихся желаний и надежд. А потом на Арон попадет. Хотя я, например, — тут Люн как-то грустно вздохнула, — считаю все это очень несправедливым. Ведь злодеи не виноваты, что они злодеи. И кроме того, — что есть добро, а что зло определяет само общество. А оттого зла в мире никак не меньше добра. Общество просто делит все на хорошее и плохое. Это почти как инерционная система. Если ты движешься вместе с ней, то ты сразу хороший, если же против — плохой. И все же, даже у злодеев есть шанс. А правильно это или нет, не нам с тобой судить.

— Спасибо Люн, — Антон даже встал из-за стола, чувствуя, что разговор, по всей видимости, заканчивается. — Ты очень доходчиво все объяснила и многое мне теперь стало понятней в нашей земной жизни. Одного я вот только не могу понять. Что же я то тогда такое. И почему я теперь, — он глянул на девочку, — вот даже хотя бы просто разговариваю с тобой?

— Признаться, я и сама этого не понимаю, — Люн вновь задумчиво посмотрела на Антона. — Но, надеюсь, что и этот вопрос мы с тобой разрешим. Ведь не один же ты такой во Вселенной. Где-нибудь наверняка что-то подобное уже происходило. Быть может на других звездах или в других планетарных системах.

— А что, есть и другие такие звезды? — Антон почему-то очень удивился подобной возможности, хотя она и явно проистекала из того, о чем говорила девочка.

— Конечно есть. И их много. Не меньше, чем ваших обычных, неживых звезд. Мир полон жизни и только вы, люди, этого не видите. Вы, конечно, эндемики, то есть обитаете только вокруг Арона. Но, неужели же вам никогда не казалось странным, что вы так и не смогли найти другой жизни в космосе. Ведь он такой большой, почти бесконечный.

— Да-а, казалось, — Антон опять сел. — Все это было как-то нелогично и необъяснимо. И как жаль, что я теперь один изо всей человеческой цивилизации знаю правду. Я, конечно, могу и другим рассказать. Но кто мне поверит.

После этих слов Антон опять поднялся со стула и подошел к окну. Там он увидел свой мир: деревья, огород, забор. Облака, небо и Солнце. Но как же этот мир был теперь непохож на тот, что он знал когда-то и который, как ему казалось, понимал. Нет, он, конечно, ничего не понимал и даже не видел. «Кротик» — все время говорила ему Люн. Да, он был кротом. Слепым, несчастным и беспомощным. Как и все те миллиарды людей, живущих вокруг него на этой уютной, красивой, но такой одинокой и затерянной в бесконечном космосе неживой планете.