Блики прошлого. Наследие

Тея Виллер, 2020

История полуразрушенной усадьбы корнями уходит в прошлое более чем на 200 лет назад и становится известна только благодаря новой её хозяйке Дее Мальвиль, а также руководителю бригады, занимающейся восстановительными работами, Глебу Горчевскому, как выяснится позже, потомку бывших владельцев… Высшие силы будут сопровождать пару от начала истории и до конца....

Истину нельзя рассказать так, чтобы ее поняли; надо, чтобы в нее поверили. В. Блейк

Глава 1

Событие зрит и безумный.

Гомер

Мерный стук колес.… За окном один пейзаж сменял другой. Все дальше и дальше скорый поезд уносил Дею Мальвиль от тех мест, куда все быстрее и быстрее возвращали ее мысли… Воспоминания.… Совсем недавние волнительные события…

Сильным течением холодных вод, Ардыгель, некогда полноводная и глубокая, омывала живописные берега возле деревушки под названием Еланька. Огибая небольшое старое поселение, словно ожерельем украшая грудь старушки, за спиной которой виднелся густой лес, исчезала Ардыгель далеко за пределами видимости. Разбросанные то тут, то там, покосившиеся, заброшенные избы, добротные и несовременные дома Еланьки, стояли, как напоминание о скоротечности времени, на фоне совсем новых, светившихся полноценной жизнью строений, не соперничая, но дополняя отлогий склон вероятностей и кучи измышлений. В деревне уже давно шел спор о происхождении названия, только к единому мнению жители прийти никак не могут, потому-то по сей день остается маленький шанс в пользу одной из двух версий, выдвинутой жителями. Спорить на этот счет, вообще, кажется, делом бесполезным, так же, как говорить о возрасте. Необходимое подтверждение или хотя бы незначительный намек, дало бы возможность предполагать, размышлять, придумывать. Пожалуй, только Еланька могла бы прекратить все споры, заговори она:

Я люблю вас, люди-человеки,

и стремленье к счастью вам прощу.

Я теперь счастливым стал на веки,

потому что счастья не ищу¹

Да только, кто же её слушает…

Большая часть населения склоняется к тому, что деревушке более семисот лет. Якобы, существовала книга, написанная старцем Ёсей, где об этом сказано. Старец, дескать, умел отвлечь от житейских невзгод, а через описание жизни деревушки в стародавние времена, которая не раз прерывалась захватническими войнами татаро-монгол, следовавшими за тем эпидемиями и неурожаями, способности, естественным образом, отвели ему место в центре внимания. Память об авторе и летописном труде о былом, люди сохранили, но воочию историческое произведение никто не видел. Вразумительного объяснения на этот счет не нашлось: одни говорили, что книга утеряна, другие — что сгорела при последнем пожаре Еланьки. Но все сходились в одном — старец рассказывал об образовании поселения и разъяснял происхождение названия. Елан — на тюркских языках значит «змея», которое одно из тюрко-монгольских племен имело не только в качестве своего тотема, но и самоназвания. Однако образ змея не был воплощением недоброго начала. Более того, как властелин нижнего мира, он считался символом мудрости, символом земли и плодородия. Заселенная луговая равнина, пригодная для пастбищ — как результат пребывания кочевников, а название — обозначение своего поселения и отличие его от мест, заселенных соседними племенами или родами. Однако стоит обратить внимание на окружающую природу — холмы, близ поселения, поросшие деревьями и кустарником. Их расположение, словно намек на очерченную границу территории, и она была значительно больше нынешней. В действительности же, скрывалась ли под ними славная история Еланьки или же там находились руины древнего города, по значимости, равным древнему Танаису², или же захоронения средневековых воинов, именитого монгольского хана, или оно представляло собой место проведения ритуалов, посвященных языческим богам — неизвестно. Как правило, чтобы усомниться — многого не нужно. Напротив, подтверждение же требует весомых аргументов. Найденные в окрестностях Еланьки артефакты — несколько наконечников для стрел — недостаточный довод для начала хлопотного и затратного дела, как археологические раскопки. Так что, значения данным осколкам истории не придали, посчитав, что на территории любого населенного пункта страны, подобное можно найти не сильно утруждаясь, и такой находкой вряд ли кого удивишь. Нередко факты, которые, приобретают облик чистой монеты, при ближайшем рассмотрении, становятся тусклыми и неопределенными. Возможно, подобное утверждение, для другой части населения, и послужило поводом уверовать в то, что деревушка получила свое название из-за заболоченной местности, которая начиналась сразу за холмами. Стоило углубиться чуть внутрь, и можно было оказаться на краю болота, куда местные ходили за клюквой. Смельчаки, по знакомым только им тропам, доходили до середины, где находилась топь. Из всех кладовых природы, только болото является ее летописцем, только оно окутано великим множеством тайн. Несмотря на то, что оно покорно предоставляет на обозрение людей сохраненное торфом в первозданном виде, по-прежнему, исследовательской братией обходится стороной. Не многие изъявляют желание заглянуть в эту кладовую. А уж стоит болоту прикрыться белесой дымкой, едва потянет промозглой сыростью, и болотная мистика приводит в движение свои ужасающие планы. Она уверенно вторгается в реальную жизнь. Испокон веков, людской страх перед неведомым, населял болотистые места сверхъестественными созданиями. Как известно, у страха глаза велики, а это чувство заставляет видеть многое в особо изощренном фантастическом свете. Вот и жители сказывали, что много раз видели существ, не похожих на человеческие создания. Кое-кто даже предположил, что на этом болоте, скорее всего, находится одна из 96 копий «Некрономикона» — редчайшего рукописного свода о колдовстве, известного с XIII века, в русской ее версии, охраняемый ужасным существом. А как иначе объяснить головокружение, необычный звон в ушах, когда очутишься посреди топи?! На желание бежать, ноги не реагируют, перестают слушаться, делаются ватными. Некоторые заядлые ягодники, в особенности охотники, старались скорее острастки ради, добавить черного юмора: «Человек, как парализованный. Болотная вязь сковывает. И вот, ты уже не можешь двигаться, все члены немеют потихоньку, и словно со стороны наблюдаешь за недалёкой своей кончиной. Но.… Есть время, чтобы съесть конфетку, до того, как через несколько минут, кто знает, а может и суток, ведь кому, как повезет, легкие начнут заполняться болотной жидкостью». Были случаи, когда ушедшие на болото не возвращались, но население это не останавливало.

Так или иначе, только рассудить спорщиков о происхождении названия деревушки, никто не взялся.

Пусть участие воинствующих кочевников в жизни деревушки им только приписывается, а история Еланьки — это всего лишь миф и выявить свидетелей, которые могли бы ее либо подтвердить, либо опровергнуть, увы, уже невозможно, за неимением таковых, история у деревушки была, даже если она призрачная и довольно ненадежная. Отыщись хотя бы один факт, в пользу утверждения, что Еланька, в действительности, бывшее укреплённое сельское поселение, образовывавшее иерархическую пирамиду, вершину которой венчал стольный град — центр независимого княжения, то это бы объяснило, неожиданное обнаружение исторического места — Старая Шуйца, что в нескольких километрах к северу от деревушки. Оказалось, данная древняя сто лица представляла собой маленькое, но очень богатое удельное княжество, сведения о котором исторические источники не содержат, но было еще одним маленьким государством, которое родилось и умерло, в то время, когда такие как оно исчезали незаметно. Сама же находка не что иное, как очередное доказательство скрытого под толщей земли несметного количества секретов… Городище носило древнее название левой руки, и тем самым наталкивало археологов на предположение о существовании Десницы — правой руки, но подтверждений тому пока не находилось. Как говорят сами специалисты — это всего лишь дело времени. Ученым удалось установить, что город был сожжен и скорей всего, после взятия и разграбления, осталось узнать кем и когда. Только вот, похоже, жизнь к нему больше не вернулась. Он не смог возродиться, как и некоторые разрушенные города и села после набегов татаро-монгол. Поправ сам факт неизвестности древнего местечка, охотники за кладами и артефактами, отправились на промысел — добывать неповторимые средневековые вещицы, оставшиеся на пепелище города. Старая Шуйца получило свою известность, после того, как в атмосфере безнаказанности, грабители присвоили, по меньшей мере, два клада, при извлечении которых, культурный слой был варварски разрушен на существенном участке городища.

— Кого-то притягивает история, а кого-то, все, что от нее остается, — сказала тогда Дея отцу, пробегая глазами статью в журнале. Они много и часто вдвоем обсуждала публикации об успехах археологов, и ее крайне возмущало, что из-за алчности современных купцов-барыг, безразличных к истории собственной страны, уникальные исторические артефакты исчезают меж лавок черного рынка, а вместе с ними и часть бесценной информации о прошлом пропадает со страниц истории, словно ее там никогда и не было.

Всецело благодаря той статье, отец Деи — Николай Романович Мальвиль — узнал и про деревню, и про усадьбу богатого купца Самойлы Кирьяновича, и, как-то само собой решил, что он должен его приобрести. Как решил, так и сделал. Разумеется, о покупке недвижимости дочери не сказал ни слова. Захотелось порадовать единственное дитя, а сюрпризы о себе не кричат.

Николай Романович встречался со многими людьми Еланьки, подолгу беседовал с ними, пытаясь собрать, как можно больше информации и подробностей об усадьбе, его обитателях, их жизни. Чем больше он узнавал, тем количество вопросов увеличивалось в арифметической прогрессии. Жители же поговаривали, будто нечисто в особняке. Давно это, дескать, было: страшная трагедия вторглась в недра семьи хозяина и унесла, в одночасье, жизнь всех членов. Будто причастен к этой истории какой-то убогий, да будто дух его все еще витает там, иногда являясь местным. В действительности же, никто не знал, что именно там произошло — вымысел ли это деревенских, то ли домыслы случайных постояльцев и прохожих, но так или иначе, история эта сохранилась, более того, приобрела всевозможные краски. Разговоров вокруг усадьбы было множество, вот только пользы никакой — основательно поселиться так никто не решался. Местные жители старались обходить стороной. Любопытные дальше ворот не проходили. Время от времени бывали заезжие цыгане. Бродяги — мимоходом. Но более — никого.

Добротная, некогда роскошная изнутри, усадьба стояла метрах в двухстах от деревни, и центральные ворота были направлены в сторону ее окраины. Построенная на совесть, она все еще была крепка: обожженные кирпичи и штукатурка до сих пор местами прочно держались. В целом же двухэтажный особняк был в ужасающем состоянии. Следы разрушения виднелись там и тут: окна смотрели пустыми, пугающими, своей беспросветностью и плотностью темноты, впадинами; двери, сорванные с петель, болтались и скрипели от малейшего дуновения ветра, да так, словно кто-то большой и страшный скрежетал во сне железными зубами. Местами, в обвалившиеся участки крыши, в солнечную погоду, просматривалось чистое голубое небо. В дождливую погоду, внутрь проникал дождь, словно хотел освободить его душу от многовекового налета грязи и полечить раны. Так усадьба и стояла, пугая своим видом. Заброшенная, одинокая в своем несчастье, скрывая истинные размеры трагедии, привлекая к себе внимание и возбуждая любопытство храбрецов. Казалось, она тихо умирает с надеждой на чудо…

И только окружающая природа не хотела замечать это чудище.

Высокими и низкими кустарниками она бережно и пышно окружала особняк, словно пыталась сохранить его, защитить, проявить свое сердечное участие в его, все еще тлеющей, какой-никакой жизни. Заслоняла его поистине роскошным парком с многовековыми дубами, кленом, ясенем и небольшим чистым и беззаботным родничком посередине. Вытекал он из-под груды каменных глыб и исчезал далеко за пределами парка, который в свое время был окружен кованой изгородью, но сейчас, изредка — то там, то сям — попадались только ее останки. Парк окружал густой лес. Границы между дикой природой и территорией с буйством зеленого насаждения при усадьбе давно уже стерлись. В настоящее время уже трудно было сказать, где заканчивался парк и начинался лес.

Николай Романович, впервые увидев роскошь парковой зоны, принял решение — немедленно начать восстановительные работы. Жители только обрадовались, хотя поначалу относились с осторожностью и недоверием. Кто же его знает, что это за птица?! Когда же стали прибывать рабочие, техника, стройматериалы и все необходимое оборудование, отношение заметно изменилось в положительную сторону. С того момента не прошло трех месяцев. Основательный подход к делу, нового хозяина усадьбы, не только успокоило население, но и дало надежду. Люди прекрасно осознавали, что восстановление дома Кирьяновича — это не только самоцель хозяина, но и дополнительные рабочие места для них, пусть даже не для всех. Мальвиль нравился жителям своей открытостью, простотой общения. Многие предложили помощь сразу, и это было взаимовыгодным сотрудничеством, говоря языком политиков. Они видели, как он умело руководил и насколько высок был его профессионализм в деле. Никто перед ним не заискивал, но все относились почтительно. Народ веселила фраза, которую Николай Романович постоянно повторял, глядя на природу окружающую усадьбу: «Такую красоту должна дополнять только красота!» Они видели, с каким умилением на лице, Николай Романович обходил территорию усадьбы, с какой любовью смотрел на вековые деревья. Он подолгу стоял на ступенях парадной лестницы, и по-детски наивная улыбка играла на его лице. Новый хозяин пристально вглядывался в стены, окна полуразрушенного здания, живописуя в голове, всевозможные картинки будущего интерьера воскрешённого дома. Николай Романович понимал, что процесс намечается довольно длительный и трудоемкий. Всем существом своим он очень был доволен приобретением и поглощен новой работой. Возрождение усадьбы — перемены в жизни всей деревушки и не только…

Но так ли оно в действительности???

Или это был единственный способ отвлечься от тяготивших его, скрытых от постороннего глаза, мыслей…

Николай Романович был генеральным директором крупной компании, имевшей офисы в нескольких городах, занимавшейся строительством и ремонтом по всей России. Человек деятельный и активный, для своих шестидесяти четырех лет, не знал устали и покоя. Его постоянные перелеты очень беспокоили Дею. Ей казалось, что отец совсем себя не бережет и не оставляет практически времени для отдыха. «В самолете достаточно времени для передышки», — говорил, шутя, он дочери. На что Дея только вздыхала: «Ты — небожитель…». Природа его создала тем редким экземпляром, в ком сочетались противоположности — то холодное и теплое, то мягкое и жесткое — но никогда агрессивное и пассивное. Господин Мальвиль любил задачи повышенной степени сложности, как любил выражаться он, и при этом добавлял: «Голова моя отдыхает, когда решаю задачки с хитрецой». О жене, матери Деи, он не говорил. Кармине было восемнадцать, когда она вышла замуж за Мальвиля. К моменту встречи с будущей женой, Николай Романович уже был достаточно известным, в своих кругах, человеком. Имел приличное состояние и обеспечен жильем — четырехкомнатной квартирой в старинном доме Санкт-Петербурга. Что двигало Карминой — понять несложно. Николай Романович же, в свою очередь, не искал обладательницу для своего сердца. Она встретилась ему тогда, когда он все чаще и чаще задумывался о создании семьи. Кармина не была наделена какими-либо особенными талантами и способностями, но поддержать в доме уют и чистоту она умела. Иногда устраивала романтические вечера, дабы разнообразить серость будней. Встречи с друзьями семьи были редкие. Корпоративные посиделки Кармина не очень любила. В ней всегда присутствовала потребность доминировать всегда и везде, и вне зависимости от того, оправдано ли такое стремление в конкретных ситуациях. Знающие ее давно — прощали, кто не был знаком — уходили и больше не возвращались в круг ее знакомых. Николай Романович никогда не сердился на проявления этой черты характера. Он только мягко целовал ее в темечко и спокойно, улыбаясь, говорил: «Это тебе чертик в ушки нашептал!» Со стороны мужа, она вниманием обделена не была: несколько раз в год путешествовала по миру, по стране, для нее — лучшие магазины и рестораны. Если Кармина отдыхала от путешествий дома, цветы Николай Романович дарил ей каждый день. В целом, без интриг и споров, они мирно сосуществовали друг с другом. За годы совместной жизни в его сердце не возникло сильного чувства, от которого бабочки летают в животе. Даже рождение дочери ничего не изменило в их отношении, разве что, Николай Романович пребывал в состоянии бесконечного счастья. И хотя теплом и вниманием он также не был обижен, со временем, кроме привычки, и вовсе ничего не осталось. Мальвиль из тех мужчин, что не меняют женщин, как перчатки. Заинтересованности к другим особам противоположного пола он не выказывал. Уверенный в устойчивости своего быта, вносить в него серьезные коррективы Николай Романович не намеревался, а потому, уважая жену и стараясь исполнять все её прихоти, не заметил, как Кармина постепенно стала тяготиться таким существованием. Возраст же её подходил к тому рубежу, когда голова ясно оценивает ситуацию и заставляет по-иному воспринимать окружающий мир. Только сейчас она начинала чувствовать какой-то дискомфорт. Не могла понять, чего же именно ей недостает. Кармина все чаще и чаще задумывалась о переменах в собственной жизни. Наблюдая за дочерью и мужем, она начинала постигать движение внутри себя — в ней просыпается ревность к их отношению. Оказывается, Кармина обделена единственным чувством, которое толкает людей на подвиги, движет их честолюбивые помыслы. Любовь, то единственное, неповторимое чувство, окрыляющее и необходимое женщине так же, как воздух, она не получила от супруга. Он всецело отдал её Дее, которая в свою очередь боготворила отца. Если на кого могла обижаться Кармина, то только на саму себя, а этого она, как раз, сделать была не в силах, поскольку, пришлось бы признавать, как подолгу путешествуя по миру и стране, даже мысли не допускала, что двое, которых она регулярно оставляет дома, хотели бы видеть её гораздо чаще, чем она бывает.

Она приняла решение…

Прошло восемь лет, как Кармина бросила мужа, увлекшись более молодым его партнером. Она перевернула прошлые страницы своей жизни, создав новую семью.

Олесь Хмельнов, был чуть ниже ростом Мальвиля, но, что греха таить, стройнее, подтянутее. Не знай, Николай Романович его много лет, как высококлассного специалиста, человека, воспитанного в лучших традициях благородных семей, не способного на пройдошливую ложь, в красном плаще лицемерия, он не был бы спокоен за ту, с кем прожил немало лет. Вот и тогда, когда Кармина сделала свой выбор в пользу Хмельнова, Николай Романович не изменил к нему своего отношения. Олесь же пришел к нему, как-то вечером и предложил поговорить. За рюмочкой хорошего коньяка, беседуя о делах, Олесь никак не мог перейти к другой и самой трудной части разговора, которая была для него сейчас наиважнейшей. Николай Романович, со своей стороны, видя это, не мог помочь сделать плавный переход, так как не знал, о чем пойдет речь. Наконец, после затянувшейся паузы, Олесь набрался храбрости и выпалил на одном дыхании:

— Николай Романович, прости меня, но твоя супруга Кармина ушла ко мне. Я хотел сказать раньше о наших отношениях, но Кармина просила подождать и не торопиться. Если ты не захочешь в дальнейшем иметь со мной деловые отношения, я пойму.

Чего угодно мог ожидать Мальвиль, но, ни того, что слышали его уши сейчас. Он догадывался о происходящих переменах в жизни супруги, и не спрашивал, считая — «…некрасиво интересоваться о том, во что тебя не посвящают». Это был коварный предательский удар ниже пояса. Ни один мускул не дрогнул на лице Николая Романовича. Он лишь пристально посмотрел на своего партнера и грустно опустил взгляд.

— Позволяя заботиться о себе, она ничего не сделала, чтобы полюбить или ответить взаимностью на похожее чувство.… Не захотела приложить ни малейшего усилия… — только глухо сказал он и, прикрыв рукой глаза, замолчал. Глубокие морщины проложили свои борозды на его широком, слегка выпуклом лбу.

Хмельнов, смотрел, как печаль невидимым греховным грузом навалилась на плечи Мальвиля, плечи его опустились. Он сник, в мгновение ока, превратившись в старика.… Была ли это скорбь об утрате счастливой семейной жизни или вселенское горе по близкому человеку, который оставил его так и не сумев постигнуть, непонятых им самим, чувств… Тяжелое, неожиданное событие, в одночасье превратившее жизнь Николая Романовича в большую трагедию, вынуждало его шарить по уголкам памяти в определении причин разрушения, как он считал, настоящей идиллии. Но поиски не давали ожидаемого результата, лишь провоцируя новые вопросы без ответов. Он был слишком взрослым человеком, чтобы не понимать — разрушитель он сам. Это он управляет даже тем, как сейчас воспринимает случившееся. В нынешнем его состоянии, не тяготясь отношением окружения, постепенно отдаляется от того, кто был роднее всех. Причина кроется внутри. «Я и только я виноват в приключившемся… — говорил Мальвиль сам с собой и через минуту сотрясал воздух: — Боже! Как она могла?! Нет.… Винить Кармину… в наших бедах.… Не поддамся типичной психологии неудачника! Нет! Даже если она трижды виновата…» Печаль, способная опьянять, как вино, как наркотик, завладевала им. Николай Романович чувствовал, как погружается в зыбучие пески страдания и медленно двигается к саморазрушению. Он знал, как трудно ему будет выбраться из переживаний, из её цепких рук. Ничто так не ударяет в голову, как коньяк самоедства и печали. Вообще, любую вещь делает плохой или хорошей наше собственное к ней отношение³

Мальвиль, медленно, поднял усталый взгляд на партнера… Молод, приятен, умен — одни плюсы по сравнению с ним. Он не спешил заговорить, Хмельнов же не вмешивался в ход его мыслей. В его голове крутились строки:

Взвесив однажды печаль, мы поймем неизбежность:

Надо теперь перемерить и все остальное —

Душу мятежную, сердце, любовью больное,

или щемящую, теплую, вечную нежность…

Чем измеряется грусть или сила печали?

вы на такие вопросы уже отвечали⁴

Олесь смотрел на партнера, на того, с кем прошел немало трудностей становления бизнеса и испытывал такое болезненное сочувствие, что предательская влага заполнила глаза. Но сделать Хмельнов ничего не мог — он любил Кармину без памяти, самозабвенно. Она же была счастлива им…

— Насильно мил не будешь… — немного помедлив, тихо произнес пожилой, брошенный мужчина, но затем, гордо приподнял голову и уже твердо добавил: — Не имеет смысла борьба за того, кто тебя не любит, и поэтому не хочу противиться ее желанию… Как бы мне не хотелось, чтобы этого не произошло, то, что случилось, исправить невозможно…

Его голос, всегда уверенный, узнаваемо интеллигентный, ярко вибрировавший в пространстве и времени, теперь шелестел сухой осенней листвой, приглушенно и болезненно.

— Олесь, дело не должно пострадать. А я, как руководитель, в ответе за тех, кто работает в организации.

Никаких сцен супруге и партнеру. Это взрослое решение двух людей и на их взаимоотношения он не мог повлиять. Николай Романович был признателен Олесю за честность. Но Кармина…, как могла она пренебречь даже собственной дочерью?

Серьезный, сильный, постоянный в своей позиции, он не изменил личным принципам даже после расставания с Карминой. Окружающие особых перемен так же не отметили: с сотрудниками — требователен, но корректен, с партнерами — порядочен и мудр, с друзьями — встречаясь на общих мероприятиях, доброжелателен и оживлен. Неспособный на предательство, Мальвиль сильно переживал. Один вопрос, для взрослого мужчины, остался без ответа — как такое в их жизни могло произойти? Оправдывать поступок жены — особенного желания не возникало. Своего страдания старался не показывать Дее, не хотел крушить образ отца — сильного мужчины и волевого человека. Его заботило только, как она отнесется к развалу их семьи. Облегчением стало, когда дочь его поддержала, подбодрила слегка павший дух своим правильным замечанием.

— Нельзя рядом с собой удержать того, кто может быть счастлив без тебя, — тихо сказала Дея, как-то вечером. Николай Романович в тот момент, обнял ее и подумал, что добавить больше нечего. Дея осталась с отцом. Каких-либо предложений от матери не поступало, да и в последующие годы тоже, так что выбор делать ей не пришлось. Отношение дочери к поступку матери было взрослое — не осуждающее, несмотря на грусть расставания. «Возможно, у мамы были свои тайные причины…» — оправдывала мать про себя Дея. Контакта, с новой семьей Кармины, дочь не поддерживала, лишь изредка общалась с ней по телефону, когда та звонила сама. Мать к себе Дею не приглашала, и за все это время виделась с ней только на рождество и то, в последние три года. Отношение Кармины к двум самым близким было таковым, будто она мстила за теплое их взаимоотношение друг с другом. Николай Романович, мог понять всё, кроме отталкивания Карминой собственной дочери, но видя, что Дея спокойна, без всякой злобы и печали проводит день за днем, погруженная в свои дела и интересы, успокоился. Он с головой ушел в обожаемую работу, а, как известно, чтобы выйти из удрученного состояния и депрессии, занятие любимым делом — лучшее лекарство. Единственным напоминанием о его прежней, безмятежной жизни, ушедшей безвозвратно, был Хмельнов. Лишь однажды, случайно, увидев его в кабинете отца Дея, потом спросит:

— Как ты можешь с ним находить общий язык, после того, что произошло? Как?!

— Я расскажу тебе притчу, — не без грустной улыбки, пробежавшей по его лицу, мягко сказал Николай Романович. — Умирал старый лавочник. В предсмертном бреду, лавочник интересуется, кто из членов семьи, где находится. Оказалось, что вся семья собралась у его постели. «А кто же остался в лавке?» — спросил старик. Отсюда вывод напрашивается сам собой — думайте о деле, а не о бренном теле!

— Ты мудрый человек, папа, — улыбнулась Дея, поцеловав его в лоб.

И хотя Дея, в душе, жалела отца, решила, что может именно сейчас ему хочется больше всего побыть одному, и уехала в Самару, где устроилась работать в небольшую торговую фирму секретарем директора. Когда отец позвал ее обратно, она не сразу решилась вернуться. «Дея, у тебя прекрасное образование, ты справишься с любым поручением. Лучше приезжай ко мне. Свой человек мне всегда нужен рядом», — пробовал уговорить ее отец, но Дее вдруг захотелось почувствовать, как человек может ощущать себя одиноким, что он может переживать в таком состоянии, какие мысли движут им — такой маленький эксперимент с собственной жизнью. «Я уехала из Москвы, не для того, чтобы лишиться родительской заботы, а, чтобы попробовать свои силы и посмотреть, справлюсь я со всем сама или нет, без сторонней помощи», — ответила Дея, но вскоре пожалела об этом. Ей показалось, что несправедливо отнеслась к самому родному человеку, оставив его в тот момент, когда он, возможно, больше всего нуждался в ней. Более уже не раздумывая, немедленно вернулась. Эксперимент со своей жизнью закончился, едва начавшись, и как, оказалось весьма своевременно. Еще в то время, когда они жили полной семьей и были счастливы, Николай Романович подумывал о постройке собственного дома, и даже начал было приводить свой план в действие — подыскивать земельный участок, даже нашел хорошего архитектора, но так и не закончил начатое. Впоследствии, он корил себя за то, что вероятно, это помогло бы или поспособствовало сохранению брака, но, как говорится — из песни слов не выкинешь — получилось то, что получилось.

Когда же Николай Романович остался вдвоем с дочерью, его посетила замечательная мысль — внести свою лепту в сохранение памятников архитектуры, и спасти хотя бы один из них, пусть даже он будет его собственностью. По сути, идейным вдохновителем была именно Дея, сама того не зная. Подала гениальную мысль через любовь к статьям об архитектуре прошлых столетий, а при случае, стараясь тщательнее изучить древний памятник.

выбор на усадьбу Кирьяновича пал совершенно случайно. Произошло это, когда в руках Деи оказался журнал, и полная информация об имении. Николай Романовича осенила мысль, что сделает дочери подарок — привезёт ее уже в преображенный, наполненный жизнью, дышащий своей роскошью и богатством, дом. Как оказалось, в тот момент, когда его планы вот-вот должны были реализоваться, они-то как раз расстроились. Глава семейства не успевал одновременно оказаться в двух местах, и был вынужден просить помощи у дочери. Таким образом, секрет перестал быть секретом. Бразды правления по восстановлению особняка, переходили в руки Деи, что в свою очередь привело ее в неописуемый восторг с одной стороны, с другой — приятно удивило, с третьей — рушило все ее представления об уютном доме и наконец, открыло истинную причину приобретения. Николай Романович не раз сетовал по этому поводу:

— Хотелось угодить дочери, сделать запоминающийся подарок, и — ничего не получилось!

— Папа, как ты можешь так говорить! О таком подарке только мечтать!! Это же так здорово! Я сама буду участвовать в его восстановлении — может ли быть подарок лучше!

— Мог бы, мог бы.… Э-хе-хе… Я ведь сначала рассматривал превосходный и внушительный замок Бутрон.

— Ух, ты!! Наикрасивейшая достопримечательность Испании?! Бывшая резиденция Като лических королей?!

— Да-да, и одного твоего «Ух, ты!» — там маловато будет.

— Если не ошибаюсь, его история корнями уходит в XI век. Писали, что семейство Бутронов, над своим домом надстроило средневековую обыкновенную башню. А после реконструкции в XIV веке башня превратилась в истинный замок. Дальше — почти 300 лет — в забытьи. Только в XIX веке маркиз де Торресилья вновь отреставрировал его…

— Вот-вот. Сама понимаешь, не соблазниться таким великолепием, просто, нельзя. Одна история чего стоит!

— А как ты о нем узнал?

— Его выставили на продажу через аукцион за неуплату долгов. Замок, буквально, ходил по рукам. Он словно раб на невольничьем рынке. И отелем был, и всевозможные мероприятия там проводились.

— А что же наследники? Не уж то спокойно на все смотрели?

— Потомки… Потомки знатного рода Бутронов до сих пор живут в разных странах мира, но в жизни замка не участвуют. Он большой. Содержать его, средства нужны немалые. Но меня не это остановило. Для двоих он слишком велик, да и в чужой стране. У нас своих памятников архитектуры хватает, которые хозяйской руки требуют. Вот я и подумал, возьму какую-нибудь небольшую дворянскую усадебку, восстановлю — и старину сохраню, и тебя порадую.

— Это у тебя получилось! У меня даже слов не хватает, выразить свою благодарность, папуля.

— Благодарить не за что. Одни руины, Дея. Сделано, очень мало, если не сказать, практически ничего. Я хотел не таким его представить своей дочери…

— И что с того?! Твои переживания совершенно беспочвенны! Главное — он есть! И есть возможность заставить вновь сиять печать аристократизма, — Дея весело рассмеялась, обняв и поцеловав отца в щетинистую щечку. — Когда-нибудь ты здесь полноценно отдохнешь…

— Да-да… если буду располагать временем для отдыха. Единственное утешение то, что «все это великолепие» подальше от суеты сто личной…

Когда Дея впервые увидела будущее родовое гнездо, которое и усадьбой было назвать сейчас весьма сложно — старая развалина, относительно же размеров — то с этим все в порядке, как хотел отец — большой дом, то он в ней не вызвал столь уж каких-либо отрицательных эмоций, да и не мог. Единственное, что она никак не предполагала, так это то, какими приземленными окажутся мечты отца. Дея не осуждала отца за вложение, а только улыбнулась, так как знала — ничто его не пугает в этой затее и вряд ли остановит в достижении поставленной задачи — воссоздании островка феодализма с его утраченной роскошью. Но одно понимание того, что это старина — уже вызывала в ней неописуемое восхищение и внутренний трепет перед историческим прошлым.

Дочь своего отца, Дея догадывалась — причина его интереса кроется не в «старине далекой», а в тайне, окутывавшей одряхлевшую усадьбу, в недосказанности, покрывавшей ее развалины. Она предполагала, что, услышав от местных историю имения, в отце, проснулся тот азарт, который Дея так любила наблюдать в нем — подчас взрослый, серьезный мужчина загорался мальчишеской энергией и рвением, замыслив нечто, новое и грандиозное, отдавался весь свежему проекту. При всем своем математическом складе ума и прагматизме, неравнодушный, к всякого рода загадкам на логику, требующего многодневного рассуждения, Николай Романович был натурой необыкновенно романтической, что, несомненно, передалось дочери. Несмотря на то, что Дея с рождения была большей частью под пристальным вниманием няни, ее ум и практичность не уступали отцовскому. Нередко в поисках решений для сложных задач ее природная интуиция и чутье оказывали неоценимую услугу в делах отца. Они прекрасно ладили меж собой и понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. А потому его приобретение, даже если это были древние развалины, она приняла, как должное…

Поскольку жить в усадьбе пока было невозможно, Дея любезно приняла приглашение соседей, как раз на окраине деревни. Глава семейства Пучковых, приютившего ее, участвовал в восстановительных работах. Агафья и ее муж Федор жили вдвоем. Она полная женщина лет сорока пяти, выглядела чуть старше своего возраста. Голубоглазая, с пухлыми щечками Агафья напоминала одну из тех русских красавиц, о которых так часто и много писали на Руси. Ее темные волосы с прямым пробором посередине, были всегда собраны сзади в пучок. Агафья умело вела хозяйство и со всеми делами справлялась довольно шустро, заставляя удивляться Дею. «За что и люблю», — смеялся Федор. Высокий, крупного телосложения, седоволосый мужчина, с колючим взглядом непроницаемо черных глаз, вероятно, сразил наповал свою будущую жену пышными буденовскими усами, если ради него она уехала из Мурманска, где проходил военно-морскую службу Федор Пучков. Он был настоящим крестьянином: знал толк в земле, да и хозяйство вел грамотно. Поначалу Агафья, городская девушка, тяжело привыкала к местности, но забота и внимание мужа помогли ей со временем освоиться. Так они и прожили много лет. О детях Дея не спрашивала, а Агафья не рассказывала. Но пожить долго в их доме не пришлось. В один из дождливых дней молния попала в дерево, росшее вплотную к дому. Оно загорелось. Пожар перекинулся на здание и через два часа Агафья, Федор и Дея уже смотрели на все еще дымящиеся головешки от некогда бывшего большого дома. Делать было нечего, и они втроем поселились в разрушенном особняке. Комната Деи располагалась на втором этаже, Федор и Агаша — рядом с кухней, на нижнем. От рабочих поступило сочувственное предложение — построить времянку, но Дея, как и семейство Пучковых, отказались наотрез. «Достаточно, и того, что много сил понадобится на ремонт этих комнат», — дружно заявили они. Благородный жест всех троих незамеченным не остался, получив молчаливое одобрение у населения, покорил сердца многих. Эти три комнаты, на скорую руку, привели в порядок, обеспечив какой-никакой кров над головой. Конечно же, помещения требовали такого же качественного восстановления, как и все остальное, но делать было нечего, и оставалось только принять неизбежное, как данность.

Несмотря на то, что в житейском уме существует надежда и вера в нужные события, случайность же представляется, как нечто, чего могло и не быть, этакий проказник — дезорганизатор, но при этом «верный», играющий значимую роль, ход событий. Наличие такой случайности лишь доказывает организованный подход окружающего реального мира, делающего заблаговременное планирование и расчет целесообразным. А то, применятся, и эти две категории наделят познавательным смыслом будущее. Но кто же об этом задумывается, когда предстает пред фактом свершившегося…

Через неделю каждый освоился со своей новой ролью. Федор Никифорович (Дея обращалась к нему только по имени отчеству) ночью был за сторожа, а днем, помогал бригаде рабочих. Агафья же была ей настолько близка, что величать ее по отчеству совсем не хотелось, и теперь она на правах уже экономки, не позволяла Дее заниматься чем-либо по хозяйству:

— Сама управлюсь, барышня. Мне тут помощники ни к чему. Мешаться только. Займитесь чем-нибудь интересным или вон… в лесу прогуляйтесь…

— И то, правда, пойду, пройдусь.

— Вот и хорошо.… Идите, идите, а я тут стряпать буду…

— Я — до ручья и обратно, — улыбнулась Дея, в один из прекрасных солнечных дней и направилась к выходу.

— Надолго только не пропадайте…

— Агаша, пожалуйста, не обращайся ко мне на «вы», мне неловко от этого.

Одарив Дею мягкой улыбкой, Пучкова продолжила свое занятие, более не обращая внимания на нее.

Хозяйку усадьбы медленно шла по парку, пока впереди не показалась груда камней.

— Чудесное место, тут и посижу…

Она опустилась на густую зеленую траву.

Природа наслаждалась летом. Глядя на серебристые нити ручья, сверкающие в солнечных лучах, молодая женщина задумалась. Раздавшийся, вдруг, треск сучьев за спиной, прервал ее мысли. Дея вздрогнула и обернулась. Лосенок… Он стоял неподалеку и удивленно рассматривал окружающий его мир, а молодая женщина, с беспокойством, смотрела на него. Неожиданная ситуация сковала конечности. Она сидела неподвижно. Дея впервые видела это дикое создание природы так близко. Не страх, а скорее неожиданность заставило ее глаза сделаться большими.

— Только не шевелитесь и не кричите, — послышался шепот, где-то совсем рядом. — Если лосиха увидит…

Прошло пару минут, прежде чем появилось высокое, сильное животное.

— Вот и мама… — прошептал все тот же голос.

Вероятно, лосиха стояла чуть поодаль, где ее скрывали густые ветви, но не настолько, чтобы выпустить ребенка с поля своего зрения. Крупное животное, неторопливым шагом, приблизилось, и встало рядом с малышом, закрывая его, почти, всем корпусом. Лосиха внимательно смотрела и прислушивалась, втягивая большими ноздрями воздух. Легкий ветерок дул в лицо Деи и уносил запах присутствия человека в другую сторону. Животные постояли еще немного, прислушиваясь к шорохам, и исчезли в темной заросли.

Дея оглянулась. Из-за высокого ствола старого ясеня вышел мужчина высокого роста, примерно сорока восьми — пятидесяти лет, подтянутый. В темно-синей бейсболке на голове он выглядел немного смешно. «Я бы его одела в гусарскую форму…» — подумала она, рассматривая джинсовую куртку, в тон — потертые джинсы и кроссовки. За широкими плечами виднелась большая красная спортивная сумка. Соприкоснувшись взглядом с мужчиной, Дея почувствовала очень даже непростую личность. В нем, как-будто уживались две сути. Одна притягивала к себе, будто кутала нежностью, другая словно вытягивала всю душу против воли, а вот чего там было больше, Дее, предстояло узнать. Своими, какого-то изумрудно-болотного цвета глазами, горевшими искренностью, в то же время безбрежным океаном нежности и чувственности, обрамленными густыми длинными ресницами, из-под густых черных бровей, он пристально оглядел молодую женщину с головы до ног, и едва искривил в усмешке, плотно сжатые, чуть тонковатые губы. Тяжелый его подбородок украшала модная легкая небритость.

— Вы не из тех, кто вырос в лесу…

— Зато вы, похоже, знаток флоры и фауны.

— Уверяю, не настолько… Глеб Горчевский, — представился мужчина, обезоруживая Дею своей улыбкой и протягивая руку.

— Дея Мальвиль…

Ответный жест молодой женщины, позволил им обменяться приветствием. Она почувствовала, как ее рука утонула в большой и мягкой ладони мужчины.

— Очень рад. Меня Николай Романович прислал вам здесь помочь…

— Да-да, он предупреждал. Хотя и пытаюсь вникнуть,…надо признаться, я мало что понимаю в строительстве, и еще меньше в восстановительных работах… Папа давно не звонил…

— Еще успеет. Встреча за встречей, с одного объекта на другой, у него даже перекусить не всегда времени хватает.

— Теперь понятно, почему его желудок побаливает. Что ж… пойдемте.… Представлю коллективу. Покажу фронт работы…

Некоторое время шли молча. Он сзади, она впереди.

— На каком этапе восстановление?

— Лучше сами посмотрите.… Как-либо оценивать, для дилетанта, это было бы слишком смело. Где же… вас разместить?

Дея приостановилась, заставив спутника сделать тоже.

— А где вся бригада размещена?

— Они построили времянку из расчета на то количество людей, которая сейчас есть.… А местные жители приходят только утром…

— Не волнуйтесь, значит, и мне там найдется место.

— В доме готовит на всех Агафья, экономка… Что же касается стирки белья…

— Разберемся на месте.

Дея взглянула на этого достаточно самоуверенного человека. Он прошел вперед и обернулся, перехватив ее изучающий взгляд:

— Я бывший военный и для меня полевые условия привычны.

— Военную выправку не спрячешь под обычный костюм…

— В этом вы правы. Давно здесь?

— Две недели.

— Чем занимаетесь, не скучаете по городу?

— Как Вам, сказать?! Я еще не успела соскучиться.… Так резко бросается в глаза моя городская сущность?

Теперь она шла следом за ним. Он остановился.

— Очень…

Дея смерила его холодным взглядом и промолчала.

— Не сердитесь, это я так, хотел немного разговорить, чтобы определить ваш характер…

Глеб не лукавил. С тех пор, как он впервые увидел фотографию на столе босса, образ Деи не оставлял его. Она вызывала в нем неподдельный интерес. Но Горчевский очень старался не замечать маяка собственного сердца, сбивавшегося с ритма особенно сейчас, когда она так близко…

— Думаю, будет предостаточно времени для этого занятия. Никоим образом не хотелось бы вас лишать такого удовольствия…

Глеб весело рассмеялся.

— А вы колючая…

Дея слегка улыбнулась. Они уже почти подошли к дому.

— Вон та постройка… — указала она на бревенчатое одноэтажное сооружение. — Это и есть местная гостиница.

— Спасибо. Я, пожалуй, сам познакомлюсь с бригадой….

Глеб, не оборачиваясь, быстрым шагом направился в сторону времянки.

— Погодите, Глеб… я с вам и…

— Не волнуйтесь, — бросил, не оборачиваясь, Горчевский.

Дея остановилась. Ее взгляд был сосредоточен на уходящем мужчине. Прошло несколько минут их знакомства, а она почувствовала, как от него повеяло чем-то спокойным и притягательным… Непринужденность общения давало ощущение старой верной дружбы или, по крайней мере, давнего приятного знакомства.

— А это ещё кто, барышня?

Дея вздрогнула от неожиданности. Она не заметила, как рядом оказалась улыбающаяся Агафья.

— Это новый бригадир, будет руководить строительством здесь.

— И правильно! Какая из вас бригадирша?! Уж больно хорош собой.… Ой, глядите барышня, вскружит голову…

— Агаша, что ты такое говоришь?! — отпарировала Дея, стараясь, как можно естественней выдавить смех. — Ха-ха-ха…

— Сколько с вами живу, еще не замечала, чтоб кто-то вызвал такой интерес?!

— Агаша, он новый человек. Я его совсем не знаю… — Поток её слов едва заметно замедлился. — Конечно, привлекает… внимание. Он приехал заниматься восстановлением усадьбы, так что, не будем его отвлекать от этого.

— Да, тут есть чем интересоваться, — словно не слыша её, продолжала Пучкова. — По мне так, если судить по внешности, коль уж влюбится, то не ради шутки. Похоже, что верность хранить умеет объекту воздыхания…

— Агаша…

— Ладно, ладно…

Агафья состроила такую гримасу, что Дея рассмеялась по-настоящему, обняла экономку и вместе они пошли к дому. На пороге она оглянулась, но во дворе никого уже не было.

— Ох, трудно будет, барышня… Вниманием мужчины вас и так не обделяют, а теперь, как бы отношения выяснять не принялись. Один Витек, чего стоит… Задирист больно… Он может оказаться соперником…

Дея, задумавшись, пропустила большую часть из того, что говорила экономка и, очнулась, только, когда услышала новое имя и сделала изумленные глаза. Обернулась. Агафья смотрела на нее и усмехалась. Широкая улыбка, ямочки на розовых пухлых щечках придавали ее лицу особое очарование.

— И кто это? Ты мне ничего не рассказывала о нем.

Женщины прошли на кухню, где Агафья готовила ужин для бригады.

Дея села за стол и подперла подбородок рукой.

— Что рассказывать то… Женат, а то еще выпить любит. Сколько его знаю — не просыхает по две недели, потом неделю выхаживается… потом, вроде, маленько трезвым ходит… и снова по кругу. А, ну его к лешему!

— Агаша, скажи, ты что-нибудь знаешь про этот дом или его бывших хозяев? — попыталась отвлечь мысли экономки Дея.

— А, — махнула, испачканной в муке, рукой экономка. — Кто, что говорит. Одни говорили, что тот купец не был купцом в поколении…

— Как это?

— Не потомственный…

Закончив раскатывать тесто, она поставила кастрюлю с водой на плиту. Готовила Агаша восхитительно, полностью отдаваясь этому делу, в процессе, иногда напевая или шепча молитву. Каждое свое блюдо она превращала в подлинный кулинарный шедевр. И даже такую кулинарную классику, как филе Миньон с соусом Бефстроганов — не сложно догадаться, что за велеречивым названием, коим баловали себя аристократы, кроется вкуснейшее яство — она готовила в домашних условиях ничуть не хуже, чем подают его в ресторанах. Вот и сейчас, готовя очередной шедевр, она умолкла на несколько минут, чтобы сосредоточиться, затеем, вновь вернулась к беседе.

— Он нашел какой-то камень, редкостный для этой местности, продал его… да видать, много денег получил, что смог свое дело открыть… Купцом заделался… Другие, что, мол, богатство ему от отца досталось, да он приумножил. Толком никто не знает о собственной жизни, а уж о чужой и подавно, зато предполагать, ссудить да рядить — все горазды. Бумаг не сохранилось, только пересуды.

— Агаша… Агафья, где тебя черт носит… — внезапно со двора раздался низкий приятный мужской голос, с хорошей дикцией и произношением.

— О! Нарисовался! Ну, ты, глянь, только ж вспомнила.… Явилось — чудо в перьях, — проворчала экономка.

— Кто это? — удивилась Дея на реакцию Агафьи.

— Да Витек Черемнов, я только-что рассказывала тебе о нем…

— Агафья… — вновь раздался нетерпеливый голос Витька с нотками раздражения. — Что за народ — бабы! То прилипнут, как клей, то — не дозовешься!

— Да иду я, иду, — с этими словами экономка выглянула в окно. — Чего тебе?

— Мне хозяйка нужна, а не ты. Позови.

— Это еще зачем?

— Блоки и кирпичи привез…

Дея встала и направилась к выходу.

— Надо же, ходит тут, деловой, срочно… — услышала она за спиной недовольное бухтение экономки.

Под окном стоял красивый мужчина. Широкоплечий, чуть выше среднего роста, плотного телосложения. Рельеф его когда-то накачанного тела портил выдававшийся вперед живот. На фоне седых волос привлекали внимание глубоко посаженные шоколадные, сверкающие загадочностью, завораживающие и обжигающие неуемной страстью, проникающие в самое сердце бархатные… глаза, утопавшие в черноте длинных ресниц, под, словно очерченными, слегка изогнутыми густыми темными бровями. Слева, над верхней губой, кокетливо вырисовывалась родинка.… Глядя на него, казалось, что природа смеялась над некоторыми женщинами создавая их образ прямо противоположным этой особи мужского пола.

«Права была Агаша…» — подумала Дея, глядя, как Витек таял в улыбке, показывая белые ровные зубы. Но…, что-то настораживало в нем.

— А вы очень даже нечего… — протянул он, весело, подмигнув. — Я бы с вами закрутил романчик… У-ух, с продолжением…

Молодая хозяйка усадьбы, серьезная и немного обескураженная развязным поведением мужчины, которого она впервые лицезрела, неприятно поежилась.

— Вы за тем пришли, чтобы сообщить мне эту поразительную новость?

— Вся деревня гудит, а я еще вас не видел, — ухмыльнулся Витек, но осекся, когда понял, что на хозяйку впечатления его слова не производят. — Добро.… Там стройматериал привез. Куда разгружать?

— Во дворе, конечно…

— Не растащат?

— Сторож есть.

Витек, не мигая, пожирал Дею глазами. Такого беспардонного поведения она не могла вытерпеть.

— Некоторые сторожа…

— Это не к нам! Надеюсь, это все?

— Нет.

— Что еще?

— Вы все же не определились с местом, — старался разговором задержать женщину Черемнов.

— Под открытым небом негоже, а вдруг дождь… — вставила Агаша, появившаяся за спиной Деи.

— Ничего страшного… Можно будет временный навес соорудить…

Каких-либо серьезных решений до сих пор Дее, как хозяйке принимать не приходилось. До появления Глеба бригадой руководил плотник — Клим Маев, из местных. Она немного растерялась.

— Хотя, постойте, — Неожиданно вспомнив, что теперь у нее есть тот, на кого она смело может положиться, уверенно продолжила: — Приехал новый бригадир.… Сейчас его позову… — повернулась она, и уже хотела было, спуститься вниз по лестнице, занесла уже ногу за порог, но остановилась. Взгляд привлекла движущаяся фигура. — А вот он и сам идет…

Торопливой походкой, Глеб приближался ним.

— Это еще, что за субъект?! Ухажер, что ли?

Пренебрежительный тон, которым Витек произносил слова, понемногу стал раздражать слух Деи. Черемнов же с любопытством рассматривал подходившего мужчину.

— Это и есть новый бригадир, — сказала Агаша, улыбаясь, глядя на Горчевского.

В глазах Витька сверкнул огонек, но никто не заметил его злых языков.

— Простите, Дея… — Глеб начал издали.

— Познакомьтесь, Глеб, — опередила его Дея, когда он подошел. — Это — водитель грузовой машины — Виктор Черемнов, это — Агафья, наша кормилица.

— Всем — добрый день, — поприветствовал Горчевский и протянул руку для приветствия Виктору.

— Ну, здравствуй, Глеб, — миролюбиво ответил жестом приветствия Черемнов, в кривой усмешке. — Скажи, бригадир, куда разгружать стройматериал, а то хозяйка без тебя уже и решить не может?

Горчевский никак не отреагировал на этот выпад. Вероятно, рассчитывая на какое-то воздействие своих слов Витек, никак не ожидал такого спокойствия, что привело его в замешательство. Он воздержался от комментариев, продолжая улыбаться.

С первой секунды, даже еще не видя бригадира, Витек возненавидел его. Причину такой реакции, пожалуй, ему и самому объяснить было бы затруднительно.

— Одну минуту. Сейчас разберемся. Идите к машине…

Витек испепеляюще глянул на Глеба.

— Как скажешь, командир.

Он развернулся и пошел, грубо сплюнув, ворча про себя:

— Понаедут всяческие. Каждая муха — вертолет!

Горчевский внимательно наблюдал за Деей, которая в свою очередь провожала взглядом Витька.

Странная, колючая дрожь пробежала меж лопаток Деи.

При всей его красоте, характер его дурно пах и вместе с тем, вызывал опасение…

— Дея… Дея… — позвал Глеб, пытаясь осторожно вернуть ее в реальность. Что-то неприятное, будто шипом, кольнуло в районе сердца. Он отвел взгляд от хозяйки усадьбы, в сторону. Она очнулась, но успела заметить, как он отводил глаза от нее. Дея ощутила неловкость, что Горчевский стал очевидцем ее интереса к Черемнову, пусть и не романтичного, скорее даже с колоритными оттенками грусти и недовольства.

— О, простите… Я отвлеклась…

Густая краска смущения покрыло лицо молодой женщины.

— Да, я понимаю… Дея, звонил Николай Романович, я заказал итальянский отделочный материал, вот… — он протянул лист бумаги со всеми параметрами и показал фото на телефоне. — Здесь был именно такой.… Будем восстанавливать в том виде, каком он был раньше…. Оригинал будет сложно найти, его давно уже не производят, если на заказ — сделают…. А мы пока будем поднимать из пепла здание…

Дея была удивлена такой активностью Глеба. Не прошло и часа, как прибыл на объект, он уже знал от чего отталкиваться. Посему было видно, что к работе Горчевский относится с полной ответственностью и отдачей. Как бы высокопарно и старомодно ни звучали слова, характеризующие данного мужчину, этот человек в мотивации извне не нуждался.

— Хорошо…

Она стояла, потупив взор, не зная, как продолжить разговор или попрощаться. Все еще смущенная тем, что позволила своей заинтересованности попасться в поле зрения постороннего человека, она обдумывала, как выйти из неловкой ситуации. Дея понимала, что для Глеба незамеченным это не осталось. Он ждал, глядя прямо ей в лицо. От этого молодая женщина терялась и смущалась, как первоклассница, с еще большей силой.

— В таком случае…

Горчевский смотрел в упор и ждал. Наконец, она собралась с мыслями и, видя, что он не торопится высказываться, решила не мешать, дать ему время и перовому озвучить свои раздумья. Ситуация выглядела смешно — два взрослых человека, посторонние друг для друга, не могли разойтись в разные стороны из-за недосказанности или….

— Дея… Он не внушает доверия…

Глеб серьезно посмотрел в ее глаза. Молодая женщина уловила промелькнувшую в его взгляде легкую грусть.

— «Не додумывай слишком много. Так ты создаешь проблемы, которых изначально не было», — казал Ницше. Неуместные высказывания некоторых людей разочаровывают других так, что даже ряд замечательных поступков не возвращает первоначального расположения к ним. Можно как угодно воспринимать даже шутку, но не относиться всерьез нельзя, особенно, когда она обдуманно озвучена ее автором.

Глеб ничего не ответил, повернулся и ушел.

Агафья, присутствовавшая тут же рядом, усмехнулась.

— Зря ты так с ним. А он, ничего, молодец.… Только приехал, а уже все понял.

— Пойдем в дом, Агаша.

Дее совсем не хотелось, чтобы еще кто-то наблюдал, как пылали щеки после его слов, ощущение было, словно её только-что отхлестали по ним. «Странные чувства он во мне вызывает…» — думала она. Если бы экономка слышала мысли, то непременно спросила, о ком это она так, но чужие мысли остаются недоступны…

— Агаша, что там было дальше? — спросила Дея, присев за стол возле нее.

Та закончила месить тесто для пирогов и, быстро придав форму, положив начинку — в одни — картошку, в другие — тушеную капусту с отварным яйцом, поставила в духовку. Принялась, накрывать на стол, попутно посматривая за сковородой, с тушившимися овощами.

— Где?

— В истории дома.

— А-а.… Так, говорят, что несчастье какое-то произошло, что именно никто не знает… То ли погибли все в огне, то ли какой умалишённый, что предрек.… Слышала, прозвали его Опекуном.… Будто появляется иногда…

— Про камень расскажи.

— А, так под горой, есть небольшая штольня… говорят. Вон там… — она указала пальцем в сторону очертания горы неподалеку от деревни. — Я сама туда ни разу не ходила, не видала… Ее Кирьянкиной норой прозвали. Он копал ее один, говорят, и долго копал.… Как-будто… Кирьянович в ней тот камень и нашел.… Ой, да, все и не помню уже, барышня. Да, и зачем вам это?

— Агаша, я тебя просила обращаться ко мне на «ты»?!

— Прости, все никак не привыкну. Ты же — хозяйка.

— Это неважно! Для Вас с Федором я, как родственница, не больше. Скажи.… А, кто еще может об этом доме знать?…Его историю? Мне любопытно…

— Ты в архив городской съезди, может, что и найдешь.… О! Бригада ужинать идет… Буду их кормить…

— Ладно, а я пройдусь по дому, в его той части…

— Дея, возьми с собой… кого-нибудь. Не ходи одна. Смотри, чтобы на голову не упало чего… — не успела договорить экономка, как, постучав и не дождавшись ответа, на кухню, здороваясь, стали проходить мужчины. Глеба среди них видно не было.

— А бригадир то, чего ж не пришел? — услышала Дея голос Агафьи, за спиной. — Человек с дороги…

— Он дом изучает… Классный мужик.… Сразу за дело взялся… — заговорили в бригаде наперебой.

— Ладно, я его потом покормлю…

Сейчас, листая одну страницу памяти за другой, казалось, Дея уделяла внимание каждой мелочи, каждой детали и от этого ей становилось немного грустно. Она хорошо понимала природу своих чувств…

Примечания

1

Евгений Александрович Евтушенко (фамилия при рождении — Гангнус, 18.07.1932 [по паспорту — 1933], Зима; по другим данным — Нижнеудинск, Иркутская область; — 01.04.2017, Талса, Оклахома, США) — русский поэт. Получил известность также как прозаик, режиссёр, сценарист, публицист, чтец-оратор и актёр. Был номинирован на Нобелевскую премию по литературе.

2

Танаис — раскопанный 150 лет назад древний греческий город в 30 км от Ростова на Дону.

3

Священник Павел Гумеров, 26.03.2009 г. Часть 9. Печаль, Восемь смертных грехов и борьба с ними.

4

А. Якимов, Мера печали.