Двойник

Тесс Герритсен, 2004

Бостонскому судмедэксперту Мауре Айлз не привыкать к виду мертвых людей. Однако на этот раз ее охватывает настоящий ужас. Женщина, найденная убитой в машине возле дома Мауры, похожа на нее как две капли воды. Вскоре выясняется, что убитая – ее сестра-близнец, о существовании которой Маура, удочеренная еще в младенчестве, даже не подозревала. Но чья жестокая воля разделила сестер? И кто на самом деле был мишенью убийцы? Расследование этого необычного преступления уводит в далекое прошлое, полное темных тайн и невероятных открытий…

3

Хотя в тот день ей не надо было проводить вскрытие, в два часа пополудни Маура спустилась вниз и переоделась в костюм патологоанатома. В женской раздевалке больше никого не было; она не спеша сняла с себя уличную одежду, аккуратно сложила в шкафчик блузку и брюки. Накрахмаленная униформа приятно холодила кожу, как свежевыстиранные простыни, и она находила особое удовольствие в знакомой до боли рутине, подвязывая брюки и убирая волосы под шапочку. В этом хлопчатобумажном скафандре она чувствовала себя защищенной, наделенной особым статусом. Она посмотрела в зеркало на свое отражение — холодное и отстраненное лицо, лишенное всяких эмоций. Закрыв за собой дверь раздевалки, доктор Айлз прошла по коридору в секционный зал.

Риццоли и Фрост уже стояли возле стола в халатах и перчатках, их спины загораживали Мауре обзор. Первым ее появление заметил доктор Бристол. Он стоял к ней лицом в хирургическом халате огромного размера, куда едва умещалось его грузное тело, так что они сразу встретились взглядами. Она заметила, что брови коллеги хмуро сдвинулись, а в глазах промелькнул вопрос.

— Я подумала, что мне стоит поприсутствовать, — объяснила она.

Теперь и Риццоли, обернувшись, смотрела на нее. И тоже нахмурясь.

— Вы уверены?

— А разве вам не было бы любопытно?

— Но я все равно не стала бы присутствовать. Учитывая обстоятельства.

— Я просто посмотрю. Ты не возражаешь, Эйб?

Бристол пожал плечами.

— Пожалуй, мне бы тоже было любопытно, — согласился он. — Что ж, прошу к нашему столу.

Она прошла в зал и встала рядом с Эйбом. От одного взгляда на труп у нее пересохло в горле. За время работы в лаборатории она насмотрелась всякого: плоть в самых разных стадиях разложения, тела, изуродованные и обе зображенные огнем до такой степени, что мало напоминали человеческие. Труп, который лежал сейчас на секционном столе, был практически нетронутым. Кровь уже смыли, а рана от пули на левом виске скрывалась под темными волосами. Лицо не имело повреждений, лишь на теле появились первые признаки разложения в виде небольших трупных пятен. На шее и в паху виднелись свежие отметины там, где лаборант морга Йошима делал забор крови на анализ; других следов прикосновения к трупу не было: скальпель Эйба еще не сделал ни единого надреза. Если бы грудная полость была уже вскрыта и обнажена, вид трупа не вызвал бы у нее такого волнения. Вскрытые тела анонимны. Сердце, легкие, селезенка — всего-навсего лишенные индивидуальности органы, которые можно пересадить из одного организма в другой совсем как запчасти для автомобилей. Но эта женщина пока еще цела, и черты ее лица удивительно знакомы. Прошлой ночью Маура видела одетый труп, выхваченный из темноты лучом фонаря Риццоли. Сейчас в лицо жертвы безжалостно били лабораторные лампы, тело было обнажено, и женщина казалась еще более знакомой.

«Господи, это же мое лицо, это же мое тело на столе».

Только она знала, насколько близко сходство. Никто из присутствующих не видел формы обнаженных грудей Мауры, изгиба ее бедер. Они видели только то, что она позволяла, — лицо, волосы. Разумеется, никто не знал, что сходство между ней и жертвой простирается до таких интимных особенностей, как рыжевато-коричневый оттенок лобковых волос.

Маура посмотрела на руки женщины с длинными и изящными пальцами — в точности как у нее. Руки пианистки. С пальцев уже сняли отпечатки. Рентгеновские снимки черепа и зубов тоже были готовы, и на экране проектора уже светились два ряда белых зубов — ухмылка Чеширского кота. «Интересно, мои снимки будут выглядеть так же? — задалась она вопросом. — Неужели у нас и эмаль на зубах одинаковая?»

— Удалось еще что-нибудь узнать о ней? — спросила Маура и сама удивилась неестественному спокойствию своего голоса.

— Мы пока наводим справки об этом имени, Анна Джессоп, — сообщила Риццоли. — В нашем распоряжении только водительское удостоверение четырехмесячной давности, выданное в Массачусетсе. В нем указано, что ей сорок лет. Рост сто семьдесят четыре сантиметра, волосы черные, глаза зеленые. Вес шестьдесят килограммов. — Риццоли смерила взглядом труп. — Я бы сказала, что она подходит под это описание.

«Я бы тоже, — подумала Маура. — Мне тоже сорок, и рост такой же. Только вес другой — шестьдесят три килограмма. Но какая женщина не приврет насчет своего веса, оформляя водительское удостоверение?»

Она молча наблюдала за тем, как Эйб завершает поверхностный осмотр. По ходу дела он заносил данные в распечатку схемы женского тела. Пулевое отверстие в левом виске. Трупные пятна в нижней части туловища и на бедрах. Шрам от аппендицита. Отложив в сторону дощечку с диаграммой, он направился к изножью стола, чтобы взять вагинальные мазки. Пока они с Йошимой раздвигали бедра, открывая промежность, Маура сосредоточила взгляд на животе жертвы. Ее заинтересовал шрам от аппендицита — тонкая белая полоска на коже цвета слоновой кости.

«У меня такой же».

Когда мазки были собраны, Эйб подошел к лотку с инструментами и взял скальпель.

Наблюдать за первым надрезом было практически невыносимо. Маура инстинктивно поднесла руку к груди, словно это в нее впивалось стальное лезвие. «Я погорячилась, — подумала она, когда Эйб завершил У-образный надрез. — Не знаю, смогу ли я все это выдержать». Но ноги приросли к полу, и она не могла отвести глаза, с отвращением наблюдая, как Эйб отделяет лоскуты кожи от грудной стенки, будто свежует добычу. Он был полностью поглощен работой и не замечал ее ужаса. Опытный патологоанатом тратит не более часа на несложное вскрытие, потому на этой стадии исследования Эйб не тратил времени на бесполезное изящество разрезов. Маура всегда симпатизировала Эйбу и считала его обаятельным жизнелюбом, знающим толк в еде, напитках и опере, но сейчас смотрела на него совсем другими глазами: с огромным животом и толстой бычьей шеей он выглядел мясником, вспарывающим тушу.

И вот из-под снятой с грудной клетки кожи и замаскированных под кожными лоскутами грудей обнажились ребра и мышцы. Йошима с секатором в руке наклонился над трупом и начал резать ребра. Маура морщилась от каждого щелчка. «Как легко сломать человеческую кость, — думала она. — Мы полагаем, что наше сердце защищено прочной клеткой ребер, а выходит, достаточно только сдавить кольца ножниц, и ребра одно за другим уступят давлению закаленной стали. Из какого же хрупкого материала мы сделаны!»

Йошима рассек последнюю кость, а Эйб перерезал уцелевшие пряди хрящей и мышц. Затем они вдвоем приподняли грудину, будто сняли крышку с коробки.

В распахнутой грудной клетке поблескивали сердце и легкие. «Молодые органы», — мелькнуло в голове у Мауры. Впрочем, нет, сорок лет — это уже не молодость. Нелегко признаваться даже самой себе в том, что в сорок лет половина жизни уже прожита. И что ее, так же как эту женщину на секционном столе, уже нельзя считать молодой.

Обнаженные органы внешне казались нормальными, без очевидных признаков патологии. Несколькими быстрыми надрезами Эйб иссек легкие и сердце и выложил их в металлический лоток. Затем сделал срезы легких и под ярким светом лампы исследовал их паренхиму.

— Не курила, — сообщил он детективам. — Эдемы нет. Прекрасные здоровые ткани.

Однако женщина была мертва.

Он опустил легкие в лоток, где они осели розовым холмиком, и взялся за сердце. Оно легко уместилось на массивной ладони Эйба. Маура вдруг особенно остро ощутила биение собственного сердца. Оно бы тоже уместилось в руке патологоанатома. К горлу подступила тошнота, когда Маура представила себе, что он держит его на ладони, переворачивает, рассматривая коронарные сосуды, — это сейчас Эйб и проделывал с сердцем жертвы. Пусть с точки зрения механики сердце представляет собой обычный насос, однако он находится в самой сокровенной части человеческого организма, поэтому при взгляде на обнаженный и беззащитный орган доктор Айлз ощутила пустоту в своей собственной груди. Она сделала глубокий вдох, но от запаха крови тошнота лишь усилилась. Маура отвернулась от трупа и встретилась взглядом с Риццоли. Детектив, как никто, понимала ее. Они были знакомы вот уже два года, работали вместе по большому количеству дел и успели убедиться в профессионализме друг друга. Однако в этом взаимном уважении присутствовала и толика почтительной настороженности. Маура знала: интуиция у Джейн развита прекрасно, и она хорошо понимает, насколько доктор Айлз близка к тому, чтобы сбежать из секционного зала. Немой вопрос в глазах Риццоли заставил Мауру взять себя в руки. Королева мертвых вновь обрела свойственную ее рангу невозмутимость.

Она снова обратила внимание на труп.

Эйб не замечал подспудного напряжения в зале и спокойно изучал желудочки сердца.

— Клапаны выглядят вполне сносно, — заявил он. — Коронарные сосуды мягкие. Чистые. Черт, хотел бы я, чтобы мое сердце выглядело так же!

Маура бросила взгляд на необъятное брюхо коллеги и, зная его страсть к фуа-гра и жирным соусам, усомнилась в том, что его надежды сбудутся. «Наслаждайся жизнью, пока есть возможность, — вот к чему сводилась философия Эйба. — Потворствуй своим аппетитам сейчас, потому что рано или поздно мы все плохо кончим, как наши друзья на секционном столе. Что хорошего в чистых коронарных сосудах, если ты всю жизнь отказывал себе в удовольствиях?»

Он положил сердце в лоток и принялся за живот жертвы, сделав глубокий надрез брюшины. Взору открылись печень, селезенка и поджелудочная железа. Маура давно привыкла к запаху смерти и охлажденных органов, но сегодня он действовал ей на нервы. Как будто она впервые присутствовала на вскрытии. Сегодня она смотрела на процедуру не как искушенный патологоанатом: безжалостность Эйба, орудовавшего ножницами и скальпелем, приводила ее в дикий ужас. «Боже, а ведь я это проделываю каждый день, правда мой скальпель режет плоть незнакомых людей».

А эта женщина совсем не кажется незнакомкой.

Словно оцепенев, Маура отстраненно наблюдала за работой Эйба. Измотанная бессонной ночью и сбоем биологических часов, она уже не могла сопереживать тому, что творилось на секционном столе. Ей удалось убедить себя в том, что перед ней всего лишь труп. Никаких ассоциаций и тем более переживаний. Эйб быстро освободил завитки кишок и опустил их в лоток. С помощью ножниц и кухонного ножа он выпотрошил брюшную полость. Затем отнес лоток, наполненный брюшными органами, на столик из нержавеющей стали, где один за другим принялся их исследовать.

На препаровочном столике он вскрыл желудок и выложил его содержимое в отдельный лоток. Запах непереваренной пищи заставил Риццоли и Фроста отвернуться — оба поморщились от отвращения.

— Похоже на остатки ужина, — сказал Эйб. — Я бы предположил, что она ела салат из морепродуктов. Вижу листья салата и помидоры. И возможно, креветки…

— За сколько часов до смерти она принимала пищу? — спросила Риццоли гнусавым голосом: она старалась оградить себя от запахов и потому зажала рукой нос.

— За час, а может, и больше. Я полагаю, она ела не дома, поскольку салат из морепродуктов — пища явно не домашняя. — Эйб взглянул на Риццоли. — Вы не нашли ресторанных чеков в ее сумочке?

— Нет. Она могла заплатить и наличными. Мы еще не получили информации по ее кредитной карте.

— Боже правый, — произнес Фрост, по-прежнему избегая взгляда на лоток. — Вряд ли я теперь отважусь съесть креветку.

— Послушай, не стоит принимать это так близко к сердцу, — сказал Эйб, надрезая поджелудочную железу. — Если разобраться, все мы сделаны из одного и того же материала. Жиры, углеводы, белки. Поедая сочный стейк, ты на самом деле жуешь мышечную ткань. Думаешь, я отказываюсь от мяса только потому, что каждый день приходится его анатомировать? Любая мышечная ткань состоит из одних и тех же биохимических элементов, просто пахнет иногда хуже или лучше. — Он взялся за почки. Отрезал от каждой понемногу и опустил образцы ткани в сосуд с формалином. — Пока все выглядит нормально, — прокомментировал он. И перевел взгляд на Мауру. — Ты согласна?

Она механически кивнула, не сказав ни слова. Ее внимание привлекла новая серия рентгеновских снимков, которые Йошима развешивал на экране проектора. Это были изображения черепа. На латеральном снимке просматривались очертания мягкой ткани, словно полупрозрачный призрак профиля.

Маура подошла к экрану и принялась разглядывать пятно в форме звездочки, которое казалось ярким на фоне более темной кости. Оно расплылось по всему своду черепа. Небольшое входное отверстие было обманчивым: оно не давало представления о повреждениях мозга.

— Господи, — пробормотала она. — Это же пуля «Черный коготь».

Эйб поднял взгляд от лотка с брюшными органами:

— Давно я их не видел. Нужно быть поосторожнее. Металлические осколки от этой пули острые как бритва. Ими можно пораниться даже в перчатках. — Он взглянул на Йошиму. Тот проработал в бюро судмедэкспертизы дольше всех нынешних патологоанатомов и потому служил им корпоративной памятью. — Когда в последний раз у нас была жертва с пулей «Черный коготь»?

— Примерно года два назад, — отозвался Йошима.

— Так недавно?

— Насколько я помню, вскрытие делал доктор Тирни.

— Попроси, пожалуйста, Стеллу поднять архив. Пусть посмотрит, закрыли ли дело. Пуля необычная, так что нелишне проверить, нет ли связи.

Йошима снял перчатки и направился к интеркому, чтобы связаться с секретарем Эйба.

— Алло, Стелла? Доктор Бристол просит поднять последнее дело, в котором фигурировала пуля «Черный коготь». По-моему, с этим делом работал доктор Тирни…

— Я слышал про эту пулю, — сказал Фрост, подходя к экрану и вглядываясь в снимки. — Но первый раз сталкиваюсь с ней в работе.

— Это экспансивная пуля от «Винчестера», — сказал Эйб. — Проникая в мягкие ткани, медная оболочка раскрывается, образуя что-то вроде шестигранника. Каждая грань острая, как коготь. — Он подошел к изголовью секционного стола. — Пули были изъяты с рынка в девяносто третьем году, после того как какой-то псих из Сан-Франциско устроил пальбу и порешил девять человек. Это была настолько плохая реклама для «Винчестера», что они сняли пули с производства. Но какое-то количество, конечно, осталось в обороте. Время от времени жертвы случаются, но их становится все меньше.

Маура никак не могла оторвать глаз от рентгеновского снимка, от смертоносного белого шестигранника. Она думала над тем, что сказал Эйб: «Каждый кончик острый, как коготь». И вспоминала отметины, оставленные на дверце автомобиля жертвы. «Царапины от когтей хищника».

Она вернулась к столу, где Эйб как раз заканчивал надрез кожи черепа. В тот краткий миг, когда он снимал лоскут кожи, Маура успела бросить последний взгляд на лицо мертвой женщины. Смерть окрасила ее губы в серовато-синий цвет. Глаза были открыты, обнаженная роговица высохла и помутнела от воздействия воздуха. Прижизненный блеск в глазах на самом деле есть не что иное, как отражение света от влажной роговицы; когда же веки перестают моргать и роговица уже не омывается жидкостью, глаза высыхают и тускнеют. Безжизненность взгляда объясняется вовсе не тем, что душа отлетает, просто отключается мигательный рефлекс. Маура посмотрела на две затуманенные каемки, защищенные роговицей глаз, и на мгновение представила себе, как могли они выглядеть при жизни. В этот момент ей показалось, что она смотрит на свое зеркальное отражение. Совершенно внезапная головокружительная мысль возникла в ее голове: а что, если это она лежит на секционном столе и это ее тело анатомируют? Ведь призраки часто задерживаются именно в тех местах, где обитали при жизни. «Вот мое пристанище, — подумала она. — Судебно-медицинская лаборатория. Я обречена провести здесь вечность».

Эйб потянул кожу черепа вперед, и лицо съежилось, как резиновая маска.

Маура содрогнулась. Отвернувшись, она заметила, что Риццоли опять наблюдает за ней. «На кого она смотрит — на меня или на мой призрак?»

Жужжание хирургической пилы «Стайкер» пронимало до мозга костей. Эйб отпиливал свод обнаженного черепа, старательно обходя сегмент с пулевым отверстием. Затем осторожно отделил и снял верхнюю часть кости. Пуля «Черный коготь» выпала из открытого черепа и со звоном шлепнулась в лоток, который подставил Йошима. Ее металлические шипы поблескивали в свете лампы и напоминали лепестки смертоносного цветка.

Мозг был залит темной кровью.

— Обширное кровоизлияние в оба полушария. Собственно, это можно было предположить по снимкам, — заметил Эйб. — Пуля вошла сюда, в левую височную кость. Но не вышла. На снимках это хорошо видно. — Он указал на экран проектора, на котором пуля высвечивалась ярким шестигранником, упиравшимся во внутренний изгиб левой части затылочной кости.

— Странно, что она осталась с той же стороны черепа, — заметил Фрост.

— Возможно, возник внутренний рикошет. Пуля пронзила череп и начала кувыркаться, прорезая мозг. Потратила всю свою мощь на мягкие ткани. Можно сравнить с вращением ножей в блендере.

— Доктор Бристол! — прозвучал по интеркому голос Стеллы, его секретаря.

— Да.

— Я нашла то дело с пулей «Черный коготь». Имя жертвы Василий Титов. Вскрытие проводил доктор Тирни.

— А кто из детективов вел дело?

— Мм… а, вот, нашла. Детективы Ванн и Данливи.

— Я свяжусь с ними, — пообещала Риццоли. — Попробую выяснить, помнят ли они подробности.

— Спасибо, Стелла! — крикнул Бристол и взглянул на Йошиму, который уже держал фотоаппарат. — Можно приступать.

Йошима начал фотографировать мозг, чтобы запечатлеть его состояние в момент, предшествующий его извлечению из костяного дома. Вот где покоятся воспоминания всей жизни, думала Маура, глядя на блестящие складки серого вещества. Алфавит детства. Четырежды четыре — шестнадцать. Первый поцелуй, первая влюбленность, первая несчастная любовь. Все это оседает в виде групп РНК-посредников в этом сложном сплетении нейронов. Несмотря на то что память — биохимический процесс, именно она определяет индивидуальность человека.

Несколько взмахов скальпеля — и Эйб высвободил мозг; он понес его в обеих руках, словно бесценное сокровище, на столик из нержавеющей стали. Он не станет анатомировать его сегодня, а просто поместит отмокать в тазик с формалином, чтобы заняться им позже. Впрочем, и без изучения под микроскопом повреждения были налицо; о них свидетельствовали кровяные пятна на поверхности.

— Итак, входная рана у нас на левом виске, — подытожила Риццоли.

— Да, и отверстия на коже и кости черепа идеально совпадают, — ответил Эйб.

— Это подтверждает, что мы имеем дело с прямым выстрелом в височную часть головы.

Эйб кивнул:

— Вероятно, убийца целился через водительское окно. Оно было открыто, так что стекло не могло исказить траекторию пули.

— Значит, она сидела за рулем, — начала размышлять Риццоли. — Теплый вечер. Окно открыто. Восемь часов, темнеет. Он подходит к машине. Наводит на нее дуло пистолета и стреляет. — Джейн встряхнула головой. — Зачем?

— Ее сумочку он не забрал, — сказал Эйб.

— Выходит, не грабеж, — согласился Фрост.

— Остается преступление на почве страсти. Или заказное убийство.

Риццоли взглянула на Мауру. Ну вот, опять эта вероятность целенаправленного убийства!

«Ту ли цель поразил убийца?»

Эйб опустил мозг в ковш с формалином.

— Пока никаких сюрпризов, — постановил он, возвращаясь к столу, чтобы начать препаровку органов шеи.

— Вы будете проводить токсикологическое исследование? — поинтересовалась Риццоли.

Эйб пожал плечами:

— Можно, конечно, но я не уверен, что есть необходимость. Причина смерти очевидна. — Он кивнул на экран проектора, где поблескивал шестигранник пули. — У вас есть какие-то иные соображения? Почему вы заинтересовались токсикологией? Разве в машине обнаружили наркотики или какую-то атрибутику?

— Нет, ничего. В машине все чисто. Ну, если не считать крови.

— И вся кровь принадлежит жертве?

— В любом случае вся кровь третьей группы, резус-фактор положительный.

Эйб взглянул на Йошиму:

— Ты проверил нашу девушку?

Йошима кивнул:

— Все сходится. У нее третья группа, резус-фактор положительный.

На Мауру никто не посмотрел. Никто не заметил, как задрожал ее подбородок, как судорожно она глотнула воздух. Она резко отвернулась, чтобы никто не увидел ее лица, и, развязав маску, рывком сдернула ее.

Когда доктор Айлз направилась к мусорной корзине, Эйб окликнул ее:

— Мы тебя уже утомили, Маура?

— Это все проклятое нарушение биоритмов, — сказала она, стягивая халат. — Пожалуй, уйду домой пораньше. До завтра, Эйб.

Она сбежала из секционного зала, даже не оглянувшись.

Домой Маура ехала как в тумане. Только когда впереди замаячили окраины Бруклина, ее немного отпустило. Лишь тогда ей удалось вырваться из лассо тягостных мыслей, которые крутились в ее голове. «Не думай о вскрытии. Выбрось все это из головы. Подумай об обеде, о чем угодно, только не о том, что видела сегодня».

Она остановилась у супермаркета. В ее холодильнике было пусто, и, чтобы не питаться сегодня вечером тунцом и мороженым горошком, следовало зайти в магазин. Маура испытала облегчение от возможности сосредоточиться на покупках. С маниакальным упорством она заполняла продуктовую тележку. Размышлять о еде и о том, что приготовить на неделю, было гораздо безопаснее. «Хватит думать о кровяных брызгах и женских органах в стальных лотках. Мне нужны грейпфруты и яблоки. И по-моему, здесь хорошие баклажаны». Она взяла пучок свежего базилика и жадно вдохнула его пряный аромат, который, пусть даже на минуту, чудесным образом перебил запахи морга. После недели легкой французской пищи ей особенно сильно захотелось специй. «Сегодня, — решила она, — я приготовлю тайский зеленый карри, такой острый, чтобы обжигал рот».

Дома она переоделась в шорты и футболку и кинулась к плите. Потягивая охлажденное белое бордо, она резала цыпленка, лук и чеснок. Вскоре кухня наполнилась ароматом жасминового риса. Думать о крови группы III с положительным резус-фактором и темноволосой женщине было некогда — в кастрюле закипело масло. Пора загружать цыпленка и пасту карри. А потом опорожнить туда банку кокосового молока. Она накрыла кастрюлю крышкой и установила медленный огонь. Посмотрела в кухонное окно и вдруг увидела свое отражение на стекле.

«Я очень похожа на нее. Вылитая она».

Холодок пробежал по спине, словно из окна смотрело вовсе не ее собственное отражение, а некий призрак. Крышка на кастрюле задрожала от поднимающегося пара. Это призраки пытаются вырваться наружу. Стараются привлечь ее внимание.

Она выключила газ, подошла к телефону и набрала номер пейджера, который знала наизусть.

Спустя мгновение Джейн Риццоли перезвонила. Фоном ее голосу служили отдаленные телефонные звонки. Значит, Риццоли звонила не из дома, а, вероятно, все еще сидела за своим рабочим столом в здании Главного управления «Шредер-плаза».

— Извините, что надоедаю, — сказала Маура. — Просто мне нужно кое-что узнать у вас.

— У вас все нормально?

— Все хорошо. Я просто хочу знать о ней кое-что еще.

— Об Анне Джессоп?

— Да. Вы сказали, что у нее было массачусетское водительское удостоверение.

— Верно.

— Какая дата рождения в нем указана?

— Что?

— Сегодня в секционном зале вы сказали, что ей сорок лет. В какой день она родилась?

— Зачем это вам?

— Пожалуйста, скажите. Мне просто нужно знать.

— Хорошо. Не вешайте трубку.

До слуха Мауры донеслось шуршание страниц, а затем в трубке раздался голос Риццоли:

— Согласно водительскому удостоверению она родилась двадцать пятого ноября.

Маура молчала.

— Вы еще слушаете? — забеспокоилась Риццоли.

— Да.

— В чем проблема, доктор? Что происходит?

Маура судорожно сглотнула:

— Мне нужна ваша помощь, Джейн. Я понимаю, это может показаться бредом.

— Попытайтесь объяснить.

— Я хочу, чтобы в лаборатории сравнили мою ДНК и ее.

Отдаленные телефонные звонки смолкли, и на том конце провода установилась тишина.

— Еще раз. Я что-то не поняла, — наконец произнесла Риццоли.

— Я хочу знать, соответствует ли ДНК Анны Джессоп моей ДНК.

— Послушайте, я согласна, сходство поразительное…

— Дело не только в нем.

— Что еще вы имеете в виду?

— У нас одна группа крови. Третья, резус-фактор положительный.

— И как вы думаете, у скольких еще людей третья группа, резус-фактор положительный? — вполне резонно возразила Риццоли. — У десяти процентов населения, так ведь?

— И дата ее рождения. Вы сказали, что она родилась двадцать пятого ноября. Джейн, я родилась в этот же день.

Повисло гробовое молчание.

— Слушайте, у меня от этой информации волосы под мышками дыбом встали, — мягко проговорила Риццоли.

— Теперь вы понимаете, почему я хочу сделать этот анализ? Все в ней — начиная с внешности, группы крови, даты рождения… — Маура запнулась. — Она — это я. Я хочу знать, откуда она родом. Я хочу знать, кто эта женщина.

Повисла долгая пауза. Потом Риццоли сказала:

— Ответить на этот вопрос, похоже, сложнее, чем мы думали.

— Почему?

— Сегодня днем мы получили выписку с ее кредитной карты. И выяснилось, что счет для ее «Мастеркард» открыт всего полгода назад.

— И что из этого?

— Водительское удостоверение выдано четыре месяца назад. А номерным знакам ее автомобиля всего-то три месяца.

— А что ее место жительства? Она ведь жила в Брайтоне, так ведь? Вы уже наверняка говорили с соседями.

— Вчера поздно вечером мы наконец связались с хозяйкой дома. Она говорит, что сдала квартиру Анне Джессоп три месяца назад. Она впустила нас в квартиру.

— И что?

— Квартира пуста, доктор. Ни мебели, ни сковородки, даже зубной щетки нет. Кто-то оплатил кабельное телевидение и телефон, но жильцов там не было.

— А что соседи?

— Никто ее не видел. Они назвали ее призраком.

— Но ведь раньше она жила где-то. И наверняка у нее был другой банковский счет…

— Мы проверяли. И не нашли никаких более ранних сведений об этой женщине.

— И что это значит?

— Это значит, — сказала Риццоли, — что еще полгода назад Анны Джессоп не существовало.