Она написала любовь

Тереза Тур, 2018

«Она написала любовь» – фантастический роман Терезы Тур, жанр детективное фэнтези, любовное фэнтези. Что нужно, чтобы изменить свою жизнь? Вырваться из привычного круга, где тебя не ценят? Где ты много лет помогаешь мужу писать самые продаваемые в королевстве книги, но об этом никто не знает, а муж… предает, его родственники относятся с презрением? Может быть… покушение на убийство. Потому что когда ты оказываешься на грани жизни и смерти, все становится ясным: книга должна быть твоей собственной. Реальная жизнь – интереснее выдуманных историй. А твой спаситель – загадочный канцлер в отставке, что соглашается тебе помочь разобраться с врагами, он… Кто он теперь для начинающей писательницы, которая пытается разобраться со своей жизнью?

Глава 8

Агата так злилась, что даже лечь не могла. Ходила по спальне. Туда-сюда. Туда-сюда. Гостья была готова просто растерзать хозяина дома, если он явится — при полном параде, разве что ордена не нацепив — и сообщит, что шум из ее спальни мешает их баронству спать!

Эльза, забравшись к ней на постель, посматривала насмешливо, словно хотела спросить: «Так и будешь туда-сюда бегать?»

Потом все же стало неловко. Так себя вести. В чужом доме. Агата выключила свет, легла в кровать и крепко заснула, стоило лишь закрыть глаза. Ей ничего не снилось, просто было тепло. Особенно ногам. Даже чуточку жарко. И кто-то сопел — негромко и размеренно. Уютно. Сладко. Эльза…

* * *

— Апчхирррр-пф-пф-рррр! — Эльза чихнула, почувствовав, как солнечный зайчик щекочет нос.

Жизнерадостный утренний лучик с трудом протиснулся сквозь плотные, добротные, немного старомодные гардины. В этом доме все было таким — сделанным на совесть, с легким привкусом старины.

Агата проснулась рано. Еще до того, как на лестнице послышались шаги хозяина дома. Посмотрела на чихающую Эльзу. Улыбнулась. Быстро оделась и, кутаясь в шаль для храбрости, вышла из спальни. Обнаружив господина барона на кухне, женщина слегка зажмурилась и быстро проговорила ему в спину:

— Извините. Я не знаю, что на меня нашло.

Он развернулся, держа поднос с завтраком. Улыбнулся. И важно, словно зачитывая проект какого-нибудь закона, провозгласил:

— Я придумал, кем будет ваша героиня. — Поставил поднос на стол.

— Кем же?

— Я долго думал, как сделать так, чтобы… чтобы можно было говорить об уважительном отношении к ней.

— И? — Писательница еще плотнее закуталась в шаль, стараясь не выдать своего волнения.

Эрик фон Гиндельберг аккуратно выкладывал ягоды. И только после того, как вокруг белоснежной горки творога образовался идеальный круг, ответил:

— Она могла быть связной. Работать со своим мужем-разведчиком. Их раскрыли. И он…

— Он ее не выдал? — Глаза Агаты горели, пальцы теребили бахрому шали. — И поэтому она осталась в живых?

Бывший канцлер только печально покачал головой. Ему отчего-то не хотелось огорчать молодую женщину, которая верила в сказки и отказывалась верить в пытки.

— Его просто не захватили живым, — вздохнул он. — Не дался. Только так. Иначе…

— Это же… реальная история? Да? — неожиданно спросила писательница.

— Да. Только случилась она с точностью до наоборот. Мой заместитель ушел из Оклера. А его жена погибла. Франц вышел купить молока к завтраку — с вечера забыли. Они с женой еще смеялись и спорили… Кому идти.

— За молоком…

Агата резко отвернулась, отошла к окну. Шаль сползла с плеч, но она ее не поправила. Собаки, которым со своего места были видны блеснувшие в глазах гостьи слезы, посмотрели на хозяина недовольно.

— Простите, — тихо сказал он. — Мне не следовало…

— Ничего-ничего, это… это вы меня простите, сейчас. Буквально минуту…

Сделать глубокий вдох, изо всех сил стараясь максимально расслабиться на выдохе. Так учил ее муж. Помогает. Муж… Ком снова подкатил к горлу, в носу защипало. Так не пойдет, надо держать себя в руках, иначе барон решит, что она истеричная, несдержанная особа…

«Наверное, это правильно, что над судьбой Франца и Матильды кто-то прольет слезу… Жаль, что я не могу…» — бились мысли в голове канцлера.

— Скажите, а… Я могу использовать эту информацию в своей книге? — спросила Агата.

— Думаю да. Никакого особого секрета в этом нет, и потом… Если бы это было не так, зачем мне вам рассказывать?

Эрик фон Гиндельберг постоял еще минуту, борясь с собой. Ему хотелось подойти ближе. Обнять эту трогательную, хрупкую женщину, прижать к себе, сделать так, чтобы огорчений в ее жизни было как можно меньше.

Вместо этого он вздохнул, шагнул вперед, Агата почему-то в этот же самый момент резко развернулась — и они почти столкнулись. Но мужчина плавным, отточенным движением вовремя ушел в сторону.

Повисла неловкая пауза, однако барон быстро справился с собой, улыбнулся, слегка кашлянул и весело проговорил:

— А теперь — никаких расстройств. И — завтрак!

«Ну и зря!» — прочитал он в глазах Грона. Эльза фыркнула. И отвернулась.

— Так, — приказал он низерцвейгам. — Идите-ка, погуляйте лучше. И непременно навестите госпиталь! Вас ждут.

Барон решительно выпроводил собак, взял поднос и направился в столовую.

— А вы? — спросила Агата.

— Я к вам присоединюсь.

Давно ему не было так легко, уютно и тепло. Пожалуй, что и никогда.

Сначала, до войны — вечно всем недовольный отец отравлял жизнь не только ему, но и матери. Не говоря уже о себе самом.

Эрик никогда не понимал, почему мама — красивая, умная женщина, никогда не пыталась что-то изменить. Они с отцом не любили друг друга, это было… слишком очевидно. Ее покорность судьбе чем-то питалась, подобно тому, как питает кристаллы кровь артефактора. Баронесса фон Гиндельберг была несчастна. Но иногда… Иногда он чувствовал, что ее счастье просто спряталось. Притаилось где-то глубоко внутри и всегда выглядывало, пусть и осторожно, в те редкие моменты, когда они оставались вдвоем.

Потом армия. Как ни странно, там Эрику было все же лучше, чем дома.

Война. Когда и дома-то не было. Была целая страна, которую надо было защищать. А дом…

Его, канцлера, называли всемогущим. Даже не так. Его называли «самым»: самым влиятельным, самым богатым…

Свой дом появился лишь после того, как король отправил канцлера в отставку. Нельзя же всерьез считать «своими» покои во дворце. Или огромный отцовский особняк в столице, который все эти годы открывали раз в сезон — канцлеру было положено принимать гостей на зимние праздники.

А этот дом был удивительно похож на него самого. Хмурый. Нелюдимый. Вздыхающий скрипом отполированных половиц. Его дом прятал серые тени в тайных полутемных уголках и доверял царапающим старый лак собачьим когтям больше, чем громким голосам редких посетителей.

Конечно, можно было сделать ремонт. Дом перебрали бы по бревнышку. Или вовсе снесли — отстроили на его месте новенький особняк.

Эрик фон Гиндельберг не хотел этого.

Он сроднился со старыми стенами, каким-то непостижимым образом научился дышать с ними в одном ритме.

— Я все съела, — доложила Агата, с преувеличенной серьезностью сложив руки на коленях. Господин барон рассмеялся.

— А вот вы — нет, — заметила женщина.

Она с тревогой подумала, что хозяин дома осунулся за последние сутки. Ни кровинки в лице, ясные серые глаза потускнели, лишь выправка оставалась прежней. Безукоризненной.

— Доедайте! — потребовала Агата.

— Хорошо-хорошо, — в голосе Эрика фон Гиндельберга было наигранное недовольство, но Агата не обратила на это внимания.

Она смотрела канцлеру в глаза, которые улыбались. Искренне и как-то удивительно по-доброму.

— Вам стоило бы выпить гранатового сока, — задумчиво проговорила она. — Знаете, меня в детстве мама поила. Я была бледненькая, и ее это очень огорчало.

— Гранаты? — отвлекся мужчина от методичного накалывания ягодки на вилку. — Надо заказать. Фульд что-то говорил про то, что мне их есть необходимо. Особенно после работы с артефактами и потери крови.

— Потери крови?

— За все надо платить, моя дорогая госпожа Агата, — усмехнулся барон. — Артефактор платит кровью. Своей или чужой. На выбор.

Агата задумалась. Вдруг ей стало очень холодно. Даже под теплой шалью.

— Я готовился к нашей вылазке, — объявил господин барон после того, как они перебрались в гостиную, и хозяин дома усадил ее в кресло около затопленного уже камина. — Вам не дует?

— Нет, все хорошо.

Женщина утонула в мягком кресле. Пылающий камин согревал и успокаивал, но, к сожалению, не избавлял от любопытства.

Барон, заметив, как подрагивает от нетерпения кончик ее носа, решил не томить — показать личины и кулон.

— Одну минуту.

Он уже выходил из гостиной, когда услышал:

— Если артефактор теряет столько сил. И… крови. Должны же быть какие-то процедуры? Укрепляющие. Поддерживающие. Надо узнать у доктора Фульда и выполнять неукоснительно!

— Зачем? — равнодушно спросил он, не оборачиваясь.

Когда барон вернулся, его гостья сидела с отсутствующим видом, закручивая кисти шали вокруг пальца в спиральку.

Он невольно залюбовался. Отсветы горящего камина на светлых, слегка золотистых волосах, так красиво контрастирующих с темной шалью. Веснушки. Их совсем немного, но они такие… трогательные. И конечно же, руки. Узкие ладони, длинные пальцы. Маленькое чернильное пятнышко на запястье. Она так увлеклась своим занятием, что пришлось обратить на себя внимание:

— Посмотрите на меня, — попросил Эрик фон Гиндельберг.

Агата подняла глаза и в ту же секунду вскочила, с трудом удержавшись от крика.

— Ну как? Хорошо получилось?

— Это… Это же не вы!

— Действительно, не я. То есть не совсем. Это — личина.

Гостья нахмурилась. Встала, оставив шаль на кресле. Обошла его вокруг.

— Слишком… бравый и образцовый. Какой-то… излишне правильный, что ли? Не живой…

— То есть вы хотите сказать, что в своем обычном виде я вам нравлюсь больше?

— Конечно, — не задумываясь, ответила Агата. И тут же смутилась.

А канцлер рассмеялся.

Она оценила беззаботный взгляд. Румяные щеки. И с нескрываемым отвращением поморщилась.

— Привыкайте, — приказал канцлер. — Сейчас собаки вернутся — посмотрите и на них.

— А как к вам обращаться?

— Эрик. Имя я менять не стал. Вы — моя работодательница. Думаю, по имени будет в самый раз.

— И сколько вам лет в этой личине?

— Так же, как и на самом деле — сорок. Данные, к которым привык, всегда лучше оставлять без изменений.

— Сорок? — изумилась Агата.

Сквозь личину на миг проступило настоящее лицо барона Эрика фон Гиндельберга. Обиженное.

— Простите. — Она покраснела. — Я…

— Нет-нет… Вы правы. Я не выгляжу молодо. Сказывается служба. Знаете, как у нас говорят? Год за два. Но об этом после.

Он подошел и положил ей на колени кулон. Камень висел на простом, кожаном, очень длинном шнурке.

— Наденьте, — приказал розовощекий Эрик.

— Что это?

— Защита. От всего, на что у меня хватило фантазии. И прежде всего — от ядов. Кстати, будет жечь — знайте — рядом отрава. Ведите себя осторожно. Ничего не ешьте, ничего не пейте, ни к чему не прикасайтесь! Вам понятно?

— Да. А… камень. Он — настоящий?

— Вы про изумруд?

Агата нерешительно кивнула. Господин барон посмотрел на нее с недовольным изумлением.

— Вы же не допускаете, что я мог использовать какую-нибудь подделку? На искусственно выращенные камни чары такого уровня просто-напросто не лягут. Это же не массовое производство кристаллов для экипажей!

— Но это очень дорого!

— Естественно! Подвеске цены нет, и вовсе не из-за камня, поэтому будет правильным, если вы ее спрячете и не будете никому демонстрировать.

— Господин барон!

— Эрик, — недовольно поморщился он. — Привыкайте. Иначе нас раскроют еще до того, как мы начнем.

— Эрик, — повторила она, словно пробуя на вкус. — Я…

— Госпожа Агата. Выслушайте меня, пожалуйста, внимательно. Важна лишь жизнь. А камни. Металлы… Деньги… Все это вторично.

— Но мне нечем с вами расплатиться, — прошептала она.

— Я, кажется, не давал вам повода…

— Простите. Пожалуйста, простите меня. Просто…

— Выезжаем в ночь, — холодно приказал он. — Едем через столицу. Заодно навестим вашего поверенного — у меня к нему ряд вопросов.

— А можно… — начала Агата, но осеклась, глядя в застывшее маской чужое лицо. Поднялась, держа кулон за шнурок, будто крысу за хвост.

— Вы — невозможная упрямица, — прорычал господин барон. — Наденьте сейчас же! И куда вы там хотели зайти еще? По столичным магазинам пройтись?

— Нет. К издателю. Хочу предложить готовую рукопись нашего последнего детектива.