Фортуна благоволит грешным

Тереза Ромейн, 2016

Что может быть общего у двух столь разных людей, как мужественный и благородный лейтенант военно-морского флота в отставке Бенедикт Фрост и роскошная куртизанка Шарлотта Перри? Оба они отчаянно нуждаются в деньгах, нуждаются настолько, что не задумываясь отправляются по следу преступников, укравших у казны огромную сумму золотом. Поначалу Бенедикт и Шарлотта были лишь вынужденными союзниками, готовыми поставить на кон собственную жизнь, чтобы добиться желаемого. Но постепенно их союзничество переросло в дружбу и взаимную преданность, а дружба незаметно стала сменяться куда более нежным чувством…

Глава 5

Во время обеда Бенедикт наконец-то познакомился как с Мэгги, так и с миссис Перри. Войдя в столовую, он поклонился внучке викария как взрослой женщине. Он помнил, что его сестре Джорджетте в детстве очень нравилось, когда с ней обращались как со взрослой.

— Мистер Фрост, — с улыбкой сообщила Мэгги, — я делаю вам мой самый лучший реверанс.

— Не сомневаюсь в этом. — Бенедикт тоже улыбнулся. Услышав чьи-то шаги, он повернулся к двери.

— А… слепой путешественник… — послышался незнакомый женский голос. — Мистер Фрост, добро пожаловать в дом моего мужа викария. И знаете… Обычное приветствие не даст вам почувствовать себя желанным гостем, ведь вы нас не видите. Может, нам стоит пожать друг другу руку?

— Да, если желаете. — Бенедикт протянул руку. — Хотя мне вполне достаточно ваших приветственных слов.

Зная, что жена викария посвятила жизнь ученым занятиям, Бенедикт ожидал встретить эфемерное создание с мечтательным голосом. Но оказалось, что у матери Шарлотты весьма решительный тон… и на удивление крепкое рукопожатие.

— А теперь все садитесь, — распорядилась миссис Перри. — Фрост, вытяните левую руку, и вы схватитесь за спинку стула. Вот так, правильно. Теперь мы можем начать трапезу. Поскольку все уже готово, нет причин дожидаться викария.

Бенедикт полагал, что человек, ушедший поддержать умирающую служанку в последние мгновения ее жизни, заслуживал хотя бы того, чтобы дома его ждал горячий обед и сочувствие родных. Но он не стал перечить хозяйке. Отыскав стул, он уселся за обеденный стол. Последовавшее затем шарканье и скрип стульев свидетельствовали о том, что его сотрапезницы также заняли свои места. Он догадывался, что Шарлотта и Мэгги сидели напротив него, а хозяйка — в торце стола.

Обед был сервирован на обычный французский манер, когда все блюда сразу выставляют на стол. Бенедикт уловил аромат жареной говядины и каких-то овощей в пряном маслянистом соусе.

— Мистер Фрост, — сказала Шарлотта, — описать вам расположение блюд по сторонам света?

Не удержавшись от улыбки, он спросил:

— А вы помните, в какой стороне север?

— О боже, для человека, у которого в голове пусто, это слишком сложно. Что, если я опишу вам стол как циферблат часов? — Бенедикт молча кивнул, и Шарлотта продолжала: — На девяти часах от вас стоит баранина, на трех часах — рыба.

Затем она объяснила расположение овощей, и Бенедикт довольно неплохо справился, накладывая еду на свою тарелку так же, как это делали другие. Один раз он промахнулся мимо блюда с горошком и царапнул вилкой по столу, но кто-то, ни слова не говоря, просто пододвинул горошек поближе.

Все блюда были простыми, но хорошо приготовленными, так что он был вполне доволен. К тому же о нем здесь заботились… А вот на борту корабля… О, там все по-другому.

Когда Бенедикт съел примерно половину всего, что положил себе на тарелку, открылась входная дверь. А затем последовала обычная возня — шорох одежды и шарканье подошв. Потом вдруг послышался какой-то стук — словно передвигали мебель. После чего — негромкий разговор. И входная дверь закрылась.

Через несколько секунд послышались шаги преподобного Джона Перри, а затем — его голос.

— О, вы сели за стол без меня! — воскликнул викарий.

— Но ведь все было горячим, — отозвалась его жена. — Я уверена, ты бы не хотел, чтобы труд кухарки пропал даром.

— Да-да, конечно, — пробормотал мистер Перри. — Фрост, слуга доставил из «Свиньи и пледа» ваш сундук.

Так вот что означал тот стук… Бенедикт кивнул и поблагодарил. Потом тихо спросил:

— А как… Нэнси? — Он вдруг сообразил, что не знал ее фамилии.

— Теперь она упокоилась, бедняжка, — со вздохом ответил викарий, занимая пустой стул во главе стола. — Будут проводить расследование. Коронер созывает суд присяжных. Меня вызовут как свидетеля, — снова вздохнув, добавил преподобный.

— Дедушка, у тебя неприятности? — с тревогой в голосе спросила Мэгги. — Тебе придется опять от нас уйти?

— Это нельзя назвать неприятностями, моя девочка. Им нужна помощь, вот и все. — Викарий помолчал, собираясь с мыслями. — Однако ума не приложу, что коронер захочет у меня узнать. Ведь я просто читал молитвы… Как вы полагаете, миссис Перри, они захотят, чтобы я вспомнил, какие именно молитвы? Но я уже не помню. Был очень взволнован, как вы понимаете…

— Нет-нет, папа, — сказала Шарлотта. — Не думаю, что в данном случае это имеет значение. Главное — ты находился с ней рядом в момент ее кончины.

— Но ее руки… Поттер хотел, чтобы я скрестил ей руки на груди, как только она скончалась. Имеет ли это значение? Я колебался, хотя мне, наверное, не следовало медлить. Но потом я, конечно, сделал все так, как хотел Поттер.

— Нужно будет сообщить ее родным, — сказала миссис Перри.

— У нее нет родных, — ответил викарий. — Она осиротела три года назад. И тогда же стала служанкой на постоялом дворе.

— Строфилд — вот ее семья, — тихо произнесла Шарлотта. — Постоянным посетителям «Свиньи и пледа» будет ее очень недоставать.

— Вероятно, один из них и совершил это… деяние, — пробормотал викарий. — Ужасное деяние. Нэнси мало что могла об этом рассказать. Она очень ослабела… и словно потеряла рассудок. Говорила что-то, но я не мог понять, что именно.

Бенедикту хотелось спросить, понял ли викарий хоть что-то из слов девушки, но он решил, что сейчас не следовало задавать такой вопрос.

— Жаль, что я не пошла с тобой, — заявила миссис Перри. — Возможно, я что-нибудь поняла бы.

— Может, и так, — согласился викарий. — Но я разобрал только отдельные слова. Она несколько раз повторила «кошачьи глаза» и «накидка». И все время дрожала. Вероятно, от холода. Ведь тепло жизни покидало ее… — со вздохом добавил викарий.

— Папа, поешь, — вмешалась Шарлотта. — Ты, должно быть, проголодался. Давайте обсудим все это позже.

— А разве нам нужно это обсуждать? — пробормотал викарий.

— Нет, конечно, если ты не хочешь. — Шарлотта немного помолчала, потом вновь заговорила, и в голосе ее тотчас появилась какая-то особенная теплота. — Мэгги, дорогая, положить тебе горошка или картошки?

— Я хочу погладить Капитана, — пробормотала девочка.

Бенедикт догадался, что это — та самая любимая старая гончая.

— После обеда, дорогая, — ответила Шарлотта.

Мэгги молчала, но Бенедикт не слышал скрипа стула, из чего заключил, что девочка осталась за столом. Возможно, даже ела. Казалось, Мэгги была очень послушной и не возражала, когда за ней кто-то присматривал. Впрочем, Бенедикт бы не удивился, если бы девочка проводила больше времени со слугами, чем с родственниками. Ведь ее дед был постоянно чем-то озабочен, а бабушку больше интересовало прошлое, а не настоящее. У него в детстве было почти так же. Повсюду — книги, которые, казалось, смеялись над ним из-за того, что ему никак не удавалось разобрать, что же в них написано, хотя читать-то он вроде бы умел… И Бенедикт часто убегал на кухню, где все было понятно и где было гораздо веселее.

Но потом, оказавшись на борту корабля, он первое время тосковал по дому — хотя, конечно, не в том смысле, что ему хотелось вернуться к «книжной» жизни в доме родителей. Нет, он тосковал по месту, где мог чувствовать себя непринужденно, где слышалось уютное звяканье горшков и где звучали хорошо знакомые голоса. Иногда его просили подать или принести, а потом хвалили за хорошо выполненную работу, которую он не должен был делать.

В детстве та старая кухня олицетворяла его мальчишеские представления о доме, но это был единственный дом в его жизни. А вот будет ли у него когда-нибудь другой дом — этого Бенедикт не знал.

— Мистер Фрост… — Голос жены викария прервал ее мысли. — Мистер Фрост, ваш друг сообщил в письме, что вы написали книгу. О чем же она?

— Лорд Хьюго, — уточнил Джон Перри. — Его друг — это лорд Хьюго Старлинг, хотя мистер Фрост зовет его просто по имени.

Невольно улыбнувшись — в голосе викария слышались и благоговение, и упрек, — Бенедикт утвердительно кивнул.

— Да, это так. Мы с лордом Хьюго познакомились в Эдинбурге через год после того, как я ослеп. Мы оба изучали медицину. Обладая необычайно живым умом, Хьюго просто хотел заняться чем-то новым. Ну, а я… Я знал, что не смогу больше служить во флоте, и потому решил…

— Но вы же не сможете быть практикующим доктором, — заметила миссис Перри. — С вашим зрением это невозможно.

— Совершенно верно, мэм. Я знал, что не смогу стать доктором, но это было лучше, чем сидеть в моей тихой комнате в Виндзорском замке.

— В замке?.. — прошептал викарий. — Вы жили в замке?..

Бенедикт откашлялся и проговорил:

— Ну, в реальности это не столь грандиозно, как можно подумать. В замках темно, а комнаты в них — очень маленькие. И вот я, как «Морской Рыцарь Виндзора», в качестве пенсии получил там жилье.

— Но сейчас вы, кажется, не в Виндзорском замке, — с улыбкой заметила Шарлотта.

— Совершенно верно. Я на время покинул свое жилище. И не в первый раз.

Конечно, он был благодарен за предоставленную ему комнату и содержание в несколько фунтов, на которое можно было жить, но, увы, ко всему этому прилагалось множество обязательств.

— Именно поэтому я смог провести какое-то время в Эдинбурге, — продолжал Бенедикт. — Но в конце концов я почувствовал потребность заняться чем-то другим… Знания ради самих знаний — это не совсем то, чего мне хотелось бы. Вот почему после года учебы я ее оставил и начал искать себе новое занятие.

— И на чем же вы остановились? — спросила Шарлотта.

— На путешествиях.

— Что в этом хорошего? — пробормотала миссис Перри.

— Вы спрашиваете, что хорошего в окружающем нас мире? Я не могу ответить на ваш вопрос, пока не побываю во всех его уголках.

— И в каких же уголках вы уже побывали? — допытывалась Шарлотта. — И что вы там нашли? — Бенедикт услышал улыбку в ее голосе.

— О, найти можно много интересного. Впрочем, те места, где я побывал, — не такие уж отдаленные. А книга о моих путешествиях — правда, пока это лишь стопка рукописных страниц — примечательна только тем, что ее написал слепой.

— Нет-нет! — возразила Шарлотта. — Ведь ее написал бывший моряк, к тому же — изучавший медицину. Таких людей не так уж много…

Бенедикту было приятно слышать, что о нем отзывались подобным образом. И ему очень хотелось спросить: «А что еще вы могли бы обо мне сказать?»

— Но как же вы писали, будучи слепым? — удивилась жена викария.

— При помощи ноктографа, — пояснил викарий. Казалось, он был рад возможности вставить слово в разговор. — Этот удивительный прибор позволяет писать в темноте.

— В самом деле?.. — В голосе миссис Перри звучал неподдельный интерес. — Мистер Фрост, мне хотелось бы узнать, как он работает.

— Я вам покажу после обеда, — пообещал Бенедикт.

Поскольку его сундук теперь стоял в доме викария, у него снова были при себе все нужные вещи, в том числе — и ноктограф. А вот его рукопись — из-за отношения к ней лондонских издателей — теперь уже не казалась ему столь уж ценной. Но стоило ли придавать значение мнению издателей? Ведь Шарлотта, наверное, права… И действительно, много ли еще найдется таких, как он? Его история уникальна. И нужно просто найти того, кто захочет, чтобы он ее рассказал.

После обеда Мэгги взяла собаку, дожидавшуюся за дверью, и повела ее на прогулку — в коридоре послышался стук собачьих когтей по паркету. А Бенедикт стал подниматься по уже знакомым восемнадцати ступеням, подтягивая со ступени на ступень свой сундук. Поставив сундук в ногах кровати, он отпер его и на ощупь нашел между аккуратными стопками одежды ноктограф. Прибор был уложен среди мягких вещей — для сохранности. Затем Бенедикт отнес ноктограф вниз и пошел на звук голосов. Все переместились из столовой в гостиную, где он впервые встретился с викарием. Войдя в комнату, Бенедикт приветливо улыбнулся и спросил:

— Кто хочет первым взглянуть на него?

— Первой его должна увидеть миссис Перри, — торжественно объявил викарий.

— Она сидит рядом с моим отцом, — подсказала Шарлотта.

У Бенедикта не было при себе трости, а без нее он не мог сразу сориентироваться в комнате. Поэтому, чуть помедлив, он пошел на голос викария, выставив перед собой ноктограф и молясь, чтобы на его пути не попались какие-нибудь оттоманки или чайные столики, на которые он мог бы налететь. К счастью, они не попались, и миссис Перри уверенно взяла из его рук прибор.

— Итак, мистер Фрост… Покажите, как он работает, — сказала она; сплошная деловитость — никаких сантиментов.

Что ж, Бенедикт предпочитал именно такой подход. Честно говоря, ему нравилось демонстрировать работу ноктографа. Этот прибор позволил ему освоить письменную речь.

У него за спиной послышались легкие шаги — подошла Шарлотта и заглянула ему через плечо. И теперь Бенедикт демонстрировал семейному трио прибор, казавшийся на первый взгляд небольшим деревянным столиком для еды в постели. Но затем, когда он открыл крышку, внутри оказалась металлическая рамка с линейками, за которую вставлялся лист бумаги. Сама же бумага была не простая, а особая, полностью покрытая чернильной краской, так что любое нажатие на нее оставляло след. Используя металлические линейки как направляющие, можно было стилусом выводить на бумаге слова, располагая их ровными рядами.

— Мне говорили, что сейчас мой почерк аккуратнее, чем был до того, как я потерял зрение. — Тут Бенедикт вставил и закрепил лист чернильной бумаги, на которой нацарапал два слова — «Дорогая Джорджетта». — Это моя сестра, — пояснил он. — Мне нужно написать ей и сообщить, что я доехал благополучно.

— Она за вас беспокоится? — спросила Шарлотта.

— Думаю, чаще дело обстоит наоборот, потому что она намного моложе меня. Если она пришлет ответ… Может, кто-нибудь из вас прочитает его мне?

— Да, конечно, — ответила Шарлотта. — Тем временем ноктографом снова завладела миссис Перри. — Я бы хотела прочесть вашу рукопись. В мире так много мест, которые я никогда не видела.

Бенедикт помнил ее слова о том, что она якобы занималась богоугодными делами в разных уголках света. Интересно, чем же она на самом деле занималась?

— Пожалуйста, читайте, — сказал он. — Может быть, вы могли бы почитать немного и мне. По прошествии времени… Видите ли, я не уверен, что все правильно записал. Я ведь многое когда-то видел.

— Мне нужно заказать такой прибор для работы по вечерам, — заявила миссис Перри. — Мистер Фрост, а вы знаете, что Тиресий был слепым?

— Прошу прощения, мэм, но это имя мне не знакомо.

— Это мифический пророк из Фив в Древней Греции. Богиня его ослепила, но в обмен он получил дар пророчества.

— Мне бы такой дар, — с усмешкой сказал Бенедикт. — А я получаю только половинное жалованье от Королевского флота и небольшую пенсию от «Морских Рыцарей».

— И еще комнату в Виндзорском замке, — добавил викарий.

А миссис Перри, явно оживившись, вновь заговорила:

— О, это захватывающая история! Либо у древних греков воображение было богаче нашего, либо мир в те времена был гораздо интереснее, чем сейчас. Тересия ослепили после того, как его просили разрешить спор между Зевсом и Герой относительно…

— Мама, можно мне взглянуть на ноктограф? — перебила Шарлотта. — Спасибо, мама. Просто передай через плечо. Да, вот так. Я его уже держу.

Почему же она перебила мать? Может, так заинтересовалась ноктографом? Бенедикту очень хотелось думать, что Шарлотту действительно заинтересовал прибор, без которого он теперь не мог обходиться.

Следующие несколько минут миссис Перри, как новоиспеченный эксперт, объясняла дочери, как работает ноктограф. Затем вдруг спросила:

— Мистер Фрост, почему вы лишились зрения?

Поскольку вопрос, казалось, был задан не из праздного любопытства, а из научной любознательности, которой были отмечены все прочие вопросы этой дамы, Бенедикт тотчас же ответил:

— Как-то раз, в Южной Америке, я заболел тропической лихорадкой. Не знаю, как она называется, но она влияет на людей по-разному. Некоторые становятся хромыми, некоторые умирают. У меня сильно болели суставы, а потом — голова. После чего стало слабеть зрение.

Все на некоторое время замолчали. Первая заговорила Шарлотта.

— А у вас до сих пор остались боли?

— Нет, боли прошли. Но это было небольшим утешением.

Сейчас Бенедикт говорил об этом совершенно спокойно, хотя кошмары тех дней ему не забыть никогда. Корабль тогда превратился в плавучую больничную палату, и малейший луч солнца резал глаза точно нож. Он закрывал крошечное окно каюты множеством занавесок, но ничего не помогало, и боль терзала его день за днем. А зрение все слабело, и в мир его пробиралась темнота, которая в конце концов поглотила его окончательно. Теперь для него больше не существовало света. Бенедикт горевал всю обратную дорогу до Англии. Он скорбел о потере зрения и о том, что плавания для него закончились. Когда же корабль прибыл в порт, он твердо решил, что должен забыть о жалости к себе. При содействии капитана Бенедикт подал прошение о пенсии. Получив первые деньги, он купил себе трость с металлическим наконечником и начал учиться ориентироваться в этом мире по звукам. И чем дольше он учился, тем больше ему хотелось учиться. Жена викария спросила, что хорошего в путешествиях. Он не мог ответить на этот вопрос, но в самих поисках ответа была определенная ценность. Любые поиски имели ценность, — иначе какой смысл жить?

Бенедикт подумал о Нэнси, молоденькой служанке, которую убили. А может, это убийство каким-то образом связано с королевской наградой? Впрочем, задавать подобные вопросы слишком рано. Сначала следовало кое-что выяснить. Однако и сейчас было ясно: поиски сокровищ сопряжены с опасностями, от которых не защититься притворным неведением и тростью с металлическим кончиком.