Сгинувшее Время. Возрождение Жизни

Тейра Ри (2024)

Боги пали, Пустота обрела абсолютную власть над Скрытым миром. Кровожадные мертвые свободно разгуливают среди живых, а души усопших больше не могут обрести покой. В отчаянии люди тайком взывают к Смерти, но та остается глуха к их мольбам, вынужденная скрываться, чтобы защитить дух Жизни и найти ему нового хозяина. А тем временем в далекой Исушде в подземельях гниет потерявший память раб, который каждую ночь видит во снах незнакомку и слышит ее зов, похожий на погребальную песнь. Все изменится, когда раб вспомнит свое настоящее имя и столкнется лицом к лицу со Смертью… Жизнь возродится. Но достаточно ли будет возвращения белого дракона для победы над Пустотой?

Глава 4. Зверь без прошлого

Он почти ничего не помнил из прошлой жизни, почти ничего не знал о мире за пределами арены. Забыл даже собственное имя, но ему дали другое.

Лаш.

Так теперь его звали.

Это имя ему не нравилось. Оно было чужим.

Он был уверен, что при рождении его нарекли иначе, вот только если здесь и ведали правду о его происхождении, ни за что не рассказали бы. Им не нужно было, чтобы он вспоминал. Им не нужно было, чтобы из дикого зверя, живущего одними лишь инстинктами, превратился в человека.

Человек никогда не сможет ТАК сражаться на арене, а значит, они потеряют львиную долю своего дохода. Да, он приносит им много золота, по крайней мере, он так думает. В дни, когда наступает его очередь биться с мертвыми, трибуны всегда полны до отказа.

Шона́тт — его хозяин и по совместительству владелец Центральной арены в Елкэ́ше — Лашу благоволил. Ему даже выделили отдельную клетку в подземельях: попросторнее и подальше от остальных рабов. А еще Лаша не брили налысо, как прочих невольников, чтобы у них не завелись паразиты. Шонатт объяснял это тем, что приходящим посмотреть на бои Лаша дамам нравится его смазливая мордашка и длинные серые волосы.

— Хрен этих баб разберешь, — часто ворчал Шонатт, сам при этом гаденько, довольно улыбаясь и потирая ладони в предвкушении того, как будет пересчитывать выручку. — Кругом полно свободных, достойных мужиков, а они верещат от восторга при виде патлатого невольника.

Именно любовь публики и подарила Лашу «привилегии». Помимо отдельной клетки, ему было дозволено мыться время от времени, а рабыне по имени Надли́с поручили следить за его внешним видом. Она-то и придумала заплетать длинные непослушные волосы Лаша в мелкие косички и собирать в хвост, чтобы не сильно мешались во время боев.

Надлис, которая тоже когда-то была драконицей, Шонатт купил почти одновременно с Лашем, и эти двое быстро поладили, пытаясь приспособиться к новым условиям жизни. Девушка Лашу нравилась. По крайней мере, она была единственной, кого он не мечтал здесь убить. Алебастровая кожа и жемчужного оттенка вьющиеся волосы вкупе с яркими желтыми глазами, пышной, упругой грудью и не менее аппетитными бедрами, притягивали взгляды местных мужчин, пресытившихся смуглыми красотками. Отчего Надлис приходилось несладко, хоть она и не прозябала в подземельях. Шонатт часто за плату одалживал ее на ночь, а то и две своим дружкам и знакомым. После Надлис всегда много и горько плакала, спустившись под арену и сидя у клетки Лаша, в лице которого стремилась найти утешение. Она мечтала, что однажды найдет способ освободить его, и тогда Лаш убьет Шонатта и прочих уродов, торгующих драконами.

Лашу всегда было жаль Надлис. Не то чтобы он испытывал к ней какие-то романтические чувства, просто в этом месте выбирать не приходилось, вот и привязался к девушке. Прочих бойцов-невольников вообще к женщинам не подпускали. Драконы зверели взаперти, становились непредсказуемыми, бесконечные сражения с одержимыми сделали их жестокими. Пару раз Шонатт приводил своим рабам шлюх в качестве поощрения за победы на арене, но девок неизменно находили замученными до смерти. Их души становились неупокоенными и вселялись в своих губителей, которых, естественно, тоже приходилось устранять. На шлюх Шонатт плевал, а вот потеря бойцов несла убытки, потому женщин в подземелья больше не пускали.

Исключение делали только для Лаша. Хотя, когда Надлис впервые зашла к нему в клетку, он едва не убил ее — чудом остановился в последний момент. Крики девушки и мольбы о пощаде всколыхнули что-то в душе, на задворках памяти впервые за многие месяцы заворочались воспоминания. Лаш не видел четкой картинки, но ему казалось, что нечто подобное уже происходило с ним, и не единожды. В ту ночь сны были как никогда яркими: множество женских лиц мелькало перед глазами. Одни стонали под ним от удовольствия и просили не останавливаться, другие — кричали от ужаса, порождая тем самым в глубине сознания странное желание причинить еще больше боли.

Но что поразило Лаша по-настоящему, так это девушка, маячившая в отдалении. Образ ее был смазан, и лишь ярко-голубые глаза да несколько крупных угольно-черных локонов, обрамляющих лицо, виделись предельно четко. К ней Лаша тянуло с неистовой силой. Потребность коснуться незнакомки была нестерпимой. Он пытался добраться до нее, но десятки женских рук удерживали, как бы ни отбивался, не отпускали, а потом голубоглазая девушка и вовсе исчезла. Однако следующей ночью вернулась снова и с тех пор не давала покоя.

Она стала наваждением, лишающим рассудка. Лаш был уверен, что когда-то знал ее и, судя по тому, как болезненно щемило сердце от одного только взгляда на нее, любил. С приходом в сны незнакомки, жизнь под ареной в темных, сырых и душных подземельях, связанных между собой сетью тесных тоннелей, стала совсем невыносимой. Голова болела нещадно, саднил старый шрам под железным ошейником, пересекающий горло поперек. Теперь, как никогда, хотелось знать: как он его получил? Все больше вопросов вызывала странная серая татуировка на запястье в виде браслета и еще один шрам в форме знака бесконечности под левой ключицей.

Лаша терзала неизвестность. Вспомнить удалось совсем немного. В основном как обращался в дракона и часами летал над степями, наслаждаясь свободой и вседозволенностью.

Со временем к головной боли добавились неконтролируемые судороги в конечностях: зверь внутри него словно стряхнул оцепенение и рвался на волю. Мышцы сводило такими спазмами, что порой Лаш не мог сдержать мучительных стонов. Обострилось обоняние. Запах застоявшейся, стухшей мочи, немытых потных тел и гниющих объедков в клетках рабов будто усилился во сто крат, вызывая тошноту. Есть стало невозможно. Лаш начал худеть, что очень тревожило Шонатта.

В итоге страх потерять одного из лучших бойцов вынудил его поставить клетку Лаша в отдельное помещение. Дышать стало легче. Даже зверь внутри немного притих. Больше не тревожили стоны раненных в боях рабов по соседству и их бесконечная болтовня. Разум малость прояснился.

А потом Лаш услышал песнь. Завораживающую и манящую. Смысла он не понимал, но жадно ловил каждый звук, задыхаясь от какого-то болезненного, сумасшедшего восторга. Песнь звучала месяц за месяцем, и откуда-то Лаш знал: поет незнакомка из снов, голос точно принадлежит ей. С того момента он окончательно потерял покой и зверел на глазах ничего не понимающего Шонатта и надсмотрщиков. Из идеально выдрессированного животного Лаш постепенно превращался в неконтролируемое чудовище. Даже Надлис теперь подходила к нему с осторожностью.

Зато воспоминания все просачивались по крупицам сквозь затуманенное сознание. Их по-прежнему недоставало, чтобы восстановить картину прошлой жизни, но одно было ясно: то прошлое полнилось убийствами и кровью. Лаш не знал, почему мучил людей, а их застывшие лица тем временем постоянно маячили перед внутренним взором, выражая немое осуждение. Немного погодя Лаш стал видеть, как убивает еще и драконов, а где-то поблизости безумно хохочет рыжеволосая девушка.

Вскоре калейдоскоп обрывочных видений превратился в неразборчивое месиво, Лаш начал путать явь со снами, бросался на каждого, кто подходил к клетке, в том числе на Надлис. Шонатту пришлось принять меры: в еду и питье Лаша стали добавлять дурманящие порошки в дни, когда не надо было сражаться на арене.

Стоило ему притихнуть, появлялась Надлис, садилась на пол в клетке, а Лаш клал голову ей на колени, ища покоя и без конца гадая: отчего девушка так добра к нему? Он грубо принудил ее к близости в их первую встречу, едва не убил, а Надлис все равно была рядом, жалела, успокаивала и охотно отдавалась ему, несмотря на то, что они никогда не оставались наедине. Раньше неподалеку всегда содержались другие невольники, теперь ошивались стражники, которым Шонатт велел с Лаша глаз не спускать, боясь, что тот сам себя покалечит в очередном приступе безумия и не сможет сражаться на арене.

Надлис стала отдушиной. В отличие от Лаша, она помнила, каким мир был раньше, и видела, во что превратился сейчас. Постепенно девушка заполнила некоторые пробелы в его памяти, но себя прежнего и своих близких Лаш так и не вспомнил. Зато с ужасом подметил схожесть между драконами, которых убивал во снах каждую ночь, и Богами из историй Надлис.

Неужели это сделал он? Погубил Отражений и вверг мир в хаос?

Лаш упорно гнал подобные мысли, но в глубине души знал: это правда. Горькая, шокирующая и порождающая отвращение к себе. От нее не скрыться.

Что же толкнуло его на подобное зверство? Кто та рыжая девушка, насмехающаяся над ним во снах? Кто та голубоглазая незнакомка, чей голос звучит в голове?

Кто он сам?

Почему оказался здесь? И выберется ли когда-нибудь?

***

Сегодняшний день был таким же, как сотни дней до этого. Не то утро, не то вечер, не то зима, не то лето. Здесь, в подземельях, это не имело ровным счетом никакого значения. Все сводилось лишь к боям, изнурительным тренировкам между ними и ожиданию выхода на арену.

Лаш расхаживал из угла в угол в тесном пространстве клетки, чтобы хоть чем-то себя занять. Примерно через час ему предстояло сражаться. И не с одержимыми, как обычно, а с другими рабами.

Раз в год в Елкэш, город в сердце Исушды, расположенный на берегу широкой судоходной реки Хетрэ́ш, приезжали работорговцы со всего Скрытого мира. Их собирал Шонатт. Хозяин Лаша прославился тем, что устраивал самые зрелищные бои, а его рабы почти не знали проигрышей. На этом деле Шонатт сколотил состояние и даже построил собственную арену, подле которой основал крупнейший невольничий базар в Огненных землях, владел он и парочкой борделей.

Впервые за долгие годы, проведенные в заточении, Лаш ощущал тревогу, граничащую с паникой. Трудно было понять, что послужило причиной такого состояния, но оно выматывало похуже бесконечных видений. Никаких порошков ему сегодня не давали, а без них он вдобавок ко всему иногда терялся в пространстве. Не понимал, где находится и что должен делать.

— Лаш, — тихий голосок Надлис вернул его в реальность. — Как ты? Выглядишь не очень.

Она стояла неподалеку, держа в руках небольшую корзину, в которой грудились какие-то баночки и кисти. На девушке был лишь голубой короткий корсет, расшитый блестящими бусинами, и длинная невесомая юбка того же оттенка, приспущенная на бедра так, чтобы соблазнительно оголить живот. С пояса юбки свисало множество серебряных цепочек, унизанных монетами и разноцветными камушками. На руках и ногах красовались пестрые браслеты. Надлис поставила корзину на пол и подошла к клетке, позвякивая украшениями, но взяться за прутья не рискнула. Безумный, бегающий взгляд Лаша не внушал доверия, и ее не на шутку тревожило, как сильно он осунулся за последние месяцы. Шонатт велел ей исправить это, замаскировав темные круги под глазами и заострившиеся скулы какими-нибудь рисунками на лице, чтобы зрители не заметили изменений. Из-за болезненного вида Лаша они могли отказаться делать на него ставки.

Но Надлис сомневалась, что сегодня Лаш позволит к себе прикоснуться. Она отчетливо видела, как напряжены мышцы на обнаженном торсе, как играют желваки, слышала, как он скрежещет зубами и бормочет что-то невнятное.

— Лаш, — снова позвала Надлис.

Он встрепенулся, часто заморгал, склонил голову набок, точно какая-нибудь птица.

— Ты чуешь? — спросил, передернув плечами.

— Что чую?

— Холод. Чувствуешь, как тут холодно. Будто мы в могиле.

Надлис ощущала лишь жуткую духоту, липкой сыростью оседающую на кожу, и уже хотела сказать об этом Лашу, как неожиданно и вправду потянуло холодом. Создалось впечатление, что сквозит из приоткрытого окна, но никаких открытых окон и свежего воздуха в этом проклятом месте и в помине не было.

— Здесь, как всегда, жарко, Лаш, — соврала Надлис, чтобы заставить его хоть немного успокоиться.

Осторожно подошла чуть ближе, заметив, как ладонь стражника, сидящего на покосившемся стуле примерно в ярде от клетки, легла на рукоять плети-трехвостки. Кого он собирался ей отхлестать в случае чего, было неясно. Вряд ли Лаша станут калечить перед боем, а наказывать Надлис и вовсе бессмысленно. Тем не менее готовность стража в любой момент схватиться за оружие девушку не обрадовала. Она подозревала, что дело в резко возросшей агрессии Лаша. Многим надсмотрщикам, включая самого Шонатта, уже доводилось стать жертвами его безумия, и они ждали повода поквитаться. Надлис казалось, что совсем скоро Лаша не удержат ни цепи, ни клетки, ни десятки охранников.

— Холодно, — повторил Лаш, концентрируя одурелый взгляд на Надлис. — Хочу наверх, там я смогу согреться в крови тех, кого убью. Ведь кровь живых теплая, Надлис. Не то что та жижа, которая течет из одержимых.

Девушке сделалось дурно. Интонация Лаша не просто пугала, она приводила в ужас. Стражник поднялся со стула, нервно сглотнул и крепче стиснул рукоять трехвостки. Надлис жестом попросила его не приближаться. С Лашем явно творилось что-то неладное, провоцировать его не стоило. Шонатт никого не погладит по головке, если его любимец взбесится и будет не в состоянии выйти на арену.

— Твой бой совсем скоро, — улыбнулась Надлис ласково. — Еще немного, и ты согреешься. — Она все же решилась подойти вплотную к клетке. — Но прежде позволь мне войти и помочь тебе подготовиться. Шонатт приказал расписать краской лица всех воинов.

Лаш нахмурился, посмотрел на корзину, которую она принесла с собой, перевел взгляд на стражника, уставился на плетку. Кадык его дернулся, губы вытянулись в тонкую линию: явно прикидывал, во что выльется непослушание.

— Черный, — наконец произнес он. — Используй только черный цвет.

Надлис выдохнула с облегчением.

— Хорошо, черный так черный.

Она подхватила корзину и кивком дала стражнику знак открыть клетку. Лаш отошел в дальний угол, волоча за собой цепь, пристегнутую к лодыжке. Так было положено. Некоторые вещи он делал, уже не задумываясь. Надсмотрщики Шонатта знали свою работу и накрепко вбили в головы рабам основы послушания. В моменты, когда рассудок Лаша прояснялся, он четко следовал правилам, ведь, несмотря на поразительную способность драконов исцеляться довольно быстро, желания корчиться от боли, когда тебя лупят кнутом и тыкают раскаленным прутом, не возникало.

Надлис вошла в клетку, и замок на двери снова щелкнул. Лаш шумно втянул носом воздух. От нее пахло свежестью и солнцем. Солнце, вот чего больше всего не хватало. Именно солнце отчего-то ассоциировалось у Лаша с жизнью, без него он ощущал себя мертвым. Надлис часто бывала на поверхности, так как жила в доме Шонатта. Каждый ее визит приносил с собой этот ни с чем не сравнимый аромат. Лаш не мог описать его словами, но совершенно точно знал: у солнечного света есть запах, как бы бредово это ни звучало.

Лаш дождался, когда стражник вернется на стул, и шагнул к Надлис. Забрал у нее корзину и отставил в сторону: рисунки могут и подождать. Прижал девушку к себе, не в силах противиться этому благоуханию. Хотелось, чтобы хоть крупица аромата осталась и на его теле.

— Лаш, у нас не так много времени, — попыталась возразить она, покосившись на стражника.

На губах того уже играла похабная улыбочка, наверняка предвкушал, как в подробностях рассмотрит все прелести Надлис. Не то чтобы ее волновали наблюдатели. За годы рабства она привыкла к тому, что понятия приватности для нее больше не существует. Просто сегодня Лаш пугал, а еще Надлис по-прежнему ежилась от странного холодка. Даже кожа Лаша, всегда обжигающе горячая, была прохладной.

— Меня могут убить сегодня, — прошептал он ей в губы. — Ты же не лишишь меня возможности получить удовольствие напоследок.

— Откуда такие мрачные мысли? Ты не…

Лаш не дал ей договорить, впился злым, требовательным поцелуем, быстро задрал юбку. В его движениях не было ни капли нежности и стремления доставить партнерше наслаждение. Надлис всхлипнула, когда врезалась спиной в стальные прутья клетки. Лаш подхватил одну ее ногу под колено и резко вошел, не думая о том, что делает больно. Надлис стиснула зубы и заскулила, вцепившись ногтями в его плечи. Раньше он не был таким. После их первого неудачного раза всегда проявлял заботу, осторожность и нежность, возносил Надлис на вершины блаженства и тем отличался от ублюдков, под которых подкладывал ее Шонатт.

Но теперь что-то терзало Лаша, делало грубым, диким, безжалостным. И тем не менее Надлис продолжала приходить, хотя Шонатт, видя, как опасен стал его невольник, великодушно позволил ей больше не спускаться в подземелья. Однако глупое сердце не дало ей отказаться от Лаша. Надлис любила его. Любила даже сейчас, когда он причинял страдания. Любила и верила, что сможет помочь Лашу вернуть рассудок.

Не упрекнула его ни словом, ни взглядом, просто дождалась, пока он закончит. Оправила юбку, ощущая, как вязкое семя стекает по бедрам. Приведет себя в порядок позже, тут все равно нечем. В клетке не было ничего, кроме соломенного тюфяка, миски с водой (из таких же Шонатт поил своих охотничьих псов) и ведра в углу.

Лаш тяжело дышал и тоже молчал, таращась в одну точку, желтые глаза сияли ярче обычного, мысли его, казалось, блуждали где-то далеко. Надлис не стала пытаться его растормошить, просто взялась за краски и нанесла первый завиток на скулу.

— Как думаешь, если я помолюсь сегодня Смерти, она придет за мной? Дарует покой? Избавит от всего этого? — сказал он тихо, и впервые Надлис увидела, как в уголках его глаз заблестели слезы.

— Прости, Лаш. Но Смерть уже давно ни за кем не приходит, как ни молись.

***

Трибуны ревели. Амфитеатр, в центре которого располагалась арена, был забит до отказа. Лаш ощущал, как вибрирует земля под ногами, вторя беснующейся толпе, пока его вели к выходу из подземелий. Поражало, что даже сейчас, когда Скрытый мир умирал, люди продолжали предаваться веселью и не скупились тратить последние гроши на развлечения, вместо того чтобы запасаться дровами и провизией. Ведь близилась зима. После смерти Отражений снег выпадал повсюду, и Огненные земли, ранее не ведавшие, что это такое, не стали исключением. Сам Лаш, конечно, ничего подобного не видел: ему рассказывала Надлис.

При мысли о девушке незамедлительно напомнила о себе совесть. Лаш сегодня ужасно с ней обошелся.

«Слабак! Гадкая тварь!» — ругал себя, не переставая.

Поддался дурному настроению и дракону, что нынче терзал его разум с каким-то особенным остервенением. А еще проклятый холод. Лаш никогда не мерз, но сейчас у него зуб на зуб не попадал, хотя все остальные явно страдали от духоты. Но права обижать Надлис и делать ей больно он все равно не имел. На душе от этих мыслей становилось все гаже с каждым вздохом.

— Ты бьешься следующим, — сказал Шонатт, когда стражники подвели Лаша к выходу на арену. — Не вздумай чудить. За последние месяцы ты исчерпал мое терпение. Знай, начнешь дурить, и я запру тебя с одержимыми. Будешь жить с ними, пока мозги на место не встанут.

Лаш стиснул кулаки. Как же хотелось свернуть шею этому уроду. Вот только рядом всегда крутилось столько стражников и надсмотрщиков, что реши Лаш и правда убить Шонатта, у него не было бы ни единого шанса уйти отсюда живым. К тому же Шонатт хоть и был ниже Лаша на полголовы, слабаком не выглядел. Такой точно окажет достойное сопротивление, да и факт, что Лаша выпускали из клетки исключительно в кандалах, вынуждал воздерживаться от необдуманных порывов. Цепи снимут, только когда распахнутся ведущие на арену ворота.

— Я не подведу, — нехотя буркнул Лаш, глядя себе под ноги.

— Уж постарайся. Сегодня у меня на тебя большие планы.

Вопли толпы стали громче.

— Убей! Убей! Убей! — скандировали зрители.

А вскоре ворота отворились, и Лаш увидел ненавистную до тошноты арену. Устилающие пол каменные плиты были залиты кровью. В центре валялся обезглавленный труп раба. Сама голова укатилась довольно далеко. Над телом стоял второй невольник, принадлежащий Шонатту, и держал в опущенной руке окровавленный меч. Он бросил взгляд на Лаша, с которого как раз снимали кандалы, и осклабился, а потом направился к воротам, сопровождаемый одобрительными криками зрителей.

— Надеюсь, сегодня ты наконец сдохнешь, шлюшка, — он смачно харкнул Лашу под ноги, когда проходил мимо.

Лаш проигнорировал его выпад. С неприязнью других рабов к своей персоне смирился давно. Понимал: они всего-навсего завидуют его «особому» положению. Большинство считало, что Шонатт благоволит Лашу не только из-за побед на арене. Потому прозвище «хозяйская шлюшка» стало уже привычным и никаких эмоций не вызывало. Главное — это не было правдой, остальное Лаша не волновало. И он предпочел сосредоточиться на грядущем бое.

— Кстати, забыл сказать. Я тут кое-что придумал в последний момент. Уверен, ты будешь в восторге. Этот бой будет особенным, — глумливо произнес Шонатт. — Наслаждайся. — Он хлопнул Лаша по плечу и направился в свою ложу, возвышающуюся над ареной.

Лаш ждал, пока уберут труп, а Падальщик, работающий на Шонатта, усмирит душу убитого. Все это он видел уже множество раз, но именно сегодня отчаяние охватило его с новой силой.

Сколько так будет продолжаться? Сколько боев ему еще предстоит пережить? Сколько наказаний стерпеть?

Драконы живут минимум по два столетия.

Двести лет в подземелье. Двести лет в клетке.

Зачем он терпит? Почему не прекратит все это, убив себя и став неупокоенным?

Лаш покосился на меч одного из стражей, прикидывая, хватит ли духу перерезать себе глотку, когда ему самому выдадут оружие для боя, а потом перевел взгляд на Падальщика и ошарашенно замер.

Воздух вокруг парня в черной маске будто дрожал, пока он читал заговор перед неупокоенным, чьи вопли легко перекрывали шум толпы. Полупрозрачный силуэт призрака, постепенно опутывали странные, едва различимые черные нити. В какой-то момент Падальщик топнул ногой, и прямо в камне разверзлась дыра, в которую неупокоенного затянули черные путы. Заклинатель довольно хмыкнул, легонько поклонился, повернувшись к ложе Шонатта и его высокопоставленных гостей, а затем неторопливо покинул арену.

Лаш тряхнул головой, потер глаза.

Что это было?

— Ты видел? — спросил он у стражника, державшего его меч.

— Что именно? — скривился тот, будучи совершенно не в восторге даже от мимолетной беседы с ничтожным драконом.

— Плети, дыру…

— Да ты и правда спятил, — хохотнул стражник. — Прав был Шонатт, с тобой надо кончать.

— Но…

— Шагай уже, ящерица. Зрители заждались. — Он грубо толкнул Лаша в спину, прежде вложив ему в руку меч.

Доспехов рабам не выдавали, сражались они босыми, в одних лишь штанах да ошейниках. Лаш споткнулся, получив тычок в спину, но тут же выпрямился и, гордо вздернув подбородок, вышел на арену.

Рев толпы сделался поистине оглушающим. Люди вскакивали со своих мест, выкрикивая его имя. Лаш, как и положено, встал перед ложей Шонатта, преклонил колени, уперевшись острием меча в землю и обхватив рукоять обеими руками, опустил голову.

— Дамы и господа! — Шонатт подошел к ограждению балкона. Статный, темноволосый, покрытый татуировками Неверных, он притягивал взгляды. В отличие от своих собратьев, хозяин Лаша одевался по последней моде, не брился налысо и не носил бороды. Дождавшись, пока народ притихнет, он продолжил: — Дамы и господа! Впереди нас ждет завершающий и самый зрелищный бой! Зрелищным он будет не только потому, что на арену, наконец, вышел Лаш. — Шонатту пришлось сделать паузу, так как трибуны вновь взорвались одобрительным гулом. — Этот бой будет особенным, потому что сегодня Лаш будет сражаться не один. Вместе с ним за жизнь поборется самая прекрасная из моих рабынь и по совместительству возлюбленная нашего Лаша. Встречайте! Надлис!

Лаш вскочил как ошпаренный, наплевав на все правила, оглянулся. К нему, мертвенно-бледная и с выпученными от ужаса глазами, шла Надлис. Зрители точно взбесились при ее появлении: аплодировали, свистели, визжали, орали, хохотали, топали.

Надлис переодели в короткую тунику без рукавов, едва прикрывающую ягодицы, волосы заплели в косу, а на лицо нанесли те же узоры, что и Лашу. Девушка с трудом волочила меч, который, Лаш был уверен, она держала в руках впервые в жизни.

— Соперниками этой сладкой парочки станут рабы, присланные сюда лично нашей обожаемой и достопочтенной Императрицей из далекого Элхеона! — как ни в чем не бывало продолжил Шонатт.

Элхеон…

Слово больно резануло Лаша по ушам, отдалось острой пульсацией в висках, дыхание сбилось, перед глазами замелькали неразборчивые картинки. Холод стал почти нестерпимым, пальцы рук и ног окоченели. Голова резко закружилась, но он успел вовремя опереться на меч и не упасть. Поймал недовольный взгляд Шонатта, когда снова смог стоять ровно.

— Тебе нельзя биться сегодня, — прозвучал над ухом дрожащий голос Надлис, которая вцепилась в его локоть мертвой хваткой. — Ты же явно чем-то болен. — Даже глядя в глаза смерти, она продолжала заботиться и тревожиться о нем.

Лаш не заметил, как девушка приблизилась, зато хорошо видел четверых рабов, которые появились на арене следом за Надлис.

Все драконы, у каждого по мечу. Первый — тощенький паренек, напоминающий взъерошенного воробья. Движения его были пружинистыми и дергаными. Второй — детина под три фута ростом с кулачищами, больше похожими на кувалды, чем на человеческие руки. Третий — тоже высокий, но с телосложением изящным, точно у изнеженной девицы. Четвертый отдаленно напоминал самого Лаша — привлекательный, широкоплечий, с развитой, рельефной мускулатурой и ежиком русых волос.

Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять: сегодня у Лаша с Надлис определенно есть все шансы помереть. Годы, проведенные на арене, научили Лаша безошибочно распознавать настоящих убийц. Окажись он тут один, все, возможно, выглядело бы не так плачевно, но Надлис будет мешать. Ее они постараются прикончить в первую очередь, вынудят Лаша ошибаться, отвлекаясь на защиту девушки. А защищать Надлис он будет любой ценой. Пусть Лаш и не считал ее своей возлюбленной, как выразился Шонатт, но она стала по-настоящему дорога его сердцу.

— Лаш, мне страшно, — всхлипнула Надлис. — Я не умею сражаться, я стану тебе обузой.

— Не смей сдаваться раньше времени. Я смогу сохранить жизни нам обоим, — ответил, придав голосу напускной уверенности.

Однако здравый смысл говорил об обратном. Лаш ослаб за последние месяцы, потерял в весе, часто плохо ориентировался в пространстве, реакция его стала заторможенной, еще и проклятый холод сковывал мышцы, заледеневших пальцев он почти уже не чуял.

— Что ж, — вновь разнесся над ареной голос Шонатта, который обращался к собравшимся, раскинув руки в стороны и сияя самодовольной улыбкой. — Не буду томить вас ожиданием. Да начн…

— Прежде моя госпожа желает знать, — неожиданно его бесцеремонно прервали, — почему бой будет неравным? Все предыдущие бойцы сражались один на один или двое надвое. Отчего же сейчас вы наплевали на правила? К тому же девушка явно на арене впервые.

Мгновенно повисла напряженная тишина, а Лаш в который раз за сегодня оторопел от изумления. К не то растерявшемуся, не то взбешенному подобной наглостью Шонатту подошла девушка из числа гостей, сидящих в его ложе. Черные волосы, убранные в пучок, черное одеяние, черная маска, куча оружия — Падальщица. Должно быть, сопровождает какого-нибудь богатея. Но не это выбило Лаша из колеи, а голос незнакомки.

Он его узнал. Слышал каждый месяц. Это она приходила к нему во снах, она пела.

И сейчас, обращаясь к Шонатту, Падальщица смотрела не на него, а прямо на Лаша. Смотрела так, будто тоже его узнала, но самое поразительное — именно от нее исходил тот жуткий могильный холод, что мучил Лаша на протяжении последних суток.