Творческое наследие А. В. Брушлинского и О.К. Тихомирова и современная психология мышления (к 70-летию со дня рождения)

Сборник статей, 2003

Данный сборник включает тезисы научных докладов, сообщений и выступлений в дискуссии участников научной конференции, посвященной 70-летию со дня рождения А.В. Брушлинского и О.К. Тихомирова.

Институт психологии Российской академии наук Факультет психологии МГУ им. М.В. Ломоносова

Ответственные редакторы:

В.В. Знаков Т.В. Корнилова

Андрей Владимирович Брушлинский 1933-2002

Олег Константинович Тихомиров 1933-2001

Редакционная коллегия:

Н.Б. Березанская, Д.Б. Богоявленская, И.А. Васильев, А.Е. Войскунский, А.И. Донцов, А.Л. Журавлев, В.В. Знаков (отв. ред.), Ю.К. Корнилов, Т.В. Корнилова (отв. ред.), Е.А. Сергиенко, М.А. Холодная

Научно-техническая работа выполнена А.А. Михалевой

© Институт психологии Российской академии наук, 2003

Раздел 1

А.В. Брушлинский и О.К. Тихомиров — творцы и созидатели российской психологической науки

А.В. Брушлинский: верность традициям и эволюция научных взглядов

Знаков В.В.

Москва

Двадцатый век показал, что психология, как и другие науки, эволюционировала от классической парадигмы, к неклассической, а затем — к постнеклассической.

Классическая парадигма воплощалась в идее постижения объективных законов природы, пристальном внимании ученых к проблеме детерминизма и поиске причинно-следственных связей преимущественно естественнонаучными методами.

На неклассическом этапе главным стал учет субъективности наблюдателя. Согласно неклассическому взгляду, мир — многомерен, многогранен, гетерогенен. То, каким он предстает субъекту, зависит прежде всего от угла зрения, субъектных фокусировок сознания. События в мире не ограничиваются причинно-следственными детерминированными связями. Они могут быть рассмотрены через функциональные и структурные связи. Мир выстраивается воспринимающим, осмысливающим его субъектом. Это значит, что то, каким для нас может быть мир, определяют способы познания, используемые ученым типы рациональных рассуждений.

Наконец постнеклассическое понимание мира и человека в мире характеризовалось ростом рефлексии ценностных и смысловых контекстов человеческого бытия. Постнеклассическая наука характеризуется возникновением такого типа научной рациональности, который объединяет науки о природе и науки о духе. В современной научной картине мира прежние, условно говоря, «дильтеевские“ типы рациональности не отрицают друг друга, а распределяют между собой сферы влияния. В зависимости от исследовательских задач одна и та же реальность может быть рассмотрена с разных позиций и может выступить предметом освоения в разных типах рациональности. В этих условиях решающее значение приобретают те культурные и ценностно-смысловые контексты, с которыми субъект соотносит познаваемую и понимаемую реальность.

Для нас важно ясно осознать, что названные парадигмы представляют собой не только исторические этапы человеческого познания, но одновременно и элементы целостной системы современного научного мышления. Следовательно, они могут не противоречиво, а, наоборот, системно сосуществовать в сознании, целостном научном мировоззрении конкретного ученого.

Ярким примером такого ученого для меня является Андрей Владимирович Брушлинский. Анализ его научных взглядов обнаруживает, во-первых, что за полвека творческой деятельности они значительно эволюционировали. Во-вторых, эволюция не означает последовательного перехода от исследования одних проблем и использования одних методов к другим. Например, от микросемантического анализа мышления к макроаналитическому способу познания психического. Конечно же такая последовательность была: даже беглый просмотр списка публикаций Андрея Владимировича сразу дает представление о том, что большинство работ о соотношении природного и социального в детерминации психики вышли из печати раньше, чем результаты исследований проблем выбора при решении нравственных задач или сопоставления философско-психологических взглядов С.Л. Рубинштейна и С.Л. Франка.

Вместе с тем Брушлинский был большим ученым, не только чутко улавливающим парадигмальные изменения в структуре и методах психологического знания, но и способным устранять, казалось бы, непреодолимые противоречия между ними. Основой такой способности для него стали „сквозные“ фундаментальные проблемы. Их многолетнее обдумывание дало ему возможность рассмотреть их с классических, неклассических и постнеклассических позиций, а также осознать достоинства и недостатки присущих каждой из названных парадигм типов рациональности. Соответственно оказалось, что многие проблемы могут быть предметом анализа, включающего одновременное использование разных способов рациональных рассуждений.

Среди проблем, остававшихся в фокусе его внимания многие годы, были:

1) вопрос о наследственных предпосылках психического развития, соотношении биологического и социального в развитии личности;

2) принцип детерминизма, соотношение внешних причин и внутренних условий в детерминации психики;

3) проблема дискретности — недизъюнктивности и непрерывность организации психических процессов:

4) проблема общественного — индивидуального в психике человека и культурно — историческая теория мышления;

5) мышление как процесс и проблема деятельности;

6) идущие от С.Л. Рубинштейна исходные положения субъектно-деятельностной теории и проблема субъекта в психологической науке;

7) наконец, психология субъекта как целостная область психологического знания, психология созидания, ориентированная на анализ таких ценностей, как свобода, духовность, нравственность, гуманизм.

Сразу нужно отметить, что в постнеклассической психологии субъекта в сконцентрированном виде отражена тематика всех предыдущих исследований Андрея Владимировича.

Не имея возможности подробно обсудить все названные проблемы, я кратко остановлюсь только на некоторых из них.

Типичной проблемой, казалось бы, явно классической по своей сути, для Брушлинского стал вопрос о наследственных предпосылках психического развития человека. Логика решения сначала привела его к постановке проблемы биологического и социального, в которой в зародыше уже содержалась вся линия развития субъектно-деятельностного подхода и контуры психологии субъекта. Творчески развивая теорию своего учителя С.Л. Рубинштейна, Брушлинский полагал, что общение, совместная деятельность людей, вообще социальное видоизменяет и развивает биологическое, природное в человеке. Разнообразные виды активности, включающие деятельность, общение, созерцание, совокупность отношений к себе и другим, совокупность гносеологической, природной и социальной характеристик определяют субъективные способы существования психического как процесса. Субъектность оказывается сущностной характеристикой психического, сопоставимого с биологическим и социальным.

С позиций психологии субъекта проблема соотношения биологического и социального предстает в новом, преобразованном виде, а принцип субъекта выдвигается Брушлинским в качестве ведущего методологического принципа психологии. Глубинное преобразование, новое осмысление с позиций субъектно-деятельностного подхода дает психологам возможность по-новому взглянуть и на другую классическую дилемму: „бытие определяет сознание“ или „сознание определяет бытие“. Как отмечает А.В. Брушлинский в последней книге, по отношению к обеим указанным крайностям есть наиболее перспективный, как бы „третий путь“ в решении фундаментальной общей проблемы детерминизма. Он заключается в том, чтобы считать, что „не психическое и не бытие сами по себе, а субъект, находящийся внутри бытия и обладающий психикой, творит историю“.

Другой проблемой, ставшей краеугольным камнем системы научного мышления Андрея Владимировича, была идея недизъюнктивности психического. Под недизъюнктивностью психических процессов вслед за Рубинштейном он понимал целостное единство чувственного и рационального, познавательных и эмоционально-волевых аспектов психических процессов. И главное: онтологическую непрерывность, неразрывность, взаимопроникновение стадий психического процесса и слитность его компонентов, которые „никогда четко не отделены друг от друга наподобие деталей машины или циклов ее функционирования“.

Впервые эта идея была опубликована в 1973 г. и затем получила развернутую аргументацию в исследовании мышления как прогнозирования. Идея недизъюнктивности легла в основу континуальногенетического подхода к анализу сначала мышления, а затем и психики человека в целом. Концепция недизъюнктивности психики заключается в рассмотрении ее как непрерывного, развивающегося, континуально-генетического процесса. Основными свойствами процесса являются пластичность и динамическая изменчивость.

По способу собственного мышления Андрею Владимировичу была чужда идущая от аристотелевской логики привычка противопоставлять, разделять „А“ и „не-А“: абстрактное и конкретное, психологическое и физиологическое, процесс и результат формирования психологических новообразований.

Он считал, что подобные якобы „взаимоисключающие противоречия“ в действительности представляют собой такую иерархически организованную целостность, которая не требует от субъекта сделать выбор — либо одно, либо другое. Как бы это ни было трудно, современный человек должен научиться мыслить целостно и стремиться к интеграции казалось бы несовместимых противоположностей. Он не только так считал, но и доказал это на примерах решения математических задач, а затем и моральных дилемм.

В логико-математических теориях принятия решений главным способом решения является выбор из альтернатив. Такая ситуация выбора дизъюнктивна вследствие изначальной данности альтернатив. Однако в экспериментах по изучению мышления Брушлинским было обнаружено, что дизъюнктивная ситуация выбора не возникает даже в таких условиях. Испытуемый сам выявляет и формирует способы решения задачи, т. е. альтернативы не даны изначально в готовом виде. Эксперименты показали, что испытуемый на различных этапах мыслительного процесса действительно выявлял и разрабатывал несколько способов решения задачи, но в каждый данный момент субъект обдумывал только какой-то один путь решения.

Интересным шагом в направлении расширения ценностно-смысловых контекстов, в которые включались классические психологические проблемы, стало обращение Андрея Владимировича к категориям нравственности, свободы, духовности. В этом проявилось его стремление выйти за узкие рамки категории „деятельности“ и обратиться к понятию „существования“», от бытия перейти к становлению. Становление — это всегда динамика, непрерывное развитие, отрицающее, диалектически снимающее всякую дизъюнктивность.

Он считал, что даже кажущаяся очевидной необходимость осуществить моральный выбор между добром и злом, нравственным и безнравственным далеко не обязательно рассматривать как дизъюнктивную по своей сути дилемму. По его мнению, даже в этом случае выбор далеко не всегда является неизбежным. Например, для честного человека не существует выбора: совершить или не совершить бесчестный поступок. Однако в жизни очень часто бывает нелегко понять, какой поступок в данной сложной ситуации будет хорошим или плохим. В этом случае особенно сильно активизируется мышление и вообще вся деятельность субъекта, и тогда мы снова возвращаемся к проблеме процессуальности мышления. Эксперименты, проведенные на материале принятия решения об отмене смертной казни и известных дилемм Л. Колберга (явно предполагающих наличие ситуации выбора) показали, что даже такие задачи могут решаться без выбора альтернатив.

Ясность и аргументированность позиции Брушлинского в этом вопросе настолько очевидна, что критика в его адрес, приводимая одним из участников нашей конференции, мной воспринимается как недоразумение.

В основании критических суждений лежат, по крайней мере, два положения.

Первое положение. По Брушлинскому мышление является мысленным прогнозированием нового знания, в процессе которого постепенно формируются изначально не заданные критерии искомого. В то же время утверждается, что человек нередко действует по заранее выработанным критериям. Тип используемых критериев якобы может служить основанием для разделения мышления на конкретное, аналитическое и абстрактное, синтезирующее.

Однако, во-первых, дихотомическое разделение абстрактного и конкретного с точки зрения современной научной методологии выглядит странно. Экспериментальные исследования в психологии мышления, психологии развития и других областях дают ясное представление не о дихотомии, а взаимной дополнительности конкретного наглядно-действенного и абстрактно-логического мышления. Они также свидетельствуют о динамических сочетаниях разных типов мышления. Корректнее их было бы считать такими едиными психическими образованиями, которые существуют в одном и том же образно-понятийном континууме мыслительной деятельности. Дискретное разделение типов мышления скорее соответствует логике, чем психологии мышления.

Во-вторых, по моему мнению, проблема соотношения требуемого и искомого при решении задач в интерпретации Брушлинского (особенно позднего периода его творчества) далеко выходит за пределы психологии мышления. Опираясь на рубинштейновскую категорию долженствования, в духе постнеклассической науки он формулирует ее как проблему соотношения сущего и должного. При решении задач искомое для него было ничем иным, как поиском должного через фактическое. Решение задачи — это одновременно и поиск должного, и поиск сущего.

Впоследствии, при обращении к иным ценностным контекстам, например психологического анализа духовности, вопрос был поставлен шире. Мир, как он есть, описываемый и воспринимаемый ученым, становится тем же, что и мир, который ценит и в котором хочет жить субъект. При пристрастном субъектном рассмотрении мир, который есть, становится миром, который должен быть. Следовательно, познавательное суждение для субъекта оказывается совпадающим с ценностным суждением, сущее совпадает с должным, а факт становится ценностью. Такая логика рассуждений привела Андрея Владимировича к размышлениям над парадоксом между Бытием и Становлением, сформулированном А. Маслоу. Путь к разрешению парадокса он видел только в недизъюнктивном по своей природе психическом развитии субъекта.

Второе положение. Его корни — в психофизиологической проблеме: якобы дискретные физиологические процессы порождают недизъюнктивные психические. Эта точка зрения основана на представлении о внутреннем противоречии между непрерывностью мыслительных психических процессов и дискретной импульсной активностью нейронов. Однако известно, что с позиций системного подхода функции описываются как достижения целостных результатов. Их можно и нужно соотносить с целостным индивидом, но нельзя с отдельными его анатомическими особенностями. Брушлинский настолько ясно написал об этом в статье «Субъектно-деятельностная концепция и теория функциональных систем» (1999), что, как мне кажется, тут добавить нечего.

Я больше не буду останавливаться на этом вопросе, потому что у нас на конференции еще будет возможность подискутировать на эту тему.

Очевидно, что последний период творчества Брушлинского характеризовался «экспансией» его исследований в такие области, которые некоторые считали некорректно исследовать психологическими методами. На самом деле его интерес к проблемам демократии, тоталитаризма, свободы просто отражал обращение к иным ценностно-смысловым контекстам, соответствующим постнеклассическому способу мышления.

Эволюция научных взглядов ученого очевидна: с каждым годом для него все более значимыми и интересными становились закономерности формирования вершинных проявлений психологии субъекта — духовности, нравственности, свободы, гуманизма. Он считал, что гуманистичность психологии неразрывно связана с духовностью, духовной деятельностью человека. Его научный подход расширяет горизонты наших представлений о человеке как нравственном и духовном субъекте. Понятие духовности играло чрезвычайно важную роль в мировоззрении Андрея Владимировича. Он не сводил духовность к религиозности и не переставал подчеркивать, что дух, душа, духовное являются не над-психическим, а различными качествами психического как важнейшего атрибута субъекта. Однако он всерьез задумывался о сущности души и духовного Я субъекта и в этом контексте сравнивал основания научно-психологического и религиозного знания. Не удивительно, что он написал очень глубокую и интересную статью о незаурядном российском религиозном мыслителе С.Л. Франке.

Подводя итоги, с чувством удовлетворения отмечу, что А.В. Брушлинский завершил свою жизнь целой серией трудов, достойных большого ученого. В них представлен целостный, оригинальный и сформированный вариант психологии субъекта. Принципиальная новизна психологии субъекта заключается главным образом в трех основных положениях: в значительном расширении представлений о содержании активности как фактора детерминации психики; в переходе от микросемантического к макроаналитичес-кому методу познания психического; в целостном системном характере исследования динамического, структурного и регулятивного планов анализа психологии субъекта. Сегодня психология субъекта является методологической основой эмпирических исследований проблем понимания человеческого бытия. Например, изучения онтогенетически ранних этапов становления человеческой субъектности; исследования соотношения характеристик индивидуального и группового субъектов; субъект-субъектных и субъект-объектных типов понимания высказываний в межличностном общении; анализа когнитивных и экзистенциальных составляющих самопонимания субъекта, а также многих других интересных и перспективных направлений психологических исследований.

Смысловая теория мышления О.К. Тихомирова

Бабаева Ю.Д, Березанская Н.Б., Васильев И.А., Войскунский А.Е.

Москва

Смысловая теория мышления (СТМ) в течение ряда лет развивалась О.К. Тихомировым и его учениками на основе методологии деятельностного подхода А.Н. Леонтьева. Она направлена на изучение закономерностей потребностно-мотивационной, целевой и эмоционально-смысловой регуляции мыслительной деятельности, а также раскрытие особенностей ее детерминации новыми социокультурными условиями и используемыми средствами — современными информационными технологиями. В СТМ кроме указанных А.Н. Леонтьевым структурных единиц деятельности экспериментально выделен и исследуется ряд дополнительных составляющих — динамические смысловые системы, операциональные смыслы, неосознаваемые предвосхищения будущих результатов (гипотезы), целевые контексты, критерии оценивания, эмоционально-установочные комплексы, знания, новые виды средств («орудий») и др.

Цикл относящихся к СТМ работ характеризует систематический макро — и микроанализ структурно-функциональных компонентов мышления в их взаимосвязи. Методическая специфика большинства исследований состоит в синхронизированной регистрации вербальной продукции («рассуждение вслух»), объективных параметров деятельности (движений глаз, осязательной активности) и психофизиологических показателей эмоциональной активации (КГР, частота пульса). Это обеспечивает соотнесение процессуальных и содержательных аспектов анализа мышления.

СТМ делает основным предметом анализа механизмы творческой реализации мыслительной деятельности и условия ее «саморазвития», акцентируя особое внимание на новообразованиях, формирующихся в деятельности и личности субъекта мышления. СТМ преодолевает методологическую несостоятельность раздельного анализа факторов субъектной и объектной детерминации мышления. Интеграции этих факторов служит исследование эмоционально-смысловой регуляции решения. Центральной проблемой для СТМ стало изучение процессов смыслообразования.

Отметим наиболее значимые открытия и новые научные факты, накопленные в ходе развития СТМ.

1. Микроструктурный анализ мыслительной деятельности позволил уточнить представления о механизмах влияния мотивации и выделить структурирующую функцию мотива, которая определяет характеристики формирующихся в деятельности целей. Целевые структуры мышления в условиях варьирования содержания и силы мотивации преобразуются следующими способами: путем включения и/или исключения ряда целей и их элементов, изменения содержания конечных и промежуточных целей; трансформации взаимосвязей и/или иерархических отношений между целями; сдвигов соотношений рутинных и творческих, вербализованных и невербализованных компонентов деятельности. При повышении значимости мотивации увеличивается число выдвигаемых гипотез, количество найденных решений, их оригинальность, формируются новые способы анализа ситуации, может возрасти время работы, что обеспечивает «удержание на проблеме». Структурирующая функция проявляется в актуализации скрытых свойств познаваемых объектов, преодолении «психологической инерции», нарастании активности (выходе за пределы инструкций), стремлении к нестандартным решениям, повышении гибкости мышления, включении процессов воображения и др.

Содержание мотива определяет смысловое (и связанное с ним «эмоциональное») развитие процесса решения: динамику эмоциональной насыщенности поиска, субъективные параметры переживаний, предметную направленность эмоций. Эмоции, выполняя сигнальную роль по отношению к новообразованиям, интегрируют отдельные мыслительные акты в целостную деятельность и детерминируют процессы смыслообразования.

В отличие от традиционных корреляций между интенсивностью и/или содержанием мотивации и общей продуктивностью решения, в СТМ экспериментально зафиксированы и объяснены механизмы мотивационной регуляции мышления. Она осуществляется через изменения в смысловом и целевом уровнях деятельности. Структурирующая функция мотива образует уникальность конкретной формы деятельности, определяя своеобразие содержательных и динамических аспектов целевой структуры.

2. СТМ раскрывает условия зарождения познавательных потребностей и их «опредмечивания» в ходе решения задач; изучены конкретные механизмы инициации мыслительной деятельности. Ключевой момент — обнаружение противоречия внутри познавательного поля. Эмоции сигнализируют о противоречии и регулируют его поиск, направляют логические процессы и вербальные оценки, что ведет к постановке гностических целей и развертыванию познавательной деятельности. Формирующиеся в процессе решения поисковые познавательные потребности «опредмечиваются» в замыслах, в критериях выделения зоны поиска, в промежуточных целях, в новых способах деятельности.

При совместном решении задач и/или общении, в том числе опосредствованных информационными технологиями, реализуется процесс двойного опредмечивания познавательных потребностей. Это побуждает к выполнению специальных социально-перцептивных действий, реализации ориентировочной стадии коммуникативных действий, осуществляемых с помощью вербальных и невербальных средств: изменения структуры диалога, риторических приемов, способов самопрезентации и т. п.

Согласно СТМ, развитие познавательных потребностей в интеллектуальной деятельности связано с тем, что за счет эмоциональной фиксации процессов целе — и смыслообразования новые продукты (знания, способы решения и т. п.) обретают речевую форму, становясь осознанными предметами потребностей. Этот механизм определяет «ненасыщаемость» познавательных потребностей, их самовоспроизводимость и возможность постоянного усложнения.

3. Для СТМ целеобразование — необходимый момент становления мыслительной деятельности и развития ее смысловой регуляции. Детерминированные мотивами процессы целеобразования должны соответствовать условиям реализации действий и обеспечивающим их операциям; на первый план выдвигается проблема раскрытия механизмов согласования в цели «внутренних» (субъектных) и «внешних» (объектных) требований.

В экспериментах доказано, что процесс порождения целей включает взаимодействие неосознаваемых и осознаваемых компонентов. При анализе микроструктуры мыслительного процесса введено понятие «операциональный смысл» для обозначения неосознаваемых психических отражений условий и элементов задачи, групп ситуаций и др., определяемых отношением реализуемой цели к осуществляемым операциям. Операциональные смыслы шире своих вербализованных эквивалентов, имеют разную структуру, развиваются за счет вовлечения во всё новые связи с другими элементами, взаимодействуют друг с другом, способствуют вербализации ключевых элементов. В ходе мыслительной деятельности формируются невербализованные предвосхищения будущих результатов, что предшествует выделению цели как отдельного сознательного элемента структуры этой деятельности, влияет на ее содержание и способы функционирования.

Превращение внешнего требования в реальную цель зависит от соотношения содержаний цели и целевого контекста, на основе которого доопределяются личностный и операциональный смыслы цели. При порождении цели осуществляется оценивание предметной ситуации в эмоциональной и в вербальной форме. Эмоциональная оценка указывает на возможность постановки познавательной цели, предшествуя «акту объективации», направляя поиск и инициируя его. Переход от потребности к предметной цели есть переход от эмоциональных оценок к вербальным, от предвосхищения цели — к её конкретизации. Цели возникают в качестве формы осознания смысла в ходе экспликации различных смысловых образований: смысловой установки — при формировании абстрактной цели, и операциональных смыслов — в случае конкретной цели. Эмоциональная активация возникает, когда операциональные смыслы начинают удовлетворять требованиям конечной цели: до этого правильные действия «не узнаются» ни на уровне сознания, ни эмоционально.

Взаимозависимость процессов целе — и смыслообразования детерминирует и процесс группового решения. Формирование общих гностических целей является результатом «пересечения» систем смыслов, актуализирующихся общим объектом мыслительной деятельности. Наряду с предметными целями выделен специальный класс коммуникативных целей, обеспечивающих регуляцию совместного решения; проведена их классификация и показаны особенности воздействия на предметные цели.

Выявленные СТМ механизмы целеобразования, относящиеся к потребностно-мотивационной и эмоциональной сферам, определяют особенности формирования и развития целевой структуры в зависимости от взаимодействия смысловых образований на уровне деятельности (личностные смыслы) и на уровне действия (операциональные смыслы).

4. СТМ по-новому раскрывает значение эмоций в регуляции мыслительной деятельности. Экспериментально обнаружены следующие феномены: «эмоциональное решение», «эмоциональное закрепление», «эмоциональное обнаружение проблемы», «эмоциональное наведение», «эмоциональная коррекция»; прослежены конкретные механизмы их влияния на различных этапах процесса решения задачи.

Нахождению нового принципа решения предшествует эмоциональная активация, переживаемая как «чувство близости решения». «Эмоциональное решение» выступает как механизм регуляции последующих стадий вербализации и коррекции поиска. Эмоциональное закрепление фиксирует компоненты, приобретающие смысл в ходе мыслительной деятельности. Эмоциональное наведение обеспечивает возврат (по смысловым связям) поиска к ранее эмоционально окрашенным компонентам. Механизм эмоциональной коррекции регулирует поисковые действия в соответствии с возникшими интеллектуальными эмоциями.

Основу регуляции поиска решения составляет «функциональная система интегрированных эмоциональных и когнитивных процессов» — динамическая смысловая система (ДСС). В этой системе эмоции являются оценками смысловых новообразований. ДСС проходит в своём становлении ряд стадий. На стадии инициации возникает эмоциональное предвосхищение, выделяется предмет мыслительной деятельности (гностическое противоречие). На стадии целеобразования эмоционально предвосхищается и выделяется общий проект преобразования проблемной ситуации — «эмоциональное решение». Этому предшествуют процессы сдвига эмоциогенных зон и эмоциональной кумуляции. Конкретизируясь, общий проект приводится к форме акцептора результатов действия. На стадии реализации эмоции участвуют в обнаружении и поддержке соответствующих данному акцептору действий.

Таким образом, в СТМ подчеркивается предвосхищающий и эвристический характер интеллектуальных эмоций. Теоретически и экспериментально обосновано, что личностный смысл развивается посредством подсистемы операциональных смыслов. Эмоции «ставят задачу на смысл» и являются «чувственной тканью смысла». Интеллектуальные эмоции формируют структуру мыслительной деятельности в соответствии со смысловым развитием ситуации поиска решения. Безусловная заслуга СТМ — доказательство несостоятельности представлений об исключительно негативной роли эмоций в мышлении и демонстрация ограниченности механистических взглядов на закономерности эмоциональной регуляции мышления.

5. При изучении специфики мыслительной деятельности в информационную эпоху СТМ фиксирует преобразование мыслительной деятельности в условиях новых форм орудийного опосредствования, а также психологические последствия внедрения информационных технологий. Выявлены основные принципы, виды и направления преобразований интеллектуальных, аффективых и коммуникативных подструктур познавательной деятельности. Они состоят в особом развитии потребностей при работе с компьютерами; различиях в представленности творческих и рутинных компонентов в составе деятельности; изменении содержательной, структурной и процессуально-динамической стороны мотиво-, целе — и смыслообразования; видоизменении традиционных форм понимания (в диалоге с компьютером и в опосредствованном компьютерными сетями диалоге между людьми); оперировании знаниями; проявлении «компьютерной тревожности» и специфических защитных механизмов; преобразовании деятельности в зависимости от характеристик языков программирования; возникновении новых удаленных типов человеческих общностей; трансформации «образа» партнера по общению; развитии новых форм речи; появлении феноменов хакерства или синдрома «зависимости от Интернета»; тенденции к отмиранию определенных психических функций и формированию новых способов организации и регуляции деятельности.

Таким образом, обнаруживается сложность, неоднозначность и противоречивость процессов преобразования познавательной деятельности и наблюдаемых психологических последствий внедрения информационных технологий. Проанализированы особенности преобразования и механизмы регуляции многократно опосредствованной деятельности, ее содержания и строения. Выявлены глобальные преобразования, связанные с изменением личности пользователей новых информационных технологий.

6. Существенный вклад внесла СТМ в понимание механизмов творчества: деятельность считается в СТМ тем более творческой, чем шире ряд возникающих в актуалгенезе новообразований и чем к более высокому уровню структурных единиц деятельности они относятся. Эти новообразования — не «мертвые» продукты осуществленной деятельности, а компоненты ее развивающейся и усложняющейся регуляции. Динамика творческой деятельности состоит в развитии и ее предмета, и детерминант и механизмов ее регуляции. Роль личностной регуляции возрастает при переходе к сложным формам осуществления деятельности, в которых высок удельный вес творческих компонентов.

СТМ обогащает понимание ряда известных в психологии фактов. Так, феномен «эмоционального решения» меняет представление об инсайте как мгновенном и спонтанном осознании принципа решения (или самого решения), показывая сложное взаимодействие вербализуемых и невербализуемых компонентов его подготовки и «выхода в план сознания», а также роль смыслового развития и эмоционально-оценочных механизмов.

Переход от феноменологического описания «чувствительности к проблемам», что считается устойчивой личностной чертой, к конкретному исследованию с позиций СТМ позволил раскрыть детерминанты процесса обнаружения проблемы и его индивидуально-типичные формы, связанные с мотивацией, психологической защитой, местом в структуре деятельности.

Проведенные в рамках СТМ работы дают основания утверждать, что понятие «интуиция» относится к ряду механизмов, обеспечивающих участие неосознаваемых психических процессов в творческом мышлении. Среди них: неосознаваемые предвосхищения будущих результатов; побочные продукты целенаправленного действия; операциональные смыслы элементов действия в их отношениях друг к другу; динамические системы операциональных и личностных смысловых образований; смысловые и целевые установки; эмоционально-установочные комплексы; целевой контекст; невербализуемые исследовательские операции; оценочные системы, включающие критерии и результаты эмоциональных и когнитивных оценок; рефлесивно непроработанные фрагменты опыта и др.

Подводя итоги, фундаментальными достижениями СТМ представляются: установление единства функционирования когнитивных и аффективных компонентов мышления, определение роли эмоционально-смысловой регуляции, расширение традиционных представлений о функциях эмоций (выявление регулирующей, предвосхищающей, интегрирующей функций), о видах и динамике смысловых образований, обнаружение новых закономерностей развития познавательной мотивации и механизмов ее влияния на организацию деятельности (структурирующая функция мотива), раскрытие форм взаимодействия осознаваемых и неосознаваемых процессов в мыслительной деятельности, выявление основных типов преобразования интеллектуальной деятельности, опосредствованной информационными технологиями.

Подготовлено при поддержке РГНФ, грант № 03-06-00131а