Только секс или + любовь?

Татьяна Эдел, 2017

Татьяна Эдел не новичок в литературе. В ее «послужном списке» и книги рассказов («Нечаянная встреча», «Я тебя подожду», «Проходя мимо»), и прелестные сказки для детей. Самое точное определение ее манеры письма, как и стиля ее отношений с людьми в реальной жизни, – деликатно выраженная прямота, отсутствие всякого лукавства, полная открытость и искренность. А еще – удивительная доверчивость к людям. И героини ее такие же. Все они совершенно лишены цинизма, так модного теперь, и воспринимают жизнь в ее естественных проявлениях. Например, повесть «Секс, любовь, шизофрения?» настолько свободна от ханжества в описаниях сцен секса, что любой непредвзятый читатель, даже невинная девушка, не почувствует смущения и неловкости, читая их, потому что это нормальное поведение влюбленных. Но есть еще один несомненный плюс в произведениях – мягкий, характерный именно для Т. Эдел юмор. Автор посмеивается не только над своими героями, но, прежде всего, над собой. Это украшение рассказов заставляет читать их, не отрываясь.

© Эдел Т., 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017

* * *

Секс, любовь, шизофрения?

Закончилась весна. Наступало жаркое нью-йоркское лето. Уже целый год я находилась в статусе разведенной женщины. Отвратительный статус, скажу я вам. Чувствуешь себя брошенной в поле телегой: и крепка, и красива, и на многое годна, а нет коня, который бы впрягся и помчался по жизни, радуясь этому союзу.

Бывший муженек захотел пошутить, власть свою показать, значимость, а из этого только пшик и получился. Не ожидал он крутого поворота, а развод возьми и случись. Нельзя шутить с женщиной, если чувствуешь, что не любит тебя она. Свалилась одинокая жизнь на меня как снег на голову. Такая домашняя женщина — и на тебе, одинокая. Первое время совсем страшно было, и боялась не выжить, не выстоять в борьбе с выплатами квартирными да заботами житейскими. Но мало-помалу привыкла, и покатилась жизнь одиноким колесом от той повозки.

Тоска в сердце позвала в дорогу, и я окунулась с головой во всемирную сеть, где плетут свою паутину тысячи одиноких мужчин, надеясь вырвать для себя лучший лакомый кусочек. Избранница должна быть и красавицей, и умницей, и самой-самой лучшей и необыкновенной. При этом основная масса женихов-пауков в зеркало на себя смотрит редко, а то и совсем не смотрит, а уж о своих умственных способностях все до одного мужчины оч-ч-чень высокого мнения.

Женщины же шелестят в сети своими крылышками, стараясь преподнести свои скромные (и не всегда скромные) способности и качества в лучшем свете, цитируют стихи и представляют алчным очам женихов несметное количество фотографий в томных и зазывных позах. Я тоже далеко не ушла от этих трудолюбивых пчелок в надежде обрести женское счастье, которое грозило превратиться в миф.

На свой юбилей, желая доказать самой себе, что я еще хороша и гораздо лучше очень многих юных дев, договорилась с профессионалом и получила вожделенные фото. Данные шедевры вполне могли показаться какому-то мужчине его осуществленной мечтой, на что я и надеялась.

Май не принес ни одной интересной встречи, лишь разочарования. Мужчины писали словно по шаблону ни о чем и хотели быстрого секса. Один крепенький невысокий лысый мужчина, признавшийся сразу, что женат, несколько дней уговаривал встретиться, обещая горы золотые в виде спонсорской помощи. Поплакала я, поплакала да и пошла на свидание, куда ж деваться. Тряслась листом осиновым на ветру. Подъехал на огромном джипе: похоже, что, действительно, не беден. Но как взглянула, поняла, что никакие деньги не нужны, если душа не встрепенулась. Уж как он уговаривал — и половину-то квартирной платы будет давать ежемесячно, и подарки-то делать, и любовник-то он отличный. «Хочешь — давай сейчас в отель съездим, я заплачу», — предложил он без обиняков. Это поразило меня до глубины души: за кого же он меня принимает. А потом рассудила: чего на мужика обижаться, если сама согласилась, что спонсор нужен, так не за красивые же глаза. Съежилась вся, поговорили несколько минут, и покинула я поле боя бесславно.

Мечтала о букете счастья, в котором была бы и большая любовь, и дружба, и горячий секс. Меня раздражали нудные разговоры водителей такси, норовивших затащить в кровать каждую встречную дамочку на одну ночь, или мужчин, желающих пристроиться за счет женщины. Мужчины хваткого, не рассуждающего долго, а знающего, чего он хочет, пока не наблюдалось.

Я даже придумала себе идеал: умный, образованный, искренний и интеллигентный человек. Выше среднего роста, атлетического или худощавого телосложения, разведен, поддерживает с детьми связь редкими визитами, не курит, не жадный, сексуальный, но не реагирующий на каждую юбку. Он любит водить машину и проводить время на природе. Вот, пожалуй, главное. Не многого же хочу…

Каждый впустую проведенный вечер у компьютера наносил удар по самолюбию, и частица веры падала в колодец без дна.

В сайте знакомств появились бравые американские генералы, которые несли службу в дальних странах, но через несколько месяцев ждали возвращения на родину и обретения русской красавицы жены. Я и попалась на удочку одному такому «дженералу». Он писал страстные письма, которые не подвластны перу заурядного мужчины, их можно было читать вместо стихов для услады души.

«Здравствуйте, моя милая Катя. Детка, я так люблю вас! Я никогда не был любим так, как вы любите меня, я чувствую себя наполненным жизнью. Я люблю вашу манеру общения, ваше щедрое сердце, и я мечтаю о ваших прикосновениях, когда мы будем наконец вместе, особенно когда вы обнимете меня во сне. Я люблю вашу подлинную доброту и доверие, я люблю ваше чувство собственной значимости, ваш спокойный характер. Я буду беречь вас всю жизнь, обещаю вам. Я хочу доказать вам, как огромна моя любовь каждый день, каждую ночь, каждое мгновение, всю мою жизнь. Я так вас люблю, Катя, я скучаю по вас ужасно, я чувствую себя очень одиноким без вас и хочу, чтобы вы были здесь со мной сейчас!

Я ищу женщину для хорошей беседы, интеллектуальную и нежную. Я люблю теплую погоду, тропические напитки и песчаные пляжи. Я люблю быть с другом и весело прово — дить время, а затем, возможно, выйти на ужин при свечах в тихом ресторане с женщиной моей жизни, которой мне не хватает сейчас. Я хочу поменять место жительства, чтобы обеспечить основу для стабильных отношений. Я люблю романтические вечера и разговор в спальне. Я хотел бы встретить женщину, которая замечает любые маленькие услуги, что я делаю для нее, и умеет быть благодарной. Например, если я принесу ей завтрак в постель или подготовлю ванну для нее, чтобы показать свою любовь, она поблагодарит меня, давая мне обнять или поцеловать ее. Я буду благодарен за то, что моя женщина сделает для меня, и я буду награждать ее своими маленькими способами. Для женщины это мелочи, но они очень много значат для меня. Мне нравится показывать мои чувства моей женщине в любое время и в любом месте без стеснения. Потому что мне нравится быть ласковым. Мне нравится женщина, которая открыта для идей, всегда искренна и может помочь бедным. Женщина нечувствительная не для меня, мне будет трудно ладить с ней. Если мне грустно, я хотел бы, чтобы она была в состоянии успокоить меня и подбодрить, что будет более чем достаточно.

Я люблю ваш голос, который услышал в записи, что вы прислали мне. Музыка вашего голоса превосходит большой оркестр, громко исполняющий свою лучшую композицию. Я могу сказать, вы являетесь единственным утешителем, единственной, кто когда-либо понимал боль другого человека. Вы высушили каждую слезу, которая текла по моим щекам. Любить вас — это самое лучшее, что когда-либо случалось со мной, и я буду вечно лелеять моменты, проведенные вместе. Вы мой ангел и навсегда им останетесь. Вы та, воспоминаниями о которой я буду дорожить всегда, пока не умру».

Какая из женщин могла бы устоять от столь трепетных слов? Вот и я внимала им и наслаждалась их музыкой. Он продолжал обольщать меня, обволакивая сладким туманом писем.

«Бог благословил меня, чтобы я нашел вас после долгого пути, милая моя женщина. Я так счастлив, что вы пришли в мою жизнь, чтобы заставить меня чувствовать себя снова счастливым, я не знаю, как выразить реальные чувства, но я скоро покажу вам, что чувствую, когда мы окажемся вместе.

Истинная любовь — самое великое чувство, которое мы можем испытать; она может победить любой шторм. Трудно любить и трудно доверять; но найти одновременно любовь и доверие было подарком от вас. Доверие, преданность и уважение являются обязательными для вечного счастья. Независимо от того, как сильно вы любите кого-то, если у вас нет этих составляющих, вы никогда не будете удовлетворены.

Любить умеет далеко не каждый, но только единственный мужчина в вашей жизни, который будет особенным. Он будет всегда рядом с вами, лелеять вас, исполнять ваши мечты, чтобы поделиться с вами и, прежде всего, чтобы дать вам понять, насколько он действительно любит вас. Без романтики любовь становится сухой. Без уважения любовь теряется, без заботы любовь становится скучной, без честности любовь будет несчастной, и без доверия любовь не может быть счастливой. Сердце уже знает, о чем ум может еще только мечтать. Доверяйте своему сердцу! Расстояние не сможет разорвать связи между двумя людьми, которые основаны на взаимном уважении, доверии, ответственности и любви. Ревность не признак истинной любви, это неуверенность, что встает на пути, потому что в любви есть только один важный ингредиент — доверие.

Я так люблю вас, и я хочу, чтобы вы были моей единственный женщиной, моя малышка. Я хочу быть рядом с вами в моей жизни, и я сделаю все, чтобы это случилось, милая моя. Я люблю вас так сильно! Милая всегда и навсегда, я благодарен вам, что могу поделиться этой невероятной любовью с вами, я люблю вас, мой ангел Катя.

Твой навеки Рэймонд.»

Я отвечала не менее страстным языком чувств, так необходимых мне в тот период.

Я упражнялась в английском и переписку поддерживала больше месяца. Новый друг обещал золотые горы, строил воздушные замки о покупке дома и любви на всю оставшуюся жизнь. Я особо не обольщалась, но, признаться, гардероб пересматривала: нужно же соответствовать званию генеральской жены. Смеялась сама над собой при этом.

После месяца виртуальной любви новый друг пошел в наступление. Он сказал, что я должна встретить в аэропорту человека по имени Мохаммед и он передаст кейс с деньгами и драгоценностями, которые я сохраню до приезда жениха.

Тут-то я наконец и поняла, что имею дело с мошенником. Естественно, отказалась иметь дело с любыми Мухамедами. Генерал продолжал увещевать и соблазнять сказочным будущим. Но я уже стояла на страже самой себя, и, когда пришло очередное любовное послание, я огорошила его словами:

— Милый, откуда и кому же ты все пишешь, если человек, чьим именем ты прикрываешься, уже вернулся в Америку и вчера был на приеме у президента?

Любовь прошла в один момент, зато мой английский существенно улучшился. А самое главное, я была занята делом и не умирала от горя из-за случившегося развода.

Я еще надеялась на встречу с соотечественником, но претенденты не соответствовали даже близко желаемому образу. Тогда я ответила на письмо итальянца американского происхождения, проживающего в Калифорнии. Лоренцо расписывал, какой он умный и удачливый мужчина, только в любви пока не везет. Однако он надеется. Присылал фотографии дома, автомобиля и пейзажи местности. Немного смутило при этом его собственное фото, сделанное в узкой комнатенке, больше похожей на кладовку.

В один из дней он прислал мне огромный букет цветов, белого медведя с сердцем в лапах и три коробки конфет разных размеров.

Наученная горьким опытом, я не торопилась влюбляться. Написала, что теперь я непременно хочу услышать его голос. Это и стало началом конца. Раздался звонок, и голос с явно арабским акцентом сладко запел о горячих чувствах.

— Почему у тебя такой странный акцент? — поинтересовалась я.

— Английский не мой родной язык, поэтому, — отвечал невинно он.

«Ха-ха, — подумала тут же я, — я тоже не англичанка, но уж акцент итальянца не спутаешь с акцентом мусульманина».

— Дорогая, если мы хотим строить серьезные отношения, то и финансы у нас должны быть общими. Давай мой должник переведет на твой счет деньги, а потом ты перекинешь их на мой.

— Нет, милый, я в финансовых махинациях участвовать не собираюсь.

— Я столько времени потерял на тебя, — заорал он и бросил трубку.

Чувство растерянности и глубокой досады поселились в моем сердце. Мне хотелось крикнуть громко на весь белый свет: «Милые женщины, ищущие любовь на сайтах, просите сразу позвонить вашего нового друга! Мошенник сделать этого не захочет, либо вы поймете, что он выдает себя за другого!»

Захотелось все бросить, удалить свой профайл отовсюду и… вот именно, что «и-и-и-и» — реветь в подушку ночами, а днем ходить с независимым видом и реагировать на каждого мало-мальски приятного мужика вздрагиванием и принятием стойки… а вдруг? Нет, потерплю еще.

Следующий поклонник оказался и того страшнее. Ему было всего 52 года, русский, программист с явно придуманным именем Ленни. На фото стоял крепкий мужчина, в очках и с огромной рыбиной в руках, рыбак значит. Я не общаюсь с мужчиной при большой разнице в возрасте, не вижу смысла. Но этот писал и писал, уговаривал и настаивал. Я решила поговорить по телефону и поставить точки над «и». Он перезвонил сразу и начал разговор на тему «зачем вам старый, а я вот какой бравый». При этом он постоянно жевал что-то.

— Вы что, обедаете?

— Да, я же работаю из дома, поэтому когда хочу, тогда и ем.

— Зачем же вы звоните в это время?

— А что тут такого? — откусывая, видимо, очередной кусок, ответил кавалер.

— Воспитанный человек не стал бы этого делать, — все больше раздражаясь, заметила я.

— Да кто ты такая, чтобы мне делать замечания, — заорал в полном смысле этого слова Ленни.

Я положила трубку и занесла его номер в черный список.

Когда вечером зашла на сайт знакомств, там меня ждало страшное послание от него.

«Ты сдохнешь, старуха! Ты сдохнешь еще в этом году», — писал этот маньяк.

С чего я должна была умереть, находясь в добром здравии, не знаю. И на экстрасенса он не похож, на предсказателя тоже. Но слова-то сказаны, сбивающие с ног. Я сходила в церковь, поставила свечи за здравие, умылась святой водой и постаралась не думать о плохом. Но не закончится год, как вспомнятся его слова.

В среду восьмого июня я получаю письмо, которое заставило меня задуматься. Мужчина и раньше просматривал мою анкету уже много раз, но ничего не писал, вдруг проснулся, или надумал, или решился, не знаю. Он был недурен собой, можно даже сказать — красив, подходящего возраста с разницей в пять лет и, похоже, неординарной личностью. В своем профайле он писал, что нужна только медалистка, согласен и на серебряную медаль. Указал, что его пододеяльник в крапинку и пэйчек восемьсот двадцать долларов. Живет в Бронксе, считай, что на другом конце света, так разве меня когда-нибудь останавливало расстояние? Нет, конечно, жены декабристов в Сибирь за любимыми шли.

Когда же я прочла его послание, то задумалась еще серьезнее. Оно гласило «Хорошо бы сходить в ресторан «Little Italy», потом в отдел женского белья «Victoria Secret», где он постоит в сторонке. Добавлялось: «джинсы положу в машину». Вот так, решайте, дама, кроссворд.

То, что человек в первую встречу зовет женщину поужинать в красивом, недешевом ресторане, — это было приятно. Но непонятно, зачем он потащится в магазин женского белья: посмотреть, какой размер у дамы? Да я и не пойду туда с незнакомцем. А про джинсы чего? Зачем их в машине возить?

Ответила, что я еще не была в столь прекрасном месте, и это, действительно, здорово. Написала и номер телефона. Товарищ ничего не ответил ни в среду, ни в четверг, ни в пятницу. Вот тебе и на! Испужался, видно, мужичок, что погорячился, и траты посчитал.

Субботний день протекал тоскливо и тягуче. В четыре часа раздался телефонный звонок, и мягкий мужской голос твердо произнес:

— Во сколько я могу увидеть вас?

Я оторопела от такого натиска. Ни «здрасьте», ни «до свидания», сразу с места в карьер. Был уверен, что никто другой не позвонит и я жду лишь его звонка? Уверенный — это то, что надо.

— Так вы же живете за сто верст, вам езды два часа, — только и нашлась, что ответить, я.

— Вот ровно через два часа я и буду у вас под окнами, говорите адрес.

Я не стала называть точный адрес, дала перекресток улиц. Он положил трубку, тоже без лишних слов. Я кинулась в душ, потом перебирать наряды и обувь, крутить бигуди: времени было в обрез. Решила одеться так, как на одном из фото, — в джинсовый брючный костюмчик, купленный в Париже, и такие же босоножки.

За пять минут до назначенного времени он перезвонил и сказал, что припарковался чуть дальше. Я вылетела на улицу взъерошенная, как если бы в мои внутренности попал вентилятор. Пришла на этот оживленный перекресток. Народ снует туда-сюда, никто на меня не смотрит. Где искать его машину, их тут видимо-невидимо, нервничаю, лица нет. И вот поворачиваюсь под чьим-то взглядом и вижу мужчину, глядящего в упор голубыми, как утреннее небо, глазами и седой головой. Он чуть кивнул головой, что могло означать «здрасьте» или «следуйте за мной» и пошел через дорогу. Я за ним быстрым шагом. Он оказался выше среднего роста, сутулый, одет в светлые брюки и белую рубашку. Приятный во всех отношениях, сказала бы я. А когда он сел за руль и я увидела профиль, мое сердце начало биться чаще, и его громкий стук дал знать, что Амур уже кружит надо мной.

Машина неслась быстрой птицей. Я не большая любительница высоких скоростей, но терпела, понимая, что это коронный выход мужчины. Он спросил о детях, я ответила, что они уже взрослые, а дочь живет со мной. Он тоже доложил, что имеет сына и дочь и четырех внуков. Сказал, что разведен давно, больше двадцати лет, и живет один.

— А ты закрыл дверь в прошлую жизнь? — задала важный для себя вопрос я.

Он задумчиво покачал головой: нет. Это расстроило меня, но не насторожило. Мне казалось, что, если я полюблю этого человека, ему уже никто не будет нужен. Наивная.

— А какова была тема твоего диплома? — неожиданно полюбопытствовал он.

— О, я делала проект колонны синтеза аммиака с пластинчатым теплообменником и радиальной насадкой, — гордо выпалила я, зная, что это сложная техническая задача и мне есть чем похвалиться.

— Я каждый раз задаю этот вопрос женщинам, — вдруг засмеялся новый знакомый.

Меня как током ударило. Плохо сказал, так ведь еще и засмеялся при этом. Сердце тревожно затосковало.

— Ты думаешь, это приятно слышать? — обиженно буркнула я.

— Обычный вопрос, — только и ответил он.

Я притихла. Потом он начал вспоминать свои студенческие годы, своих родителей. Говорил, что мама умерла рано и ему пришлось пожить в интернате несколько лет. Я снова была поражена, ведь у него был отец и две старшие сестры, да и другие родственники. Евреи не отдают своих детей в приюты. Его отдали. Моя душа сочувственно застрадала.

— Мой отец и дед были шутниками. Их любимой прибауткой было «Клопов тебе полон дом», — и он снова засмеялся.

Я не знала, что думать. Все шло не так, как хотелось.

— А ты сам-то когда-нибудь жил с клопами, знаешь, какой это ужас? И как же можно такого желать ближнему? — поразилась я до глубины души.

Он и не собрался отвечать, просто перевел разговор на другую тему.

Я сообщила, что собираюсь в отпуск и улетаю в Россию через двадцать дней.

— Кто тебе разрешил? — вдруг сурово спросил он.

По сердцу будто махнули мягким перышком, ласково и приятно. Так вот и доехали до Манхеттена в разговорах, которые бросали меня то в пропасть, то в негу.

Мое бедное сердце хотело любить и быть любимым, а женское естество кричало, чтобы я не придумывала себе трудности, а отдалась на волю судьбы в руки этого голубоглазого незнакомца.

Он припарковал машину в Китай-городе, дал мне свою кофту, которых в машине обнаружилось две, и мы пошагали в неведомый район, оказавшийся чудным местом, похожим на московский Арбат.

— У тебя не только глаза сияют, но и вокруг них, я такого ни у кого не видел, — восторженно заявил он.

Я нравилась самой себе в этот момент, и неудивительно, что светились не только глаза. Его глаза излучали в ответ сотни голубых искристых флюидов.

Мы шли рядом, почти касаясь друг друга, и волны взволнованной энергии перетекали из наших сердец навстречу…

Свернули на очередную улицу и вдруг оказались в торговых рядах Китай-города. У меня загорелись глаза: захотелось накупить сувениров для поездки в отпуск.

— Можно я забегу в несколько лавочек? — попросила умоляюще.

— Иди, — улыбнулся он, и мне показалось, что он свернул сюда целенаправленно.

Здесь все нравилось: я трогала фигурки, смотрела брелоки, ручки и тарелочки с американской символикой, молодежные тканевые сумки.

— Ты выбирай, не стесняйся, я заплачу, — сказал он, видя мое замешательство.

Рейтинг мужчины подскочил на неимоверную высоту. Чтобы вот так, в первую встречу, тратить на женщину деньги? Это дорогого стоило. В итоге он заплатил восемьдесят долларов, и мы, оба счастливые, прошествовали дальше.

— А что ты имел в виду, когда писал, что джинсы будут лежать в машине? — не удержалась от вопроса я.

— У тебя в анкете написано, что тебя возбуждают джинсы.

Мы посмеялись над превратностями анкет. Там, действительно, есть вопрос «Что вас возбуждает?» Я ответила: «запахи и нравятся мужчины в джинсах».

За очередным углом и оказалась та самая Little Italy. Арбат, только без назойливых торговцев, хотя и здесь было несколько лавочек. Но в основном народ гулял, сидел в ресторанах на улице или в залах, улыбался и наслаждался жизнью. Мы выбрали столик на улице и получили меню. Ресторан не из дешевых, поэтому я изощряться не стала, чтобы не ввести в разорение друга, и заказала осетрину на гриле с овощами, а Лев — мясо и по бокалу красного вина.

Усевшись за столик, постаралась привести свои вздыбленные чувства в порядок и рассмотреть мужчину. Теперь его лицо было другим, похоже, что внутри скрывалась непростая судьба и личность. Иногда его взгляд становился тяжелым и неспокойным, и это заставляло мое сердце трепетать и чувствовать себя маленькой птичкой, попавшей в силки охотника.

Во время еды мы разговаривали, и я заметила, что у него в уголке рта задержалась хлебная крошка. Он не чувствовал. Тогда я взяла салфетку и, перегнувшись через стол, смахнула ее. Я даже не могла предположить, что такое обычное действие вызовет в его сердце бурю восторга.

— За мной никто и никогда так не ухаживал! — с радостным удивлением заметил он.

Потом он повез меня смотреть на корабли, на ночную реку Гудзон, и пролетали часы, которые казались нам минутами. Лишь в полночь мы оказались у моего дома.

Расставаться не хотелось. Я что-то рассказывала и произнесла фразу:

— Я как порядочная жена…

— Повтори еще раз эту фразу, — вдруг попросил он.

Я растерялась и повторила, не зная, что ждать в ответ. Некоторые мужчины не переносят разговоров о прошлой жизни женщины.

— Вот-вот, именно жена. Знаешь, ты совершенно не подходишь на роль подруги или любовницы, только на роль жены.

Сказано без улыбки. Каждая женщина мечтает услышать подобные слова. В мои уши вливался благословенный елей, которого я не слышала уже много лет. Надо ли говорить, что он растопил последние сомнения.

Я поблагодарила за чудесный вечер.

— А поцеловать? — улыбнулся он.

Я чуть придвинулась, и он крепко прижался к моим губам закрытыми губами. Пионерский поцелуй. Слегка разочарованная, забрав пакет с подарками, пошагала домой. А он поехал к дочери и внукам в Нью-Джерси.

На следующий день я была приглашена в ресторан на день рождения знакомой. В пять вечера раздался телефонный звонок, который я, как ни странно, услышала сквозь звуки музыки.

— Ты где? — спросил Лев, по привычке своей без приветствия.

— Я в ресторане на Брайтоне, празднуем день рождения приятельницы.

— Я через час буду, скажи, куда подъехать.

Адрес я, конечно, назвала, удивившись звонку, так как он говорил, что вернется домой лишь в понедельник. Значит, изменил для меня планы. Приятно!

Встретились, повез к океану неподалеку. Поставили машину и пошли по берегу. Я взяла его под руку и щебетала птахой весенней. Через час разгуливаний он чуть отодвинулся и дал знать, что под руку он идти не хочет. Я-то, дурища, подумала, что, возможно, он возбуждается от прикосновений, но все оказалось гораздо проще. Он вообще никогда не ходит за руку или под руку с женщиной. Я почувствовала себя стопудовой гирей, которая висела на нем целый час. И затосковала. Для меня чувствовать человека очень важно. Я и сама должна получать прикосновения: не зря ведь старинная русская поговорка есть «Баба щипком жива». Кому-то нужно, чтобы его все время хвалили и поддерживали, кому-то — чтоб помогал в домашних делах, а вот кому-то нужны прикосновения. Я читала статью — исследование счастливых пар, проживших более пятидесяти лет вместе, так те признались, что они лишь тогда были удовлетворены жизнью, если касались друг друга восемь-десять раз в день: когда-то за плечо, когда-то за локоток… прижаться во сне, чмокнуть утром… Вот и я очень нуждалась в этом. От Льва прикосновений мне не дождаться. Грустный вывод, но ведь еще не вечер, снова успокаивала себя я.

Он отвез меня домой, и мы расстались поцелуем в щечку. Я говорила, что очень занята на работе и прихожу очень уставшая, подразумевалось, что встретимся в выходные. При таком дальнем расстоянии каждый день не наездишься.

Мы обменялись имэйлами, и я уже с утра в понедельник настрочила ему письмо:

«Здравствуй, милый. Как спалось? У меня все хорошо. Тебе прекрасного настроения, хорошего дня. Целую».

Когда же открыла почту в обеденный перерыв на работе, то все мое существо возликовало, и я готова была броситься пешком за тридевять земель или растаять от нежности.

«Where are you? My lips are dry! I don't like it», — писал он.^[1]

А в конце дня позвонил и сказал:

— Мне сказали, что тебя сегодня похитят.

Я растерялась: никак не могла привыкнуть к его мышлению.

— Прекрасно! — улыбнулась я.

Итак, принц на сером авто подкатил к дверям офиса, и женщина, ждущая любви, устремилась в новую жизнь, очертя голову.

— Знаешь, я приехал вчера к дочке и признался, что наконец-то встретил женщину, которую искал всю жизнь. «Ой, не обольщайся», — сказала она мне.

Я представила, как она нахмурилась и махнула рукой. Неприятно.

Мы приехали в Бронкс — район, где основная масса жителей темнокожие. Но прекрасные высотные здания, клумбы с цветами, красивое место. Двадцать четвертый этаж. Непривычно. Мы вошли. Квартира просторная, немного пыльная, много всяких полок и шкафчиков с камнями, альбомами и книгами. Вообще, обстановка меня удивила и насторожила: везде чувствовался аскетизм, полки и столы угловатые, словно школьная мебель, лишь слегка покрытая лаком. Мне всегда казалось, что в доме с мебелью под старину жить гораздо теплее и уютнее.

Я прошла и села в кресло. Он из коридора, разглядывая, с улыбкой заметил:

— Ты хорошо здесь смотришься.

Не знаю, как я смотрелась, но мне было совсем некомфортно: и незнакомый мужчина с неординарным поведением, и незнакомый район. Но в воздухе кружила и властвовала химия, будто сошлись два полюса и скоро, сомкнувшись, станут одним целым.

Лев принес початую бутылку коньяка, фужеры, коробку конфет и лимон на блюдце. Посредине комнаты стоял маленький квадратный столик из белого дерева, вокруг него мы и сели. Внутри меня бурлил вулкан, готовый снести все на своем пути. Хозяин квартиры казался сдержанным, лишь его совершенно голливудская улыбка выдавала внутреннее напряжение.

Мы выпили за встречу по капельке, потом за здоровье. И его руки потянулись к моим, и нежное сильное объятие заставило забиться наши сердца в едином бешеном ритме.

— Идем, — резко сказал он и пошел в спальню. Это была просторная светлая комната с большой кроватью и комодом.

— Будь как дома, — произнес Лев и ушел в ванную, захлопнув дверь.

Я разделась в одно мгновенье, оставшись все же в белье, и легла в кровать, натянув простыню до подбородка. Пружины старого матраса больно впились в мои ребра.

Открылась дверь, и вошел совершенно голый мужчина, на губах которого гуляла безумная счастливая улыбка. Я очень испугалась именно этой странной улыбки и подумала, что тут и пришел мой конец, а дочь даже не узнает, где я. Но он прилег рядом, тоже укрывшись, и я понемногу успокоилась, видя, что никто меня убивать пока не собирается.

Поразило, что он так беззастенчиво появился перед незнакомой женщиной, хотя Аполлоном не был, наоборот, весь его живот был искромсан швами, огромными и уродливыми, а сутулость уже напоминала горб, и его тяжелое, солидное мужское достоинство находилось в спокойном состоянии.

Видя мое удивление, он начал говорить, что перенес в прошлом году несколько операций по поводу рака аппендикса.

— Если ты сумеешь меня восстановить, чтобы я навалился на женщину сам, это будет отлично.

«Господи, что это значит? — тряслась я осиновым листом. — Он что, еще импотент что ли? Ну, куда меня занесло, мамочки родные!»

Однако чувственность постепенно нарастала, тела наши слились, и нежность моя рекой потекла ему навстречу. Иногда он вдруг орал на меня, что я делаю не так, и мне было стыдно за его хамство и за свою необразованность, что не научилась к своим годам ничему, и хотелось спрыгнуть с кровати и убежать, куда глаза глядят. Но зерно любви уже посеялось в моем бедном сердце и привязало меня к этому мужчине крепким канатом.

Будильник прозвенел в шесть утра, я первая слетала в душ, оделась, кое-как привела себя в порядок, так как косметики с собой не было, а милый уже готовил завтрак на стол. Он вышел из душа, мы позавтракали, болтая, как давно женатые супруги. Было легко на душе, в воздухе плавало ожидание большого счастья.

Перед выходом из дома он протянул мне ключи от квартиры.

— Возьми, — сказал он. Это был широкий жест доверия, и сердце мое таяло и таяло, грозясь расплавиться совсем.

Лев отвез меня к станции метро, спросив:

— Что купить на ужин?

Я оторопела, не предполагая, что встретимся так скоро.

— Купи мяса, фарша или рыбы, что хочешь, я приеду, приготовлю.

Чмокнув меня в щеку, он умчался на работу, а мне предстояло два часа трястись в вагонах метро, еще и с пересадкой на другую линию. Народ ехал на службу: кто-то читал, кто-то наводил красоту, кто-то завтракал здесь же — яблоку было упасть негде. Хорошо, что это была конечная остановка и я успела занять место.

Ровно в девять встрепанная, как воробей, я появилась дома, еще раз умылась, переоделась, подкрасилась и понеслась вприпрыжку на работу, благо офис находился в десяти минутах ходьбы.

Лев звонил мне четыре раза за день, что меня несказанно радовало, хотя и отвлекало от работы. Сердце пело торжественную песню.

Еле дождавшись конца рабочего дня, я снова сидела в вагоне метро и отсчитывала станции-километры до встречи с милым.

Вечер был чудесным, совершенно семейным: с вкусным ужином, страстной ночью и ощущением нескончаемого медового месяца.

Помчались дни — с телефонными звонками, письмами. Мы не могли дождаться вечера, чтобы быть вместе…

Лев жил страстью, и не скрывал этого так же, как и я. Это мешало мне работать, и приходилось отправлять сдерживающие послания:

«Rabotai, miliy! please… I am with you, in my heart, in my mind, have a great day, till evening».^[2]

Лев буквально после первой ночи стал говорить, что любит меня. Мне были непонятны его чувства: разве можно полюбить вот так, сразу? Говорил, что искал именно такую и вот нашел, значит, можно и сразу. Мои эмоции тоже били через край, и я подумала, что не мешало бы быть поскромнее и не набрасываться так на мужчину. Но одно дело думать, и совсем другое — исполнять. Флюиды желания и любви летали пчелиным роем и притягивали нас друг к другу, и было не оторваться.

Мне не хватало сна, я ходила с черными кругами под глазами, но зато счастливая. Он стал называть меня женой и повторял это сладкое, желанное слово часто, видно было, что оно радостно и для него.

Мы занимались любовью по два-три раза в сутки, будто были молодыми людьми, которые встретились после долгой разлуки. Он умел поразить меня. Собираясь рано утром на работу, он мог, уже совершенно одевшись, вдруг резко обернуться ко мне, и я падала в кровать от вида одетого мужчины с членом, дыбившимся из расстегнутой ширинки.

Однако вместе с безграничным счастьем, в котором я купалась, отравленными стрелами впивалась в мое сердце каждый день ревность. Лев часто вспоминал свои прежние привязанности и, не стесняясь, мог говорить даже об интимных моментах в их отношениях. Из-за одной из таких подружек он даже развелся со своей женой, чтобы любовница тоже смогла приехать в Америку. Имя Марина уже через неделю я слышать не могла. Я была сплошная боль, а он только посмеивался. Очень часто вспоминал в разговоре и в постели свою бывшую жену, и, сколько бы я ни просила забыть о других дамах и не упоминать их имена, его это не останавливало. Великого мачо несло по волнам. Наконец, терпение мое кончилось, и я заорала дурным голосом:

— Пусть твоя жена хоть сто раз будет святая, но при мне не смей больше произносить это. Зачем тогда я здесь?

Он притих. Потом выключил свет и жалобно попросил:

— Не бросай меня, Катюша.

Я и не собиралась этого делать, только пришла к печаль — ному для себя выводу, что безоблачного счастья здесь ждать не стоит.

Приехав вечером, я увидела в вазочке три чуть живые белые розы, его, одетого в черное, и немой вопрос-ожидание в глазах. Пока я переодевалась, мыла руки, он ушел на балкон, сел в кресло-качалку и закурил, хотя уже много лет не делал этого. Страдание — вот что это означало. Я перемяла в душе, будто тесто, всех его Марин, Валентин, Полин, Вик… и решила не думать о плохом. Постараться, по крайней мере. Мир был восстановлен.

Теперь я видела его непростой характер, его резкость и даже хамство, его эгоизм, но было поздно. Я влюбилась по уши.

И еще меня удивляли его замечания. Где бы мы ни гуляли, он вдруг указывал на человека, мужчину или женщину, вполне обычного вида и говорил: вот он (или она) шизофреник.

— Как ты можешь так определить?

— Я вижу, — обычно отвечал он.

Это давало мне повод для размышлений невеселого характера. Он пояснил однажды, что имел многолетние отношения с дамой, которая, как позже оказалось, состояла много лет на учете по поводу шизофрении, а он даже не догадывался. Говорил, что все время нервничал с ней, а теперь ему так хорошо со мной, что даже не верится, что так бывает.

Говорят, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Я спросила, есть ли у него друзья.

— Нет, в общем-то, — ответил он.

Это тоже несказанно удивило меня, ведь он живет здесь уже восемнадцать лет, работает, люди вокруг. Странно. В беседах и общении человек раскрывается, и я хотела этого. Лев позвонил какому-то бывшему коллеге, поговорил, намекая на приглашение в гости, но тот товарищ вяло пообещал как-нибудь встретиться и все. Тогда я решила взять инициативу в свои руки. Позвонила своей приятельнице Танюшке, они с мужем имели дом в горах Поконо. Мы мило пообщались, и я сказала, что теперь имею друга с машиной. Таня обрадовалась, потому что у них пока своего автомобиля не было: Саша не хотел садиться за руль. Таким образом, мы были тут же приглашены на выходные в горы.

Лев тоже радовался предстоящей поездке. В конце рабочего дня пятницы он заехал за мной, потом за Таней с Сашей, и, нагрузившись продуктами, мы помчались в горы. Трасса, как обычно в пятницу, была загружена, и поездка заняла почти три часа вместо полутора-двух ожидаемых. Ехали в разговорах, общение было приятным. Таня рассказывала, что, когда они познакомились, Саша не сказал ей ничего о доме в горах. Уже после месяца знакомства предложил съездить в горы. Она подумала, что к друзьям. Стала собирать простыни, полотенца.

— Ничего не бери, там все есть, — сказал он без тени улыбки. Когда они подъехали к двухэтажному дому, Саша достал ключи и посветил фонариком на дощечку с именем владельца. Там стояла его фамилия. Таня чуть в обморок не упала.

— А почему ты мне раньше не говорил, что у тебя есть такой прекрасный дом?

— Я хотел видеть, что ты любишь меня, каков я есть, а не за дом в горах.

Я от всей души порадовалась за Танюшку и чуть-чуть позавидовала белой завистью, потому что домик в горах был моей заветной мечтой.

Эти два дня и две ночи, проведенные на природе, стали лучшими в моей жизни за последние много-много лет. Мы как-то сроднились с Левой, и ночи были чудесными. Только теперь он вел себя раскрепощенно, и я впервые почувствовала себя с ним действительно удовлетворенной женщиной. «Значит, все будет прекрасно», — думала я.

Подошло и время отпуска, я улетала в Россию к сыну и внукам на две недели. Мы договорились, что он будет звонить и писать на имэйл. Дала все телефоны, где рассчитывала быть буквально по дням.

Полет прошел нормально: читала толстенную книгу, смотрела кино, думала о любимом. Я планировала побыть в Москве пару дней с подругой, потом ехать к внукам в Самару. При встрече Валя сказала, что в день моего приезда был странный телефонный звонок. Мужской голос без всякого приветствия спросил: «Самолет из Нью-Йорка уже приземлился?»

Она вежливо ответила, что он ошибся номером, и положила трубку, и лишь потом поняла, что, вероятно, звонил мой друг.

Мне стало неловко за Леву. Пришлось изворачиваться и объяснять, что товарищ неординарный, иногда может и не поздороваться.

Проболтали полночи, на другой день погуляли по Москве, и я отправилась поездом в Самару. Не люблю этот город, но деваться некуда, там живут мои дорогие человечки — внуки. История с телефонным звонком повторилась. Дочь сказала, что кто-то звонил и спросил, как там гости, можно ли их услышать. Она подумала, что ошиблись номером, и вступать в разговор не стала. Тоже лишь потом поняла, кто это был.

Я решила, что нужно непременно действовать, иначе эта песня так и будет меня сопровождать весь отпуск, и какое же мнение родные и друзья составят о моем друге. Так как звонок не повторился, а самой звонить было дорого и неудобно, я отправила имэйл.

«Левочка, пожалуйста, здоровайся и представляйся, что звонишь из Нью-Йорка, и спрашивай Екатерину Ивановну, а то весь народ в легком шоке — и подруга из Москвы, и дочка.

Ладно, мой родной? Такой разговор без приветствия понятен только нам с тобой, мы не прощаемся и не здороваемся, потому что постоянно думаем друг о друге, а посторонние люди тут ни при чем, правила приличия существуют.

Пожалуйста не обижайся. Вчера плохо было слышно совсем… Сегодня будем дома вечером, можешь позвонить на домашний, как обычно в твой перерыв обеденный.

Целую тебя, мой хороший, и жду, когда смогу обнять тебя и увидеть твои сияющие глаза».

На следующий день он прислал ответ.

«http://www.ismacs.net/singer_sewing_machine_company/manuals/singer-slant-shank-503-sewing-machine-manual.pdf — это описание швейной машины. Есть идея купить такую же на е-бай, она там в хорошем состоянии и полностью укомплектована. Стол нужно отремонтировать, и будет чем развлекаться перед сном зимой».

Я ответила:

«…а куда будем девать наши две существующие? или склад устроим, ласточка моя? Так приятно, что ты думаешь о длинных зимних вечерах… Целуюююю».

Значит, он планирует совместную жизнь, если говорит о длинных зимних вечерах! Я была счастлива.

Потом пришло еще письмо.

«Сейчас бы набрал тебя, но листок с телефонным номером остался в машине.

Был дождь июльский.

Наверно берегу себя — для нас.

Моя Катя, родная».

Эти слова залили нежностью всю Вселенную.

Дни отпуска пролетали со скоростью космической ракеты. Деньги таяли так же быстро. На карточке оставалось еще пятьсот долларов, и я рассчитывала, что этой суммы как раз хватит для безбедного завершения отдыха. Но просчиталась. Банкоматы, словно сговорившись, отказывались выдавать купюры. Счет заблокировали. Я пробовала звонить в американский банк, но там сказали, что по телефону такие дела не решаются. Вот я растяпа, не предупредила, что уезжаю и буду снимать деньги в другой стране. Написала Левочке, попросила, чтобы он еще перезвонил им. Он ответил, что звонить совершенно бесполезно, и выслал четыреста долларов. Я была ему безгранично благодарна…

Следом пришло письмо:

«TAKE A REST, BECAUSE YOU SOON SHOULD DO CONTINUOUS MARRIAGE LIFE. IT IS HARD WORK»^[3]

«Нет, мой хороший, для меня жить с тобой очень хорошо и здорово, а совсем не трудно. Ухаживать за любимым чело — веком, готовить для него, стирать, помогать во всем — это радость.

Какое счастье, что есть ты у меня, что есть тепло в моем сердце и есть чем жить. Думаю о тебе, жду тебя, мой Лева…»

«I'm in love with you. MY Katya», — ответил он.^[4]

«Добрый вечер, мой родной. Как ты далеко! Хорошо так посидели с родственниками вчера, вот только проводили. Завтра с утра снова в путь. Что делаешь ты вечерами? Я уже не верю, что ты где-то действительно есть… Скучаю по твоему смеху и сиянию глаз. Целую, люблю тебя».

«I LOVE YOU» — IT'S WORDS ONLY FOR THE DARK TIME… FOR ANOTHER TIME IT'S NOT TRUE. LET'S BELIEVE ME».^[5]

«А что же говорят днем?

Печально. Но ты мне и днем говорил, а теперь будешь только ночью?»

На этом грустном для меня письме отпуск и закончился. И летела я в самолете, улыбаясь и ожидая горячую встречу.

Милый ждал меня в аэропорту. Он всегда делал все не так, как обычные люди. Он не шел навстречу с букетом цветов и не улыбался, не обнимал. Нет. Он стоял в сторонке и наблюдал мои метания, и лишь потом позвонил и сказал: «Ну, посмотри налево». Даже небритый, мда.

Поехали ужинать в итальянский ресторан в Квинсе. У меня было одно желание — упасть спать, а он уплетал за обе щеки. Потом поехали к нему домой, решили: зачем везти вещи в Бруклин, все равно я практически живу с ним. Он рассказывал, что звонил сестрам в Германию и они настоятельно зовут его в гости. Лева сказал, что приедет со мной.

— Ну уж нет, — ответила средняя сестра, — нам никакие твои дамы не нужны, не собираемся тебя делить ни с кем.

Он говорил это с легкой улыбкой, может, не осознавая, как это ранит меня. Хотя вряд ли он должен был это понимать, и его улыбка была защитной реакцией, я думаю. Еще он сказал, что хотел познакомить меня с дочерью, на что та ответила: «Ну, папа, как ты ее к нам приведешь? Что мы скажем девочкам (а внучкам десять и двенадцать лет), ведь к нам их бабушка приходит?»

Странная позиция. Девочки уже большие и должны понимать, что дедушка живет отдельно уже двадцать лет и имеет право на собственную личную жизнь. Сердце мое сжалось. Неужели впереди меня ждут серьезные проблемы?

В один из дней я положила ему на стол четыреста долларов — долг, что он присылал мне. Лева аж взвился:

— Вот поэтому у нас ничего и не получается! Забери!

Что не получается и почему? Мне непонятно, и это хуже всего.

Лева много говорил о чувствах, и мне это не нравилось: ну, может, просто соскучился. Раньше сам не любил пустые разговоры. Говорил, что его никто никогда так не любил и если сложить вместе всех его любовниц и еще умножить на сто, то и тогда не получится одна Катя. Высокая оценка. Однако это не мешало ему вспоминать ту же Марину частенько.

Он предлагал составить резюме и поискать работу для меня в его районе. Я согласилась, но шагов никаких не предпринимала. Он так страстно горел, но надолго ли этого огня хватит, а я потеряю хорошую работу и коллектив. Что я буду делать тогда? Я могу надеяться лишь на саму себя. Говорил, что неподалеку есть медицинский офис с русскоговорящим врачом и нужно туда сходить насчет работы. «Нужно бы», — отвечала, но не шла. Страшно терять то, что имеешь. Его семья меня не принимает, и все выходные он там — то у дочери, то у сына.

Он все так же часто упоминал слово «шизофрения», и меня это очень беспокоило. Порой мне казалось, что он тоже не совсем нормален.

Дни, когда я ночевала дома, были редки, обычно это понедельник, когда возвращаться приходилось после восьми вечера. И тогда мы перезванивались или писали друг другу. На одном из сайтов увидела чьи-то чудесные нежные слова и не удержалась, чтобы не отправить их милому.

«Левочка, это писала не я, но испытываю те же чувства…

Мне хочется что-нибудь приготовить для тебя, и только для тебя, с любовью. А потом смотреть, как ты это ешь.

Хочу сходить с тобой в баню. Я люблю смотреть, как ты получаешь удовольствие. Такое оно у тебя настоящее и неповторимо оригинальное всегда, что даже моей фан — тазии не хватит на то, чтобы представить тебя после бани. Хочу на это посмотреть — на тебя после бани. На твои затуманенные глаза от удовольствия. Хочу плавать рядом с тобой. Потому что вода доставляет тебе неописуемый кайф. Хочу услышать, как ты оказываешься в воде. Все возгласы и звуки поймать сразу и насладиться вместе с тобой.

Хочу заняться с тобой сексом. Хочу утонуть не в тебе и не с тобой. Хочу утонуть в бесконечности, в той, в которую только ты меня можешь привести. А потом смотреть на тебя и удивляться, что ты такой есть.

Хочу слушать, как ты разговариваешь по телефону, и думать: слава Богу, что это не я на том конце провода. Слышать, как твой голос от холодного до безразличного, от делового до снисходительного, от мягкого до глубокого меняется и меняет всё вокруг, и скорее всех меня. И потом, чтобы ты улыбнулся и назвал меня по имени.

Я хочу стоять в аэропорту и ждать тебя. И чтобы сердце стучало бешено, и чтобы думалось только: ну, где же ты? А потом ты такой единственный и больше никого рядом, а только твоё движение настолько легкое, отточенное, что кажется всё остальное нелепым. И твоя улыбка. И чтобы только для меня эта улыбка.

Хочу идти рядом с тобой, и чтобы ты взял меня за руку. И эта теплота ладони и жесткость. И чтобы хотелось убрать руку, и было невозможно.

Хочу уткнуться в твоё плечо. И просто подышать тобой. Настоящим, большим, спокойным, уверенным. И чтобы голова закружилась и не нужно было никуда идти. Ты пахнешь свободой. Хотя не думаю, что ты состоишь из неё.

Хочу, чтобы ты подошел ко мне сзади, обнял, и просто стоять с тобой так. И чтобы ни слова, потому что нет ничего лучшего, как слиться друг с другом, не видя глаз.

Хочу проснуться ночью, и увидеть тебя рядом, и не умереть от счастья, а дожить до утра.

Хочу, чтобы у тебя было в этой жизни всё, что ты захочешь. Так хочется, чтобы у тебя было всё, и я».

Если бы мне сказали такие слова, я бы, наверное, растаяла от нежности. Он не ответил ничего.

В конце месяца возвращалась дочка из отпуска. А в Нью-Йорке объявили штормовое предупреждение и ждали ураган и, может быть, наводнение. Я решила уехать к Леве на 24-й этаж, а дочь отправить к подруге. Правда, при этом она бурчала громко, что я ее бросаю и еду к мужику. Мне такие заявления были непонятны: она взрослая тридцатипятилетняя дама, что ж я ее за ручку водить с собой должна? Это даже неприлично для нее. Расстались очень недовольные друг другом.

За день до урагана аэропорты закрылись, и транспорт не ходил уже с двенадцати часов дня. Я ехала к Леве рано утром. Манхеттен стоял пустой, страшно: людей нет нигде, и проезд везде бесплатный, даже в автобусе, где обычно он стоит пять пятьдесят. Будто война, не дай Господи.

Эвакуироваться предлагали нескольким районам и госпиталям. Мы не знали, что делать. Наша квартира на Брайтон-Бич, там океан рядом! В новостях сообщили, что наш район только засыпало песком немного. А в Бронксе выл ветер и лил дождь. От переживаний болело сердце, выпила корвалол — не помогло, пришлось принять валидол. Боялись, что будет отключено электричество. Одолевали невеселые думы — о том, что мосты закрыты, что будет сложно добираться до работы и непонятно, будем ли работать. Мы с Левой смотрели кино в компьютере, одно за другим и занимались любовью, как перед концом света.

Все отделались легким испугом: шторм не состоялся, ураган пронесся мимо. Я поехала на работу. Дочь бастует, разговаривать не хочет. И с Левой тоже начало твориться что-то странное. По ночам он отодвигался от меня на самый край, я даже беспокоилась, как бы он не упал. Ходил задумчивый, неразговорчивый. Мне даже порой казалось, что я лишняя в его квартире. Но это ощущение появлялось поздно вечером, когда никуда уже не уедешь из такого далека. Ощущение не из приятных. Дома с дочерью обстановка не лучше — я в западне, больно до слез. Плакала только в душе: там не слышно.

Однажды ночью проснулась от того, что он сильно трясется. Лежит на спине, вытянувшись в струнку, и сильно трясется ногами: в сторону — вместе. Ужас обуял меня. Я тихонечко позвала его по имени, но он не слышал. Тогда я начала читать про себя молитву «Отче наш». Он глубоко вздохнул и притих. Потом повернулся на бок и засопел тихо. Кое-как успокоившись, уснула и я.

Ему нравилось будить меня, включив свет посреди ночи и начиная шебуршать страницами. Я обычно просыпалась, прижималась к его боку и обреченно произносила:

— Давай, слушаю.

А слушать я должна цитаты великого древнего грузинского (а может, армянского) философа. Не знаю, но, по-моему, этот философ был ненормальным. Я не могла понять практически ничего и никогда. Лев с выражением читал полстраницы, потом, умиротворенный, выключал свет: можно спать.

Следующие три дня я ночевала дома: он находился в депрессии.

— Ты приедешь сегодня полечить меня? — негромко спросил он по телефону.

— Приеду, — с облегчением отвечала я.

Вечером после ужина я спросила о его состоянии и почему он от меня шарахается и трясется ночью.

У него глаза округлились:

— Ты чего себе понапридумывала? Ну, два дня мне было нехорошо, и все.

Говорил, что со мной нет проблем и нервов, есть лишь озабоченность, как найти дорогу к его детям. Сказал, что восхищается мной и удивляется тем, как я веду себя дома, что у меня через две минуты могут появиться готовые котлеты на столе или отбивные за десять минут. «Ты метеор», — смеялся он. И еще говорил, что, если бы ему раньше сказали, что существует женщина с такими качествами, как у меня, ни за что бы не поверил.

Ну и слава Богу, что все так.

В пятницу после работы встретились опять в Манхеттене и гуляли до ночи пешком, машину припарковали: там Неделя высокой моды, так интересно все, да и вообще везде красота, и жизнь прекрасна.

В следующие выходные поехали в гости к его двоюродному брату. Дорога заняла более двух часов туда, а обратно и того больше. Я была расстроена новостью, полученной утром. Оказывается, он едет вместе с внуками и бывшей женой в Доменикану. Я огорчилась, но он сказал, что путевки куплены еще в марте, когда мы были незнакомы. Я переживала, и милый пребывал тоже не в духе. Причина его мрачного настроения мне казалась совершенно непонятной. Он даже не разговаривал, что было совсем несвойственно для поездки за город. Машину гнал, будто она ракета, а не автомобиль, и сколько я ни просила сбавить обороты, он молчал и жал на газ. На обратном пути мои нервы не выдержали, и я прямо на ходу перелезла на заднее сиденье.

Там, сжавшись в комочек и молясь об успешном завершении пути, задала вопрос, внезапно пришедший на ум:

— А вы в одной комнате спите с женой на отдыхе?

— Да, — коротко ответил он.

Его ответ был равносилен нокауту. Как же так?

Меня словно размазали по стене. Я вжалась в кресло, и горе вместе с ужасом, превратившиеся в моем воображении в страшное существо, охватили меня своими щупальцами.

Когда вошли в квартиру, я сразу ушла в спальню и не выходила. Через десять-пятнадцать минут он буквально ворвался с немым вопросом на потемневшем лице Я гладила его рубашки. Показала язык и отвернулась. Просветлев, вышел так же молча. Может, он подумал, что я собираю вещи? У меня в тот момент таких мыслей еще не было.

За неделю острота новости о поездке сгладилась. Был вечер пятницы. После вкусного ужина Лев улегся на диван, места на котором для меня не было, а развернуть эту «книжку» он и не думал. Я подтащила поближе плетеное кресло-качалку и уселась рядом.

— Вот сколько мне дней рождений пережить нужно за год? — сам себе с улыбкой задал вопрос он.

— Вроде бы все закончились.

И он начал перечислять эти даты своих близких родственников, начиная с марта, когда родился сам. Вспомнил всех, потом, встрепенувшись, сказал:

— О, Валентину забыл, — сказал, как пулю выпустил.

— Ты еще и Катерину забыл, — с горечью сказала я и, встав с кресла, ушла в спальню.

— Катюша, да с тебя все начинается, — пытаясь сгладить свой промах, прокричал он вслед.

Но стало ясней ясного, что меня в его жизни нет. Все эти страстные объятия не стоили и ломаного гроша.

Я пыталась читать — буквы не хотели складываться в слова, пробовала вязать — рисунок сбивался ряд за рядом. Заболел зуб. Он ныл и ныл, как надоедливый соседский ребенок, и не было никакого сладу.

Среди ночи он спросил:

— Ты спишь или болеешь?

— Сплю.

Короткий секс, и он отвернулся, засыпая.

Рано утром попросила:

— Отвези меня к стоматологу.

— Может, дотерпишь до понедельника и пойдешь к своему врачу?

— Не собираюсь мучиться еще двое суток, — буркнула я, чувствуя себя несчастной до глубины души.

Мы сели в машину и поехали туда, откуда я могла уже никогда не вернуться.

— Ты там надолго? — спросил он.

— Наверное, час, — ответила я, понимая, что вопрос задан просто для проформы.

Несмотря на субботний день, клиника неподалеку от моего дома работала. Принимала доктор, женщина лет тридцати пяти или чуть старше. Она переспросила:

— А может, вы до понедельника дотерпите и пойдете к своему врачу?

Я удивилась странности задаваемого вопроса и ответила:

— Но вы ведь тоже врач, я доверяю вам.

Болело где-то под коронкой, в районе зуба мудрости. Врач обследовала область боли и ввела укол с анестезией. Предполагалось распиливание коронки, удаление моста, а там уж — по ходу выявленной картины.

Спустя пятнадцать минут, выяснилось, что заморозка не действует совершенно, и доктор ввела дополнительную дозу обезболивающего средства. Десна мгновенно превратилась в глыбу бесчувственного льда. Доктор сломала уже пять буров, а коронка все не поддавалась. Хорошо была сделана, на совесть. Доктор нервничала.

Внезапно у меня резко потемнело в глазах, потек ручьями пот, жестокая судорога свела грудь. Махнув рукой, чтобы доктор прекратила пилить, я села и, налив в стаканчик воды, пробовала пить. Вода выплескивалась, руки тряслись, грудь разрывал страшный кашель.

— Зачем вы встали? Вот вам и стало плохо, — принялась отчитывать меня врач.

— Так я и встала, потому что у меня потемнело в глазах, стало страшно, я чувствовала, что просто умру, если не встану.

Мне дали понюхать нашатырный спирт, я смочила лицо водой из того же стаканчика, стало чуть легче.

— Почему я кашляю? — испугалась я.

— Наверное, вы простудились, — отвечала неприязненно врач.

— Да я пришла к вам совершенно здоровая. Мне очень жарко, я вся в поту, — пробуя снять кофту, сказала я.

— Оденьтесь! — закричала на меня медсестра. — У нас здесь мужчины ходят.

Испуганно поморгав, чувствуя себя совсем уж нахлебницей, пришедшей просить милостыню у богатой тети, я натянула кофту и присмирела.

— Что будем делать? — переждав приступ кашля, спросила врач.

— Не знаю, если вы считаете, что можно продолжать, то давайте. Мне уже лучше.

Я чувствовала себя виноватой в произошедшем. «Может, я закрыла глаза? Теперь не буду закрывать», — решила я. И доктор приступила к распиливанию вновь. Через несколько секунд темнота навалилась на меня, и новый страшный приступ вновь схватил меня в свои лапы. Хриплый громкий кашель рвал легкие. Обильный липкий пот покрыл все тело, руки ходили ходуном, в ушах звенел набат, и очень тошнило.

Вот теперь испугались все. Доктор закричала:

— Срочно звоните девять-один-один, быстрее, быстрее!!!

Я, позвонила дочери, попросила принести футболку и сказала, что, наверное, умираю. Раздеться мне так и не дали.

Дочь, жившая рядом, прибежала так быстро, будто стояла за дверью, следом за ней вошли два крепких молодых медбрата. Они сняли кардиограмму, измерили давление и предложили немедленную госпитализацию. Я сказала, что совершенно здорова и никогда не болею, что это все пройдет, но меня никто не слушал. Врач же, отведя дочь в уголок, убеждала в необходимости ехать в госпиталь. Меня без разговоров усадили в кресло-носилки и закатили в машину. Дочь поехала вместе со мной. Я позвонила Льву.

— Ты где?

— Далеко, — ответил он.

— Меня везут в госпиталь, мне совсем плохо.

— О'кей, звони, скажешь, куда отвезут, — ответил он.

В приемном отделении долго выспрашивали, как это случилось, где тот доктор, который делал анестезию, что вводили. Я ответить по сути не могла, доктор со мной не приехала, что вливала — тоже покрыто мраком.

Подключили к аппаратам, брали кровь, заполняли бумаги. Снова кашляла на разрыв и тревожно выспрашивала медсестру:

— Леночка, почему же я так кашляю?

— Вероятно, вы простыли.

Никто не хотел услышать, что я пришла к дантисту совершенно здоровой. Вся эта процедура тянулась достаточно медленно, так как приемное отделение было заполнено вновь поступившими под самую завязку. Я попросила дочь, чтобы та сообщила Льву, где мы находимся. Сама боялась нервничать. Он выслушал, сказал, что сейчас приедет. Но сколько бы я ни ждала, его следы затерялись до самого позднего вечера. Это мучило меня: так хотелось, чтобы он был рядом и сочувствовал мне так же, как толстой старой соседке по кровати сочувствовал муж. Увы… Хорошо, что дочь рядом.

В госпитале, пока делали разные измерения, я попросилась в туалет. Мне дали утку, но в конце «процесса» живот свело судорогой, и я начала отключаться. Слышала только, как кричит дочка, что пульса нет. В глазах потемнело, навалилась страшная, тяжелая темнота. В эту минуту мне хотелось только одного — чтобы все быстрее закончилось. Запищал монитор, сердце остановилось.

Очнулась в окружении шести дюжих мужчин, одетых в странные желтые прозрачные халаты. Оказалось, реанимационная бригада.

В стороне стояла дочь, заплаканная и несчастная, еще толком не пришедшая в себя от картины смерти матери. Такое пережить нелегко. Она не знала, что переживать придется еще раз.

— Не плачь, видишь, мама жива. Да, была остановка сердца, теперь все хорошо, — успокаивали ее медсестры.

Я лежала безучастная ко всему. Чувствовала себя плохо и думала с безразличием, что, видимо, пришло время умирать. Вроде рано, ну что же, умирать все равно когда-то придется. Значит сейчас.

Присоединили еще какие-то капельницы, но кашель не прекращался. Наконец, сделали рентген грудной клетки. Увидев результат, врач закричал что-то, и все бешено засуетились.

— Что там? Что со мной? — спросила я медсестру Лену, говорившую по-русски и явно сочувствующую мне.

— У вас сильный отек легких.

Тут же стали вливать разные препараты. Очень хотелось пить, но дали лишь тряпочку пососать, смоченную в воде… Пить нельзя.

Прошло еще два часа. Я поняла, что меня сейчас повезут в реанимационную палату, и очень испугалась.

— Я боюсь, там я умру, здесь вас вон сколько.

— Не бойтесь, — успокаивала медсестра. — Там на одну сестричку два пациента всего — за вами будет хороший уход.

Мне показалось, что я как-то сползла с каталки, и подтянулась на локтях, чтобы лечь удобнее на подушку. В то же мгновение та же тяжелая темнота, тянущая в страшную глубину, накрыла меня, и монитор снова запищал, извещая очередную остановку сердца.

Открыв глаза, будто вернувшись из дальнего путешествия, безучастная ко всему происходящему, я увидела ту же реанимационную бригаду, лицо полуживой дочери и медсестру, в растерянности повторявшую: «Why? No reason!!!»

Они спасали, но сами не знали отчего. И удивлялись, почему снова плохо, когда все должно быть хорошо, нет причины к смерти. Наверное, мне не пришел срок улетать с земли. Ангел-хранитель дважды возвращал меня назад. Но радости я не испытывала, как не испытывала вообще никаких чувств.

Потом я буду вспоминать свое состояние и удивляться. Мое страдающее сердце волновал лишь один вопрос: где он, почему до сих пор не пришел?

Измученная дочь лежала на кушетке, теперь приводили в сознание ее. Нервное потрясение оказалось непосильным для молодого организма.

Не дав нам попрощаться, каталку со мной быстро покатили в лифт.

Палата, действительно, оказалась большая, с огромным окном во всю стену. Кровать удобная, с мягкой периной. Изголовье было слегка приподнято, чтобы лежалось комфортно.

Снова руки обмотали проводами, монитор тихонько заурчал, измеряя в равные промежутки кровяное давление. Вставили катетер, а в нос трубку с кислородом, дышать стало легче. Я находилась между явью и сном. Зуб болел нудно и противно, пришлось выпросить таблетку.

Очнувшись в очередной раз от засыпания, я позвонила домой, было уже 9-30 вечера.

— Мамочка, как ты себя чувствуешь? — закричала в трубку дочь. — Я боялась тебе звонить, вдруг ты спишь.

— Не плачь, все нормально, Будем надеяться, что все плохое кончилось. А он звонил? — не услышав ничего нового, поинтересовалась я.

Да, звонил дважды, сказал, что не нашел нас и простоял у госпиталя до восьми вечера. Очень просил, чтобы ты позвонила, когда проснешься.

Я положила трубку. Значит, звонил. Где ж ты потерялся, милый ты мой? Госпиталь не джунгли, и приемный покой один. Ну, ладно.

Набрала его номер, выслушала уже известную информацию и, пожелав спокойной ночи, с тяжелым сердцем, полным обиды и непонимания, положила трубку.

Утром ждал обход, я чувствовала себя отвратительно, словно находилась в вакууме и вот-вот могла улететь. Врача осмотр не удовлетворил, он хмурился, похоже, тоже не понимал, что делает здесь эта дамочка, у которой прекрасное сердце.

Назначили процедуру катетеризации и предупредили, что, если найдут изменения, сразу увезут в другой госпиталь на операцию.

Было жалко, что мое здоровое доныне тело начнут протыкать какими-то иголками и тащить этот катетер через ногу в самое сердце. Я даже заплакала тихонько, укрывшись простыней, чтобы не нервировать доктора.

Молодой крепкий санитар, ловко привязав меня к каталке, бодро покатил в другое отделение. Вся процедура заняла немного времени, и мне даже разрешили смотреть на мониторе путь прохождения катетера. Было страшно, и смотреть не хотелось, ждала окончания процедуры и результата. Медсестра доложила с улыбкой, что все замечательно, мое сердце здорово. Покатили обратно в палату.

Как только я легла в свою мягкую кровать, раздался телефонный звонок. Оказалось, что про меня вспомнили работники зубоврачебной клиники. Интересовались состоянием, но не врач и не хозяин клиники, а регистратор. Заслали казачка на разведку узнать, жива ли пациентка или им грозят большие неприятности.

К вечеру появился милый, принес обычный набор продуктов и уселся в сторонке. Он не подошел, не чмокнул, не взял за руку, чего я так ждала и желала. Дочь тоже была здесь, пыталась накормить меня, приободрить. Лев сидел безучастным монументом. Нужно было съездить за бумагами в офис, но он, услышав эти слова, даже бровью не повел. Без машины туда добраться непросто, и он это прекрасно знал. Выпутывайтесь сами — означало его молчание.

Дочь уходила угрюмая и, похоже, хотела ему все высказать, но расстраивать меня побоялась.

На второй день дружок пришел взволнованный чем-то. Задал обычные вопросы о здоровье, не особо вслушиваясь в ответы, а потом, напыжившись, шутливо спросил:

— Как я выгляжу?

— Да красавец, а что это ты спрашиваешь? — поинтересовалась я, чувствуя себя уродиной с трубочкой в носу.

— Да Маринку сейчас встретил. Сказал: ну хоть постой, поговорим, раз трубку брать не хочешь, — сказал и потом, наверное, сам понял, что этого делать не нужно, осекся.

— Так ты что до сих пор звонишь ей? — ужаснулась я. Это имя столько нервов стоило мне! Он упоминал ту даму часто и даже в интимные моменты. Похвалялся ее сексуальностью и даже разгульностью. Рассказывал, что она ему изменяла все время… Но ведь вспоминал же столько лет! Значит, любил, хотя и не признается. А теперь, оказывается, встречаясь со мной уже не один месяц и будучи так страстно вроде бы влюбленным, ищет встречи со старой пассией? Но ведь он же еще уверял меня, что даже если собрать всех его женщин и еще умножить на сто, и то я все равно буду лучше всех.

Я помолчала лишь несколько мгновений и не стала ждать ответа или оправдания. Натянула простынь на лицо и сказала:

— Уходи.

Он посидел еще какое-то время, делая вид, что ничего не произошло, и потом ушел, не изменившись в лице. Просто, как обычно, сказал «пока», и все.

Человек меня предал на смертном одре. Больно, обидно, противно и гадко. Думала, что это конец.

Так прошел второй и третий дни. Я лежала, ходить не могла, сил не было совсем. Сделали тест на сканирование сосудов, снабжающих мозг кровью. И врач, проводивший анализ теста, сказал с улыбкой:

— Ваши сосуды можно показывать студентам как образцовые.

Я знала это, но отчего же не выздоравливалось?

Друг звонил регулярно в обеденный перерыв и спрашивал, что привезти.

— Не приезжай, ничего не нужно, — отвечала я.

Он и не приезжал. Сердце болело от жгучей обиды, и поправляться не хотелось. Пришла медсестра и сказала, что нужно сделать прививку от пневмонии, так как был сильнейший отек легких. Я пробовала отказаться, понимая, что прививка — это вакцина, с которой нужно бороться организму. На борьбу не было никаких сил. Меня никто не слушал, врач сказал — значит сделаем. Зачем было такому пациенту, который еле ползает, вливать еще и вакцину, неизвестно. Порядок есть порядок. Правда, они, наверное, забыли, что пациент лежит не с пневмонией, а с остановкой сердца.

На четвертый день меня выписали, сказав, что здорова и нет причин держать в госпитале. Возможно, был какой-то стресс.

Я знала про свою личную боль, но сердце останавливалось из-за введенного лекарства, а не из-за стресса. Если бы это было так, в госпиталях бы лежали миллионы женщин, страдающих от черствости и изменчивости мужчин.

Приехала дочь, взяла под руку, и мелкими шажками, по-старушечьи передвигаясь, мы пошли на выход. Так началась моя вторая жизнь, которая была страшной для ранее здоровой, веселой оптимистки.

Вечером поднялась температура. Она была невысокой, но противной и мучительной. Это прививка давала о себе знать. Дочь возмущалась, почему это ни в госпитале, ни в офисе никто не говорил, что произошел анафилактический шок и сердце остановилось именно из-за этого. Она влезла в интернет, нашла причины такого шока, меры спасения пациента и его последствия. Информация была страшной, и мы поняли, что еще хорошо отделались, если последствия потом не дадут о себе знать. Огромный процент смертности в первые 20 минут, ужас. Спасибо Ангелу-хранителю.

Через два дня, превозмогая слабость и чувствуя себя буквально Зоей Космодемьянской, я заставила себя выйти на улицу. Нужно было жить. В голове шумело, ноги не шли, пот заливал лицо и бежал струйками по спине и ложбинке меж грудей. Нужно было заставить себя идти, чего бы это ни стоило. Я вцепилась за ограду дома и заплакала.

На следующий день вознамерилась пройти больший отрезок пути и попробовать дойти до этой стоматологической клиники, в которой чуть не отдала богу душу. Перешла дорогу и снова, держась за заборы, медленно шла к цели. На пороге клиники стояла ресепшионист и курила.

— О, здравствуйте, заходите к нам.

— Я не могу подняться по ступеням. Дайте, пожалуйста, выписку, какое лекарство мне ввели, что я оказалась в состоянии анафилактического шока.

Та сходила в здание и вынесла бумажку, написанную на рецептурном бланке. Вместе с ней вышла врач и, не спускаясь со ступенек, стоя на высоте, как на постаменте, сказала:

— Ну вот, видите, вы уже ходите.

— Ну, если это называется «хожу», — только и смогла ответить я и, отвернувшись, держась опять же за забор и скрывая слезы, поплелась к своему дому.

Прошло две недели. Мое состояние немного улучшилось, но не настолько, чтобы можно было работать. Я не вытерпела мук молчания и позвонила Льву сама. Поговорили ни о чем, к себе не позвал.

— А с Мариной ты встречаешься?

— Ну, что ты, Катюша? Зачем мне это? — смеясь, отвечал он.

Да, ему смешно, а я сколько выстрадала, может, и правда на пустом месте построила драму. Он мне не муж, какие претензии я могу предъявлять? Так я успокаивала себя, чтобы зарубцевать ту рану, которая кровоточила и не давала жить.

Еще через неделю утром он позвонил и сказал, что дает полчаса на сборы, машина уже под окном, а он идет в магазин за продуктами. Я будто предчувствовала, встала рано, привела себя в порядок и читала книгу.

Вышла на улицу и увидела его: он шел медленно, согнувшись больше обычного. Худой, маленький согнутый мужичок в коротковатых брюках. Если бы я его не знала, внимания бы на такого никогда не обратила. Да я и сама была, скорее всего, не лучше после госпиталя.

Он был сдержан, встреча получилась сухой и безрадостной. Чувствуя его состояние, я не проявляла обычной ласки, чтобы не показаться навязчивой, а он был где-то далеко в своем мире, куда мне пути сейчас не было.

А потом позвонил босс и предупредил, что если я не выйду на работу в ближайшее время, то им придется искать замену.

— Что вы, что вы, — испугалась я до дрожи в коленях, — вот завтра как раз и собиралась выходить.

Относительно «завтра» я слукавила. Состояние здоровья оставляло желать лучшего, но другого пути не было. Я вышла на работу на полный день. Уходила в туалет, плакала, билась головой об стену в бессилье, потом, собрав всю волю в кулак, шла на свое рабочее место. Было тяжело, так тяжело, что хотелось только одного — чтобы отпустили домой и лечь в кровать. Но этот путь вел в никуда. «Кровать — это смерть, поддаваться слабости нельзя», — так думала я и была права.

В последнюю встречу я сказала Леве, что теперь буду жить головой, а не сердцем. Он засмеялся и сказал: «Не получится!» Но, как выяснилось, если в душу долго плевать, то чувства уходят. Теперь он третий день звонит и жалобно спрашивает, куда я пропала, а я отвечаю: «Ты же не звонишь». Может, что-то поймет, не знаю. В последний вечер в воскресенье, смеясь, сообщил:

— Катюш, мне и с тобой очень хорошо, и без тебя очень хорошо…

Я парировала, тоже с улыбкой:

— А чего же позвал? Разобрался бы уж!

Улыбается… «Ну вот пусть теперь и живет один со своей свободой», — думала я злорадно.

Каждый вечер звонила его бывшая жена, и он уходил в спальню разговаривать. Иногда общение длилось по полчаса, я в это время чувствовала себя пятым колесом в телеге и не знала, куда себя деть. Они готовились к отпуску: может, она строит далеко идущие планы, кто знает? Ведь она больше так и не вышла замуж, а живет с семьей сына. Жизнь со снохой в любом случае не сахар.

Однажды, находясь в плохом настроении, Лев сказал, что идеальным вариантом было бы жить с ней (еврейский брак, дети, внуки). «Но с ней жить невозможно», — тут же добавил он. Тогда при чем тут я? Хочешь быть со мной, так береги отношения, не говори все подряд. Кому нужна такая искренность? А он, скорее всего, даже не понимает, что со мной при этом происходит… Он считает, что доверяет мне самое сокровенное… Терпеть такое долго просто невыносимо!

Он всю неделю каждый день сам звонил или просил, чтобы я позвонила. Я продолжала упрямо молчать, потом, когда он стал докладывать, что едет к сыну, а завтра к дочери, как-то ответила, что пусть он едет куда хочет и с кем хочет… и услышала от него: «Не кусайся!» Через пару часов позвонил и попросил приехать, я вначале отказала, потому что надо было рано вставать, и по его реакции поняла, что он заметно огорчился. Для него, наверное, было неожиданно, что я не хотела приезжать. Я подумала, что объясняться все равно нужно, и отправилась к нему.

Последний месяц он даже с кресла не вставал меня встречать, я сама подходила, целовала, здоровалась. А тут прямо побежал, но я отклонилась от поцелуя. Замерзла, нервничала, вся трясусь (показываю, что я сильно продрогла), он дал рюмку выпить, укутал меня, ну, я и понеслась по кочкам:

— Если ты устал от каждодневных встреч, просто нужно было мягко сказать: «Давай, Катюша, побудем несколько дней врозь, чтобы соскучиться».

— Что ты опять себе напридумывала?

— Сам же говорил, что тебе и без меня хорошо.

— Ты опять меня не поняла.

— Говори без своих тяжелых шуток, раз видишь, что я их не понимаю, — попросила я. И добавила: Если просто так встречаться…

— Просто так не будем встречаться! — перебил он.

Да, мне секс без любви не нужен тоже.

Потом сел ко мне на диван и начал меня ласкать и шепнул, что очень-очень любит меня.

Утром встала совершенно здоровая!

— Где сегодня спать будем? — спрашивает он.

Хм… Дочка моя его видеть не хочет, воюет смертным боем.

— Ну, посмотрим…

Вечером он позвонил, сказал, что едет за мной, и хотел зайти в дом, а дочь от обиды выкрикнула:

— Где он был, когда ты умирала? Где он был и не звонил по четыре дня, когда ты лежала после госпиталя? А теперь выздоровела, так опять «люблю»?

При этом она еще стучала кулаком по столу, не сдерживая эмоции. Я страшно расстроилась, хотя и была полностью согласна. Боясь потерять его, тоже покричала, что это моя жизнь, и ушла ждать его на улицу, решив о ссоре ничего не говорить.

Поехали в кафе поужинать, и тут позвонила его бывшая жена (она каждый день в это время звонит) Он ей доложил, что ужинает, а потом сказал, что опоздал к зубному.

Значит, он с ней и утром разговаривал, и планы на день рассказал, и, значит, это они так плотно общаются, а не просто она звонит. Как мне все это вытерпеть: и звонки ее каждодневные, и поездку на море?

— А она про меня знает?

— Не буду отвечать, — говорит.

Смешно слышать об этом. Его дочь знает обо мне с первого дня знакомства, значит, и мама в курсе. Ведь только помирились, только я начала оживать после болезни, как снова он делает больно. Ночью объятия и ласки, но сердце трясется. В ответ я сказала, что нужно бы тоже отдохнуть с бывшим мужем, тем более что он все время звонит. «Разрушительница!» — ответил он. Получается, ему можно, а мне нельзя, вот ведь как.

Утром Лев рано встал и ушел за компьютер в зал, а я проснулась и давай реветь потихоньку. Он прибежал перепуганный:

— Что случилось? Катя, нет причины, не нужно истерик.

А я и выложила, что просто на меня навалилось много за один вечер: и дочкины слова, и что он, оказывается, практически женатый, и нечего было мне голову морочить.

— Какой я женатый? — вскричал он.

Получилось, что я ему испортила такое утро. Надулся, перестал разговаривать. В десять часов опять позвонила она, я хлопнула дверью и ушла на балкон. На душе было как-то погано. Слезы сами собой наворачивались на глаза. Он пообщался — летит с вытаращенными глазами: куда это я делась? И так весь день. Поехали на природу — всю дорогу молчали, вернулись тоже молча. Тоскливо до того, что хоть вой. А мне даже уйти некуда: там дочка бурчит, тут этот.

Вечером поставил мне фильм, а сам ушел в спальню читать. А зачем мне фильм без него?

Ведь все уже было так хорошо, даже замечательно, но почему все началось сначала? Так жалко, такие были сладостные отношения! Я насмотреться на него не могу — так люблю глядеть на его лицо.

Опять про смерть говорил, что ему мало осталось — несколько лет, самое большее — десять, и гробик маленький нужен будет. Это он так шутит.

А потом ночью вдруг печально так произнес:

— Сейчас посмотрел на себя в зеркало: старый, страшный, немощный мужик. Куда мне в женихи?

— А четыре месяца было куда?

— Тогда были силы, — говорит, улыбаясь.

Ужас. Прямо не знаю, что делать. Пытаюсь успокаивать и убеждать, что здоровье наладится, нужно только соблюдать предписания врачей. Не слушает. Весь в себе. Поймала себя на мысли, что согласна на все, лишь бы не болел, даже пусть спит с женой. Удивительно, как он не поймет, ведь не за красоту и здоровье любят, а любят просто так, за то, что ты есть, часто даже вопреки здравому смыслу.

Он уехал к внукам, я пошла домой. Начиналась рабочая неделя. Мы звонили друг другу в обеденный перерыв и вечером, если не виделись.

Сегодня Лева позвонил и тихо сказал:

— Мне как-то плохо.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Тебя два дня не видел.

— А кто тебе меня не дает? Вот сейчас к зубному сходишь, а потом заберешь меня, и все будет хорошо.

— Дай-то Бог — ответил он.

Я тоже еле ползаю, но с ним оживаю просто. Давление до 100 на 60 и пульс 54. Он моя жизнь!

И всё же, понимая, что отношения заходят в какой-то тупик или лабиринт, из которого я не могу выбраться самостоятельно, я решила собрать свои вещи. На следующее утро поставила чемодан у дверей.

— Ты что, обалдела? — спросил он, очень удивившись.

— Там практически только летние вещи, они уже не нужны, — на ходу придумала я, но его реакция оставила в душе тепло.

А потом осталась последняя неделя до его отпуска, и моя нервная система дала полный сбой. Дома стоял открытый чемодан, в который складывались новые вещи, хотя и не новых было предостаточно в необъятных шкафах. Он готовился обстоятельно, и лучше бы я этого не видела. Жена звонила беспрестанно. Может, было бы лучше, если бы я не приезжала в эти дни? Но он звал, и я шла, словно на Голгофу. Похоже, мое душевное состояние ему было непонятно. Я уговаривала себя, что они будут жить вместе с внуком в комнате и ничего страшного, но моим надеждам было не суждено сбыться.

— А внук едет с вами? — спросила я за три дня до его отъезда.

— Нет, — коротко ответил он.

Я даже задохнулась от горя.

— Поздравляю с новым медовым месяцем.

— Как ты добра, — был ответ.

Все понятно. Можно было доплатить пару сотен долларов, и он бы жил в отдельном номере, но раз он этого не захотел, то что остается делать мне? Самоустраниться. Уйти с его дороги.

Эта ночь была черней всех ночей на земле. Утром Лев пытался разговаривать со мной, но я могла лишь коротко отвечать «да» или «нет». Губы не разжимались, в сердце торчал нож.

— Может быть, ты останешься, я недолго буду у дочери, — пытался задобрить меня он.

— Перед смертью не надышишься, — хмуро ответила я.

Он забыл, как я уже однажды хотела остаться, пока он будет у детей, придавленная ссорой с дочерью. «Нет», — ответил он тогда сурово, унизив меня до крайности. Я почувствовала себя нищенкой, которой отказали в крыше над головой.

Внутри меня все заледенело, я находилась в жестоком шоке. Возле дома вышла из машины, достала ключ от его квартиры, бросила на сиденье и захлопнула дверцу.

Пошла, заплакала, он уехал… Думала, что смогу что-то сказать, но боялась разреветься, а унижаться не хотелось. Не знаю, что ждёт нас завтра, наверное, уже ничего. Надо обдумать, чем жить и что делать дальше вообще, снова вести никчемную жизнь: работа, дом, старость?

Первые сутки без него пыталась вспомнить все самое плохое в надежде, что возненавижу, но получалось плохо. Думала о том, что его никогда не интересовала моя жизнь, моя семья. Только он и его дети и внуки. Никогда не спрашивал ни о чем, только пытался убедить, что моей дочери надо учиться. Эта прописная истина известна и нам. Однако его сын отказался учиться наотрез, и никуда папа не делся, просто нашел парню работу хорошую. И без образования сын имеет очень приличные деньги. У нас такого папы нет и заботливого бывшего мужа тоже.

Все больше думала о том, сколько и какого ужаса я натерпелась за это время. Слишком тяжелая плата за удовольствие любить, быть любимой.

Обидно, но я уже хорошее и не помнила, лишь равнодушный взгляд и сцепленные на груди руки — «не подходи».

«Если умный еврей, то на встречу позовет», — сказала мне подруга. А я подумала: был бы очень умный, так бы себя не вел, про отпуск наврал бы что-нибудь, я бы никогда и не узнала, кому нужна его искренность? А врать он умеет, это точно: пару раз говорил, что не встретимся, работать будет, а потом вызывал к себе. Оказывалось, что у него выходной. То есть, видимо, вначале хотел какие-то свои планы осуществить, а потом понимал, что все равно со мной лучше. А зачем мне, вообще, мужчина, который меня не целует, не ласкает, не старается удовлетворить? Чтобы только его ласкать и облизывать?

Моя мягкость, терпимость, желание понять, наверное, только баловали и расхолаживали его в том плане, что можно не надрываться, особенно для сохранения отношений.

Мужчин не хватает надолго на внимание к нам… а может, у них это вовсе и не любовь?.. и не было любовью…

А мы, романтики, сочиняем сами себе красивые истории со счастливым концом.

Он как-то недавно после ссоры сказал:

— А та Катя целовала меня лучше.

— Ту Катю любили…

— А тебя?

— А меня бросили, — вот что ответила я.

И он промолчал. Значит, я все правильно сделала. Звонить не буду… и почему-то уверена, что и он не позвонит, по крайней мере до отъезда.

Но проходил день, и второй, и третий… и тогда я поняла, что мое сердце разрывается еще больше — оттого, что не вижу его. Я просыпалась с его именем и засыпала. Собрала его рубашки, книги, тапочки, сложила все в пакет, думала, что отдам, если увижу.

Вот опять вспоминаю: это было, кажется, не так давно. Прихожу вечером, не раздеваясь, бегу к нему обнимать и поцеловать (он за «компом», не встал даже), говорю:

— Ох, как я соскучилась, а ты?

А он опять, смеясь, отвечает:

— А я без тебя не могу.

Я, дура, опять допытываюсь:

— Чего не можешь?

Жду ответ — ЖИТЬ. А он говорит:

— Ну, вот хоть семечки щелкать.

Он щелкал их в тот момент. Их нельзя доставать. Идеальная жена — точно слепоглухонемая секс-рабыня.

Проходили дни, закончился и его отпуск, звонка не было. Я пробовала зарегистрироваться на том же сайте, где мы и познакомились. Но разве мог кто-нибудь сравниться с НИМ? Зря только нервы и время тратила. Я купила новые дорогущие сапоги, надеялась поселить в душе радость, но ее хватило лишь на час. Только мысли о нем бились молотом в моей бедной, ничего не понимающей голове. Прошло уже двадцать пять дней. Ревела днем, вечером и даже на работе. Больше я вытерпеть не могла.

Написала письмо с просьбой отправить мне папку с моими фотографиями, которые находятся в его компьютере, и выбросить вещи в мусоропровод. Не хватало еще того, чтобы другая копалась в моих тряпках. Надеялась, что это подтолкнет его к каким-то действиям. Однако прошло целых долгих два дня, пока я в субботу утром не услышала его голос в телефонной трубке.

Резко и отрывисто сказал:

— Привет.

— Привет.

— Я буду у твоего дома через десять минут, можешь выйти?

— Могу, — говорю.

Трясусь вся, как лист осенний, взяла два пакета с его вещами и пошла. В последний момент решила пакеты пока не нести, оставила их в коридоре внизу. Надела новые сапожки, плащик (я в нем юная красотка, так он говорил), вышла из дома. Увидел, сразу вышел из машины и открыл заднюю дверь, значит, хочет отдать мои оставшиеся вещи. Сердце сжалось невозможно как. Подошла и говорю:

— Что, даже не хочешь поговорить?

Он, не отдавая мне сумку, говорит:

— Да я между двумя апойтментами (визиты к врачу, парикмахеру).

Встал напротив и… У него столько любви было в глазах, они так сияли, что можно ничего не говорить, все и так видно. Не распутный взгляд, а любящий. Я спрашиваю:

— Как нос, как себя чувствуешь?

— Это неинтересно, — отвечает с улыбкой.

— Я ждала твой звонок.

— А почему сама не звонила?

— Лева, я тебя люблю и хочу быть с тобой.

— Не верю!

И раз пять потом это повторил. И сказал, опять же улыбаясь:

— Ты зачем ключи отдала, тебя просили?

Я говорю:

— Это ерунда, я надеялась вызвать тебя на разговор.

Реакции никакой.

— Ты мне изменяла?

— Не успела, я не думала об этом, а вот ты изменял.

На что он ответил:

— Да, с симфоническим оркестром.

Но как-то тоскливо сказал. И смотрит — не оторвется. Красивый, гад, загорелый, отдохнувший. Короче, стоим, как два идиота, и цветем глазами. Я говорю:

— Решила делом заняться, раз с любовью не повезло. А ты как? Я тебе мешала же.

— Да, — отвечает, улыбаясь, — мешала, я сейчас хочу что-то делать, вот вчера рубашку в ванную унес (то есть он вообще сидит сиднем в ступоре, ленится, я так понимаю).

— Когда заберешь меня?

Он упер взгляд в пол… думает.

— У тебя было достаточно времени, чтобы решить этот вопрос.

— Я не об этом же думаю.

Потом подал сумку, я спрашиваю:

— Зачем ноутбук отдаешь?

— А зачем мне твой? Вдруг прочту что-то там.

— Я давно хотела, чтобы ты прочел… Тогда подожди, я тебе вынесу пакет с твоими вещами, книги там и еще что-то.

Он махнул рукой: не надо. Я ушла, он уехал.

Прошли выходные, заканчивался понедельник — звонка не было. Решила состроить из себя простушку и позвонить первой, потому что сердце снова рвалось на части и силы покидали меня.

— Привет, как дела? — стараясь говорить беззаботным голосом, поинтересовалась я.

— А я ждал твой звонок.

— Что хотел?

— Узнай у Тани насчет поездки в горы на эти выходные.

Боясь заорать во весь голос от счастья, пообещала завтра перезвонить. Вечером поделилась с Танюшкой последними событиями, они с радостью пригласили нас в горы. Я позвонила милому и сообщила сию новость. Он воспринял спокойно и умиротворенно. Пожелал «спокойной ночи» и все. Я притихла. Следующий день тоже закончился безмолвием. В четверг я позвонила, сказав, во сколько, где и кого он дол — жен забрать. «Угу», — был ответ. Я снова не понимала его поведения. Если помирились, то нужно общаться, а если нет, то зачем тогда горы?

Итак, пятница. Я по заданию Тани уже накупила продуктов, собрала теплые и нетеплые вещи, упаковала сумку и сидела в тряске и ожидании. Давала себе слово, что не буду кидаться с нежностями, постараюсь быть сдержанной. Он подъехал, позвонил, чтобы я выходила.

— Зайди, я тебя покормлю, ты же с работы, — крикнула я в окно.

— А у нас есть время? — спросил он.

— Есть полчаса.

Он тут же вошел, поцеловав в щеку, чего никогда не делал.

Начало хорошее, порадовалась я. Он сел за стол, подивился, когда это я успела приготовить, ведь я только что пришла с работы. Глаза сияли, будто зажженные голубым светом лампочки. Поблагодарив за еду, встал, резко обнял меня и потянул к дивану. Руки и все его тело тряслось мелкой дрожью, будто он сто лет не видел женщину и теперь старался наверстать упущенное. Дурман накрыл нас с головой.

Кое-как придя в себя, мы схватили сумки и заторопились к машине.

Ехали в горы счастливой компанией. Мы с Левой светились любовью, а Таня с Сашей радостью за нас. Большой красивый дом ждал в свои объятия и обещал чудесные выходные.

— Иди, переоденься, — предложил Лев, лишь только мы вошли.

Я удивилась этому предложению и даже слегка расстроилась, подумав, что ему в моей одежде что-то не понравилось. Задумчиво побрела на второй этаж в отведенную нам спальню, прикидывая в уме, что же надеть. Наряды были четко определены: для первого завтрака, для поездок, для ужина. Значит, придется один раз повториться либо придумать новую комбинацию. Но не успела я закрыть за собой дверь, как услышала быстрые шаги на лестнице, и стремглав ворвался Лев. Он обнял меня, крепко обхватив руками, и замер. О, это был самый желанный миг. Для меня объятие говорит больше, чем слова: оно соединяет души. Так мы стояли несколько минут, не в силах оторваться.

— Пойдем, мой хороший, неловко перед хозяевами, — шепнула я.

Он с сожалением разомкнул руки и пошел вниз.

Такая сцена повторилась еще раз, когда через некоторое время мне понадобилось взять из сумки сувенир для Саши. Левушка снова взлетел следом за мной в спальню, и наши тела и души превратились в одно большое «Люблю». Вечер прошел в застолье и приятных разговорах. Ребята делились впечатлениями о поездке в Ригу, мы о своей страшной разлуке не упоминали. Мы были снова вместе, и это главное.

Как только мы вошли в спальню, Лева сел на кровать, взял мои руки и очень серьезно, глядя мне в глаза, сказал:

— Катюшенька, я тебя очень-очень люблю.

Передо мной сидел мужчина, каждая черточка лица его была дорогой и единственной. Волнение придавало свет его взгляду, тонкий орлиный нос, глубоко прочерченные складки на скулах делали его похожим на американского актера Омара Шерифа. Это был как раз тот момент, когда хочется остановить мгновение.

Ночь бурлила страстью так, что я закрыла на амбарный замок свои сомнения.

— Все, борьба закончилась, женюсь, — вдруг сказал он.

Я притихла и лишь прижалась крепче. Я ждала эти слова с самого первого дня нашего знакомства. Теперь же не знала, стоит ли развивать эту тему и выспрашивать — что, где и когда. Подумала, может, это только в пылу страсти сказал необдуманно, а завтра проснется, и все пойдет по-старому.

Так и получилось. Позавтракав, мы отправились на прогулку на весь день, как это обычно делали. Открывали карту, выбирали любой городок, настраивали навигатор — и в путь за новыми впечатлениями. Осмотрев город, попали в огромный красавец мол с бутиками, ресторанами и кинотеатром. Уже через полчаса разглядывания всяческой всячины я поняла, что Лева все время пытается увильнуть в сторону и ходить один. Такого никогда не было, мы обычно ходили вместе, смеялись и шутили, нам было хорошо вдвоем. Теперь же я постоянно высматривала его седую голову, боясь затеряться в лабиринтах мола.

Мобильная связь здесь не работала, и терять время на поиски друг друга оказалось бы не лучшим занятием. Последней каплей стало посещение туалетной комнаты. Помыв руки и подкрасив губы, я вышла и встала напротив в ожидании. Прошло пять, десять, пятнадцать, двадцать минут. Я стала беспокоиться, зная, что Левочка не совсем здоров: вдруг ему там плохо, а никто и не знает. Уже собравшись вызывать подмогу, увидела его вдалеке спокойно разгуливающим по магазину. Не ринулась навстречу, ошарашенно осмысливая его поступок. Уже на улице, когда шли к машине, спросила:

— Я так понимаю, ты испугался своих вчерашних слов? Но ведь ты же расписывался после развода и даже дважды.

Он досадливо махнул рукой: мол, это не женитьба была. Я знала, что он помогал двум дамам получить гражданство и государственную квартиру путем бракосочетания. В моем случае все было по-настоящему, и оттого страшно. Я пережила за последние месяцы столько потрясений, что уже и не надеялась услышать столь желанные слова, поэтому и разочарования безграничного не почувствовала.

Следующей ночью Лева печально обмолвился:

— Катюша, я очень больной человек.

— Что ж теперь делать, я полюбила такого, какой есть. Не думай об этом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

«Где ты? Мои губы высохли! Мне не нравится это.»

2

«Работай, милый, пожалуйста… Я с тобой… в моем сердце. В моих мыслях. Хорошего дня, до вечера!»

3

«Отдыхай, потому что скоро ты будешь жить замужней жизнью. Это тяжелая работа…»

4

«Я в любви с тобой, Моя Катя», — ответил он.

5

«Я люблю тебя» — эти слова только для темноты. Для другого времени это неправильно, поверь мне».