Моя тысяча жизней

Татьяна Суворова, 2023

Возможно ли кратко описать путь души, прошедшей через тысячу жизней? Эта книга – попытка показать некоторые из воплощений, забрать оттуда уроки и по бусине собрать ожерелье, венчающее голову последней жизни. В нем, сияющем и источающем любовь, душа вернется в свой дом и прильнет к стопам того, кого любила всегда.

Любовь не ищет зла

Я помню, что это были последние мои минутки на земле. Это было безжалостное кровопролитие, бессмысленное и, казалось, бесконечное. Никто не был сильней, никто не сдавался. Мы не знали, за кого мы и против кого мы. Мы не знали, что мы защищаем и от чего защищаемся. Мы всего лишь делали свою работу — дрались и бились насмерть.

Мне кажется, что я воюю с тех пор, как родился, а родился я в темные и мрачные времена. Сначала мы оборонялись и спасались, выгрызая свою жизнь из лап постоянно нагоняющей смерти. Потом это стало привычным делом. И ремеслом. “Каляное рубище”, звали меня в отряде. Всегда прямой, несгибаемый ветром, врагом и болью. Ничто меня не брало.

По какой-то рыцарской нужде мы носились по всей зачумленной стране, а затем по папскому указанию вышли и за пределы. Долго добирались до холодной страны. Враг всегда приходит с севера. Пережили самые злые морозы. Тащили свои тяжелые мечи, как будто мы уже не меченосцы, а мечетяжцы. Прикрывались крестами, да не согревались. А в начале весны, когда мир стал просыпаться от долгой зимы, был этот бой, последний для меня. Наша “свинья” пробралась в центр отряда на чужой земле. Но на то она и свинья. Это был конец.

Сквозь мою звонкую кольчугу стрела иноземца нашла прореху к моему натянутому телу. А добило меня мерзлое копье. Как это странно — чувствовать себя пронзенным насквозь: ты еще жив, но себе уже не принадлежишь. Тобой теперь владеет железный кол да Божья воля.

Лежу я, пригвожденный к этой неродной земле. Кровь течет или лед озерный нестойкий подо мной тает? Все равно. Кто кого побеждает? Все равно. Крики, лязг металла вокруг, скрип доспехов, хруст костей, запах мочи, пота и какого-то остервенения в воздухе, лошадиное ржанье, человеческие стоны, нечеловеческий хохот. Потому что когда ты познал страсть убийства и человека своего пронзаешь, часть ума из тебя выходит, лишаешься человеческой сути, ума лишаешься. Это не руки у тебя в крови, это мысли залиты кровью… Какой смысл был у всей моей жизни? Не знал ни отца, ни матери, ни друзей, ни сродников, ни тепла, ни любви. Некому было учить любить. Видел лишь грязь, вонь и голод. А теперь лишь чую, что рождаемся мы, чтобы быть человеком… И не справился… А как оставаться человеком, коли убивать — это работа? Теперь уж все. И нет теперь никакой надежды. А если надежда уходит, то испускаешь дух — таков закон битвы. Я смотрю в высокое небо. Ах, какое же оно красивое! А ведь я и не видел его толком никогда. Шлем как горшок не давал повернуть голову — смотреть только вперед, и ни шагу назад. Тяжелая кольчуга не позволяла задрать голову к небу. Говорили, что по ночам видно Млечный Путь. Кто же это придумал разлить по своду небесному молоко? Кто плавает по этим молочным каналам? Теперь уж и не увижу. Не дотяну до ночи… Сколько же встревоженных птиц на этом голубом весеннем небе! И никому не расскажешь теперь. Да и нет на земле ни одного угла, где бы меня ждали или где бы всплакнули обо мне! Нет у меня никого, один я, совсем один. Что это, слезы? Даже слез я не знал. А вот теперь плачу по себе: какое же дикое одиночество, какое же отчаяние! Нельзя человеку быть одному, должна хоть одна душа за него молиться, ждать и любить. Всё живое тянется к теплу, к чьей-нибудь руке. Смерти не боюсь, не боюсь, что погребут в конском навозе. А вот умирать одному — страшно. Страшно, как же чувствуется это одиночество. Слезы горькие и горячие — вот мое омовение перед вечным сном. Горластые птицы — вот кто закроет мне глаза. Господи, как же одиноко! И холодно… И какое же красивое небо, Господи! Господи, как же красиво!..

Судорогу боли сменила судорога радости.

Луч прорезал марь неба, как бы приветствуя новую душу и благословляя.

Иногда я думаю: как меня во все это занесло? Я же интроверт, мне никто не нужен, я самодостаточна. Мне не нужны люди, чтобы делать то, что я люблю.

А теперь у меня четверо детей, любящий ласку муж, и даже 18-летней дочери, студентке, до сих пор от меня что-то нужно. Как я во все это попала? Я всего лишь хочу учиться и читать книжки в своей комнате. А половину своей жизни отдаю этим людям, которых люблю. Да, люблю. И если бы встать в том саду расходящихся тропок, где можешь выбрать любую и свернуть в любом направлении, я пошла бы снова своей неровной дорожкой, потому что понимаю, что жизнь была бы совсем другой, но совсем безрадостной, без того смысла, который в ней есть сейчас, да, без забот и хаоса, но без той полноты и глубины, которую создали в ней дети.

И теперь, увидев эту жизнь, где я в теле воина умираю в невыносимом одиночестве, поняла, почему мне это всё дано. Это молитвы нашей души — моей и его — перед смертью. Не быть одному. Больше никогда не быть одному. Окружать себя множеством людей и детей. И это мой дар, который я забрала. Сколько меняла мест работы — всегда у меня появлялись мои люди, с которыми дружу до сих пор. Я даже мастеров, которые наводят мне красоту — неважно, мужчины или женщины — делаю “своими”: сближаюсь с ними, перехожу в приятельские и дружеские отношения. Не специально, нет такой цели. Теперь понимаю почему. А еще места, где нахожусь подолгу, я делаю своими, осваиваю, обуючиваю, наполняю их своим духом и веселостью. И теперь, когда я уйду, останутся точки на карте, где обо мне подумают мои люди, посмеются над нашими совместными шутками или повосхищаются чем-то, у меня почерпнутым, согреются теплым воспоминанием обо мне.

Я бы не вырезала из этой кинопленки ничего, потому что в тех кусках — самая суть и соль. А без соли-то ведь пресно — это я вам как мать и повар говорю.