Глава 6
Синяки
В прозекторской морга, куда они все перекочевали с места убийства, патологоанатом на их глазах осторожно освободил труп Анны Лаврентьевой от одежды. Полковник Гущин зашел в прозекторскую, за ним последовал Макар, получивший, как и полковник, защитную маску и перчатки. А вот Клавдий Мамонтов остался снаружи и наблюдал все через стекло в стене. Не хотелось ему стоять у оцинкованного стола, оглушая себя визгом медицинской пилы.
На груди Лаврентьевой два больших круглых синяка.
— Так я и предполагал, — полковник Гущин разглядывал гематомы.
— Убийца ее бил в грудь? — спросил Макар тихо.
— Нет. Он прижал ее к полу коленями, когда она, оглушенная, лежала навзничь. Лишь из такого положения он мог ударить ее ножом в самый центр горла. Он не перерезал ей горло, а ударил с большой силой сверху вниз, так что лезвие сзади вышло наружу и прикололо несчастную к полу.
Перед внутренним взором Клавдия Мамонтова всплыла картина: он… этот парень… ее сын Алексей опускается на тело поверженной матери, надавливая коленями на ее грудь, вскормившую его во младенчестве, так сильно, что остаются багровые синяки, и вздымает над головой кухонный нож, держа его двумя руками. А она приходит в себя от боли и открывает глаза. И видит его лицо и нож, занесенный над ней. Мать и сын…
— У нее закрытая черепной-мозговая травма затылочной области, как я и определил на месте убийства. Она могла умереть и от нее, — констатировал патологоанатом, осматривая голову Лаврентьевой. — Однако смерть наступила бы не сразу. Убийца хотел вторым ударом подстраховаться — чтобы уже наверняка.
— Женщина могла нанести такие удары или только мужчина? — уточнил Гущин.
— Вполне могла при известной сноровке и…
Полковник Гущин сквозь пластиковую маску глянул на эксперта.
— И жестокости. Остервенелости. Ярости. Но это эмпирика, не мои сферы. — Патологоанатом вздохнул. — Определенно можно теперь утверждать, что смерть наступила в промежутке между половиной пятого и шестью часами вечера. В крови потерпевшей обнаружены следы алкоголя. Средняя степень опьянения. Она была нетрезвая, когда впустила своего убийцу в дом.
— Из-за нетрезвого состояния она не оказывала убийце сопротивления? — снова уточнил полковник Гущин.
— Не думаю. Скорее всего, нападение произошло молниеносно, когда они пришли на кухню. Они вместе миновали коридор, значит…
— Она своего убийцу знала и его не опасалась. — Полковник Гущин кивнул. — Но у него в руках должен был быть какой-то предмет, которым он ее оглушил. Он не вызвал у Лаврентьевой подозрения.
— Или он спрятал его под одеждой, курткой. Ну-с, теперь глянем на ее печень. Что она нам расскажет о ее склонности к спиртному. — Патологоанатом выбрал на столе нужный инструмент.
Следующий час Клавдий Мамонтов старался не смотреть через стекло в прозекторскую. И ждал, что с минуты на минуту и сам полковник Гущин рухнет там в обморок. Но полковник Гущин, некогда и правда терявший сознание при вскрытии, после перенесенной болезни и ранения словно окреп в этом плане. Его, чудом выкарабкавшегося дважды с того света, ужасы прозекторской уже не пугали. А Макар вообще ничего такого не страшился — так и лез под руку эксперту, проявляя к его работе живейший интерес.
— Задержите сынка, Федор Матвеевич? — спросил Макар, когда они в глухой ночной час покинули морг и садились в машину Клавдия Мамонтова.
— Нет, пока не время. — Гущин позвонил оперативникам в Чугуногорский УВД и приказал отпустить и Лаврентьева, и его жену. — Он от нас никуда не денется. То, что мы имеем сейчас, — немногое, косвенное. Надо дождаться результатов экспертиз всех улик, что обнаружили в квартире. А завтра мы с вами навестим их единственную родственницу Евгению Лаврентьеву. На нее нам надо самим взглянуть, а? И показания ее необходимы.
Клавдий Мамонтов понял — Гущин колеблется, он не совсем уверен. С его опытом он привык не доверять ситуации, когда в отношении одного-единственного фигуранта копится уж слишком много подозрений. Его вопрос про удар ножом — могла ли женщина нанести… Он неспроста, конечно.
— Значит, завтра к их тетке, а сегодня ко мне всей нашей дружной компанией! — возвестил Макар.
Он не выказывал никаких признаков усталости или тревоги после морга и прозекторской, после той страшной кухни, где пахло кровью и куриной лапшой пополам с перегаром. Все происходящее словно взбодрило его, вытащило из черной беспросветной депрессии, в которой он пребывал.
Они на большой скорости мчались по темному шоссе, свернули на бетонку — уже в родных Бронницах. И до дома Макара на Бельском озере оставалось им совсем немного.
Как вдруг произошло это.
То, что впоследствии Клавдий Мамонтов не мог назвать иначе как дикостью.
