Община Святого Георгия
Российская империя, 1905 год. Александр Белозерский, наследник крупнейшей промышленно-торговой империи, молод, красив, баловень судьбы. Вера Данзайр, вернувшаяся с фронта русско-японской кампании – аристократка, подруга императрицы, княгиня. Что между ними общего? Они врачи. Александру предстоит работать под началом Веры в университетской клинике «Община Св. Георгия». История России. История медицины. История любви. Читая захватывающий сценарий, забываешь, что это история. Настолько современны герои и события. Остроумие и афористичность, знание людей, жизненный и клинический опыт, глубинное проникновение в человеческую психологию – всё, присущее прозе Соломатиной, сконцентрировано в «Общине Св. Георгия».
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Община Святого Георгия предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
2-Я СЕРИЯ
(ВЕРА, БЕЛОЗЕРСКИЙ, БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ, ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ.)
Вера, Александр и Белозерский-старший сидят за накрытым столом: просто и дорого. Ужин подходит к концу. У стены стоит лакей Василий, в белых перчатках; всем своим видом выражает неодобрение Вере, иногда пренебрегающей буквой этикета.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Та самая Данзайр?! Женщина-легенда?! Председатель общества врачей передовых дворянских отрядов?! Сяочиньтидзы, Гудзяодзы, Фушинские копи…
ВЕРА
(сухо) Да.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Медаль «За усердие» на Анненской ленте, на Георгиевской «За храбрость»…
Вера позволяет себе не заметить восторгов младшего. Радушно обращается к старшему, подчёркнуто меняя тему:
ВЕРА
Что на десерт?
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Вера Игнатьевна, вы в доме Белозерских! Лучшие десерты империи!
Вскакивает. Увлекает за локоток Василия.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Мигом!
Вера и Белозерский остаются за столом.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
В голове не помещается — Данзайр! Сама судьба свела нас… Вера Игнатьевна, я только в начале пути! Столько всего надо знать, уметь! Столько чувствовать!
Не знает, что и спросить. Смешивается от её безразличия.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Скажите, какие книги нужно прочесть, чтобы стать хорошим врачом?! Я глотаю всё подряд, но в океане без опытного штурмана…
Вера перебивает, чуть насмешливо:
ВЕРА
Читайте «Дон-Кихота». Это очень хорошая книга. Я теперь часто перечитываю…
(ГЕОРГИЙ, ГУЛЯКИ, ДЕВИЦЫ.)
Георгий на дощечке подъезжает к низкопошибному трактиру. Останавливается невдалеке от входа. Ему заведение отлично знакомо. Шастают гуляки — не из сливок общества, самое дно: нищета, бандитизм, проституция. Георгий борется с собой: заходить — не заходить. Достаёт из-за пазухи кресты, разжимает ладонь, смотрит на них с болью. Сжимает кулак, кресты — обратно. Лицо — решительное, жёсткое. Отъезжает в сторону от трактира.
(ВЕРА, БЕЛОЗЕРСКИЙ, БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ, ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ, ГОРНИЧНАЯ.)
Белозерский-старший в поварском наряде, в белых перчатках, у торца обеденного стола, с мобильным кулинарным столиком. На столике — горелка, на горелке — сковорода. По правую руку — деревянная лопатка. Рядом стоит лакей Василий, у мобильного столика с продуктами. (Два столика: на одном готовка, на другом — продукты.) Вера и Александр за столом. Белозерский-старший зажигает горелку.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Василийандреич!
Лакей на деревянном подносе подаёт маслёнку и нож. Белозерский-старший отрезает кусок от бруска масла, на сковороду его. Поднос забирает Василий.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Маньчжурский дикий абрикос! Твёрдой острой зрелости!
Василий подаёт хозяину на деревянном подносе тарелочку с абрикосами, разделенными на половинки, без косточек. Белозерский-старший отправляет их в растопленное масло. Василий подаёт на подносе сахарницу с «мелколеденцовым» сахаром.
ВЕРА
Какая слаженная бригада!
Александр, ласково улыбаясь, отмахивается, мол, папаша сумасшедший, что возьмёшь!
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Коричневый тростниковый гранулированный сахар!
Щедро сыплет к абрикосам, легко перемешивая лопаткой. Дегустирует аромат, предлагая другим присоединиться:
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Чувствуете?.. Имбирь!
Василий уже подал поднос с пластинками имбиря. Белозерский-старший принимает, ссыпает в сковороду, Василий забирает пустой поднос. Белозерский-старший орудует лопаткой.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Добавляет неуловимо-лимонной горечи, без которой жизнь — тщета и суесловие!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
(шёпотом, к Вере) Папа в ударе. В двух шагах от угара, я бы сказал.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Фламбируем!
Василий подаёт откупоренную бутылку коньяка. Белозерский-старший льёт. Василий моментально — полуоткрытый коробок спичек. Белозерский-старший чиркает, подносит спичку. Вспыхивает огонь.
ВЕРА
Высший кулинарный шик!
Белозерский-старший гасит пламя, снимает сковороду. У Василия на мобильном столике уже появилась креманка с белоснежным пломбиром. Старший добавляет «соус» со сковороды. Затем «элегантным официантом» ставит перед Верой.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Немедленно! Пока лёд и пламень не сошлись!
Ревниво ожидает, как шеф-фанатик. Вера пробует…
ВЕРА
Это великолепно!
Автор десерта польщён, доволен. До степени: счастлив! Сын комментирует чуть иронично, не без гордости за отца:
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Фирменный пломбир Белозерского с карамелизированными абрикосами.
Надменно усмехнувшись в сторону сына, торжественно объявляет:
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Этот десерт — Имя Собственное. «Абрикосов»! Белозерского тут уже нет!
Вера тем временем ест, что с удовольствием отмечает старший. Дверь открывается, на пороге встревоженная горничная, подаёт невербальные знаки Василию. Тот торжественно-строго подходит к ней, склоняется. Она ему шепчет на ухо.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Мне сказать нельзя?! Княгиня, видали? Завёл порядки, держиморда! (к лакею) Васька!
Лакей выслушивает суетливо лопочущую горничную, не реагируя на барина. Дослушал. Горничная выскальзывает. Василий оборачивается, торжественно:
ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ
Александр Николаевич! Из госпиталя! Срочно!
Все трое чуть не подпрыгивают, настолько зычен Василий.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Святые угодники!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Чего орёшь?!
ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ
Хохлов изволили гневаться! Прибыть безотлагательно!
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
(к сыну, от которого хочет избавиться) Ты ещё здесь?! Начальство требует!…Василий, кофе нам с княгиней в каминную!
Старший Василию — глазами. Тот кивает. Александр поднялся, в нерешительности: он не хочет уходить. Старший, крякнув, встаёт, идёт к сыну, подталкивает его на выход. Лакей Василий предупредительно распахивает дверь.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Пошёл, пошёл! Дуй мухой в свою лавку!
Выталкивает сына за дверь. Следом выходит Василий.
Белозерский-старший в некотором смущении на пороге. Идёт к Вере. Она встаёт — он пододвигает стул.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Прошу вас!
Она смотрит на него чуть лукаво — он сдёргивает поварской берет. Лохматит волосы. Вера, улыбаясь, идёт на выход. Он за ней. Вера вышла. Он от двери оборачивается (оставшись один, повадкой очень походит на сына): на мобильном столике початая бутылка коньяка. Хватает. Соображает. Ставит бутылку обратно. Снимает поварской фартук. Снова хватает бутылку коньяка. Бежит к двери.
(ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)
Извозчик сидит на ящике у входа в клинику, жестикулирует: загибает пальцы, перечисляя каким «таксистом» был. Переходя на «государственную должность» — значительно поднимает вверх указательный палец. На «городовому мзду не обязан» — разводит руки широко, кивает значительно, поджимая губы: нате-ка, выкусите-ка! Кукиш скручивает. Разговаривает сам с собой, будучи слегка навеселе:
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Был я «ванькой», был «лихачом». Теперь вроде как «живейный». И при государственной, так скать, должности! Городовому мзду — не обязан!
Скорым шагом подходит Белозерский.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Всё рассуждаешь, Иван Ильич?
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Как человеку без рассудка?! Сколько нонче лаковая пролётка «с ветерком» дерёт?
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Трёшку.
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Ох ты!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
«…пиастры, быть может, сделают их ещё несчастнее».
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Не знаю, как пилястры, а три рубли от колон теятру по городу — это при всех поборах авантаж выходит…
Шевелит губами. Белозерский улыбается, щёлкает пальцами по шее (характерный жест про пьянку):
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Ты, брат, не злоупотребляй. Не то турнёт тебя Хохлов с «государственной должности»!
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Я меру знаю, а Лексей Фёдорыч — добрейшей души человек! Хотя сейчас — туча! Свояка мёртвым в луже кровищи нашли. А свояка дочерь, племянницу, значить, Хохловову — двое щегольчиков утащили… (Смотрит на Белозерского выпучивая глаза… Дошло!) Да мы ж её от вас забирали!
Белозерский быстро ныряет в дверь.
(ХОХЛОВ.)
Хохлов заходит в кабинет. Нервически ходит туда-сюда. Садится за стол. Опёр руки на локти, ладони переплёл, упёрся в них лбом…
ХОХЛОВ
Отче наш, иже еси… Прости, что так долго с тобой не разговаривал, якоже сам не люблю досужие беседы…
Вскакивает. Снова прохаживается:
ХОХЛОВ
Вот именно! Как тут бормотание поможет!
(СОНЯ, КРАВЧЕНКО, АСЯ, МАТРЁНА ИВАНОВНА.)
Соня лежит на кушетке, в беспамятстве. Кравченко сидит на краю, выслушивает сердечные тоны стетоскопом. Хмурится. Ася и Матрёна Ивановна в беспокойстве.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
С детских именин вёз… Хохлова насилу вытолкали. Родных не пользуют.
АСЯ
Сонечкин отец хороший человек! В верховном комитете помощи оставшимся без кормильцев. Я знаю, он мне помог, как сироте…
МАТРЁНА ИВАНОВНА
(возмущённо, перебив) А плохих, что? Не иначе как убивать?!… (чуть остыв, с горечью) Они разве разбирают? Хороша одёжа — плох человек.
АСЯ
Владимир Сергеевич, как она?
Кравченко молчит. Закончил выслушивать тоны сердца — тестирует пульс: пальцами правой руки на запястье девочки, левой — на шее (проверяет симметрию/асимметрию пульсации, важный диагностический симптом). Хмурится ещё больше.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Может, Дмитрий Петровича позвать?
Кравченко позволяет себе мимолётный горько-саркастичный взгляд на Матрёну. Она знает, что Кравченко не простой фельдшер — и понимающе машет рукой. Губы поджаты. Идёт к двери. У дверей оборачивается.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Ася, работы полно. Слезами не поможешь. Докт… Фельдшер посидит…
Ася идёт за ней, всхлипнув, и утерев слёзы.
(ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК.)
Извозчик (слегка хмельной) мрачно смотрит на карету. Пинает. Больно ударился. Прыгает на одной ноге:
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Аглицкая вещь! Крепкая, зараза! Наши-то только лес умеют, который сам растёт! А обработать — руки коротки!
2-8.ИНТ.КЛИНИКА/У КАБИНЕТА ПРОФЕССОРА/КАБИНЕТ ПРОФЕССОРА. НОЧЬ.
(БЕЛОЗЕРСКИЙ, ХОХЛОВ.)
Белозерский топчется нашкодившим мальчишкой у двери. Тихонько стучит. Заходит. Разъярённый Хохлов видит ученика, с места в карьер:
ХОХЛОВ
Где она?!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Кто?!
ХОХЛОВ
Это ты в… увеселительных заведениях рассказывай, что с лёгочной аортой справился!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Она… не афиширует… Алексей Фёдорович, это совершенно невозможное совпаде…
ХОХЛОВ
ГДЕ?! ОНА?!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
У меня дома.
Хохлов хватает шляпу, на выход. Ученик за ним. Хохлов резко разворачивается — Белозерский налетает на него:
ХОХЛОВ
Мальчишка! Врачи пациентов не бросают!
Хохлов бежит на выход. Белозерский пригвождён к месту. До него дошло, что его интерес к женщине, пусть и хирургу, перевесил заботу о раненой маленькой девочке. На него обрушивается стыд.
(ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК, ХОХЛОВ.)
Извозчик сидит около слегка разобранной кареты, соображает. Разговаривает сам с собой:
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Торопиться не надо. Поспешишь — людей насмешишь! Для зачина надо малость покурить, побалагурить…
Из клиники выходит Хохлов.
ХОХЛОВ
Иван Ильич, ехать, срочно!
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
(разводя руками) Телегу разве могу запрячь.
Хохлов, махнув рукой: безнадёга! — быстрым шагом идёт со двора.
(СОНЯ, КРАВЧЕНКО, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)
Кравченко на краю кушетки, держит руку на пульсе маленькой пациентки. Невероятная боль в нём, Кравченко прожигает какая-то вина, связанная непосредственно с Соней. Но быстро сменяется сосредоточением: у него возникло дельное соображение — но нет власти его реализовать. Побитой собакой заходит Белозерский.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Доброй ночи, Владимир Сергеевич. Как… пациентка?
Кравченко оборачивается к Белозерскому, мгновение смотрит на него: «с этим в разведку — можно?»
КРАВЧЕНКО
Вы читали работы Ланденштейнера?
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Да… Красивая теория.
КРАВЧЕНКО
Это не теория.… Соня… Пациентка — плохо. Очень плохо. Умирает. Надо кровь лить.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Почему не льёте?
КРАВЧЕНКО
Хохлов запретил. Мы льём по Филомафитскому-Орловскому.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
С тысячу восемьсот сорок восьмого года! Каменный век!
КРАВЧЕНКО
(кивнув) И эта наша признанная и одобренная законная замшелая метода…
В глазах Белозерского вспыхнул огонёк понимания. Он подхватывает:
БЕЛОЗЕРСКИЙ
…как в американскую рулетку играть. А если в соответствии с «Законом о изогемаглютинации» Карла Ланденштейнера…
Обмениваются понимающими взглядами. Белозерский переполнился энтузиазмом. Кравченко, охлаждая его пыл:
КРАВЧЕНКО
…который не является законом, но лишь предположением…
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Многажды подтверждённым предположением!
Кравченко, закатывая рукав, говорит твёрдо, давая понять, что решение и ответственность должен принять Белозерский:
КРАВЧЕНКО
Я де юре — фельдшер. Де факто врач — вы. И в любом случае, мы оба — преступники. Впрочем, при благоприятном исходе можно надеяться на снисхождение.
Но Белозерский уже преисполнен решимости. Повторяет слова Веры:
БЕЛОЗЕРСКИЙ
«Читайте “Дон-Кихота”, это очень хорошая книга».
Кравченко кидает на него заинтересованный взгляд — Белозерский уверенно кивает, идёт к инструментальному столику. Кравченко подходит к нему, трогает за плечо, призывая серьёзно отнестись, сосредоточиться, не руководствоваться голым энтузиазмом:
КРАВЧЕНКО
Я не бегу ответственности и никогда не бежал. Но формально ответ вам держать. Вы это полностью осознаёте?
Белозерский смотрит в глаза Кравченко… Смотрит на белую, как полотно, умирающую Соню. До него впервые в полной мере доходит, что от его решений зависит: жизнь или смерть; что всё это не игры разума и не восторг от экспериментов; и что, по сути, он ни над чем не властен — есть только попытка, с призрачной надеждой на успех; но в случае неудачи — вина на нём, и, пожалуй, не только формально, как бы ни пытался его успокоить Кравченко. Момент — один из первых и многих, — осознания себя врачом. Кравченко неверно трактует смятение молодого ординатора.
КРАВЧЕНКО
Вы можете просто сдать кровь на пробу, я всё сделаю сам…
БЕЛОЗЕРСКИЙ
(твёрдо) Я проведу переливание. Соня — моя пациентка!
(ВЕРА, БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ, ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ.)
Вера на диванчике с ногами, в одной руке — бокал коньяка, в другой — сигарета. Белозерский-старший в кресле. Курит сигару. На столе — кофейник «с подогревом». Горит камин. Василий шурует кочергой. У Веры глаза смеются.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Васильандреич, иди, брат! Я ещё способен кофе налить и очаг обслужить!
Василий распрямляется. Взгляд укоризненный. Кланяется. Выходит.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Любопытен, дьявол! Но предан, как сто тысяч чертей! Он Сашке и «мамка» был, и нянька, и «дядька»!
ВЕРА
Где ваша жена?
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Где все ангелы. На небесах.
Привычно крестится.
ВЕРА
Простите мою бестактность.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Вы не могли знать.
ВЕРА
Я зачастую «элегантна» как полевая пушка.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
О, нет-нет! Вы… Моя жена была такой. Прямые естественные манеры. Живой характер. Порыв.
Сглатывает комок в горле. Вера молчит.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Роды… Врачи что-то говорили — я в мороке… Сашку сперва возненавидел! Мне его в руки — а я раздавить хочу! Если бы не Васильандреич!
Отворачивается от Веры. На глазах — слёзы.
ВЕРА
Страшно терять любимого человека.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Бессилие страшнее! Она умирает — и ты ничего! Ничего не можешь! Ни-чего!
Справляется с гневом. Разжимает кулаки. Встаёт. Подливает ещё Вере, себе.
(ХОХЛОВ, ГЕОРГИЙ, ПРОХОЖИЕ.)
Хохлов быстро идёт по улице. Мимо проезжает экипаж. Хохлова осеняет при виде транспортного средства, он хлопает по карманам — забыл бумажник! Суёт руку в карманы для контроля — пусто. Идёт дальше, ускоряясь. Переходит на бег. Он в отчаянии. Катится инвалид Георгий. Замечает состояние бегущего человека, останавливается, с горьким сарказмом смотрит вслед: «чтобы у тебя ни случилось — ты можешь бежать на своих двоих!»
(БЕЛОЗЕРСКИЙ, АСЯ, КРАВЧЕНКО, СОНЯ.)
За руку волочит недоумевающую Асю в направлении сестринской.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Ася, правило Ланденштейнера гласит: «в организме человека антиген группы крови и антитела к нему никогда не сосуществуют!» Мы с господином Кравченко не сосуществуем с Соней. Наша кровь её убьёт.
Затаскивает в сестринскую.
Соня в спутанном состоянии сознания. В вене — капельница с физраствором (прозрачной жидкостью). Кравченко сидит рядом, рука на пульсе. Белозерский берёт шприц, к Асе. На столе уже стоят две (Кравченко и Белозерский сдали пробы) колбочки, в которых свернувшаяся кровь. И две чистые.
КРАВЧЕНКО
Пульс ещё участился, наполнение совсем ослабло. Ввожу физиологический раствор. Но…
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Кровь людская — не солёная водица!
Ася смотрит на Белозерского; на Кравченко; со страхом, с непониманием. Белозерский около неё со шприцом — она полностью доверяет ему, даже не понимая. Закатывает рукав.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Быстро! Повезёт — четвёртый будет не нужен!
Набирает у неё кровь, миллилитров пятьдесят, сливает в стоящую на столике чистую колбочку. Берёт колбочку, закрывает горлышко большим пальцем, трясёт её быстро и сильно («центрифугирование»).
(ГЕОРГИЙ, ГОРОДОВОЙ, ГУЛЯКИ.)
Георгий на краю гранитной плиты схода. Смотрит в воду. Отстёгивает тележку. Руками отталкивается — кидается в воду. Делает несколько сильных гребков.
Наверху — редкие гуляки. Кто-то заметил. Крики: «Утопился!», «Батюшки, да ведь это безногий Георгий!»
Несётся городовой, быстро сбежал по ступенькам, скидывает сапоги, фуражку…
ГОРОДОВОЙ
Э, чёрт!
Ныряет в холодную воду.
Городовой вытаскивает Георгия. Отфыркиваются. Городовой зол. С сострадательным гневным русским весельем:
ГОРОДОВОЙ
До чёртиков допился! До греховного исхода! Врёшь!
ГЕОРГИЙ
Вот на хрена ты, Василий Петрович?!
ГОРОДОВОЙ
Это уж как мамаша с папашей назвали!
Оба смеются, пострессовое состояние.
ГОРОДОВОЙ
Я тебя сейчас вот в часть запру!
ГЕОРГИЙ
И на что я тебе там?!
ГОРОДОВОЙ
Мокрый весь из-за тебя, дурака!
Поднимается, обтряхивается. Поднимает фуражку, надевает. Достаёт из кармана мелочь, протягивает Георгию:
ГОРОДОВОЙ
На согреться хватит. И брось мне это! Господь не даёт больше положенного! В своё время концы отдашь! И чтоб не мне бумаги писать — мне на сегодня бумаг уже — во! (жест ребром ладони по горлу)
(СОНЯ, КРАВЧЕНКО, БЕЛОЗЕРСКИЙ, АСЯ.)
На краю кушетки — плоская белая тарелка, с лужицей прозрачной сыворотки (Асиной), «отцентрифугированной» Белозерским. Кравченко колет пальчик Сони скарификатором, Белозерский снимает выступившую каплю крови стеклянной палочкой, смешивает каплю с лужицей Асиной сыворотки. Все трое смотрят в тарелку, затаив дыхание… Кровь не сворачивается! Белозерский с Кравченко смотрят друг на друга: джек-пот! Искомая группа крови найдена!
КРАВЧЕНКО
Не сворачивается!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Сыворотка не склеивает эритроциты «родственника по крови», который вовсе не обязательно кровный родственник.
АСЯ
Что это значит?
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Что ты спасёшь Соне жизнь!
…Укладку на переливание!
Ася бросается к инструментальному шкафу, достаёт необходимое.
АСЯ
Я готова всю отдать, пусть только Соня живёт!
КРАВЧЕНКО
Хватит миллилитров трёхсот.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Но потом тебе придётся пить кровь умирающих гладиаторов… Шучу. Не в Древнем Риме. Угощу непрожаренным бифштексом.
Ася садится на стул рядом с кушеткой, заголяет левую руку до середины плеча. Белозерский берёт иглу…
(ХОХЛОВ.)
Хохлов подбегает к парадной двери дома — вид у него, как у немолодого человека, который долго бежал. Жмёт на звонок неотрывно.
(БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ, ХОХЛОВ, ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ.)
Белозерский-старший в кресле у камина, вытянув ноги, с сигарой и бокалом коньяка. Созерцает огонь. В мечтательном настроении. Врывается Хохлов, за ним — Василий.
ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ
Профессор, как хотите, но я обязан прежде доложить!
Хохлов обращается к Белозерскому-старшему, обернувшемуся на шум:
ХОХЛОВ
Где она?!
Белозерский-старший сразу понимает о ком речь, снова обращает мечтательный взор на огонь.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Ушла… Но обещала захаживать запросто!
Хохлов обессилено делает несколько шагов, падает на диван, где сидела Вера; судорожно всхлипывает, пытаясь подавить рыдания:
ХОХЛОВ
Я старый дурак, Николай Александрович! Старый беспомощный трусливый дурак!
Белозерский-старший вскакивает, кивает Василию: не стой истуканом! Сам идёт к Хохлову, садится рядом, обнимает за плечи, протягивает свой бокал:
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Хлебните, Алексей Фёдорович! Сейчас чуток оправитесь — и мы разыщем княгиню! Я с Мадагаскара сырьё получаю — так чтобы я в Питере человека не получил?!
(СОНЯ, АСЯ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, КРАВЧЕНКО.)
Ася на табурете у кушетки, выглядит измождённой. А девочка уже не так бледна, щёки порозовели. От сестры милосердия к дитя протянута трубка капельницы. Белозерский сейчас слишком врач: озабочен прежде всего статусом Сони. Тестирует периферический пульс, наиграно-строго обращаясь к маленькой пациентке:
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Софья, отличный пульс! Приходите в себя! Третья порция пошла! Больше мне из сестры не выкачать, имейте милосердие!
У Сони дёргаются веки. Приходит в себя. Открывает глаза. Не соображает, где она. Жалобно шепчет:
СОНЯ
Больно!.. Хочу пить!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Больно! — великолепно! — живая! Пить! Ася, пить!
Ася лишилась чувств, сползла с табурета. Входит Кравченко; сразу к Асе; грозно глянув на Белозерского, осуждающе качает головой, глядя на Белозерского, но молчит. Жалеет, что оставил рьяного юнца наедине с ситуацией — и тот отнёсся к сестре милосердия, как к расходному материалу. Белозерский извлекает иглу из руки Сони. Белозерский считал эмоции Кравченко, несколько легкомысленно отвечает:
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Стакан красного — будет как новая!… Соня в себя пришла!
Кравченко, прежде усадив Асю в кресло (проверив пульс — норм!)…
КРАВЧЕНКО
Врач — это многозадачность!
…идёт к графину, наливает в чистую колбочку немного воды; к кушетке, садится, аккуратно поит Соню. (Белозерский тем временем немного фраппирован тем, что Кравченко нарушил субординацию и позволил себе замечание в адрес ординатора, причём довольно резким тоном; но в то же время понимает, что Кравченко прав.) Девочка, попив, смотрит на него более осмысленными глазками, как на старого доброго знакомого.
СОНЯ
Дядя Володя!
Белозерский удивлён.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Она вас знает?!
Кравченко спокойно кивает.
СОНЯ
А где мама? Где папочка?! И дядя Алёша?
Кравченко гладит её по щеке. Она шевелит руками, что-то ищет:
СОНЯ
Где моя Пуня?
Кравченко спокойно и нежно удерживает её руки. К Белозерскому:
КРАВЧЕНКО
Сообщите Хохлову.
Белозерский пятится на выход, глядя на Кравченко. Ася окончательно пришла в себя, хотя и бледна. С радостной улыбкой смотрит на очнувшуюся Соню.
(БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ, ХОХЛОВ, ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ.)
Хохлову коньяк слишком резво лёг на усталость. Он пустым взглядом уставился в огонь, вокруг него хлопочет Белозерский, появилась тарелка с закусками.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Алексей Фёдорович, вы поешьте! Поспите немного. А я сейчас позвоню…
ХОХЛОВ
(перебивает) Не надо никому звонить! Вера Игнатьевна — поднадзорная! Только прибыла. Может, ещё не отметилась… Где там поднадзорные отмечаются.
Белозерский-старший секунду переваривает информацию.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Господи! Женщин во враги империи записывать, что за ерунда! Ну да мне есть куда… без полиции.
Хохлов встрепенулся, сбрасывая навалившийся хмель.
ХОХЛОВ
Не надо, Николайсаныч! Я… Глупо было бегать по городу. Спасибо вам. Мне надо в клинику! Надо домой!.. (горько усмехнувшись) Что я в клинике могу?!… Что дома скажу?! Я и там бессилен. И… когда бабы плачут — тоже бессилен!
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
(с неожиданным мальчишеским любопытством) Правда, что она спасла жизнь наследника японского трона?
ХОХЛОВ
Кто?!… А! Дважды. Отбив пленного у озверевших унтеров. И прооперировав под огнём. Принц называет её «княгиней милосердия с руками, дарующими жизнь».
Окунает лицо в ладони, эхом:
ХОХЛОВ
Дарующими жизнь… Будем надеяться…
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Её в герои империи надо! А, вишь, во враги…
ХОХЛОВ
Это, бывает, одно и то же, друг мой!
Смотрят друг на друга странно, как бывает на взводе, да ещё от нелепицы-диссонанса. Входит Василий, торжественно объявляет:
ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ
Алексей Фёдорович, к аппарату! Из клиники! Пожалуйте в кабинет!
Хохлов вскакивает, белеет. Несётся на выход. За ним и Белозерский-старший, делая шёпотом втык на дверях Василию, пропустившему Хохлова.
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Ты можешь не трубить на весь Иерихон! Деликатней!… Да проводи же!
Выталкивает Василия в спину.
(ХОХЛОВ, ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ, БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ.)
Хохлов у стола, разговаривает по телефону.
ХОХЛОВ
… Пришла в себя?! Состояние улу…
Опускается в кресло: обессилел на радостной новости. Покрылся испариной.
ХОХЛОВ
Улучшилось. Слава богу! Я немедленно!
В коридоре у распахнутой двери стоит Василий. Подходит Белозерский-старший, шёпотом:
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Что там?..
Василий открывает рот, готовясь доложить в своей громовой манере — Белозерский-старший зажимает ему рот ладонью со свирепым выражением лица. В коридор выходит Хохлов.
ХОХЛОВ
В себя пришла! Я… Мне… В клинику. Веркины руки! Я теперь тоже, получается, её ондзин. А я её утром фактически за порог выставил!
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Кто? Кому? Кого?
ХОХЛОВ
Японская императорская династия — ондзин княжны.…В неоплатном долгу перед ней и её потомками. Пока не иссякнут оба рода.… Я с Верой Игнатьевной некрасиво поступил.
Приходит в состояние «живительной злости». К Белозерскому-старшему:
ХОХЛОВ
Вот где эту лахудру носит?! И ваш ещё тоже! Деятель! Пороли мало!
Стремительно к лестнице. Белозерский-старший к Василию:
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Беги, проводи, дверь кареты отвори!
ЛАКЕЙ ВАСИЛИЙ
Господин Хохлов пешком прибежали.
Белозерский-старший, глянув на Василия: «ну ты и дубина!»:
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Так вели запрячь!
Сам — бегом за Хохловым:
БЕЛОЗЕРСКИЙ-СТАРШИЙ
Погодите, Алексей Фёдорович! Сейчас карету! Светает! Самое помойное время!
(ВЕРА, 1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК.)
На месте инвалида Георгия спит мальчишка-газетчик, завернувшись в тряпьё. Подходит Вера (в мужском наряде, в щёгольских тряпках Белозерского). Шевелит мальчишку за плечо, тот с трудом просыпается.
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Тебе чё, дядь?!
Ёжится, зевает, окончательно разлепляет глаза.
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
А! Ты — та тёть! Безногого Георгия ищешь?
ВЕРА
Знаешь где?
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Полтинник дашь — отведу.
ВЕРА
Идёт.
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Полтинник!
ВЕРА
Оплата по факту!
Мальчишка-газетчик хочет что-то ляпнуть, поторговаться. Натыкаясь на взгляд Веры, осекается, пожимает плечами:
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Пошли!
Несётся в сторону переулков, Вера с лёгкостью поспевает.
(ХОХЛОВ, СОНЯ, АСЯ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, КРАВЧЕНКО, КОНЦЕВИЧ, МАТРЁНА ИВАНОВНА.)
Хохлов на коленях у кушетки, целует племяннице ручку. Все прочие — чуть поодаль.
ХОХЛОВ
Сонюшка, скоро мама приедет!
СОНЯ
А папа? Папа приедет? Пуня моя у папы?
Хохлов теряется — он не знает что говорить.
ХОХЛОВ
Тебе нельзя разговаривать. Надо много спать, отдыхать… Выздоравливать.
СОНЯ
Пить!
Ася хватает чашку со стола, графин… Падает в обморок. Графин разлетается. Кравченко и Белозерский и Концевич — все к Асе. Матрёна Ивановна с красноречивым выражением лица — с чашкой к крану, налила чуть воды. Пока мужчины поднимают и усаживают Асю — она к девочке, поить. Шипя, Хохлову:
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Вы всех распустили.
ХОХЛОВ
(тихо) Не шипи, Мотя. Живая, Сонька-то, из-за их «распущенности»!
Но недовольно хмурится: сам сбежал из клиники, пустил ситуацию на самотёк, страх потерять племянницу и потому отрицание «новомодного» из боязни — прикрыл правилами.
(ВЕРА, 1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК.)
Мальчишка и Вера подошли ко входу в дешёвый трактир.
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Гони полтинник. Пришли! Там он! Дальше не пойду.
ВЕРА
Что так?
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Мамка не велела! Точно там он! Играет. Если уж не утопился.
Вера смотрит на мальчишку, ожидая пояснений.
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Чо?! Ну руки на себя хотел наложить! Обычное дело.
Вера подкидывает монету. Мальчишка-газетчик ловит. Вера спускается по ступенькам в полуподвальное помещение. Входит.
Мальчишка, рассмотрев монету, попробовав на зуб, прячет в укромный карман. Шустро сбегает к дверям в трактир. Смотрит глазом в щёлочку.
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Всё, тёть! Хана тебе! Тут мою мамку и зарезали.
(ХОХЛОВ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, КОНЦЕВИЧ, КРАВЧЕНКО.)
Хохлов сидит за столом (уже в белом халате), в ипостаси «суровый руководитель клиники», пропесочивает подчинённых. Белозерский, Концевич и Кравченко стоят.
ХОХЛОВ
Я сказал вам, Владимир Сергеевич, что моя племянница — не лабораторная мышь?!… Сказал!
Кравченко молчит.
ХОХЛОВ
Вы со своим… новаторством! — мало доигрались?!
Кравченко смотрит на Хохлова с горечью и болью. Хохлов ляпнул несправедливое, и вообще лишнее — это не при ординаторах. Им не надо знать. Смотрит на Кравченко: «прости…», мягко говорит ему:
ХОХЛОВ
Вы свободны.
Кравченко выходит. Хохлов к Концевичу:
ХОХЛОВ
Вы, Дмитрий Петрович, дежурный ординатор. Ни одно решение не принимается помимо вас!
КОНЦЕВИЧ
Это же ваша племянница…
ХОХЛОВ
Да хоть сам господь бог! Смысл тогда в системе правил?! В иерархии?! Вы отстраняетесь от самостоятельных дежурств по клинике.
Даёт ему взглядом-жестом понять: свободен! Концевич, едва кивнув, идёт на выход, зло и тихо проговаривая:
КОНЦЕВИЧ
Именно, что никакого смысла в ваших иерархиях. В системе правил всегда есть те, кто правее…
Выходит.
Хохлов сверлит тяжёлым взглядом Белозерского.
ХОХЛОВ
Вы, Александр Николаевич, обязаны прежде всего уяснить вот что: выходить за рамки закона — преступно!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Алексей Фёдорович, не лить кровь — смерть! Лить кровь по Филомафитскому — смерть с вероятностью один к трём! А по Ланденштейнеру — сто процентов жизнь! И потом, кто-то же должен создавать законы, за рамки которых остальным предписывается не выходить.
Хохлов в ярости, вскакивает с места, подлетает к Белозерскому, указательный палец ему к носу:
ХОХЛОВ
И кровь Ланденштейнер изучал, не ты! И идея-то правила нарушить — не у тебя возникла! — у Владимира Сергеевича! Ничего-то у тебя за душой и нет, кроме глупой детской смелости! И та бы, ладно, по делу! А то всё так! Тварь ли ты дрожащая или!..
Скручивает кукиш, суёт Белозерскому под нос. Немая сцена.
ХОХЛОВ
Вот ты кто! Отважный кукиш!
Белозерский скашивает глаза на кукиш, сперва с непосредственным растерянным огорчением. Но, глядя на кукиш, становится серьёзен. Делится с учителем пережитым. Чутко ловя его состояние, Хохлов — не сразу! — убирает кукиш, смотрит на ученика.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Алексей Фёдорович! Мне у постели Сони… (подбирает слово) открылось… Жгучее! Как бывало в детстве, на богослужении. Ясность. Ясность про врачебное ремесло. И снова будто набросило непроницаемое покрывало, но мгновения хватило, чтобы… Я не из бахвальства, не из показной смелости вашей племяннице кровь лил.
Выдохся. Профессор говорит не без некоторой доброй иронии — он это всё уже не раз испытал, и тем радостнее он за ученика.
ХОХЛОВ
…И ещё не раз откроется. Но чаще — во мраке, шажками, на ощупь. Потому так важны правила и законы.
Протягивает Белозерскому руку. Рукопожатие, искренне, горячее.
ХОХЛОВ
Спасибо! За Соню.
Возвращается за стол. Белозерский стоит столбом, всё ещё пытаясь осмыслить и сформулировать, что же произошло с ним в момент принятия решения о переливании крови «не по правилам».
ХОХЛОВ
Вон!
Белозерский срывается за дверь. Хохлов идёт к столу, садится. Усмехается. По-доброму:
ХОХЛОВ
Одарил дурака бог сверх меры. Горячее сердце открыто откровениям.
Усмехнувшись, берёт трубку телефона:
ХОХЛОВ
Барышня, дом профессора Хохлова.
(ВЕРА, ПОЛОВОЙ, ПОСЕТИТЕЛИ ТРАКТИРА.)
Дешёвый трактир. Дым коромыслом. Грязно. Плюют на пол. Оборванцы, криминальные элементы, спившийся чиновник в истрёпанном сюртуке и вытертой форменной фуражке. Калеки — кто без руки, кто без ноги.
Вера сидит за дальним столом, одна, шляпа низко надвинута на глаза. Со стопкой и сигареткой. Цепко осматривает зал. К ней подходит половой с подносом, полным пустых стаканов. Вера суёт ему монету.
ВЕРА
Безногого видал?
Половой с недоверием и осторожностью, но и с сарказмом:
ПОЛОВОЙ
Это за каждого или оптом?
ВЕРА
Четыре креста.
Половой успокаивается, монета исчезает. Кивает головой в сторону одного из столов — виден инвалид Георгий.
ПОЛОВОЙ
В кости режется.
Вера оборачивается в сторону игрового стола.
(ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)
Извозчик курит, пыхтя в светлеющие небеса. Выходит Белозерский, закуривает сигарету.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Иван Ильич, ты про всех всё знаешь…
Обрывается. Затягивается, выдыхает дым. В это время извозчик:
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Всё про всех даже господь бог не знает. До поры до времени…
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Наш фельдшер, Кравченко. Владимир Сергеевич.
Извозчик, пыхнув, хитро прищуривается, но молчит.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Он… какой?
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Хороший.… А про остальное ты у него, барин, спрашивай.
Белозерский усмехается.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Люблю я тебя, Иван Ильич.
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Ты, барин, радуешься. Это у тебя от молодости. От беззаботности. Легко радоваться, когда так-то! Безалаберная радость. Ничего-то для неё и не надо. Вот ты куришь, а Владимир Сергеевич наверное Аську сладким чаем поит. Это — любовь. А у тебя — радость щенячья.
Белозерский бросает недокуренную сигарету — бегом в клинику. Извозчик поднимает длинный бычок, тушит. Кладёт в карман.
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК
Любовь — она бережливая. Дельная она, любовь-то.
(ГЕОРГИЙ, БРОСАЮЩИЙ ИГРОК, ВЕРА, ИГРОКИ В КОСТИ, ПОСЕТИТЕЛИ ТРАКТИРА.)
Стол игроков в кости. Георгий зол, азартен, на надрывном взводе. На кону — его Георгиевские кресты.
БРОСАЮЩИЙ ИГРОК
Хоть твои-то?
ГЕОРГИЙ
Тебе что?! Серебро, золото.
Бросающий берёт кресты, рассматривает ближе.
БРОСАЮЩИЙ ИГРОК
Поди, фальшивые?
Бросающий ещё раз с деланным сомнением осматривает кресты. Ставит на кон. Трусит стаканчик, выбрасывает кости. Бросающий радостен. Георгий — мрачен до предела. Проиграл.
К столу подходит Вера. Сгребает кресты со стола, кладёт в карман. Обалдевший бросающий.
ВЕРА
(Георгию) Идём!
БРОСАЮЩИЙ ИГРОК
(К Вере) Мужик, ты чё!
Смотрит внимательней — Вера смотрит ему прямо в глаза.
БРОСАЮЩИЙ ИГРОК
Да это ж баба! В штанах!
Малоприятное ржание игроков. Бросающий ощупывает Веру взглядом.
БРОСАЮЩИЙ ИГРОК
Крестики хочешь? Так они мои. Со мной пойдёшь — будут твои. У меня и ноги есть! И другой прибор имеется!
Игроки сально гогочут. Георгий низко опускает голову: стыд, боль, горечь.
ГЕОРГИЙ
Простите, Вера Игнатьевна. Уходите. Моя жизнь — конченная.
Вера нагибается, поднимает его тележку, суёт ему в сильные большие руки. Резко. Грубо.
ВЕРА
Ты мне свою жизнь проиграл. Когда она будет кончена — я решаю!
БРОСАЮЩИЙ ИГРОК
Какая страстная барышня. Из господ!
Пытается ухватить её ниже поясницы. Получает хук с разворота, такой силы, что валится на спину, из носу брызгает кровь. На Веру прыгает один из игроков, другого начинает молотить инвалид Георгий. Завязывается драка. Полнейший фулл-контакт с лоу-киком: Вера молотит кого-то ногой в коленную чашечку, — ой! — рухнул! — с разворотом — другого в голеностоп с выбиванием опорной ноги — падение. Она явно профи. Игроки дерутся как обыкновенные мужики — молотилово, — пытаясь взять численным перевесом. Упавшего (с выбитой опорной ногой) молотит по голове своей дощечкой Георгий, уже спрыгнувший с табурета на пол.
(АСЯ, КРАВЧЕНКО, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)
Ася за столом, напротив Кравченко. Они пьют чай. На столе — тарелка с нарезанной кровяной колбасой, хлеб.
КРАВЧЕНКО
Анна Львовна, ешьте немедленно!
АСЯ
Не люблю я кровяную колбасу, Владимир Сергеевич. Ещё и… с чесноком. Мне пациентов перевязывать.
КРАВЧЕНКО
Мы не в ресторане: любишь-не любишь! Считайте, рецептурная пропись: кровянеус колбасеус. А публика наша запах чеснока вынесет. Не такое выносили.
Ася улыбается, берёт кусочек. Кравченко хочет сказать ей важное. Начинает слишком пафосно, как для совместного перекуса, но другого времени может и не статься. Ася, по мере его речи, серьёзнеет, откладывает кусок — но откровенно не понимает, к чему он клонит.
КРАВЧЕНКО
Анна Львовна… Я на переломе жизни. К чему он приведёт и чем закончится, почём знать? Я пытался сделать хорошее, но чуть не натворил страшное… Уныния, впрочем, нет ни малейшего. Прежние неизвестность и неопределённость положения томили гораздо больше. Если бы не профессор Хохлов…
Заходит Белозерский. Морщит нос. Кравченко замолкает. В дурашливой манере Белозерский, втягивая воздух:
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Ух, чесночищем прёт!
Ася краснеет. Белозерский замечает: опять свалял дурака. Подходит, берёт с тарелки кусок колбасы, ломоть хлеба, жадно вдыхает аромат, откусывает, жуёт.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Обожаю кровяную колбасу! Да с Алиум сативум! (Чеснок на латыни)
Кравченко одобрительно кивает Асе. Она отрицательно качает головой. Белозерский говорит с набитым ртом:
БЕЛОЗЕРСКИЙ
А кто не ест колбасу — тому мы не дадим конфет!
Держа бутерброд в зубах, достаёт из карманов гражданского платья (под халатом) полные жмени шоколадных конфет. Ася тянет руку. Он шутливо шлёпает её по ладошке.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Но-но! Конфеты только тем детям, которые хорошо кушали! (не надо пугаться слова «кушали» — это всего лишь те, кто ели с удовольствием.)
Ася, смеясь, берёт с тарелки бутерброд с кровяной колбасой, жадно кусает. Глядит на Белозерского во все глаза. Он одобрительно кивает. Кравченко благодарно смотрит на него (как смотрел бы отец на любого клоуна, что заставил любимое дитя съесть «полезную еду»).
БЕЛОЗЕРСКИЙ
(к Кравченко) Как наша пациентка?
КРАВЧЕНКО
Стабильна. Прогноз благоприятный.
Атмосфера дружеская, человеческая. Ночь прошла, все живы.
(ВЕРА, ГЕОРГИЙ, ИЗВОЗЧИК.)
Свисток городового. Из переулка выскакивает Вера, весёлая, растрёпанная, на щеке свежая ссадина, по лицу кровь. Без шляпы. Внезапно свежий, трезвый (на выбросе адреналина) и даже лихой рядом шустро катится на дощечке инвалид Георгий.
Вера свистит в два пальца.
Подъезжает пролётка. Вера хочет помочь Георгию. Он жестом — отказывается. На руках с дощечки — на тротуар. Закидывает дощечку в пролётку. Легко подтягивается на ступеньке, устраивается на сидении. Вера запрыгивает следом.
ВЕРА ДАНЗАЙР
Трогай!
(ГЕОРГИЙ, ВЕРА.)
Гостиная простая, элегантная. Георгий сидит на диване. Осматривается. Потирает культи. Ему неловко.
Входит Вера (хорошая дорогая женская одежда, домашние туфли). Умытая. Причёсанная. На щеке — пластырь. В руках поднос. На подносе — два стакана чая в подстаканниках. Конфеты-печенья. Ставит поднос между собой и Георгием, садится.
ВЕРА
С фуражом не очень. Только приехала.
ГЕОРГИЙ
Вы что, ваше высокоблаа…
ВЕРА
Рубай без церемоний!
Георгий несмело берёт конфетку.
ВЕРА
Давай-давай!… Заодно рассказывай, каково оно, полному георгиевскому кавалеру славу по трактирам на кон ставить.
ГЕОРГИЙ
Как ноги потерял…
Вера резко встаёт с дивана, командным голосом, жёстко:
ВЕРА
Как ноги потерял, знаю — сама отрезала! Я тебя спрашиваю, как ты честь смеешь терять!
Георгий на диванчике, с конфеткой в руке, вытягивает во фрунт — насколько позволяет его положение, и смотрит на «её высокоблагородие» широко распахнутыми глазами.
(ХОХЛОВ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, КОНЦЕВИЧ, АСТАХОВ, НИЛОВ, ПОРУДОМИНСКИЙ, «ФАНТОМНИК», «ШРАПНЕЛЬНИК», АСЯ.)
Концевич сухо докладывает об истекшем дежурстве, стоя между коек «фантомника» (мрачный, потерянный) и «шрапнельника» (на подъёме, радостный). Хохлов со студентами и персоналом — вокруг.
КОНЦЕВИЧ
Пациент с извлечённой шрапнелью: рана очистилась, можно выписывать.
«ШРАПНЕЛЬНИК»
Слава богу, измаялся лежать!
КОНЦЕВИЧ
(повернувшись к «фантомнику») Самоповреждения санированы. Можно освобождать койку.
«Фантомник» ко всему безразличен.
ХОХЛОВ
Рано. Пусть.
КОНЦЕВИЧ
Зря место занимает.
Хохлов гневно глянув на Концевича, идёт на выход из палаты — все, кроме сестёр милосердия, за ним.
(ХОХЛОВ, КОНЦЕВИЧ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, АСТАХОВ, НИЛОВ, ПОРУДОМИНСКИЙ.)
Выходят из палаты, идут к другой. Хохлов говорит на ходу, сурово-логичен, «учительствует»:
ХОХЛОВ
Рационализация процессов безусловно важна, ремесло не терпит сантиментов…
Резко тормозит, оборачивается к ординаторам и студентам. Секундная пауза.
ХОХЛОВ
…Но хоть не застывши ещё в карьерном благополучии, не утрачивайте души! Пусть душе вашей будет жутко! Пусть будет она милосердна!
Отворачивается. Идёт. Все за ним.
(ВЕРА, ГЕОРГИЙ.)
Печеньки-конфетки-фантики, стаканы пустые. Позы — естественные. Исповедь подходит к концу — Вера внимательно слушает.
ГЕОРГИЙ
… После и из общины за пьянку выгнали. Вот и всё, Вера Игнатьевна.
Он вздыхает. Вера встаёт, достаёт из буфета бутылку водки, две рюмки. Наливает. Несёт к диванчику. Одну протягивает Георгию. Он принимает, смотрит с опаской и недоверием.
ВЕРА
Я даю — можно! И сколько я даю!… За упокой твоей прежней жизни!
Салютует. Пьют, не чокаясь и не закусывая.
ВЕРА
Плед принесу.
Подходит к диванчику, прибирает поднос.
ГЕОРГИЙ
Вы-то сами как?
ВЕРА
А никак!… На войне было всё равно — баба я, взгляды мои.… Спать. Слишком долгие сутки. Мне ещё сегодня надо…
Обрывается, незачем ей сообщать Георгию его не касающееся.
ГЕОРГИЙ
(с ироничным пониманием) Мирное время?
ВЕРА
Ага. Мирное время!
(ОГУРЦОВА, ПРОХОЖИЕ.)
К подъезду к клинике идёт молодая женщина на сносях (Огурцова, невысокого роста, очень худенькая, большой живот), с сумкой. У неё схватки. Останавливается, передышать, перекреститься. Прохожие не обращают особого внимания, разве кто оглядывается. Заворачивает в подъезд, идёт по аллее ко входу в клинику.
(ОГУРЦОВА, МАТРЁНА ИВАНОВНА.)
У Огурцовой схватка, Матрёна пережидает, относится к роженице с бабским сочувствием, но не забывая при этом, что она повивальный профессионал, не такое на своём веку видала. Последнее Огурцову скорее успокаивает, нежели раздражает.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Давно хватает?
ОГУРЦОВА
С ночи.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
У! С ночи! Считай, начало. Первые роды?
ОГУРЦОВА
Первые.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Давай, милая. Раздевайся. Я тебя осмотрю.
Огурцова начинает расстёгивать блузку.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Как зовут?
ОГУРЦОВА
Огурцова я. Жена почтового чиновника.
Матрёна Ивановна чуть насмешливо оглядывает Огурцову с ног до головы — та, при более чем скромном наряде, преувеличенно-значительно произнесла «почтового чиновника».
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Матушка как звала?! Не «мелкой же почтовой чиновницей»!
Хотя Матрёна и саркастична, но чувствуется что она добра и надёжна. Огурцова улыбается.
ОГУРЦОВА
Алёной.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Вот и хорошо. Давай, Алёна, чуть быстрее с пуговками. У нас не таинство консуммации брака.
Огурцову снова застаёт схватка.
ОГУРЦОВА
Больно!
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Такая наша женская доля. Терпи.
(ВЕРА, ПРОХОЖИЕ.)
Ближе к вечеру. Идёт Вера — одета в женское. Просто, скромно, но весьма элегантно. Выглядит прекрасно.
(ВЕРА, ПОЛИЦМЕЙСТЕР.)
Полицмейстер заводит Веру в кабинет — встретил в приёмной. Вежлив до изысканности.
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Княгиня Данзайр, прошу! Для меня большая честь…
Вера перебивает его:
ВЕРА
Да прекрати ты, Андрей Прокофьевич, вытаптываться! Давно знакомы. Ты хоть не отбил, куда следует, что поднадзорная Данзайр вовремя не прибыла отметиться?
Полицмейстер слегка закипает, больше для виду:
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Вера Игнатьевна, ты почём зря меня не обижай! Я…
Вера даёт ход назад, мила и обаятельна:
ВЕРА
Прости. Буду обижать тебя только за дело.
Целует его в щёку, как старого товарища. Он подвигает ей стул, она садится. Он садится за стол.
ВЕРА
Ну вот, прибыла. И… Я не так давно… в этом качестве, не знаю, что полагается в таких случаях.
Он достал бумаги, обмакнул перо, чувствует себя немного неловко, но он в своей стихии — дело надо делать.
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Документы… Но, мне не надо. Адрес, где остановилась.
ВЕРА
Адрес ты знаешь. Квартира мне от матери-покойницы досталась по прямому её завещанию. От этого папенька меня отлучить не смог, не в его воле.
Полицмейстер пишет, Вера осматривается в кабинете. Глядит на портрет государя-императора. Полицмейстер замечает, говорит тише, не отрываясь от писанины, едва кивнув в сторону портрета:
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Подругу попроси, и все надзоры и опалы с тебя сняты будут.
ВЕРА
Мало она без меня недоброжелателями обзавелась, за друзей выпрашивая.… Давай, завершим с канителью!
Вера кивает на заполняемые полицмейстером бумаги.
(ОГУРЦОВА, МАТРЁНА ИВАНОВНА.)
Матрёна заводит Огурцову, уже переодетую в больничное, в палату.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Располагайся. Хочешь — ходи, хочешь лежи. Я к тебе заходить буду. Дело надолго.
ОГУРЦОВА
Муж как придёт — вы всё перескажите. Я ему записку оставила. На службе он.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Не волнуйся. Ему на службе не тяжче твоего сейчас!
Огурцова улыбается, но её снова настигает схватка. Чрезвычайно болезненная. Смотрит на Матрёну с большим испугом.
ОГУРЦОВА
У меня… всё в порядке? С ребёночком?
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Всё в порядке, милая. А надо будет — доктора позовём.
Огурцову бросает в краску.
ОГУРЦОВА
Я с вами! Доктора все… мужчины. Стыдно это! Женское дело.
Матрёна, понимающе улыбнувшись, выходит из палаты.
(ВЕРА, ПОЛИЦМЕЙСТЕР.)
Полицмейстер всё ещё пишет.
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
С детства тебя, Верка, в мужские дела влекло. То хирургия. А то и вовсе — политика! Красивая, богатая…
Вера пропускает всё мимо ушей, тема надоела. Перебивает:
ВЕРА
Кстати, о детстве. Просьба есть.
Полицмейстер смотрит с удивлением. Но сдержан, учтив:
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Вера Игнатьевна, всё что в моих силах и в моей власти!
ВЕРА
В силах и власти. Андрей, вчерашнее происшествие, где девчонка под пулю отца попала…
Полицмейстер отрывается от писанины. С искренностью папаши и деловитостью следователя:
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Ты что-то знаешь?! Негодяи совсем распоясались, никакой управы…
Вера перебивает, с жестом: умерь пыл.
ВЕРА
Ничего, кроме топографической анатомии грудной полости. Да ты уж и сам в курсе. Понятно, что мальчишка сдал меня Хохлову, а Хохлов — тебе.
Полицмейстер вернулся к писанине, с равнодушным видом, но очевидно: всё так.
ВЕРА
А партия, к которой я принадлежу, ничего общего не имеет с этими… (говорит презрительно) боевиками!
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Знаю-знаю, вы за исключительно конституционное решение всех вопросов.
ВЕРА
Именно. Так что оставь иронию. И на месте я оказалась совершенно случайно.
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Это ты умеешь.
ВЕРА
Девчонка собачку потеряла. Отнеси Хохлову.
Вера поднимается. Полицмейстер следом, на рефлексе «женщина встала».
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Какую собачку?
ВЕРА
Плюшевую. Выронила. Сейчас страдает. А вы серьёзные солидные мужчины. Вам не понять, вы забыли… Если это всё?
Вера кивает на бумаги, которые он заполнял, имея в виду надзор.
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Да…
Проницательно смотрит на Веру.
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Ты сколько с отцом не разговаривала?
ВЕРА
Как из дому ушла. С четырнадцати лет. Сам считай.
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
А с… Покровским?
ВЕРА
Ты с чего археологией решил заняться?
Усмехнувшись: «не стоит бесед!» — она на выход, он — провожать. У двери она останавливается.
ВЕРА
Хохлову обо мне не говори. Он кинется в муки совести, начнёт на службу звать. Себя под неприятности подведёт.
ПОЛИЦМЕЙСТЕР
Кабы не таким картонным голосом говорила — поверил. Но в тебе же гордыня лютует. Мол, сразу не взял — и не надо теперь!
ВЕРА
Не говори глупостей!
Целует его в щёку.
ВЕРА
Дорогу найду, не провожай!
Выскальзывает из кабинета.
(КОНЦЕВИЧ, ПРОХОЖИЕ.)
Концевич идёт к почтовому отделению. Докурил, выбросил окурок. Зашёл.
Буквально сразу вышел, сплюнул под ноги. Пошёл по улице.
(КОНЦЕВИЧ, ЖИТЕЛИ ДОМА.)
Доходный дом, где живут студенты, мелкие чиновники и прочая подобная публика. Мрачный, грязный, классический петербургский. Бабы развешивают бельё. Дворник лениво метёт. Концевич пересекает двор, заходит в подъезд.
(КОНЦЕВИЧ.)
Концевич звонит в дверной звонок — никто не открывает. Лицо крайне недовольное. Толкает дверь — открыто. Заходит.
(КОНЦЕВИЧ, ОГУРЦОВ.)
Убогая квартирка, тёмный коридор. Чертыхаясь, Концевич идёт по коридору, заходит в комнату. На полу лежит молодой человек в форме мелкого чиновника почтового ведомства (Огурцов), изо рта — пена. Концевич, увидав, сдержанно чертыхается. Быстро наклоняется, щупает пульс: Огурцов мёртв. Концевич оглядывает помещение — на столе записка. Берёт записку, читает: «ЦЕЛЫЙ МИР НЕ СТОИТ И ОДНОЙ СЛЕЗЫ РЕБЁНКА». Кладёт на стол. Покачав головой, тихо:
КОНЦЕВИЧ
Прекраснодушный идиот!
Выходит в коридор, слышен звук запирающегося замка. Концевич возвращается. Берёт бумагу из тонкой стопки. Пристраивает записку, чтобы удобней списывать, подделывая почерк. Макает перо в чернильницу. Поглядывая в записку, пишет.
Встаёт. Забирает со стола настоящую предсмертную записку, складывает вчетверо, кладёт в карман. На её место возвращает только что им написанную. Бросив ещё раз взгляд на лицо покойного, с выражением снисходительного осуждения: слабак! Но и, тем не менее, с жалостью, — выходит.
(ОГУРЦОВА, МАТРЁНА ИВАНОВНА.)
Огурцова лежит на кровати, на спине. Потная, мучается, обессилела метаться. Матрёна мочит в тазу полотенце, выжимает, кладёт Огурцовой на лоб.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Потерпи, Алёна!
ОГУРЦОВА
Муж не приходил?
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Не приходил.… Не думай о муже! Всё с ним в порядке.
ОГУРЦОВА
Много работает. Еле концы с концами сводим. Ему обещали большую премию дать. Может, домой ещё не приходил, записку не читал?
МАТРЁНА ИВАНОВНА
А если и читал — ничего страшного. Они родов боятся. Зашёл в трактир, рюмку для смелости выпить. Да и увлёкся.
ОГУРЦОВА
Непьющий он у меня. Совсем.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Чего так?! Прям совсем?
ОГУРЦОВА
Отец у него был пьющий. Погиб в точности как Мармеладов у Достоевского!
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Не знаю, кто там у кого погиб, но если это мужика от пьянки отворотило — то не зря, значит, погиб.
Огурцова улыбается.
ОГУРЦОВА
Писатель это, Матрёна Ивановна. Достоевский. Очень его мой муж любит.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Муж должен жену любить! А не писателя!
Огурцова смеётся; но её настигает очень болезненная схватка.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Схожу я, Алёнушка, за доктором.
ОГУРЦОВА
Не надо, прошу вас! Стыдно!
Матрёна решительно поднимается.
МАТРЁНА ИВАНОВНА
Романы читать — все вы современные! А как до дела доходит — так баба бабой! Государыню императрицу мужчина-врач пользует! Так что и тебе не стыдно!
Идёт на выход.
(КОНЦЕВИЧ, ПОКРОВСКИЙ, ПРОХОЖИЕ.)
Концевич стоит, опершись на парапет, курит. Собеседника не видно. Говорит тихо.
КОНЦЕВИЧ
Слаб кишкой оказался. Не выдержал, что целя в отца, и в девчонку попал. Но дело сделано.
Достаёт из кармана сложенную записку, передаёт невидимому собеседнику. Пока тот читает — затягивается, курит. Записка возвращается к Концевичу. Он выкидывает окурок в Неву, достаёт спички, поджигает записку. Смотрит, как она горит. Недогоревший клочок бросает в воду. Слышны шаги. Его невидимый собеседник уходит. Концевич смотрит на парапет — там конверт. Он берёт конверт, заглядывает — деньги, — кладёт конверт в карман.
КОНЦЕВИЧ
Вот и твоя премия, Огурцов.… Мне больше достанется.
Снова смотрит в воду.
КОНЕЦ 2-Й СЕРИИ
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Община Святого Георгия предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
