Кузнец Марк – любовник ведьмы

Татьяна Слепова (2024)

Хорошо жил кузнец Марк в родной деревне, складно. Работа в кузнице отца ему легко давалась. Да и женихом он был завидным, в невестах у него ходить любая мечтала. Всё изменилось, когда в жизни Марка появилась ведьма по имени Элоиза. Пришла в деревню красивая наглая. Волосы вороные под платок не убраны. Груди разве что в подол не вываливаются. На Марка она глаз сразу положила. Молодой кузнец думал, раз она женщина, то и слушаться его будет. Но с ведьмами всё не так просто.

Глава 2. Дрова не пух лебяжий

Я в родительский дом тогда не вернулся. В чём на сеновал пришёл, в том к ведьме жить и отправился. Дом у неё неказистый оказался, в землю одним боком врос, печку никто не белил давно. «Ну, ничего, — думаю, — это всё дело поправимое».

Следующим утром проснулся я от воплей. Скандалили на крыльце. Выглядываю в окно, а это мои мать с батькой пришли, ещё и старосту с собой прихватили зачем-то. Выглядываю из-за двери осторожно. Матушка убивается по мне как по покойнику, у меня аж мурашки по спине запрыгали.

— Родненький! — причитает. — Сынулечка наш единственный, зачем ты нас оставил?! Как же мы без тебя будем?!

А отец на старосту наседает:

— Гнать надо отсюда поганую ведьму! Зачем эту змеюку в нашу деревню впустил?!

— А я тебя, пьянь подколодную, лучше самого из деревни выгоню, — староста отвечает. — Ты сам-то давно ли подковы ковал? Что-то не вспомню. А ведьма — вещь в хозяйстве полезная. На наших коров посмотри! Когда они раньше столько молока давали? Да никогда.

Я хотел к матери кинуться, утешить её, сказать, что не умер я, но в отца упёрся. Он мне путь преградил.

— Ты свою дорогу выбрал, сучонок! — сказал он яростно. — Вот и топай по ней куда подальше, а мать не трогай. Не сын ты нам больше!

Тошно мне стало. Будто мыши под рёбрами завелись. А ведьма меня за руку держит, успокаивает. Отец развернулся и прочь пошёл, мать на него опирается, слабая, будто хворь её одолела. Я догнать их решил, объяснить: что-то новое в жизни попробовать хочу! А вдруг великим колдуном стану? Но не догнал, не сказал, онемел и к земле прирос, так страшно стало. Я всю жизнь свою наперёд знал, а теперь ничего не знаю.

Хожу по дому, занять себя чем-то надо. Когда руки заняты, голова отдыхает. Вон полка прибита плохо, на честном слове держится, вон кочерга ржавая, почистить надо. Взялся я за молоток и гвозди, а ведьма ко мне подлетает:

— Да ты что, милый, не стоит! Тебе силы беречь надо!

— Не бойся, Лизка, — я её за талию обхватил и к себе прижал. — У меня сил на всё хватит!

А она выхватила молоток у меня из рук и улыбается.

Вдруг слышу, кто-то топором за домом работает. Выбегаю, а это Митька Долговязый наши с Элоизой дрова колет.

— Чего припёрся? — спрашиваю. — Это мои дрова и я их колю! Иди, откуда пришёл, пока руки-ноги целы!

Опять Лизка появилась:

— Пусть колет, милый. Это я его попросила. А тебе силы беречь надо.

Митька слушает и во всю свою беззубую пасть лыбится. Тут уж я не выдержал, заорал:

— Ты что удумала, баба? За мужика меня не держишь? Для чего мне силы беречь надо?

— Ладно, — отвечает, — пойдём, покажу.

Садимся мы с ней за стол друг напротив друга. На столе лежит пёрышко не то гуся, не то лебедя.

— А теперь, — говорит Лизка. — Сдвинь пёрышко с места. Но руками не трогай, просто заставь его сдвинуться.

— Что за дурная баба мне досталась?! — кричу. — Ты мне дрова поколоть не дала, чтобы я пёрышки двигал?!

— Правильно, — спокойно отвечает Лизка. — Дрова каждый поколоть может, а колдовское искусство немногим дано. Поэтому забудь про дрова и двигай пёрышко.

— Ну и как мне его двигать? — спрашиваю.

— А вот так, — Лизка и пальцем не пошевелила, а пёрышко в воздух поднялось, повисело там и на стол вернулось. — Теперь ты. Ты можешь!

И стал я на пёрышко это смотреть. «А ну, двигайся, пух лебяжий, не то хуже будет», — про себя думаю. Одна бровь на другую наползает, голова трещит, а пёрышку хоть бы хны. Так напрягся, что носом кровь пошла. Хотел бросить это дело, но вдруг вижу: сдвинулось проклятое пёрышко! Едва-едва, но сдвинулось!

— Ты это видела?! — спрашиваю у Лизки. — Видела?!

— Видела! — соглашается та. — А теперь иди умойся, переоденься да и отдохнуть тебе надо.

Смотрю: рубаха в крови перемазана. На ноги поднимаюсь, а они подкашиваются. Какие гвозди и молотки, какие дрова? Доконало меня пёрышко, все силы из меня вытянуло.

Той ночью у меня живот скрутило, да так, что думал: кишки узлом завязались. «Вот и пробил мой час!» — решил.

— Лизонька, — прохрипел, — спаси меня. Сбегай за лекарем.

Элоиза на меня серьёзно посмотрела, живот мой пощупала.

— Не нужен тебе лекарь, не поможет он, — и замолчала.

Я стал родителей вспоминать, да сестрёнок своих. Не увижу их больше.

— Зато я помогу, — наконец сказала Лизка и в живот мне когтями вцепилась.

Охнул я, затрясся весь от боли. Решил, убить меня решила ведьма проклятая. Только ошибся. Элоиза руку отпустила, и вся боль ушла. Пот меня прошиб, да спать захотелось страшно.

Когда я проснулся, Элоиза уже встала.

— Ну что, — говорит. — Спасла тебя ведьмовская сила? Теперь моя магия в тебе навсегда поселилась. Никуда от неё не уйдёшь.

Посмотрел я на Элоизу, и страшно мне сделалось. Спасти она меня спасла, только я навсегда в её колдовстве увяз точно муха в паутине.

Странно я тогда жить начал. Просыпался, когда хотел. Петухи уже охрипли меня будить, а я на них ноль внимания. Завтракал плотно и давай с пёрышком воевать. Однажды так разозлился, что спалил его. Смотрел на него, смотрел, а оно как вспыхнет! Понемногу научился я перо двигать, только радости от этого никакой не получал. Не понимал я, зачем оно мне надо.

Лизка дома только к вечеру появлялась. То корова отелиться не может, то репу ржа поела. А я один без дела слоняюсь. Не дай бог, что по дому сделать, Лизка разозлится, под одеяло к себе ночью не пустит.

Вся деревня меня сторониться стала. Собираются парни в кабак, а меня с собой не зовут. Девки в мою сторону поглядывать перестали, только косятся издали да перешёптываются.

Говорю я как-то Лизке:

— Давай обвенчаемся. Чтобы всё как у людей было.

А она улыбается:

— Не хочу я в церковь. Неуютно мне там, страшно даже.

— Ничего, — гну своё. — Вот забрюхатишься, сама под венец попросишься.

А её только пуще веселье разбирает:

— Не волнуйся, дурачок ты мой, не забрюхачусь. Я всю свою плодородную силу земле отдаю, ничего себе не оставляю!

Однажды я к отцовской кузнице подошёл. Из-за угла подглядывал, как вор какой. Смотрю, а у бати уже новый подмастерье появился. Мальчишка лет десяти. Узнал я его: Фролов сын оказался. Фроловы все погорели, малец один из горящего дома выскочил, сиротой остался. Теперь слушает моего отца, в рот ему заглядывает. А отец рад стараться, объясняет да покрикивает. Что же это получается, мне замену нашли? Разозлился я тогда страшно: на себя, на отца, на ведьму, на весь белый свет. Достал у деда Якова бутыль самогона, да и прикончил её в одно горло.

Конец ознакомительного фрагмента.