Зульфикор-Рустам

Татьяна Рубцова

Сказочный богатырь и его говорящий конь помогают царевичам и царевнам побороть драконов и дивов. Но пери свою богатырь не отдаст никому.

В стародавние времена в государстве Чаганиан правил могучий и милостивый падишах. Был у него сын — смелый, как львенок, стройный, как меч юный Бахтиер.

Раз Бахтиер упражнялся с юношами в стрельбе из лука на берегу реки Сурхан. Каждый из них мечтал попасть в лисицу, вокруг было множество лисьих нор, но счастье не улыбнулось ни одному из них. Тогда они решили метать камни. Праща нашлась у каждого, а камней вокруг: собирать — не собрать.

Первым метнул камень Бахтиер. Он отметил место, и сколько потом юноши не раскручивали пращу, никто не смог сравняться с ним.

С каждым броском Бахтиер смеялся все веселее, слова его, обращенные к друзьям, были все обиднее, наконец он встал туда, где упал его камень и пообещал подарить лучшего своего скакуна тому, чей камень долетит до него. Самый горячий из друзей Бахтиера, разъяренный насмешкой и собственными промахами, раскрутил пращу. Камень вылетел со свистом и — хлоп! — Бахтиер замертво распростерся на земле. Перепуганные юноши разбежались, кто куда.

Слуги в страшной скорби принесли бездыханное тело юного Бахтияра во дворец. Горе и гнев затмили свет в глазах падишаха. Он выхватил из ножен саблю.

— Кто, кто совершил такое злодеяние, кто погубил единственного наследника, — закричал он, грозя слугам сверкающим клинком. — отвечайте, несчастные, что за враг поразил мое сердце.

— О, господин наш, — отвечали ему слуги, падая ниц. — Сына вашего убил Махкам, сын Шафика, вашего брадобрея.

— Схватить его и отца его, и весь род его до последней женщины, — Загремел падишах. — О, сын мой, мой доблестный Бахтиер!

* * *

А в это время юноши, друзья несчастного царевича, по одному, тайно, вернулись в город, чтобы спрятаться в домах отцов или, с благословения родителей уехать в селение к родственникам. Только Махкам, своей несдержанностью навлекший такую беду, побоялся вернуться.

Затаился он в тугаях в верховьях реки и стал ждать. Вечером мимо проехал всадник в дорожном халате с хурджунами позади седла, Махкам узнал в нем одного из своих друзей.

— Скажи мне, что в городе? — вышел ему на встречу из зарослей Махкам.

— Слушай, друг, беда у нас у всех под ногами, — ответил тот, не слезая с коня. Родителей твоих схватили, ищут тебя. Я запасся едой на двоих, берись за мое стремя, да уедем в Кабул или в Фергану, где нас не достанет гнев падишаха.

— Нет, — сказал Махкам. — Я еще подожду, может узнаю, что с родителями.

И ушел Махкам снова в тугаи.

Ночью этой дорогой проехал второй юноша. Махкам и его окликнул его из зарослей.

— Это ты, злосчастный? Ты навлек на нас беду, — с горечью упрекнул друга тот. — Теперь же падишах словно и огнем в камыши вошел, его не унять, возвращайся в город, спаси свой род от гибели, а нас от изгнания.

— Нет, я еще подожду, — сказал Махкам, которому очень не хотелось погибать от руки палача.

Уехал и второй его друг. А Махкам стал плакать и бить себя в грудь от бессилия перед случившимся.

— Напрасно отец назвал меня Махкамом, — причитал он. — Не Махкам я, а Махкум — нет мне спасения.

Рано утром проехал этой дорогой третий юноша, Махкам и его окликнул.

— Это ты, Махкам? Я ищу тебя всюду, — сказал тот.

— Не зови меня больше Махкамом, я — Махкум, обреченный.

— Не отчаивайся так, друг, возвращайся в город, слыхал я, что Бахтиер жив и есть надежда на его выздоровление. Спаси своих родных, может и тебя падишах пощадит.

— Что ж, на одну голову одна смерть, — сказал Махкам. — Пойду прямо во дворец. И он побежал что есть силы в город.

Стражники схватили Махкама у самых ворот дворца.

— Подождите, прошу вас, — взмолился он, обращаясь к начальнику стражи. — Из жалости к моей молодости, скажите мне, правда ли, что Бахтиер жив, и могу ли я надеяться, что сердце падишаха смягчится.

— Злая твоя судьба, несчастный. Бахтиер жив, но ослеп, не жди от падишаха пощады.

— О, горе мне! — воскликнул Махкам.

Надежда покинула его, и он покорился своей участи.

Его ввели к падишаху и толкнули к подножию трона. Махкам упал на колени.

Падишах хотел было дать знак палачу, уже пробующему острие своего меча, как заговорил младший брат падишаха, мудрый советник:

— Позволь мне сказать, государь. Убить этого юношу мы всегда успеем, пусть лучше он службу сослужит. Ему терять нечего, его жизнь принадлежит вам. Пусть поедет он за волшебной водой, о которой прочел нам наш ученый лекарь в старинной книге. А чтобы он вернулся, оставим отца его, Шафика-брадобрея в зиндане.

— Что ж, так тому и быть, — ответил падишах, уняв гнев. — Судьба послала этого человека погубить моего сына, может судьба пошлет спасение через его руки.

— На все воля Аллаха, — сказал брат падишаха. — Слышишь, недостойный, теперь счастье и несчастье зажаты в твоей руке. Найди источник, по содеянному тебе и воздастся.

— Я искуплю свою вину, — поднялся с колен Махкам. — Позвольте мне только спросить у отца благословение.

Падишах хлопнул в ладоши, и привели старика брадобрея, за одну ночь пережившего десять самых ужасных лет.

— Отец, — кинулся к нему Махкам, — отец, простите меня.

— Нет, не подходи ко мне, ты мне больше не сын и да будет проклята постель, на которой я тебя зачал, да свалятся на твою голову все напасти, на которые ты обрек мою старую седую голову, да вопьются в твой желудок все те жабы, змеи и черви, которых полно в гнусной яме, которая отныне служит мне жилищем.

— Уведите этого безумного, — велел падишах. — А ты, приносящий горе, помни, если через сорок дней ты не вернешься с волшебной водой, отец твой лишится своей головы, а от очага твоего и пепла не останется. Спеши же.

* * *

Махкам вышел из дворца, не зная, радоваться ему или плакать.

Тут он увидел свою мать, спешащую домой.

— Только не проклинате меня, матушка, — сказал Махкам, не смея подойти к ней, — Лучше убейте меня.

— О, мой жеребеночек, никогда мать не откажется от дитя, которого носила под своим сердцем, пойдем же, переступи порог, сядь у священного очага и расскажи твоей матери о своих напастях, Дай мне снять ношу с твоей головы.

Махкам заплакал горькими слезами и рассказал матушке все, что с ним приключилось.

— Не печалься мой жеребеночек, всякой беде помочь можно. Брат моей бабушки, как известно тебе, уважаемый переписчик, мы у него попросим совета.

* * *

Старик переписчик сидел в дворцовой библиотеке и писал, низко склонившись над книгой, светильник у его ног освещал желтые страницы.

Выслушав своих родственников, он сказал:

— Да, о волшебной воде написано в книге Абрубека ибн-Мусы Мургаби. Знаю я этот трактат, о нем и говорил лекарь падашаха. Я здесь переписывал его. О, это великая книга, нужно только уметь постичь ее мудрость. А мудрость ее велика.

— Конечно, уважаемый дедушка, — перебил его Махкам. Ну а где ее искать, это в книге написано?

— Где искать? Нет, об этом мудрый Абрубек ибн-Муса Мургаби ничего не писал. Я прочел книгу от корки до корки, но этого в ней нет. У меня хорошая память.

— Ну, конечно! Иначе бы падишах сам знал, где искать. Идемте, матушка, тут нам делать нечего.

— Ох, юность, юность, она подобна жеребенку: мчится и думает обогнать само время. Сядь, внучок, сядь и ты, дочка, что я вам скажу. Ох-ох. Волу — пинок, мудрому — намек. Слушайте. Абрубек ибн-Муса Мургаби в своей великой книге ссылается на другую, еще более великую книгу, очень древнюю. Это диван великого поэта Журата-Жунунчи, где он упоминает о неком трактате арамейского письма. Ох, это древнее письмо. Ну, хорошо, хорошо, молла-нетерпеливый. Спутай ноги своему коню, слушай. Давным-давно существовал цветущий город Баласагун. Стены его были так высоки, а воины — так могучи, что не страшны ему были многочисленные враги. Люди там были не такие, как мы, и поклонялись они своим богам, а не Единому и Всемогущему. И говорили они на своем языке, не похожим на наш. Колдуны и чернокнижники сидели там в своих лавках, подобно нашим менялам или продавцам арбузов, а волшебную воду там продавали простые водоносы.

— Где же этот чудесный город, мовлоно? — воскликнул Махкам.

— Его больше нет. Знаешь же, зеленая голова, что время не только черноволосого юношу делает согбенным старцем. Оно и дворцы превращает в песок. Ты тоже когда-нибудь это познаешь, жеребеночек мой.

— Тогда пропала моя голова, и я умру молодым!

— Даст Бог, нет. Найди развалины Баласагуна. Но спеши, лишь на седьмой день месяца Зулькада, когда на небо взойдет луноликая Зухра и сбросит свое покрывало, сотканое из серебряной пыли, ты сможешь узнать то, что тебе нужно. Но помни, ты должен до ее захода уйти из города, ибо тот, кто ночь в заколдованном городе проведет, никогда оттуда не уйдет. Еще берегись своего отражения и избегай глядеть на стены, покрытые росписями Мани. Иди, да сохранит тебя Аллах, да поможет тебе праведный Хызр, защитник всех скитальцев..

Конец ознакомительного фрагмента.