Загорелись в небе звёзды

Татьяна Раевская, 2022

«Загорелись в небе звёзды» – это роман взросления, литературная мистификация, эксперимент, книга в книге. Это дневник, который главная героиня Таисия Стрешнёва вела с 13 до 19 лет, с которым она делилась своими самыми сокровенными мыслями, чувствами и переживаниями. На наших глазах Таисия из наивной милой тринадцатилетней девочки сквозь мучительные подростковые метаморфозы и пронзительную первую влюбленность превращается в прекрасную девятнадцатилетнюю девушку. Письма, записки, переписки, песни, рассказы – полное погружение в мир главной героини. В итоге главная героиня пишет повесть о любви к юноше своей мечты, с которой и начинается книга. Это произведение о подростках, о любви и дружбе, о необыкновенно сложном процессе взросления, самопознания, открытия себя для себя самого и для других, о первых попытках самостоятельно строить отношения и справляться с трудностями, делать сложные жизненные выборы, далеко не всегда до конца осознавая истинные мотивы своих поступков и решений.

Загорелись в небе звезды

Таисия Стрешнева

1989 год, г. Кишинев, СССР

За несколько месяцев антикоммунистических революций были смещены просоветские коммунистические режимы,

под Уфой взорвались два поезда, погибло 573 человека,

Джордж Буш старший стал президентом США,

Пол Маккартни выпустил альбом «Цветы в грязи»,

группа «Нирвана» выпустила альбом «Блич»,

астероид Асклепий приблизился к Земле,

в Техасе наблюдалось полярное сияние,

«Человек дождя» получил Оскара,

в Норвежском море затонула атомная подлодка Комсомолец,

закончился вывод советских войск из Афганистана,

в Шеффилде в давке на стадионе погибли 96 болельщиков,

группа «Каома» записала песню «Ламбада»,

в Румынии расстреляли Чаушеску,

Ельцин упал с моста,

Кашпировский провел сеанс по тв,

начался снос Берлинской стены.

В такой неспокойной политической обстановке на окраине Российской и Советской империи в одной южной провинциальной столице произошла в очередной раз совершенно заурядная история вселенского масштаба.

Бип, бип, бип, Московское время 17 часов, информационный выпуск Маяка, саранский телевизионный завод в новых хозяйственных услови — ях…

Раздался звонок телефона, Тася ела на кухне свои любимые макароны с кетчупом и думала брать или не брать трубку, лень было, так как теле — фон был в комнате, но решила все-таки взять.

Алло?

Стрешнева, привет, приходи ко мне, меня гулять не пускают.

Ладно, скоро приду, доем и приду.

Уже начался сентябрь, но тепло было как летом, Тася надела футболку, юбку, гольфы, спустилась пешком с шестого этажа, прошла через двор к соседнему дому, где на пятом этаже жила ее лучшая подруга Нина.

Я решила стать битломанкой, — гордо заявила Нина.

Кем, кем? — не поняла Тася.

Битлз — это группа такая английская, смотри, мне дядя пластинку пода — рил, сейчас поставлю.

И Нина поставила в проигрыватель болгарскую Love Songs.

“Is there anybody going to listen to my story” — страстно взвыл Джон Леннон, и Тася вмиг решила тоже стать битломанкой, и чтобы не откладывать это дело в дальний ящик, послушала песню Girl 150 тыщ раз, пока Яновская не прогнала её, испугавшись, что как то слишком быстро она может перестать быть битломанкой.

Ну и началось, Битлз днями напролёт, кто бы только мог подумать, к каким далеко идущим последствиям приведёт этот опрометчивый поступок дяди. Love Songs хватило Тасе и Нине на неделю беспрерывного прослушивания, после чего им, естественно, захотелось ещё.

— Слушай, — как-то раз осенило Тасю, — а можно же пойти в студию звукозаписи, и наверняка у Битлз есть ещё альбомы, должны быть.

— У нас нет денег на кассету, на запись.

— Накопим из денег на столовку.

— Точно, ещё надо узнать, где эта студия находится.

— Я у брата спрошу.

***

Деньги были накоплены, студия обнаружена и вуа ля, Тася с Ниной каждую неделю слушают по два новых альбома битлов, чувствуя себя Белкой и Стрелкой, запущенными в космос.

Таким образом они записали себе все официальные альбомы, все пиратские сборники, концертные записи, Silver Beatles, и остановились, только когда работники студии в порыве жажды наживы стали записывать им все по второму кругу, причём одно и то же с двух сторон кассет. Тогда до них дошло, что скорее всего у них уже есть все, что Битлз записали и спели, и им ничего не оставалось, как слушать каждый альбом по сто тыщ раз.

— Мне кажется, что все песни поёт Пол.

— Да, кроме Yellow submarine, её поёт Джон.

— Точно.

— А давай, будем представлять, как будто мы живем с битлами в одно время и дружим с ними, ещё до того как они стали супер известными.

— Мы такие приходим к ним на репетицию, чуваки, привет, как дела? Что вы тут новенького понакрапали?

***

— Привет, Яновская. Ты почему сегодня в школе не была?

— Я заболела, — просипела Нина.

— Хорошо тебе, а мне завтра тащиться на эти дурацкие посиделки, играть Иляну Косынзяну.

— Да уж, ну ну…

Тася сидела, с ужасом ожидая своей очереди позора на посиделках, проклиная про себя вспышку креативного энтузиазма у училки по литре.

–… споют нам шуточную песню — эта фраза внезапно включила Тасю в реальность. И она как в замедленном кино увидела выходящего или скорее выплывающего юношу небесной красоты с темными длинными волнистыми волосами, огромными серыми глазами и ГИТАРОЙ.

— Твою ж ма…, — подумали бы Тасины лобные доли, если бы гены, отвечающие за размножение, не заткнули их. По их команде в ее организм молниеносно выделилось несколько тысяч тонн окситоцина, дофамина, адреналина, серотонина, норадреналина, и т.д и т.п. и устрои — ли такой фейерверк, что бедная девочка была обречена. У Таси зашумело в ушах, свело живот, а ее огромные зеленые глаза приобрели фор — му сердечек. На миллисекунду она успела испугаться, что все это заме — тили, но тут же перестала что-либо соображать.Это был момент икс. Вот это вот все. Пришла пора, она влюбилась. Я помню чудное мгновение, передо мной явился ты… и т. д. и т.п. From now on, как говорится, Тася могла, гм «думать» только об Агее. Ну да, видение звалось Агеем.

Как она выступила, выступила ли вообще, и как после этого попала домой, Тася так и не вспомнила. Она с большим трудом вспомнила, что она вообще есть. И чтобы закрепить вновь обретенное самосознание она набрала Яновскую.

–О, Стрешнёва, привет, ну как прошла премьера?

–Ты о чем? Яновская, я сегодня видела Пола Маккартни или Джона Леннона, два в одном в общем.

–Ага, ты что тоже заболела? Температуру мерила?

–Не знаю, может у меня и температура, но у нас в школе завёлся Джон Леннон, или Пол Маккартни, если бы ты его увидела, ты бы офигела. Он учится в 11 классе, его зовут Агей, он играет на гитаре, поёт, он нереально классный, он просто нереальный, блин, он Фэт Фрумос.

–Кто? Как зовут?

–Не важно, я уверена, если он не мое видение, если он существует, он битломан, надо украсть журнал их класса, узнать его фамилию, узнать его телефон, узнать где он живет. Ещё с ним был друг, про него тоже надо всё узнать, надо узнать, с кем ещё он общается…

–Стой, подожди, ты что в КГБ собралась работать, зачем нам всё это узнавать?

–Не знаю, надо, ты что дура, это же Пол Маккартни, или Джон Леннон, не важно, это то, о чем мы мечтали, общаться с молодыми битлами, только чур ты не будешь влюбляться в Агея, хотя нет, это невозможно. Ладно, не важно, когда ты уже придёшь в школу? Хорошо, что я староста. Я завтра, когда буду относить наш журнал в учительскую, возьму незаметненько их журнал, давай приходи завтра.

— Ладно, ладно, приду.

***

— Агей Денисович Морев — зашибись.

— Почему зашибись?

— Не знаю, просто.

— Блин, ну и имечко, он что типа из Древней Греции, Дионисович?

— Ой, ну всё, начинается, очень смешно.

— Записывай лучше, дата рождения 04.04.

— Четвёртого апреля? Первый раз вижу человека, который родился четвёртого числа, как я.

— Пур, пур, пур, это просто знак судьбы.

— Так а адрес, где он живет?

— Улица Цветов, дом 69, квартира 35.

— Цветов? У нас есть такая улица? Может, он всё-таки моя галлюцинация.

— Ага, и я твоя галлюцинация.

— О, а давай посмотрим, как он учится.

— Я и так знаю, как он учится, на одни тройки, он же Джон Леннон.

— Да, прикинь, да, по математике тройки, по русскому тройки, по всему тройки.

— А по молдавскому пятерка. Чего ты ржёшь?

***

Тася без одной мысли в голове плелась за Яновской в буфет, там продавались очень вкусные пирожки, поэтому туда любили ходить старшеклассники. Нина шла за пирожками, а Тася за Агеем. Там как всегда была толпа народа, и Тася с Ниной, пользуясь тем, что они были младше и соответственно мельче, протиснулись вглубь толпы. Тут у Таси внезапно подкосились ноги, и заружилась голова, и она увидела, что утыкается носом прямо в спину Агея, и почувствовала себя Алисой, проваливающейся в бездонный тоннель.

— Девочка, что с тобой? Тебе плохо? Может тебя в медпункт отвести?

Тася слегка вернулась в реальность от того, что её кто-то тряс за плечо. И тут же опять провалилась еще глубже, потому что это Агей её тряс. Она видела, что губы у него шевелятся, но ничего не слышала, и сама не могла пошевелить губами, поэтому глупо улыбалась в ответ и что-то мычала зачем-то.

— А что? Скажи спасибо хоть за это. Мы в режиме автопилота, и нам всего пятнадцать лет, — сказали лобные доли в ответ на выпученные глаза самооценки.

— Яновская, харэ хомячить, сделай что-нибудь.

***

— Дети, у меня для вас сюрприз. Завтра вместо урока литературы у нас будет концерт. У одних наших одиннадцатиклассников есть своя группа, представляете? И я их пригласила спеть для нас. Они даже пишут свои соб — ственные песни.

— Я тебе говорила, это точно Агей. Я не доживу до завтра.

— Может, и не Агей.

— Ну да, а кто ещё? Вот увидишь, если я, конечно, доживу до завтра, и тебе не придётся идти на мои похороны.

— Ну уж нет, я лучше на концерт пойду.

— Ирина Владимировна, а как группа называется?

— «Серьезная проблема».

— Странное название.

Наступил день концерта. Тася с Ниной в радостном нетерпении сидели за первой партой.

— Блин, я думала эти школьные ансамбли только в старых советских фильмах встречаются.

— Ага, интересно, они сами песни пишут, или чужие играют, вдруг они вообще попсу поют?

— Да ладно, не может такого быть.

— Тут в кабинет вошёл Агей и К. Тася тут же онемела и окаменела.

— Всем привет, меня зовут Агей, и это моя группа «Серьезная проблема». Мы споём вам несколько песен собственного сочинения. Надеюсь вам понравится. Первая песня называется «Блюз ни о чем».

Мы сидим на холме внимая пению птиц,

Следя за легким движением больших облаков,

Забирая у солнца все то что полагается нам,

Вдыхая теплый ветер с нежным запахом цветов.

А здесь недалеко грохочет вулкан,

И на кусочек лавы мы поставили чай.

Перестань рвать цветы они и так твои,

И не гоняй облака. Летят и пускай.

Скоро вечер года золотая пора,

И молодое вино согреет нам кровь.

Где-то падает снег — у нас под ногами трава.

Кто-то ищет войну — мы находим любовь.

— Блин, круто, реально круто, да? Стрешнёва, я к тебе обращаюсь, Стрешнёва, алё, очнись, что с тобой? Тебе плохо?

— Мне хорошо, мне очень хорошо.

— Следующая песня называется «Щенячий вальс».

Валяясь в тополином пуху,

Игнорируя рой муравьиный,

Я звонко лаял на весну,

Задравши в небо нос малиновый.

Пух так кружился, так летал

Под ласковым дыханием ветра,

И я мечтал, я так мечтал

Взмахнуть ушами и до неба.

Иль не до неба, но хотя б

Сорвать с каштанов белые свечи,

И мы летим и пух и я,

И ветер свеж и ласков вечер.

Два часа спустя Тася с Ниной в абсолютном трансе плелись домой.

— Это было круто!

— Да.

— Классные песни. Интересно, их Агей пишет?

— Да.

— Что да? Ты кроме да можешь ещё что-нибудь сказать?

— Да. То есть нет.

— Стрешнёва, ты меня пугаешь.

— Я сама себя пугаю. Зачем он только такой классный?!

***

— Ничего себе, Агей сидит за первой партой с какой-то страшилой, бедолага.

— Дай мне тоже посмотреть.

— Чего ты толкаешься, тише, не шуми, сейчас нас Круковская услышит. Мы между прочим с тобой урок прогуливаем.

— Он очки носит.

— Я тебе говорила, он Джон Леннон.

— Прям.

— Ой, Елизавета Андреевна, доброе утро.

— Девочки, вы что здесь делаете? Какой у вас сейчас урок?

— А мы это, мы забыли, то есть эээ потеряли, эээ мы ищем эээ, — Тася встала на цыпочки и вытянула шею, чтобы получше разглядеть Агея и страшилу, на всякий случай, — а наш журнал не у вас? Мы журнал ищем, вот.

— Я вижу, какой вы журнал ищете, марш на урок. Тася ты меня поражаешь.

— Я сама себя поражаю, — пробормотала Тася, — идём Нина.

— Давай не пойдём на географию.

— А куда пойдём?

— Пойдём в то крыло, где кабинет биологии, будем журнал наш доделывать, нас там никто не найдёт.

— Идём.

Мы сожгли последний мост за собой,

Перешли последнюю реку вброд,

Слава Богу остался кто-то живой,

Кто настроит гитару и что-то споёт.

Наше время решило нам плюнуть в лицо,

Наши дети все также играют в войну,

Наши папы раздали патроны и ушли воевать

ЗА ЧТО ЗА КОГО НА КАКУЮ БЕДУ?

— Чего ты орешь так? Мы с тобой урок прогуливаем, сейчас сюда вся школа сбежится.

— Песня классная, мне больше всего понравилась на концерте.

— Да классная, мне тоже нравится.

Мы собираем народ и поем о любви,

Заставляя себя верить в собственный кайф,

Кто остаётся честным слезая со сцены?

Покажите мне его,

Я отдам ему все что смогу отдать.

— И кто здесь орет?

— Стрешнёва, Яновская, это вы там воете? А ну, марш на урок.

— Блин, это Мальвина, как она нас нашла?

— Громче надо было петь, нас бы не только она нашла.

— Бежим

— Куда?

— Прячемся!

***

Был конец мая, стояла прекрасная невыносимая жара, через открытые нараспашку окна в кабинеты залетал тополиный пух, а Тася сидела на уроке английского языка, писала самостоятельную работу и мечтала об Агее, естественно. Дверь в кабинет была открыта, и тут она услышала звуки гитары, сначала она подумала, что это у неё начались глюки то ли от жары, то ли от усиленных мечтаний. Её учительница приветливо помахала рукой, и в кабинет вошёл, играя на гитаре, опа — Агей собственной персоной.

— Мама дорогая, — подумала Тася. Её лицо вспыхнуло красной лампочкой, и у неё возникло непреодолимое желание сползти под стол. А Агей спел песню Йестердей, молча поклонился и исчез, оставив Тасю в недоумении разглядывать од — ноклассниц на предмет, видели ли они то же самое, или это было её персональное видение.

***

— Стрешнёва, ты чего там строчишь?

— Ничего я не строчу.

— Дай посмотреть.

— Яновская, отстань, отдай, ты с ума сошла!

— Агей, Агей, Агей, Агей, Агей, Агей, Агей…По — моему это ты сошла с ума, это что колдовство какое-то?

— Сама ты колдовство, просто имя красивое.

— Стрешнёва влюбилась, Стрешнёва влюбилась.

— Сама ты влюбилась, отдай, дура.

— О, придумала, теперь ты — Агеева.

— Сама ты, нет ты не Агеева, ты просто дура, отстань.

***

Утром четвертого марта Тася лежала в постели и грустно думала:

— Очередной бездарный день рождения! Как же не хочется просыпаться, вставать, и быть собой, может, пора уже покончить с этими мучениями, (доучилась, думаю цитатами из Шекспира), выпить димедрола, запить шампанским, как все нормальные люди…

— А как же Агей, во-первых? Во-вторых, нормальные люди пьют рогипнол, причём в Париже.

— Господи, да пропади он пропадом ваш Агей. На фиг он мне сдался? Как мне вообще с ним познакомиться?! И зачем?! Во-первых, я могу ему не понравиться, во-вторых, даже, если понравлюсь, ни к чему хорошему это не приведёт…, стоп, что ещё за рогипнол? И почему в Париже? Господи, кто это ещё там с утра пораньше трезвонит?

— Ало?

— Стрешнёва, привет. Что ты там о самоубийстве, небось, мечтаешь?

— Что, с чего ты взяла?

— Ну не знаю, говорят Курт Кобейн сегодня чуть не умер. Ладно, у меня для тебя подарок — мы идём к Агею.

— Ку, куд, куда мы идём?

— Чего ты раскудахталась? К АГЕЮ — так понятно?

— Как мы к нему идём? Когда мы к нему идём? Кто идём? С кем мы к нему идём? Куда мы к нему идём?

— Домой к нему, на улицу Цветов.

— Я не понимаю.

— Чего ты не понимаешь? Пока ты вчера страдала, школу прогуливала, димедрол пила, в школу Агей приходил, и он настоятельно просил меня в гости прийти. Так что всё, вставай давай, надевай свою юбку в синий горох и зеленую блузку с декольте и пойдём.

— Подожди, а что там с Кобейном?

— Рогипнола с шампанским перепил.

***

— Привет,

— Привет, проходите.

— Мы тут решили воспользоваться твоим опрометчивым приглашением.

— Ага, я понял. Проходите, проходите, у меня всё равно тут куча народа.

— Это моя подруга — Тася.

— Агей. Такое впечатление, что я где-то видел тебя.

— Да уж, а сколько раз я тебя видела, — пробормотала Тася.

— Что ты говоришь?

— Да нет, нет, ничего. Говорю, мы вообще-то в одной школе учились.

— Ааа, понятно.

Тася с Ниной прошли на кухню, утопающую в сигаретном дыме. Агей усадил Тасю в кресло качалку, стоящее рядом со столом. Как всегда при виде Агея, да ещё в такой непосредственной близи, лобные доли помахали грустно Тасе ручкой и удалились, так что ей оставалось только, как всегда, забить на все равно убитую самооценку и курить одну сигарету за другой, при этом неотрывно пялясь на Агея, наглядно демонстрируя всем присутствующим значение выражения"не могла глаз оторвать".

Все усиленно делали вид, что ничего не замечают, в первую очередь, конечно, Агей, несколько ошеломлённый, но прямо скажем не сильно, будучи с детства привыкшим провоцировать повышенное женское внимание. Тем более, что он был не менее ошеломлён размером глаз, следящими за ним, а также ниагарским водопадом волос.

Куча народа состояла из одногруппников Агея, которые, конечно же, в присутствии девушек стали дико выпендриваться.

В случае с Тасей все их старания были абсолютно тщетны, её мозг был настолько занят восприятием Агея в мельчайших подробностях, что все остальные ей казались просто какими-то размытыми биопятнами.

Так прошло несколько часов, за которые Тася выкурила пачку сигарет, выпила чайник чая, не сказала ни слова, впитала как губка каждое слово, произнесенное Агеем, каждый его жест, каждое выражение лица.

— Нам пора, — бодро заявила Яновская. Тася как загипнотизированная встала и пошла обуваться.

— Какой у тебя красивый бантик! — вырвалось у Агея во внезапной тишине, и все уставились на Тасю, которая согнувшись, вверх жопой завязывала шнурки.

Эта фраза как лампочка загоралась в голове у Таси по дороге домой, и весь следующий день, и всю неделю, и всю жизнь, сердце её сжималось, дыхание останавливалось, она в эту фразу куталась, ныряла, растягивала её как разноцветную пружину, запускала в небо, как воздушного змея, кричала в рупор, писала мелом на асфальте, складывала в созвездие.

— Блин, Яновская, писать то как хочется, зачем я столько чая выпила?!

***

Наступило вожделенное 9-е октября, день рождения Джона Леннона — священный день для всех битломанов. Правда, Тася вожделела этот день исключительно в связи с тем, что вечеринка намечалась у Агея дома, соответственно уже неделю она умирала от нетерпения и пыталась заставить земной шар вертеться и крутиться хоть чуточку быстрее. Она ходила как сомнамбула с осоловевшим взглядом, периодически замирая на долю секунды, пронзаемая как молнией проносящимся у нее в голове словосочетанием — «9-е октября».

И вот она здесь. Вокруг шум гам после стандартных пятнадцати минут неловкости. Все курят, остроумят. Ещё пятнадцать минут спустя поют и танцуют. Еще пятнадцать минут спустя громко поют и непринужденно танцуют. В какой-то момент Тася обнаружила себя рядом с Агеем. Мгновенно под воздействием его запаха все её нейронные сети отключились, за долю секунды эволюция совершила в отдельно взятой особи обратный ход от хомо сапиенса до рыбы, и все что могла делать Тася — пучить глаза и беззвучно шевелить губами.

— Давай лучше целоваться, — нервно усмехнулся Агей, и потянув Тасю на диван, поцеловал ее под «Imagine» Джона Леннона, 9 октября всё-таки. Тася провалилась в другое измерение под названием «Happiness is a warm gun», и за минуту прожила ещё одну жизнь длинною в бесчисленные миллиарды лет.

— Как с тобой приятно целоваться, — откуда-то с периферии донёсся до Таси удивлённый голос Агея, она даже вздрогнула от неожиданности (типа, ой, кто здесь? ), но не успела прийти в себя полностью, чтобы как-то отреагировать, как Агей, радостно продолжил её целовать. Тася пришла в себя только через несколько дней.

— Ну и как тебе, понравилось целоваться с Агеем?

— Что, с чего ты взяла? — заблеяла Тася.

— С чего я взяла? Ты серьезно? Вы целовались три часа. Все ходили и смотрели на вас, как на экскурсию.У тебя до сих пор губы синие. Все уже ушли, а вы так и целовались. Как вы вообще разлепились?

— Что за бред? Вообще, у меня нет слов! Это какие-то грязные инсинуации, — продолжила лепетать Тася, а у самой, между тем, от звучания ЕГО имени вслух задрожали коленки, в животе запорхали бабочки, она почувствовала вкус его губ и…

— Стрешнёва, что с тобой? Ты вся зелёная.Ты что, уже беременная?!

— Сама ты беременная, — пришла в себя Тася.

***

— Стрешнёва, привет.

— Привет, ты чего такая загадошная?

— Меня Артём пригласил к ним на репетицию, прикинь? Пойдёшь со мной, а то мне одной как-то страшновато.

— Круто. Ну пойду, конечно, но мне тоже как-то страшновато.

— Господи, это что, надо будет подниматься по той железной лестнице, висящей в воздухе?

— Судя, по всему, да.

— Я не могу, я высоты боюсь.

— Подумай об Аге-е…

— Ладно, идём.

— Стучи давай.

— Сама стучи, я боюсь отпускать поручень, и вообще, тебя же пригласили, забыла?

— А то ты не рада? Давай вместе.

— Ладно.

Только они подняли руки, как дверь неожиданно открылась, и выглянул Агей собственной персоной. У Таси в животе что — то рухнуло вниз, и она чуть с лестницы не свалилась.

— Осторожно, не падать! Я, конечно, неотразимый, но не настолько же, — пошутил Юноша небесной красоты.

— Привет, девчонки! Вы как здесь оказались? — шутливо строго спросил он.

— Нас вообще — то Артём пригласил, — забормотали от испуга Тася с Ниной.

— Я шучу вообще-то, — удивился Агей.

— Да, да очень смешно, — сказали в унисон девчонки, приведя Агея в полное замешательство.

— Слабоумные что-ли? — промелькнуло у него.

— Так, всё, проходите, садитесь и сидите тихо, как мыши, курить в курилке, понятно?

Тася с Ниной просеменили в помещение. Агей и К начали играть песню, которую Тася уже слышала, и она ей не очень нравилась, но тут Агей, под влиянием серотонина так её пел, что у Таси открылся портал в альтернативную реальность, а остальные члены группы играли так, что сами удивились своему внезапно прорезавшемуся мастерству. Было такое ощущение, что все стали единым целым и превратились в песню, и когда она закончилась, никто не мог ни говорить, ни шевелиться.

Bm, Dm6, Am, F#o, F#7, Em7, F#9 Bm, Dm6, Am, F#o, F#7, Em7, F#9

Bm Dm6 Am

Утро зимнее здравствуй, мы так долго ждали,

F#o

Мы так долго пели о прошлом,

G6 F#7 Em7

Нас сбила с толку долгая, долгая осень.

Bm Dm6

Мы снимали любовь с книжных полок,

Am F#o

И это был выход, и это был повод,

G6 F#7 Em7

И это был выбор, но он оказался не точен.

Bm A G

Нам часто так не хватает слов

D

Чтоб петь о чем-то простом.

G F#7 Em7

Наша память забита листками телефонных книжек.

Bm Dm6

Смотри, за окном бродит ветер,

Am F#o

Он будет дуть вечно, он спросит таких же, как мы:

G6 F#7 Em7 F#7

Подумай, достойно ль тебя, все чего ты хочешь.

Bm

Мы видели иней, мы трогали лед,

A G

Мы ловили снежинки губами, мы слышали вьюгу,

И это была не жизнь,

D

Это был только танец предвещения жизни.

G

Это были горящие от радости окна,

F#7 Em7 G6 F#7

Это был снег, мы дарили его друг другу.

Bm

Это звезды стали точно как надо,

A

И мы лежали в мягких сугробах,

G

И кошки в кустах смотрели на нас,

D

И думали, что мы наверно свихнулись,

G F#7

Но мы в эту ночь видели лучше, чем кошки,

Em7 G6 F#7

Мы раздавали себя друг другу.

***

Было лето,

прекрасное южное лето,

небо было фиолетовое,

звезды огромные,

воздух душистый и густой, как масло,

каштаны, платаны,

печёные баклажаны,

короткие дожди как из душа,

на глазах испаряющиеся лужи,

и на сцене Юноша небесной красоты с гитарой

поёт самую романтичную песню на свете:

Em C

Загорелись в небе звезды,

G Em

Ты прости, что я так поздно, просто дождь.

C

Я снова пропадаю,

G Em

Так в дождях теряюсь — не найдешь.

Am

Я люблю этот город, когда

G Em

К земле прибивает вода пыль.

Am

Я люблю это время, когда

G D, Em

Рвёт на части тоска, а сны словно быль.

Что нам скажет эта осень?

Пригласит или попросит выйти вон?

Кружит листопада вьюга,

Потеряли мы друг друга под дождём.

Швыряя золото ногами,

Вверх, в небо с облаками мы идём.

Мы с тобой когда-то к цели

Шли, да видимо не тем путем.

С

Мы идем по желтым листьям,

D

Разгребая сгустки мрака,

G

И потрепанная осень,

Em

Как бродячая собака

Am B7

Воет ветром на чихающее лето.

Я забыл про все что было,

Даже то, что было мило, просто дождь

Нарисованные цветы на асфальте

Смыл и унес потоком в ночь.

Я не знаю чего будет,

Будет плохо — Бог рассудит нас с тобой,

И мы станем как обычно

Строить по кирпичику покой.

— Спасибо за понимание.

Сама песня, голос, интонации, жесты, мимика, поза, такой сексуальный тазобедренный изгиб, джинсы, рубашка, длинные волосы, очки действовали на Тасю гораздо эффективнее, чем хвосты павлинов на павлиних. Весь остальной мир перестал для неё существовать. На всей планете остались только она, Агей и его песня.

— А давайте пойдём к Агею, — сказал кто-то, и только в этот момент Тася поняла, что выступление давно закончилось, и Агей стоит рядом и как-то странно на неё смотрит.

— Ты же не против, Агей?

— Ну нет, я не против, идём. Ты идёшь с нами? — неожиданно для Таси обернулся он к ней.

Тасин мозг, загипнотизированный его взглядом, из последних сил попытался изобразить нечто вразумительное:

— Эээ, — мотает головой, кивает головой, — дааа…, нееееет, не знаю.

— Понятно, идёшь.

Тут даже Тасин несчастный мозг возмутился:

–Что?!

— Молчи, дура, — шикнули на него гены и льстиво улыбаясь сказали:

— Конечно, иду.

— Ну, вообще, — подумала Тася, — да, да, да я знаю, это моё слово паразит.

У Агея дома Тасе стало так хорошо от того, что она его видит, и видит, и видит, и видит, и видит, и видит, что в какой-то момент у неё случился передоз, и ей пришлось буквально выползти по стеночке из квартиры в подъезд, чтобы не грохнуться в обморок на глазах у изумленной публики. Агей проводил Тасю заинтригованным взглядом, молча налил всем присутствующим вина, раздал по сигарете и удалился по-английски за Тасей. Все присутствующие синхронно, как котята из роликов, затянувшись, молча проводили Агея заинтригованными взглядами.

Тася стояла у открытого окна и курила, пытаясь прийти в себя. Агей подошёл сзади и обнял ее за талию:

— Ты почему сбежала?

И не дожидаясь ответа, поцеловал ее. У Таси, естественно, подкосились ноги, закружилась голова, и она рефлекторно покрепче вцепилась в Агея, а он, расценив это как положительное подкрепление, радостно прижал её покрепче к себе. Пришла в себя, называется. Так они целовались совершенно неизвестное количество времени, целую вечность, эоны галактик образовались и взорвались, а Тася с Агеем все целовались.

— А ты сексуальная особа.

***

Тася была так сильно влюблена в Агея, что в его присутствии не соображала абсолютно ничего, ее физиология отключала в ней всё лишнее, и настойчиво требовала от неё только одного, любой ценой, всеми правдами и неправдами заняться с ним сексом. Для этой единственной важной цели в жизни любого организма, мозг оглушал Тасю немыслимым количеством до — фамина ну и т.д. по списку, подсаживая её на Агея. И стоило Тасе ненароком подумать об Агее, не говоря уже про увидеть его, как она испытывала такой приход, что кокаин, метамфетамин, лсд и экстези вместе взятые казались безобидными плацебо. Но ломки были страшными, она не могла ничего делать, ни о чем думать, в ней очень трудно было заподозрить круглую отличницу, командира звёздочки, председателя совета отряда, старосту, девочку с математическими способностями.

Она была похожа на идиотку и могла связать только два слова «Агей» и… «Агей». Иногда она, т. е. какая-то часть её сознания, пыталась робко сопротивляться нейромедиаторному фейерверку, и говорила себе:

— Он старше, я ничего о нем не знаю и ничего не могу понять в нём.

— Агей, — отвечали Тасины гены, постукивая лапкой,

— А ещё…

— Агей, — перебивали гены, — Агей, Агей, Агей, поняла?!

— Поняла, — вздыхала Тася.

— Он лучший, он такой хороший, он то, что тебе нужно, он и есть смысл и цель твоей жизни, — капризно ныли они.

— Вообще — то, может, мне надо как то про себя подумать, учиться там, заниматься какими то своими занятиями?

— Агееей, Агей, Агей, Агей, Агей, Агей, Агей, — топали ногами гены.

— Тебе будет хорошо, тебе будет очень хорошо, и только так ты можешь быть счастлива, без него тебе не жить, без него тебе абсолютно не за чем жить, — гнули свою линию гены, радуясь, что им попалась особо чувствительная особь.

— Он плохо ко мне относится, у него свои друзья, свои дела, не знаю, может, я ему не нравлюсь, я не в его вкусе, я младше, может, ему вообще сейчас не до любви?

— Это не наши проблемы, это все твоя низкая самооценка, но нас она не волнует, нам нужен Агей, нам он подходит, только он и больше никто, вынь да положь и побыстрее, нам надоело ждать, — гены были неумолимы и непреклонны.

— Я как зомби…

— Хватит размышлять, зомби! Иди, иди за Агеем. Добудь его нам, и мы сделаем тебя самой счастливой на свете, ты будешь счастлива, тебе будет хорошо, очень хорошо, очень, очень хорошо. Ты только вспомни, что ты чувствуешь, когда видишь его. А теперь представь себе, что ты будешь видеть его каждую секунду своей жизни! Ты даже не можешь представить себе, как тебе будет хорошо!Мы выделим тебе столько гормонов счастья, радости, наслаждения, удовольствия, что ты забудешь все на свете, неважно, что будет потом.

— Ладно, ладно, пошла я уже.

— Иди иди, и без Агея не возвращайся. А если не добудешь нам его, будешь самым, самым несчастным существом во всем мире. Ты будешь Горлумом! Тебе будет очень плохо, очень больно, и ничто и никто не сможет тебе помочь. Тебе будет так плохо, ты забудешь что такое радость, мы не выделим ни милиграмусечка дофамина, допамина (неважно, что это одно и тоже, не умничай), серотонина, окситоцина, вазопрессина, адреналина, норадреналина, опиоидов и т.д. всего, ну ты же уже знаешь по списку, что приносит радость. Только кортизол, кортизол и ещё раз кортизол, и ещё раз кор-ти-зол, запомнила? И все все все остальные, даже ещё не открытые и вообще несуществующие медиаторы стресса, горя, беды, отчаяния. Тоннами! Ты взвоёшь, мир станет бесцветным, абсолютно чёрным, безысходным, бессмысленным. Какую бы ты ни чувствовала боль до этого момента, она покажется тебе безоблачным счастьем. И никакой на свете прозак и ксанакс тебе не помогут, не надейся.

— Иду, я сказала уже. Или не пойду, вдруг, он меня прогонит, мне будет больно.

— Что?!!! Тебе будет больно, не сомневайся, вот прям щас тебе будет больно.

Тася почувствовала, как ледяные когти вонзились ей в сердце.

— Всё, иду, иду.

— Он лучший, он такой хороший, он такой умный, такой красивый, такой талантливый. Как же мне хочется увидеть его! Как же мне хочется с ним поцеловаться! Как же мне хочется заняться с ним сексом! Нет, любовью! И сексом! И ещё раз сексом! Кошмар! Кажется, я становлюсь нимфоманкой. Как же мне хочется его понюхать! Он и пахнет счастьем, и на ощупь он счастье, он и есть счастье! Какие у него нежные губы! Какие у него ласковые глаза! Агей! Какое красивое имя! Агей, Агей, Агей! И фамилия какая красивая, морская, — послушно"думала"Тася, и альтернативы у неё не было.

***

— Привет, заходи. Ты откуда так рано?

— Я до института не смогла дойти.

— Это как?

— Сама не знаю как. Шла, шла в институт, а пришла к тебе, ты рад?

— Очень.

— Ты издеваешься?

— Конечно. Заходи уже, чай будешь?

— Буду, куда ж я денусь?

— Варенье будешь? Из белой черешни?

— Из белой черешни? Никогда не ела.

— Ну попробуй. Ты вообще любишь варенье?

— Вообще люблю.

— Я смотрю, тебе понравилось, может, ты прямо из банки будешь есть?

— Очень смешно.

— Нет, правда, на, ешь, мне нравится, как ты ешь, может тебе ложку побольше дать?

— Издеваешься?

— Нет, мне правда нравится. Интересно, а ты всю банку за один раз можешь съесть?

— Ты всё-таки издеваешься.

— Нет, я что какой-то монстр по твоему? Как ты умудряешься оставаться такой худой, если ты варенье банками поглощаешь?

— Что? Я что, по твоему Карлсон?!

— Да, худенький такой Карлсончик.

— Ну всё, я обиделась.

— Да ладно, я же шучу. Ешь варенье.

— У.

— А сигаретку хочешь?

— У.

— Ну а что ты хочешь? Целоваться хочешь?

— Хочу.

— Иди ко мне.

Тася села к Агею на диван и оказалась в своей любимой стране счастья. Они целовались, целовались, целовались, целовались, целовались, целовались, целовались, целовались, целовались, целовались…

— Курить будешь

–Буду

— Почему с тобой так приятно всё это?

— Не знаю. А что, с другими не так приятно?

— Не так.

— Может, ты влюблён в меня?

— Какие всё-таки у тебя волосы красивые!

— А у тебя такие длинные ресницы, я чувствую, как они меня щекочут, когда мы целуемся.

— Ты похожа на гитару.

— А ты вкусно пахнешь, счастьем

— Ты смешно морщишь нос, когда смеёшься.

— Ты тоже морщишь.

— У тебя самые родные коленки в мире

— Твои песни самое красивое, что я слышала в жизни, а еще ты мило шепелявишь.

— Я? Шепелявлю?! А ты, ты — Барби.

— Я, я? Барби?!

— Я тебя сейчас защекочу.

— А я тебя зацелую…

***

Бип, бип, бип Московское время 22 часа. В эфире новая волна, последние известия: президент РФ обратился в пятницу с письмом к участникам второго съезда российского союза строителей…

Тася лежала на своем новом диване, и ей было очень плохо, она лежала так уже две недели, потому что не понимала, что происходит. Раздался телефонный звонок. «Тащиться или не тащиться в гостиную», — размышляла Тася, но звонок был настойчивым, и она потащилась.

— Алло?

— Привет.

— Приии-веет…

— Сегодня последний день лета..

— Да, а в погоде какой-то бардак…

— Гулять пойдешь?

— Гулять?

— Ну да, ходить по улицам..

— Пойду..

— Через пять минут буду у твоего подъезда…

Am

Я не могу сказать уверенно, был ли я трезв,

Когда ты вошла сюда

Dm

Я только помню сырую погоду в окне,

И чувство, что так будет всегда.

E E7

И именно по этой причине с утра

F A A7

Я занимался поглощеньем вина,

Dm F

Поэтому вряд ли я был трезв

C E Am

Под вечер, когда ты пришла.

Ты улыбнулась и сказала, что на улице льёт,

Хотя это было ясно и так.

Ещё ты сказала: вот последний день лета,

А в погоде какой-то бардак.

Мне было странно с тобой говорить о погоде,

Тем более странно о чем-то другом,

Мне все было странно и в том числе то,

Что ты посетила мой дом.

Мы пили вдвоём остатки вина,

Внезапно кончился дождь,

Ты закурила сигарету и сказала,

Что покуришь и наверно пойдешь.

Чуть позже я, проводив тебя,

Шел домой, и меня провожала луна.

Это я помню, хоть и был я не трезв,

Когда ты пришла и ушла.

Я вернулся к себе и снова сел в кресло,

Откупорил бутылку вина.

Я подумал, что смерть от алкоголизма

Вообще не смерть — ерунда.

И налив стакан, я не выпил ни грамма,

Я просто отдался снам,

Успев подумать, была ли ты здесь вообще

И не придумал ли я это сам?