Утка с яблоками. Рассказы

Татьяна Осипцова, 2014

Романтические сюжеты со счастливым концом, добрые истории, описанным с юмором, проза, утверждающая чистоту чувств – то, к чему на фоне цинизма, царящего и в жизни, и в литературе, тянется читатель и найдет в произведениях данного сборника рассказов. И даже если вся история выдумана, в такой святой лжи есть главное – художественная правда. Татьяна Осипцова – писатель из Санкт-Петербурга, неоднократный призер сетевых литературных конкурсов, лауреат первой премии «Народный писатель 2013».

© Осипцова Т., 2014

Утка с яблоками

Хотелось курить. Так жутко хотелось, что после двадцатиминутного ожидания, когда, наконец, выплыл чемодан, он подхватил его и понесся к выходу, проклиная Пулково, Аэрофлот, российскую авиацию и дурацкую русскую манеру во всем следовать за Западом. Вот в Шарм-эль-Шейхе везде курят: в аэропорту, в холлах и номерах отелей, на пляжах, даже в парфюмерных лавках курят — и ничего, никто не хворает! Мало того, и некурящие не выступают, потому что мощные кондиционеры мгновенно всасывают дым.

Не то чтобы он был уж очень заядлый курильщик — от силы пачка в день, нормально, как все — просто терпеть не мог, когда ему что-то навязывали, пусть даже здоровый образ жизни, и поэтому с прошлого года зарекся отдыхать на Кипре. Там, с какого-то перепугу, борьба за чистоту окружающей среды и здоровый образ жизни дошла до полного абсурда: курить практически негде, только на собственном балконе, и то с оглядкой — не потревожишь ли ненароком чувствительные ноздри приехавшего за чистым воздухом соседа. Даже на просторной территории отеля закурить не решаешься, потому что бросить окурок решительно некуда — не в кусты же бугенвиллий! Раздраженный, он везде выискивал места, где можно покурить — в результате выкуривал по полторы пачки в день, не получая при этом никакого удовольствия.

Из-за нежелания наступать на горло собственной немодной нынче привычке приходится выискивать курорты с отелями для курящих — вот ведь до чего дошло!

Огромными шагами он сокращал расстояние до воли, а его видавший виды чемодан, жалобно поскрипывая и прихрамывая на вихляющем колесе, послушно поспешал за хозяином.

«Надо новый купить, — подумал он, — это колесо до Парижа не доедет».

Впрочем, в Париж он пока не собирался, хоть и не был до сих пор. Почему-то Париж у него ассоциировался с романтическим путешествием: лямур, тужур и все такое… Ехать туда одному казалось глупо. Курорты — дело другое. Как любит повторять один его сотрудник, в Тулу (то есть на курорт) со своим самоваром не ездят. И правда, зачем? На любом солнечном морском берегу количество стройных, загорелых, полуобнаженных, готовых к знакомству девушек и женщин раз в десять превышает число свободных мужчин. Впрочем, и вдали от моря расклад примерно такой же, только в обычной на все пуговицы застегнутой городской суете не сразу поймешь, кто свободен, а кто нет.

Вот и на этот раз за восемь дней поговорка про Тулу и самовары дважды оправдала себя. Конечно, не самовары, а пряники, зато фигурные, вернее, фигуристые. В первый же вечер на дискотеке ему приглянулась веселая блондинка из Калининграда. Она так легко согласилась подняться в номер, что возникло подозрение: уж не профессионалка ли? Заплатить по таксе за любовь для него казалось равносильным расписке в собственной мужской несостоятельности и непривлекательности. Сводить девушку в ресторан, сделать маленький симпатичный презент, подарить роскошные цветы — это да, это не жалко, совсем не жалко! А вот сговориться и оплатить услугу… Брр-р! И это еще надо разобраться, кто кому услугу оказывает.

Та девица оказалась просто малость безбашенной — а может, под кайфом? — и когда наутро выяснилось, что в два пополудни она покидает отель, он нисколько не жалел, хотя и не раскаивался ни в чем.

Вторая пассия, брюнетка, успевшая загореть почти до негритянской черноты, стоила ему двухдневных ухаживаний, флакона сомнительных местных духов (тридцать долларов), ужина в городе (сто двадцать, включая такси) и букета за десятку. Оценивать, стоило ли полученное удовольствие истраченных денег, он не стал, потому что считал это глупостью, и к тому же от природы не был жаден. Через день он уезжал, и обрадовался, что девушка не спросила номер его телефона. Сам он, конечно, тоже не спросил. Такие короткие знакомства лучше всего, считал он. Длительные отношения затягивают, второй стороне хочется продолжения, и нет ей никакого дела до того, хочется ли этого ему. И пойдет: междугородние звонки, СМС-ки, шквал записок на электронную почту — плавали, знаем!

Огибая сверх меры обвешанную багажом семейку с двумя малолетними детьми, он пихнул сигарету в рот, но после безуспешной попытки достать левой рукой из правого кармана зажигалку приостановился, перехватил чемодан, нашарил, наконец, искомое и шагнул за вежливо распахнутые электронным швейцаром двери.

Но так и не прикурил…

Нет, конечно, он понимал, что хотя еще сегодня — да нет, вчера, уже вчера — купался в Красном море, ходил под пальмами в шортах и майке и насмехался над устроившимся на гипсовом верблюде Санта Клаусом, в Питере через два дня наступит настоящий Новый год, и чаще всего в это время идет снег. И что-то такое вроде было, когда он улетал. Точно, было. Только он не придал значения, думал, растает, потому что до середины декабря не только снега, заморозков не было.

В свете фонарей на фоне непроницаемой вселенской тьмы неторопливо кружились в беззвучном вальсе снежинки — крупные, волшебные, сказочные. Плавно порхая, они приближались к земле, чтобы укрыть ее бриллиантово-искрящейся периной. Ему даже показалось, что где-то зазвучала увертюра из «Щелкунчика» — так эта чудесная картина подходила к музыке Чайковского.

«Черт побери!» — мысленно восхитился он и, наконец, чиркнул кремнем зажигалки. С наслаждением затянувшись, выдохнул, ощутив, что не так уж и холодно — градусов семь-восемь мороза при абсолютном безветрии. Оглядевшись, с удивлением заметил, что снег давно не убирали, только небольшая площадка перед входом в здание аэровокзала тщательно выскоблена до тротуарной плитки.

«Совсем оборзели!» — возмутился Антон и, утопая по щиколотку в своих летних кроссовках, двинулся в сторону автостоянки, где восьмые сутки куковал его «Форд».

* * *

«Этот мент за мной как приклеенный ходит. Может, за террористку принял? Немудрено, пять самолетов приземлилось, пассажиры багаж получают и уезжают, одна я тут…»

Как ни крепилась, она все-таки заплакала. Милиционер, закончив общаться по рации, двинулся в ее сторону.

— Транспортная полиция. Попрошу предъявить документы.

Стараясь не шмыгать носом, она достала загранпаспорт. Он прочел вслух:

— Шевелева Екатерина. Из Египта прилетели? А сами откуда?

Услышав, что из Перми, объяснил:

— Так на Пермь вам в Пулково-1 надо.

Она кивнула, вроде с благодарностью, сунула паспорт в боковой карман куртки, перекинула через плечо довольно объемистую сумку и под присмотром стража порядка покинула здание аэровокзала. Чтобы не маячить у входа, отошла шагов на тридцать в сторону.

Сказочно-рождественская картина не вызвала никаких эмоций, она только поежилась в своей голубой тонкой курточке.

Ну и куда теперь? В Пулково-1 шлепать? Билет покупать с десятью рублями в кармане? Права была мама, порядочный человек вначале с родителями познакомится и только потом девушку на курорт приглашает.

Ну почему старые люди всегда все знают? Особенно мама, хотя она не такая уж и старая. Но ей-то откуда знать про курорты, если она ни разу в жизни не то что за границей, в Сочи не бывала! Вздыхала, головой качала, говорила, что ни за что бы не решилась ехать с человеком, которого почти не знает. А Катя, дурочка, с пеной у рта кричала: «Знаю, очень даже знаю, и он специально устроил, чтобы мне загранпаспорт поскорее сделали! Никому после трех месяцев работы не делают, а мне сделали, бесплатно. А ты так говоришь, потому что представить не можешь, что существуют на свете мужчины, способные потратить большие деньги ради удовольствия любимой девушки». — «Любимой? — недоверчиво хмыкала мама. — А чего ж он так шифруется? На работу тебя не подвозит, вечером не провожает?» — «У нас в банке такие отношения не приветствуются», — отвечала Катя, хотя это было не совсем так, просто почему-то возлюбленный опасался афишировать отношения. Сейчас-то понятно, почему… Наверняка кое-кто знал, что он почти женат и что «эта» ребенка ждет, а он плел Кате про больную бабушку, и с каким трудом нашел сиделку, которая заменит его в ежевечерних бдениях на время короткого отпуска.

Теперь Катерина понимала, что поступила, как круглая дура. Купилась на пару букетиков, ужин в ресторане и обещание недели райского блаженства на берегу Красного моря! Поблаженствовала, как же! Только распаковались, спешили пообедать… До сих пор противно вспоминать, как мигом вытянулась и побледнела его физиономия, когда он увидел «эту» внизу у стойки ресепшена.

«Привет, дорогой, — пропела основательно беременная брюнетка, не обращая на Катю никакого внимания. — Ты, кажется, заблудился? Наш номер в отеле «Корал бич». Пошли за вещами».

Пока Катя стояла столбом, переваривая случившееся, Костик и брюнетка успели подняться в номер, забрать чемодан и спуститься на лифте. Проходя мимо, та прошипела Кате в лицо: «Счастливо оставаться!», а он выглядел, как побитая собака, сунул ключи и буркнул: «Прости!»

И в этого человека она была влюблена! Ну, почти влюблена. То есть, он не был неприятен, как некоторые другие, например, бывшие одноклассники — любители дворовых тусовок под пиво и разговоров ни о чем. Он здорово целовался, ей казалось, что он эрудированный, симпатичный. Машина у него новая, и вообще, человек с перспективой. Думала, что и у нее перспектива появилась, девчонкам хвастала: вот он у меня какой — не на дачу в садоводстве, в Египет пригласил!

Ох, ну почему маму не послушала?

Катя вздохнула. Дома сейчас хорошо, все к Новому году готовятся, подарки покупают, деликатесами запасаются. Мама ищет утку — это целая история, найти такую утку, которая после тушения в цыпленка не превратится. Папа обожает утку с яблоками, а вокруг в жирке золотистая капустка, в меру кисленькая… Коронное новогоднее блюдо. Где-то, говорят, гусь, а у них в семье утка, ну, и оливье, само собой.

Когда-то она теперь домой доберется и, главное, как? На какие шиши? Слава богу, загранпаспорт с обратным билетом из Шарм-эль-Шейха был в сумке. А билеты из Питера до Перми у Костика остались. Теперь-то понятно, почему он через питерскую фирму тур покупал — «шифровался», следы запутывал, чтобы «эта» его не вычислила. А она все равно нашла.

Вот Катя на ее месте не стала бы выслеживать, догонять — не поленилась же в Африку попереться беременная!

«А может, и я не поленилась бы, если б беременная была», — подумала вдруг Катя и мысленно перекрестилась.

Хорошо, что не беременная, хорошо, что не было ничего, а то бы пришлось рожать от такого козла! Потому что он козел и подлец, и все мужики гады, кроме папы. Папка бы такой подлянки никогда не сделал: бросить беременную и поехать с другой развлекаться! Папка у Кати классный, пусть не богатый, пусть на круизы у него денег никогда не будет, зато честный и порядочный, и маму любит. Таких, как он, теперь не бывает.

Катя сроду не ездила за границу или на курорты, она вообще впервые уехала от папы с мамой и, оказавшись одна в далекой заморской стране, растерялась так, что сутки из номера боялась выйти. Может, и все восемь дней не выходила бы. Она, то порывалась отправить родителям эсэмэску, чтобы спасли ее, то тихо плакала в подушку на широкой падишахской кровати. В номере было душно, но Катя не знала, как включить кондиционер. Время от времени подходила к окну и наблюдала, как беззаботные отдыхающие валяются в шезлонгах возле небесной голубизны бассейнов и разгуливают по аккуратным дорожкам среди цветов. Через некоторое время она догадалась, в какой стороне море — все шли примерно в одном направлении. В седьмом часу вечера народ потянулся с пляжа, за окном зажглись фонари. Захотелось есть. Она нашла в сумке печенюшку — подарок Аэрофлота — но, кроме воды, запить ее было нечем. Где находится ресторан, кому и как объяснить, что в стоимость путевки включено питание, Катя не знала. Когда приехали, Костик отдал красочные глянцевые бумажки из турагентства портье, взамен каждому из них на руку надели по оранжевому браслету — пропуск в отель, как пояснил Костик. Больше, кроме обратного билета на самолет, который, слава богу, оказался в паспорте, у нее ничего не осталось.

Проклиная Костика за вероломство, а себя за глупость, она включила телевизор, пощелкала программами и нашла «Орбиту». Родная речь немного утешила, и под какой-то скучный старый фильм она уснула, да так крепко, что проспала до одиннадцати часов утра.

Ее разбудил звук открывающейся двери и какое-то шарканье. На пороге стоял молодой араб с тележкой, из которой торчали щетки и тряпки. Катя с испуга натянула одеяло до глаз и таращилась на него. Араб улыбнулся, снял с внутренней стороны двери пластмассовую табличку «don’t disturb» и перевесил ее на ручку с наружной стороны. Что-то пролепетал на чудовищном английском. Катя, тоже по-английски, сказала, что не понимает, она русская. «О, раша. Я любить раша. Я не беспокоить раша. Спать раша», — продолжал скалить белоснежные зубы араб. Сообразив, что он говорит по-русски, Катя забросала его вопросами: «Где я могу поесть? Кушать? Все включено. Ресторан здесь где?» Араб оказался сметливым, улыбнулся еще шире: «Эврисинг инклюдед? Можно кюшать много, все кюшать! Рестрант. Он ди фёст фло. Кароши рестрант. Ты идти в рестрант потом, ван афтанун, — и мысленно посчитав, добавил: — тринатшать чьясов». Катя поблагодарила. Араб чего-то ждал. «Не надо убирать, все и так чисто, спасибо», — заверила Катя. Уборщик перестал улыбаться, вроде обиделся и закрыл дверь с той стороны. «Вот чудной, — подумала она. — Ему работы меньше, а он расстроился».

Ресторан она нашла, назвала метрдотелю номер комнаты, и этого оказалось достаточно, чтобы семь дней получать трехразовое питание в неограниченном количестве. После обеда отправилась на пляж. Море оказалось лазурным, чистым и таким соленым, что даже плавать трудновато, зато утонуть практически невозможно. Устроившись после купания под зонтиком на лежаке, она осмотрелась вокруг. Ее удивило, что нигде не слышно русской речи, ведь если судить по телевизору, в Египте русских больше, чем каких-либо других туристов. Рядом расположилось две арабские семьи. Пузатые папаши плескались с многочисленными, и не сосчитать, детьми, а их женщины, замотанные в платки до бровей, в блузках с длинными рукавами, парились на солнцепеке, без зависти глядя на купающихся. С другой стороны шумная немолодая компания разговаривала по-немецки, чуть дальше вроде по-итальянски. Она и позже пыталась найти соотечественников, чтобы пристроиться рядышком — все не так страшно и одиноко — но не нашла. И все-таки, настроение у Кати заметно улучшилось. С голоду она не умрет, море под боком, солнце светит, а на козла-Костика плевать. В конце концов, по-настоящему она влюблена не была, и прекрасно это сознавала. Просто так получилось, что она никогда ни с кем не встречалась, а тут Костик со своими цветочками и кафешками. Вроде в банке он на хорошем счету, повысили его недавно. За границу пригласил, путевку за свои деньги купил. Плохо разве? Намного лучше, чем у любой из ее подруг, которых если и приглашают, так не дальше дачи, сексом позаниматься на свободе. Конечно, и с Игорем пришлось бы заниматься сексом, все этим занимаются. Когда-то ведь надо начинать? А Ирка, самая опытная из подруг, говорила, что молодость проходит, а любовь может и не прийти. Быть в девятнадцать лет девственницей глупо, уверяла она, а из предрассудка лишать себя удовольствия смешно, потому что никто на такие вещи в наше время внимания не обращает. И Катя решила попробовать секс без любви. Слава богу, не вышло, а то было бы еще обиднее. А так — хоть на курорте оказалась, спасибо Костику. Все хорошо, вот только непонятно, как она до дому из Петербурга будет добираться. И посоветоваться не с кем. Пока она решалась отправлять или нет эсэмэску родителям, телефон разрядился. А последним ударом стала пропажа кошелька из чемодана. Там не так уж много денег было, около тысячи, на билет все равно не хватило бы, но хоть позвонить…

— Девушка, так вы не туда завернули, Пулково-1 в другой стороне…

«Черт, опять этот мент! Что ж теперь, в Пулково-1 тащиться? А вдруг он передаст по рации, и там проследят, лечу ли я в Пермь? Точно, передаст. Опять документы проверят, потом до выяснения могут в отделение забрать. Ночевать в обезьяннике? А вдруг еще чего похуже? Вон, какие страсти по телику рассказывают…»

Правильно мама говорила, что не решилась бы ехать с человеком, которого мало знает. Она вот решилась, а теперь не знает, как до дому добраться. Билет до Перми тысяч семь стоит, или около того. Наверное, мама сможет найти такие деньги и выслать каким-нибудь электронным переводом, как по телику рекламируют. Только вот как ей позвонить? Телефонная зарядка была только у Костика, потому что телефоны одинаковые, и все равно на счете почти не было денег, а по роумингу дорого звонить. Можно СМС-ку, только вот зарядка…

Значит, задача номер один — купить зарядку. А деньги?.. Можно продать в скупку кулон с цепочкой. Жалко, конечно, родители в прошлом году на совершеннолетие подарили, но что делать? Больше продать нечего. В аэропорту, само собой, скупки нет, значит, надо двигать в город. Десяти рублей, которые случайно в кармане завалялась, на автобус, конечно, не хватит — придется пешком. Вроде бы город с той стороны, там небо светлее. Может, к утру и доберусь.

Перепрыгнув через сугроб, она вступила на недавно очищенную от снега проезжую часть и пошла по правой бровке, стараясь не нагрести снега в кроссовки.

* * *

За пятнадцать лет водительской жизни впервые с ним такое. Больше часа откапывать собственную машину на платной стоянке! И лопат всего две — тоже мне, организация… Пришлось ждать, пока какой-то бедолага отроет свою «Тойоту», потом разгребать бруствер, образовавшийся за неделю перед носом собственной тачки, сметать с капота сорокасантиметровый слой снега, прогревать застывший мотор и лишь потом, не без помощи охранников, выруливать до выезда со стоянки. Машина буксовала, тут не шипы — тут цепи нужны, по такому снегу…

Сияние прилегающей к аэровокзалу территории внезапно закончилось, но снежная белизна вокруг не дала мраку сгуститься. В свете придорожных фонарей гигантские сугробы на обочинах выглядели неправдоподобно чистыми. Просто не успевают запачкаться, сообразил Антон, ведь снег все идет и идет, вторую неделю. Так ему охранник сказал, и еще удивился, что он не слышал. А он никогда на отдыхе не смотрел телевизор. Отгораживаясь от информации, тупо валялся на пляже, плавал до одури, пытался заниматься дайвингом и серфингом (конечно, без фанатизма), а в основном высматривал подружку на время тура, а найдя, с энтузиазмом принимался ее обхаживать.

«Да-с, дорожка та еще, а ехать аккурат через весь город. Может, махнуть по кольцевой, на пять километров длиннее, но уж ее-то должны чистить? Должны… Никто у нас ничего не должен», — ворчал он про себя, и все-таки не решился взбираться на виадук. Один раз он простоял в пробке на кольцевой три часа, и сейчас подумал, что проверенными старыми маршрутами оно как-то надежнее. В конце концов, если застрянет, можно бросить машину и сесть на метро, которое через час откроется. Машин на шоссе было на удивление мало, и ехали все медленно, не пытаясь обгонять. Какой обгон, когда на широченной трассе осталась одна колея!

Красные огоньки впередиидущего автомобиля маячили далеко впереди, сзади вообще никого. Он оторвал взгляд от дороги лишь на секунду, закуривая…

–…Твою мать!

Он крутанул руль влево, тут же обратно, и, едва колеса сцепились с колеей, тиснул по тормозам. Остановился, обернулся. Конечно, ни черта не видно… Выскочил из машины. Метрах в ста позади что-то копошилось у подножия огромного, в два человеческих роста сугроба на обочине. Чертыхаясь, он залез обратно, сдал назад и осветил задней фарой место происшествия.

— Те чё, жить надоело? — выбираясь из машины, заорал он в духе пошлейшего «братка», что ему, в общем-то, было совсем не свойственно. Просто так все сложилось нынче: и задержка с багажом, и откапывание собственного авто, и снег такой, что непонятно, доберешься до дома или нет, и вот на тебе — еще психи под колеса бросаются.

При ближайшем рассмотрении копошащееся существо в сугробе оказалось женского пола, мало того — попутчицей по самолету. Около четырех часов он лицезрел этот курносый профиль в соседнем ряду. Девушку нельзя было назвать потрясающей красавицей, он и внимание-то обратил лишь потому, что вид у нее был грустный, даже обреченный, убитый какой-то. Особенно заметно это было на фоне развеселой загорелой публики, заливающей страх перед воздушной бездной дармовым слабеньким вином, а кое-кто и более крепким спиртным, благоразумно запасенным на обратный путь. Девушка летела одна, ни с кем не разговаривала, не читала, по сторонам не смотрела. Поданный ужин съела до крошки, но от вина отказалась. Он, естественно, тоже не пил, а беспокойство, всегда испытываемое им в воздухе, мешало смежить веки и вздремнуть, поэтому глазел по сторонам и развлекался тем, что придумывал истории жизни товарищам по полету.

Рядом с ним расположились две дамы постбальзаковского возраста, чуть помладше его матери. Обе давно разведены, а может, одна из них вдова? Дети выросли, зажили своей жизнью, и у подруг, работающих пенсионерок, появились средства и время посмотреть мир. Возможно, каждая из них лелеет в душе надежду найти во время путешествия спутника жизни, этакого бодренького иностранного старичка, потому что наши одинокие старички на заграничные курорты как-то не ездят.

Еще парочка, впереди. Одно кресло было откинуто, в щели то и дело мелькала пьяненькая физиономия мужика лет под пятьдесят, добрейшей наружности, хотя, может, доброта эта определяется количеством спиртового эквивалента в крови? Его супруга явно не разделяла любви спутника жизни ко всем подряд, то и дело одергивала: «Да уймешься ты или нет? Оставь людей в покое! Больше никогда с тобой никуда не поеду, так позориться…»

За грустной девушкой расположились двое голубков, похожие на молодоженов. Она что-то ворковала спутнику на ушко, а он улыбался, по-хозяйски прикрыв ее руку своей. Оба казались безоблачно счастливыми, особенно на фоне удрученной соседки.

Сейчас эта девушка выглядела не просто удрученной. Размазывая по египетскому загару слезы вперемежку с таящим снегом, девица в отчаянии бормотала, сидя в сугробе в обнимку с сумкой и пытаясь пристроить на место оборванный ремень:

— Ну вот, теперь и сумка… Как я ее дотащу без ремня? Вы что, слепой, человека не видели?

— У тебя с головой все в порядке? — немного сбавил он обороты. — Может, ты ею ушиблась? Какая сумка? Я тебя чуть не раздавил! Ты почему по шоссе в темноте шаришься?

— А где еще? Другой дороги нет.

Она попыталась выбраться из сугроба, не выпуская из рук сумки, но вновь плюхнулась в снег. Антон выхватил ее сокровище, поставил рядом и протянул руку. С его помощью девушка послушно поднялась и принялась отряхивать джинсы. Он смахнул снег с ее плеч и поинтересовался:

— Руки-ноги целы? Ничего не болит?

— Меня и не коснулось. Только сумка…

— Да плевать на твою сумку!

— Это вам плевать. Как я теперь ее потащу? В обнимку, знаете, не очень удобно.

— Я тебя подвезу. Садись в машину.

Все еще злой, он раскрыл перед ней дверцу, втолкнул на переднее сиденье и кинул злополучную сумку на заднее, рядом со своей. Мельком подумал, что обивка промокнет, но перекладывать на резиновый коврик не стал. Сзади уже сигналили машины, не имеющие возможности объехать место курьезного ДТП, и он, чертыхнувшись, поспешил занять место за рулем.

Несколько минут ехали молча, и лишь когда по сторонам от шоссе стали угадываться в снежном мареве жилые кварталы, он спросил:

— Тебе куда?

— К скупке. Где здесь ближайшая?

От неожиданности он чуть не тиснул по тормозам.

— К какой еще скупке?! Вроде головой не ударялась, а крыша едет. Что за скупка?

— Где вещи скупают, золото, драгоценности… — промямлила девушка.

После такого ответа он все-таки затормозил, правда, не резко, памятуя о гололеде. Они встали под фонарем на овальной площади недалеко от мемориала Победы.

— Ты что, ограбила кого-то, и, заметая следы, решила не пользоваться общественным транспортом, и поперлась пешком? Так, что ли? — вроде пошутил он, однако беспокойство щекотнуло сердце: кто ее знает, вдруг под внешностью девчонки-растяпы скрывается какая-нибудь Никита́?

— Никого я не грабила! У меня денег нет, только кулон на цепочке, а мне домой надо… — пролепетала девушка и вдруг заплакала.

— Да довезу я тебя до дома! — нетерпеливо воскликнул он, не понимая, чего она плачет. Он же обещал довезти!

— Не довезете… Мне в Пермь.

— Так чего ж ты от аэропорта… — оторопел он, но тут же сообразил: — Ах да, денег нет.

Он смотрел на всхлипывающую девчонку, которая утирала нос рукавом куртки, как детсадовская. Потянулся к «бардачку», достал пачку салфеток, сунул одну ей.

— Утрись и объясни, чего ты из Египта прилетела не в свою Пермь, а в Питер.

— У меня дальше билета нет…

— О таких вещах надо заранее позаботиться. На курорте очень легко деньги тратятся.

— Я не одна была… А оказалась одна…

Постепенно, по несколько слов, он вытряхнул из нее всю историю и протянул: «Ну, подлец…», — мысленно похвалив себя за то, что никогда не ввязывается в длительные отношения и ему не грозит скандал с беременной подружкой в заморском отеле.

Девушка молчала, пошмыгивая носом, и он вздохнул: «Шесть часов, домой надо, выспаться, а тут эта безмозглая дурочка на мою голову».

— Тебя как зовут?

— Катя.

— А я Антон. Ну что, Катя-Катерина, поехали?

— Куда?..

— Ну не в скупку же! В шестом-то часу утра… — раздраженно выговорил он, поворачивая ключ зажигания. — Ко мне домой.

— Нет! — вдруг испугалась Катя. — Я лучше выйду… Я лучше где-нибудь, до утра… пока откроется…

— Где — до утра? В парадной? Так парадные нынче с домофонами. Можно в каком-нибудь круглосуточном гипермаркете пересидеть, но заметут тебя там, как пить дать, заметут, — усмехнулся он и добавил с характерной интонацией: — Загремишь под фанфары!

— Под какие еще фанфары? — ошарашено спросила она, все еще держась за ручку двери.

— Под такие! — непонятно ответил он и вздохнул, будто древний старик: — Эх, молодо-зелено…

Вырулив в колею и пристроившись в погустевшей веренице автомобилей, Антон продолжил:

— Что у тебя там по плану было? Кулончик продать, чтобы маме позвонить?

— Еще зарядку купить.

— Телефон какой модели?

— Nokia.

— Найдется, у меня их несколько от старых телефонов, какая-нибудь подойдет. Позвонишь из моего дома. Все понятно?

— Понятно. Только… — она с некоторой опаской взглянула на него.

— Боишься, что ли? Раньше надо было бояться, когда без башни на другой конец света намылилась.

Катя покаянно опустила голову и вздохнула. Он прав. И мама права. Она зеленая дурочка. Да и в самом деле — чего бояться? Он ее чуть не раздавил, однако не уехал, в машину посадил. И на насильника совсем не похож. Украдкой она кинула на него взгляд. В профиль очень даже ничего. Сколько ему? Лет тридцать пять, сорок?.. Она плохо определяла возраст по внешности, все старше двадцати пяти казались ей стариками. Ухоженный, стрижка нормальная, не бандитская, одет прилично. По курортам раскатывает, тачка крутая. Она в иномарках не разбирается, вот «жигули» — другое дело, понятное. Папа только «жигули» признает, их чинить дешевле.

Антон, почувствовав ее взгляд, на мгновение обернулся. Она смутилась, и с опозданием поблагодарила:

— Спасибо вам. Что не бросили и…

— Спасибо на хлеб не положишь, — буркнул он любимую поговорку, а она опять испугалась — на что он намекает?

— Кстати, о хлебе, — вспомнил вдруг Антон. — У меня в холодильнике мышь повесилась. В смысле пусто абсолютно. Где-то здесь был магазин «24 часа», небольшой, но приличный.

Стараясь не упускать из виду разъезженную колею, он посматривал вправо и вскоре притормозил.

— Пошли.

— Может, я посижу?

— Еще чего! А вдруг ты профессиональная угонщица, прикинувшаяся безденежной туристкой, и тачку легко заводишь при помощи заколки для волос?

Катя невольно тронула рукой дешевую, в стразиках, заколку, в которую были собраны ее русые волосы.

— Шутка, — фыркнул он и стал выбираться из машины. В кроссовки сразу набился снег, и он чертыхался, обходя автомобиль кругом. — Прошу, — распахнул ее дверцу и протянул руку.

От руки Катя отказалась и, увязая в снежной каше, добралась до утоптанного тротуара самостоятельно.

В небольшом универсаме было светло, тепло, по-новогоднему нарядно и пустынно. Только охранник дремал в углу, да усталая продавщица сидела на кассе. Антон стремительно несся среди стеллажей и холодильников, бросая в корзину почти без разбора: сыр, нарезку рыбную, мясную, колбасу, йогурты, хлеб с булкой. Катя плелась за ним, таращась по сторонам и невольно сравнивая ассортимент с родным, пермским. Разница получалась небольшая. Только то, что местных фабрик, а импортные упаковки один в один. Возле мясного холодильника она невольно притормозила. Утка. Как раз такая, какую мама всегда старается купить. Французская. Сине-красный лэйбл фирмы пристроился на сытом утином брюшке.

Антон уже прошел вперед, но вернулся.

— Чего застыла?

— Утка, — она коротко вздохнула. — Мама всегда на Новый год утку готовит.

— Правда? — по его лицу будто скользнула тень. — Моя тоже готовила.

— Она что?..

— Нет. Она замуж вышла, в другой город. А отец давно умер. Один я теперь.

Тогда, тринадцать лет назад, у него было ощущение, что мама его бросила. Ревновал, бесился, долгое время на звонки не отвечал. Двадцатипятилетний мужик, а вел себя, как мальчишка. А потом у него случился роман с женщиной значительно старше. Выглядела она на пять с плюсом, и он вначале не знал, а когда понял, что она моложе его матери всего на семь лет, стал смотреть на мамино замужество иначе. Ведь и ей, наверное, хотелось тепла и ласки, и секса, в конце концов. Она долго хранила память об отце, и его научила помнить, и он привык думать, что так надо, так будет всегда. А надо ли навсегда? Роман с той женщиной длился совсем недолго. Чувствуя пропасть в возрасте, которая с годами будет только разрастаться, она сама закруглила его. Но он успел привязаться к ней и страдал, и в первый же день после разрыва позвонил маме. С тех пор они часто перезваниваются, хотя видятся раз в пару лет. На другой конец страны не наездишься. На Кипр дешевле.

Из задумчивости его вывел Катин наивный вопрос:

— Совсем один? Вы что, не женаты?

— Нет. И не был, не участвовал, не состоял. Ну что, берем утку? Ты ее умеешь готовить?

Катя почему-то радостно кивнула.

— Надо еще капусты и яблок кислых.

— Вон яблоки зеленые, по виду очень кислые, а капуста… — он огляделся и приметил пластмассовые литровые контейнеры с квашеной капустой. — Одного хватит?

— Лучше два. Она утушится, есть нечего будет.

В корзинку легли капуста и яблоки. Он оценил взглядом содержимое. Вновь пошел между рядов, кинул туда же свежих помидоров, перцы, огурцы, зелень. Корзина оказалась переполненной и когда они подошли к кассе, минералку он держал в руках. Стоимость покупок показалась Кате огромной, но Антон, не взглянув на нее, спокойно расплатился карточкой.

После магазина Катя осмелела и повеселела. Может, не так все и страшно? Она позвонит маме, и ей вышлют денег. Она купит билет и, может быть, к Новому году домой поспеет? Хотелось бы поспеть. А девчонкам ничего не станет говорить. Можно насочинять, что отдохнула отлично, была безумно счастлива. Она может описать им и отель, и шведский стол, и бассейны и море. А почему кроме отеля ничего не видела?.. Скажет, что обстановка в Египте не такая, чтобы на экскурсии ездить, и кроме того они слишком были увлечены друг другом. Но на обратном пути поссорились. Надо только правдоподобную причину ссоры выдумать.

Антон сосредоточено вел машину, а она глазела в окно. За ним мелькали старые дома, некоторые красивые, но ни одной из известных достопримечательностей она не увидела. Вскоре опять пошли однообразные кварталы современной застройки. На улицах появились автобусы, за сугробами на обочине изредка мелькали головы спешащих на работу людей.

Антон свернул в проезд меж двух высоченных, этажей по двадцать, домов. Два раза, увязая в снежной каше и мысленно проклиная коммунальщиков самыми последними словами, он объехал двор, ища местечко пристроить свою тачку. Отчаялся найти, но тут заметил дымок в ряду вставших на зимний прикол машин. Собираясь уезжать, кто-то прогревал свой автомобиль и откапывался. Несколько минут подождав, пока освободится место, Антон с трудом забрался меж двух основательных сугробов и заглушил мотор.

— Все, приехали. Выгружаемся. Вытаскивай свою сумку, а я остальное прихвачу.

Он достал из багажника чемодан, пристроил на плечо ремень своей небольшой сумки, щелкнул брелком, машина в ответ щелкнула замками и мигнула. Антон взял раздувшийся от продуктов пакет и, утопая в снежном месиве, двинулся к своему подъезду. Катя семенила следом, обхватив свою сумку обеими руками.

Спустя минуту лифт вознес их на четырнадцатый этаж, еще немного и они оказались в тепле долго запертой квартиры. Зажглись светильники под потолком, Катя огляделась. Двери находились по всем сторонам просторного полуовального коридора.

— Какая интересная планировка, — невольно высказалась она.

Антон ничего не ответил, он скидывал промокшие кроссовки и попутно носки. Нырнув в теплые тапки, снял, наконец, куртку и стал шарить в нижнем отделении большого зеркального шкафа, занимающего единственную прямую стену.

— Держи, — кинул он к Катиным ногам мягкие розовые тапочки. — Носки тоже сними, а то простынешь еще, чего доброго.

Оставив ее раздеваться, он подхватил пакет и вошел в одну из распахнутых дверей. Кухня, догадалась Катя. Она быстро повесила куртку, расшнуровала кроссовки, с наслаждением сунула холодные ступни в мохнатое нутро тапок. Тут же вспомнила, что давно хочет в туалет.

— А где у вас?.. — заглянула она в кухонную дверь.

Антон разгружал продукты, ответил не оборачиваясь:

— Справа, прямо перед тобой.

Туалет оказался чудны́м, с крохотным умывальником. Удобно, оценила Катя, справила свои дела, помыла руки и прошла на кухню.

Электрический чайник уже кипел. Антон успел налепить бутербродов. И с колбасой, и с ветчиной и с сыром.

— Кофе, чай? — кивнул он вопросительно.

— Чай, — сказала она, оглядываясь. — Красиво у вас. Дизайнера нанимали?

Он повел взглядом вокруг, будто оценивая, усмехнулся:

— Я сам себе дизайнер. Когда продал родительскую и бабушкину квартиры и сюда перебрался, здесь даже внутренних стен почти не было — свободная планировка. Я много по интерьеру перечитал в Интернете. Сам все придумал.

— Красиво, — повторила она, усаживаясь на высокий стул возле мраморного на вид стола посередине.

— Виски будешь? Я выпью, в самолете не пил.

— А это крепкое? Я никогда не пробовала.

— Тогда лучше коньяк. Понятнее как-то. Выпей, тебе расслабиться надо, и в порядке профилактики против простуды.

Антон плеснул в один бокал из пузатой бутылки, в другой из длинной.

— Ну, слава богу, долетели, — выдохнул он и опрокинул виски в рот, не дожидаясь ее.

Тут же схватил бутерброд с ветчиной. Катя пригубила свой коньяк, замерла, распробывая, он кивком поторопил: давай-давай, до дна. Прикрыв глаза, она проглотила, разинула от крепости рот, по его примеру выбрала бутерброд с ветчиной.

— А теперь чай, — посоветовал Антон.

Прихлебывая свой кофе, он гадал, какого черта притащил домой эту девчонку. Джентльменом себя показать хотел? Этаким героем-спасителем? Каким, к черту, спасителем, когда он чуть не раздавил ее? И герой (из какого-нибудь кино) купил бы девочке билет и отправил домой с миром. Купил?.. А, собственно говоря, с чего он взял, что сейчас, меньше чем за двое суток до Нового года, можно купить билет — куда бы то ни было? И что делать, если она его не купит? На улицу выставить? Ну, свяжется она с мамашей, та вышлет ей на дорогу, а на гостиницу? В Питере гостиницы недешевые. По ее одежде не похоже, что родители состоятельные. Да и с гостиницами сейчас та же история, что и с самолетами. Все занято. Ох, ввязался он в историю!

Допив, Антон вышел на минуту из кухни, вернулся с городским телефоном и карточкой для междугородних разговоров, положил перед Катей.

— Маме звонить будешь?

— Да, конечно, — отодвинула она кружку и взялась за трубку. — А как? Я код не помню.

Покачав головой — ввязался! — он отобрал у нее телефон и набрал по памяти номер оператора, проговорил в трубку длинный ряд цифр, почти не заглядывая в карточку, попросил: «С Пермью соедините, пожалуйста, номер…» Вопросительно кивнул Кате, та торопливо продиктовала, он повторил и, вложив трубку ей в руки, деликатно покинул кухню. В прихожей он расстегнул чемодан, вынул фотоаппарат и несколько египетских сувениров. Туалетные принадлежности заняли свое место на полке в ванной, грязная одежда отправилась в стиральную машину. Разбирая, что куда, он невольно прислушивался.

— Мамочка, это я! Из Петербурга… Нет, не задерживают… Мне отсюда не улететь, у меня билета нет… Нет… Я сейчас не могу говорить, не со своего телефона звоню, неудобно чужие деньги тратить. Мамочка, ты не могла бы мне выслать?.. Ну займи, я с зарплаты отдам… Каким-нибудь моментальным переводом — ты узнай, как быстрее… Да нет, не голодная… Все нормально. Ты мне эсэмэску скинь, как вышлешь… Спасибо, мамочка, прилечу, все расскажу.

— Позвонила, — немного виновато сказала Катя, появляясь в коридоре.

— Я понял.

— Деньги она скоро вышлет. Мне бы зарядку теперь…

— Поищем. Только вряд ли ты улетишь в ближайшее время, — довольно мрачно заметил он.

Она непонимающе смотрела, в глазах опять мелькнул испуг. Антон раздраженно вздохнул.

— Пошли, сейчас узнаем, — и, развернувшись, вошел в одну из распахнутых дверей.

В комнате не было ничего, кроме книжных шкафов и компьютерного стола, на который взгромоздился широкодиагональный монитор. Антон запустил машину, уселся в кресло и стал ждать, пока загрузится. Катя стояла рядом, стула не было, а единственное кресло в другом конце комнаты.

Пальцы Антона привычно стучали по клавишам, она едва успевала следить за его запросами. «Пулково». Выплыл сайт аэропорта. «Пермь» — билет — дата — купить. 30 декабря — нет билетов, 31 — нет, 1 января — то же. Второе, третье, четвертое… На одиннадцатое января можно было купить билет.

— Так это же почти через две недели, — растерянно прошептала Катя.

— Угу, — вздохнул он невесело и переключился на железные дороги.

Картина была примерно та же, и билеты дешевле всего на тысячу, зато в пути больше двух суток. Антон раздраженно откинулся в кресле и посмотрел на девицу. Она плакала!

Этого только не хватало! Он не подряжался утирать сопли всяким дурочкам, которые кидаются под машины, а потом садятся на шею. На две недели! Конечно, он не выгонит ее помирать от голода на улице, зимой. Точно ведь, помрет. Может, все же гостиницу поискать, или комнату ей снять на это время? Дать денег на еду — пусть сама разбирается, коль вляпалась. Только вдруг подумалось, что за две недели такая беспомощная, неопытная, зеленая, вляпается еще больше, по самые помидоры, как сказали бы про мужика. А про женщину как сказать?

«Что ж делать-то?» — тоскливо подумал он и вернулся на кухню. Дохлебал остывший кофе и уселся перекурить. Вскоре в арке дверного проема показалась Катя, она маячила там, не решаясь зайти.

— Вы мне зарядку обещали, — промямлила, наконец.

— Сейчас докурю, поищу. А потом спать. У меня голова трещит от недосыпа. И вообще, утро вечера мудренее.

— Так уже утро, — справедливо заметила Катя, указав на настенные часы, которые показывали половину восьмого.

Он на самом деле ужасно устал. Даже помыться сил не было. С трудом оторвавшись от стула, опять пошел в кабинет, пошарил в ящиках стола и вывалил перед Катей три зарядки. Одна из них подошла. Потом проводил ее в гостиную, достал из дивана подушку, одеяло. Принес из спальни чистое белье: пододеяльник, простыню и наволочку.

— Сама застелишь, — не слишком гостеприимно буркнул он и ушел к себе.

Прикрыв дверь, Антон разделся и рухнул в кровать, думая, что сразу заснет, но не тут-то было. Еще с полчаса ворочался с боку на бок, переваривая ситуацию, в которую попал, поддавшись благородному порыву доставить пострадавшую по его вине (сумка, чертова сумка с оборванным ремнем!) девушку до дому. Доставил. До своего собственного. И как теперь от нее избавиться — непонятно. Вернее, понятно, что избавляться наглым образом он не станет. Не так воспитан. А завтра тридцать первое, и Новый год он собирался встретить с друзьями. Второго утром приезжает из Москвы Алка, у нее головное предприятие корпоратив устраивает, а Новый год она, как паинька-дочка, с родителями справит. И коттедж со второго на три дня в Коробицыно заказан. Алка пока не знает, сюрприз ей хотел сделать. Вот уж сюрприз так сюрприз! Интересно, как Алка отреагирует на то, что в его квартире живет посторонняя девица? Ее-то он с собой жить не звал…

С тех пор как въехал в эту квартиру и продумал, как ее обустроить — для себя, под себя, — его кошмаром стала мысль, что в один «прекрасный» день здесь решит обосноваться женщина, со своими привычками, укладом, лишними вещами. Женщины почему-то очень любят лишнее. У него редко кто оставался больше чем на выходные. И романы его — без обещаний и обязательств — были кратковременные, месяца на два, максимум на три. Он старался не быть инициатором разрыва, все происходило само собой. Девушки чувствовали, что он не пускает их в свой мир дальше порога, и отступали в поисках более податливого претендента в спутники жизни. Алка оказалась настырнее, намеревалась провести с ним восемь дней рождественско-новогодних каникул, а он не знал, как отвертеться, хотя подозревал, что под конец услышит сакраментальное и такое ненужное: «Милый, нам было так хорошо, давай не расставаться никогда». Нет, Алка ничего, красивая и энергичная, особенно в постели. Целеустремленная, декларирует, что до тридцати трех будет делать карьеру, а после подумает о семье и детях. Сейчас ей двадцать восемь. А вдруг раньше надумает? И поселится в его доме со своей целеустремленностью и безапелляционностью. И притащит из квартиры, которую ей снимает московская фирма, свой тренажер, все эти баночки, скляночки, флакончики, тюбики; будет заставлять его заниматься фитнесом, по вечерам станет лежать с маской на лице и ломтиками огурцов на глазах, как Славкина Ленка?

Антон беспокойно перевернулся на другой бок. Нет, он определенно этого не хочет. А может и ничего, что эта Катя завелась на время в его доме? Совместные каникулы автоматически отменятся, а там… Как-нибудь само собой рассосется. Он не любил скандалов и радикальных решений. И длительных отношений не любил. Успокоившись, с мыслью, что все к лучшему в этом лучшем из миров, он наконец смежил веки и вскоре провалился в сон.

Ему приснилось, что они с отцом наряжают елку. Антону было четырнадцать, когда отца не стало, а тут, судя по тому, что отец смотрел на него сверху вниз, не больше десяти. Отец был по-праздничному весел, шутил, подтрунивал над мамой, которая с пылесосом ползала по всем углам: «Уборку надо проводить не перед гостями, а после!» А мама отвечала, что только последние свинтусы могут тащить в новый год старую грязь, и что Новый год на то и самый лучший праздник, чтоб встретить его в чистой, красиво убранной квартире. Я, мол, чистоту обеспечиваю, а вы извольте украсить. Они с отцом смеялись, понимая, что свинтусы — это они, и с мамой спорить бесполезно, а как только закончит пылесосить, она отправится на кухню готовить любимое семейное блюдо — утку с яблоками, и по квартире поползет восхитительный кисловато-сытный аромат праздника.

Антон проснулся с улыбкой. Какой хороший сон! Полежал некоторое время, запечатлевая приснившегося отца — ведь уже почти забыл. И вдруг осознал, что гудение пылесоса переместилось из сна в реальность. В его квартире! Вскочив, он ринулся так быстро, что чуть не стукнулся о закрытую дверь. Черт! Он сроду ее не закрывал. Не от кого ему закрываться в своей собственной квартире, где живет один!

И тут он вспомнил. Пермская девчонка. Катя. Выглянул в коридор. Точно — старательно водит пылесосом по ламинату в гостиной, за диван забирается.

Он отступил назад в спальню, сунул ноги в джинсы, застегнулся и вышел.

— Ты чего это? Долг решила отработать?

— Ой, я вас разбудила? Я думала, вы крепко спите, не проснетесь…

— И ты при помощи пылесоса решила проверить, достаточно ли крепко я сплю?

Девица смутилась, но ненадолго:

— У вас пыль лохмотьями по углам, а завтра тридцать первое. Нельзя в новый год старую грязь тащить.

Оттого, что она сказала именно так, ему стало не по себе. Часы показывали, что проспал он не так уж и мало — часов семь. Скоро ужинать пора, а он еще и не обедал — напомнил Антону желудок.

— Надо чего-нибудь пожрать сообразить…

— Не надо ничего соображать. Я подумала, что вы проснетесь и обязательно есть захотите, и сварила макароны.

Кроме макарон Катя приготовила колбасно-ветчинный соус. В дело пошли остатки нарезок, старый кусочек шпика, лук, чеснок и кетчуп. Получилась целая сковорода густой подливки.

— А ты чего не ешь? — с аппетитом умяв половину своей порции, сообразил поинтересоваться Антон.

— Спасибо, не хочется. Напробовалась, пока готовила. А где у вас главпочтамт?

— Что?

— Мне мама деньги на главпочтамт перевела.

— Вот я дурень! — хлопнул себя по лбу Антон. — Не дотумкал, надо было свой адрес дать. Что ж, придется ехать.

— Не беспокойтесь, я сама, вы только объясните.

— Как я тебе объясню — там ни одного метро рядом. Сейчас кофе выпью и поедем.

Они возвращались, когда уже стемнело. Белоснежный город с подсвеченными особняками и мигающими гирляндами огней смотрелся праздничной открыткой. Катя, будто ребенок, восторженно глазела в окно, восхищалась:

— Везет вам, в такой красоте живете!

— В спальном районе я живу, ни в какой не в красоте. 3-я улица Строителей, дом 25, квартира 12. В любой точке Союза… тьфу ты, России, мы живем одинаково, в спальных районах.

— Как двенадцатая? У вас ведь пятьдесят девятая квартира?

— Ты что, под новый год телик не смотришь? Каждый год, 31 декабря, вот уже тридцать пять лет, мы с друзьями ходим в баню…

Он на мгновение обернулся и увидел удивленно распахнутые серые глаза — оказывается, они у нее красивые. И ресницы — обалдеть! Или накладные? Нет, похоже, натуральные, даже не накрашенные. У одной из его пассий были накладные, хлопала ими, как корова из мультика, а когда однажды утром обнаружилось, что чуть не половина отвалилась, он смеялся, а она ужасно расстроилась и тут же понеслась в салон, красоту восстанавливать.

Катя рассмеялась:

— «Ирония судьбы»! Вы, как мой папа. Он тоже любит фильмы цитировать, а я не всегда знаю, откуда.

— Кино надо смотреть, — заметил он, и добавил назидательно: — И книжки читать.

Кажется, она немного обиделась.

— Я читаю. В нашей группе никто больше меня не читал.

— Ты что кончала?

— Колледж, финансово-экономический. Диплом с отличием. Поэтому сразу в Уральский банк на работу взяли.

Катя вернулась к наблюдению за меняющимся пейзажем.

— Ты впервые в Питере?

— Угу, — ответила она, не отрываясь от окна.

— Это Марсово поле, — решил он побыть экскурсоводом. — А там, за Лебяжьей канавкой — Летний сад. На мост въедем, налево смотри — Петропавловская крепость.

— А за крепостью что? — перегибалась она, чтобы лучше видеть.

— Стрелка, Васильевский остров. Ростральные колонны, Военно-морской музей… или уже опять Биржа? Вроде поговаривали, что музей оттуда уберут.

Возле Горьковской застряли перед светофором.

— Это Каменноостровский проспект, раньше Кировский был, — продолжал ликбез Антон.

— А там что? — обернулась она.

— Татарская мечеть.

— Только для татар?

— Не знаю. Раньше так называли.

— А мы в кассу едем?

— В какую еще кассу?

— Билет покупать.

— Черт его знает, где эта касса! Дома купим, по интернету.

— А… — она запнулась.

— Я куплю, ты мне деньги отдашь.

— Спасибо. Я столько вам хлопот…

Она уже совсем не боялась, и он перестал казаться старым. Катя написала маме эсэмэску, что застряла в Петербурге, и добрая женщина на время приютила ее — признаваться, что мужчина, не стала, мама бы с ума сошла. Надо сообщить, что деньги получила.

Катя достала телефон, начала набирать текст. Антон покосился:

— Маме?

— Да.

— Ты сказала, кто тебя подобрал?

Кажется, она опять испугалась, во всяком случае, оторвалась от телефона и замерла.

— Это я к тому, что родителям неплохо бы адрес знать. Так, на всякий случай…

«Если бы у меня была дочь, — вдруг подумал он, — я бы ни за что не отпустил ее не пойми с кем на край света. А если бы узнал, что в беду попала, сорвался бы и понесся спасать».

–…или им все равно?

— Да нет, что вы! Я наоборот, чтобы мама не волновалась, сказала, что вы женщина.

— Вот спасибо! — расхохотался он. — Тебе годков-то сколько, умница?

— Девятнадцать. Летом исполнилось.

«Таких молоденьких у меня сто лет не было. Нет, стоп. Никакого «у меня». Девчонка мне доверилась. К тому же я ровно в два раза старше. Как раз в отцы гожусь. Вон у Славки Маньке семнадцатый год. Кстати, а Новый год-то?»

Антон нацепил блютус, набрал номер и вернул телефон в держатель на торпеде. Он был дисциплинированным водителем, обожал всякие технические прибамбасы, и мечтал, что в новой машине у него обязательно будет встроенная телефонная связь.

— Славка, привет… Прилетел, прилетел… У тебя там что, корпоратив?.. Шумно больно. Слушай, как насчет завтра? Кто будет?..

Услышав, что празднуют в обычном составе: Кирилл с Ольгой и Таня с Сергеем, а Танькина сослуживица не придет, Антон вздохнул свободно. Эту незамужнюю девицу пару раз приглашали с целью уравновесить компанию.

— Все нормально, Слав. Не парься. Я не один приду.

На том конце заинтересовались, с кем, уж не с Аллой ли? Он редко знакомил друзей со своими девушками, но Славка, конечно, был в курсе.

— Нет, — ответил Антон. — Сюрприз будет, — добавил он тоном Василия Алибабаевича, Васи, и отключился.

— На Новый год к моим друзьям в гости пойдем, — сообщил он.

— Антон, мне неудобно… — забеспокоилась Катя. — Может, я дома? В смысле у вас дома одна посижу, телевизор посмотрю…

— Не перечить старшим! — отчего-то развеселился он.

А Катя еще больше смутилась. Конечно, ему намного неудобнее оставить ее одну. А вдруг она квартиру обворует? И только сейчас она сообразила, что в таком случае он будет везде таскать ее с собой. До какого там числа? До одиннадцатого. Вот ужас то! То есть не для нее ужас, ей с ним как раз интересно. Он симпатичный, с юмором, и добрый — где сейчас такого найдешь, чтоб с абсолютно чужим человеком возился? Но ему-то? Вряд ли ему с ней интересно. Она для него глупенькая девчонка. Вон как сказал: «Не перечить старшим!» И наверняка у него есть любимая девушка. Не может не быть. Свободных мужчин в таком возрасте днем с огнем — так говорила мама и ее разведенная подруга.

«Надо Алке позвонить, — подумал он. — Сообщить, что вернулся. Или нет, завтра позвоню, заодно и с наступающим поздравлю. Придется про эту Катю объяснять. Взревнует? Скандал устроит? Тогда… Тогда разбежимся. Может, и к лучшему. А то окажется ее тренажер на моей суверенной территории. Нет, благодарю покорно!»

На следующее утро Катя затеялась готовить утку. Антон решил, что ее они отнесут к общему столу, и отправился в магазин купить что-нибудь к обеду. По пути заглянул на ближайший рынок и вернулся домой с тремя пушистыми еловыми лапами. С тех пор как стал взрослым, они не наряжали елку, но мама всегда приносила еловые ветки и украшала их, чтобы создать праздничную атмосферу в доме. В этой квартире ни разу не было елки, сообразил он, доставая керамический кувшин и вспоминая, куда запрятал игрушки. Выбросить их при переезде рука не поднялась.

Из кухни плыл дразнящий аппетитный аромат. Он понюхал ветки в вазе. Пахнут. Настоящий Новый год. Елка и утка с яблоками.

— Кать! Есть хочу — умираю! Дашь попробовать?

— Рано еще, не утушилась капуста.

— А яблоки положила?

— Ага, в утку. И скрепками скрепила. У вас в столе нашла.

— Мама нитками суровыми зашивала.

— Моя тоже зашивает. Но я не знала, где у вас нитки.

— Давай сарделек, что ли, сварим. И, вот что: переходим на «ты». Мы пойдем к моим друзьям. Можешь их всех на «ты» называть. Не такие уж мы старики. Мне всего тридцать восемь.

«Ничего себе «всего»! Маме сорок, а папе сорок два. Никого из их друзей я на «ты» не называю. Зачем он такой старый?» — невольно подумалось ей.

Утолив голод сардельками с яичницей и выпив кофе, Антон удалился в свой кабинет и прикрыл дверь. Несколько минут он разговаривал с мамой, сообщил, что все нормально, недавно вернулся из отпуска, на работу после праздников. Поздравил ее и дядю Сашу с наступающим, обещал быть пай-мальчиком, не напиваться и обязательно позвонить после Нового года. На вопрос мамы, с кем справляет, сказал, что как всегда, у Славки. Да, не один. С девушкой. Когда женится? Когда на самом деле этого захочет, не раньше. Почему не хочет? А черт его знает! Не влюблялся до сих пор, наверное. Мама начала было про одиночество в старости, но быстро опомнилась, и сказала, что жизнь его, и ему, конечно, виднее. На том и распрощались, поцеловав друг друга по телефону.

Затем он позвонил тете Лизе, поинтересовался самочувствием ее и внуков, доложил, что маму уже поздравил, и пообещал в какой-нибудь из каникулярных дней навестить.

Отложив трубку, включил компьютер и зашел в Skype, взглянуть, кого из контактов можно поздравить прямо сейчас. В Сети оказалась Алла. Он автоматически нажал на иконку и на всякий случай обернулся на дверь — закрыта.

Алла не ответила. Антон переключился на Facebook. Года три назад он нашел там ту, что была его намного старше. От встречи бывшая любовь отказалась, и он не настаивал, но с тех пор они обменивались поздравлениями к праздникам. Он написал несколько теплых, но банальных слов, и тут по Skype позвонила Алла. Нажав «отправить», Антон переключился на нее.

— Привет, дорогой, — просияла на экране безупречной улыбкой Аллочка. — Уже вернулся? Как отдохнул, как долетел?

— Все нормально, ты как?

— Четвертый день в Москве. Корпоратив был шикарный. Для региональных представителей сняли индийский ресторан. Прикольный такой! Там были настоящие индусы, они ели, сидя на полу, без вилок и ножей. Прямо руками!

— И ты ела руками? — не поверил Антон.

— Нет, дурачок. Я говорю — настоящие индусы! Они были в том же зале. Наши, тридцать человек, сидели за нормальным столом. У них там играет этническая музыка, а какие ароматы! Обалдеть! Очень дорогой ресторан.

— У вас богатая фирма.

— Конечно, очень богатая. Антончик, милый, я должна тебя огорчить. Я сама очень-очень расстроилась.

Алла сделала паузу, при этом лицо ее, несмотря на расстройство, продолжало сиять. Антон насторожился. Что за огорчение, уж не беременна ли она? А как же спиралька? Впрочем, нет, такие как Аллочка, подобное сообщение обставят иначе.

Она все молчала и сияла, и ему ничего не оставалось, как спросить:

— Что за огорчение? Что случилось?

— Меня переводят в Москву! На повышение!

— Так это же здорово! — не сдержался он.

«Ну вот и славно, расстаемся по независящим от меня причинам».

— Конечно, здорово, только я ведь не смогу часто в Питер приезжать. Работы навалится! Меня назначили начальником направления. Зарплата почти в два раза больше, представляешь?

— Раз за тебя.

— Но ведь ты ко мне будешь приезжать?

— Конечно…

— И самое ужасное, что даже эти каникулы мы не сможем провести вместе! — сияя, продолжала расстраиваться Алла. — Корпоративный отдых, всем отделом в подмосковном пансионате. И отказаться никак нельзя. Мне ведь надо налаживать отношения со своими подчиненными?

— Безусловно, — подтвердил Антон, надеясь, что его физиономия не сияет подобно Аллочкиной.

— Но ты не обижайся, ладно? И не скучай без меня. Не будешь скучать?

— Постараюсь.

— Я, как вернусь, позвоню. Или ты позвони.

Для себя он точно решил, что звонить не будет, но кивнул.

— Во второй половине января я приеду в Питер, надо вещи забрать, — пообещала она.

Он подтвердил, что надо. Включая тренажер.

— Если хочешь, тренажер могу тебе оставить.

— Нет, спасибо, ты знаешь, я не фанат здорового образа жизни.

— Тогда продавать придется. Не тащить же его в Москву!

— Зачем тащить? Думаю, ты его легко продашь.

Они еще немного поболтали о тренажере, Аллочка решила, что сразу после каникул разместит на Avito объявление. Он согласился — правильно. Оказалось, что говорить больше не о чем, и они распрощались, виртуально поцеловавшись и пообещав друг другу не пропадать.

Выключив компьютер, он откинулся в кресле и с облегчением потянулся. Как хорошо, что для Алки работа на первом месте. Молодец девочка! Дай бог ей успеха. И жениха хорошего. И, слава богу, что жених этот не он.

В прекрасном настроении он вернулся на кухню. Латка с уткой перекочевала из духовки на плиту.

— Как мы ее повезем? — спросила Катя.

— А так и повезем. Завернем в газету, и в пакет. Ох, — хлопнул себя по лбу Антон, — я же такси не вызвал!

Машину обещали подать к половине десятого. Антон заторопился:

— Меньше двух часов нам на сборы. Успеешь?

Катя пожала плечами: постараюсь.

В назначенное время она стояла перед ним в лазурной безрукавке с высоким горлом и серых брючках. Скромный наряд дополнял голубоватый камень на цепочке — тот самый кулон. Катя завила волосы, и они спускались на плечи свободными локонами. Лицо безо всякой косметики казалось свежеумытым.

«А она симпатичная» — невольно отметил Антон, окидывая взглядом невысокую ладную фигурку.

Их появление в доме Славы и Елены вызвало радостное удивление. Слишком давно Антон — любитель необременительных недолговременных отношений — не приходил к друзьям с девушкой. Он представил Катю и поинтересовался:

— А Машка где?

— С одноклассниками встречать намылилась. Не интересно ей со стариками, — притворно вздохнул Славка.

— И ты отпустил? — не поверил Антон.

— Попробовал бы не отпустить… Совсем от рук отбилась!

— У нее любовь, — многозначительно объяснила Елена.

— Не рановато?

— По нынешним меркам совсем не рано, — Славкина жена невольно покосилась на спутницу Антона, видимо, подразумевая, что та выглядит не старше, чем ее дочь.

Катя уловила взгляд и смутилась. По дороге Антон объяснил, что они едут в дом, где он вырос — даже окна показал. Со Славкой они учились в одном классе, и Елену он двадцать лет знает. Их дочке на днях семнадцать исполнится.

«Всего на два года меня младше, — с невольным сожалением поняла Катя. — Я для него ребенок. Он считает меня глупенькой малолеткой, потому и приютил, не бросил. Но он ни разу не посмотрел на меня, как на женщину».

Она уже совсем перестала бояться, что он воспользуется ее зависимым положением. Наверное, кое-кто на его месте воспользовался бы. Совсем недавно она думала, что все мужики гады, вроде козла-Костика, который обманул беременную подругу, а ее затащил в Египет и бросил там. Но Антон не такой, он добрый, милый, отзывчивый человек. Подобрал в буквальном смысле посреди дороги, помог с мамой связаться, взял с собой Новый год праздновать.

— А это утка с яблоками, — вручил Антон пакет Лене.

— Утка? — воодушевился Слава. — Что, мама приехала?

— Нет, это Катя приготовила. По-моему, вкусно. Пахнет не хуже маминой.

— Ребята, — приказала Лена мужчинам, — быстренько раздвиньте стол. У меня все готово, только накрыть. Танька обещала помочь, да вот задерживаются они. Катя, пойдем на кухню.

Катя последовала за хозяйкой, а Слава с Антоном, вытащив стол-книжку на середину гостиной, раздвинув его и накрыв заранее приготовленной скатертью, удалились на лестницу, перекурить.

— Ну, Антоха, ты даешь! — выдохнул дым Славка, с восторженным удивлением глядя на друга.

— В смысле?..

— Нет, я, конечно, знал, что ты с молоденькими теперь упражняешься, это раньше тебе старенькие нравились, — подколол, не сдержавшись, Славка.

— Слав, я тебя просил не напоминать. Там была настоящая любовь, а все остальные…

— И эта? Ты где ее откопал?

— В египетских песках.

— И сколько лет твоей Катюше?

— Девятнадцать.

— Стареешь, брат. Говорят, старичков как раз на молоденьких и тянет. И как оно, в смысле секса?

Антону почему-то не хотелось рассказывать другу, как все произошло на самом деле. Показалось длинным и ненужным. Пускай думают, что это его новая любовница, и пусть завидуют, черт побери! Поэтому он ответил с преувеличенным восторгом:

— Отлично! Просто феерия! Из постели вылезать неохота.

— Везет некоторым… — притворно вздохнул Славка, за двадцать лет ни разу жене не изменивший. И добавил: — А по правде, Антон, я рад. У тебя давно ничего серьезного не было, и если с этой получится — то дай бог! Надо же, в конце концов, и семьей обзавестись, а то помрешь, прежде чем собственных детей вырастишь.

Славка, сторонник семейных ценностей и матримониальных отношений, частенько доставал Антона, убеждая его покончить с холостой жизнью и зажить как человек, то есть как женатый человек.

— Слушай, а Алла, или как ее там, куда делась?

— В Москву она делась. На повышение пошла. Карьеру строит.

— А-а… Нет, ну ты даешь! Только одна улетучилась, другая тут же нарисовалась.

— Учись, студент! — хмыкнул Антон, бросая окурок в банку, пристроенную к перилам лестницы.

Тут распахнулись двери подъехавшего лифта, и из него вывалилась шумная четверка: школьный дружбан Сергей со своей Ольгой и Ленкина подруга Таня с мужем Кириллом.

На лестничной площадке сразу стало тесно. Радостные восклицания, рукопожатия, поцелуи в щечку. Посокрушавшись, что редко видятся, удивившись, что совсем не меняются, а женщины так только молодеют, компания переместилась в коридор квартиры. Оставив друзей под вешалкой, Антон направился в гостиную. Катя заканчивала распределять приборы на уставленном салатами и закусками столе. Он взял ее за локоть и зашептал на ухо:

— Ты Ленке не рассказала еще, как мы познакомились?

— Нет, а что, нельзя?

— Не надо. Давай вести себя так, будто ты моя девушка.

— А… — запнулась Катя. — А что говорить?

— Познакомились в Египте. Отдыхали вместе. Ты в каком отеле была?

— «Принцесс-отель».

— Будем считать, что и я там же.

— А зачем вам это надо?

Он пожал плечами. И правда — зачем? Черт его знает. Болтанул сдуру Славке, а теперь…

— Тебе, — напомнил он. — Ни зачем. Просто так. Пусть думают, что у меня такая симпатичная молодая подружка.

Видя ее нерешительность, Антон хозяйским жестом слегка прижал ее плечо.

— Ого, тут обнимаются! — раздалось от двери. — Антошка, знакомь!

— Катя, это Оля. Сергей, Таня, Кирилл.

Женщины ревниво оценили молодость девушки, мужчины многозначительно переглянулись.

Через несколько минут заняли места за столом. Антон усадил Катю между собой и хозяйкой. Видя ее смущение, он все свое внимание перенес на нее, оставив общение с друзьями на потом.

— Катюш, оливье будешь? А рыбку заливную? Лен, это у тебя что за салат, ананасы с курицей? Катюша, положить? Вино?

— Спасибо, — вежливо кивала она.

— Не зажимайся, подыгрывай, — шепнул он.

Катя пыталась стряхнуть с себя скованность, думая: «Зачем ему это? И как я должна себя вести, чтобы меня приняли за его девушку?»

Впрочем, общая торопливость и возбуждение, вызванные приближением заветного часа, не дали обдумать манеру поведения. Она выпила со всеми за уходящий год, узнав об удачах и достижениях друзей Антона. Сергей похвастался недавно купленной машиной. Кирилл рассказал о новой работе: зарплата в полтора раза больше, и теперь, даже если их с Таней Лешка — балбес порядочный — не поступит на бюджет, они смогут оплачивать учебу сына в институте. Лена вставила, что Машка ходит на подготовительные курсы в институте сервиса и управления, мечтает работать в туристическом бизнесе. Все желание дочери друзей одобрили: дело интересное, мир посмотрит. Переключились на Антона — он, холостой, путешествует больше всех.

— Вон они с Катей загорелые какие, — отметила Таня. — Только что с курорта?

— Да, в Шарм-эль-Шейхе отдыхали. Там мы с Катюшей и познакомились, — решил предвосхитить будущие вопросы Антон.

— Как интересно!

— Катюша из Перми. Она летела через Петербург, и я уговорил ее задержаться здесь. Все равно новогодние каникулы.

— А ты уже бывала в Питере? — поинтересовалась Ольга.

— Нет, — покачала головой смущенная девушка.

— Я обязательно покажу ей город, — прилюдно пообещал Антон, прижимая Катино плечо.

«Перед друзьями красуется или правда хочет по интересным местам повозить? Вот было бы здорово! Нет, не зря говорят, что ни делается, все к лучшему», — подумала она.

Появившийся на экране телевизора президент напомнил о том, что до нового года всего ничего. Застывшая в холодильнике бутылка шампанского никак не хотела открываться. Опасаясь сломать пробку, ее передавали из рук в руки. Под торопливые крики и оханье справиться удалось Сереге, разливали уже под звон курантов, и на последнем ударе дружно выкрикнули: «С Новым годом!»

Отпивая из своего бокала, Катя вспомнила: как новый год встретишь, так его и проведешь. Впервые в новогоднюю ночь она оказалась не дома, с родителями, а в компании незнакомых людей. Не считая Антона — он уже не казался ей чужим, и она подумала, что если бы поговорка сбылась… Но нет, этого не может быть, потому что через десять дней она улетает.

Едва стихло оживление, Славка изрек:

— Вы слишком на салаты не налегайте, у нас еще мясо и утка с яблоками, которую Антон с Катей принесли.

Известие об утке заставило мужчин поскорее освободить тарелки. Лена с Татьяной принесли горячее, стали раскладывать, и хозяйка ревниво отметила, что все решили отведать утки, блюдо с мясом осталось нетронутым.

Антон, с удовольствием вдохнув кисловатый запах капусты, потянулся к водке:

— Ребята, под утку коньяк пить нельзя!

— Я водку не буду, — шепнула ему Катя.

— Тогда шампанского или вина?

— Я не очень шампанское люблю. Вино.

Наполнив рюмки и бокалы, снова выпили. Со всех сторон посыпались одобрительные восклицания по поводу вкуса утки, похвалы Кате, которая ее приготовила. Пока не расправились с уткой, Антон предложил еще один тост, за повара, смутив этим Катю до румянца на щеках.

По ту сторону голубого экрана пели и танцевали, кидался серпантином и поднимал бокалы с шампанским по-летнему загорелый гламур, сияя белоснежностью зубов, бугрясь силиконом губ и грудей. Кинув взгляд на телевизор, Оля высказала предположение, что первый бюст России тянет уже на десятый номер — пора бы и остановиться, хватит накачивать. Таня возразила, она читала в интернете, что поражающие размерами достоинства артистки-фигуристки-певицы имеют натуральное происхождение. Лена поддержала Ольгу:

— Такое ни с того ни с сего не вырастает. Что ж она вся-то не потолстела? И будь у меня такой неприличный бюст, я бы его прикрыла, а не напоказ выставляла.

— У них у всех напоказ, мода такая, — настаивала Таня, выпрямляясь и скосив глаза на собственное декольте, которое выглядело весьма соблазнительно.

Опять центральное место на экране заняли арбузные груди экс-виагры.

— Мужики! — воззвала к третейскому мнению потребителей Лена, — ну вот вы скажите: натуральные или силикон?

— Фью-ить! — присвистнул Славка. — Вот это буфера! Кто у нее сейчас в любовниках? Кому такое счастье привалило?

— Я тебе дам — счастье! — шутливо замахнулась на мужа Лена.

— Молчу-молчу, — притворно заслонился руками Славка. — Для меня лучшая грудь в мире — Леночкина.

— А для меня — Танькина! — обнял жену Кирилл, дотянувшись до обсуждаемого предмета, и тут же получив по рукам.

— Мой эталон соразмерности и красоты — Оленька, — льстиво целуя у жены ручку, заверил Серега, косясь при этом на телевизор, где обладательница шикарного бюста соревновалась в остроумии с серебряным горлом России. У обоих получалось не очень.

— А ты что скажешь, Антоша? — поинтересовалась Таня.

— Мне кажется, всего должно быть в меру, — дипломатично заметил Антон, — вот как у Катеньки.

И, последовав примеру друга, он поцеловал Кате руку. Затем склонился к ее уху:

— Держись свободней, не дергайся. Сегодня ты моя девушка. Ну-ка, попробуй посмотреть на меня влюбленными глазами.

Он отстранился, давая ей возможность продемонстрировать актерские способности. Катя подняла густые ресницы, глаза смеялись, свежий ротик без следа помады едва сдерживал улыбку. «Да она прехорошенькая», — мелькнуло у Антона, и неожиданно для себя самого он бегло чмокнул ее в губы. Катя в растерянности не успела дернуться, только смех в глазах сменился удивлением.

— Утка чудная получилась. Спасибо. Сто лет не ел, — улыбнулся Антон, и, уже обращаясь ко всем, предложил: — Ребята, перекурим и танцевать!

На площадке Антон сначала поднес зажигалку единственной даме, и лишь потом сам прикурил.

— Ну, Антошка, ты ходок! Как перчатки женщин меняешь! — с явным неодобрением заметила Таня.

Мужчины покивали, но вроде без порицания.

— Да ладно! Не так уж часто. С чего ты взяла?

— Помнишь, я сюда Верку приглашала? Чем она тебе плоха была?

— Не было у меня ничего с твоей Веркой!

— Вот именно! Ну ладно, взрослым женщинам головы морочишь, теперь за девочек взялся! Сколько ей?

— Девятнадцать.

— В дочери тебе годится! — кипятилась Таня. — Совесть поимей!

— Брось, — вступился Кирилл. — Девочек нынче нет. Думаешь, она молоденькая, наивная, а у нее уже столько мужиков побывало, что тебе и не снилось!

— Молчал бы уж, специалист по женской части! — не сдержав злобу, огрызнулась на мужа Таня. Год назад они чуть было не развелись как раз по этой причине.

— Знаешь, Антоха, — заметил Слава, — если бы мою Машку какой-нибудь старый козел…

— Это я старый козел?.. — взвился Антон.

— Так-то не старый, но для этой Кати… — подал голос Сергей.

— Ты ведь ее бросишь, как и других, — гнула свое Таня. — Попользуешься, и адью! Ты ведь иначе не умеешь!

— А не пошли бы вы все! — рассердился Антон, и, кинув мимо банки окурок, вернулся в квартиру.

В гостиной было пусто, грязные тарелки исчезли со стола. В сердцах он налил полную рюмку водки, опрокинул в рот, зажевал маринованным огурчиком, подумал, еще раз налил и снова выпил.

Чего они из него монстра лепят? Ладно, Танька — обижена, что подругу ее забраковал, а мужики-то? Тот же Серега! Славка старым козлом обозвал, друг, называется… Может, успокоить их, сказать все, как есть?

В комнату вошла Катя с чистыми тарелками. Он принял стопку из ее рук и поставил на стол.

— Потанцуем?

— Музыка неподходящая, — кивнула она на телевизор, где, напыжившись, извлекал из груди звуки Соткилава.

— Плевать! — раззадорился Антон, берясь за ее талию.

Катя заметно вздрогнула, но покорно положила руки ему на плечи. Они закачались не в такт музыке.

— Ты не обиделась, что я тебя представил своей девушкой?

Она молча пожала плечами. На самом деле ей было даже лестно.

— Понимаешь, — принялся он объяснять, — я всегда один приходил, а мои друзья — они постоянно о моем благе заботятся, пытаются подсунуть кого-нибудь. Вот Танька мечтала, чтобы я с ее сослуживицей сошелся. А я не сошелся. Не понравилась мне ее Верка. А ты нравишься, — завершил он вполне искренне.

— Правда? — доверчиво вскинула она глаза.

«Притормози, Антон, — одергивал его еще не потерявший разум внутренний голос. — А то выйдет именно так, как Танька предсказывает. Девчонка через десять дней уедет…»

Но губы уже потянулись к губам, и задержались там. Катя не противилась, свежий вкус водки не показался ей неприятным. Поцелуй прервал возглас Сергея:

— Э, да здесь танцуют! И даже без музыки.

И правда, экран уже оккупировали новые русские бабки.

Серега подошел к столу, поинтересовался:

— Катенька, винца? А тебе, Тоха, водку, коньяк или виски?

— Водку, — кивнул Антон.

Тут подкатила остальная компания. Выпили вместе. Затем, пощелкав пультом, нашли программу с танцевальной музыкой нон-стоп. Танцы перемежали тостами. Больше всех и в том и в другом усердствовал Антон. Танцевал он только с Катей, обнимал ее, целовал, не стесняясь. Часа через два Катя поняла, что Антон еле держится на ногах. Не зная, как вести себя в подобной ситуации, она глазами попросила помощи у хозяйки. Лена кивнула, оторвалась от Сергея, с которым танцевала, подняла с дивана мужа и отправила ловить машину.

— Поймаешь, звякни, а мы пока его оденем.

Антон сопротивлялся, желал сам натягивать ботинки и куртку, но получалось у него плохо, потому что он все время отвлекался на Катю, лез целоваться.

— Кать, ты не думай, он не пьяница, — извинялась за друга Лена, заматывая шарф на Антоновой шее. — Я первый раз его таким вижу. С чего это он на водку перешел? Обычно виски потихоньку потягивает. С виски так не развозит. Может, Славке с вами поехать?

— Нет, спасибо, — отказалась Катя, не желая портить людям праздник, но при этом вовсе не уверенная, что справится самостоятельно.

Тут Славка позвонил, что поймал частника.

— Заплати вперед, Антон лыка не вяжет, — приказала мужу предусмотрительная Лена.

Антон покорно поднялся, и вдвоем они помогли ему добраться до лифта. Катя попрощалась с хозяйкой, та напутствовала ее пожеланием спокойной ночи.

В машине Антон склонил голову, задремывая. Катя принялась его тормошить. Встрепенувшись, он в удивлении огляделся.

— Это мы домой, что ли, едем? Зачем? Разве уже утро?

— Утро, утро, — откликнулся водитель. — Пятый час.

— Я же с ребятами не попрощался — назад поворачивай!

— Ты попрощался, — успокаивала его Катя. — Со всеми попрощался.

— Катюша… — вновь потянулся к ее губам Антон и не отрывался, пока машина не остановилась.

Он целовал ее и в лифте, а едва вошли в квартиру и скинули куртки, потянул за руку в сторону спальни.

Сама немного пьяная, разгоряченная его поцелуями, Катя позволила раздеть себя и не сопротивлялась неуклюжим торопливым ласкам, когда он увлек ее в постель. Повинуясь натиску, она покорно раздвинула ноги, зажмурилась: все, сейчас это произойдет. Что-то большое, похожее на горячий поршень, осторожно вошло в нее, замерло, будто осваиваясь, затем ринулось вглубь, причиняя боль. Отступило и вновь ринулось. Прикусив губы, она едва сдерживала крики от боли при каждом толчке. Протрезвевшее сознание советовало вывернуться, прекратить мученье, и само же отвечало: поздно, уже поздно. И тут мученье кончилось. Углубившись до предела, поршень будто затрепетал и замер. Антон тоже перестал двигаться, застыл на вытянутых руках и через несколько секунд рухнул, придавливая Катю своим весом и шумно сопя в ухо. Расслабленный, почти спящий, он оказался ужасно тяжелым, и Катя пошевелилась под ним, пытаясь освободиться. Полностью освободиться не удалось. Антон сполз на бок, и там, где минуту назад сновал настырный поршень, стало пусто, зато на ее бедра опустилась тяжелая нога. Он что-то пробормотал ей в ухо и задышал размеренно. Заснул.

В наступившей тишине стали слышны хлопки с улицы. Она обернулась к широкому окну. То в одном его конце, то в другом возникали и осыпались разноцветные звезды салютов. Вдруг прямо посередине заискрился огромный шар.

«Праздник, — вспомнила Катя. — Новый год. И я стала женщиной».

Она пыталась осознать, что произошло, что изменилось. Прислушалась к себе. Внутри было непривычно, неуютно как-то. Теперь всегда так будет? И вообще, что теперь будет? Через несколько дней она уедет. Антон ее проводит, и… И больше они не увидятся? Ох, кажется, она опять глупость сотворила!

А может, правда то, что Антон шептал ей, когда танцевали: что у нее потрясающие ресницы и глаза, что ее нежные и трогательные пальчики хочется без конца целовать, что она ему нравится… И он ей нравится, как ни один парень не нравился. Впрочем, он не парень, он молодой мужчина. Совсем недавно ей казалось, что не такой уж молодой, но теперь она знает, что уж точно, не старый.

Антон откинулся на спину, освобождая ее. В сполохах редких салютов Катя глядела на него. Курчавый треугольник волос на груди редеющим острием спускался к пупку на твердом животе. Рассмотреть, куда тянется дорожка ниже, она постеснялась — ведь это был первый мужчина, которого она видела целиком, в первозданном виде. Ее мужчина.

Чтобы Антон не замерз, Катя прикрыла его и себя огромным невесомым одеялом, положила голову на откинутую мускулистую руку и стала смотреть, как он спит. Антон посапывал, пару раз всхрапнул, затем, будто опомнившись, прикрыл рот, повернулся к Кате и обнял ее. Она замерла. Он крепко спал.

Антон проснулся от мучительной жажды. С трудом открыл глаза и тут же зажмурился: белое зимнее солнце добралось до спальни. Значит, уже часа два, сообразил с трудом пристроившийся на место похмельный мозг. Голое тело дало знать, что спал он не один. Алка в Москве, вспомнил он. Тогда с кем?

Антон рывком приподнялся, откинул одеяло. Вторая подушка смята. На простыне подсохшее за ночь пятно со следами крови. Крови?..

Вот убей, он не помнил, как оказался дома. Что ж он так напился-то? До бессознательного состояния. Второй раз в жизни. В первый он проснулся в чужой постели с женщиной, которая была намного старше и после отказалась от его любви. Возможно, правильно отказалась.

«Ты не о прошлом вспоминай, а думай, что сейчас сотворил», — одернул проснувшийся мозг. Антон попытался восстановить события прошедшей ночи.

Они приехали к Славке, и он представил Катю своей любовницей. Только сейчас он сообразил, зачем. Не хотелось, чтобы ее приняли за безбашенную авантюристку, она ведь просто девчонка, попавшая в дурацкое положение по своей наивности. А в результате именно его стали обвинять в том, что он этой наивностью пользуется. Со злости на друзей он и напился. Водкой. Потому что пить под утку виски — пижонство. А мешать напитки — глупость. Столько водки выпить еще большая глупость, признал он сейчас. Он пил и танцевал, пил и танцевал. С Катей. Они целовались. Точно, целовались. У всех на глазах. А потом что?..

Он опять взглянул на пятно. Выходит, они с ней… А почему кровь?.. Может, месячные, — пришел на ум удобный ответ. Или?.. Фу, черт! Переспать с девушкой и не помнить, как…

Откинувшись на подушку, он некоторое время глазел в потолок, пока естественная нужда и жажда не выгнали из кровати. Он резко встал, в голове больно качнулось. Пьяный еще, до сих пор. Вот кошмар.

Повторяя про себя: «Пить надо меньше, надо меньше пить», он натянул домашние джинсы и футболку и побрел в туалет. Затем ополоснул физиономию в ванной, похлебал воды пригоршнями из-под крана, и лишь после этого решился заглянуть на кухню.

— Привет, — оторвавшись от чашки чая, просияла ему глазами Катя, слегка смущаясь.

Он смутился намного больше, буркнул «Привет» в ответ и стал шарить глазами по столам. Обнаружил два ведерка из-под капусты с остатками сока на дне, жадно опустошил оба. Желая потянуть время, засыпал кофе в контейнер, включил машину.

— Я тоже кофе хотела, только не умею из кофеварки, — подала голос Катя.

— Сейчас попьем, — ответил он, уставившись на аппарат.

Он боялся встретиться с ней глазами, вот в чем дело. Как теперь вести себя с ней? Изображать благодарного любовника? Но он ничего не помнит. Ни ее тела, ни ее запаха. Ничего! Только отпечаток головы на соседней подушке и расплывшееся пятно на простыне. И кровь. О, черт!

Побулькав и пошипев, аппарат умолк. Пришлось взять чашки и обернуться. Антон поставил одну перед Катей, а сам с другой устроился напротив. Сыпал сахар, мешал, набираясь смелости взглянуть на нее. И только проговорив:

— Кать, я прошу прощения за вчерашнее. Я ничего не помню, — он поднял глаза.

Она смотрела в свою чашку, и молчала.

— Надеюсь, я… не применил силу? — осторожно закинул он удочку, потому что если все произошло по согласию, то не так уж он и виноват. А может, она сама его спровоцировала?

Девушка не отвечала.

— Кать, посмотри на меня.

Она подняла глаза, и он увидел в них такое неприкрытое, детское, навсегда разочарование, что ему стало стыдно, и он первый отвел взгляд.

— Нет, ты не применял силу… — тихо ответила она. — Просто ты этого хотел, и я… я тоже хотела. А если ты, лишь потому, что был пьян, и не помнишь ничего, тогда просто забудем, — завершила Катя, и ему почудились слезы в голосе.

Он не знал, что сказать. Закурил. И сигарета и дым от нее показались омерзительными. Голова раскалывалась. Он надеялся, что кофе поможет, но стало только хуже.

— Катюша, мы потом обо всем поговорим, а? Мне сейчас надо принять таблетку и лечь. Я ничего не соображаю. Ты прости. Посмотри телевизор или в интернете пошарься. Можешь почитать чего-нибудь, в кабинете полно книг.

Получив невнятное согласие в виде кивка, он с облегчением покинул кухню.

Когда пропасть сна отпустила его, за окном было темно. Он включил светильник над кроватью, посмотрел на часы на руке. Без пяти восемь. Интересно, вечера или утра? Цифры на телефоне сообщили, что уже второе января.

— Замечательно начался год, — пробормотал он себе под нос. Вспомнил про вчерашнее, откинул одеяло и увидел все то же пятно. Значит, не кошмар с похмелья.

В квартире было тихо, и он испугался: вдруг Катя ушла? Обиделась и отправилась, куда глаза глядят? Например, дожидаться в аэропорту самолета. Девять суток. Конечно, у нее теперь есть кое-какие деньги, и с голоду она не умрет. Только вот вляпаться может, по своей наивности.

«Она уже вляпалась, по твоей милости, — напомнил кто-то строгий в голове. — Лучше бы уж ты продолжал со взрослыми упражняться. А вдруг девочка забеременеет?»

«Типун тебе на язык!» — мысленно послал он подальше внутреннего блюстителя нравственности, встал с кровати и выглянул в коридор. Дверь в гостиную была прикрыта, Катина куртка висела на вешалке. Он с облегчением улыбнулся. Нет необходимости срочно нестись, искать ее и спасать. Можно спокойно вернуться в постель, хотя… Нынче же второе! С сегодняшнего дня по пятое января у него забронирован домик в Коробицыно. Сюрприз готовился для Алки, но не пропадать же?

Он отправился в ванную, принял душ и, уже одетый, заглянул в гостиную, и тихонько подошел к дивану. Катя спала, по-детски положив ладошку под щеку. Опущенные ресницы казались неправдоподобно густыми и длинными. Нижняя губка скривилась, будто от обиды. Конечно, это он ее обидел. Но он постарается все исправить.

Антон присел на корточки и дунул, сгоняя с ее лица расположившуюся не на месте прядку. Катя поморщилась, открыла глаза и отпрянула от неожиданности.

— Привет. Подъем. Мы едем на лыжный курорт.

— Лыжный курорт? — не поняла со сна Катя.

— А ты думаешь, курорты бывают только на море?

— Нет. У нас под Пермью полно лыжных курортов. Губаха, Такман, Огонек…

— И ты умеешь кататься на горных лыжах?

— Конечно.

— Значит, меня научишь. У нас места равнинные, я только в прошлом году этот вид спорта начал осваивать.

— А лыжи? — поинтересовалась повеселевшая Катя, откидывая одеяло и спуская голые ноги на пол.

На ней была лишь длинная футболка, и Антон отвел глаза, успев отметить, что загорелые ножки ничего себе, впрочем, это и под джинсами было понятно.

— Лыжи напрокат возьмем, а костюм для тебя есть, — сообщил он и вышел из комнаты, давая девушке время одеться.

Доставая из шкафа комбинезон, который покупал для Алки, он порадовался, что Катя одного с ней роста, и еще тому, что едет не с Алкой, любительницей целеустремленно строить отношения и карьеру, а с этой девчонкой, искренней и наивной. Только полный подлец может обидеть такую славную девушку. Как бы там ни было, к подлецам Антон себя не причислял.

Ему казалось, с самого детства он не испытывал такого полного, беззаботного, безоблачного счастья. Повседневная жизнь взрослого, занятого человека отодвинулась на второй план, заслоненная снежными склонами, бьющим в глаза январским солнцем и Катей, Катенькой, Катюшей. Это началось еще в дороге, когда Катя с воодушевлением рассказывала ему о том, как отец, в молодости всерьез увлекавшийся лыжами, учил ее кататься. О небольшом городке Чусовой, возле которого Такман и Огонек, где больше всего интересных трасс. О том, что сама она на мастера, конечно, не тянет, но крутых склонов не боится. Что может быть лучше стремительного спуска с горы, когда сердце замирает и в лицо бьет обжигающий щеки ветер? Летом горы тоже очень красивы, но она любит зимние. Если Антону нравятся лыжи, он обязательно должен приехать на Урал.

«Может, прямо в Куршавель?» — пошутил он. А она всерьез за родину обиделась, сказала, что папа говорит, в Куршавель ездят только богатые снобы, которым деньги девать некуда. «По моим наблюдениям, в России отдыхать дороже, — возразил он. — Трехдневная путевка в Коробицыно обошлась мне, как двухнедельный тур в Египет». — «Да, — невесело согласилась Катя. — Когда я была маленькая, мы почти каждые выходные ездили кататься, а теперь горы приватизировали».

Его умилило это «когда я была маленькая».

«Если не настоящие горы, то склоны в твоем распоряжении, — великодушно сообщил он. — И не забудь, ты обещала дать мне несколько уроков».

Она всерьез принялась обучать его. Объясняла, как расслабить колени, правильно переносить центр тяжести при поворотах. Поначалу у Антона не получалось притормаживать, и каждый небольшой спуск завершался падением. Проследив сверху за очередным кульбитом, она скатывалась вслед за ним, он поднимался и урок продолжался.

«Тебе, наверное, надоело, — протестовал Антон, — скатись хоть раз до конца». — «Сегодня ты поучишься, а завтра вместе будем кататься», — не отставала Катя.

И правда, на следующий день он уже мог одолеть весь длинный спуск, а до этого…

Был веселый обед, а затем Катя опять потащила Антона на склон, продолжить учение, пока светло. Когда добрели до домика, у него ныла каждая мышца, каждая косточка, а она смеялась, называла его слабаком, отправила под горячий душ, а после обещала массаж. Она утверждала, что отлично его делает, ходила на курсы, и даже подрабатывала немного, пока в колледже училась.

После горячей воды боль в мышцах немного отпустила, и он, обернувшись ниже пояса полотенцем, улегся на кровать, ожидая, пока Катя выйдет из душа. Она появилась в белом гостиничном халате, с влажными волосами, и, деловито порывшись в своей сумке, вытащила на свет божий масло для загара. «Сойдет» — заявила она, а Антон расхохотался: «Мне никогда не делали массаж с женским маслом для загара». — «Все когда-то происходит впервые», — глубокомысленно заметила Катя и тоже засмеялась.

Он расслабился, пока она нежно поглаживала его спину, разгоняя масло. «Впервые, — думал он, — можно считать то, что произойдет сегодня между нами, будет впервые. Потому что прошлый раз не считается». В том, что это произойдет, он не сомневался, и был уверен, что не только он, но и Катя этого хочет. И когда, надо заметить, вполне прилично, она размяла ему спину и приказала повернуться, он, не дав ей наполнить ладошку маслом, взял и поцеловал. Вначале одну скользкую ароматную руку, затем другую, а потом потянул ее к себе. Она не противилась.

Ее смущение и абсолютная неопытность стали неожиданностью для Антона, обычно имевшего дела с женщинами, способными проявить инициативу. Его это устраивало, партнерше виднее, каким способом получить удовольствие, а уж он свое по любому получит. Он понял, что с Катей придется проявить терпение и положиться на интуицию. Терпеть было трудновато, зато интуиция не подвела. «Ты очень красивая, — шептал он, отводя стеснительные руки, невольно пытающиеся прикрыть наготу, — ты пахнешь, как свежее весеннее утро», — покрывал он поцелуями ее подрагивающий живот, подбираясь к застывшей в напряжении девственной груди. «Мой гель для душа называется «Утро», — прошептала она. «Так вот в чем дело», — улыбнулся он и закрыл ей рот губами.

— А мне говорили, что в первый раз оргазма не бывает, что это только потом приходит, — прошептала она, когда обессиленный Антон замер на ней.

В первый? Значит, никакие не месячные? Он приподнялся, заглядывая ей в лицо, пытаясь понять: неужели, правда? Улыбка на лице девушки показалась ему новой, всезнающей, женской.

— А как же этот, твой, гнусный обольститель? — к свалившейся на него ответственности он оказался не готов.

— Костик? У нас с ним не было ничего. Негде. У меня — родители. У него, как он говорил — бабушка. Ну, целовались несколько раз, в кафе он меня приглашал, а потом предложил вместе в Египет поехать. Конечно, я глупая, я ведь даже не была в него влюблена. Теперь я понимаю, что этим нельзя без любви заниматься, ничего хорошего не получится. С ним бы у меня точно не получилось.

Антон до этого момента был уверен, что прекрасно можно обходиться одним сексом, а любовь — настоящая — понятие скорее духовное, платоническое. По его собственным воспоминаниям выходило, что он продолжал любить, когда секса никакого уже и в помине не было. Но отчего-то только что произошедшее между ним и Катей он не мог назвать привычным словом «секс». Так что это было? Девочка практически призналась в любви. Чем он может ей ответить? Лгать не хотелось, и он вместо ответа нежно поцеловал краешек распухших губ.

Затем были еще два солнечных дня и две упоительных ночи. Он изучил ее тело до последней родинки и складочки. Боясь испугать чрезмерным напором, был нежен и нетороплив, наградой ему служили сладостные вскрики, которых он добивался своими ласками. Они казались ему вовсе непохожими на то, что он слышал прежде, с другими. Случалось, что партнерши, желая показать темперамент, начинали стонать, едва он касался их. Он был уверен, что они притворяются, пытаются походить на порноактрисс. Катя молчала, зато, когда он замечал, что она еле сдерживает стоны, то тоже мог ослабить удила и пуститься вскачь, подгоняя ее и свое удовольствие. Даже у более опытных партнерш он настолько ясно не улавливал нужный момент.

Вы созданы друг для друга, — одобрительно подсказывал внутренний голос, поменявший гнев на милость. Похоже, это так, — говорил сам себе Антон, любуясь спящей Катей в их последнее утро на лыжном курорте. За окном было по ночному темно, его разбудил собственный утренний часовой. В начале седьмого он поднял голову, готовый ринуться в бой. Антон подул Кате на лоб — именно так, осторожно, он всегда будил ее. Вздернутый носик сморщился, не открывая глаз, она пробормотала:

— Что, уже уезжать?

— Нет, малыш, уезжаем мы после завтрака, а до него еще куча времени.

— Так зачем ты меня будишь? — поинтересовалась она, предчувствуя ответ и открывая любопытные глаза.

— У меня сил нет на тебя смотреть, — признался он.

— Так не смотри, — с долей лукавства посоветовала Катя.

— Не могу. Мне хочется смотреть на тебя, хочется тебя гладить, целовать…

— Тогда смотри, и гладь, и целуй! — и юная бесстыдница откинула одеяло, доверяя ему во владение бронзовое тело.

Три контрастных, нетронутых солнцем треугольника очень возбуждали его, особенно нижний, но уделять ему слишком большое внимание было рано, и он лишь взлохматил шелк кудрей и устремился выше, к двум одинаковым холмикам, симметрично украшенным замершими в предвкушении ласки бурыми горошинами.

— Следы от твоего купальника выглядят соблазнительнее самого дорогого кружевного белья, — озвучил он свои мысли.

— А тебе нравится кружевное белье?

То, что он заметил на ней, кружев имело немного.

— Нет, уже нет, — искренне ответил он, обхватывая губами левую горошину.

Нежные ладошки на его плечах замерли, но он был слишком увлечен, чтобы заметить это, а тем более догадаться, о чем она думает.

«Кружевное белье! Со скольких он снимал его? Он взрослый, опытный и, как это называется — искушенный? Наверняка у него было много женщин, не могло не быть. И для кого-то он заказал этот двухместный домик, купил дорогущий розовый комбинезон. Возможно, он только что поссорился со своей возлюбленной. Я уеду, а он с ней помирится. Ирка говорила, мужики долго без женщины не могут. Похоже, я для него лишь замена. Потому что он ни разу не сказал, что любит меня. Он много ласковых слов находит, а о любви ни разу не сказал. И я не буду говорить, а то подумает, что навязываюсь — хотя хочется, ох как хочется сказать, насколько сильно я люблю его».

Покинув грудь, Антон добрался, наконец, до губ, отгоняя ее невеселые мысли.

Оставшиеся четыре каникулярных дня они ездили по городу и окрестностям, Катя хотела посмотреть как можно больше. Про себя Антон отметил, что будь ему девятнадцать, или двадцать пять или даже двадцать восемь, он бы ее из постели не выпустил. Конечно, силенок и сейчас хватает. Просто, будь он моложе — наплевал бы на ее желания и потакал своим. Молодость эгоистична.

Хотя с ней он и сам чувствовал себя молодым. Не только в постели, но и когда они, взявшись за руки, гуляли по парку в Пушкине, когда, посмеиваясь, что не был тут лет двадцать — тоже мне, ленинградец! — он водил ее по залам Эрмитажа. Когда катал по нарядному, не по-будничному свободному центру, и там, где ей казалось интересно, они искали парковку, выходили, и он рассказывал ей, что знал, гордясь родным городом, и стыдясь, что знает не так уж много.

Она делилась с ним своими не слишком богатыми, в основном детскими воспоминаниями, и он удивлялся, что детство у нее было совсем непохожим на его, и немудрено, ведь она родилась, когда он был уже студентом. Он рассказывал о своем, с летними лагерями, пионерскими отрядами и даже комсомолом в школе.

— Ты хоть знаешь, как расшифровывается комсомол?

— Коммунистическая советская… — Катя запнулась.

— Коммунистический союз молодежи!

«Славка прав, стар я для нее. Мы слишком разные. Не может быть будущего без общего прошлого. Или может?.. Вон сколько стариков из телевизора на молоденьких женятся. А раньше, «при царизме», это вообще было в порядке вещей. Муж как опекун, защитник. Способен я защитить ее? Да. Мне хочется заботиться о ней, выполнять ее желания? Конечно. Я уже с удовольствием их выполняю. Вот, в музей сподобился выбраться — кто бы мог подумать!»

И все-таки он сомневался, медлил, отодвигал разговор об общем будущем на потом.

Будто сговорившись, они оба не упоминали о ее скором отъезде.

Катя думала, что Ирка на ее месте так бы себя не вела. Уж она бы нашла способ намекнуть, что уезжать не хочется. Да она бы прямо так и сказала: «Я не хочу уезжать. Я тебя люблю и хочу остаться с тобой». Но дожив до девятнадцати лет, Катя не научилась быть настырной. Ирка уверяла, что любовь — это как раз то, чего стоит добиваться, за что стоит бороться. А мама говорила, что девушка должна быть скромной, не навязываться ни в коем случае. Нет, мама не зануда. Только Кате теперь кажется, мама больше знает жизнь, чем Ирка. Вот Ирка, не без зависти, конечно, советовала: «Поезжай с Костиком, когда еще тебе бесплатная поездка на заграничный курорт обломится! А что спать с ним придется, так пора уже, не девочка». А мама наоборот, предостерегала, и права оказалась. С Костиком. Интересно, что бы она сказала об Антоне?

Отъезд Кати приходился на первый рабочий день, и в этот день Антону обязательно надо было быть на работе. Его небольшая фирма, занимающаяся аутсорсинговым компьютерным сервисом и установкой программного обеспечения, заключала договор об обслуживании с солидной компанией. Предстояло не только подписание договора, но и прикидка объемов работы. Возможно, потребуется искать помощников его восьми сотрудникам, брать в штат или студентов нанимать по совместительству.

— Наши обычные заказчики, — объяснял Кате Антон за ужином накануне, — это небольшие фирмы, которым не по карману держать собственного сисадмина. А тут в нашем бизнес-центре размещается новая контора, огромная, целый этаж занимает. Семьдесят компьютеров. И они решили сократить ребят, которые раньше их систему поддерживали, и нанять нас, уж коли мы по соседству. В принципе, правильно. Ведь когда техника в порядке, сисадмины сидят себе, дурака валяют, в потолок плюют.

— Наверное, это очень интересно, все в компьютерах понимать! — уважительно заметила Катя.

— А деньги в банке считать — не интересно? — рассмеялся он.

— Я их в глаза не вижу. Я ведь не кассир. Кредитный отдел. Работа с физическими лицами. Тарифные планы. Посоветовать, документы правильно оформить, распечатать. Вот и вся моя работа.

— Ваши банковские кредиты — чистое жульничество!

— Нет, что ты, теперь это уже нормальный бизнес! Скрытых платежей нет. Процентные ставки снижаются. Вот раньше, говорят…

— Мне и говорить не надо, что раньше было. Я и сам могу рассказать! — перебил ее внезапно раскипятившийся Антон. — Лет семь-восемь назад надумал я купить диван — тот, что в гостиной. Двадцать две тысячи стоил. Бизнеса своего у меня еще не было, работал на дядю, решил взять кредит. Взял, плачу, как положено, в срок. Один раз всего пропустил — просто замотался, забыл. Через месяц следующий платеж сделал и задолженность погасил. Вскоре закрыл кредит, и думать о нем забыл. И вдруг через два года приходит мне бумаженция: вы должны за просрочку платежа шесть тысяч. Шесть! А платеж был девятьсот рублей! И объяснение с цифрами: штрафные, пени, еще какие-то проценты на проценты. Что это, если не жульничество?

— Антош, не кипятись. Тебе надо было внимательнее договор читать. Наверняка про штрафные санкции там было написано.

— Написано… — проворчал Антон, — аптечным шрифтом на птичьем языке. Вы нарочно так договоры пишете, чтоб ни слова не понять.

— Я ничего не пишу, — обиделась Катя. — Я объясняю непонятливым, что в договоре написано. Чтобы, когда платеж пропустят, не удивлялись, что пени наросли!

— Выдаивание денег из населения — вот что такое ваши кредиты! — со злостью заявил Антон, отодвинул пустую тарелку и поднялся из-за стола.

Вспомнив о драконовских санкциях надувшего его банка, Антон позабыл, о чем собирался сказать Кате этим вечером. И ночью не сказал, и утром, отложив на последний прощальный ужин главное, что хотел сообщить: он вскоре за ней приедет. Познакомится с ее родителями, попросит ее руки, чтобы все как положено. Кстати, и маму можно позвать. Ей до Перми намного ближе, чем до Питера.

Он выехал с работы чуть позже, чем предполагал, и застрял на середине моста, лицезрея оттуда замершие красные огоньки стоп-сигналов по обеим сторонам набережной и впереди, по проспекту, на который сливался поток автомобилей. Хуже не придумаешь. Ни объехать, ни свернуть! Антон выругался во весь голос, подозревая, что в салонах соседних, прочно вставших машин, водители произносят примерно те же слова. Буду ездить на метро, твердил он себе каждый раз, оказываясь в подобной ситуации, и все равно каждое утро садился в машину.

Сегодня пробка была особенно некстати. Он надеялся вернуться примерно в шесть, тогда бы у них с Катей оставалось еще целых два часа до выезда в аэропорт. Сейчас пять минут восьмого, но если пробка рассосется, он будет дома к восьми, и все-таки успеет сказать ей: «Выходи за меня замуж». Он уже твердо знал, что на самом деле этого хочет.

Антон не верил в любовь с первого взгляда — как можно влюбиться в того, кого не знаешь? После двадцати пяти он вообще не очень верил в любовь. Остерегаясь привычки, привязанности, довольствовался недолгими связями. В ту, которую до недавнего времени почитал единственной своей любовью, он влюбился отнюдь не с первого взгляда. Они познакомились на курсах английского и полгода по три раза в неделю виделись на занятиях. Конечно, Антон отметил ее женственную хрупкость, умение постоянно выглядеть на все сто, она нравилась ему внешне, но и только. И даже когда очнулся после выпускного банкета в ее постели, он еще не был влюблен, не знал что полюбит, не подозревал, что память о нескольких месяцах с ней на годы останется в сердце саднящей занозой неслучившегося счастья. Его последующий опыт лишь доказывал, что первое впечатление бывает обманчивым. Нежность может обернуться навязчивостью, забавная наивность — глупостью, рассудительность — бессердечием.

Катю, случайно оказавшуюся в его жизни — если разобраться, против его воли оказавшуюся, — он поначалу не воспринимал как женщину. Не знающая жизни девушка в трудном положении — вот так примерно он думал о ней. И даже когда представил друзьям как любовницу, когда танцевал и целовал, подтверждая свою выдумку, все равно ничего такого не предполагал. О чем он думал, когда тащил ее в постель в новогоднюю ночь, Антон не помнил. Зато ясно осознал, что проведенные с ней одиннадцать дней оказались наполнены смыслом, который не надо выдумывать. Прежняя его жизнь, если не считать работы, представлялась теперь фальшивой, ненастоящей. Он зачем-то оберегал свою независимость, женщин оценивал скорее по внешним статям и умению быть нескучной в постели. Сейчас он сообразил, что ни с кем из своих любовниц не проводил десяти дней подряд, не расставаясь ни на минуту. Когда заканчивались выходные, он с облегчением возвращался к своей благоустроенной холостяцкой жизни, в которой никто его не раздражал.

Катя совершенно не действовала ему на нервы. Ему было плевать, что, выйдя из ванной, она бросает полотенце, где попало, а потом удивляется, что оно не высохло. Плевать, что у нее нет привычки сразу убирать со стола после еды. Как некоторые холостяки, он был большим педантом в смысле порядка. Ему нравилось смотреть, как, задумавшись, она накручивает на палец выбившуюся на виске тонкую прядь, как хохочет, глядя по телику ролики о забавных животных, и тут же начинает рассказывать, что вытворяет их кот, не любитель кошачьего корма, предпочитающий добывать пищу на хозяйском столе. Он был готов выслушивать ее незатейливые истории и рассказывать свои, которые она всегда слушала с широко распахнутыми глазами.

Пробка рассосалась не скоро, возле дома он оказался в пять минут девятого. Задрал голову, высматривая свои окна. В кухне и гостиной горел свет. Он представил, как нервничает Катя, уже несколько раз подогревавшая ужин. Как прихлебывает из кружки холодный чай — она всегда много наливает, и оставляет допивать, как то и дело подходит к окну.

«Вот прямо с порога ей скажу», — решил он, поднимаясь на лифте.

Едва открыл дверь, на него пахнуло ароматом утки с яблоками. «Все-таки приготовила, — радостно понял он. — То-то она твердила про сюрприз и спрашивала, где ближайший приличный магазин».

Еще не сняв куртки, он крикнул:

— Кать, ты где?

На пороге кухни возникла улыбающаяся Алла. От удивления и неожиданности он попятился и замер спиной к двери. Она подошла, чмокнула в щеку.

— Я приехала. Меня отпустили на два дня, вещи забрать, освободить квартиру. Половину я уже собрала, завтра закончу.

Единственное, что Антон смог выговорить, было:

— Как ты здесь оказалась?

— Меня девушка впустила. Как ее, Катя?

— Где она? — шаря глазами по коридору, спросил он.

— Уехала, — пожала Алла прямыми плечиками под шелковистой блузкой от Neiman Marcus.

— Куда?

— Насколько я поняла, у нее самолет. Я помогла ей вызвать такси.

— Помогла? Да кто тебя просил вмешиваться в мою жизнь?! — заорал Антон, но Алла предпочла не заметить, что он впервые повысил на нее голос.

— Антоша, я понимаю, ты обиделся, что я не смогла провести с тобой эти дни. От обиды ты связался с первой попавшейся девчонкой. Я готова это забыть.

Голос звучал спокойно, она, не отрываясь, смотрела на него.

— Алла, — начал он, но она перебила.

— Я не зря провела неделю в подмосковном пансионате. Выяснилось, что парень, возглавляющий нашу службу IT, через месяц уезжает в Германию, на ПМЖ. Ты знаешь, сколько он зарабатывает? Официальная зарплата двести тысяч, плюс бонусы, премии. Больше трехсот набегает. Мне кажется, у тебя столько не выходит?

— Да какое тебе дело до моего кошелька? — взорвался Антон.

— Как это, какое дело? Я хочу тебе добра, предлагаю перспективную работу, стабильность. Жизнь в столице. Я уже договорилась, твою кандидатуру рассмотрят первой.

— Да плевал я на твою столицу!

— Не глупи, Антон. Мы с тобой оба понимаем, что подходим друг другу. И в постели, и в жизни. Ты кое-чего добился, я тоже. Вместе мы добьемся большего.

Ее невозмутимый вид подтверждал, что уж она-то далеко пойдет. Но Антону это было безразлично. Схватив за шелковые плечи, он тряхнул ее:

— Где Катя? Зачем ты ее выгнала?

— Я не выгоняла, — стряхнула его руки Алла. — Она сама уехала, как только поняла, кто я такая.

— А кто ты такая? — ехидно поинтересовался Антон.

— Я — твоя девушка. Мы вместе уже четыре месяца. А она, насколько я поняла, пробыла в Питере всего десять дней. И собиралась уезжать. Антоша, повторяю, я сама тоже виновата, поэтому готова тебя простить.

— Да не нужно мне твое прощение! — завопил Антон, едва сдерживаясь, чтобы не ударить ее за то, что она натворила. — И ты не нужна! Чтоб ты знала — я вздохнул свободно, когда ты сказала, что тебя в Москву переводят! — вывалил он на нее.

Личико Аллы с идеальным макияжем вытянулось, стало некрасивым. А он не мог остановиться:

— Ты достала меня со своими планами на жизнь и карьерными устремлениями! Я ненавижу твой «правильный» образ жизни, твои дурацкие занятия фитнесом! Это ведь не спорт, а лишь забота о собственной красоте. Успешные должны быть красивыми — ведь так ты считаешь?

— Ты тоже за собой следишь, мне именно это прежде всего в тебе и нравится.

— Ах, это! Вот как, оказывается! И ты посчитала, что я тебе подхожу. А меня ты спросила? С какого перепугу ты вообразила, что я собираюсь с тобой жить, тем более переезжать за тобой в Москву?.. Мы ни разу трех дней подряд не провели, да я бы больше и не выдержал! А с Катей мы десять дней были вместе, и я собираюсь прожить с ней всю жизнь!

— С этой провинциальной девчонкой? Да у нее на лице неполное среднее образование, — презрительно хмыкнула Алла.

— Ошибаешься. Полное, специальное.

— Она одета с рынка, — выдвинула Алла сомнительной силы аргумент.

— Об этом я позабочусь, — заверил Антон.

— Ей хоть восемнадцать есть? — поинтересовалась она.

— Девятнадцать.

— Ты с ума сошел…

— Да, я сошел с ума. Давно не сходил. Но до чего же здорово сойти с ума! Ты, со своей рассудительностью, даже не представляешь, как здорово!

— Я всегда считала, что ты тоже рассудительный. Опомнись, Антон, она тебе в дочери годится, вы с ней слишком разные!

— А кто сказал, что любить можно только того, кто на тебя похож?

Обойдя Аллу, он выключил свет в гостиной и на кухне, снял с вешалки ее шубку, расправил:

— Одевайся, я должен ехать. Может, успею ее поймать.

Он не успел. Вбежал в здание аэровокзала за пятнадцать минут до вылета, но Катю не увидел. Наверное, уже поднялась на борт, понял он, и, дождавшись на всякий случай сообщения, что ее самолет взлетел, покинул здание аэропорта.

Пять дней Катя ходила, как в воду опущенная. Девчонки из клиентского отдела, поохав по поводу курортного загара, удивились тому, что она игнорирует Костика. Катя выдала заранее заготовленную историю — поссорились на обратном пути. Он, подлец, признался, что другая девушка ждет от него ребенка. Вот гад, косились на Костика девчонки и жалели Катю. Маме она тоже рассказала про девушку, нарисовавшуюся, едва они въехали в отель. Поняв, что у дочери с ним ничего не было, мама облегченно вздохнула, и порадовалась, что в Питере нашелся человек, приютивший Катю на время. О том, что человек этот был молодым мужчиной, и что по уши влюбилась в него, Катя умолчала.

В субботу утром мама с папой отправились за город, кататься на лыжах. Катя от поездки отказалась. К ней обещала прийти Ирка, они не виделись три недели.

Ей, единственной, Катя рассказала все. С подробностями. Разумеется, Ирка посчитала ее дурой.

— Ты зачем уехала? Дождалась бы его, послушала, что скажет, как объяснит появление этой девицы.

— Ты бы ее видела! Шубка из шиншиллы, сапоги обалденные, красивая, как с обложки…

— Ну и что!

— Она такая уверенная в себе. Знает, где на кухне что лежит. Ясно, она с ним уже давно. Сказала, что неожиданно пришлось провести рождественские каникулы в Москве. А собиралась вместе с Антоном.

— Вот зараза! Знаешь, а я бы на твоем месте ее в квартиру не впустила. Нет, ну правда, вдруг она аферистка, воровка на доверии? Ты ее там оставила, а она квартиру обнесет. Ты ж говорила, шикарная квартира.

— Да не выдумывай ты! Все ясно было. Это его девушка, он с ней давно, а я…

Не сдержавшись, Катя разревелась.

— Все мужики — гады, — озвучила непреложную истину Ирка. И добавила: — Главное, чтоб незаразный был, и чтоб ты не залетела от него. Хоть предохранялись?

— Не-а…

— Зря, — вздохнула Ирка, представив перспективу нежелательной беременности и предполагая, что на аборт подруга не решится.

— Знаешь, если что — мы его достанем. Пусть отвечает.

— Брось, Ирка. Я не буду навязываться, если он другую любит.

— Да ладно, с чего ты взяла, что любит? Ты его даже не дождалась, удрала, как трусиха последняя.

— По-твоему, надо было у него в лоб спросить, кого он любит, ее или меня? Или еще у него на глазах той девице в волосы вцепиться?

— Ну, в волосы тебе слабо, а вот выяснить все до конца надо было. Такого мужика из рук самой выпускать — глупо. Я так поняла, он небедный. Кем работает?

— У него фирма своя. По компьютерам.

— Вот. Бизнесмен. Состоятельный. Симпатичный?

— Очень.

— Порядочный, не дал пропасть. Черт знает, как бы ты без него…

— Угу.

— В постели хорош…

— Очень!

— Что ты там еще понимаешь! Ну, будем считать, что хорош. И ты от такого отказалась. Та девка тебе такси вызвала и ты уехала.

— Я до последнего в аэропорту ждала, пока посадку не объявили. А он не приехал. С ней остался.

— А что, если ему позвонить?

— Я телефона не знаю.

— Как?

— Ни к чему было.

— И он твоего не знает?

Катя горестно кивнула.

— Засада, — протянула Ирка, но тут же нашлась: — Хоть адрес помнишь?

— Да.

— По адресу можно телефон вычислить. Я Генку попрошу, он в адресных базах шарит.

— Нет, — подумав, покачала головой Катя. — Не надо.

Разговор прервал звонок в дверь. Смахнув слезы, Катя пошла открывать. На пороге стоял Антон.

— Катюш, прости, сразу не смог вырваться. Этот новый договор, черт бы его побрал…

Завизжав от счастья, Катя бросилась ему на шею. Он крепко обхватил ее, прижал к себе, нашел губы…

Они не заметили, как Ирка, натянув сапожки и подхватив куртку, выскользнула из квартиры.

2013 г.