Мир Гаора. 4 книга. Фрегор Ардин

Татьяна Николаевна Зубачева, 2023

Вселенная множественна и разнообразна. И заполнена множеством миров. Миры параллельные – хоть по Эвклиду, хоть по Лобачевскому – и перпендикулярные, аналогичные и альтернативные, с магией и без магии, стремительно меняющиеся и застывшие на тысячелетия.И, чтобы попасть из одного мира в другой, надо использовать межзвёздные и межпланетные корабли, машины времени и магические артефакты.А иногда достаточно равнодушного официального голоса, зачитывающего длинный скучный официальный текст, и ты оказываешься, никуда не перемещаясь, в совершенно ином, незнакомом и опасном мире. Возвращение невозможно, и тебе надо или умереть, или выжить. А бегство – это лишь один из способов самоубийства.И всё вокруг как в кошмарном сне, и никак не получается проснуться.Господин профессор Зигмунд Фрейд, что же это за мир, в котором снятся такие сны?

«Каждый выбирает по себе…

Каждый выбирает для себя…»

Юрий Левитанский

«И в крепкой, ледяной обиде,

Сухой пургой ослеплены,

Мы видели, уже не видя,

Глаза зеленые весны.»

Илья Эренбург

«Свобода — это возможность выбора варианта поведения.

Выбор неизбежен и обязателен.

Количество доступных вариантов определяет степень свободы.

Таким образом, одинаково невозможны как абсолютная свобода,

так и абсолютная несвобода.

Выбор есть всегда.

И он всегда ограничен.»

Варн Арм,

действительный академик,

профессор философии и истории.

Из лекции.

Фрегор Ардин

СОН СЕДЬМОЙ

…не дай мне, Бог, сойти с ума, уж лучше…

* * *

Аргат

Ведомство Учёта Несамостоятельного Контингента

Центральный накопитель

571 год

Зима

4 декада

И снова храпящая и сопящая тишина ночной казармы или рабской камеры. Он лежит, завернувшись с головой в жёсткое, пахнущее дезинфекцией одеяло, рядом, в таком же коконе, Лутошка, и он чувствует, как малец всхлипывает во сне. Ничего, пацан, это ещё не самое страшное. Камера им досталась хорошая, без блатяг, и не везли их в «сером коршуне» со скованными руками, а ехали в своём фургоне, сменяя друг друга за рулём. Один ведёт, другой лежит на койке-рундуке или сидит рядом, а на рундуке тогда лежит хозяин. Только перед самым Аргатом хозяин сам сел за руль, а им велел идти в фургон и переодеться. Они перелезли в фургон, задёрнув за собой обе занавески, всё сняли с себя и надели рубашки и порты поплоше, заплатанные, зашитые. Лутошка показал ему рукав своей рубашки с красной заплатой, хотел что-то сказать и заплакал.

Гаор осторожно повернулся внутри кокона. Вот и всё, пятый год его рабства и третий по счёту хозяин. Жаловаться ему не на что. У этого, уже бывшего, было не так уж плохо. И даже о своей продаже узнал всё-таки заранее, успел подготовиться. Срочно докрутил браслетики, колечки и мечики и, как и тогда у Сторрама, раздал их подарками на Новый Год. Когда вернулись с проздравления в свою кухню и свалили полученные от хозяев пачки сигарет и кульки с конфетами в общую кучу у ёлки, он и достал свой узелок. Охи, ахи, взвизги… Как и тогда, его хлопали по плечам и спине, целовали и даже тискали, ну, и он в долгу не оставался. А потом гуляли, опять вкусно ели, пили вишнёвку, смородиновку и водку, пели, плясали, мерились силой и ухватками… Только он уже знал, что это в последний раз, что никого из сидящих за столом он больше не увидит. И молчал. Пел, шутил, плясал, дурачился и молчал. Только и хватило его, чтобы подсесть к Джадду и сказать тому.

— Везучий ты, Джадд.

Джадд удивлённо посмотрел на него.

— Я нет понять.

— Жена, сын… все с тобой, люби да любуйся, пока не продали.

Взгляд Джадда стал другим, но тут к нему подбежала и потянула в плясовой круг Милуша. И праздник пошёл своим чередом.

И на следующий день с утра он не пошёл на общие работы, а повёл Лутошку в гараж и снова показывал ему, заставляя повторять, приёмы, позволяющие быстро и без шума отбиться от приставалы или ещё чего. А когда пошли на общий праздник — как и в прошлый год, хозяева уехали по своим делам — он опять смотрел и запоминал. Не будет ведь больше у него такого. Если бы его на местных торгах продали, ещё был бы хоть какой-то, хоть малюсенький шанс попасть к кому-то из капитанских соседей и тогда хоть раз в год повидаться, а из Аргата… увезут на другой конец страны и всё… кранты. А даже в Аргате если… Хозяев всё не было, и он опять в гараже жучил Лутошку. Тот ничего не понимал, но всё делал. Да и бою учиться — это не про вулканы читать.

Гаор невольно улыбнулся воспоминанию…

…В существование моря Лутошка с трудом, но поверил после объяснений, что берега у моря есть, просто с одного берега другого не видно. А вот вулкан — огнедышащая гора, гора с огнём внутри и выливающейся лавой — в это Лутошка поверить не мог. Вот домовой, банник, кикиморы – девки болотные — это понятно, коли сам не видел, то другие, и матка про это сказывала, а вулканы… да мало ли что голозадые выдумают, так и верить всему, что ли ча? И оскорблённый недоверием к учебнику Гард решил устроить Лутошке наглядное пособие из старых покрышек, песка и земли за гаражом. А чтоб резина горела, послал Лутошку за бензином или соляркой. Он лежал под легковушкой, что-то у него не ладилось и, когда Лутошка проныл, что надоть ненадолго и недалеко, послал мальца по-фронтовому, а что этот дурак прихватил с собой маленькую канистру с бензином, не заметил. Да и в голову ему прийти не могло, что пацаны такое устроят. На счастье Лутошки, да и Гарда, он успел прибежать на запах горящей резины первым. И когда туда влетел хозяин, он уже добивал пламя, Гард растерянно что-то лепетал, а Лутошка успел удрать. Потому что хозяин с ходу всё просёк и начал раздачу положенного. Сам он тоже огрёб по морде за то, что не следит за мальчишками. Получили все. Даже Красава, и за то же, что и он. Что коли сын дурак, так следи за ним. Он про себя посоветовал хозяину применить это к себе. Но вот Лутошка как не попал под горячую руку, так и с концами. У мальчишки хватило ума прятаться до ужина и приползти в кухню, когда Красава, а за ней уже и остальные стали беспокоиться, не рванул ли дурачок от страха в бега. И куда ж он денется, ведь напорется на патруль, и тогда не порка, а смерть. Красава даже выть начала. Тут малец и объявился, и Красава кинулась его обнимать и кормить, будто он и впрямь из-за смертной черты вернулся. И нашёл же малец, где прятаться. В сарайчике у Джадда. Джадд же со всеми на дым и крики прибежал. Так что дневной переполох закончился вечерним смехом…

…Хорошо, когда есть и такие воспоминания. А то ведь совсем погано, когда и вспомнить нечего. Нет, жил он эти полтора года неплохо, а что дальше будет? Что будет, то и будет. Загад не бывает богат. Сидели они все в первый день четвёртой декады, а по-нашенски в первый день сеченя за ужином, отдыхая от праздника, когда вошёл в кухню хозяин, и он понял: вот и оно, не передумал. Хозяин оглядел их и распорядился:

— Рыжий, приготовь фургон.

Он привычно вскочил.

— Да, хозяин.

— Завтра с утра поедете со мной оба, и ты, и Лутошка. В Аргат.

Остальные ещё не поняли и смотрели с интересом. Но следующая фраза поставила всё на свои места.

— Большуха, дашь им каждому рубашку и штаны, какие похуже.

— Да, хозяин, — ответила сразу побледневшая Большуха.

Охнув, схватилась обеими руками за рот Красава. Замолчали остальные.

— Прямо в этом и поедут? — сурово спросила Нянька.

Хозяин усмехнулся.

— Боишься, поморозятся? Нет, поедут в обычном, а перед отстойником переоденутся.

Еще раз оглядел всех и вышел…

…И опять же, сказал накануне, дал им возможность собраться и проститься. Не как у Сторрама, когда его прямо с работы выдернули. И в дороге… выпускал на оправку и не торопил, кормил досыта и горячим из термоса, ночевали в фургоне каждый в своём спальном мешке с тёплым вкладышем. И самое главное — не лез с разговорами. То ли понимал, что им уже не до него, то ли… да хрен с ним, бывший он уже, капитан Ридург Коррант. И последние метки до Аргата они ехали в фургоне, Лутошка испуганно жался к нему, как новобранец под бомбёжкой.

— Сколько тебе лет, Лутошка? — тихо спросил он. — Шестнадцать?

— В цветень семнадцать будет, — всхлипнул Лутошка.

— Вот ты сколько с матерью был. Везучий ты, Лутошка. Мне вот не повезло.

— Ага, — Лутошка шмыгнул носом, — ага, я помню, ты говорил. Рыжий, а что теперь с нами будет?

— В отстойнике? Отведут в камеру, потом врач посмотрит, здоровье проверит, потом сортировка, а там и торги.

— Ага, ага, — кивал Лутошка. — Рыжий, а бить нас не будут?

— Не знаю, — он усмехнулся. — Это у меня третьи торги будут. Пока не били…

…Пока их не били. Выпустили из фургона в подземном гараже. Он успел шепнуть Лутошке, чтоб молчал и не рыпался. Хозяин, видно, всё оформил заранее, потому что сразу уехал, а их погнали по обычному конвейеру. Сверка номеров, распределение по камерам. Он боялся, что их отправят в разные камеры, но, похоже, хозяин сдержал слово и оформил их бригадой, потому и не разлучили. В камере приняли хорошо, удивившись только, что их аж из Дамхара привезли. Родственников у Лутошки не нашлось, земель тоже, а вот у него неожиданно оказался свойственник по брату — братанич. И после мгновенной перетасовки на нарах они так и расположились наверху уже втроём. И распорядок был обычный. Правда, привезли их рано, так что они даже обед получили. Лутошка держался рядом, как приклеенный, и всё делал, как он. Нет, всё хорошо. Пока. И настолько, насколько вообще бывает хорошо на торгах. Лутошка уже успокоился и заснул, надо и тебе спать, сержант. Что мог, ты сделал, а остальное от тебя не зависит.

Гаор осторожно повернулся, напряг и распустил мышцы. «Отбой!» — приказал он сам себе. И усмехнулся: «вот привык жить по приказу, барабанная шкура». А ведь и верно, бьют по тебе, как по барабану. А кричать нельзя…

…Дни в отстойнике длинные, но не тягостные. Потрепался, пожрал, поспал, потрепался, а там и отбой. Работать не надо, но и паёк… Только и хватает, чтобы не загнуться с голодухи, и приварка взять неоткуда. Но зато и трепаться никто не мешает, хоть в этом душу отвести. Гаор с удивлением услышал свои же рассказы про зоопарк. Надо же, сколько лет прошло, а гуляет. И про драку на дамбе, когда блатягам голозадым вмазали от души. Смотри-ка, тоже помнят.

Лутошку за его рассказы про вулканы подняли было на смех, но Гаор подтвердил, сказав, что сам не видел, но читал и работал вместе с одним мужиком из Кроймарна, так тот аж жил рядом с вулканом. Подивились, покрутили головами, что надо же каково быват, а там верь — не верь, а слушать не мешай.

— Рыжий, про фронт поври, а?

— Ага, шибко страшно тама?

— Когда как, мужики. Только или бояться, или выживать.

— Это ты точно, Рыжий. Бояться бойся, не лезь сдуру да нахрапом, а головы не теряй.

— И себя не роняй.

Лутошка проигрался в чёт-нечет. Сдуру не остановился вовремя, довёл счёт до сотни, а там… либо лоб подставляй, либо пайком отдавай. Ну и… мало того, что ввалили почти до синяков, так ещё и Рыжий его за волосы и ухо оттрепал, приговаривая под общий смех.

— Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался!

Было и больно, и обидно.

Оттрепав Лутошку, Гаор снял рубашку, намочил в раковине рукав и сделал Лутошке мокрый компресс на лоб, чтоб синяка не было, а то придерутся ещё у врача или на сортировке и снизят категорию.

Уложив Лутошку, Гаор насмешливо подумал, что если бы вовремя так оттрепали Гарвингжайгла, то он бы сейчас свободным был. Но… что сделано, не воротишь, а не сделанного не поправишь.

Привели новеньких, и среди них обращённый, к тому же новик. Прирождённые поздоровались, и им сразу отвели место на нарах, а обращённого окружили. Парень совсем недавно получил клеймо, лоб был ещё красный, ничего не знал и пытался сопротивляться осмотру, чем сразу напомнил Гаору, как сам попал в свою первую камеру. Парень оказался с трёхлучевой звездой, и его только слегка попинали и попугали, Гаору даже заступаться особо не пришлось. Но по праву водилы он сразу перешёл к делу.

— Что за авария?

— На грузовике легковушку подмял, — объяснил парень, — а там шишка какая-то была, мне и насчитали… — парень всхлипнул, со страхом и надеждой глядя на Гаора.

— Пьян, что ли, был?

— Да я всего-то пару взял…

— С прицепом, — закончил за него Гаор. — Ясно. Дурак ты. Кто ж на грузовике по Аргату гоняет, да ещё после такого.

— Рыжий, — сразу заинтересовались остальные, — а это чо такое?

— Пара с прицепом, — объяснил Гаор, — это две кружки пива со стаканом водки.

— Рыжий, — предложил Старший по камере, — раз тож водила, пригляди за ним, чтоб сдуру не залетел и не подставил.

— Пригляжу, — согласился Гаор. — Давай, лезь сюда.

Сев рядом с Гаором, парень огляделся с плохо скрытым ужасом. Гаор усмехнулся.

— Не трусь, пацан, это ещё не самое страшное.

Лутошка, многократно слышавший это от Рыжего в поездках и уже убедившийся в правоте изречения, согласно хмыкнул, глядя на парня с чувством явного превосходства. Тот покосился на него, снова огляделся, побледнел и стал падать, закатив глаза. Гаор подхватил его, не дав упасть вниз, и уложил.

— Лутошка, рубашку дай.

— Это он чо, сомлел? — спросил Лутошка, снимая рубашку.

— Ну да, — Гаор свернул Лутошкину рубашку и подложил под голову лежавшему навзничь парню. — Со мной в первый день такое же было. Пусть полежит.

Его не так удивила, как насторожила одна деталь: при осмотре парня, как и его тогда, поставили на колени и, ухватив за волосы, открыли лоб, но руки не завели за спину, а наоборот вытянули вперёд и повернули ладонями вверх. Это наводило на размышления, и Гаор сразу решил выяснить.

— Старший, а чего ладони ему смотрели?

Старший даже ответить не успел, столько нашлось желающих просветить дамхарского провинциала.

— А ты не знашь, паря?

— Да откуль ему? В Дамхаре таких навовсе и нетути.

— Понимашь, Рыжий, голозадые, они все сволочи, а есть промеж них на особицу, их сами голозадые метят.

— Клеймо им на ладонь ставят.

— Ну да, как глаз открытый.

— Пока он держит чего, или там кулак сжал, так и не видно.

— Спецура называются.

— Они, грят, страшное творят.

— Посёлки выжигают.

— Ну, мы и смотрим теперя.

— Как обращённый, так прежде клейма ладошки проверяем.

— А они…

— Знаю про спецуру, — кивнул Гаор.

— Откуль?

— По фронту, — усмехнулся Гаор. — У меня с ними свои счёты.

Остальные переглянулись.

— Эй, паря, — осторожно сказал один, — а ты-то обращённый…

— Смотри, — Гаор показал свои ладони. — Ну как?

— Ты того…

— Ну, навроде-то ты свой, а ведь всяко быват…

— Кажин знат, что всяко быват, — насмешливо согласился Гаор.

На этом инцидент был исчерпан, но надо же, как разошлось то, давнишнее. А что, тоже неплохо.

Парень зашевелился, вздохнул.

— Рыжий, очунелся он, — позвал Лутошка.

— Вижу, — кивнул Гаор. — Пусть ещё полежит. Не замёрзнешь?

— Не-а, — хмыкнул Лутошка. — Рыжий, я играть пойду, а?

— Лоб не болит уже? — спросил Гаор, и Лутошка немедленно густо покраснел.

Парень ещё раз вздохнул, открыл глаза и сел.

— Рубашку отдай, раз очунелся, — сказал ему Лутошка.

— На, — парень каким-то неуверенным замедленным движением взял и протянул ему рубашку, — спасибо.

— Не за что, — ухмыльнулся Лутошка, с не меньшим интересом разглядывая парня.

На Лутошкиной памяти это был всего третий обращённый. Сначала Джадд, потом Рыжий, теперь вот этот, и тоже водила.

— А ты чо водил?

— Большегруз, — парень сглотнул, — дюжинку.

Лутошка озадаченно посмотрел на Гаора.

— Шесть наших нагруженных фургонов, — объяснил Гаор.

— Ух ты-и, — потрясённо выдохнул Лутошка. — У него ж ежели по тормозам вдарить, то сколько ж лететь будешь?

— Долго, — усмехнулся Гаор.

— Я и пролетел, — прошептал парень и посмотрел на Гаора. — А… вы…

— Стоп, пацан, — остановил его Гаор. — Запомни. Здесь только на ты говорят. А вот как звали тебя, забудь. Я Рыжий, понял?

Парень кивнул. «Интересно, — подумал Гаор — я тогда тоже таким перепуганным был?» Он послал парня умыться, но чтоб лоб не мочил, а когда тот вернулся, стал рассказывать пацану про азы рабской жизни. Чего можно, чего нельзя, что означают клейма, показал ему Лутошкино и своё, и ещё многое необходимое. И, как и тогда, остальные слушали его с таким интересом, будто и им это было внове. И вслед за ним парня так и прозвали Пацаном. В общем, он оказался безобидным. А может, слишком напуганным обрушившимся на него рабством.

…Видно, и впрямь по всем документам они проходили парой. Потому что и к врачу, и на сортировку их парой и вызывали. Лутошка, подготовленный рассказами Гаора, держался хорошо и ни разу от санитара и надзирателей не огрёб.

У врача их одного за другим осмотрели, ощупали, измерили рост и вес. Пока смотрели одного, другой ждал, стоя на коленях с руками за спиной. Гаора смотрели первым, и, встав по приказу врача, Лутошка изо всех сил старался держаться с такой же невозмутимостью. Он сразу понял, что Рыжий выполняет все приказы, не давая повода себя ударить, но так, будто эти голозадые вовсе не существуют, даже не глядит на них. Лутошка почти всё выдержал, но, когда его стали лапать, покраснел и чуть не заплакал. И тут встретил жёсткий взгляд Рыжего, который, стоя, как и приказано, на коленях, смотрел на него. «Молчи, не позорься!» — понял мысленный приказ Лутошка и смог удержаться, не заплакать.

— Здоров, — буркнул, заполняя карточку, врач. — Забирай обоих.

— Марш, волосатики! — рявкнул санитар.

Обратный путь до камеры прошёл в молчании, и только когда за ними лязгнула, задвигаясь, решётка, Гаор слегка взъерошил Лутошке волосы на затылке.

— Хорошо держался, молодец.

И Лутошка сразу и улыбнулся, и всхлипнул.

— Рыжий, а пошто они так с нами?

Гаор кивнул.

— Они нас за людей не считают, понял? — Лутошка кивнул. — — Ну, так, если я им не человек, то и они мне нелюди.

— Это ты, паря, здорово загнул, — одобрили слушатели.

— Верно.

— Голозадые, они лягвы лягвами.

— Сволочи они.

— Ну а ты будь человеком, — подытожил Гаор, залезая на нары.

А когда Лутошка уселся рядом, уже тихо продолжил, не столько даже для Лутошки, как для слушавшего их Пацана.

— Когда враг что с тобой делает, тебе это не в стыд и не в укор.

— А… лапают если? — тихо, почти шёпотом спросил Пацан.

— Плюнь и разотри, — жёстко ответил Гаор. — Это он сволочь, он у Огня и ответит за всё.

И догадываясь, о чём, на самом деле, спрашивает Пацан, продолжил:

— Есть край, за него отступать нельзя, дожали тебя до края, тогда все, стой насмерть, отбивайся до последнего, сдохни, а не отступай. Только, — Гаор зло усмехнулся, — только по сторонам сначала посмотри, чтоб никого за собой не потянуть.

Пацан кивнул.

— А где он, край этот?

— Сам решай. Ты ж человек, вот и реши, до которого ты человек. Там и держи оборону. А до черты… Ну, я шофёрил, меня то на блокпосте, то на въезде-выезде тормознут, обыщут, обшарят, мне что, психовать из-за этого? Мне на них… — Гаор выругался так затейливо и крепко, что от него немедленно потребовали повторить, а то с одного раза не запоминается.

Когда фронтовой загиб был усвоен всеми желающими, Гаор посмотрел на Пацана и усмехнулся.

— К врачу не дёргали еще?

Тот мотнул головой.

— Ну, значит, завтра дёрнут. Держись, Пацан, ничего страшного там нет. Бить тебя не били. Раньше как, болел?

— Да нет, — Пацан с надеждой смотрел на него, будто от слов Гаора зависела его судьба.

— Ну, значит, пройдёшь. Сортировка покруче, конечно, там солоно будет. Но выдержать можно.

Лутошка вздохнул…

…Как ни храбрись, а на сортировке всего от страха протрясёт. Ведь иди знай, что этой сволочи в лейтенантских погонах скакнёт в голову, или от какой фирмы лежит заявка на «материал».

В отличие от врачебного кабинета, на сортировке их смотрели одновременно и разные, так что на время Гаор потерял Лутошку из виду. Сам он опять приседал, отжимался, отвечал на вопросы об образовании, фронте, шофёрской работе, опять получил два укола — в спину и в ягодицу — и услышал вердикт: «Первая полная, на аукцион по максимуму». Конечно, говорил это лейтенант не ему, а как бы самому себе, занося данные в его карточку. Так что обошлось. Джадд был мастером и нигде кожу ему не порвал, хоть покатался он на «кобыле» за эти полтора года достаточно, так что рубцов и шрамов не прибавилось, а в своём возрасте, здоровье и умениях он был уверен. Немного встревожило, что его уже осмотрели, укололи, выгнали в тамбур, велели одеться и повели в камеру, а Лутошки и видно не было. Как бы не разделили их. Мальцу тогда хреново придётся.

В камере он, кратко ответив на вопрос братанича, что получил полную первую, лёг на своё место навзничь и закрыл глаза. Как ни держись, а после сортировки тебе и хреново, и дерьмово, и надо отлежаться. Кто-то рядом сказал Пацану.

— Не трог его. Апосля сортировки человек не в себе.

Узнать говорящего Гаор не успел, проваливаясь в черноту забытья.

И почти тут же, как ему показалось, пришёл в себя от лязга решётки. Точно, привели Лутошку. Зарёванного, как после порки.

Гаор сразу спрыгнул вниз, обнял его, прижав на мгновение к себе, и тут же погнал умываться.

— Голову облей и рот прополощи.

— Точно, — одобрили остальные.

— Слушай что говорят, малец.

— Хоть и не материна вода, а всё вода.

Лутошка послушно умылся, прополоскал рот и вылил две пригоршни себе на голову, бормоча заклинания. И вроде, отошёл немного.

Когда они опять разместились на нарах, Гаор спросил.

— Ну, что получил?

— Два один один, — ответил Лутошка, — Рыжий, это чо?

— Вторая у тебя по возрасту, семнадцати-то тебе ещё нет, цветень — это конец весны, а сейчас зима в середине. А по здоровью и использованию первая. Это хорошо.

— Рыжий, а у тебя?

— Полная первая. Ещё что сказали?

— Мне? — удивился Лутошка.

— Да нет, о тебе, слышал ещё что?

— Это… ау…акци…

— Аукцион, — подсказал Гаор.

— Ага, — обрадовался Лутошка и стал рассказывать, как его смотрели, заставляли приседать, проверяли, как он читает и считает, и даже про правила, ну, дорожные, спрашивали, и про моторы, и что делать, если тормозная педаль западает.

Гаор кивнул.

— Значит, у тебя в карте написано, что грамотный и автомобиль знаешь. Про максимум говорили?

— Да. Это чо такое, Рыжий?

— Максимум, значит, наибольший, больше всего. Значит, цена у тебя высокая. Это хорошо. А теперь ложись и спи, или ещё что, а меня не трогай.

Лутошка хоть и успокоился вроде, но лег рядом с ним и тут же заснул, вздрагивая и всхлипывая во сне. И значение категорий Пацану объясняли без них.

От врача Пацан пришёл хоть и малость обалдевший, с намазанными мазью лбом и шеей, но всё же человеком. А с сортировки… белый с голубыми губами, войти-то вошёл и рухнул без сознания.

— Быват, — с лёгким сочувствием сказали в камере, помогая Гаору поднять и уложить Пацана на нары.

Придя в себя, Пацан сказал, что получил полную первую.

— Про аукцион говорили?

— Да.

— Это хорошо.

— Да, нас вместе теперь?

Гаор пожал плечами. Он тоже уже думал, что их — трёх шоферов — могут выставить на один аукцион, а вот попадут ли они к одному хозяину… Он так и сказал Пацану, и тот тоскливо вздохнул.

— Я с тобой хотел…

— Х-ха! — фыркнул Гаор. — Да такого, чтоб по желанию было, такого и в армии нет. Забудь, Пацан, хотеть или не хотеть — это ты раньше мог, а теперь к кому попадёшь, там и будешь. Не трусь, ты грамотный, шофёр, зазря тебя уродовать не будут.

А в целом, жизнь шла спокойно. Блатяг к ним не подсаживали, шума и драк не было. На прогулку, правда, тоже не водили, но это, как объяснили Гаору, и к лучшему: холодно сейчас, а прогулочный двор сверху только сеткой прикрыт. А ну как поморозишься, тады чо? На утилизацию сразу, здесь тебе не то что трёх дней, ночи на лёжку не дадут.

Зима

5 декада

1 день

И наступил день, когда сразу после утреннего пайка надзиратель пришёл со списком и стал вызывать. Вызвал десятерых и Гаора с Лутошкой в том числе. Пацан проводил их тоскливыми, полными слёз глазами.

Накануне, будто предчувствуя, Гаор, как и ему самому когда-то Седой, уже ночью шёпотом передал заповеди: не подличай, не предавай, помоги слабому, и главную — выживи, но не за счёт других. За прошедшую декаду Пацан оброс короткой тёмной, но очень густой щетиной, на голове волосы уже не топорщились ёжиком, а ложились на лоб, отойдя от первого страха, сам сообразил, что надо подстраиваться под новый говор, оказался памятливым и с ходу перенимал словечки и ухватки. «Так что не пропадёт Пацан», — успел подумать Гаор, выходя из камеры.

И снова марш по лестницам и коридорам. Отделили троих и добавили пятерых, ещё добавили, снова отделили…

Комната, где они сбросили в ящики одежду, расставшись с последним из прошлой жизни… остановка перед душевой… ни его, ни Лутошку стричь не стали…

И опять мучительное ожидание под душевыми рожками. Что пустят: воду или газ? Лутошка мелко дрожал, уткнувшись лбом в его плечо. Да и сам он с трудом удерживал рвущийся наружу страх.

Но пустили воду. И они, гогоча и горланя, мылись, отскрёбывая себя и других от налипшей за эти дни грязи.

— Живем, браты!

— Как есть живем!

— Ох, и хорошо-о!

— Баньку бы!

— Да ещё бабу, чтоб попарила!

Смех, необидные звучные шлепки мокрой мочалкой по голому телу… приступ безудержного истерического — всплыло вдруг определение — веселья. Гаор помнил это состояние ещё по фронту, как они, выжившие в атаке или под обстрелом, чудесили после, вытворяя такое, что в обычное время в голову бы не пришло.

Заверещал под потолком звонок, и сразу выключили душ. Отфыркиваясь, мотая головами, чтобы стряхнуть с волос воду, они выстроились у выхода. Гаор посмотрел на Лутошку и подмигнул ему.

— Ничего, малец, будем жить.

— Ага, — кивнул Лутошка, с надеждой глядя на него.

Сбросили в коробки мочалки и обмылки, вытерлись, сбросили полотенца, достали и повязали по бёдрам белые маленькие полотенца.

— Так и будем стоять? — шёпотом спросил Лутошка.

— Узел не затягивай, — ответил ему Гаор. — Вот так, чтоб по-быстрому заголяться. Концы подтяни, а волосы раздвинь, чтоб клеймо видно было.

Надзиратель, поигрывая дубинкой у двери, перешёптываться не мешал и, казалось, думал о чём-то своём. «А может, и впрямь так, — подумал Гаор, — он на работе, мы для него не люди, а так… вроде мебели или груза. Я коробки возил, меня ж не волновало, что они там обо мне и своей судьбе думают, и думают ли вообще. Так и мы ему. А он нам? А также».

Надзиратель оглядел их, не нашёл упущений и выпустил дальше. Сверка номеров на ошейниках, раздача номерков на шнурках… У Гаора сорок пятый, у Лутошки сорок шестой… и опять ожидание…

— В зале стой спокойно, — негромко говорил Гаор. — Лапать полезут, не дёргайся. Главное, молчи и делай, что велят. А смотри не на них, а поверху, так легче.

Остальные кивали, соглашаясь с его советами. Ожидалка постепенно наполнялась. И в очередной группе оказался… Пацан. Он сразу пробился к Гаору и встал рядом. И Гаор повторил всё, что говорил Лутошке, и для Пацана. И добавил:

— Не дёргайся. Это не твой стыд, а их.

— А позор? — тихо спросил Пацан.

— Тоже не твой, — твёрдо ответил Гаор.

Выкрикнули сорок пятый и сорок шестой номера, и Гаор с Лутошкой шагнули к двери.

Тот же, а может, и другой, но такой же, как и тогда, зал предпродажного осмотра. Их поставили рядом, почти напротив входной двери. Гаор встал по стойке «вольно» и приготовился к долгому ожиданию. Покосившись на него, и Лутошка встал так же. «Выправки, конечно, у мальца никакой, но она здесь и ни к чему», — усмехнулся про себя Гаор, сохраняя подчёркнуто спокойное выражение лица. А то запсихует малец, мало ли тогда что…

Привели и поставили рядом, сразу за Лутошкой Пацана. А с другой стороны от Гаора поставили бородача из их камеры, о котором Гаор знал, что мужик на заводе с мальца работает, инструментальщик и чертежи читать умеет. Так что, для заводов аукцион? И шевельнулась вдруг дикая, ничем не оправданная надежда: а ну как купят его на тот же завод, где и Седой. Это ж такая везуха! «В жизни такой не бывает», — остановил он сам себя.

Мелодично прозвенел сигнал, совсем не похожий на предназначенное для рабов дребезжание, открылась дверь, и в зал вошли покупатели. Большинство в возрасте, в хороших костюмах. «Ну да, — мысленно усмехнулся Гаор, — раб — удовольствие дорогое, не каждому чистокровному по кошельку». Все гладко выбриты, у некоторых на пиджаках орденские колодки. «Защитники, герои отечества», — снова усмехнулся Гаор. Лутошке он советовал смотреть поверху и сам старался не смотреть на них, но всё же…

Перед ним остановился немолодой, морщинистый, но с хорошей выправкой, осмотрел, небрежно пощупал его плечо, сделал отметку в книжечке каталога и пошёл дальше. Двое молодых мужчин, лицо одного из них показалось Гаору смутно знакомым, расхаживают вдоль помоста, о чём-то болтая друг с другом и не глядя на выставленных рабов. Высокий крепкий мужчина с обветренным грубым лицом капрала долго рассматривал Лутошку, заставил повернуться, присесть, снять повязку, но щупать не стал и отошёл, небрежно бросив:

— Прикройся.

Лутошка, весь красный, со слезами на глазах, завязал полотенце, покосился на Гаора и снова встал, как он, изображая стойку «вольно».

И вдруг в общем шуме негромких разговоров и приказов Гаор услышал, нет, не слова, а голос. Спутать его он не мог. И вот тут на мгновение ему стало страшно. Жук! Он-то что здесь делает?!

Жук, гладко выбритый, на голове топорщится чёрный ёжик, очки блестят и сверкают, с неизменным «адвокатским» портфелем сопровождал немолодого мужчину. Тот, мимоходом разглядывая рабов, что-то рассказывал и объяснял Жуку. Жук внимательно слушал, вставлял вежливые замечания и на рабов не смотрел.

Когда они прошли мимо него, не останавливаясь, Гаор перевёл дыхание. Каких трудов ему стоило удержаться и не выдать себя… И тут он ощутил на себе чей-то внимательный, очень внимательный взгляд. Но определить, кто это смотрит, не успел. Перед ним остановился высокий молодой, вряд ли старше него, мужчина с капризным пухлогубым ртом и стал его разглядывать.

— Ты, ты и ты, — мужчина небрежно указал пальцем на него, Пацана и Лутошку. — Уберите тряпки.

«Ах ты сволочь, пошел бы ты…» — мысленно ругался Гаор, с неподвижным лицом развязывая и зажимая в левом кулаке полотенце.

— Кругом, — томно промурлыкал паскудник.

Они молча выполнили приказ. Мягкая, как бескостная, прохладная ладонь вкрадчиво погладила Гаора по ягодицам. Сцепив зубы, он заставил себя остаться неподвижным. Потом так же погладили Лутошку и Пацана. Лутошка удержался, а Пацан дёрнулся, и его помяли дополнительно.

Наконец, им разрешили повернуться и прикрыться. И сволочь убралась дальше.

Потом ещё один, пожилой, с дорогими перстнями смотрел у Лутошки мускулы и щупал тому плечи. И еще… и снова чей-то внимательный, не враждебный, но… оценивающий взгляд. И снова Гаор не успел понять, кто это.

Наконец, прозвенел сигнал, покупатели ушли, а их перегнали в другой зал.

Здесь можно было пошептаться.

— Молодцы, парни, — сразу сказал он Лутошке и Пацану. — Хорошо держались.

Лутошка постарался улыбнуться, а Пацан судорожно вздохнул, как всхлипнул.

— Рыжий, а энтот, что лапать полез, — спросил вдруг Лутошка, — а ежли он купит?

— Я повешусь, — тихо, но очень убеждённо сказал Пацан.

— Сначала его пришиби, — усмехнулся Гаор.

— И тебе всё сделают, — кивнул слышавший их кряжистый светлобородый мужчина, — хоть петлю, хоть пулю, хоть всё вместе.

— Не помирай раньше смерти, Пацан, — уже серьезно сказал Гаор. — Бывает, мне говорили, лапать лапает, а не покупает.

— Быват, — согласились с ним.

— А может, мы и не понравились ему, — с надеждой в голосе сказал Лутошка.

Пришёл аукционист, и тоже… то ли тот же самый, то ли все они такие.

Вызывали не по порядку номеров, а по каким-то соображениям аукциониста.

Пацана вызвали раньше них, и, выходя, тот оглянулся. Гаор незаметно для надзирателя сделал ободряющий жест, но, когда за Пацаном закрылась дверь, перевёл дыхание с невольным облегчением: хватит с него и Лутошки, двух новобранцев тащить на себе да прикрывать тяжело. Что он мог для Пацана сделать, то сделал. Авось не пропадёт. Как бы им самим не пропасть. Ведь, в самом деле, купит их этот поганец, и что тогда? Ну, о нём-то речи нет, он для себя всё решил, а смерти давно не боится, а вот Лутошку жаль, ведь жить и жить бы мальцу. Ладно, ещё не купил, вот купит, тогда и будем думать.

Уходили вызванные, в приоткрывающуюся дверь врывался жизнерадостный гогот аукциониста, а они всё ждали. Уже хотелось, чтобы всё это кончилось. И наконец…

— Бригада люкс! Номера по каталогу сорок пятый и сорок шестой!

Надзиратель махнул им дубинкой, и они пошли.

Зал тот же, или такой же. Гаор встал на помост рядом с аукционистом, Лутошка попытался встать за ним, но аукционист очень ловким подзатыльником поставил его рядом с Гаором.

— Внимание! Уникумы!

Из первого ряда послышалось хихиканье, и Гаор, к своему изумлению, увидел тех самых двух старичков-поганцев. Надо же, ну, ни хрена им не делается, до чего сволочи живучие. Так, а ещё кто здесь? Вдруг Сторрам?

Рабский аукцион оказался неожиданно интересным и даже в определенной степени перспективным местом. Венн Арм даже на миг пожалел, что раньше не бывал на таких мероприятиях. Интересная публика собирается, можно и встретиться, и знакомство завязать, и человека с новой стороны увидеть. Надо будет иметь в виду. Но сейчас нельзя отвлекаться. Фрегор может в любую даже не долю, а в любой миг передумать, отвлечься, просто перепутать и купить не того раба. К сожалению, когда операция не его, и тем более, если он о ней не знает, то Фрегор делается крайне рассеянным и небрежным, в своём деле он педант, педантичен до садизма, а вне дела… Ладно, пока всё идет по плану. Капитан «захотел» продать своего раба и продать именно в Аргате, в Дамхар бы Фрегор не поехал, а устраивать перекупку — это терять время. Правда, зачем-то капитан выставил на продажу бригаду — шофёра со сменщиком, но это даже интересно.

Рыжего раба Венн узнал сразу, едва войдя в просмотровый зал. Каталог он изучил заранее, но искать нужный лот по номеру не пришлось: сочетание армейской выправки с тёмно-рыжими волосами делало парня уникальным и сразу заметным. Лохматый тощий мальчишка-абориген… не нужен, попробуем его убрать уже в процессе аукциона. Однако держится как рыжий раб… что ж, с таким можно поиграть, будет весьма интересно. Ишь как зал рассматривает, прямо читает глазами ряды. Морда каменная, а глаза движутся. Стоп, кого-то узнал: споткнулись глаза. Кого? Почему? Совсем интересно.

Сторрама в зале не было, и Гаор даже на мгновение пожалел об этом: он был бы совсем не против оказаться вместе с Лутошкой опять в той же казарме. А если Махотку за эти полтора года не продали, бригада бы гаражная получилась… что надо!

Но что в зале оказался Жук… На мгновение Гаор чуть не потерял самообладание, когда увидел знакомо блестящие очки и внимательную физиономию. Жук что, рехнулся? Ведь выкупать его никаких гемов не хватит.

— Начальная цена десять тысяч!

— Одиннадцать.

— Одиннадцать пятьсот!

— Да вы что?! За боевого сержанта и грамотного аборигена?! Это даже не смешно!

— Двенадцать пятьсот!

Не будем спешить, дадим разогреться остальным.

— Как тебе эти, Венн? — с небрежной заинтересованностью спросил Фрегор.

Смотри-ка, помнит, зачем мы тут. Венн благодарно улыбнулся и вступил в игру.

— Интересное сочетание. Обращённый и прирождённый.

— Да, и ты посмотри на его мускулы. Мне нравится, — тоном капризного ребенка сказал Фрегор и выкрикнул: — Тринадцать пятьсот!

Венн облегчённо перевёл дыхание: теперь Фрегор купит понравившуюся ему игрушку за любые гемы. Только поможем отсечь мальчишку и извинимся перед капитаном получившейся суммой. Но кого узнал Рыжий в зале?

Друг, как всегда, прав. Великий Огонь, какая же это подлая штука — рабство. А ведь если бы не его статьи, я бы так и думал, что это норма, ну, отдельные эксцессы, но в целом… Друг прав, что ткнул нас носом в наше же дерьмо, в котором мы топчемся пятьсот лет, и считаем, что так и надо. Разозлился, что я здесь. Друг, а как иначе я бы узнал, где ты будешь? Раб номер триста двадцать один дробь ноль ноль семнадцать шестьдесят три поступил к продаже, грамотный, шофёр, автомеханик, возможны другие варианты использования… Оказывается, рекламно-информационные бюллетени Рабского Ведомства тоже полезны и весьма, а если их читать регулярно и произвести кое-какой анализ… Спасибо, Друг, без тебя я бы до этого источника не докопался, да просто в голову бы не пришло читать, как не читаю я каталоги, скажем, женской косметики. И железное, да что там, бронебойное прикрытие: интересы клиента, и юридический казус — раб является движимым или недвижимым имуществом? Я не посягаю на Рабское Ведомство, ни-ни, я решаю проблемы собственности. Но какая же это страшная штука — аукционы, и я могу только догадываться о том, что творится, что делают там, за закрытыми дверями, с подобными тебе, если живые люди стоят как вещи, и неужели вы ощущаете себя… вещами? Чьим-то имуществом?

— Четырнадцать!

— Четырнадцать пятьсот!

— Пятнадцать!

— Пятнадцать пятьсот!

Спор вели уже только двое. Фрегор и солидный, плотный, но не рыхлый мужчина в дорогом костюме с розеткой Почётного Ордена. Финансовый воротила? Заводчик? Венн быстро прикидывал перспективы. Мальчишку пора отсекать. А если так? Но пусть ещё поднимут цену. Хотя бы до двадцати тысяч.

— Шестнадцать!

— Шестнадцать пятьсот!

Аукционист уже не вмешивался, расхваливая товар, а услышав очередной возглас, просто показывал своим молотком на второго. Старички в первом ряду рассматривали Лутошку, обмениваясь тихими замечаниями, от которых покрасневший Лутошка уже с трудом сдерживал слёзы. Сказать ему, чтобы не обращал внимания: гемов на его покупку у поганцев нет, а что там лягвы старые квакают, так человеку это по хрену — Гаор не мог. Тумана первых торгов, когда весь зал сливался в единую массу, у него не было, и он нашёл взглядом тех двоих, что и вели сейчас спор из-за него и Лутошки. Молодой хлыщ, похожий на тылового сидельца — генеральского сынка, ему не понравился, а второй… чем-то похож на Сторрама. Хотя кто знает, кто лучше, кто хуже. «Сено хвали в стогу, а хозяина в гробу». Слышал в посёлке от одной бывальщицы, точно ведь сказано. Но чего Жука сюда занесло? В торгах он и не пытался участвовать, значит, не из-за него. Может, и впрямь, как он всегда говорил: «интересы клиента». Тогда ничего, лишь бы не сорвался по глупости. А ничего Жук, хорошо держится, никак не показывает, что узнал, молодец, научился держать лицо. А рядом с хлыщом кто? Где-то я эту морду, бритую улыбчивую, уже видел. Где? До — эту дату не забудешь и не спутаешь — пятьсот шестьдесят шестой год, пятый день девятой декады осени. Или уже после?

«А ведь он узнал меня», — понял Венн, в очередной раз столкнувшись с неожиданно цепким и внимательным взглядом рыжего раба. Узнал, но не до конца. Интересно, вспомнит или нет. Но ты смотри, какой парень. Его продают, а он зал рассматривает, ни малейшей приниженности, желания угодить, понравиться. Прямо жаль отдавать тебя Фрегору, с тобой бы можно было в хорошие игры поиграть, а Фрегор сломает тебя просто так, как надоевшую игрушку. Но хоть на полгода тебя, парень, хватит, а там я что-нибудь придумаю. И кого-то ты ещё в этом зале узнал, с кем-то ты переглядываешься. Прежнего хозяина? Нет, ни капитана, ни Сторрама в зале нет. Значит, это твой знакомец по прошлой, до рабской жизни, и ты его не стесняешься и не стыдишься. Это уже совсем интересно. И вообще ты парень хоть куда, хоть и смотришься аборигеном, но что-то от ургора просматривается. И даже лохмы и прочие волосяные заросли тебя не очень портят, есть в тебе нечто, звериное обаяние, женщины такое любят, будь ты свободным, какую игру можно было бы провести, но… но ты раб, к тому же не мой. Что в определённой степени даже хорошо — иметь тебя врагом, учитывая твою наследственность, весьма накладно и даже опасно. Но пора и мне вступать.

— Двадцать одна пятьсот!

— А не слишком столько за мальчишку?

Фрегор растерянно посмотрел на него.

–Но мне не нужен мальчишка. Мне нужен второй.

— Двадцать две, — уже не выкрикнул, а спокойно сказал уверенный в победе заводчик.

Венн все-таки вспомнил его. Рол, Арронг Рол, из бастардов семьи Ролангайнг, крупный предприниматель, владелец ключевого звена оборонной промышленности. Знакомство весьма полезное, ему нужен шофёр, попробуем примирить все стороны.

— Двадцать три! — выкрикнул Фрегор.

И Венн одобрительно кивнул.

— Двадцать три пятьсот! — попробовал отстоять ускользающую победу Арронг Рол.

Венн улыбнулся ему, и ободряюще хлопнув по плечу Фрегора, легко встал и направился к Арронгу, тот удивлённо и чуть настороженно посмотрел на него.

— Двадцать четыре! — победно выкрикнул Фрегор.

— Вам очень нужен шофер? — тихо спросил Венн.

— Да, — кивнул Арронг, выжидающе глядя на него.

— Моему другу пара не нужна. Вас устроит мальчишка?

— В принципе, да, но не за такую цену.

— Сейчас мы разобьем пару, — Венн весело улыбнулся и пошел вниз, к отбивающему своим молотком окончательную цену аукционисту.

— Двадцать четыре тысячи три…

— Пара разбита! — вмешался Венн, не давая аукционисту произнести последнее слово и взглядом подзывая Фрегора и Арронга. — Шестнадцать тысяч за рыжего и восемь тысяч за мальчишку.

Аукционист кивнул, указал своим молотком поочерёдно на Фрегора и Арронга, увидел их кивки и провозгласил.

— Продано!

Всё-таки хлыщ, погано… что?! Их разбили, Лутошку отдельно?! На мгновение Гаор перестал следить за лицом и посмотрел на Стига, словно прося помощи. И этот взгляд поймал и проследил Венн.

Гаор этого не заметил, потому что повелительный жест аукциониста согнал его и Лутошку с помоста в соседнюю комнату, где у них отобрали полотенца, а потом перегнали в ожидалку. Гаор нашёл свободное место у стены и сел на пол, скрестив ноги, чтобы телом греть ступни, посмотрел в полные ужаса и слёз глаза сидящего рядом Лутошки и грустно кивнул.

— Всё, Лутошка, разбили нас.

Лутошка всхлипнул, но, перекосив лицо, удержался от плача.

— Держись, парень, — тихо говорил ему Гаор. — У первой категории торги последними не бывают, может, и встретимся. Восемь тысяч за тебя отдали, так что поберегут тебя, а так-то ты грамотный, машину знаешь и водишь, в карте всё это у тебя записано. Будешь жить, парень.

Разговаривая с Лутошкой, успокаивая не так его, как себя — Красава плакала, молила его приглядеть за сынком, ну так, что он мог, то сделал — Гаор оглядывал ожидавших вызова рабов. Пацана не было, значит, уже забрали, знакомых не видно, жаль, но ничего тут не поделаешь.

— Сорок шестой! — выкрикнули от двери.

Надзиратель взмахнул дубинкой. Гаор быстрым толчком взъерошил Лутошке волосы на затылке и подтолкнул.

— Иди. Удачи тебе.

Лутошка встал и пошёл к двери. Уже выходя, он попытался оглянуться, но надзиратель пинком выбил его за дверь.

Гаор перевёл дыхание и полуприкрыл глаза. Вот и всё, теперь он опять только за себя. «Опереться не на кого, но и прикрывать никого не надо», — утешил он сам себя. Каждый сам за себя, только Огонь для всех. «Мать-Вода, пронеси меня, Мать-Земля, поддержи меня, Мать-Луна, заступись за меня, Солнце — Золотой Князь — Огонь Небесный, ты Мать-Земле муж, Мать-Луне брат, помоги мне, Ветер — Сила Летучая, не дай в жар сгореть, в стужу замёрзнуть…» Он мысленно молился по-склавински, предчувствуя, что вслух ему теперь этого сказать не позволят, и успокаивая себя. Нельзя ему сейчас психовать. Каким бы ни был новый хозяин, надо держаться. Ох, как бы и этот хлыщ поганцем не оказался. Но кто же второй с ним? Где он эту морду видел?

— Сорок пятый!

Гаор легко оттолкнулся от пола, встал и пошёл к двери.

Снова комната с прилавком и стеллажом. Лейтенант с зелёными петлицами сверяет номерок, номер на ошейнике… За прилавком… двое. Хлыщ и второй. Кто же его купил? Или у него два хозяина будет? Интересно, но вряд ли хорошо: когда двое сразу командуют, то хреново.

— Комплект, размер три, — командует лейтенант.

Полный — не сказали, так чего он не получит?

Не получил он шапки и куртки. Только ботинки, носки, бельё, правда, армейское зимнее, брюки и рубашку. Зима в середине и без верхнего — хреново. Какой смысл морозить раба, купленного за шестнадцать тысяч? Или это ему вместо оплеухи? В ведомости расписывается хлыщ. Значит, хозяин всё-таки он?

И в подтверждение этого Гаор тут же получил хлёсткую и очень умелую пощёчину.

— Я твой хозяин, ты понял?

— Да, хозяин, — несколько удивлённо ответил Гаор.

Удивился он, разумеется, не оплеухе, а тому, что его начали бить сразу, так сказать, не отходя от кассы. Удивился, как он заметил краем глаза, и лейтенант, но второго это, похоже, только позабавило. И по этой улыбке Гаор узнал его. Тогда, в гараже у Сторрама, он чинил этому «коробочку», тогда тот был в офицерской полевой форме без знаков различия, сейчас оба в штатском, выправка заметна, но…

— Иди за мной.

— Да, хозяин.

Недолгий марш по коридору, стоянка перед Рабским Ведомством, забитая машинами…

Гаору сразу прихватило морозом уши и руки. Был бы он один и знал бы, какая машина, бегом бежал бы, а так иди сзади, а они, хоть и тоже в одних костюмах, но идут не спеша, вот сволочи, морды бритые.

К счастью, идти пришлось недалеко. Машина оказалась шикарным «мужским» лимузином, вполне достойным генеральского сынка, как назвал про себя Гаор нового хозяина. Просторный багажник обещал вполне комфортную для раба поездку до нового дома, но… Хлыщ на ходу небрежно достал из кармана и швырнул назад ключи. Гаор еле успел поймать их на лету.

— Садись за руль! Венн, ты как?

— Конечно.

Гаор открыл машину и сел за руль. Включить на прогрев мотор, дверцы не заперты, чего они ждут?

Венн рассмеялся и сам открыл заднюю дверцу.

— Садись, Фрегор, адъютантом парень не был. Этому его придётся учить. Скажешь Мажордому?

— Я знаю, кому сказать, — кивнул Фрегор, усаживаясь в машину.

Так, значит, хозяина зовут Фрегором, второго Венном, а кто такой мажордом?

— Вперёд, рыжий, — скомандовал Венн. — Посмотрим, какой ты шофёр.

— Да, — обрадовался Фрегор, — я так и буду его звать, Рыжим. Ты хорошо придумал, Венн. Ты понял?

Гаор сообразил, что последнее высказывание относится к нему, и ответил.

— Да, хозяин.

Так, по морде он получил, но ни пожрать, ни покурить не дали, власть показали, а с милостью, значит, не спешат. И ещё какой-то мажордом, который будет его чему-то учить. И это имя или звание? И раз говорили об адъютантстве, то что, его для этого купили? Так, придётся вспомнить отцовских адъютантов, чем те занимались. Аггел палёный, этого он совсем не знает. Хреново.

— На проспект Основателей.

— Да, хозяин, на проспект Основателей.

Машина в хорошем состоянии, но не этот же хлыщ за ней смотрит, так что… кому в гараже работать, видно, и без него было, а ему, скорее всего, личным шофёром придётся. Хорошо это или плохо? А это по хозяйскому норову глядя. А норов здесь… как бы под вторым Братцем не оказаться. Тогда совсем хреново.

Глядя в верхнее зеркальце на внимательные глаза шофёра, Венн не сдержал довольной улыбки. Приятно, когда такая операция даёт такие результаты. Мастерски ведёт парень. Фрегор доволен, правда, забыл покормить новокупленного раба, но это даже к лучшему: любовь и преданность Рыжего хозяину могут и помешать. Так что напоминать не будем.

— В «Парадиз».

— Да, хозяин. В «Парадиз».

«Парадиз» — самый шикарный и дорогой ресторан в Аргате, Гарвингжайгл туда ходил, но редко, только после выигрыша. Интересно, выложить шестнадцать тысяч за раба и отправиться обмывать покупку в «Парадиз» — это ж уже не средства, а финансы надо иметь? А на дешёвую булку с сосиской для новокупки и полный комплект одежды поскупился. Опять же хреново.

Гаор остановил машину точно у дверей, и мгновенно, как из-под земли, появившийся швейцар в ливрее с галунами распахнул заднюю дверцу. Хозяин и Венн — интересно, кем он приходится хозяину — вышли.

— Жди на стоянке, — небрежно бросил через плечо Фрегор.

— Да, хозяин, — сказал Гаор ему в спину.

А стоянка тут где? Но швейцар махнул ему рукой, показывая направление, и Гаор послушно стронул машину, усмехнувшись: опять он новобранец. Ну что ж, не в первый раз, приспособимся.

На стоянке были, в основном, лимузины, и даже один кабриолет. Это что же за дурак зимой на кабриолете? Летом ещё туда-сюда, а зимой — чистый выпендрёж. Гаор вспомнил давнюю, слышанную ещё в училище песенку, про то, как, завидя кабриолет, червяки в лужах виляют хвостами от уважения, и улыбнулся. Несколько шофёров курило, стоя тесным кружком в центре площадки, все в хороших шофёрских куртках из настоящей кожи и форменных фуражках, все бритые, так что… поболтать не с кем. Ладно, сидишь в тёплом салоне, а не лежишь связанным в холодном багажнике. Цени, волосатик. Гаор откинулся на спинку сиденья и расслабил мышцы. Отдохнём, пока есть такая возможность. Хорошо бы ещё поесть и покурить, но на нет… вот именно.

Шофёры, разумеется, обратили внимание на въехавший на стоянку лимузин, но разглядев, кто за рулём, демонстративно проигнорировали присутствие раба. Гаора это не обидело и даже устроило. Пошли они все… далеко и ещё подальше. Хотелось пошарить в бардачке, по его содержимому можно многое узнать о хозяине, но пока приказа не было, лучше не рисковать. Мало ли что. Вляпаться легко, а вылезать намного сложнее. Так что поразмыслим на досуге, раз он появился. Первое… Жук, конечно. За каким хреном того занесло на рабский аукцион? Интересы клиента? Возможно, но что из этого? Жук знает теперь, где ты, и, наверняка, знает, кто тебя купил. И если захочет с тобой связаться… ох, и влипнет Жук, парочка эта далеко не проста. С чего-то же Сторрам тогда пустил этого… Венна в свой гараж. Такие услуги оказываются либо родичу, либо сослуживцу, либо… тому, кого боятся, с кем невыгодно ссориться. Судя по имени, Венн — бастард, интересно, чей. И это второе — кем Венн приходится твоему хозяину Фрегору? И третье — кто твой хозяин? Не беден, шестнадцать тысяч за раба, лимузин и обмывание покупки в «Парадизе» — вполне достаточно. А откуда такие не средства, а финансы?? Имя тебе хозяин дал, а представиться забыл. Правда, он ещё забыл тебя накормить и дать тёплую одежду. Интересно, у него только с памятью проблемы или ещё с чем?

Гаор старательно язвил и насмехался, стараясь забить этим сосущее под ложечкой чувство голода и тоску по сигаретному дыму. О прошлом он совсем не думал. Возврата нет и не будет. Новый полк — новый Устав.

Зимние дни коротки. Воздух заметно поголубел, а тут ещё повалил мелкий, но частый снег. Зажглись фонари, болтавшие шоферы разошлись по своим машинам. Гаор включил подфарники и дворники. Смотри-ка, опрыскиватель залит, стёкла обработаны под мороз, да, машину неплохой мастер готовил. Всё есть, и всё действует. А как его вызовут, когда он понадобится? А! Вон мальчишка-рассыльный в форменной курточке с галунами, как у швейцара, бежит. За кем? Кабриолет? Н-да, каково в кабриолете под снегом? Он даже посочувствовал шоферу. Хоть и голозадый, а всё ж тоже… водила.

— Дрыхнешь, дикарь?! К подъезду!

Гаор посмотрел на подбежавшего к машине мальчишку в курточке и спокойно стронул лимузин.

Оба, Фрегор и Венн, раскрасневшиеся и очень чем-то довольные, стояли на крыльце, и, как только Гаор остановил перед ними лимузин, бросившийся вперёд швейцар распахнул перед ними дверцу и ловко, прямо-таки одним движением, помог господам сесть, принял чаевые, захлопнул дверцу и взял под козырёк.

— Домой, — распорядился Фрегор.

И удивлённо поднял брови, так как раб остался неподвижным. Венн расхохотался.

— Он же не знает, где это.

Помедлив с мгновение, рассмеялся и Фрегор.

— Верно, я и забыл, что это новокупка. В Королевскую Долину… Рыжий.

— Да, хозяин, — откликнулся Гаор. — В Королевскую Долину.

Однако, ни хрена себе! В Королевской Долине загородные виллы, ставшие родовыми гнёздами самых старинных и богатых родов. У Юрденалов там виллы не было. Кстати, он вообще не знает, были ли у отца дома, помимо Орртена. Сержант, во всяком случае, ничего ему об этом не говорил.

— Венн, ты сейчас куда? Подвезти?

— Нет, высади меня у поворота на автодром.

— И что там?

— Я там оставил свою машину. Хочу размяться.

— Рыжий, понял?

— Да, хозяин, у поворота на автодром.

Значит, Венн не родич или живёт отдельно. Запомним. Может, когда-нибудь и пригодится. Гаором всё сильнее овладевало чувство безотчётной тревоги, знакомое по разведке. Когда вроде всё спокойно, но ты знаешь, что совсем рядом враги. В разведке главное — увидеть врага первым, до того, как он увидит тебя.

У поворота на автодром Гаор мягко притёр лимузин к обочине. Наверное, он должен выйти и открыть заднюю дверцу, но пока думал об этом, Венн сам вылез из машины и побежал на стоянку. И, уже отъезжая, Гаор успел заметить, как охранник козырнул, впуская Венна. Это наводило на весьма интересные размышления. Просто за чаевые так не тянутся.

— Рыжий, — позвал его сзади хозяин.

Тон его был совсем другим, не похожим на прежний, как у капризного избалованного ребенка.

— Да, хозяин, — откликнулся Гаор.

— Останови.

Ничего не понимая, Гаор выполнил приказание, по интонации больше похожее на просьбу.

— Держи, — хозяин, перегнувшись через спинку переднего сиденья, протянул ему свёрток. — Поешь. Я не хотел тебя кормить при нём.

— Спасибо, хозяин.

Гаор взял свёрток и развернул. Там оказались бутерброды с копчёной рыбой и ветчиной. Однако… и когда он их сажал у «Парадиза», никакого свёртка у хозяина не было, так что, еда для него так и лежала где-то сзади? Интересно.

— В бардачке сигареты, можешь курить.

— Спасибо, хозяин.

В поместительном бардачке ничего не было, кроме карты Аргата, пачки не самых дорогих, но лучше обычных пайковых сигарет и зажигалки. Гаор скомкал и сунул в специальный ящичек для мусора обёртку от бутербродов и закурил. Пачку и зажигалку положил обратно.

— Ехать можешь?

— Да, хозяин.

— Тогда вперёд.

— Да, хозяин, вперёд.

Дорогу в Королевскую Долину Гаор представлял себе достаточно смутно и потому, не дожидаясь приказа, достал из бардачка и привычно развернул у себя на колене карту. Однако… карта штабная, очень подробная. Становилось совсем интересно и даже слишком. Это во что он вляпался?

— Определился?

— Да, хозяин.

— Тогда быстрее. «Орлиное Гнездо».

С каждым мигом не легче. «Орлиное Гнездо» — родовая собственность… Ардинайлов. Его хозяин из рода Ардинайл?! Ну, ни хрена себе! А ведь об этой семье всякие слухи ходили. И… И та фирма, что тогда поставляла энергоблоки Сторраму, тоже Ардинайлов. Кем его хозяин приходится тому избившему его чмырю? Сыном или младшим братом?

Но думая об этом и привычно сохраняя невозмутимое выражение на лице, Гаор уверенно гнал лимузин сквозь снегопад по отличному, так не похожему на дамхарские дороги, шоссе. Впереди показался блокпост, и он начал было сбавлять скорость, но выскочивший наружу сержант уже издали вытянулся в стойку и взял под козырёк. Гаор понял, что может ехать, не останавливаясь. В каких же чинах Фрегор Ардинайл? Или Ардин? Наследник или младший?

К шоссе вплотную подступал лес, знаменитый лес Королевской Долины, в котором когда-то охотились короли ургоров и где до сих пор живут большерогие олени. Самая престижная и дорогая дичь, а про других зверей и птиц и говорить нечего. Поворот на «Орлиное Гнездо», судя по карте, пятый направо, почти в самом сердце Долины. Указателей нет, местные шофёры, надо думать, в них не нуждаются, а никого другого не пропустит блокпост. Придётся считать… Два он уже проехал… Третий… Есть четвёртый поворот… Приготовиться… Не снижая скорости, Гаор плавно вписал лимузин в поворот.

Теперь прямо до ворот, раз они отмечены на карте… ага, вот они, кованые, старинные или под старину, вместо вывески огромный орёл, обхватывающий крыльями свод. Ворота при их приближении не раскрылись, и Фрегор недовольно сказал.

— Спят, что ли? Посигналь им.

Гаор дал короткий сигнал. Он ещё не снял руку с кнопки, а ворота раскрылись, и охранник с автоматом, приняв церемониальную стойку, взял «на караул».

— Прямо.

— Да, хозяин, прямо.

От ворот до подъезда было не меньше четырёх меток (4,608 км) по прямой. А с поворотами… н-да, такого он ещё не видел. И дом под стать воротам и подъезду. Орртен куда беднее и невзрачнее. У широких белых от тонкого слоя снега ступеней Гаор остановил лимузин.

— Иди за мной, — бросил ему хозяин, сам открывая дверцу и вылезая из машины.

— Да, хозяин.

Фрегор быстро взбежал по ступеням и толкнул тёмную, украшенную резьбой дверь. Гаор еле успел проскочить следом, так стремительно захлопнула дверь тугая пружина.

Просторный зал-холл, узорчатый блестящий паркет, напротив двери плавно вздымающаяся лестница белого мрамора, раздваивающаяся перед огромным зеркалом, по бокам которого возвышались два сделанных под старинные светильники торшера… «Как в музее», — потрясённо подумал Гаор.

— С приездом, хозяин.

Гаор вздрогнул и повернулся на голос. Высокий худощавый мужчина в отлично пошитом чёрном костюме и белой рубашке склонил голову в сдержанном полупоклоне. Чёрные глаза, короткие, чуть длиннее солдатского «ёжика» чёрные волосы, короткая и редкая щетина вокруг рта и на подбородке. Чистокровный ургор. Но на лбу синий кружок клейма, а в расстёгнутом вороте белоснежной рубашки сверкает заклёпка рабского ошейника. Гаор мгновенно вспомнил слова Ворона: «Хозяин может одевать тебя в шёлк и бархат, но морда должна быть небрита, а ошейник виден».

— Спасибо, Старина.

Старина? Старший над рабами? Похоже на то.

— Я купил раба.

— Поздравляю с покупкой, хозяин, — и новый полупоклон.

— Я назвал его Рыжим. Он будет моим личным шофёром и… там посмотрим. Сейчас определи его на место, накорми и прочее. Да, и дай ему планы дома и карту усадьбы. Он должен всё знать.

— Такова ваша воля, хозяин…

В голосе Старины прозвучало недовольство, и Фрегор повторил уже жёстче.

— Да, такова моя воля. Рыжий!

— Да, хозяин.

— Завтра ты мне не нужен. Работай в гараже, проверь все мои машины, механик тебе покажет. И учи карты. Понял?

— Да, хозяин. Проверить в гараже машины, которые покажет механик, и учить карты.

Фрегор удовлетворённо кивнул и пошёл к лестнице.

Проводив его полупоклоном, Старина повернулся к Гаору и оглядел его с головы до ног. Взгляд был неприязненным, вернее, неодобрительным. И Гаор приготовился. Как себя сразу поставишь, так дальше и пойдёшь.

— Где только тебя откопали, образина?

Однако… укорот надо сразу давать, но попробуем мирно, без членовредительства. Нарываться тоже неохота. С начальством, каким бы оно ни было, лучше жить мирно.

— Я Рыжий, Старина. А купили меня в Большом Отстойнике с аукциона, — спокойно ответил Гаор.

И тут же получил пощечину.

— Не смей меня так называть! Для тебя я Мажордом. И я главный, я слежу за порядком в доме. Хозяин назвал тебя Рыжим. Воля хозяина священна. Но ты шофёр господина Фрегора. Понял?

— Понял… Мажордом.

Придраться к ответу Мажордом не смог. Или не захотел.

— Иди за мной и запоминай дорогу.

— А машина? — решил уточнить Гаор.

— Выполняй приказы и не задавай вопросов, — изрёк Мажордом и, резко повернувшись, пошёл к маленькой и совершенно незаметной издали двери под лестницей.

«Однако, и порядочки тут», — мысленно усмехнулся Гаор, идя за Мажордомом. Значит, это он должен меня учить. Интересно, чему? Полученная пощёчина не обидела его: Старший в своем праве, но… ладно, посмотрим, что дальше будет.

Коридор с тёмно-красной дорожкой во всю ширину, белыми стенами, множеством дверей и выходов на лестницы и в другие коридоры, был пуст и безукоризненно чист. Прямо-таки по-госпитальному. И, несмотря на чистоту, ковровую дорожку и натёртый до блеска паркет, почему-то неприятно напомнил Гаору окопы и ходы сообщений в Алзоне. Спустились на один пролёт. Здесь коридор был уже без дорожки, но тоже пуст, чист и с множеством ответвлений. Мажордом шёл быстро и молча. Гаор следовал за ним, не задавая вопросов. Видимо, его молчание понравилось, и, открывая дверь, которой закончился коридор, Мажордом сказал уже спокойно.

— Это рабская половина.

— Понял, Мажордом.

За дверью новая лестница, опять вниз на один пролёт, и коридор продолжился, но пол уже покрыт линолеумом. А впереди слышался гул голосов.

— Иди сюда, — Мажордом толкнул одну из дверей. — Это третья мужская спальня. Ты шофёр, но твоё место здесь.

В отличие от сторрамовской казармы вместо двухъярусных армейских коек хорошие кровати, между ними узкие двухстворчатые платяные шкафы, слева от изголовья маленькие тумбочки, на кроватях белоснежное, чуть ли не накрахмаленное белье. И заправлены… почти по-армейски. Гаор невольно присвистнул от удивления. Вот это да! Мажордом насмешливо улыбнулся.

— Учись, дикарь. Плохо заправишь — выпорю.

У Гаора зачесался язык объяснить этому… ладно, Мажордому, что, как заправлять кровать, он сам многих здесь поучить может. Но тут распахнулась дверь, в спальню вбежал высокий темнобородый и черноглазый мужчина в тёмно-серой рубашке и таких же брюках и… вытянулся перед Мажордомом, бросив руки по швам.

— Старший третьей спальни, Мажордом!

— Определи новокупку, Старший. Он личный раб и шофёр господина Фрегора. Хозяин назвал его Рыжим. Пусть поест, к Кастелянше я его сам отведу. И к порядку его приучи, а то он дикарь дикарём.

— Всё сделаю, Мажордом, — гаркнул Старший, выдерживая почти правильную стойку.

Мажордом милостиво кивнул и вышел. Гаор несколько озадаченно посмотрел ему вслед — он никак не ожидал таких порядков — и перевёл взгляд на Старшего.

— Эта твоя будет, — показал ему Старший на одну из кроватей. — Запоминай, тринадцатая от входа и слева. И ужинать пошли, всё остальное потом.

Гаор обрадовано кивнул.

Вслед за Старшим он вышел в коридор и мимо дверей — ещё спальни? Многовато что-то — вошёл в просторную, заставленную столами комнату. За столами сидели вперемешку мужчины, женщины, мальцы и девчонки. Все в тёмно-сером. Гаора несколько удивило сосредоточенное молчание, с которым все ели, так не похожее на весёлый шум у Сторрама или Корранта, и он поздоровался с порога.

— Мир дому и всем в доме!

К нему обернулись не так удивлённые, как испуганные лица. И Гаор понял, что допустил промашку. Но в чём?

Это ему тут же объяснил возникший перед ним разгневанный Мажордом.

— Ты это что?! По-дикарски болботать вздумал?!

Хлёсткая и по-настоящему сильная пощёчина подкрепила внушение. Этого Гаор никак не ожидал и растерялся. И тут же вторая пощёчина.

— Я из тебя поселковую дурь выбью! — бушевал Мажордом. — Ты у меня болботанье своё забудешь. Не смей, понял, не смей!

Но это он уже слышал. Тогда его бил… Ардинайл, глава фирмы, мухлевавшей с энергоблоками, и с теми же словами. Но то был свободный, а этот — раб, пусть и старший. Но устраивать драку со старшим в первый же вечер, когда ещё ничего и никого не знаешь… неразумно. Ну ладно, сочтёмся.

Его молчание и неподвижность несколько успокоили Мажордома.

— Ладно, хватит с тебя, — прекратил, наконец, избиение Мажордом. — Но запомни, ещё раз услышу, что ты болбочешь, выпорю. Понял… Рыжий?

— Да, Мажордом, — ответил Гаор.

— Старшая по кухне, — позвал Мажордом. — Покорми его.

К ним подошла высокая женщина в белом глухом фартуке поверх тёмного платья.

— Идём, — просто сказала она.

Она подвела к одному из столов на десять человек и указала ему место.

— Здесь будешь сидеть. Запоминай.

— Спасибо, — ответил Гаор и совсем тихо почти беззвучно закончил: — Мать.

Она словно невзначай погладила его по плечу и отошла со словами.

— Сейчас дадут тебе.

И почти сразу две девочки, лет по тринадцати, тоже в белых фартуках и тёмных платьях, принесли ему глубокую тарелку каши, ложку, маленькую тарелочку с двумя аккуратными ломтями хлеба и кружку с горячим чаем. Вся посуда была из дешёвого, но фарфора. Сидевшие за столом ели молча, не глядя на него, и, казалось, даже не заметили его появления: настолько были заняты едой. Было это игрой или, в самом деле, так, Гаор не стал проверять, а углубился в еду. Каша была овсяной, из хлопьев, хорошо сваренной, даже чуть подмасленной, хлеба можно было бы и побольше, зато чай сладкий. И ел он если не с удовольствием, то с аппетитом.

Сидящий напротив него светлобородый мужчина вдруг негромко почти шёпотом спросил его.

— Тебя откуда привезли?

— Из Дамхара, — так же тихо ответил Гаор.

— И родом оттуда? — спросил ещё один.

— Нет, из Аргата.

Судя по всему, говорить здесь о том, что он принятой криушанин, не стоило.

— А в Дамхар как попал?

Гаор даже пожал плечами, настолько вопрос показался ему глупым.

— Продали.

Соседи по столу кивнули.

— Я Беляк, — сказал светлобородый, — в садовой бригаде.

— Рыжий, — ответно представился Гаор, — шофёр.

Молчание все-таки не было полным, переговаривались, но тихо и только с ближайшими соседями. Это не очень приятно напомнило Гаору училищную столовую, особенно в дни дежурства особо придирчивых капралов, но… ладно, бывало и хуже, и капралов водили за нос, и другое начальство. Хреново, что Мажордом — раб, а значит, как бы свой, но это тоже вполне поправимо. Нарываться не стоит, а укорот, если надо, дадим.

Ужин заканчивался, по столовой бегали девчонки в уже клеёнчатых длинных, почти до пола, фартуках, собирая грязную посуду и протирая столы. Гаор, памятуя, что он здесь пока новобранец, делал всё, как соседи. Составил опустевшую посуду в ряд, вытер губы бумажной салфеткой, положил её на тарелку из-под хлеба и встал из-за стола вместе с ними.

— Рыжий! — пробился сквозь усилившийся шум голос Мажордома.

Гаор шёпотом выругался и пошёл на зов.

— Да, Мажордом.

— Иди за мной, — распорядился Мажордом.

«Интересно, куда?» — хмыкнул про себя Гаор, следуя за Мажордомом. Первая растерянность уже прошла, и он чувствовал себя готовым к любым неожиданностям. Кажин знат, что всяко быват.

Кастелянша с двумя помощницами молча — как понял Гаор, из-за стоящего рядом Мажордома — выдали ему две смены белья, совсем нового зимнего армейского, тёмный комбинезон для работы в гараже, непромокаемую куртку на подстёжке с капюшоном для двора, две тёмно-серые рубашки, две пары грубых носков, две белые рубашки, хорошие брюки, хорошие кожаные ботинки, к ним две пары тёмных уже тонких носков и кожаную шофёрскую куртку, — для выездов с хозяином — догадался Гаор. Его догадку тут же подтвердил Мажордом.

— Не вздумай в гараж надевать, понял, дикарь? Это для хозяйского выезда.

«Ещё раз назовёт дикарем, поправлю», — мысленно решил Гаор, укладывая полученные вещи в аккуратную стопку.

— Отнеси и в шкаф повесь, — разжала губы Кастелянша. — За остальным потом придёшь.

Мажордом был рядом, поэтому Гаор только молча кивнул ей и вышел из вещевой. Но в спальню за ним не пошли. И потому, когда Гаор вошёл с вещами один, его встретили негромким, но достаточно дружелюбным градом расспросов. Кто, да откуда, да кем работаешь. Гаор заметил, что расспрашивающие достаточно умело и привычно располагаются вокруг него так, чтобы случайно заглянувший не догадался, что беседа общая, а двое мальцов торчат перед самой дверью, будто по своим делам, но так, что вошедший непременно наткнётся на них. Однако порядочки тут… Но в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь. И потому отвечал на вопросы негромко, развешивая и раскладывая вещи в шкафу и тумбочке, будто сам с собой разговаривает. Открыто подошёл к нему только Старший по спальне. Но ему, как сразу догадался Гаор, и положено, и поручено.

— Иди за остальным, — не криком, но достаточно громко распорядился Старший. — Потом разложишь.

— Мелочёвка там же? — так же спросил Гаор, выпрямляясь и оборачиваясь к нему.

— В соседней справа. Не заблудишься?

Гаор улыбнулся.

— Нет, Старший. Бывало и хуже.

Ему ответили понимающими улыбками и кивками.

Гаор вышел в коридор и отправился за остальными вещами, внимательно разглядывая окружающее. Народу немного, не слышно памятного по сторрамовской казарме весёлого вечернего шума, все проходят быстро и явно по своим делам. В заставленной стеллажами комнате рядом с вещевой он получил мыло в мыльнице, мочалку, два полотенца — маленькое для рук и лица и большое для душа, резиновые шлёпки, чтобы было во что переобуться после работы, щётки для одежды и обуви, баночку гуталина, коробочку с маленькими складными ножницами, нитками и иголкой для мелкой починки, моток меток, чтобы нашить на бельё, рубашки и полотенца… Мажордома рядом не было, и ему негромко и только ихними словами рассказали о правилах и порядках. Что для чистки и глажки есть отдельная комната, что бельё надо менять каждый день, потому и три смены. Одна на тебе, одна в стирке, одна в тумбочке, а постельное меняют каждую декаду. Заходить в чужую спальню под любым предлогом запрещено, а если сговорился с кем, то просись у Мажордома на ночёвку в специальную отдельную спальню, четыре таких клетушки, и он, если разрешит, даст тебе ключ и скажет, на ночь или только до отбоя можно. А если в другое время или ещё где застукают, то порка обеспечена.

— Порядка он требует, — светловолосая женщина поставила перед Гаором коробку с гребнями, большими и маленькими. — Выбирай себе.

— Мне два, мать.

— Тихо ты, — она сердито через его плечо посмотрела на дверь в коридор, — услышит — по новой тебе влепит. Не любит он, когда по-поселковому.

— Мать — ургорское слово, — спокойно возразил ей Гаор, выбирая себе гребень для волос и поменьше для усов и бороды. — Я ж не по-нашенски говорю.

Она вздохнула.

— Ты его не зли. Он культуры требует. И этой… — она запнулась.

— Цивилизованности? — догадался Гаор.

— Во-во, говорил уже тебе?

— Нет, сам догадался, — усмехнулся Гаор. — Вот эти возьму, спасибо, мать.

— Ох, и упрямый ты, — покачала она головой, с тревогой глядя на него.

— А если по-другому, как же мне звать тебя?

— Вторая Кастелянша. А так-то… — она снова запнулась, прислушалась и громко сказала: — Ступай, тебе до отбоя ещё с одеждой управиться надо. И в душ не забудь сходить, не ложись грязным.

Гаор понял, что под дверью кто-то подслушивает, и потому попрощался молчаливым кивком и благодарной улыбкой.

Выйдя в коридор, он едва не споткнулся о черноволосую девчонку лет тринадцати, но сделал вид, что не заметил её, и молча прошёл в свою спальню. Просто любопытная, как все девчонки, или стукачка… ему это сейчас по хрену. Но скажи, какие порядки здесь. У Сторрама и впрямь санаторий был, а уж у Корранта, вообще, как скажи, одной семьей жили. Но как эта сволочь в одиночку так всех зашугала?

В спальне его встретили теми же внимательными взглядами и опять как невзначай собрались вокруг него. Подошёл и Старший.

— Старший, — спокойно, не повышая голоса, но и не шепотом спросил Гаор. — А душевая, уборная, где всё?

Выслушав ответы, что в конце коридора, и курилка там же, кивнул и уточнил:

— А если ночью приспичит?

— Спальня не запирается, — ответил Старший, — но больше раза за ночь выходить запрещено. И ненадолго.

У Гаора сразу зачесался язык спросить, откуда Мажордом знает, кто и сколько раз в уборную бегал, но тут же всё разъяснилось.

— Ночные дежурные там, — сказал Беляк, с которым Гаор сидел за одним столом. — Утром они и докладывают ему.

— А то и Сам ночью с проверкой ходит, — сказал круглолицый парень с лёгким светлым пухом на щеках. — Если застукает на чём таком, то… — и, не договорив, зябко передёрнул плечами.

— Про метки сказали тебе? — спросил Старший. — Тогда прям сейчас хоть на одну пару пришей, чтоб завтра было во что переодеться. И в душ иди.

Но тут, стукнув, распахнулась дверь, и в спальню влетел черноволосый остроносый мальчишка.

— Рыжий где? — заорал он с порога.

— Ну, — выпрямился и обернулся Гаор.

По тому, как все мгновенно сделали вид, что они в стороне, Гаор понял, что это или наушник, или… посмотрим.

— Иди, тебя Сам требует. Сейчас он тебе, — мальчишка хихикнул, — всё объяснит. Сразу поймёшь.

Гаор посмотрел на Старшего. Тот кивнул, еле слышно сказав.

— Шестёрка его.

Гаор кивнул и спокойно ответил.

— Иду.

Его провожали, как он заметил, сочувственными взглядами.

У Мажордома была своя отдельная спальня, в которой стояли большая кровать, большой платяной шкаф и ещё один, похожий на книжный, но с глухими дверцами, комод, стол, несколько стульев и кресло-качалка. На стенах висело несколько картин, кровать застелена узорчатым покрывалом, на тумбочке у изголовья лампа-ночник, ещё одна лампа с зелёным абажуром на столе, на комоде ларец-шкатулка — похожий был у Сержанта — и несколько фотографий в рамках. Сам Мажордом сидел у стола, уже без пиджака, в тоже узорчатом, похоже, шёлковом халате поверх рубашки. На ногах не резиновые шлёпки, а ковровые шлепанцы. «Ах ты сволочь, — удивился Гаор, — ты смотри, с какими удобствами устроился».

— Вот он, Мажордом, — ухмыльнулся мальчишка.

— Вижу, ступай.

Мальчишка хихикнул и исчез, плотно закрыв за собой дверь.

— Почему в ботинках? — строго спросил Мажордом.

— Не успел переобуться, — очень спокойным, даже скучающим тоном ответил Гаор.

Мажордом встал и шагнул к нему. Гаор ответил не вызывающим, но достаточно твёрдым взглядом. Бить себя за просто так он не даст. Ишь, хозяина из себя корчит, мразь клеймёная.

— Ты должен ценить, что тебя купили в род Ардинайлов, — внушительно сказал Мажордом, остановившись перед Гаором.

«И что мне с этого?» — мысленно спросил Гаор, ожидая продолжения.

— Ты должен вести себя не как дикарь, а цивилизованно. Это тебе не посёлок, — Мажордом насмешливо поглядел на него. — Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Понимаю, — с еле намеченной насмешкой ответил Гаор. — Хозяин велел тебе карту мне дать. И план дома.

Мажордом молча смотрел на него, и Гаор добавил.

— Поэтажный.

— Ты грамотен? — помедлив, спросил Мажордом.

— Да, — кратко ответил Гаор.

Похоже, Мажордом принимает его за прирождённого. Ну, так не будем все козыри сразу раскрывать.

— Тебя привезли из Дамхара, там ты кем был?

Так, про Дамхар уже доложили, значит, стукач не один. Примем к сведению.

— Рабом, — насмешливо пожал Гаор плечами. — А работал шофёром-экспедитором, — и пояснил «учительским» тоном. — Развозил продукты и одежду по посёлкам.

Мажордом поморщился.

— Говори правильно. Работал. Нет такого слова «работать», понял? И чтоб я от тебя больше поселковых глупостей не слышал. Привыкли валяться в общей свалке, так все ему матери да братья с сёстрами. Родственников у тебя тут нет, запомни.

«Это точно, — мысленно усмехнулся Гаор, — особенно ты мне не родня, ну-ка ещё что скажешь?».

— В спальне не шуметь, громко не разговаривать, выть по-поселковому не вздумай, выпорю. Голым не ходить, в одежде на кровати не лежать.

— А от душа до спальни как? — не выдержал Гаор. — Полотенцем прикрываться или грязное надевать?

Лицо Мажордома дёрнула гримаса бешенства.

— Не серди меня, Рыжий, — угрожающе сказал он.

— А ты что, не знаешь, как ответить? — невинно спросил Гаор.

Мажордом молча смотрел на него, явно решая: ударить или посчитать за дурака. «Ну-ка, сволочь, — почти весело подумал Гаор — попробуешь подраться или струсишь?»

— Мелочи тебе объяснит Старший по спальне, — брюзгливо сказал Мажордом.

«Вывернулся», — одобрил Гаор. Но следующая фраза заставила его нахмуриться.

— На случке ты уже, наверняка, был, — рассуждая, заговорил Мажордом, — ездил по посёлкам… так что с мальчиками ты не умеешь, там этого не знают. Надо будет тебе пару подобрать… Я подумаю. Когда тебе понадобится женщина, подойдёшь ко мне.

— Когда мне понадобится женщина, — медленно заговорил Гаор, — я сам выберу и договорюсь. Тут мне советчики давно не нужны. Категория у меня полная первая, и покупали меня как шофёра, а не на расплод. А насчёт мальчиков… не меряй всех по себе, Мажордом. Валяйся сам в этой грязи.

Он говорил негромко и очень спокойно. Но Мажордом понял скрытую угрозу и отступил. Правда, сохраняя лицо.

— Дурак, если бы тебя купили на расплод, то поместили бы в питомник, там совсем другие порядки. Для совокупления есть специальные помещения. Будуары. Запомни. Это дикари трахаются, как животные, где попало и когда захочется. Ты должен вести себя цивилизованно. Разврата я не потерплю.

«Много ты в нём понимаешь», — мысленно ответил Гаор.

— Завтра с утра работаешь в гараже, это…

— Дай мне карты, — перебил его Гаор, — я сам разберусь.

Мажордом задохнулся на мгновение, бешено глядя на него. Гаор твёрдо смотрел ему в глаза. «Ну, получи, гадина».

— Хозяин велел тебе дать мне карты, забыл?

— Не смей мне указывать, ты… або!

«Надо же, он что, более сильного не знает? Или считает самым сильным? Ну ладно, получи».

— Да, я абориген. Ты мне карты дашь?

Внешне миролюбивый тон Гаора, казалось, остудил пыл Мажордома. Он отошёл к шкафу и открыл его. Гаор увидел заполненные коробками и коробочками, папками и пакетами полки. Да, шкаф книжный, но книг в нём нет. К сожалению. А может, и к счастью, а то пришлось бы ради книг налаживать отношения, а так у него руки свободны.

Мажордом взял с одной из полок большой конверт из плотной коричневой бумаги и протянул его Гаору.

— Держи.

— Спасибо, Мажордом, — очень вежливо сказал Гаор, беря толстый, плотно набитый конверт. — Стол в курилке есть?

Мажордом удивлённо посмотрел на него, и Гаор пояснил:

— Не в спальне же на кровати карты раскладывать.

— Где хочешь, — сердито, явно от растерянности, сказал Мажордом. — Повторяю, завтра с утра в гараже, а после обеда учи карты. Понял?

Гаор невольно улыбнулся: эк сволочь из кожи лезет, чтоб его слово последним было. Ладно, лёгкий укорот даден, если понадобится, повторим, а пока отойдём на уже освоенные позиции и закрепимся на них.

— Всё у тебя? — деловито спросил Гаор и, не дожидаясь ответа, повернулся к двери.

Мажордом молча дал ему выйти.

В спальне Гаора встретили сочувственно удивлёнными взглядами.

— Надо же, — вслух сказал кто-то, — чистеньким вернулся.

— Я ж не уголь грузил, — спокойно ответил Гаор, закладывая конверт на свободную полку в своем шкафу. — С чего мне пачкаться?

Раздался негромкий смех, и ему объяснили:

— По первости от него с фингалом выходят.

— А то и сразу на порку отправляются.

Гаор кивнул.

— Обошлось, — ответил он кратко.

Рассказывать, как он давал укорот Мажордому, не хотелось: мало ли, вдруг стукач слушает, и такой рассказ тогда плохо обернётся и для рассказчика, и для слушателей. И потому Гаор сразу перешёл к выяснению всяких житейских мелочей. Старший по спальне и остальные охотно просвещали его. Что от душа до спальни и в самом деле приходится в полотенце заворачиваться, но если Самого нет, то и голышом проскочишь. Что сигареты выдаёт Сам, пачка на две декады, а если тебе хозяин что дал, то пронести можно, но надо предупредить и показать, а уж Сам решит: можно или нет. Что для чистки обуви и одежды, мелкого ремонта и глажки есть специальная комната, а там и утюги, и столы с лампами, и прочее. Можешь, конечно, попросить кого из баб, но это… как попросишь да на кого нарвёшься. А то и Сам даёт мальчишку или девчонку в прислуги. Но это только тем, кто в господских комнатах работает, ну, или подлизнётся удачно.

— Ну, я и сам не безрукий, — хмыкнул на это Гаор, быстро пришивая метку на нижнюю рубашку.

За разговором он разделся догола, надел опять штаны и рубашку и сел пришивать метки, чтобы скинуть бельё в грязное.

— А порет кто?

— Есть такие.

— По-разному.

— Бывает, из охраны.

— А бывает, Сам назначит.

— Это как? — насторожился Гаор.

— А просто.

— Построит всех, и выдернет двоих. Ты, дескать, пори этого.

— А бывает, — немолодой русобородый мужчина хмуро улыбнулся, — бывает, и сами вызываются. За пачку сигарет, за конфеты, да мало ли за что.

Гаор обвёл окружающих таким искренне изумлённым взглядом, что многие рассмеялись. Смех, правда, был невесёлым.

— Ладно, — Старший по спальне тряхнул головой. — Ладно, парень, как тебя, Рыжий? Всё сам увидишь, а сейчас в душ иди. Наш справа, понял?

— Понял, — встал Гаор. — Спасибо, мужики. Чего ещё не понял, потом спрошу. До отбоя сколько ещё?

— А как Сам крикнет, так и отбой.

— Услышишь.

В душ отправились многие, и Гаор пошёл в общей компании. Как все, сбросил грязное бельё в высокий ящик у двери в душевую, привычно захватил с собой носки, чтобы самому их выстирать, пока моешься.

— А сушить где?

— А в умывалке трубу видел?

«Ну, хоть в этом как у Сторрама», — решил было Гаор, и тут его ждало новое потрясение. Душевая была разгорожена на кабинки, а скамьи и шаек не было! Так что баньки ни под каким видом не устроишь. «Видно, так и задумано», — тут же подумал он. Перегородки, правда, не доходили до потолка, дверей не было, и зайти к соседу потереть спину вполне возможно, но…

— Это он нас того… цивилизует, — объяснил Гаору мывшийся рядом Беляк.

— Понятно, — хмыкнул Гаор, подумав, что если бы он попал сюда не после Сторрама и Дамхара, а сразу в свой первый рабский год, то… то даже бы и не понял, чего в душе не так.

Наоборот, мешало бы отсутствие двери и необходимость вытираться при всех. Да, а чего ж раздевалка общая? Уж цивилизация — так до конца, там тоже тогда кабинки нужны. Но об этом пока промолчим. А так-то понятно. Раз всё поселковое — дикарство, то всё понятно. Но откуда такая злоба к своему у прирождённого? Был бы Мажордом обращённым, тогда понятно. А так? «Галчонок»? Нет, здесь что-то не то. И, как её, да, Горна, личная хозяйская управляюшего в том посёлке, не хотела, чтобы он называл ее «по-поселковому» матерью. Так что это? Ладно, всё это потом. Поживём — увидим.

В спальне вернувшиеся из душа ходили голыми, только в шлёпках. Полотенца развешивали в изножье кровати.

— К утру большое высохнет, — объяснил ему сосед слева — звали его Зимняком и работал он во дворе, — в шкаф уберёшь, а личное, ну, маленькое, как умоешься, сохнуть оставишь.

— Понял, спасибо, — кивнул Гаор.

Он проверил на завтра одежду — с утра ему в гараж — и достал конверт с картами. Пока не погасили свет, надо, в самом деле, посмотреть, где гараж, чтобы с утра не плутать.

— Ты это чего? — заинтересовался Зимняк.

— Где гараж, смотрю, — ответил Гаор, разворачивая большой лист карты-плана «Орлиного Гнезда», дом поэтажно он посмотрит завтра, сейчас ему службы нужны.

— А чо водишь?

— Хозяйскую машину.

— А чью?

Гаор недоумённо поднял голову, придерживая пальцем найденные квадратики гаражей.

— Хозяев-то много, — пояснил Зимняк. — Ты личный или на всех?

— Меня Фрегор купил, — настороженно ответил Гаор.

Дело принимало совсем новый оборот.

— А, это Второй Молодой, — отозвался Старший со своего места. Он уже лежал, но ещё не спал, разглядывая потолок.

— Тогда это третий въезд, паря, — сказал ещё кто-то. — Они там свои тарахтелки держат.

— Понятно.

Гаор вернулся к карте. Да, вот, даже надписано. Правда, не полностью, только заглавная буква «Ф». Ну-ка, проверим.

— А сколько их всего?

— Хозяев-то?

— А считай. Старый хозяин.

— Ага. Первый Старый. Кто ему служит, те в бордовом.

— Это личные. Лакеи, горничные, подстилки разные.

— У каждого свой цвет.

— Да двое сыновья его.

— Ага, наследник и младший.

— У Первого Молодого синий цвет. У Второго — зелёный.

— Да ещё брат хозяйский.

— Ага, Второй Старый. Он в северном крыле живёт. Его цвет — жёлтый.

— Да жены ихние. У Первого Старого и Первого Молодого.

— Они не в счёт, только своими командовают.

— Командуют, обалдуй, сколько учить тебя.

— Да пока ему Сам не влепит, не научится.

— Ну, и малец ихний.

Выяснить, чей малец и имена хозяев, Гаор не успел. Возле двери раздался щелчок, и, подняв голову, Гаор увидел, как на железной коробке у косяка загорелась красная лампочка. Селектор? Голос Мажордома подтвердил догадку.

— Старшие по спальням, включить ночной свет. Полная тишина. Всем спать, — отчеканил Мажордом.

Снова щелчок, и лампочка погасла. Старший встал и подошёл к двери, щёлкнул переключателем. Погасли лампы-плафоны под потолком, и зажглась маленькая синяя лампочка над дверью.

«Надо же», — усмехнулся про себя Гаор, складывая карту и убирая её в конверт. Ни тебе «отбой» не приказали, ни «спокойной ночи» не пожелали. Ни дисциплины, ни культуры. Где ж цивилизованность? Ладно, это тоже прибережём. Он уложил конверт в шкаф, разобрал постель — ему для этого свет не нужен — и лёг. Спальня потихоньку заполнялась сонным дыханием и храпом множества мужчин. Ну, всё, первый день кончен. Посмотрим, каким второй будет. И все последующие. Вляпался он, конечно, капитально, но… это ещё не самое страшное. Спи, сержант, перед боем надо выспаться.

* * *

Аргат

Универсальный Оружейный Завод

Арронга Рола

Зима

6 декада

Каждый день похож на другой, и каждый день особенный. Ничего не меняется, и одновременно всё другое. Став рабом, он понял, что будущего у него нет, а прошлое невозвратно, и старался жить сегодняшним днём. С одной единственной целью — выжить человеком. Иногда внешние условия мешали, иногда помогали. Но каждый день жизни — это его победа. Но эта газета… да, она помогла. Дала возможность учить парней, наполнила жизнь в определённой степени смыслом. Но и осложнила. То, что он считал похороненным, сгоревшим в Огне, вдруг ожило и вернулось. И что делать с этим воскресшим прошлым?

Седой, как это часто бывало с ним, лежал без сна, закинув руки за голову и разглядывая испод верхней койки, откуда доносилось по-детски уютное посапывание Зимы. Справа спят внизу Чеграш, а над ним Гиря, а слева Чалый, похрапывающий совсем по-мужски, а над ним Лутошка, смешной тощий длинноногий парнишка из далёкого Дамхара. Вот тоже… невероятное стечение обстоятельств. В кино бы увидел, в книге прочитал… сказал бы: «Враньё, заврались, такого не бывает!» А в жизни, оказывается, бывает. Кажин знат, что всяко быват…

…Завод большой, почти каждый день кого-то увозят, кого-то привозят, и Старшие начинают озабоченно размещать новокупок, объясняя им правила и нормы поведения. Хорошо, если новокупка до этого на заводе работал, такие уже сами всё знают, порядки-то всюду одинакие, а если вот такого… Прямо из посёлка, да из самого Дамхара. Ну, чуня чуней. И малец совсем, по второй категории ещё.

Парнишка затравленно озирался, не зная, кому отвечать первому: уж больно насели на него со всех сторон.

— И куды тебя поставили? — спросил Старший, прекратив разговоры о родне и свойственниках.

Уж больно издалека малец, ни земель, ни родни не сыщешь, значит, надо рядом с его бригадой разместить, и пусть уж те к порядку приучают.

— В гараж, — шмыгнул носом малец.

— Куды-ы?! — изумился старший гаражной бригады. — Да на хрена ты нам нужен?

— Я машину знаю, — неожиданно ответил малец, — и чинить, и водить умею.

— Чо?!

— Ты, малец, ври, да не завирайся.

— Ежели ты пол в гараже раз в жизни помыл…

— Может, ты и грамотный? — насмешливо спросил Чеграш.

— Ага, — кивнул малец и вздохнул, — мы уже карты разбирать стали, да хозяина с деньгами припёрло, он нас и продал.

— И много вас было? — спросил Чалый.

— Двое, — малец снова вздохнул, явно сдерживая слезы. — Мы бригадой шли, нас на этом… акци…

— Аукционе, — пришёл он на помощь.

— Ну да, уже всё, уже последняя цена, и тут… разбили. Его за шестнадцать тысяч, меня за восемь.

— Он шофёр, а ты при нём автомехаником, так? — догадался Зима. — Так шли?

— Ага, Рыжий — он водила сильный, он меня и выучил.

— Рыжий? — переспросил он…

…Словом, Лутошку, как, оказывается, звали мальца, разместили рядом с ними. Раз уж у них хоть знакомец общий есть. Рыжий-то тот самый оказался. Второго рыжего сержанта-фронтовика с пятилучевой звездой быть не может. Теория вероятностей не допускает.

Знал Лутошка неожиданно много, видно, занимались с ним всерьёз, и оказался неплохим рассказчиком и собеседником. Охотно слушал и запоминал. Парни за этот год — да, правильно, Главный конструктор принёс ту папку в конце зимы, да, как раз в седьмую декаду, а сейчас снова зима, шестая декада, так что прошло… да, практически полный год, чуть больше стандартного учебного — освоили школьный трёхлетний курс и теперь учили Лутошку, пересказывая ему прочитанное в учебниках и услышанное по радио. С письмом оказалось сложнее. Но ладно, что-нибудь придумаем.

Лутошка много и охотно рассказывал им о Рыжем. Какой Рыжий был сильный, весёлый, а когда злился, то как бешеный становился, даже страшно. Как в рейсах Рыжий, чтобы не заснуть за рулём, пел и читал стихи. Или заставлял его петь. И в посёлках везде, куда ни приедешь, Рыжий — желанный дорогой гость.

Седой слушал Лутошку, а потом, лёжа ночью на своей койке, не мог отделаться от назойливо стоящей перед глазами картины. Как Рыжий, остановив фургон на улице какого-то маленького городка, идёт на почту, покупает конверт с маркой и несколько листов писчей бумаги, садится к окну и пишет, макая ручку с заржавевшим пером в чернильницу, полную утопившихся от тоски мух, вкладывает исписанные листы в конверт, заклеивает его и пишет адрес: «Аргат, редакция…». И сдаёт письмо на отправку. Как письмо взвешивают и требуют доплаты за лишний вес, и Рыжий выгребает из карманов мелочь. Конечно, всё не так, это невозможно. Раба никто не пустит на почту и ничего ему не продаст. На почте давным-давно не держат на столах чернильниц и ручек. И такое письмо-статью никогда не пропустила бы цензура, введённая в позапрошлом веке для охраны военных тайн — с кем-то мы тогда из-за чего-то воевали — да так не отменённая до сих пор и потому исправно перлюстрирующая всю почту независимо от адресата и отправителя. Разумеется, было отправлено как-то иначе. Но отделаться от этой картины Седой не мог.

И от горького чувства неоплатного долга. Он в долгу перед Рыжим. Если бы не его подвиг… То, что парни получили возможность учиться не по его отрывочным рассказам, а пройти полноценный школьный курс и продолжить учебу — вчера они получили новый комплект по составленному им списку. Уже институтские учебники по математике и физике, а заодно большую пятитомную энциклопедию, политехнический словарь и «историю стрелкового оружия». Это он в список не вносил, это Главный от себя им положил. И новый запас кофе, сахара и сливок, и пять баночек поливитаминов. И новые условия работы. Всё, если честно, благодаря Рыжему. И прошлое лето тоже…

…Они все-таки довели до ума «изделие». Согайнского образца им так и не дали, только не слишком вразумительное и явно неквалифицированное описание, из которого они выжали всё возможное. И только на третьем варианте, отбросив всё, что мешало важнейшему — надёжности, и совсем немного потеряв на остальных параметрах, но сделали. Сначала модель, потом было обсуждение, в котором участвовали помимо Главного конструктора ещё главный инженер и главный технолог. Парни не оробели, держались уверенно и докладывали вполне грамотно. Спорить, правда, не рисковали, это он брал на себя, заодно и показал парням, как это делается. Сделали и образец, разработали технологические карты, здесь уже к ним чаще заходили Инженер и Технолог. Чтобы не путаться, они в разговорах между собой так и называли всех троих, отбросив слово Главный. Потом им опять сказали: «занимайтесь теорией», что было весьма кстати, так как из-за гонки с «изделием» учеба застопорилась.

И, наконец, наступил, совершенно неожиданно, тот день.

Утро прошло как обычно. Подъём, завтрак, обыск, путь в мастерскую, обыск, запуск…

— Что сегодня? — спросил Чалый, когда за ними захлопнулась дверь.

Он пожал плечами.

— Занимаемся теорией.

Парни стали доставать учебники и тетради, Зима включил радио.

— Седой, кофе поставить?

— Потом.

— Ну да, только-только полопали.

— А мне, может, для мозгов нужно.

— Меньше с девками барахтайся, от этого мозги трясутся.

— У него трястись нечему.

— Ага, он другим трясёт.

— А у тебя…

— Цыц, — прервал он сквозь смех их перепалку, — надзиратель услышит.

Зима доделывал свой чертеж, Гиря читал хрестоматию по литературе, Чеграш взял химию, Чалый…

— Чалый, историю ты мне вчера не ответил.

Чалый, вздохнув, отложил алгебру за выпускной класс и взял учебник истории.

— Седой, да на хрена нам, когда и с кем голозадые воевали?

Он улыбнулся.

— Читай, знания лишними не бывают.

И только утихомирились, и втянулись в работу, а сам он взялся перечитать биологию — совсем перезабыл всё, а парням для кругозора нужно обязательно — как надзиратель загремел замком. Особо прятаться не нужно: всё же им велели «заниматься теорией», но Зима сразу метнулся выключить радио, а он встал и шагнул к двери, чтобы, как и положено Старшему, встретить вошедшего и, если надо, заслонить парней. Но никто не вошёл, а надзиратель рявкнул им.

— На выход, волосатики. Живо!

Зачем? Почему? Вопросов задавать не полагается, они и не задавали. А молча, оставив всё как есть, вышли в коридор и встали на обыск. Их обыскали, закрыли и опечатали дверь их мастерской. И последовал новый приказ.

— Руки за спину! Вперёд марш!

Впервые они шли по коридору в рабочее время. И удивлённые лица встречных и выглядывающих из открытых дверей людей сказали ему, что те, свободные, и не подозревали о работающих рядом с ними рабах. Их провели к ведущей в рабскую казарму лестнице.

— Вниз, волосатики. Бегом!

Бегом так бегом, но спешить нечего, тем более что гул чугунных ступенек под подошвами грубых рабских ботинок забивает голоса.

— Седой, не на торги нас? — встревожено спросил Чалый.

— Тады бы в казарме оставили, — возразил Зима.

— А ну как… — Чеграш не договорил, видно, пришедшая ему в голову мысль показалась слишком страшной.

Внизу, в холле, их уже ждал надзиратель и, не слушая доклада, дубинкой показал им на дверь во двор. Это что ещё за новости?! Раз в декаду им давали выходной. Работали до обеда, потом обед, выдача фишек и сигарет и до ужина свободный выход во двор. Для работающих в цехах и мастерских — единственная возможность увидеть небо и подышать свежим, насколько он свеж среди заводских корпусов, воздухом, а заодно размяться, побегать, потолкаться и даже, если надзиратель попадётся хороший, погорланить и поиграть. Но сейчас, с утра и всего через два дня после выходного… Или и впрямь их сейчас посадят в машину и на торги, и вот она, вся цена обещания Конструктора, что их больше продавать не будут.

Их и в самом деле ждала машина. Но не «серый коршун», а маленький автобус, который в дни его молодости называли «рафиком» по названию выпускавшей их и давным-давно разорившейся фирмы. Но переоборудованный: окна затемнены, салон отделён от водителя глухой перегородкой, а дверь снабжена дополнительным внешним запором. Это была первая странность. Вторая — им не надели наручников. А третья — стекло оказалось с зеркальной тонировкой! Их загнали в машину, закрыли за ними дверцу и повезли. Но они видели — куда! Кто сел рядом с водителем, они не видели: переборка была глухая металлическая. Парни наскоро её ощупали в поисках мембраны, ничего не нашли, но рисковать не стали и молчали всю дорогу вмёртвую. Да и не до разговоров им было: ведь за окнами такое… Парни впервые в жизни, а он впервые за столько рабских лет могли сидеть у окон, смотреть и видеть… городские кварталы, ограду какого-то парка, едущие рядом, обгоняющие их и отстающие машины… Седой почувствовал, как на глаза набегают слёзы, и сердито смахнул их. Тут такая возможность, а он плакать вздумал. Парни азартно толкали друг друга, молча тыкая пальцами в самое, на их взгляд, интересное. Кивком он согласился с ними, что обсудят увиденное потом.

Город быстро остался позади, и теперь их везли среди неправдоподобно яркой зелени лугов и рощ. Теперь зашмыгали носами и парни. Все они были поселковыми, и столько уже годов заводские цеха, казармы в подвалах, бетонные и асфальтовые заводские дворы да отстойники… Он тоже тосковал по небу, зелени, земле, но он — потомственный горожанин, ему это переносить легче.

Рафик резко повернул, мелькнула будочка часового и поднятый шлагбаум, дорога сразу стала пустынной, и к ней вплотную подступил лес. И он начал догадываться, куда их везут. Неужели полигон? Высказать свою догадку вслух он не рискнул, побоялся ошибиться.

Рафик сильно затрясло, дорога стала совсем узкой, ветви деревьев царапали стекла, парни даже испугались в первый момент, а потом стали смеяться над своим страхом. Они ещё смеялись, когда рафик остановился, лязгнул запор и им скомандовали:

— Выходите.

Он первым, а за ним парни, сразу ставшие серьёзными, вышли из машины.

Рафик стоял на опушке леса. Рядом две большие легковые машины, тоже с тонированными стёклами, зелёный армейский автобус, два глухих армейских фургона, ещё какие-то машины. Между машинами бегали и суетились военные. И почти все, увидев их, как бы спотыкались на мгновение, но тут же продолжали бежать по каким-то своим делам. Он глубоко, так, что даже заболело в груди, вдохнул наполненный лесными запахами воздух. Рядом так же жадно и быстро, торопясь успеть, дышали парни.

— Приехали? Отлично!

Главный конструктор коротким кивком одновременно приветствовал их и отправил обратно в машину вытянувшегося для рапорта надзирателя, который, оказывается, ехал с ними.

— Идите за мной, — распорядился Конструктор…

…Седой улыбнулся воспоминанию. Их появление на полигоне оказалось шоком для многих. И в первую очередь для военной комиссии. Кто-то из этих погонников попытался пошутить, что, дескать, мишени доставлены, можно начинать. Но остальные шутку не поддержали, а парни… парни — молодцы. Если и испугались, то вида не показали. Им указали место, с которого они могли наблюдать испытания своего «изделия», и даже дали бинокли.

Наверху вздохнул и повернулся на другой бок Зима. Чего-то он сегодня не пошёл к своей, а от Гири его девчонка уже убежала, и Гиря спит, похрапывая совсем по-мужски. А хорошо тогда было. И что «изделие» вполне впечатлило комиссию, и что парни увидели всё нужное и наглядно поняли, чем же они занимаются, и как проверяют «изделия», и что на обсуждении держались уверенно, не робели, и что потом на банкет-фуршете, который накрыли прямо там, им тоже, правда, отдельно и без вина, накрыли маленький столик. Так что они и выпили сладкой газировки, и поели хороших бутербродов. А Конструктор подвёл к ним начальника приёмной комиссии, и тот выражал удовлетворение. И столик их был возле леса, и парни смогли отойти в лес будто по нужде, прикоснуться к деревьям, подышать лесным воздухом. Да всё это хорошо и здорово, но главное… главным было, что к ним подошёл сержант из команды стрелков и поблагодарил их за то, что защита от песка и пыли с умом сделана и кучность хорошая. Руки не подал, понятное дело, но как говорил и как слушали его парни… Вот это главное.

Седой снова улыбнулся и, потянувшись под одеялом, закрыл глаза. Ну что ж, завтра им уже должны дать что-то новенькое, свой узел они ещё декаду назад сдали. А нет, значит, «теория». У Чалого математика хорошо идёт, учится, как воду в жажду пьёт, взахлёб, скоро ему уже институтский учебник мал станет. И что же с Лутошкой делать? Надо что-то придумать, чтобы мальчишка смог учиться дальше, чтобы сделанное Рыжим не пропало.

Описав круг, мысли вернулись к Рыжему, и, уже засыпая, Седой снова увидел. Тесную провинциальную почту, запылённое стекло и у окна быстро пишущего Рыжего.

* * *

Аргат

Королевская Долина

«Орлиное Гнездо»

Зима — весна — лето

Жизнь у нового хозяина оказалась и проще, и сложнее предыдущих. Но сложностей гораздо больше.

Надзирателей не было. Вернее, не было тех, кому бы за это платили. Зато был Мажордом. Гаор искренне считал, что большей сволочи, чем Гархем, нет и не бывает. Оказалось, что ещё как бывает. И самое поганое, что сволочей было много, и далеко не каждому из них он мог дать укорот. Опять же Мажордом. И хозяева. Ещё его счастье, что он «личный раб Второго молодого хозяина», а значит, подчиняется только Фрегору в основной своей работе. Порядки в рабской казарме тоже оказались… как нигде. Во всяком случае, Гаор с таким ещё не сталкивался. Сытный и, скажем так, достаточно вкусный паёк, казарма прямо-таки роскошная, в армии такой не было, а тошно. Каждый сам за себя. Говори, ходи, дыши с оглядкой на Мажордома и его наушников.

Само по себе «Орлиное Гнездо» оказалось весьма интересным. Гаор даже думал, что не будь он рабом, ему бы в жизни сюда не попасть и такого не увидеть. Система внутренних ходов, лестниц и лифтов позволяла подойти к любой парадной и даже жилой комнате, не встретив никого из хозяев или их гостей. А не знающий безнадёжно бы заблудился в этом лабиринте. Только сверни не туда, и тебя с собаками будут отыскивать, а сам так и будешь до смерти блуждать по коридорам и переходам. На этажах коридоры были устланы дорожками, чтобы, как догадался Гаор, рабы своей беготней господ не беспокоили.

А рабов было много. Потому что, кроме четырёх хозяев, были ещё охранники, свободные механики, главный садовник и ещё какие-то типы, о которых Гаор даже не знал, догадываясь об их существовании, и которым тоже прислуживали рабы и рабыни.

Не сразу, по обмолвкам и неохотным кратким объяснениям, сопоставляя и анализируя, Гаор разобрался в системе рабской половины «Орлиного гнезда». Все рабы делились по работе на три категории или сорта с соответствующим отношением и распределением по спальням. Первый сорт — прислуживающие господам горничные и лакеи, личная обслуга и услада. Второй сорт — повара, уборщики, полотёры, прачки, гладильщицы, слесари, краснодеревщики, швеи и мало ли кто ещё в доме понадобится. И третий сорт — работающие во дворе, парке, теплицах, гаражах и ещё разных службах, а с ними и те, кто обслуживал, варил, стирал и гладил на рабов, убирал спальни, чинил им одежду и прочее. У Сторрама этим ведали матери, и Гаор помнил, каким уважением те пользовались. У Корранта Нянька и Большуха вели всё хозяйство, и главными были они, а не работавшие на хозяйской половине Милуша, Белёна и Куконя. А здесь… И ещё все рабы делились на «родовых» и «купленных». Родовые — рождённые в личном питомнике Ардинайлов и потому носившие ошейники без номеров. И все черноволосые, черноглазые — настоящие чистокровные ургоры. Личными были только они и жили в первых — мужской и женской — спальнях. Во вторых спальнях тоже родовые, тоже ургоры, но с примесью, работающие в доме, но поварами, уборщиками и прочей обслугой. А уже в третьих спальнях — «купленные» полукровки, светловолосые и светлоглазые, дворовая и рабская обслуга. Вот и Гаора, хоть и личного, но купленного, а значит, в номерном ошейнике, да ещё и рыжего, отправили в третью спальню. Чему он, всё больше узнавая о порядках в «Орлином Гнезде», радовался.

И вся эта махина крутилась и вертелась ради…

Нет, к «своему» хозяину, Фрегору Ардину, у Гаора как у шофёра и раба особых претензий не было. Да, на нём три машины. Лимузин, «коробочка» и разъезжая легковушка. Но в гараже есть механик, правда, свободный, но не придира и не особая сволочь, и двое довольно толковых подсобников. Весенник и Летняк машину, в общем, знают и помогут всегда с толком. Оба тоже из третьей спальни, но из дальнего конца, молодые, молчаливые, но Гаор быстро заметил, что особо говорливых сторонятся, подозревая в них наушников. Нет, с ними он поладил быстро.

Утром он тогда после завтрака пришёл в гараж в рабочем комбинезоне. Механик был уже на месте, а парни вошли в гараж вслед за ним и выжидающе смотрели не на механика, а на него.

— Шофёр господина Фрегора? — спросил механик, так же выжидающе оглядывая его.

— Да, господин механик, — ответил Гаор.

Механик кивнул и молча показал ему на три стоящие в ряд машины.

Не зная, какая машина понадобится, Гаор проверил все подряд. Машины были в хорошем состоянии, а к обеду у него уже с парнями сладилось, как будто они всю жизнь вместе работали. Механик издали поглядывал на него, но не вмешивался и замечаний не делал.

— С обеда на которой поедешь? — спросил его Летняк.

— Ни на какой, — мотнул он головой и объяснил. — Велено карты учить.

Парни переглянулись.

— А ты того, разбираешься? — спросил Весенник.

— Разбираюсь, — кивнул Гаор.

Парни снова переглянулись, но, где он этому научился, не спросили. А Гаор, приспосабливаясь к новому для него Уставу, сам уже ничего не говорил, а только отвечал на вопросы.

К обеду всё с машинами было сделано, и он, повесив комбинезон в шкаф и переобувшись, после обеда взял конверт с картами и пошёл в «ремонтную», где и занял один из гладильных столов, на котором разложил карты. И здесь на него косились с явным интересом, но ни о чём не спросили. За соседними столами девчонки и женщины гладили, шили, пороли, пришивали пуговицы, изредка тихо переговариваясь и опасливо поглядывая на дверь и на него. На мгновение Гаору даже обидно стало: за кого они его держат, что опасаются, но тут же сообразил, что как он их, так и они его не знают, и подумал, что ничего, обвыкнется со временем.

Обвыкалось. О выезде хозяин всегда говорил ему накануне, и он успевал подготовить машину и подготовиться сам. И даже разрешалось курить в машине. Правда, шило в хозяйской заднице сидело крепко. Никогда не знаешь, куда придётся ехать и сколько прождать. Несколько раз Гаор так оставался без обеда и ужина, возвращаясь в казарму, когда все уже спали. А здесь не у Сторрама, где матери тебя всегда накормят, и тем более не у Корранта, где, когда ни вернись, тебе хоть яичницу поджарят быстренько и молока, а то и сливок нальют, и хлеб всегда есть. Тут, понимаешь, порядок и цивилизованность, аггел бы их побрал. Еда в положенное время, а потом ни-ни. А хозяин, как покормил его бутербродами тогда в первый день, так больше себя этим не утруждал. И Гаор не сразу понял, что не от злобы, а от бездумья. Фрегор просто ни о ком, кроме себя, любимого, не думал, не мог и не хотел думать.

Карты так и лежали у него в шкафу: приказа вернуть их Мажордому не было, и Гаор каждый вечер снова и снова брался за них, разбираясь с поэтажными планами. Когда его всё-таки спросили, чего это он, ответил кратко.

— Велено учить карты.

И на этом вопросы прекратились.

Нет, в спальне, за столом, даже за работой, разговаривали. Но обиняком, отрывочными короткими фразами, и обязательно с оглядкой. Это злило и утомляло. Всегда, даже в училище, были «мы» и «они», и между своими — доверие. Конечно, «доверяй, но проверяй» давно сказано, но все же… а здесь… И всё эта сволочь Мажордом. Каким-то образом он выныривал как из-под земли, вернее, пола, сыпал замечаниями, оплеухами и угрозами. А больше всего Гаора злил запрет на язык. Нет, нарываться он не нарывался. Велено говорить только по-ихнему, аггел с тобой, тем более что уж ургорским он владел, можно сказать, с детства, ну, с господами ладно, это понятно, но между своими, в спальне… Ах ты, аггел, сволочь…

Будь Гаор в одной спальне с «личными», работавшими в хозяйских комнатах, он бы раньше узнал о других хозяевах, но его как отправили к дворовым подсобным, так и пошло. А те о хозяевах знали мало, да и о чём знали, говорили неохотно. Потому это и оказалось такой неожиданностью для него.

Нет, о семье Ардинайл, что они либо дураки, либо психи, он и раньше слышал. Но так говорили о многих семьях. А что там на самом деле?… По планам Гаор разобрался, кто где живёт. Что ему это надо твердо знать, он уяснил быстро. А вот степень их родства и отношения… Гаор искренне считал, что это его — «личного раба» — не касается, забыв тоже древнюю истину, что военачальники выясняют свои отношения, но гибнут при этом простые воины.

Зима, 6 декада

Где-то через декаду его жизни в «Орлином Гнезде» после отбоя, когда Гаор уже спал, вдруг щёлкнула коробка селектора. Что господа ночью через селектор могут потребовать кого-то из слуг, он уже знал, но так требовали личных, из первой спальни, а их спальня третья — дворовые, их ночью, как правило, не дёргали. Щелчок, молчание… ошиблись, что ли? Он уже опустил голову на подушку, когда селектор рявкнул голосом хозяина.

— Рыжий!

Одним прыжком сорвавшись с кровати и подбежав к селектору, Гаор нажал кнопку ответа.

— Да, хозяин!

— «Коробочку» на выезд и ко мне!

— Да, хозяин, «коробочку» на выезд и к вам.

Он ещё договаривал, когда селектор отключился. Гаор метнулся к шкафу за выездной одеждой, и тут в дверях появился в явно наспех накинутом халате Мажордом.

— Рыжий, в чём дело?

Он не ответил, одеваясь в нормативе боевой тревоги. Проснулись, конечно, многие, если не все, но никто, даже Старший, головы не поднял, глаз не открыл. Оттолкнув Мажордома, Гаор выбежал из спальни, на ходу соображая, как ему побыстрее от гаража добраться до хозяйской спальни.

Подогнав «коробочку» к нужному крыльцу — хорошо, все машины всегда наготове — Гаор метнулся по рабским переходам в комнаты Фрегора. Их он нашёл на плане и заучил сразу. Три комнаты: спальня, кабинет и гостиная одним комплексом, третий этаж, западное крыло. Ага, вот они, и, вроде, голоса из-за двери… это должна быть гостиная. Гаор нажал на ручку и влетел в ярко освещённую люстрой, всеми торшерами и бра, да ещё и камином гостиную. На ковре навзничь лежала, раскинув руки и ноги обнажённая женщина. По виду ургорка, но в ошейнике и с кружком клейма на лбу, а над ней ожесточённо уже не спорили, а ругались двое. Его хозяин и… и тот самый, избивший его тогда у Сторрама, глава той напортатившей с энергоблоками фирмы, а на плане он нашёл и его имя — Фордангайр, наследник рода, будущий глава, а для рабов — Первый Молодой. Появления Гаора оба не заметили, поливая друг друга весьма крепкой, но неизобретательной, как сразу оценил Гаор, руганью.

— Не смей! — кричал Фордангайр. — Ты…

Фрегор отвечал столь же крепкой руганью, так же перемежая её криками «не смей!».

Из-за чего они спорили, понять было невозможно, да Гаор особо и не старался. Стоя по стойке «смирно», он ждал, когда на него обратят внимание, твёрдо помня уроки армейской субординации: разговора старших по званию не прерывать. Если, конечно, это не диктуется крайними обстоятельствами, например, танковой атакой айгринов. Сейчас атаки не было, женщина лежала спокойно, равнодушно рассматривая потолок. Так что и ему трепыхаться незачем.

Наконец, переводя дыхание, Фрегор посмотрел в его сторону.

— Рыжий здесь, хозяин! — тут же гаркнул Гаор.

Ответить ему Фрегор не успел.

— Вот! — заорал Фордангайр. — Ты расточитель! На что ты тратишься?!

— Это моё нажитое! — заорал Фрегор и ударом ноги откатил женщину к Фордангайру. — Забирай её и плоди ещё одного ублюдка. И не лезь в мои дела!

Женщина вскрикнула, и Гаор невероятным усилием удержался от вмешательства.

— Ты разоряешь род!

— А ты нет?! Сколько ты потерял на последней афере?

— Не смей делать мне замечания! Я наследник…!

— Пока!

Спор становился интересным. Но тут Фрегор, считая его оконченным, повернулся к Гаору.

— Машина готова?

— Да, хозяин.

— Выезжаем.

В гостиную вбежали два раба в зелёных рубашках и быстро переодели Фрегора, заменив пижаму на костюм, а сверху даже тёплую куртку на меху. Быстрота и ловкость, с которой те работали, не смогла не удивить и не восхитить Гаора. Надо же, даже в «тревожный» норматив уложились.

Фордангайр разразился новым приступом ругани. Но Фрегор слушать его не стал.

— Я уезжаю. Забирай это дерьмо и убирайся из моих комнат, — отчеканил Фрегор. — Рыжий, за мной!

— Да, хозяин, — ответил Гаор.

Впервые он прошёл к выходу по «господским» комнатам, коридорам и лестницам, держась по-армейски сзади и сбоку от хозяина. Гаор думал, что роскошью и богатством его не удивить. Хоть иногда, но бывал он и в залах Орртена, да и по музеям на дембеле походил, да сопровождая Моорну, да и сам по себе и нагляделся на всякое, и её пояснений и рассказов наслушался. Но здесь… Куда Орртену, замку Армонтинов и другим музеям до «Орлиного гнезда» Ардинайлов, а ведь это загородная вилла, а не родовой замок!

На всём пути им на глаза никто не попался, перед ними как сам по себе включался свет и гас за их спинами, но Гаор уже знал, что стоит даже не приказать, а намекнуть на приказ или пожелание, как появятся те, кто этот приказ выполнят. И это — работа Мажордома. Тоже… заслуживает уважения. Сволочь он, конечно, но своё дело знает.

На крыльце их сразу обдало холодным ветром с мелким колючим снегом. На последних шагах Гаор опередил Фрегора и занял своё место за рулём. Как всегда, в «коробочке» Фрегор сел рядом с ним.

— Гони вперёд!

— Да, хозяин, вперёд.

Ночью в снегопад и гнать? Навернуться охота? Но приказ получен, надо выполнять. Хорошо хоть, выбрал для такой поездки «коробочку», а не лимузин. На том бы не навернулись, так завязли бы, а «коробочка» и по сугробам пройдёт.

Вышколенная охрана, не дожидаясь сигнала, распахнула перед ними ворота.

— Быстрее, — нетерпеливо бросил Фрегор.

Быстрее так быстрее, это не проблема, проблема — куда? В Аргат? Или ещё куда? Но вместо адреса Фрегор начал ругать старшего брата и жаловаться на то, как родственники портят ему жизнь. Жалобы и мало внятные угрозы перемежались руганью и риторическими вопросами.

— Понимаешь?

Гаор понимал, что вопрос риторический, его ответа не требуется, и потому молча гнал машину вперёд сквозь усиливающийся снегопад.

— Подумаешь, наследник! — бушевал Фрегор. — Гнида, мозгляк, плодит ублюдков, а они не в счёт, понимаешь? Да я в Ведомство Крови сообщу, чтобы гадёныша на экспертизу забрали и проверили по полной, и всё! Он бездетный, понимаешь? А я, я тогда наследник!

Гадёныш — это, надо понимать, сын Фордангайра, или как его называют рабы, Ихний Сынок. А почему же он не может пройти экспертизу в Ведомстве Крови? Бастарда выдали за наследника? Интересно.

— Он всю жизнь плодил уродов, понимаешь? Половина в утилизацию сразу, а остальные… такие же ублюдки, как и он. Подумаешь, чистота крови! Наплодил себе клеймёных чернушек и трахается с ними, хочет второго Мажордома получить!

А это как понимать? Трахается с дочерями? Неплохо для Ардинайла. То-то заметно, что в первых спальнях не просто ургоры, а на одно лицо. Причём хозяйское. Значит, вот оно как. Гаор вдруг с удивлением ощутил, что у него нет ненависти, только брезгливая гадливость.

— Это моё, нажитое, как хочу, так и трачу!

С этим Гаор спорить даже мысленно не стал. Ему тоже очень хотелось когда-то примерно так сказать отцу, но… Но куда ехать-то?!

— Хрен ему, что у него выйдет! Думает, дядя Орнат ему поможет! Как же! Да пусть этот дурак только пасть откроет, я его живо к Ригану отправлю!

Дядя Орнат — это… правильно, брат Первого Старого, его ещё зовут Северным и Вторым Старым. Да-а, любят Ардинайлы друг друга. Почти как Юрденалы.

— Паразиты, дармоеды, прожирают родовое, я, один я зарабатываю! Они знают это, знают, они все психи, я один умный. Они… они все против меня!

«Ну-ну, — мысленно усмехнулся Гаор, — ты тоже не за них». Эх, жаль, нельзя сюда привезти Моорну с её идеями о том, что красота спасёт мир. Чтобы посмотрела. Какая красота в «Орлином Гнезде» и в парке, и какие сволочи живут среди этой красоты, и сволочизма у них от окружающнй их красоты не убавляется.

— Останови! — вдруг выкрикнул Фрегор.

Гаор послушно вдавил тормоз, впечатав «коробочку» в заснеженное шоссе. Фрегор резко распахнул дверцу, вышел из машины и побрёл куда-то в сторону, почти сразу исчезнув за частой снежной сеткой. Оправиться, что ли, приспичило? Досадливо ругнувшись, Гаор вышел следом: ведь если с этим слизняком что-то случится, отвечать придётся ему, ведь давно сказано: «Убьёшь сволочь, а отвечаешь, как за человека».

Фрегора он нашёл быстро. Тот стоял в десяти шагах от шоссе, увязнув почти по колено в свежевыпавшем снегу. Здесь, между деревьями, ветра не ощущалось и сугробы были высокими и мягкими. Фрегор стоял, распахнув куртку и сбросив капюшон. Гаор подошёл и встал на привычное уже место сзади и слева. Фрегор покосился на него.

— Почему ты молчишь, Рыжий?

— А что я должен говорить, хозяин? — не выдержал Гаор.

— Ну, — Фрегор вдруг улыбнулся, — почему ты не скажешь мне, что я должен застегнуться и надеть капюшон.

«Он что, за няньку меня держит?» — подумал Гаор и сердито буркнул:

— По субординации запрещено.

Положенного обращения он не сказал и ждал оплеухи. Но Фрегор… Фрегор обрадовался!

— Да! Правильно, Рыжий! Должна быть субординация! Ты понимаешь меня!

Гаор незаметно вздохнул: он бы предпочёл выслушивать хозяйские пьяные признания — а здорово, похоже, надрызгался — в машине, или хотя бы в более тёплой куртке и шапке. А то зима, а «форма одежды — летняя».

— Субординация, Рыжий, всё держится на субординации. Он ублюдок, сын рабыни, а смеет делать мне, понимаешь, Рыжий, мне, замечания. Да как он смеет?! Тоже мне, член рода! Да мало ли кого дед прищенил, так они все мне дяди, что ли? Он должен следить за рабами, а не за мной!

Та-ак, а это уже, похоже, о Мажордоме. Гаору, несмотря на снег и ветер, стало интересно. Что Мажордом смотрится чистокровным ургором, он ещё в первый день заметил, что похож на хозяев, тоже замечал. Вот оно что, бастард от рабыни, а потому прирождённый раб. Так что, Мажордом — брат Первого Старого? Теперь понятно, чего так пыжится.

Наконец, Фрегору надоело ругаться, грозить и жаловаться, и он уже совсем другим тоном сказал.

— Возвращаемся.

— Да, хозяин, — откликнулся Гаор.

И когда они сели в машину, сразу, уже не дожидаясь новых приказов, развернулся к «Орлиному гнезду». Фрегор, спокойный и даже повеселевший, сидел рядом, насвистывая какой-то разухабистый мотивчик.

И тогда этим всё вроде и кончилось. Они вернулись, Гаор высадил хозяина у парадного крыльца, услышав на прощание весьма приятную команду.

— Завтра отсыпайся.

Отогнав «коробочку» в гараж, он сдал её ночному механику — были здесь и такие — и побежал в спальню. Всё-таки он замёрз, пока Фрегор жаловался снегу и ветру на жизнь.

В том, что на рабской половине ни одна дверь не запиралась — а сделано это было, как догадывался Гаор, для Мажордома, чтобы тому беспрепятственно всюду нос совать — оказалось и нечто хорошее. Это потом Гаор будет возвращаться из поездок с хозяином ночью, а то и под утро, а тогда он в первый раз прошёл по пустым, но ярко освещённым коридорам и лестницам в жилой подвал. А интересно, почему рабскую казарму всегда делают в подвале? И у Сторрама, и, как в отстойнике рассказывали заводские, на заводах тоже так. Хотя что тут неясного? Чтобы побегов не было, к каждому окну надзирателя не приставишь, решётку любую можно… усовершенствовать, а лестницу перекрыть — запросто, сверху трое с автоматами, и готово, никто не выйдет. Хотя… и тут можно приспособиться.

Под эти размышления Гаор вошёл в свою спальню и в мертвенно синем свете ночной лампы стал раздеваться. Спальня сопела и храпела. Хотя кое-какие звуки… были совсем не сонными. Но он ещё у Сторрама научился не только не показывать виду, но и действительно не замечать такого. Каждый устраивается, как может.

— Рыжий, ты? — сонно спросил Старший, не поднимая головы.

— Да, я, — так же тихо ответил, раздеваясь, Гаор.

Рубашку белую надо пойти в грязное скинуть, а то вдруг дёрнут завтра на выезд, а брюки, аггел, намокли как, надо высушить и стрелки навести. Куртку в шкаф, бельё… ладно, снимем и в тумбочку, завтра и надену, ботинки пусть сохнут, потом надраю. Гаор прямо на голое тело натянул расхожие брюки, надел шлёпки, взял рубашку и брюки и вышел из спальни.

Что ночью выходить можно только в уборную и то один раз и ненадолго, ему сказали в первый же день, и раньше он этого правила не нарушал. Но сейчас… как это? А, вспомнил, форс-мажорные обстоятельства. И если сволочь сунется… то ему есть что сказать… предателю. Мать-то — рабыня, Мажордом, сволочь, мать предал.

Он вполне сознательно заводил, накручивал себя и не потому, что боялся, а не хотел нарываться, нарушение-то распорядка налицо.

В «ремонтной» Гаор разложил брюки и включил утюг. Пока тот грелся, сходил в душевую и там бросил в ящик для грязного рубашку. Всю декаду каждый вечер шил, не поднимая головы, но все метки пришил. И вернулся в «ремонтную». Утюг уже нагрелся, и он стал сушить и одновременно восстанавливать стрелки на брючинах.

— Почему не спишь?

Гаор повернул голову и увидел стоящего в дверях Мажордома. Халат подпоясан, руки в карманах. Но вопрос прозвучал достаточно мирно, и Гаор ответил так же сдержанно, но не враждебно.

— Брюки сразу отпарить надо, а то потом с заломами намучаешься.

— Ты ходил по снегу?

— Да, — кратко ответил Гаор, прижимая утюг к брючине и отводя лицо от выбивающегося из-под утюга пара.

— Куда ты ездил?

Ага, началось. И не из любви к хозяину, а из желания дать укорот Мажордому он ответил:

— Хозяина возил.

Мажордом кивнул.

— Он запретил тебе говорить?

«Ты смотри-ка, — весело удивился Гаор, — соображает». Ну-ка, дадим ответный выстрел.

— Я и сам понятливый, знаю, кому что рассказывать.

У Мажордома дёрнулось в гримасе лицо.

— Не смей мне указывать!

Интересно, это у них что, родовое присловье такое? «Не смей!».

Гаор отставил утюг и выпрямился. Надо дать остыть выглаженной брючине и уже тогда браться за следующую.

Мажордом зло, но и как-то выжидающе смотрел на него.

— Откуда тебе, дамхарцу, это знать?

Так, уже не дикарь и не або. Цивилизуется Мажордом, прямо-таки приятно. Можно и продолжить атаку.

— Я из Аргата, во-первых, а во-вторых, есть такое слово: субординация. Слышал?

Мажордом как рыба схватил открытым ртом воздух. Видимо, это слово имело для него ещё какое-то значение, но Гаор не обратил на это внимания и продолжил:

— Так вот, по субординации я подчиняюсь хозяину и выполняю все его приказы, а тебе я подчиняюсь здесь, в казарме, и настолько, насколько это не противоречит приказам хозяина. Рассказывать тебе о своей работе мне не приказано, значит, тебе как лицу подчинённому этого знать не положено.

Гаор перевернул брюки и взялся за вторую брючину.

— Я лицо подчинённое? — наконец выговорил Мажордом. — Да ты… да как ты смеешь? Мне такое…?!

Если до этого они говорили, не понижая голоса, но не громко, то сейчас Мажордом заорал даже с привизгом. И, отлично понимая, что наверняка спальни уже проснулись и слушают, Гаор не отказал себе в удовольствии и ответил тоже громко.

— Ты в зеркало на себя давно не смотрел? Своего ошейника и клейма не видел? Так посмотри и вспомни. Кто ты, и каково место твоё.

— Ты…!

Мажордом рванулся к нему с явным намерением ударить. Гаор быстро поставил утюг на подставку и перехватил занесённую для удара руку, несильно, не ломая, а только парализуя, сжал.

— А вот этого не надо, — укоризненно сказал Гаор. — Береги здоровье, Мажордом, а то отправят тебя на торги, а у тебя и по возрасту уже третья категория, да ещё по здоровью не первая. Так и в «печку» лечь недолго.

— Ты, как ты смеешь?! — рванулся Мажордом. — Не смей!

Гаор отпустил захват, оттолкнул его и снова, будто ничего и не было, взялся за брюки.

— Я тебя не трогал, ты сам пришёл, — спокойно сказал он. — Орёшь, порядок нарушаешь, — и опять не удержался, — наверняка перебудил всех.

Мажордом судорожно оглянулся на дверь, и Гаор услышал чей-то быстрый топоток: кто-то подслушивал и сейчас улепётывал. Мажордом распахнул дверь, но в коридоре уже никого не было.

— А сейчас скажу, что тебе надо знать, — Гаор выключил утюг и поставил его на подставку. — Хозяин велел мне завтра отсыпаться. Так что на завтрак я приду, а потом буду до обеда спать, — и откровенно ухмыльнулся с издёвкой. — По хозяйскому приказу.

Гаор аккуратно сложил брюки и шагнул к двери. Мажордом стоял прямо на его пути, и Гаор сказал уже с явной угрозой.

— Отойди, а то уроню.

Мажордом невольно посторонился, и Гаор, проходя мимо него, очень вежливо сказал.

— Спокойной ночи, Мажордом.

— Ты… — Мажордом сорвался на крик.

Уже стоя в коридоре, Гаор обернулся и выслушал длинную безобразную, но примитивно неизобретательную ругань. Когда Мажордом остановился, захлебнувшись, Гаор кивнул и сказал:

— Не умеешь ты ругаться, Мажордом. И кто тебя так плохо учил? Никакой цивилизованности. Вот как надо. Пошёл ты…

Для крепости Гаор объединил большой фронтовой и капральский загибы. За дверьми спален стояла напряжённая внимательно слушающая тишина. Решив, что на сегодня с него хватит, да и спать здорово хотелось, Гаор отвернулся от застывшего, как в столбняке, Мажордома и пошёл в свою спальню.

Здесь очень старательно захрапели и засопели, когда он открыл дверь. Гаор прошёл к своей кровати, повесил брюки в шкаф, разделся, разобрал постель и лёг. Вот очень далеко прозвучали шаги и стукнула, закрываясь, дверь. Фальшивые сопение и храп сразу прекратилось. Кто-то негромко хохотнул.

— Надо же… — отозвались шёпотом с другого конца спальни.

— А ты парень, того, — одобряя не словами, а тоном, сказал ещё кто-то.

— Рыжий, а где ты так загибать научился? — спросил тонкий то ли мальчишеский, то ли девчоночий голос.

— В армии, — ответил Гаор, непритворно зевнул и, уже засыпая, добавил, — и на фронте.

И он искренне считал, что на этом всё и кончилось. Мести Мажордома он не опасался. Ну, что тот может ему сделать? Поймать на нарушении режима? Так пусть сначала поймает. И не собирался он так уж злостно нарушать. Устав есть Устав. Наклепать на него хозяину и подвести под порку? Не станет Фрегор его слушать. И не из любви к своему рабу или справедливости, а из злобы на Мажордома. Подведёт под торги? А хоть завтра. Вот уж не жалко. И всё. Какие, на самом деле, возможности у Мажордома, Гаор ещё не знал. И что тот может и умеет ждать подходящего момента, тоже.

Нет, конечно, ночное происшествие имело последствия. Утром в спальне и за завтраком Гаор ловил на себе удивлённо восхищенные и даже испуганные взгляды. Так Мажордом сам виноват, что начал орать и всех разбудил. Сам Мажордом держался как ни в чём не бывало. После завтрака Гаор, как всегда, вернулся в спальню, но вместо того, чтобы надеть комбинезон, ботинки и бежать в гараж, разделся, заново разобрал постель и лёг спать. Не сказать, чтобы особенно хотелось, но раз велено, то велено. Тем более что папку он давно не открывал, а на Ардинайлов стоит особый лист завести.

Он лежал с закрытыми глазами, будто спал, а потом видимо и впрямь заснул, потому что куда-то исчезли шлёпанье мокрых тряпок и звяканье вёдер, перешёптывание и смешки уборщиков, он еле успел завязать тесёмки на папке и подумать, что как бы не проспать обед.

Но всё обошлось, проснулся сам вовремя, успел привести себя и постель в надлежащий порядок, и, когда в спальню стали вбегать пришедшие на обед, Гаор сидел на своей кровати и учил планы дома. Вместе со всеми пошёл на обед, после обеда переоделся и побежал в гараж. Ведь как ни старайся, а всего не переделаешь, к тому же выяснилось, что хозяин куда-то ездил без него на легковушке, значит, её надо опять в порядок приводить, заново проверить «коробочку» и лимузин. Улучив момент, когда механик был чем-то занят в другом углу гаража и слышать их не мог, Летняк негромко сказал:

— Смотри, Рыжий, он теперь тебе мстить будет.

Гаор кивнул и так же тихо ответил.

— Знаю, но укорот надо было дать.

— Оно так, — согласился присоединившийся к ним Весенник. — сделал ты чисто, но теперь поберегись.

Гаор и сам это понимал и берёгся, как мог. Не нарушал режима, если не считать поздних возвращений из поездок с хозяином, не говорил по-нашенски, не замечал наушников и стукачей, хотя руки так и чесались вмазать этим поганцам от всей души, чтобы запомнили на всю оставшуюся жизнь. Мажордом к нему больше не цеплялся, в иные дни Гаор даже и видел его только мельком и издали.

Зима

7 декада

Хозяин всё реже выезжал без него, мотаться приходилось по всему Аргату и даже окрестностям. Часто повторялась памятная по его первой поездке со Сторрамом ситуация: выезд в условленное место, где уже стояла или подъезжала одновременно с ними другая машина. Хозяин пересаживался в неё, ненадолго, самое большее долей на десять, потом возвращался, и они уезжали. Несложно, но утомительно.

А тут ещё добавилась новая работа. Гаор в очередной раз отвёз хозяина в очередное здание без вывески и приготовился к ожиданию. Но хозяин вернулся неожиданно быстро и злой как никогда.

— Сволочи! — рявкнул Фрегор, садясь в машину.

В принципе Гаор был с ним согласен, он тоже мог многих так назвать, но адреса это не заменяло, и потому остался неподвижным. После примерно пятикратного повторения длинной, но примитивно грубой ругани Фрегор распорядился.

— Домой.

— Да, хозяин, — откликнулся Гаор, срывая лимузин с места.

Обычно, выслушав приказ, он, по усвоенной ещё в училище привычке, повторял его, но «Орлиное Гнездо» не было его домом, и потому в таких случаях Гаор ограничивался краткой формулой подчинения. Фрегор, разумеется, в такие тонкости не вникал и вряд ли даже замечал, что раб отвечает ему по-разному.

Как всегда, в лимузине хозяин сидел сзади и обычно, отдав приказ, поднимал перегородку, но сегодня вместо этого завёл вдруг разговор.

— Ты ведь воевал, Рыжий?

— Да, хозяин, — недоумевая, с чего бы это понадобилось хозяину, ответил Гаор.

— Ты был в пехоте?

— Да, хозяин.

— В рукопашных боях участвовал?

— Да, хозяин, — насторожился Гаор.

— А в училище? Ты ведь закончил общевойсковое? Так? Тебя учили рукопашному бою?

— Да, хозяин, — сразу ответил на все вопросы Гаор, благо все они требовали утвердительного ответа.

— А ещё? Боксу? Борьбе?

— И боксу, и борьбе, хозяин.

Разговор всё меньше нравился Гаору, но ни прервать его, ни перевести на другое он не мог. Обычно хоязин легко отвлекался на что-нибудь и забывал, о чём шла речь, но бывало — Гаор уже это заметил — вцеплялся, как пиявка из алзонских болот, которая либо сама насосётся и отвалится, либо её огнем надо прижечь, а просто так не оторвёшь. Её хоть ножом пополам разрежь, а голова в тебе останется и будет кровь сосать.

— И какие отметки?

— Десятки, хозяин.

— А по стрельбам?

— Десять ровно.

Фрегор рассмеялся.

— Ты что, отличником был?

— По черчению девятка, — невольно улыбнулся воспоминанию Гаор.

— Это хорошо, — кивнул хозяин и успокоено откинулся на подушки. — Ну, теперь я им покажу. Я им устрою!

Что именно хорошо, кому и что хозяин устроит и покажет, Гаор в тот момент не понял и даже особо не поинтересовался. А потому распоряжение хозяина, когда они приехали в «Орлиное Гнездо», оказалось полной неожиданностью и для Гаора, и для Мажордома.

Как всегда, при выезде на лимузине Гаор остановил машину у парадного крыльца. Обычно хозяин отдавал ему распоряжения насчет следующей поездки и отпускал, но сегодня приказал нечто не так новое, как неожиданное.

— Иди за мной.

Ничего не понимая, Гаор вышел из машины, следом за хозяином поднялся по гранитным ступеням и вошёл в парадный холл. Фрегор нетерпеливо огляделся, и сразу, как из-под пола, возник Мажордом, вежливо склонив голову в приветствии.

— С приездом, хозяин.

— Спасибо, Старина, — весело ответил Фрегор. — Отлично, что ты здесь. Выдай Рыжему спортивный костюм. Рыжий, — полуобернулся он к Гаору, — в пять вечера в третьем тренажёрном. Понял?

— Да, хозяин, — ответил Гаор и повторил, — в пять вечера в третьем тренажёрном.

— Сегодня же и начнём! — выкрикнул Фрегор, убегая вверх по лестнице.

Гаор оторопело уставился на Мажордома. Тот казался не менее удивлённым, но ещё более возмущённым этим распоряжением. Но оспаривать его, разумеется, не стал.

— Поставь машину в гараж, — Мажордом, по крайней мере, внешне сохранял спокойствие. — И спускайся вниз, всё получишь у Кастелянши.

— Да, Мажордом, — кивнул Гаор и, повернувшись, вышел из холла.

Пока шёл, пока сбегал по ступеням и садился за руль, он успокоился и, как ему показалось, понял суть и цель приказа. Хозяину нужен спарринг-партнер для тренировок. И, судя по расспросам, для рукопашного боя. Что ж, не самое плохое. Хотя… стоять мешком для битья тоже… не шибко приятно. Но посмотрим.

Мажордом, хоть и сволочь сволочью, но своё дело знал. И когда Гаор спустился вниз, повесил выездное в шкаф, переоделся и в расхожем пришёл к Кастелянше, его уже ждали спортивный костюм, две светло-серые футболки, две майки-борцовки, две пары белых носков и тонкие — для зала — кроссовки. Оставалось только забрать и удивиться про себя тому, что неужели и здесь как у Сторрама на все случаи всё заготовлено. Он бегом отнёс полученное в спальню, быстренько разложил по полкам и побежал в столовую, успев плюхнуться на своё место, когда девчонки-подавальщицы ещё разносили тарелки с супом. А после обеда, поскольку не было другого приказа, а ему надо где-то убить время до пяти вечера, снова сел за карты и планы. Третий тренажёрный он нашёл сразу и, раз уж такое дело, чтоб не застали врасплох, проверил по общему плану, какие ещё «спортивные сооружения» есть в «Орлином Гнезде». Таких оказалось много. Он нашёл на плане тир, полосу препятствий, гимнастическую площадку, бассейн и даже маленький стадион. Однако вряд ли такое богатство только для охраны, но кто же такой заядлый спортсмен? За своим хозяином Гаор особой страсти к спорту не замечал, Первый Старый… но тому, судя по обмолвкам рабов, не меньше семидесяти, в этом возрасте спортом если и увлекаются, то вприглядку, смотрят на других. А остальные Арднайлы… хрен их знает, всё-таки он ещё недавно здесь.

Насколько мелькнувшая у него догадка о роде спортивных занятий Ардинайлов была близка к истине, Гаор не знал. И никак не догадывался, какие именно состязания являются любимым зрелищем Ардинайлов. А узнав, поймёт, и почему остальные рабы молчали об этом, и почему, выдавая ему спортивный костюм, Кастелянша смотрела на него с откровенной жалостью. Он это заметил, но не понял, вернее, не придал значения.

А пока, посмотрев на висящие над селекторной коробкой круглые настенные часы — цивилизованность на хрен! — Гаор убрал карты, переоделся в спортивный костюм, мимоходом оценив, что и у маек, и у футболок фабричная горловина вручную выпорота и подшита по-новому, чтобы не закрывать ошейника, а куртка не с глухим воротом, а на молнии, для этого же, и побежал в третий тренажёрный.

Время он рассчитал точно, ровно в пять вошёл в зал и гаркнул.

— Рыжий здесь, хозяин.

Стоявший посредине зала и в отнюдь не спортивном костюме Фрегор резко обернулся к нему.

— Отлично! Рарг, проверь его.

Это ещё кто такой? Гаор настороженно посмотрел на подошедшего небрежной от уверенности в своей силе развалкой кряжистого, но ни в коей мере не рыхлого мужчину в майке-борцовке и тренировочных брюках. Короткий тёмный ёжик, бритое лицо, ни клейма, ни ошейника. Свободный. Так его ставят в спарринг не к хозяину, а к этому… невесело, мужик, похоже, знает свое дело, и в рукопашке с ним за просто так не справиться.

— Пусть разогреется сначала, — столь же небрежным, как и его походка, тоном сказал Рарг.

— Ну, хорошо, — нетерпеливо дёрнул плечом Фрегор. — Давай, Рыжий, только не тяни.

— Да, хозяин, — ответил Гаор, снимая куртку и оглядываясь в поисках тренажёров

Но зал был практически пуст. Только гимнастические лестницы и скамейки вдоль стен.

Рарг окинул его внимательно заинтересованным взглядом и молча взмахом руки показал ему на гимнастическую скамейку у стены. Гаор понял, что может там оставить куртку, и, отправив её туда точным броском, начал разминку.

— Вы бы присели, — бросил Рарг Фрегору.

Фрегор снова дёрнулся, но отошел к стене и сел на стоявший там нелепый здесь жёсткий канцелярский стул. А Рарг остался стоять, наблюдая за Гаором с явным интересом, только отошёл на несколько шагов.

— Стоп, — вдруг скомандовал он, где-то на середине разминки.

Гаор выпрямился, замедленностью движения показывая, что приказ выполнит, но приказ не хозяйский, а значит… мало обязательный, скажем так.

— Где прошёл подготовку?

— В общевойсковом училище, господин.

— Господин Рарг, — поправили его, но без удара. — На фронте был?

— Пять лет, господин Рарг, — ответил Гаор, выравнивая дыхание.

— Это боевой сержант, — рассмеялся Фрегор и добавил уже несколько раздражённым тоном. — Я же говорил тебе, Рарг.

— Да, помню, — ответил, не оборачиваясь, Рарг, всё с большим интересом рассматривая Гаора. — И давно ты раб?

— Пятый год, господин Рарг.

Рарг кивнул.

— Ладно, посмотрим, что ты помнишь, — и позвал. — Эй, парни.

Гаор насторожился. В зал вошли пятеро молодых парней, все в майках-борцовках и «трениках», все… свободные. Значит, что, всё-таки его «боксёрской грушей»? Ну ладно, посмотрим.

Подчиняясь коротким приказам, а чаще просто жестам Рарга, парни один за другим выходили против Гаора, пробуя на нём разные приёмы. Сначала Гаор только уворачивался, уходя от ударов.

— Рарг, пассив меня не устраивает, — подал голос Фрегор. — Я же говорил!

— Я помню, — кивнул Рарг, по-прежнему не оборачиваясь. — Хорошо, всем стоп.

Парни выстроились в шеренгу. Гаор выпрямился и встал «вольно», заложив руки за спину и расставив ноги.

— Ну? — спросил, ни к кому персонально не обращаясь, Рарг.

— Умеет.

— Может.

— Общий уровень.

— Боевые знает.

— Нет азарта.

Выслушав доклады парней, Рарг кивнул и посмотрел на Гаора.

— Хватит играться, отбивайся всерьёз.

«А мне потом порка за то, что свободного ударил», — мысленно возразил Гаор. Вслух он, разумеется, ничего не сказал. Но Рарг то ли догадался о его сомнениях, то ли уже сталкивался с подобной проблемой, потому что ухмыльнулся, отчего его лицо сразу стало простецки добродушным.

— Не стесняйся, им за это хорошо платят.

Парни одобрительно захмыкали, отрывисто засмеялся у стены Фрегор.

Рарг отступил, освобождая центр зала.

— Пошёл! Парни, не увечьте сразу.

«Пошёл ты, — мысленно посоветовал Раргу Гаор, — как бы я твоих обалдуев не поувечил».

По одному, по двое, все вместе, снова и снова они атаковали рыжего лохматого раба, снова и снова отлетая от его ударов, шлёпаясь на пол. Один, что был полегче, аж до стены долетел, ударился головой о гимнастическую скамейку и остался лежать на полу. Рарг только на мгновение покосился в ту сторону, но боя не остановил. А Гаор, ещё не злясь по-настоящему, но разгорячаясь боем и возможностью на законном основании врезать свободному, чего за все годы не мог себе позволить, бил всё злее, не сдерживая силу. И также: всё злее и азартнее нападали на него парни. Краем сознания Гаор удивился, что ни один из них даже не посмотрел в сторону лежавшего, но… не его это дело. Бой — так бой.

Подавшись всем телом вперёд, покрасневший, разгорячённый зрелищем не меньше участников, Фрегор жадно часто дышал, облизывая сразу пересыхавшие губы. Глаза у него лихорадочно блестели, в уголках рта выступала слюна. Он не замечал этого, как и быстрых, но очень внимательных взглядов Рарга, пожалуй, единственно спокойного сейчас в этом зале.

— Стоп, — негромко скомандовал Рарг.

И, подчинившись этому тихому голосу, бойцы разошлись. Но теперь уже один против четверых. И четверо мокрые от пота, у одного кровоточит разбитая бровь, у другого кровь засохла в углу рта, третий поглаживает правый локоть. Сам Гаор чувствовал, как на скуле у него наливается синяк, но это пустяки. Главное в другом. Его пытались ухватить за горло, и помешал ошейник. Значит, что? Шею можно по-другому прикрывать? Но додумать он не успел.

— В разведку ходил?

— Да, господин Рарг.

— Языков брал?

— Да, господин Рарг.

Гаор старался не показывать сбившегося дыхания, и, кажется, у него это почти получилось. Рарг смотрел на него всё с большим интересом.

— Теперь не отбивайся, а вырубай, — приказал он и усмехнулся. — Только не насмерть.

— А мы? — спросил вдруг один из парней.

— Попробуйте, — ответил с откровенной насмешкой Рарг и отступил. — Пошёл!

Вырубать — так вырубать, не насмерть — так не насмерть. Когда над тобой нет осветительных ракет, не боишься ненароком задеть мину и под ногами твёрдый пол, а не скользкая от дождей и крови земля, то отчего же и нет. Правда, ты один против четверых, пятый так и не встаёт, придуривается, чтобы не работать, но бывало и похуже.

Ему удалось вырубить точными ударами в голову и по печени двоих, удачно стукнуть головой об пол третьего, и тот бесчувственно валялся у него под ногами, пока он боковым пинком не отбросил ставшее бессильно тяжёлым тело в сторону, вывихнуть руку четвёртому так, что тот сам с воем откатился к стене, и самому остаться стоять в разорванной футболке, с разбитыми в кровь губами, на подгибающихся от перенесённого напряжения ногах.

Рарг той же медленной развалкой, за которой уже чувствовалась готовность к атаке, подошёл к Гаору и остановился в шаге от него. «С тобой теперь, что ли? — устало подумал Гаор — Ты-то, сволочь свеженький, и тяжелее, хреново получается». Но Рарг, оглядев его, кивнул и, отойдя, скомандовал громко и резко.

— Встать!

И пока, постанывая, вытирая с лиц кровь из разбитых носов и губ, охая и ругаясь от боли сквозь зубы, пятёрка вставала и выстраивалась, Рарг продолжал смотреть на Гаора.

— Ну? — бросил он через плечо выстроившейся пятёрке. — Поняли? Это он ещё без оружия был.

— Мы тоже, — буркнул с вывихнутой рукой.

Локоть у него нелепо и страшно торчал под совершенно неестественным углом.

— Вставят тебе твою граблю, — сказал, по-прежнему глядя на Гаора, Рарг. — Поняли, дураки, что такое фронт? То-то.

— Ну? — подошёл к ним уже успокоившийся и очень довольный Фрегор. — Стоит он этих денег, а?!

— Всё чего-то да стоит, — усмехнулся Рарг. — Берусь, конечно. Когда только работать с ним?

Фрегор ненадолго задумался.

— Хорошо, в это же время, устроит?

Рарг усмехнулся.

— Устроит, конечно, но чтоб его на других работах в это время не занимали. И период отдыха перед тренировкой.

— Да-да, я сделаю это. Ты понял, Рыжий? Каждый день в пять сюда в спортивной форме.

— Да, хозяин, — немеющими от боли губами выговорил Гаор. — Каждый день в пять сюда в спортивной форме.

— Или как я сам тебе скажу, — кивнул Рарг.

— Да, господин Рарг.

Фрегор довольно кивнул.

— Завтра сразу после завтрака едем на «коробочке». Обед у тебя в два, значит, после обеда период в гараже, период отдыха и сюда. А после…

— После ему бы только до койки доползти, — рассмеялся Рарг и, отвернувшись от них, пошёл к своей понурой пятёрке, явно считая разговор законченным.

Фрегор посмотрел на Гаора.

— Ты молодец, Рыжий, я очень доволен тобой. Хвалю.

— Спасибо, хозяин, — бездумно ответил Гаор.

Ему действительно хотелось сейчас только лечь и отдышаться.

— Ладно, ступай, отдыхай до завтра, — отпустил его Фрегор.

— Да, хозяин, — ответил Гаор.

Уже повернувшись к двери, он вспомнил о куртке и вернулся за ней. Рарг продолжал что-то тихо говорить стоявшим перед ним парням, и никто из них даже не посмотрел в сторону Гаора, когда тот брал и надевал свою куртку и шёл к двери.

Надев куртку, Гаор не стал её застегивать: спереди футболка у него была залита своей и чужой кровью, как бы и куртку не испачкать. Отдыхай! Какой на хрен тут отдых? Замыть футболку, пока кровь не запеклась, зашить… ладно, это завтра, когда высохнет, ах ты аггел, и на кроссовки накапало, тоже замыть надо. Он провёл рукой под носом, проверяя, не идёт ли кровь. В училище ему легко разбивали нос, правда, драки или боя он из-за этого не прекращал. Нет, вроде запеклось уже. Да, «коробочку» на завтра. Парни в гараже, конечно, надёжные, но хоть посмотреть надо.

По внутренним переходам и лестницам он спустился в казарму. Встречные рабы смотрели на него со страхом, иногда с сочувствием, некоторые злорадно, но никто ни о чём его не спросил. Чему, в глубине души, Гаор был даже рад. Слишком многое ему пришлось бы объяснять, причём он уже начал догадываться, что многого в этой истории сам не понимает. Или понимает неправильно.

В казарме он сразу прошёл в свою спальню, быстро разделся, осмотрел штаны и куртку, нет, не запачкано, можно в шкаф. Переобулся, взял кроссовки, пропотевшие носки, заляпанную кровью футболку, достал из тумбочки мыло, сдёрнул со спинки кровати полотенце и пошёл в умывалку. Приводить себя и одежду в порядок. Все ещё на работе, так что в умывалке свободно, и Гаор в одной раковине замочил футболку, в другой — носки, а в третьей оттёр кроссовки и стал умываться.

— Это тебя вразумляли? — сказал у него за спиной женский голос. — А ну-ка покажись.

Женщина в мужской умывалке?! Гаор изумлённо выпрямился и обернулся. Высокая черноглазая женщина в белом с завязками на спине, как у санитарок в госпитале, но без пятнышка и даже накрахмаленном халате и в белой косынке, из-под которой выбивались чёрные волосы, с властностью, напомнившей Гаору Матуху, взяла его за голову и осмотрела лицо.

— Понятно, — кивнула она. — Иди за мной.

Мать-лекариха? Наверное, так. Спорить Гаор и не думал, но всё же оглянулся на свои вещи. Она заметила и поняла его взгляд. Усмехнулась и совсем по-господски щёлкнула пальцами. В умывалку влетел щуплый остроносый мальчишка с торчащими дыбом короткими чёрными волосами. «Ещё один чистокровный в ошейнике», — невольно усмехнулся Гаор.

— Сделаешь всё, — показала женщина мальчишке на вещи Гаора.

— Ага, ага, тётя, всё как есть сделаю, — заверещал мальчишка.

Она, уже не слушая, отмахнулась от него и, взяв Гаора полицейским хватом за руку выше локтя, хотя он и не собирался сопротивляться, вывела из умывалки и провела по коридору в маленький, но вполне прилично, как он определил с первого взгляда, оборудованный медпункт.

— Что ж ты, Дамхарец, совсем поселковый? Про амбулаторию не знаешь? — укоризненно сказала женщина, усаживая его на табурет и доставая фонендоскоп.

— Знаю, — усмехнулся Гаор. — Но, что здесь есть, не знал.

— А вот теперь знай.

Она быстро и очень умело осмотрела его, определяя, как понял Гаор, возможные травмы, и удовлетворенно кивнула.

— Легко отделался, Дамхарец. Ты шофёр вроде?

— Да, — ответил Гаор. — А почему ты меня дамхарцем зовешь? Я Рыжий.

— Вас, шофёров, много, а из Дамхара ты один, — усмехнулась женщина. — А Рыжим тебя кто назвал? Хозяин? Ну, если не обижаешься, зовись Рыжим, — пожала она плечами.

Осмотрев его, она достала из маленького холодильника пакет с мелко колотым льдом и протянула ему.

— Приложи и посиди так.

— Спасибо, — ответил Гаор, прижимая пакет к подбитой скуле.

Женщина села напротив него, и он решил начать разговор.

— А почему я должен обижаться? Ну, что меня Рыжим зовут?

— А как же, — она удивлённо посмотрела на него, — тебе ж этим все время тыкают, что ты або. А тебе ничего?

— А это что, плохо? Быть аборигеном? — невинным тоном спросил Гаор. И так как она не ответила, спросил: — А тебя как зовут?

— Для тебя я Медицина, — насмешливо ответила она. — Знаешь, что это?

— Знаю, — усмехнулся Гаор.

Мягко почти беззвучно приоткрылась дверь.

— Первушка, можно к тебе? — спросил женский голос.

— Заходи, Цветик, — ответила Первушка.

Гаор сидел спиной к двери и потому увидел вошедшую только, когда она села рядом с Первушкой. И сразу узнал её. Это она лежала тогда голой на ковре в гостиной Фрегора и ждала, чем закончится спор братьев. Сейчас она была в синем с глубоким вырезом на груди платье, белом кружевном фартучке и такой же наколке на чёрных уложенных фигурным узлом волосах. Когда она села, короткая юбка платья задралась, практически полностью открывая ноги и демонстрируя отсутствие трусиков.

— Ты чего прямо в рабочем? — спросила Первушка.

— Отдыхает он, сейчас опять пойду, — спокойно ответила Цветик, разглядывая Гаора. Насмешливо улыбнулась. — Ну как, вразумили тебя? Кто бил?

— Им тоже досталось, — ответно усмехнулся Гаор.

— Дурак ты, Дамхарец, — поучающим тоном сказала Цветик, — тебя, купленного, личным шофёром сделали, а ты…

— Он Рыжим хочет зваться, — подхватила Первушка. — Хуже дурака. Чем тебе Дамхар плох?

— Ничем, — пожал плечами Гаор и честно добавил: — Мне там плохо не было. Но родился я в Аргате. Хотите по рождению звать, тогда уж аргатцем надо.

Они переглянулись.

— Не слышала я, чтоб в Аргате питомники были, — покачала головой Первушка.

Цветик засмеялась.

— Так что не ври, нас не обманешь.

— А кто вам сказал, что я рабом родился, — горько улыбнулся Гаор.

Они снова переглянулись.

— А ну, — потребовала Первушка, — покажи клеймо.

— Смотри, — Гаор, по-прежнему прижимая к лицу лёд, другой рукой раздвинул волосы надо лбом.

— Надо же, — удивились они в один голос. — Никогда не видели.

— И что это значит? — спросила Первушка.

— Я бастард, меня отец продал. Наследник в карты играл, проиграл много, вот меня и в рабы, чтоб моей ценой долг покрыть.

— И давно продали? — спросила Цветик.

— Пятый год уже.

— А до этого…?

— А до этого я свободным был, — и, не дожидаясь их вопросов, настолько они растерялись, Гаор стал рассказывать. — Окончил общевойсковое училище, воевал, работал. Что ещё?

Цветик покачала головой.

— Надо же. А чего ты тогда такой… рыжий?

— У меня мать полукровка, я в неё пошёл, — спокойно ответил Гаор.

Разумеется, ни о криушанах, ни о курешанах здесь и упоминать не стоит, они, похоже, знают о… всём этом куда меньше любого поселкового мальца. Да и… уж если говорить на нашенском нельзя, то это и вовсе запретно.

— Ну, если так, — задумчиво сказала Цветик, — раз ты по ней решил зваться, тогда понятно. А что, Первушка, нам ведь легче, мы с рождения, а когда вот так живёшь, живёшь, а тебя раз и под клеймо.

— Мне в пять поставили, — Первушка встала, забрала у него лед и стала смазывать ему скулу какой-то мазью. — До пяти ждали, думали бастардом записать, даже наверху в его крыле держали, а потом проклеймили и сюда. Ну вот, смотри, Рыжий, как получилось.

Она взяла со стола и протянула Гаору маленькое зеркальце. Гаор осмотрел лицо и даже присвистнул от удивления. Только лёгкая припухлость на пострадавшей скуле, а так… никаких следов.

— Здорово, — сказал он искренне и улыбнулся. — Спасибо.

— Носи на здоровье, — рассмеялась Первушка. — Цветик, не опоздаешь?

Цветик рассмеялась и встала.

— И правда, пора. Эх, был бы ты чёрным, родила бы от тебя. А так…

— Ну, так что? — Первушка убирала в холодильник пакет и в шкаф тюбик с мазью. — Поговорить с Самим? Или ты сама?

Цветик насмешливо сверху вниз посмотрела на Гаора.

— Ну как, Рыжий? Если в отдельной постели на всю ночь, тогда иди к Мажордому, кланяйся да проси.

— Ему Сам не разрешит, даст какую-нибудь из купленных, — возразила Первушка, — да и тебе ещё рожать надо.

— Щупик есть, и ладно, — отмахнулась Цветик. — Ну, Рыжий?

Гаор легко встал, твёрдо и насмешливо посмотрел ей в глаза.

— Если хочешь, мы и сами договоримся, мне тут ни советов, ни разрешений не нужно.

— Ух ты, смелый какой, — рассмеялась Цветик. — А не боишься, что твой хозяин узнает? Он ведь тоже… мной лакомится.

— Была бы ты согласна, — ответно усмехнулся Гаор, — а не хочешь, так и не надо.

Глядя ему в глаза, Цветик приоткрыла рот и медленно облизала губы, качнула бёдрами. Гаор шагнул к ней, и она, рассмеявшись, выскочила из кабинета, плотно прихлопнув за собой дверь. Рассмеялась и Первушка.

— Всё, иди, Рыжий. И Огонь благодари, что этим обошлось.

— А что могло быть? — с интересом спросил Гаор.

Первушка оглядела его и вздохнула.

— Ты купленный, не положено тебе личным быть. Так что тебе многое ещё покажут. Хотя… и родовым бывает… показывают, — тон её стал жёстким. — Всё, иди.

Гаор почувствовал, что настаивать не только бесполезно, но и небезопасно, ещё раз поблагодарил и ушёл.

В спальне его ждал, сидя на его кровати, тот самый мальчишка.

— Залечили тебя? — встретил он Гаора. — Смотри, всё на месте. Пайка с тебя.

— Я тебя на помощь не звал, — усмехнулся Гаор. — Кто звал, пусть тот и расплачивается.

— Ты что? — удивился мальчишка. — Я же родовой, а ты купленный, ты — або. Я выше тебя. Я вот скажу Самому, что ты без рубашки ходишь и к родовым без уважения, он с тобой, знаешь, что сделает?

— Вон оно что, — хмыкнул Гаор.

Он взял мальчишку сзади за шею и поднял на воздух. Тот от растерянности даже не дёргался, обвиснув тряпочной куклой.

— Ну и как тебя? — почти добродушно спросил Гаор. — Бросить, уронить или поставить?

Мальчишка вдруг побелел и закатил глаза, и Гаор аккуратно поставил его на пол и немного подержал, давая отдышаться прийти в себя.

— Ну как? — ласково спросил Гаор, когда глаза мальчишки пришли в норму и шкодливо забегали по сторонам. — Пойдёшь к Мажордому? Показать дорогу?

Мальчишка молча замотал головой и, как только Гаор разжал пальцы, выбежал из спальни.

А Гаор стал проверять свои вещи в шкафу и тумбочке. Как он и предполагал, мальчишка рылся, но ничего не испортил. А могло быть и такое, в училище один этим баловался, трижды тёмную ему делали, пока отучили. Убедившись, что вещи, а главное, карты в конверте, не пострадали — за карты могло быть плохо по-настоящему, — Гаор надел тёмную рубашку и пошёл в умывалку проверить носки и футболку. Носкам ещё сохнуть, а футболка… он перевесил её так, чтобы сохла побыстрее, тогда после ужина и зашьёт. А до ужина сколько? Успеет он в гараж?

Не успел. В коридоре уже шумели возвращавшиеся со двора.

И опять, судя по взглядам, о том, что он пришёл в казарму весь в крови, знали многие, если не все, но никто ни о чём его не спросил.

Здесь, как уже убедился Гаор, обо всём приходилось догадываться самому.

…

9 декада

Жизнь по новому распорядку: подъём со всеми, завтрак, работа в гараже или выезд, обед, один период в гараже, один период отдыха, три периода тренировки, после которой он действительно, как пообещал Рарг, еле доползал до спальни и отлёживался до ужина, ужин, личное время и отбой — сильно напоминала армейскую до фронта и даже училищную, а потому не тяготила и была даже приятна именно своей привычностью.

Кровь ему больше на тренировках не пускали, вернее, Гаор берёгся, но футболку или майку после тренировки можно было выжимать, и ноги подкашивались. Но он заставлял себя переодеться, сходить в душ, там же выстирать майку, трусы — попросил у Кастелянши и получил без звука две пары, и не обычных бельевых, а спортивных — и носки. И уже тогда, вернувшись в спальню, раздевался и ложился отдохнуть до ужина. Как он догадывался, слыша сквозь дремоту лёгкие шумы и стуки, наушники и стукачи заглядывали в спальню и, разумеется, доносили Мажордому. Но тому придраться было не к чему: распорядок ему определил его хозяин, лежит он не в одежде, а голым, так что… пусть Мажордом его в задницу поцелует со своей цивилизованностью.

А заодно из обмолвок, кратких разговоров и замечаний, как мозаика из мелких камушков, вырисовывалась картина рабской жизни «Орлиного гнезда». Рабы делились на «родовых», то есть рождённых в «Орлином Гнезде» и питомнике Ардинайлов, и «купленных» или поселковых. Личными рабами, служившими непосредственно хозяевам, были только родовые, купленные — на подсобных и дворовых работах, а самые светловолосые и светлоглазые на рабской обслуге. «Первый, второй и третий сорт», — невесело посмеялся про себя Гаор. Родовые смотрелись чистокровными, а потом, сопоставив и подумав, он понял, что они, и в самом деле, чистокровные. Ардинайлы сами плодили себе рабов. Мало того, что рожденный рабыней — раб от рождения, это-то везде так, но Ардинайлы вовсю надевали ошейники детям от законных жен, особенно девочкам. «Чтоб не тратиться на приданое, что ли?» — мрачно острил про себя Гаор. И вовсю спали с собственными дочерями и сестрами, плодя новых рабов.

И чем больше Гаор узнавал об Ардинайлах, разбираясь, кто кому кем приходится, тем с большей уверенностью в своей правоте ночью, когда спальня засыпала, пополнял отведённый Ардинайлам лист. Славный старинный род, истинные, чистокровные ургоры. Нет, он вправе это обнародовать. Когда-нибудь. Но он скажет о древней и незыблемой привилегии лучших ургорских родов. О «праве личного клейма». О том, как по вызову приезжают из Рабского Ведомства и без звука, не задавая вопросов и не требуя документов, ставят клейма и заклёпывают ошейники без номеров тем, на кого укажут. И никаких карточек, и регистраций. И никому никогда не узнать о судьбе заклеймённого. И так по всей Королевской Долине. И надо так писать, чтобы не выдать источник информации. Он даже стал бояться, что по сравнению с «Орлиным Гнездом» жизнь в посёлке будет казаться не такой уж плохой. И потому сделал последний вариант «От рождения до смерти» даже более злым, чем задумывался вначале.

Главная шестёрка и наушник Мажордома носил вполне приятное имя — Милок и оказался сыном Мажордома и Первушки, ну, это ладно, но Первушка — дочь Орната, «Второго Старого», а её мать — дочь Орвантера, «Первого Старого», главы рода, а значит, Мажордому она приходится дважды племянницей. Это же… Ну, хозяева на Заветы Огня и на законы о кровосмешении плюют, но ты-то себя не роняй. Будь человеком, а не… — Гаор даже слов не мог подобрать. А когда узнал, что тот же Милок — «любимая подстилка» не кого-нибудь, а Орната, своего кровного деда! — в богатом ругательном лексиконе Гаора не нашлось слов.

Первушка и Цветик оказались сёстрами по матери, но Цветик была дочерью Фордангайра, и ему же по матери племянницей, и от Фордангайра же родила Щупика, того самого мальчишку.

И это только те немногие, с которыми лично он сталкивался, а остальные обитатели первой женской и первой мужской спален? Да там кого ни возьми и копни, то такое полезет… что любому Ардинайлу вполне можно лепить на лоб… что? Какое клеймо ставить за кровосмешение, за насилие над собственными детьми? А они все любили насиловать. Даже когда под них покорно ложились. И ответ был один: волна в квадрате.

Гаор старался об этом не думать. Слишком противно. Но самое противное даже не это, а то, как «родовые» задавались и задирались перед купленными. Именно это делало их для Гаора одинаково ненавистными и даже похожими. Он даже не различал их. И хотя, как личный шофер Фрегора мог бы вполне если не сблизиться, то хотя бы познакомиться с его лакеями, горничными и «подстилками», но демонстративное презрение к лохматому «або» сделало их для него столь же неразличимыми как надзирателей у Сторрама или полицейских на блокпостах в Дамхаре.

Но и с остальными он оставался на дистанции. Ближайшие соседи по столу и спальне, Старший в его спальне, Летняк и Весенник в гараже — вот и все, пожалуй. Да ещё обе Кастелянши и Старшая по столовой. А с остальными… молчаливые кивки, скупые необязательные фразы. Каждый сам за себя. Ни на фронте, ни у Сторрама, ни даже в отстойнике такого не было. И Гаор уже радовался тому, что Лутошка не попал в это… эту клоаку, не сразу нашёл он подходящее слово, малец бы здесь не выдержал. Он и сам держался на пределе и чувствовал, что надолго его не хватит.

Суть и цель тренировок у Рарга Гаор понял не сразу. Только когда дело дошло до спаррингов. Его готовили на персонального телохранителя. Быть за плечом хозяина и вырубать каждого при малейшей угрозе. И на выездах теперь хозяин всё чаще не оставлял его в машине, а приказывал следовать за ним. И Гаор с изумлением и ужасом понял, где и кем служит его хозяин. «Тихая контора», «Дом-на-Холме», а официально Ведомство Политического Управления. Вот это он вляпался, так вляпался.

Правда, пока ничего особого страшного не было. Больше интересного.

«Дом-на-Холме» действительно стоял на холме. С фасада. С тыла открывались въезды и входы в засыпанные землёй с мастерски уложенным дёрном нижние этажи. «Та же история, что с Ведомством Юстиции и Рабским Ведомством», — думал Гаор. Снаружи небольшое, во всяком случае, обозримое, здание, а внутри — сложнейший обширный лабиринт с множеством подземных уровней. Никакой внешний штурм невозможен: дальше двух-трёх парадных холлов никакой штурм-группе не пробиться. Даже ковровая бомбёжка, артобстрел прямой наводкой в лучшем случае разрушат этот верх, а основные помещения глубокого залегания не достать. Снаружи ни хрена их не взять, только изнутри!

День за днём он с утра подавал машину к подъезду и вёз хозяина, уже зная: лимузин — сначала Дом-на-Холме, там долей пятнадцать, максимум полпериода он будет сидеть в машине в подземном гараже, потом поездка по дорогим кабакам, «коробочка» — не заезжая в Дом-на-Холме, по различным адресам в Аргате, а чаще на встречи на приаргатских шоссе, разъезжая легковушка — любой вариант.

Какие-то канцелярии без вывесок, куда он шёл за спиной хозяина.

— Оружия у тебя нет, — сказал ему Фрегор. — Но ты делай вид.

И Гаор против всех строевых правил, идя за хозяином, держал руки в карманах шофёрской куртки, да ещё сжав кулаки, чтобы ткань оттопыривалась, заставляя предположить наличие оружия. Верили ли этому собеседники хозяина, Гаор не знал и особо не задумывался. Иногда те бледнели, вытягивались в стойку, иногда вели себя шумно и развязно, но боялись все.

Часто усаживаясь в машину после такой беседы, хозяин ругался.

— Сволочи! Идиоты! Тупицы! Нет, ты только подумай! — взывал он к безмолвно сидящему за рулем Гаору. — Пока не дашь пинка, ни хрена делать не будут. Да я бы их…

Далее следовало такое красочное и подробное описание, что Гаор думал: «А не сменить ли тебе, хозяин, профессию?» Писал бы «ужастики» и загребал бы монеты с купюрами лопатой. А иногда приходила в голову мысль, что в Доме-на-Холме, когда он сам сидит в машине, хозяин где-то там внутри осуществляет свои намерения и фантазии, и тогда по спине полз противный холодок. Уж очень детальными и точными были эти рассказы.

С началом тренировок хозяин ни разу не задержал его, выезжая после обеда уже на другой машине. А бывало, когда приближалось время возвращения, пересаживался на пригнанную в условленное место другую машину, а Гаора отправлял домой вместе с механиком.

Механик всегда молчал всю дорогу будто немой, опасаясь, как догадывался Гаор, его наушничества. Обидно, конечно, но понятно: в «Орлином Гнезде» наушников больше, чем… людей. Не объяснять же, что хозяин никогда его ни о чём не спрашивает, а только сам высказывается, что Мажордом после той стычки тоже пасть не разевает и ничего от него не требует, а к другим господам он и близко не подходит. Даже видел ещё не всех. А кого видел, так мельком и издали.

Но этот пробел предстояло очень скоро восполнить. Правда, Гаор об этом ещё не знал и даже не догадывался.

…

Зима

10 декада

В конце зимы было ветрено и снежно. Дворовые рабы чуть ли не круглосуточно чистили двор и дорожки в парке. Несколько раз Мажордом выгонял на эти работы не только всех «купленных», но и не занятых в данный момент в комнатах «родовых». Что ж, общие работы есть общие работы, и Гаор выходил на них без звука. Даже после тренировки или отбоя. Не потому что боялся наказания за выражение недовольства, не говоря уже о неповиновении, а потому что видел в этом не злобу Мажордома, а реальную необходимость.

Потому и в тот день так же пошёл на зов Мажордома, не задумываясь и не ожидая подвоха.

Был неожиданно тихий и солнечный день. Небольшой мороз, безветрие, искрится белый снег, небо чистое и уже набирающее весеннюю голубизну.

Они вернулись рано. Хозяин вспомнил, что сегодня какой-то семейный праздник, и велел ехать домой. По дороге только завернули в «Алмазную Пещеру» — фешенебельный ювелирный магазин, но и там хозяин не задержался. Вошёл и вышел с маленьким свёртком-коробкой в фирменной упаковке.

— Пусть давится, — сказал Фрегор, усаживаясь в лимузин. — Гони домой, Рыжий!

Гони так гони. Домой так домой. Его дело рабское. А по хорошей дороге да на мощной машине, да с хозяином, которого ни один патруль тормознуть не посмеет… Да отчего ж душу не отвести?! И до «Орлиного гнезда» они действительно долетели одним духом. Были на лимузине, поэтому Гаор зарулил было к парадному крыльцу, но хозяин вдруг потребовал.

— На двор!

На двор так на двор. Гаор вывернул руль, почти поставив лимузин на два колеса, и опять… шило в заднице у хозяина было сегодня с подогревом.

— К западному крылу!

«А раньше ты сказать не мог, обалдуй бритый?!» Гаор едва не выругался в голос. Занятый разворотом большой машины на узком пятачке — он не хотел разворотить снежный высокий бордюр и тем добавить работы дворовым рабам — Гаор не то что не слышал, а не обратил внимания на далёкие крики и собачий лай. Тем более что на плане значилась псарня, лай он слышал и раньше, а что за псарня без лая? Словом, он благополучно подвёз хозяина к западному крыльцу, на котором тут же вырос, приветствуя хозяина полупоклоном, Мажордом.

— Ага, — выскочил из машины Фрегор. — Уже празднуют?

— С приездом, хозяин, — склонил голову Мажордом. — Сегодня отличная погода.

— Понятно, — рассмеялся Фрегор. — Если что, я у себя. Рыжий, на сегодня свободен.

Мажордом улыбнулся и ещё раз поклонился.

— Да, хозяин, — уже даже не в спину, а в закрывающуюся за Фрегором дверь гаркнул Гаор.

Улыбка исчезла с лица Мажордома, теперь он был явно озабочен.

— О аггел, — пробормотал он, — ведь не успеем. Рыжий, за мной!

Уже зная, что он может бросить машину где угодно и её без него заберут в гараж, Гаор пошёл за Мажордомом. Общие работы? Но он в выездном.

Прижав локти к бокам, Мажордом перешёл на рысцу, так что Гаору пришлось прибавить шагу. Дело, видно, и впрямь срочное, если Мажордом не отправил его переодеться. А куда это они идут? К стадиону? Похоже, что так. Какие-то… странные крики. Что-то стряслось?

Стадион ограждал высокий, в два полных роста, глухой дощатый забор, и происходящего на поле Гаор не видел. Он только услышал тонкий, захлебнувшийся крик и нахмурился: так кричат от резкой смертной боли. И чего так собаки заливаются?

— Рыжий, держи.

Мажордом протянул ему большое ведро с опилками.

— Иди, там лужи, засыпь их.

Гаор, недоумевая, взял ведро, и Мажордом распахнул перед ним маленькую почти сливающуюся со стеной дверцу. Ничего не понимая, Гаор, пригнувшись, шагнул вперёд, и дверца за ним захлопнулась, лязгнув засовом.

Поле стадиона искрилось и сверкало утоптанным снегом, и на снегу красные лужи. Кровь? Гаор медленно повёл глазами, охватывая, прочитывая взглядом утоптанный снег, красные брызги и лужи на снегу и лежавшее навзничь, раскинув руки, окровавленное тело. Все ещё не понимая, не желая понимать и зачем-то не бросая ведра, Гаор пошёл к нему.

Окровавленный раб — Гаор издали увидел блестящую под солнцем заклёпку на ошейнике — голый и по виду совсем мальчишка еще, как ему показалось, дышал. Гаор поставил ведро и наклонился над мальцом, хотя увидел и разорванный пах, и страшные рваные раны на боку и животе, и разорванное над ошейником горло. Собаки? Затравили собаками?! Он медленно выпрямился, оглядываясь.

И увидел маленькую, отгороженную барьером с высокой сеткой зрительскую ложу-трибуну. И зрителей. Старика в кресле на колёсах, рядом с ним тоже старик, но помоложе, на стуле, с другой стороны… Фордангайр, и рядом с ним тоже в инвалидном кресле мальчик с одутловатым неподвижным лицом. За ними вроде несколько женщин. Хозяева. Все в дорогих шубах, женщины в тюрбанах, мужчины в шапках. И все они, кроме мальчика, рассматривали его с живым и каким-то хищным интересом.

Был ли кто ещё в ложе, Гаор не успел рассмотреть. Потому что раздался громкий уверенный голос Мажордома.

— Пускай!

И вслед за этим крик.

— Взя-ять!

Гаор успел обернуться на крик и увидеть бегущих к нему, сначала он подумал, волков. Но это были собаки. «Как тогда, на гауптвахте…» — мелькнула и оборвалась мысль.

И всё. Больше он уже не мог ни думать, ни слышать криков людей и лая собак, ни видеть творящегося вокруг. Потому что он дрался. Первого бросившегося на него пса он ударил по голове ведром с опилками, а дальше… сорвал куртку и махнул ею в сторону, а когда прыгнувший на куртку пес оказался к нему боком, ударил его ногой в живот, и зверь с визгом покатился по снегу. Ещё одного пса удачно ударил по спине, перебив тому позвоночник. Еще… еще… горячо плечу, и немеет рука… нет, он не дастся…

Проходя по коридору третьего этажа, Фрегор поглядел в окно. Ну да, как он и думал, все на стадионе, развлекают ублюдка травлей, ладно, пусть напоследок, недолго осталось, когда он сделает задуманное… но, но кого это травят? Что за раб? Почему-то в белой рубашке и брюках. Не раздели? Упущение Мажордома, одежду надо беречь. Но что за раб? В солнечном луче блеснули волосы. Рыжий? Травят Рыжего?! Они травят его раба?!

Фрегор с силой ударил кулаком по стеклу. Но оно выдержало его удар, и Фрегор, отчаянно ругаясь и зовя кого-то, сам не зная кого, побежал вниз.

Если Рыжего убьют… они не смеют, это его раб! Он купил его на своё, им заработанное, это не родовое, а нажитое, это его собственность! Они не смеют. Ублюдки, жалкие огрызки, он перестреляет их, маразматики, Рыжий его раб! Это… это нарочно, они знают, что Рыжий его раб, его телохранитель, они хотят его убить и для этого убивают Рыжего. Нет, он не позволит, он сам их убьёт, всех, он Ардинайл, а не они…

Гаор отбивался, отбрасывал от себя собак, но то ли они вставали и снова кидались на него, то ли пускали новых… ещё одной он сломал шею. Рубашка и брюки висели на нем клочьями, по груди текли горячие струйки.… «Ты в драке, главное, не думай, зверем дерись, против зверя человеку не устоять…» Кто и когда говорил это ему? Неважно, сейчас надо быть зверем. Ударом под нижнюю челюсть он отбросил от себя ещё одну собаку. Еще… пустили новых? А та-ак… И, как когда-то, слыша со стороны чей-то протяжный вой и не узнавая в нём своего голоса, он, быстро нагнувшись, ухватил за задние лапы и поднял над головой очередную собаку и ею, как дубинкой, ударил подбегавшую к нему свору. Воя и рыча, размахивая отчаянно визжащей собакой, он шёл на отступавших перед ним собак и бил их, бил, промахивался и попадал, и уже они, визжа, поджав хвосты и прижав уши, пытались спастись бегством, а бежать им было некуда, потому что калитка закрыта.

Стоя за специальной загородкой рядом с ложей, Рарг внимательно, не отводя глаз и никак не выражая своего отношения к происходящему, наблюдал сражение, ставшее побоищем. За его спиной так же молча стояли и смотрели его парни, все четверо, потому что пятому стало плохо, и он отошёл. Они слышали, как его рвало, но не оборачивались.

Гаор выпрямился и с усилием разжал пальцы. Мёртвая собака — он разбил ей голову о загородку — упала к его ногам. Огляделся. Стояла какая-то странная звенящая тишина, снег был залит кровью, валялись мёртвые собаки и мёртвый голый мальчишка-раб. «Меня что, контузило? — тупо удивился Гаор. — Почему тихо?» Что это было? Он шагнул к трупу и в этот момент услышал. И повернулся на звук к ложе. Мальчишка в инвалидном кресле неуклюже размахивал руками с растопыренными пальцами и тоненько кричал.

— Ессё! Хасю ессё!

Сидевшая рядом с ним женщина поправляла ему руки, помогая попасть ладошкой о ладошку, и радостно кому-то говорила:

— Ему понравилось. Вы видите, ему понравилось.

На неё никто не обращал внимания. Старики о чем-то разговаривали меду собой, и тот, что помоложе, при этом разглядывал Гаора, плотоядно облизываясь. Фордагнайру было откровенно скучно. Какие-то ещё женщины, мужчины…

— Выродки, — как со стороны услышал Гаор чей-то голос, даже не поняв, что это его собственный.

Преодолевая боль — он уже понял, что ранен, но не понял, куда — Гаор наклонился, поднял растерзанное тело мальчика и пошёл к выходу. Он уже всё сообразил и вспомнил, и уходил, зная, что если задержится на этом поле хоть на мгновение, то пойдёт в ложу и будет убивать этих… зрителей, как до этого убивал собак. Он уже видел калитку, когда на поле выбежал плачущий мужчина в камуфляже, с ходу, оттолкнув Гаора, упал на колени перед одной из собак и стал её теребить, целовать в окровавленную морду.

— Король, Король, — звал он собаку. — Очнись, Король.

Перед Гаором раскрылась низенькая дверь, и он шагнул в неё, пригибаясь и разворачиваясь боком, чтобы не задеть о косяк телом мёртвого мальчика, и сразу оказавшись среди кричащих мечущихся людей.

— Сволочь, мразь, ублюдок! — бушевал Фрегор, осыпая пощёчинами стоявшего перед ним навытяжку Мажордома. — Запорю! Ты, сын рабыни! Не смей! Запорю! Здесь, сейчас, раздевайся, ты…

Мажордом прыгающими, распухающими на глазах губами пытался что-то сказать, но Фрегор, визжа, брызгая слюной и руганью, ничего не слушал, требуя сейчас, здесь, немедленно…

— Рыжий мой раб, мой! — орал Фрегор, дёргаясь от невозможности выкрикнуть сразу всё вместе, слова у него путались, наползая один на другое. — Пороть… мой раб, не смей!

Кто-то — Гаор не понял даже кто — властно забрал у него тело мальчика. И краем глаза Гаор поймал, что у трупа чёрные короткие волосы и острый носик.

— Ты, — тыкал пальцем Фрегор в попадавшихся ему на глаза рабов, — ты, ты, порите его, где плети? Плети сюда! Рыжий, ты! Твой удар первый!

«Мне пороть Мажордома? — равнодушно подумал Гаор, и тут же пришло ясное решение — не буду, не хочу, я не палач».

Но сказать он ничего не успел. Сильная рука плотно, но не жёстко взяла его за руку повыше локтя, и голос Рарга сказал:

— Я им займусь.

— А?

Фрегор удивлённо, как внезапно проснувшись, посмотрел на окровавленного Гаора и крепко держащего его за руку Рарга, такого спокойного и даже невозмутимого. За Раргом, как всегда, пятеро его парней, тоже со спокойными, хотя и мрачными лицами.

— А, да, — кивнул Фрегор, — конечно, Рарг.

И отвернулся, мгновенно забыв о них, занятый готовящейся большой поркой. Мажордом уже снял пиджак и расстёгивал брюки, и Фрегору стало не до своего шофера.

Кто и куда его ведёт, Гаор понял не сразу. А поняв, дёрнулся, высвобождая руку, и услышал спокойное:

— Не дергайся.

Гаор попытался что-то сказать — он вдруг вспомнил, что его куртка осталась там, на поле — и получил новый приказ.

— Молчи.

Через один из боковых подъездов они вошли в дом, и, зная, что входы на вторую половину есть под каждой лестницей, Гаор попробовал свернуть туда, но его удержали. И он подчинился. Онемевшие поначалу раны от собачьих зубов и когтей болели всё чувствительнее, весь ужас произошедшего медленно, но уверенно доходил до сознания. Мажордом здорово подставил его. Как специально… или специально? Отомстил. За что? Не было у него с ним ничего такого после того укорота. Вот сволочь злопамятная, это получается, почти сезон сволочуга ждал, чтобы его вот так… а мальчишка, разорванный собаками… похож на Щупика. И Милка… родовой. Как сказала тогда Первушка? «Бывает, и родовым показывают. Тебе ещё покажут». Так она вот об этом говорила? Что затравят? Ну…

Додумать Гаор не успел. Небрежно стукнув костяшками пальцев по косяку, Рарг толкнул дверь, и они вошли в медицинский кабинет. Вставший им навстречу из-за стола гладко выбритый мужчина в белом халате с эмблемой Ведомства Крови на нагрудном кармане и такой же кокардой на белой круглой шапочке негромко присвистнул.

— Во-во, — кивнул Рарг. — Займись им, док.

Помедлив с мгновение, врач кивнул и сказал Гаору:

— Иди сюда.

Рарг разжал пальцы, и Гаор шагнул вперёд, встав на указанное место.

— Раздевайся, — последовал новый приказ.

Снимать пришлось только ботинки и носки. Остальное превратилось в лохмотья, и Гаор буквально содрал с себя и бросил на пол окровавленные остатки рубашки, брюк и белья.

— Побыстрее, но побольнее, или с анестезией, но подольше? — спросил врач.

— Побыстрее, док, — ответил Рарг, — разлёживаться ему не дадут.

Болело всё сильнее, тошнило, и Гаор последним усилием удерживался от обморока, не давая себе упасть.

Потом его осматривали, промывая, прижигая и зашивая раны и царапины. От боли всё плавало в тумане, остатки сил уходили на то, чтобы молчать, не застонать, не заорать от боли, и издалека, как через стену, доносились голоса Рарга и врача и, как со стороны, его ответы.

— Повернись…

— Рыжий, ты где на фронте был?

— Вергер… Алзон…

— Стой спокойно, не дёргайся…

— Вапса…

— Руку выше…

— Малое Поле… Чёрное Ущелье…

— Теперь сядь…

— В каком звании демобилизован?

— Старший сержант…

— Голову поверни…

— Чего так мало?

— Я бастард…

— Прижми и держи так…

— Награды есть?

— Да…

— Перечисли…

Гаор стал перечислять свои медали, значки и нашивки. Временами сознание уплывало, и тогда в нос бил резкий характерный запах, от которого выступали на глазах слёзы и ненадолго рассеивался затягивавший окружающее туман.

Стоя в дверях — парней он отослал сразу, как только вошли в дом — Рарг смотрел, как меняется лицо сидящего на табуретке, как то затуманиваются, то обретают ясность тёмно-карие глаза, и это уже лицо человека, а не морда разъярённого зверя. И не потому, что врач стёр с него кровь тампоном с перекисью, а потому, что разгладилась верхняя губа, прикрыв оскаленные в гримасе звериной ярости зубы, и погас жёлтый бешеный огонь в глазах. Надо же… один против двух свор подряд, и ведь всех уложил. А дрался не знанием, яростью, как правильно от собак отбиваться, не знает, а отбился, и порван совсем мало, все раны поверхностные, а собаки… Ну да, на сопротивление их не ставили, только на побег, травильные собаки, не розыскные, на кровь их поставили, а что дичь — Рарг невольно усмехнулся — и сама кусается, не объяснили. А здорово плывёт парень: ни разу по-рабски с «господином» не ответил. Но до чего ж похож, когда в раж вошёл, прямо страшно стало, неужели родич?

— На дембеле сколько был?

— Полтора года…

— В Чёрном Ущелье сколько смен?

— Пять…

— Опусти руку…

— Отделенный?

— Да…

— Взводом, ротой командовал?

— Да…

— Десант?

— Пехота…

Ты смотри, как держится, плывёт, а не кричит. Но собак он и раньше видел, а то бы растерялся, нет, как бить, точно знает, первые удары почти правильно сделал, это потом голову потерял и по-звериному попёр.

— На «губе» был?

— Да…

— Сколько?

— Шесть декад…

Ого, солидный срок. Шесть декад на фронтовой «губе» — это вам не обычная тюряга. Там охрана серьёзно работала.

— Нагнись…

— За что попал?

— Майору… морду… набил… — разделяя слова паузами от нестерпимой боли в зашиваемом плече, ответил Гаор.

Тут и врач, до этого, казалось, не слышавший разговора и занятый только своим делом, не выдержал и хмыкнул. А Рарг даже хохотнул.

— А чего ж не генералу, Рыжий?

В это мгновение красно-серый туман рассеялся, и Гаор ответил уже как положено:

— До генерала не дотянулся, господин Рарг.

Надо же, быстро как оклемался. Ну, силён парень, ну, живуч.

— А за что?

Красно-серый туман ещё колыхался, но уже на расстоянии, и Гаор, почти владея голосом и мыслями, ответил:

— Раз отправили на «губу», а не в трибунал, значит, за дело, господин Рарг.

Рарг удовлетворённо кивнул.

— А майор что получил?

— Орден, господин Рарг.

Врач рассмеялся и отошёл к шкафу. Гаор сидел, часто прерывисто дыша и боясь поверить окончанию пытки. Да, он понимал, что его зашивали, почти лечили, но… но как же это больно. Да ещё вопросы эти. Аггел, что он наболтал? Вроде, ничего сверх того, что в его карте. И господином Рарга ни разу не назвал. Так что, ему сейчас за это ввалят? Хреново. Врач вернулся и протянул ему мензурку с тёмно-прозрачной жидкостью.

— Пей залпом.

Гаор послушно взял мензурку левой — правое плечо ему только что зашили, и он боялся неосторожным движением вызвать боль — менее пострадавшей рукой и выпил противно пахнущую лекарством жидкость. На вкус она была не лучше.

— А теперь иди и ложись, — сказал врач.

Гаор понял, что лечение окончено, и встал, нагнулся за своими вещами. Кое-как натянул рваное окровавленное белье, остатки брюк, обулся, накинул на плечи рубашку: надевать здесь уже нечего. Теперь бы ещё сориентироваться, где он, а то будет блуждать. Ладно, вроде мимо окон шли, посмотрит, сообразит.

— Это восточное крыло, Рыжий, — сказал вдруг Рарг. И когда Гаор посмотрел на него, добавил: — В пять в зале, не опаздывай.

Гаор, как от удара, перевёл дыхание. После всего ему ещё сегодня на тренировку?! Ну… но вслух он сказал:

— Да, господин Рарг, в пять в зале.

И вышел.

Врач покачал головой, убирая в шкаф пузырёк и сбрасывая мензурку в раковину. Рарг усмехнулся и ответил на непрозвучавший вопрос:

— Пусть лучше у меня в зале, чем в гараже.

Врач кивнул.

— Тебе налить?

— Да, зрелище не для слабонервных.

— У меня? — удивился врач, отмеряя в мензурку спирт.

— Нет, там, — Рарг кивком показал куда-то за стену. — Спасибо, док.

— Запей.

— Знаю.

Врач подождал, пока Рарг выпьет спирт, запьёт его стаканом воды и удовлетворённо выдохнет.

— Как он попал на фронт?

— Он рабом пятый год. Потому и держится. Пока.

— Не повезло парню.

Рарг кивнул.

— Во всех отношениях. Сейчас к тебе собачник прибежит за утешением. Я пошёл.

Врач кивнул, достал из кармана халата и протянул ему коробочку с ароматизатором для рта. Рарг достал и сунул в рот сразу две таблетки, вернул коробочку и вышел.

Восточное крыло, значит… поглядев в окно и найдя взглядом крыши теплиц, Гаор вспомнил план и свернул в первую же дверь на рабскую половину. От боли подкашивались ноги, его шатало, и он то и дело хватался рукой за стену, но упрямо шёл вперёд. Обед он, вроде, уже пропустил, но это и к лучшему. Есть он сейчас не может, его всегда тошнило от боли, с детства, нет, дойти до спальни и лечь. Сволочь, в пять в зал, сволочь Рарг, у него же все швы порвутся… Одежда пропала, чинить здесь без толку, придется всё у Кастелянши просить… Нет, рубашка белая есть, бельё… тоже, только брюки… Сволочь, как же он завтра за руль сядет? Куртка там осталась, вроде её не порвали, или нет, не помнит… Как в тумане всё… Пацанёнка жалко, такая смерть… Бывает и родовым показывают… Ты купленный, ещё увидишь… Увидел, чтоб их…

Гаор остановился, переводя дыхание, и выругался почти в полный голос. Благо уже спустился на вспомогательный уровень, где полы ещё паркетные, но уже без дорожек, а значит, господских комнат рядом нет, никто не услышит.

Ругань немного помогла, и он пошёл увереннее. Вон и лестница в рабскую казарму, чего-то народу не видно?

Войдя в казарму, он услышал гул голосов из столовой и понял: все на обеде. Если поспешить… Нет, только лечь. Он ушёл в спальню, разделся, бросив жёсткие от засохшей крови лохмотья на пол рядом с кроватью, рухнул поверх одеяла и провалился в темноту.

В спальню заглянул и тут же исчез Щупик. И через пару долей вошли Первушка и Старший. Оглядев, не прикасаясь, распростёртое на кровати тело, Первушка удивлённо покачала головой.

— Зашили его уже. Странно, — и распорядилась: — Пусть лежит. Когда очнётся…

Она оборвала фразу, и Старший понимающе кивнул. Зачем говорить вслух, когда и так понятно. Тихо вошли обе Кастелянши, покачали головами, бесшумно собрали окровавленную рваную одежду, поставили ботинки в шкаф, одна из них достала и поставила у кровати шлёпки, чтоб как сел, так сразу в них попал, и вышли. Почти сразу вбежала светловолосая девочка лет десяти, испуганно поглядела на страшное голое тело, шмыгнула носом, схватила оставшиеся на полу у кровати носки и выбежала.

Старший с сомнением посмотрел на Первушку.

— Может, мальчонку лучше? — неуверенно предположил он.

— Мальчики все у Самого на учёте, — возразила Первушка. — А к такой маленькой, да ещё або чистая… он вязаться не станет.

Подумав, Старший кивнул, и они ушли.

Ничего этого Гаор не видел и не слышал.

Пообедавшие заходили в спальню за сигаретами — после обеда можно было успеть выкурить одну — смотрели на него и выходили. Некоторые качали головами, но ни один не подошёл.

Когда Гаор очнулся, в спальне было тихо и пусто. Повернув голову, он посмотрел на часы. Четверть пятого. В пять ему в зал. Аггел траханый, как болит всё. Он медленно, преодолевая боль, сел и удивлённо посмотрел на свои ноги, уткнувшиеся в стоящие на полу шлёпки. Это когда же он их достал? А шмотьё его где? Он попробовал встать. Больно, но получилось. Открыл шкаф. Выездные ботинки на месте, а остальное где? И он точно помнит, что ничего никуда не убирал и не доставал. Содрал всё с себя и рухнул. Это кто же похозяйничал?

За его спиной стукнула дверь, Гаор обернулся и оторопел. Перед ним стояла маленькая беловолосая и голубоглазая девочка в тёмном платье и таком же глухом фартуке и прижимала к себе его кожаную шофёрскую куртку.

— Ты кто? — наконец выдохнул Гаор.

— Я Снежка, — тихо ответила девочка. — Меня тебе служить приставили. Вот, я её почистила.

И протянула ему куртку. Гаор её взял, а девочка, серьёзно глядя на него и будто нисколько не смущаясь его наготой, тихо и быстро продолжала:

— А носки твои я постирала, они целые совсем. А что остальное Кастелянши забрали.

Гаор кивнул и, отвернувшись от неё, повесил куртку в шкаф. Достал и бросил на кровать всё для тренировки. А когда снова обернулся, девочки уже не было. Гаор без сил опустился на кровать и вытер лоб. Фу-у, надо же такому. Ну, с одеждой выяснилось, это хорошо, а вот с остальным… он слышал, конечно, что дают девчонок или мальчишек в прислуги, но это тем, из первых спален, «родовым». А он-то «купленный», и в их спальне ни у кого прислуги, вроде, нет, не замечал он, чтоб была. Как ещё на это другие посмотрят? Сдружиться он ни с кем не сдружился, но и враждовать не хочется. И был бы пацанчик, было б как-то… а то девчонка, малявка совсем, а он при ней во всей красе, фу, нехорошо-то как.

Он медленно, заставляя себя преодолевать боль и желание снова лечь и не двигаться, надел трусы и майку, тренировочные штаны, носки и уже зашнуровывал кроссовки, когда в спальню опять вошла Снежка. Она шла медленно, сосредоточенно оттопырив губы, и несла глубокую тарелку, над которой даже курился пар. В тарелке плавали куски овощей, маленький кусок мяса и ложка.

— Вот, — наконец остановилась она перед Гаором и оторвала глаза от своей ноши, — ешь, и я отнесу, пока Сам спит.

А когда Гаор взял у неё тарелку, достала из кармана фартука толстый ломоть хлеба.

«Вот оно что», — быстро соображал Гаор, хлебая суп. Ему в другое время вход в столовую запрещён, в чужую спальню тоже, а прислуга туда-сюда шмыгает, и через неё передают все и всё, кому что нужно. Здорово придумано.

Снежка стояла и молча смотрела, как он ест. И только забирая у него тарелку и ложку, сказала.

— А Медицина тебе велела к ней зайти.

Гаор посмотрел на часы и встал, надел куртку.

— Скажи ей, что мне велено в пять в зале быть. Как вернусь, сразу зайду.

Снежка кивнула.

— Ага, как есть скажу. А ты иди, — она вздохнула, — раз велено, я шлёпки твои сама уберу.

И Гаор не сказал, что он и сам не безрукий, а кивнул и вышел.

Он специально вышел чуть раньше обычного, чтобы иметь в запасе время остановиться и переждать боль, и всё равно… немного, но опоздал. Не получалось сегодня у него быстро. И в зал он вошёл, угрюмо ожидая неизбежного наказания за опоздание. Да и какая на хрен тренировка, когда он где не зашитый, так пластырем заклеенный. А если в спарринг поставят, так его сегодня насмерть уделают, у него сейчас ни быстроты, ни силы.

Обычно, когда он входил в зал, Рарг уже стоял перед своей пятёркой и что-то им говорил. Гаор сам начинал разминку, и где-то в её середине Рарг подходил к нему или окликал, и начиналась уже совместная работа. Но сегодня Рарг был один. Стоял посреди зала и задумчиво рассматривал потолок. Появления Гаора он будто не заметил, дав ему подойти к гимнастической скамейке у стены, снять и положить на неё куртку. И только тогда бросил.

— Ложись на мат и работай на расслабление.

— Да, господин Рарг, — механически привычно откликнулся Гаор, проходя в угол.

«Аггел грёбаный, лучше бы футболку надел», — подумал Гаор, укладываясь на мат. Упражнения на расслабление, пожалуй, единственное, что он может сейчас делать, чтобы не кричать в голос от боли. Ох, аггелы палёные, больно-то как. Он даже закрыл глаза, чтобы не видеть ничего, будто от этого будет легче.

— Расслабься, — сказал над ним голос Рарга.

Гаор послушно замер и распустил мышцы. Наступила тишина. Он лежал и ждал следующей команды. А её все не было. Гаор осторожно приоткрыл глаза и увидел, что Рарг сидит на краю мата, боком к нему.

— За что в рабы попал? — вдруг негромко спросил Рарг.

Гаор вздохнул.

— Я бастард, господин Рарг. Наследник в карты много проиграл, и отец меня продал, — он скривил губы в усмешке, — чтобы долг покрыть.

Рарг кивнул.

— Много проиграл?

— Восемьсот девяносто пять тысяч, господин Рарг.

Рарг хмыкнул.

— Это за сколько лет столько набралось?

Гаор усмехнулся.

— В дорогих казино и на золотые фишки… идёт быстро, господин Рарг.

Рарг снова хмыкнул, и какое-то время они молчали.

— И какая семья? — негромко спросил Рарг.

— Юрденал, господин Рарг, — равнодушно ответил Гаор.

— Что?! — резко повернулся к нему Рарг. — Кто твой отец?

— Генерал спецвойск Яржанг Юрденал, господин Рарг, — ответил, глядя в потолок, Гаор.

— Тогда понятно, — отворачиваясь сказал Рарг.

«И что тебе понятно?» — спросил про себя Гаор. А Рарг негромко и, будто говоря сам с собой, продолжил:

— Пятый год, значит, слышал я, подумал тогда, нет, сволочь он, конечно, сволочью, но чтоб такое… и потом ты в пехоте был, а сына всегда в свои войска пристраивают. А он значит…

Рарг оборвал себя, и опять наступило молчание. Гаор чувствовал, что снова начинает уплывать в беспамятство, уже не так от боли, как от усталости.

— Он в отставке теперь, знаешь? — издалека донёсся голос Рарга.

— Мне это неинтересно, господин Рарг, — равнодушно ответил Гаор.

Рарг посмотрел на него и встал.

— Лежи, расслабляйся.

Гаор облегчённо закрыл глаза и успел подумать: «И зачем в зал загонял, лежать я и на кровати мог». Но раз получен такой приказ, будем его выполнять, пока не получим следующего. И последних фраз Рарга он уже не слышал.

— Не ошибся я, значит. Ты здорово похож на него, когда звереешь. Повидал я его… на всю жизнь насмотрелся.

Когда Гаор проснулся, в зале было по-прежнему тихо и пусто. Забывшись, Гаор рывком сел и зашипел от боли. Нашёл взглядом часы. Начало восьмого. Проверяя себя, осторожно огляделся. Никого. «Здорово получается», — усмехнулся Гаор и осторожно, стараясь не делать резких движений, встал и потянулся, расправляя мышцы. Тело сразу отозвалось болью многочисленных ран и царапин. Аггел, хорошо, конечно, что удалось поспать, но завтра ему либо за руль, либо в гараж, так что разлёживаться нельзя. Ну и начнём разминку заново помаленьку-полегоньку.

Когда Рарг появился в зале, Гаор не заметил. Просто поднял голову и увидел. Тот молча смотрел на него, а когда их глаза встретились, сказал.

— Бери куртку и иди за мной.

— Да, господин Рарг, — ответил привычной формулировкой Гаор.

Рарг привёл его в один из соседних залов. По стенам и посередине стояли всевозможные тренажёры, в углу стойка со штангами, гирями, гантелями. Выслушав краткое, но вполне чёткое и внятное распоряжение о порядке упражнений, Гаор ответил положенной фразой и приступил к работе. Отягощений ему брать было не велено, и получалось, что он должен не столько работать, сколько ознакомиться со всеми этими сооружениями и приспособлениями, многие из которых он видел впервые, и даже не сразу соображал, что и как надо нажимать.

К восьми он был мокрый от пота, а тренажёров не пройдена и половина. Вот аггел. И что сейчас? Ввалят? Но Рарг ограничился кратким:

— Завтра сюда и продолжишь.

— Да, господин Рарг, — выдохнул Гаор, смаргивая с ресниц пот. — Завтра сюда и продолжить.

Отдав распоряжение, Рарг, как обычно, повернулся к нему спиной, что всегда означало окончание тренировки. Гаор надел куртку и ушёл. Отчаянно зудели и чесались царапины и ссадины, болели зашитые раны, но в целом… в целом, он если и не о-го-го, то всё-таки и даже кое-как. Любил этот училищный капрал сержант-воспитатель выражаться такими не очень внятными, но всем понятными оборотами. Во всяком случае, они — шкеты и пацаны из начальных классов — понимали его даже лучше, чем офицеров, отдававших приказы и читавших лекции уставными фразами.

Восемь периодов пять долей — время господского ужина, и во внутренних коридорах рабская беготня. На Гаора смотрели с изумлением и даже страхом. Остановиться и поболтать никто, разумеется, и не попытался, но и прежнего пренебрежения в этих взглядах не было.

До казармы он добрался вполне благополучно. И сразу, едва в коридор вошёл, к нему подбежала Снежка.

— Иди, тебя Медицина ждёт, велела сразу, как есть, идти.

— Понял, — кивнул Гаор.

Усвоенная у Сторрама и в Дамхаре привычка не спорить с матерями — а что бы и как бы ни было, Первушка для него в первую очередь мать-лекариха — не дала ему даже зайти в спальню переодеться. Велено же «как есть идти».

Прежде, чем войти в её «амбулаторию», Гаор стукнул костяшками пальцев по дверному косяку, но толкнул дверь, не дожидаясь ответа. Первушка была одна и улыбнулась ему.

— Заходи. Раздевайся, посмотрю тебя.

Гаор стал раздеваться, складывая одежду на табурет.

— Всё снимай, — сказала Первушка. — Хозяйство твое тоже посмотрю.

— А что? — ответил вопросом Гаор, разуваясь. — Могло пострадать?

— Ты сам видел, как Мизинчика уделали, — просто сказала Первушка. — Они на горло и пах приучены.

— И за что его так? — небрежным тоном спросил Гаор, снимая штаны и трусы.

— Второму Старому не угодил, — так же небрежно ответила Первушка, приступая к осмотру.

Гаор сцепил зубы, пересиливая боль не так от осмотра, как от услышанного. Второй Старый — это Орнат Ардин, младший брат главы рода Орвантера Ардинайла, дядя его хозяина и… и скольким «родовым» он приходится отцом, дядей и дедом? А этому мальчишке…?! Но спросил он о другом, более важном.

— И часто такое?

— В каждый праздник, — ответила Первушка.

— А сегодня какой?

— У Сынка день рождения, вот и забавляли его. К свету повернись. Кто зашивал тебя?

— Врач в восточном крыле.

Первушка удивлённо посмотрела на него.

— Он же для охраны. Ну, и других из вольной обслуги. Как ты к нему попал?

— Рарг привёл, — спокойно ответил Гаор.

Она, помедлив, кивнула и продолжила осмотр. Смазала ему чем-то открытые ссадины и царапины, проверила, как держатся наклейки на швах.

— Мыться будешь, мочалкой пока не трись.

Гаор это хорошо помнил ещё по училищному лазарету, но только молча кивнул.

— А так-то ты легко отделался, самое главное, — она усмехнулась, — в целости и сохранности.

— Самое главное беречь надо, — ответно улыбнулся Гаор.

Он чувствовал, что она что-то ещё собирается ему сказать, но чего-то медлит. Но спрашивать впрямую не стал. И она сказала сама.

— Мажордома выпороли, знаешь?

— Меня увели, когда он раздевался ещё, — осторожно ответил Гаор.

Она кивнула.

— Фрегор и сам порол, и другим велел, — и испытующе глядя на него. — Из-за тебя ведь. Ты целый, считай, а Мажордом лежит, встать не может.

— А ты б хотела, чтоб наоборот? — открыто спросил Гаор.

Она пожала плечами.

— Хозяйская воля священна. Но… смотри, переменчив твой.

— Спасибо, — улыбнулся Гаор и стал одеваться.

Она молча смотрела на него, непонятно чему улыбаясь.

* * *

СОН СЕДЬМОЙ

(продолжение)

всё там же…

* * *

Аргат

Королевская Долина

571 год

Весна

«Красота спасёт мир». Ох Моорна, Моорна. Может, тот писатель и хорошо писал, но как философ — он дурак и даже хуже. Никого и никогда красота не спасала. Гаор всегда это знал, даже нет, изначально чувствовал, с детства, а жизнь потом день за днём убеждала его в этом. Красота не спасает, а губит. И, как правило, своего носителя. Большерогих оленей спасла не их красота, а жадность королей, не желавших терять такую дичь, и всю Королевскую Долину тоже.

А Королевская Долина ведь и в самом деле красива. И прячущиеся в её глубине дворцы, и сокровища в этих дворцах. И какая же мерзость творится среди этой красоты?!

Разумеется, Гаор читал о зрелищных боях, не поединках чести, а по приказу, и не тренировочных, а с боевым оружием, и не до победы, а до смерти — любимом развлечении королей и знати ургоров в древности, но что это сохранилось и сейчас… даже помыслить не мог. И во что это выродилось — тоже. Какой это, к аггелу, бой, когда против обученных собак выставляют мальчишку или раненого, который только и может, что пытаться убежать, а господа наслаждаются зрелищем не боя, а смерти, когда собаки разрывают беззащитного. И, зачастую, их же родича, только с клеймом и в ошейнике.

Гаор понимал, что только положение личного раба Фрегора спасает его от смерти, скорой, но нелёгкой. После боя с собаками остальные рабы стали его побаиваться, задевать в открытую не рисковали, боясь, как он понимал, нарваться на ответный удар, но «родовые» — и это он тоже понимал — боялись не его ударов, а гнева его хозяина — Фрегора. Некоторые даже пытались заискивать, и их показное вымученное дружелюбие было противнее прежнего пренебрежения. Он теперь не верил никому из них. Никому. И это было тяжелее всего.

А так, при всём её разнообразии, жизнь шла размеренно и ровно. Подъём, уборка и оправка, завтрак, работа в гараже или на выезде, обед, период в гараже, период отдыха, тренировка, период отдыха, ужин, личное время, отбой. Паёк сытный, постель мягкая, бабы податливые, и даже прислуга есть. Живи — не хочу! А ведь и не хочется. Но… но надо. Потому что это: роскошь и изысканность сверху, мерзость, кровь и грязь внутри, — это тоже, как говорил Кервин: «все знают, и никто не говорит». А значит, он здесь в разведке. А для разведчика что главное? Не просто выжить, а вернуться и доложить. И для журналиста так же: найти, узнать и передать в печать. А значит, глаза и уши пошире, рот поуже, язык за зубами. Смотри, слушай и запоминай. И помалкивай. Помни: длинный язык до горла укорачивают.

Гаор старался заканчивать свои рассуждения шуткой, чтобы уж не совсем погано было. А вокруг таял снег, вдоль шоссе и дорожек бежали ручьи, ослепительно сияло солнце, и стремительная аргатская весна уже одевала деревья и кусты зелёным пухом. И если бы не жившие здесь сволочи, как бы хорошо здесь было!

День за днём, день за днём, день за днём… В Дамхаре были рейсы, у Сторрама выходные и сигаретные выдачи… В «Орлином Гнезде» время счёта не имело. Ни выходных, ни праздников. Даже сигареты получали у Мажордома каждый сам по себе. Как закончился паёк, идёшь после ужина к Мажордому, сдаёшь пустую пачку, выслушиваешь тираду, что слишком быстро выкурил, и, может, получишь новую, а может, и нет, а может, и получишь, но не сигареты, а кое-что другое. Скажем, собственноручную оплеуху, а то и приказ на порку.

С ним, правда, Мажордом ни разу такого не позволял. Но у Гаора были, кроме пайковых сигарет, ещё и подаренные хозяином. Он даже их не проносил в казарму, а так и держал в бардачке. В каждой машине у него лежала пачка и зажигалка. В этом плане к хозяину у него никаких претензий. Тот даже не ждал его просьб, а сам зачастую, распечатав пачку и закурив, небрежно перебрасывал ему.

— Кури, Рыжий.

Он благодарил и оставлял пачку в бардачке. А зажигалки заправлял в гараже: было там и зарядное устройство, а в лимузине так зажигалки были вмонтированы и в переднюю, и в заднюю панели. Чтобы шофёр и пассажиры могли курить независимо друг от друга.

Гаор даже испытывал некое чувство почти благодарности к хозяину, но как-то услышал его брезгливое замечание, когда подсаженный пассажир попытался закурить свои.

— Меня тошнит от этой дешёвки.

Вполне прилично одетый господин поспешно погасил в пепельнице свою сигарету и стал извиняться, а Фрегор уже иным, добродушно-снисходительным тоном сказал:

— Рыжий, дай ему своих.

Гаор, разумеется, выполнил приказ, покрасневший от унижения господин закурил, а от благодарности ничего не осталось.

Да, теперь случалось и такое, что, выехав на условленное место, не хозяин пересаживался в другую машину, а к ним подбегали, и хозяин небрежным жестом отправлял «клиента» на переднее сиденье. И тот, сидя рядом с лохматым рабом, должен был говорить перегибаясь и оборачиваясь, испытывая тем самым двойное неудобство. Разговоры чаще всего шли обиняками и недомолвками или на неизвестном Гаору жаргоне, в котором причудливо смешивались военные термины и блатные словечки, и Гаор мог только догадываться о смысле. Чаще всего, когда «клиент» покидал их машину, хозяин самодовольно хмыкал и командовал:

— Открой окно, Рыжий, а то от его глупости не продохнуть стало, — и хохотал, восторгаясь собственным остроумием.

Такое доверие — Гаор понимал, что оказался допущенным к изнанке работы Тихой Конторы — не радовало. Многознающие недолговечны — всё чаще всплывала в памяти фраза из какого-то прочитанного ещё в училище исторического романа, затрёпанного до дыр из-за подробных сцен развлечений короля с наложницами. Он тогда тоже… упивался, но до развлечений «Орлиного Гнезда» безымянный — обложку роман утратил задолго до того, как попал ему в руки — автор не додумался. И из всего романа, наполненного кровавыми битвами и сладострастными оргиями, сейчас в голове только эта фраза. Многознающие недолговечны. Врёте, гады, выживу, вы меня ещё до края не дожали. Выживу, расскажу. Удалось же сказать о глазах на ладонях, и кем на самом деле были «огненные змеи, что как дыхнут, так посёлка нет». И услышали, и дальше передали, и белые конверты были. Нет, надо… делай, что должно, и пусть будет, как будет. Тоже не нами придумано, который век гуляет. Вот и будем по завету предков.

Тренировки при всей их изощрённости и утомительности были, пожалуй, самыми приятными периодами. Он по-прежнему еле доползал после них до спальни, но вкалывал честно. Рарг был мастером своего дела, и поучиться у такого… в определённом смысле везение. Это надо ценить. И Гаор ценил, выражая своё отношение беспрекословным и старательным выполнением всех распоряжений Рарга. Любой другой способ был бы понят неправильно и потому неприемлем. Понимал ли это Рарг, какие свои выводы тот сделал, узнав у него имя отца… ничего этого Гаор не знал и не пытался узнать. Однажды в редакции от кого-то, кажется, от Туала, он услышал хорошую фразу: «Прежде чем спросить, подумай: хочешь ли ты услышать ответ, а вдруг тебе скажут правду». А хорошему совету грех не последовать.

После одного из жёстких спаррингов Рарг, отпустив парней замыть кровь и сменить испачканную форму, сказал ему:

— Звереешь быстро. Смотреть вдаль надо, а ты дальше чужой морды уже не видишь ничего.

— Да, господин Рарг, — выдохнул он, держа привычную стойку.

Рарг кивнул.

— Этого оружия у тебя не конфискуют, с умом применяй.

— Да, господин Рарг.

Рарг удовлетворился его ответом и погнал на тренажёры.

Что Рарг учит его не только обороняться и не просто вырубать нападающего, но и атаковать самому, Гаор понял быстро. Для раба-телохранителя такое знание излишне, это кого же из него готовят? Всё чаще приходила неприятная мысль о боях напоказ, но он старался об этом не думать. Даже после того, как, придя на очередную тренировку, услышал неожиданное:

— Пошли.

Пошли так пошли. Он думал, что перейдут в другой зал, но Рарг вывел его во двор и привёл… на псарню. Опять собаки?! Псарню так же окружал высокий, да ещё с колючей проволокой поверху, забор. Рарг постучал в маленькую узкую калитку, пробурчал что-то невнятное в открывшееся окошечко, и их впустили. Сжав кулаки, пересиливая подкатывающий к горлу противный комок страха, Гаор следом за Раргом перешагнул порог.

Мужчина в камуфляже, который тогда рыдал над убитой собакой, встретил их неприветливо. Стоя, где указал ему Рарг, Гаор слышал только его негодующие выкрики, потому что Рарг говорил слишком тихо.

— Да ни хрена! — возмущался, как понял Гаор, «собачий командир». — Он мне две своры загубил… Ты понимаешь, что до праздника всего ничего? Мне собак к празднику готовить надо… у меня щенки не притравлены, а ты мне его подсовываешь…

Праздник, какой ещё праздник? И тут Гаор вспомнил, что сейчас уже третья декада весны, а десятый день — это весеннее солнцестояние. Так… так они Солнце, Небесный Огонь, Золотого Князя, вот так чествовать будут? Травлей?! Он задохнулся от гнева, но тут же сообразил, что даже если поубивает здесь прямо сейчас вот этих, лающих на него из своих вольеров собак, то ничего не изменит. Только добавит работы «собачьему командиру» с новыми собаками.

Рарг умел добиваться своего. И Гаора научили вырубать нападающих собак. Прикрытие у этих занятий, как понимал Гаор, было всё это же: готовят телохранителя, а вдруг на любимого хозяина натравят. После этой тренировки он вернулся в казарму опять в изорванной собаками одежде, с царапинами от когтей и лёгкими покусами. И хотя серьёзных ран не было, пошёл к Первушке смазываться.

— Ну, — встретила она его. — Опять собаки?

— Опять, — кивнул Гаор, снимая куртку и футболку.

— А чего в восточное крыло не отвели?

Он пожал плечами и честно ответил.

— Я не спрашивал.

Первушка промыла и смазала ему ранки.

— Посиди, пока впитается.

Он кивнул.

— Доволен? — вдруг спросила она.

Гаор удивлённо посмотрел на нее.

— Чем?

— А ночью. Приходили к тебе? — и сама ответила. — Приходили. Ну, и как?

Гаор разозлился.

К нему действительно ночью приходили. Он уже спал, когда его осторожно тронули за волосы, погладили, перебирая кудри. И по этой ласке, памятной ещё со сторрамовской вещевой кладовки, он понял, что это женщина из третьей спальни: там были не просто «купленные», а поселковые. Он, не открывая глаз, поймал её за руку, мягко потянул на себя, поворачиваясь на бок. Она легко, с привычной ловкостью скользнула к нему под одеяло. Свободной рукой он натянул одеяло им на головы, чтоб поговорить, но она, догадавшись о его намерениях, слегка зажала ему рот. И он понял: надо молча. Кто знает, на какой кровати наушник не спит и слушает? Услышит имя, донесёт, и всё. Обоим хорошо если только порка. Он всё-таки на прощание шепнул ей по-склавински.

— Спасибо, любая моя.

И услышал такое же почти неслышное.

— Тебе спасибо, любый мой.

И ушла она так же неслышно, как и пришла.

Так эта теперь выспрашивать вздумала. Ей-то чего?! Или тоже понаушничать решила?

— Это ты была? Нет? Так какое тебе дело?

Она нахмурилась и пренебрежительно повела плечом.

— Мог и получше поселковой себе найти. Ты ж личный всё-таки.

Гаор зло усмехнулся.

— Ревнуешь?

— А ты не задирайся, — посоветовала ему Первушка. — Я тоже кое-что могу. Мигну кому надо, и не будет тебя.

— На торги отправят, — рассмеялся Гаор, — да хоть сейчас. Тоже, испугала.

— Дурак, — вздохнула она с насмешливой жалостью. — Думаешь, только собаки есть? Забав много. Ардинайлы не продают никого. Только на утилизацию сдают. Если остаётся, что сдать. Понял?

— Понял, — кивнул он и встал. — За лечение спасибо, и что про забавы сказала тоже, а остальное… я уж сам как-нибудь разберусь.

— Разбирайся, — кивнула она. — Категорию ты уже потерял. Береги, что осталось.

Он молча натянул футболку, взял куртку и ушёл. Вот ведь стерва, по самому больному ему врезала. Когда отпали наклейки, он в душевой — благо, кабинки есть — рассмотрел себя. И понял, что полной первой больше не получит. Конечно, струпья отпадут, шрамы побледнеют, но останутся. Хорошо хоть, ни мышцы, ни суставы нигде не стянуло, а то бы и второй — ограниченно здоров — не было бы. Вот аггел, он так надеялся, что за год, ну полтора, окупит свою цену и его перепродадут. Ведь все, и у Сторрама, и в отстойнике, говорили об этом. А со второй категорией, всего в шрамах, кто и за сколько его купит? И каждая тренировка с собаками добавит ему шрамов. И о каких это ещё забавах она говорила? Похоже, и в этом Седой прав: всегда найдётся более страшное.

Сходив в душ, переодевшись и отдав Снежке футболку для починки, Гаор сидел в курилке и мрачно курил. Ныли уставшие мышцы, зудели свежие и старые синяки и ссадины. На душе хреново — не то слово. Остальные ещё на работе, и он сидел в одиночестве. Сейчас бы напиться, или подраться, или… да чего ни придумай, ни хрена всё равно не будет. Покуришь, пожрёшь, ну, ещё покуришь, ну… даже поговорить не с кем. «Родовые» брезгуют, а «купленные» боятся. Да на хрена ему эти «родовые», твари клеймёные, оно и видно, что отстойника не пробовали. В камере им бы спесь живо сбили. Каждый сам по себе и за себя. И только и думает, как бы кого под порку подвести. Будто от этого своё клеймо побледнеет или ошейник свалится. Так что Мажордом не в одиночку зашугал и задавил всех, это они все вместе. Сволочи. Выродки остроносые, один к одному, что в ошейниках, что без них.

— Эй, Дамхарец, — негромко позвал его от двери женский голос. — Дай покурить.

— Я Рыжий, — ответил он, не поворачивая головы.

— А по мне хоть Чуней зовись, покурить прошу.

«Поселковое» слово заставило его посмотреть на просителя, вернее, просительницу. Черноволосая и остроносая, в таком же, как у Цветика, коротком и сильно декольтированном только бордовом — цвет Орвантера или Первого Старого, сразу вспомнил Гаор — платье с белыми фартучком и наколкой, в туфлях на высоких каблуках, она смотрела на него вызывающе и насмешливо. Гаор уже знал, что женщинам сигарет не выдают, но не слышал, чтобы угощать запрещалось, и потому молча достал из нагрудного кармана пачку, вытряхнул на ладонь сигарету и протянул ей.

Она подошла и взяла сигарету, прикурила от вмонтированной в стену возле двери зажигалки.

— Подвинься.

В курилке они были вдвоём, так ей что, другого места на круговой скамье нету? В другое время он бы, может, и поигрался с ней в эти игры, известные ему ещё с училища, но сейчас не под настроение.

— Пошла ты…

— Грубиян, — вздохнула она, садясь рядом с ним. — На кого злишься, Дамхарец? Лучше порадуйся.

— Чему? — угрюмо поинтересовался Гаор.

— А что жив, — она усмехнулась. — Мало тебе, что ли? Вон тебя, и бьют каждый день, и собаками травили, а ты жив. И даже Самого из-за тебя выпороли. Другой бы по потолку от радости ходил, а ты… А ты чего сбежал тогда? Тебе ж Фрегор хотел первый удар дать. Отвёл бы душу, — она снова усмехнулась. — Глядишь, Сам бы и не встал. Чего сбежал?

События того дня Гаор помнил хорошо, и помнил, что его увёл Рарг. Удачно увёл, не дал ему на неповиновение пойти. Но ей он ответил по-другому.

— Я не палач.

Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым.

— Это пока не приказали тебе. А прикажут, и куда ты денешься?

И Гаор невольно кивнул, соглашаясь. Да, прикажут и… всё, вот он и будет край его, за которым уже только смерть, и никакие тренировки у Рарга не спасут и не помогут.

Она вытянула, скрестив в щиколотках, длинные красивые ноги.

— Живи, пока жив, Дамхарец.

И покосилась на него, проверяя впечатление. Гаор невольно усмехнулся. Ишь, как без мыла лезет. Ну, и хрен со всем, может, и впрямь…

В дверях курилки возник Мажордом. Гаор спокойно встретил его пристальный взгляд. Он в рубашке и штанах, на ногах шлёпки, курит в отведённом для этого месте, по-поселковому не говорит. Придраться не к чему. Продолжала спокойно курить и женщина.

— Иди, переоденься, — разжал губы Мажордом. — Ты больше не нужна.

Она снова глубоко затянулась, выдохнула дым и спросила:

— А кто там?

— Он захотел Яблоньку, — ответил Мажордом.

— Да, — кивнула женщина и встала, — её ему надолго хватит.

Она бросила сигарету в стоявшую посередине курилки широкую и низкую бочку с водой и вышла. Мажордом посторонился, пропуская её, и шагнул вперёд, закрыв за собой дверь. Гаор насторожился.

После того дня, когда он бился с собаками, а Мажордома пороли, они ещё ни разу не разговаривали. Сутки Мажордом отлёживался у себя в комнате, и Милок бегал по его поручениям, а потом, бледный, похудевший и осунувшийся, снова вышел на работу. Гаор видел его издали, слышал голос, отдававший распоряжения, но вот так лицом к лицу… Ну, и что теперь?

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— А что ещё я тебе должен? — ответил вопросом Гаор.

Мажордом раздвинул бледные губы в злой улыбке.

— Одни неприятности из-за тебя, Дамхарец.

— Я Рыжий, — поправил его Гаор. — У кого неприятности? У тебя? Ну, так ты сам виноват. С собаками ты меня подставил, ты смерти моей хотел. Не так разве? Что выжил я, не твоя заслуга. — Гаор зло усмехнулся. — Ты ещё со мной не рассчитался, помни.

— Чего ты хочешь? — резко спросил Мажордом. — Ты жив, тебе этого мало?

— Давай, — Гаор докурил сигарету и щелчком отправил окурок в бочку. — Хочешь, Мажордом, на себе проверить, много это или мало, жить?

— Тебя запорют. Насмерть.

— Ну да, — кивнул Гаор. — Только ты на это уже от Огня смотреть будешь.

Разговор явно для обоих заходил в тупик. Либо они сейчас от угроз переходят к делу, либо… Гаор прямо слышал, как скрипят у Мажордома мозги в поисках достойного выхода.

— Чего ты хочешь? — повторил Мажордом уже другим тоном.

— Этот разговор не я, а ты начал, — ответил Гаор. — Вот сам и подумай, как ты со мной за тот бой расплатишься, — и вздохнул. — На фронте я бы тебя на огневой суд выставил, а здесь…

И, видя, что Мажордом его не понял, пояснил:

— Ну, отправил бы проход в минном поле делать. Пройдёшь, кончен счёт, не пройдёшь… тоже. К мёртвому счёта нет.

— И часто ты так… на смерть посылал?

Гаор усмехнулся.

— Это война, Мажордом. И посылал, и меня посылали, и сам шёл.

Он резким рывком встал и выпрямился. Мажордом отшатнулся, хотя между ними было не меньше двух шагов. Гаор улыбнулся. Мажордом понял его улыбку и нахмурился.

— Фрегор не вечен, тоже помни.

— Ничего вечного нет, — ответил Гаор. — Ты про жизнь говорил, так… живи и давай жить другим. И как ты к другим, так и другие к тебе.

— Чем тебе плохо? Чего тебе не хватает?

— Тебе всё равно не понять, — усмехнулся Гаор. — Распорядка я не нарушаю, а в остальном… рассчитайся со мной за собак и живи, как сам знаешь, а меня не трогай.

— Не нарушаешь?! — возмутился Мажордом. — Да к тебе каждую ночь бабы бегают! Это разврат!

— А когда с родным сыном спят, а потом его под своего же брата подкладывают, это что? — ехидно спросил Гаор.

— Воля хозяина священна!

— Так ты Милка по хозяйскому приказу трахаешь? — удивился Гаор. — А я думал, он тебе нравится.

— Ты… — Мажордом задохнулся, — ты…

— Да, я, — этот никчемный разговор уже надоел Гаору. — Я дамхарец, Рыжий и так далее, а если ты, дурак, сразу моего клейма не посмотрел, то я за твою дурость страдать не собираюсь.

Мажордом кивнул.

— Так что, в первую спальню тебя перевести?

Гаор на мгновение растерялся, не зная соглашаться или отказываться.

— Мне всё равно.

— Не хочешь с личными жить? — удивился Мажордом.

— Мне всё равно, — повторил Гаор и, пройдя мимо Мажордома, вышел из курилки.

По коридору бегали возвращающиеся с работы к ужину. Слышали — не слышали… да пошли они все. Каждый сам за себя. И он тоже. В спальне Гаор сунул сигареты в тумбочку, и почти сразу вбежала Снежка.

— Рыжий, я зашила всё и выстирала. Чего ещё тебе сделать?

Он посмотрел на неё и невольно улыбнулся.

— Пока ничего.

— А давай я тебе штаны поглажу.

Гаор шутливо ущипнул её за нос.

— Это я сам.

Выездную одежду он всегда гладил и чистил сам. Так как ещё по Дамхару помнил, что с формой управляться не умеют. Да и у малявки силёнок попросту не хватит, чтоб как следует стрелку на брюках навести.

Отчаяние от потери категории ненадолго, но отпустило его, вернее, стало не таким острым. Что ж, эта, в бордовом, тоже права: пока жив, надо жить. Вот когда он встанет на сортировке и «зеленые петлицы» будут тыкать в шрамы и спрашивать, тогда и будет… что-то делать. А пока надо жить. И ему, чего там врать и придуриваться, лучше, чем многим. А что порядки здесь такие поганые… ну, так в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь.

Гаор уговаривал себя этими и другими столь же расхожими истинами, предчувствуя скорое подтверждение слов Туала: «Мужайтесь, худшее впереди.»

Весна

4 декада

1 день

Ему повезло. Весенний праздник в «Орлином Гнезде» прошел без него. Фрегор с утра укатил в Дом-на-Холме, оттуда на загородный пикник с сослуживцами, с пикника поехали в «Парадиз», оттуда в «Розочку» — самый дорогой бордель Аргата. Из «Розочки» Фрегор вывалился уже за полночь, в очень хорошем подпитии, довольный собой и жизнью, и, плюхнувшись на заднее сиденье лимузина, приказал:

— Домой.

— Да, хозяин, — ответил Гаор, срывая лимузин с места.

Любовь хозяина к быстрой езде была ему уже хорошо известна, и в дополнительных приказах он не нуждался. Несмотря на мучивший его голод — за весь день его так и не удосужились накормить — он был доволен сегодняшним днём. Во-первых, он выяснил, что Венн — сослуживец хозяина, то есть тихушник, во-вторых, на пикнике были только тихушники, и он многих разглядел и запомнил, на всякий случай, вдруг пригодится, и в-третьих, а, пожалуй, и главных, праздничные развлечения «Орлиного Гнезда» обошлись без него, а он без них.

— Рыжий, — вдруг позвал его Фрегор.

— Да, хозяин, — откликнулся Гаор.

— Есть хочешь? — и, не дожидаясь его ответа. — Гони в «Охотничий»!

— Да, хозяин, в «Охотничий», — Гаор резко вывернул руль, бросая машину в разворот.

«Охотничий» ресторан на выезде из Аргата был любимым местом утреннего опохмела богатых гуляк. Но сейчас ехать туда было, пожалуй, и рановато. И что означает вопрос хозяина, хочет ли он есть? Он что, собирается его в «Охотничьем» кормить? Да кто ж туда раба пустит?

— Рыжий, — опять позвали его.

— Да, хозяин, — ответил Гаор, готовясь услышать новый адрес.

Бывало уже такое, когда пункт назначения менялся чуть ли не каждые пять долей.

— Все бабы шлюхи, — доверительным тоном сообщил ему Фрегор.

Ни спорить, ни соглашаться Гаор не счёл нужным. Но Фрегор в его высказываниях и не нуждался.

— А ещё они стервы. И дуры. А все остальные сволочи. Я знаю, Рыжий, ты не спорь.

«И не думаю», — мысленно ответил Гаор.

«Охотничий» находился на другом конце Аргата, и он поехал напрямик через центр. Они летели по уже опустевшим улицам, и полицейские, что называется, в упор их не замечали. Пустячок, а приятно. Гаор тоже любил быструю езду.

— Подумаешь, гемы. Они не главное.

«Когда их навалом, то да», — согласился про себя Гаор.

— И кровь не главное. Родовитый дурак хуже умного полукровки.

«Как полукровка, согласен полностью», — вёл мысленный диалог Гаор.

— Главное, ум. Я умный, Рыжий. Поэтому у меня всё будет. Братец мой, наследник, глава фирмы, подумаешь! Где бы его фирма была, если бы не я? Кто ему военный заказ дал? Я!

«Если он его так же, как те энергоблоки, делает, то дела у армии хреновые», — подумал Гаор.

— Ублюдок его ни одну экспертизу не пройдёт, а ему уже пятьдесят, вот я ещё кой-какое дельце проверну и в Ведомство Крови подам, — Фрегор хихикнул, — заявление. Чтоб ублюдка проверили. И всё! Бездетен Фордангайр Ардинайл, а значит, хрен он старый да гнилой, а не наследник. Он это знает, зна-ает. Он, Рыжий, спит и видит, как меня укокошить, да хрен я ему поддамся. Ты думаешь, чего Мажордом, сволочь старая…

«Тоже не спорю», — подумал Гаор, слушая всё с большим интересом. Но тут Фрегор забыл, о чём говорил, и долго безадресно и бездарно ругался. Это с ним случалось часто, Гаор давно привык и не обращал внимания.

— Останови, — вдруг приказал Фрегор совершенно трезвым голосом.

Гаор послушно вдавил тормозную педаль, притирая лимузин к обочине. Они уже выехали из Аргата, и до «Охотничьего» оставалось не больше двадцати меток (23,04 км.), пустяки для такой машины. Что-то случилось?

— Выходим, — скомандовал Фрегор, открывая дверцу, и так как Гаор остался сидеть, рявкнул: — За мной!

Выругавшись про себя, Гаор вылез из машины. Опять, что ли, придурок, как тогда, будет бегать по лесу и жаловаться ему на жизнь?

Но Фрегор остался стоять на дороге, озираясь так, будто не мог понять, где он и как здесь оказался. Гаор подошёл и встал в шаге от него.

— Рыжий, — негромко заговорил Фрегор. — Я никому не верю, понимаешь, никому, они все враги. Все хотят моей смерти. Я верю только Венну. Венн мой друг, у него свой отдел, ему не надо меня подсиживать, а вдвоём мы сила, понимаешь? Венн хитрый, он тоже сволочь, но он за меня. Он знает, что я буду наследником, он мне поможет, а когда я стану главой, я отблагодарю его, я честный, Рыжий, я всегда плачу по счетам. И возвращаю долги. Отец хитро придумал с дядей Орнатом. Он не стал его убивать, понимаешь, он сделал его гомиком, а его дочку проклеймил, и дядя Орнат бездетен, он не наследует в любом случае. Фордангайр дурак, ни одна операция не должна повторяться, а он хочет со мной, как отец с Орнатом. Я не женился, Рыжий, поэтому моя кровь чистая, я женюсь, когда избавлюсь от ублюдка, ты видел его, Рыжий, он ублюдок, выродок. А я себя проверил. У меня уже три здоровых детёныша. — Фрегор рассмеялся. — Он с Мажордомом подкладывают мне мальчиков. Что ж, я не отказываюсь, но я никогда не засыпаю с ними, я отсылаю их. И после каждого мальчика я трахаю бабу. Понимаешь, Рыжий? Меня за гомика не выдашь. Меня тошнит от шлюх, но им не доказать, что я гомик. Мажордом хотел тебя убить, потому что ты мой. Ты всегда будешь со мной. Потерпи, Рыжий, когда я избавлюсь от них, когда я стану наследником, Мажордом расплатится за всё, — Фрегор снова рассмеялся, — по всем счетам. Рыжий, проверь все машины, лично, я боюсь, они могут подсунуть «жучка», знаешь, что это?

Пауза показала, что на этот вопрос надо отвечать.

— Да, хозяин.

— Проверь, если найдёшь, не снимай, только скажи мне, когда мы выйдем из машины, и я тогда покажу тебе, что делать.

— Закрыть микрофон пивной пробкой, — хмыкнул Гаор.

— Правильно! — обрадовался Фрегор. — Я же говорил Венну, что ты стоишь столько и даже больше. Но есть способ и получше. Я покажу. Мажордом кого подсовывает тебе, баб? Или мальчиков? — и, не дожидаясь ответа. — Не бери, могут отравить. Они это умеют. Всегда выбирай сам. И, когда голосуешь, не садись в первую машину. Она всегда подставная. Сейчас в «Охотничий» рано, поедем… — и задумался.

Гаор спокойно ждал. Конечно, кое-что из сказанного Фрегором интересно, но в целом он примерно так и думал. Что ж, каждый расправляется с соперниками по-своему. Юрденалы убивают, а у Ардинайлов свои излюбленные методы. Не менее пакостные.

— Нет, в «Охотничий», — наконец, решил Фрегор, — у них есть отдельные кабинеты.

— Да, хозяин, в «Охотничий», — ответил Гаор.

И как учил его Рарг, шёл к машине за плечом хозяина, опередив его на последнем шаге, чтобы открыть перед ним дверцу.

— Рарг хорошо учил тебя, — с удовольствие сказал Фрегор, усаживаясь в необъятные недра лимузина.

Фраза не прозвучала вопросом, и потому Гаор не стал на неё отвечать. Он молча занял своё место за рулём и погнал машину вперёд.

«Охотничий» работал круглосуточно, и там, похоже, видали столько такого и таких, что никого ничем не удивить. Ни требованием отдельного кабинета для беседы, ни заявлением, что раб пойдёт с хозяином. Их провели внутренним коридором в маленький кабинет, где ничего не было, кроме стола и четырёх стульев, быстро накрыли на стол и оставили одних с пожеланием «приятного аппетита». Фрегор налил себе в бокал минеральной воды и указал Гаору на стол.

— Ешь.

И рассмеялся его невольному искреннему удивлению.

— Да-да, это всё тебе. Садись и ешь.

— Да, хозяин, спасибо, хозяин, — несколько растерянно пробормотал Гаор, снимая куртку.

Фрегор ещё раз кивнул, и Гаор уже увереннее повесил куртку на вешалку у двери и сел к столу. Есть он хотел, а такого… да он в жизни такого и не ел. Не запутаться бы, что за чем и какой вилкой орудовать. Спиртного на столе не было, только минералка и ещё кувшин с непонятной жидкостью, в которой плавали ломтики лимона и какие-то неизвестные Гаору ягоды. Знаменитый «похмельный компот» — догадался Гаор и решил оставить его хозяину.

Фрегор с бокалом в руке расхаживал по кабинету, пристально рассматривая висящие на стенах картины. Неслыханная деликатность — невольно оценил Гаор. Он понимал, что его в определённой степени покупают, покупают его… преданность. Что ж, телохранитель должен если не любить того, кого охраняет, то хотя бы не ненавидеть. И Фрегор умнее Гарвингжайгла, который ни разу не удосужился не то что купить, а предложить ему чего-либо, когда он по приказу отца ездил его телохранителем по дорогим казино.

За дверью послышались чьи-то шаги, и Гаор невольно резко обернулся к двери. Фрегор, одобрительно кивнув, жестом показал ему встать у двери так, чтобы вошедший оказался спиной к нему, и опустил руку в карман. И снова кивнул, увидев, с какой быстротой и ловкостью Гаор занял своё место. В дверь осторожно постучали.

— Я велел не беспокоить! — брюзгливо выкрикнул пьяным голосом Фрегор, одновременно делая шаг в сторону и доставая пистолет.

— Прошу прошения, — прошелестело за дверью, и стучавший удалился.

Фрегор убрал пистолет и указал Гаору на стол. Тот понял, что может продолжить прерванную трапезу.

— Видишь? — негромко сказал Фрегор, когда Гаор снова сел к столу. — Вокруг враги. Но я им не поддамся. Да, ополосни стакан этим пойлом, — он указал на кувшин с «похмельным компотом», — а остальное вылей в унитаз, пусть думают, что я выпил это.

И когда Гаор выполнил приказание — унитаз оказался здесь же, в крохотной уборной за неприметной дверью в углу — Фрегор доверительно продолжил:

— Никогда его не пью. Хрен их знает, что они туда мешают.

Всё когда-нибудь кончается. Гаор с сожалением оглядел опустевшие тарелки. Да, заправился он, надо признать, капитально, как говорится, теперь есть что вспомнить перед смертью, но жаль, что пиршество нельзя повторить.

— Сыт? — спросил Фрегор, с интересом глядя на него.

— Да, хозяин, — встал из-за стола Гаор. — Спасибо, хозяин.

— Тогда поехали.

Фрегор достал бумажник, порылся в нём, достал и бросил на стол маленькую похожую на визитку карточку, на которой, как успел заметить Гаор, было только несколько цифр и вроде как картинка в правом нижнем углу. Гаор сдёрнул с вешалки и надел свою куртку. Но тут Фрегор, отойдя от стола к одной из картин на стене, поманил его. Недоумевая о причине такой задержки — ведь уже сказали: «поехали» — Гаор подошёл.

— Смотри, Рыжий.

Гаор, по-прежнему ничего не понимая, стал рассматривать картину. Летний пейзаж: холмы, одинокие деревья и домик у озера. «Мило», — сказала бы Моорна, наморщив носик, чтобы было понятно: хвалит, хотя хвалить не за что.

— Ну же, Рыжий, видишь!

Фрегор ткнул пальцем в окошко домика. И, приглядевшись, Гаор увидел, что окошка нет, вместо него аккуратное отверстие. Он невольно присвистнул.

— Во-во, — рассмеялся Фрегор, довольный произведённым впечатлением. — Нужно, вставили микрофон, нужно, объектив, а аппарат или наблюдатель за стенкой, — и скомандовал уже иным, «хозяйским» тоном. — За мной.

— Да, хозяин, — механически откликнулся Гаор.

Увиденное требовало осмысления, и он очень надеялся, что Фрегор в машине заснёт и не будет мешать ему вести машину, обдумывая события этого дня. Единственное, что задевало его, это что не успел поговорить с Золотым Князем, ведь всё время был на чужих враждебных глазах. Даже на этом пикнике, где господа гуляли, а он сначала таскал ящики с выпивкой и жратвой и устанавливал жаровни, а потом у машины ждал хозяина, он постоянно чувствовал на себе внимательные и совсем не доброжелательные взгляды.

В «Орлиное Гнездо» они приехали перед рассветом. Гаор высадил хозяина у парадного подъезда, выслушал приказ отоспаться и после обеда по обычному распорядку, отогнал лимузин в гараж, где его принял ночной механик из свободных, и пошёл в казарму.

Рабская казарма спала мёртвым усталым сном. Как догадывался Гаор, весенний праздник без крови и чьей-то смерти не обошёлся. Войдя в свою спальню, Гаор изумлённо остановился, увидев чей-то силуэт на своей кровати. Это ещё что за новости?! Но, подойдя поближе, увидел, что это Снежка. Она сидела с ногами на его кровати и спала, положив голову на спинку, на расправленное для сушки полотенце.

— Снежка, — Гаор осторожно погладил её по голове.

— Ой, Рыжий, — заговорила Снежка, не открывая глаз, — ты пришёл, да? Вот, держи.

Она полезла в карман фартучка и достала какой-то тёмный комок.

— Это тебе. С праздником.

Гаор взял комок, оказавшийся маленьким двойным бутербродом: два ломтика тёмного хлеба с прослойкой из масла и сахара.

— Спасибо, Снежка, а теперь к себе иди.

Снежка не успела ответить. Потому что Гаора вдруг окликнул Старший по спальне.

— Рыжий.

— Да, Старший, — сразу повернулся на голос Гаор.

— Не гони Снежку, — Старший говорил негромко, но в ночной тишине его было хорошо слышно, — пусть у тебя ночует.

— Как это? — не понял, не захотел понять Гаор.

— Тебе её в прислуги дали, ты с ней спать не будешь, её под кого из первой положат. Заломают девчонку.

Гаор медленно, стараясь не упасть, потому что его вдруг перестали держать ноги, сел на кровать.

— Рыжий, — шёпотом заговорил Зимняк, — Старший дело говорит. Ты не сделаешь, голозадым отдадут. Пожалей девчонку.

— Она ж не малолетка даже, малявка, — потрясённо выдохнул Гаор, — не могу я. Я ж не…

— Под хозяев с семи подкладывают, а ей уж десять скоро. Потому и дали тебе, чтоб поберечь.

— Не могу, — покачал головой Гаор. — Нет.

Сосед справа зевнул и пробурчал.

— Раздень и под одеяло положи, чтоб она утром от тебя голой выскочила. Делов-то… — и захрапел.

Гаор сидел, стиснув, смяв действительно в комок этот прибережённый для него бутерброд. Он понимал, что раз остальные так говорят, значит, так и надо. Но… но мало этим сволочам, что сами выродки, они и нас такими делают! Но… но деваться ему некуда, как человека просят. Он сунул в рот подарок, встал и начал раздеваться. Куртку, брюки, ботинки в шкаф, достать мыло, мочалку и большое полотенце. На ноги шлёпки.

— Снежка, — он снова погладил её по голове, — раздевайся и ложись.

— А ты?

— Я в душ.

И ушёл, не дожидаясь её ответа.

В душевой он сбросил бельё и рубашку в ящик для грязного, а носки захватил с собой в кабинку. Вымылся, выстирал носки. Привычные движения немного успокоили его. Нет, конечно, надо так, как сказал тот, справа. Как зовут-то его? Не знает, но вроде он в теплицах работает. Говоря вслух, как и положено по здешнему Уставу, только по-ургорски, Гаор про себя продолжал употреблять усвоенные за эти годы слова и обороты. Нет, он не даст это отнять у себя. И со Снежкой… это ведь тоже… не просто так, а борьба. Спать не по приказу, а по своему выбору — это он уже усвоил, а оказывается, бывает и такое. Но какие же сволочи! И это не Ардинайлы, не хозяева, тем на такие мелочи, как девчонка-рабыня, плевать трижды и четырежды, это Мажордом и прихвостни, шестёрки его. Ну, сволочи, ну… всякое он видал и слышал, но чтоб такое… Это как мозги надо вывихнуть, в самом деле, психи. Все, до единого.

Он вернулся в спальню, убрал на место мыло и мочалку, перевесил в шкаф маленькое полотенце и расправил на спинке кровати большое, стараясь не задеть маленькие платье, фартук и маечку. Осторожно лёг. Снежка уже спала, но сразу подвинулась к нему, прижалась и вытянулась рядом, уткнувшись головой ему в подмышку.

«Матери набольшие, — беззвучно позвал Гаор, — простите меня, знаю я, что не по-людски это, простите, Огонь Справедливый, приму, что дашь мне, но не смог я, к самому краю загнали меня».

Он думал, что не сможет заснуть, но усталость оказалась сильнее. Да и до подъёма всего периода два осталось, не больше.

Утром в общей суматохе и суете Снежка, и впрямь как говорили, выскочила голой из-под его одеяла, сгребла в охапку свою одежонку и пулей вылетела из мужской спальни. Гаор с ужасом ждал, что скажут ему остальные, особенно женщины, ведь здоровому мужику с малявкой спать… Но никто ни словом не обмолвился, будто не знают или так и положено.

А потом так и пошло: две, три ночи он один, вернее, к нему приходят уже вполне взрослые, в соку и силе, а на третью или четвёртую ночь у него остаётся Снежка. Обычно она приносила его выстиранное белье, раскладывала в шкафу, и пока он мылся в душе, сама раздевалась, залезала под одеяло и лежала, накрывшись с головой, будто её и не было. И Гаор, вернувшись из душа, укладывался, никак не выдавая, что в его кровати кто-то есть. И никто никогда ни словом… Хотя нет, была попытка. Он шёл на тренировку, и какой-то лакей, поравнявшись с ним, отпустил шуточку о любителях малолеток. Но, получив мгновенный удар, от которого треснулся о стену, всё понял и заткнулся. Так что и здесь у него обошлось. Пока.

Весна

5 декада

Вскоре после праздника Рарг устроил нечто вроде экзамена. В присутствии Фрегора Гаор опять дрался, отражал всевозможные нападения, потом встал за плечом Фрегора, и парни Рарга нападали, а он защищал своего хозяина… Правда, обошлось без собак, но Фрегор всё равно был в восторге. Гаор думал, что тренировки на этом кончатся, о чём в глубине души жалел: эти три периода в зале или на гимнастической площадке, или ещё где Рарг назначит, были, пожалуй, самыми приятными, но Рарг посоветовал хозяину время от времени отпускать его на тренировки. Для поддержания формы. Но уже по свободному графику. И один период в день на гимнастической площадке, хоть до подъёма, хоть после отбоя, хоть… словом, когда свободен. Последнему Гаор обрадовался больше всего. Уж период в день он на гимнастику выкроит. При любой нагрузке.

И началась его работа раба-телохранителя. Оружия ему так и не дали, ни огнестрельного, ни холодного, но и полученных от Рарга умений должно было хватить в любых ситуациях. Тому, что на его хозяина кто-то всерьёз нападет, Гаор не верил. Но приказано идти и стоять за плечом и вырубать насмерть любого посягнувшего, значит, будем идти, стоять и вырубать. День-ночь, день-ночь, работа-отдых, работа-отдых… работы больше, отдыха меньше, но и это жизнь. А значит, живи и помни: могло быть и хуже, это ещё не самое страшное.

Что было в «Орлином Гнезде» на праздник, кого и как убили, Гаор не знал. Ему не рассказали, а он не спрашивал. Но был уверен: убили. А затравили собаками, или запороли, или забили насмерть… это уже мелочи. Ни один из его немногих знакомцев не пропал, значит, кого-то другого. Ну… пусть им в Ирий-саду хорошо будет. Или у Огня светло. Это уж каждому по вере его.

Обычно он выезжал с хозяином сразу после завтрака или чуть позже, но ждал его теперь не в гараже, а в личных комнатах. Одевался на выезд и бегом поднимался по внутренним коридорам и проходам в хозяйскую спальню. Чаще всего он заставал хозяина за завтраком. В этом Фрегор был неукоснителен. Когда бы и после какой попойки или оргии не лёг, в семь подъём, холодный душ, бритьё, гимнастика, завтрак и на работу.

— Отлично, Рыжий, — встречал его хозяин. — Ты готов?

— Да, хозяин, — гаркал Гаор по-строевому, игнорируя суетившихся в комнате горничных в зелёных платьях с вываливающимися из декольте грудями и сверкающими из-под коротких юбок голыми ягодицами.

Хозяину его равнодушие нравилось, а для Гаора оно необременительно, так как было искренне, вернее, круто замешано на презрении.

— Едем, — хозяин вставал, швыряя салфетку.

Как из-под пола выныривали два лакея в зелёных рубашках, быстро и умело одевали хозяина, и на выход. Впереди хозяин, а за ним молчаливой неотступной тенью раб-телохранитель. Проход по коридорам и анфиладам, вниз по парадной лестнице, если у крыльца ждет лимузин, или по одной из боковых, и тогда там будет стоять «коробочка» или легковушка. Машина заправлена, вымыта, отрегулирована… И вперёд, к трудам на благо Отечества.

Часто эти труды сводились к турне или марш-броску по ресторанам, борделям и прочим злачным местам Аргата. Турне, если хозяин засиживался, и марш-бросок, если влетел, вылетел и гони дальше. Сюда хозяин ходил один. В отличие от множества безымянных контор — дверь со звонком и глазком, окна с глухими шторами, и ни намёка на вывеску, даже простого номера на двери нет. На всякий случай Гаор старательно запоминал адреса. На Ардинайлов у него уже было два листа. Вернее, на одном он записывал всё, что узнавал о нравах и обычаях этой действительно сумасшедшей семейки, а на другом — всё, что касалось работы Фрегора. Самыми нудными были поездки в Дом-на-Холме. Там приходилось период за периодом ждать в подземном гараже. Хорошо хоть, что это бывало не слишком часто.

Вопрос с едой тоже решился. Хозяину вдруг стукнуло в голову, что раба нужно кормить, и он распорядился выдавать Гаору на день сухой паёк, и чтоб в машине всегда не меньше двух бутылок с минералкой. Мажордом, конечно, сволочь, но не выполнить хозяйского приказа не посмел. И теперь Гаор утром после завтрака подходил к Старшей по кухне и получал аккуратный свёрток с бутербродами и две маленькие пластиковые бутылки минеральной воды, бегом относил это в гараж и уже тогда бежал к хозяину. Правда, паёк считался за обед, и если он возвращался после ужина, то ужин пропадал, но всё же не совсем голодно теперь.

А в целом… всё шло неплохо, могло быть и хуже. Гаор уже начал привыкать и не ждал ничего такого-этакого. Но… жди — не жди, а будь готов ко всему.

Весна

8 декада

3 день

Аргат

День был самый обычный. Солнечный тёплый день, когда не только от зимы следов не осталось, но и весна уже заканчивается. Синее небо, молодая листва, солнце играет в оставшихся от ночного дождя лужах. И у хозяина турне по ресторанам Аргата. С кем он там внутри этих, сегодня не слишком фешенебельных — в соответствии с машиной, сегодня они на легковушке, — но достаточно респектабельных заведений встречается и о чём разговаривает, Гаор не знал. В рестораны его не брали. То ли хозяин никого здесь не опасался, то ли не хотел привлекать внимания. Это с лохматым рабом за спиной Фрегор Ардин приметен и запоминаем, а сам по себе… обычный. Гаор ещё на том пикнике в честь весеннего праздника заметил эту особенность тихушников — неприметность, заурядность, а потому и незапоминаемость.

Этот ресторан был пятым по счёту, приближалось время обеда. Получив приказ ждать на стоянке, Гаор отъехал на указанное место и достал свёрток с бутербродами и начатую — открыл в третьем ресторане — бутылку воды. Съедать все бутерброды сразу не следовало: кто знает, куда ткнёт шило в хозяйской заднице. Позавчера опять до «Охотничьего» доехали. Правда, были тогда на лимузине, посещали «Парадиз» и «Розочку» и вернулись под утро. Но надо отдать хозяину должное: после таких загулов он всегда давал отоспаться. Гаор жевал бутерброд, прихлёбывал минералку и рассеянно наблюдал за дверью ресторана, чтобы успеть подать машину, когда за дверным стеклом покажется уже хорошо знакомая фигура.

Он успел поесть и выйти из машины на законном основании: выбросить пустую бутылку и протереть лобовое стекло машины. Чтоб и мышцы размять, и придраться не к чему. Всё хорошо, всё спокойно. Ага, вон и хозяин. И вроде не один… Разглядев спутников Фрегора, Гаор похолодел. Он ждал всего, был уверен, что готов ко всему, но к такому…

На его счастье Фрегор с крыльца махнул ему рукой, приказывая оставаться на месте. И этих нескольких долей, пока Фрегор со своими… собутыльниками, раз были в ресторане, шёл к стоянке, Гаору хватило, чтобы перевести дыхание и немного успокоить бешено бьющееся сердце.

С хозяином были двое. И обоих Гаор знал. Венн, в штатском, как всегда весёлый смеющийся, другим его Гаор ещё не видел. И… Жук. Со своим неизменным портфелем, раскрасневшийся от выпитого, хохочущий над какой-то шуткой Венна. Очки сверкают, ёжик топорщится. «Жук, сумасшедший, куда тебя занесло?! Атас, Жук!!!»

Но всё это Гаор прокричал про себя. Единственное, что он сейчас может, это против правил не выйти из машины, чтобы открыть перед хозяином дверцу, чтобы, увидев его, Жук не ляпнул чего-то совсем неподходящего.

Фрегор, Венн и Стиг остановились в шаге от машины, и Гаор мог их отлично слышать.

Венн с удовольствием отметил, что Файрон и рыжий раб никак не выдали своего знакомства. Что ж, игра идёт отменная, приятно посмотреть. Фрегор подготовлен, и тянуть нельзя: вдруг взбрыкнёт не вовремя.

— Вы сейчас куда? — Венн лучился участием. — Могу подвезти.

— Ну, что вы, — Стиг поправил очки. — Мне сейчас по клиентам, возьму такси.

— Что?! — возмутился Венн. — Мы вот так отпустим такого человека на такси?! Фрегор, это допустимо?!

— Ни в коем случае! — решительно поддержал его Фрегор. — Венн, скажешь, что я задержусь…

— Нет, нас тоже ждут, — Венн искусно изобразил задумчивость и внезапное озарение. — Фрегор, Стиг, я придумал. Фрегор, ты едешь со мной, а Стиг на твоей машине по своим делам.

— Правильно, — сразу согласился Фрегор.

Ему очень понравилась возможность одновременно оказать услугу приятному собеседнику, похвастаться перед Венном выучкой раба и утереть нос адвокату истинным богатством.

— Рыжий! — повелительно позвал он.

Гаору пришлось вылезти из машины и подойти к ним.

— Да, хозяин, — обречённо сказал он, с ужасом ожидая реакции Жука.

Но Жук, молодец, посмотрел на него удивлённо-заинтересованным взглядом и вежливо изобразил отказ. Венн и Фрегор в два голоса разбили его аргументы, доказав, что это наилучший выход из сложившейся ситуации, когда двоим надо в одно место, куда нельзя опаздывать, и они там будут до вечера, а третьему надо совсем в другие и многие места. А машин только две, но одна из них с шофёром.

— А когда станет вам не нужен, отпустите домой, — закончил Фрегор и повернулся к Гаору. — Рыжий, понял? Будешь сегодня возить господина Файрона. Выполняй все его приказы, и чтоб на тебя не жаловались. Понял?

— Да, хозяин, — ответил Гаор. — Возить господина Файрона и выполнять его приказы.

— Пошёл, — махнул ему Фрегор.

Гаор повернулся к машине, слыша за спиной.

— Всё в порядке, Стиг. А если что, дайте ему по морде для вразумления, не стесняйтесь.

Сидя уже за рулем, Гаор слушал, как Стиг благодарит и прощается. Великий Огонь, что же это такое?! Неужели он сейчас останется с Жуком один на один, и… и «жучков» в машине нет, сам проверял, они… они же смогут и поговорить, и на весь день, до вечера, Огонь Великий, Матери набольшие… Ну вот, Стиг прощается и идёт к машине. Выйти открыть дверцу… нет, я не должен при хозяине так ухаживать за господином… Ну, всё, лишь бы сейчас сдержался, не сразу, оба тихушника ещё здесь, могут услышать.

Ещё раз поблагодарив, Стиг сел в машину. Как положено, на заднее сиденье. И с равнодушной вежливостью скомандовал:

— Угол тридцать седьмой и Старого Парка, пожалуйста.

— Да, господин, — ответил сразу пересохшими губами Гаор, срывая машину с места. — Угол тридцать седьмой и Старого Парка.

Когда легковушка Фрегора выехала со стоянки, Венн распахнул дверцу своей машины.

— Поехали.

— Да, конечно, — ответил Фрегор. — За руль ты меня не пустишь?

— Так далеко мое гостеприимство не распространяется, — рассмеялся Венн.

— Жук, ты сумасшедший, — сказал Гаор, когда ресторан скрылся за поворотом и подслушать их никто и никак не мог.

— Если ты про торги, то как иначе я бы смог узнать, где ты. А если про сегодняшнее, то это удача, случайное стечение обстоятельств.

— Жук, они оба тихушники, у них случайного не бывает. Во что ты вляпался?

— Не выдумывай, — Стиг поправил очки. — Нормальные парни, с Венном я знаком уже больше сезона, тринадцать декад, весьма здравомыслящий.

Тринадцать декад? Сейчас… конец, почти конец весны, значит… значит, после торгов. Венн там был с Фрегором и вовсю старался, Стиг тоже там был, значит, выследил и…

Гаор уже открыл рот, чтобы врезать Жуку за его идиотскую доверчивость, врезать не кулаком, так словом, когда услышал странный, но очень понятный щелчок. Кто-то включил магнитофон. Аггел, он же сам проверял, магнитофон и микрофон, отключил и заблокировал. Как же это?

Весело болтая с Фрегором, вернее, не мешая Фрегору болтать сразу обо всём, Венн посмотрел на часы. Что ж, первые фразы произнесены, сейчас, надо полагать, старые друзья и однокашники обнимаются, целуются и обсуждают план действий, это уже стоит послушать. К сожалению, при Фрегоре нельзя включать звук, пусть пребывает в уверенности, что знает начинку своей машины, включим запись, вот так. А кассету ночной механик вынет и передаст. Послезавтра она будет на столе, тогда и прослушаем

Бешено крутанув руль, Гаор бросил машину в левый разворот и дальше в боковую улочку, которая на плане заканчивалась глухим пустырём.

— В чём дело? — удивлённо спросил Стиг.

— Сейчас всё сделаю, господин, — ответил Гаор самым «рабским» тоном, отчаянными гримасами призывая Стига к молчанию. — Пустяк, господин, в два мига исправлю. Только хозяину не говорите.

Пустырь, к счастью, на месте. И Жук, слава Огню, молчит. И на пустыре никого.

Остановив машину, Гаор выскочил наружу и распахнул заднюю дверцу. Стиг, ничего не понимая, но догадываясь, что его просят покинуть машину, вышел.

Гаор быстро огляделся и отошёл на три шага, глазами попросив Стига следовать за собой. Тот подчинился.

— В машине включен «жучок», — тихо, но очень чётко сказал Гаор. — Сейчас я его найду и вырублю, погуляй пока. Да, дай мне по морде.

— Ты с ума сошёл.

— Дай, — тоном приказа повторил Гаор. — Если кто издали следит, он должен видеть, как ты меня бьёшь.

И Стиг подчинился. Переложил портфель в левую руку, размахнулся и ударил Гаора по лицу. Удар был слабым, но Гаор мотнул головой и даже переступил, будто с трудом удержался на ногах.

Для гипотетического наблюдателя Гаор поднял крышку капота и занялся магнитофоном. Да, точно, включили дистанционно. Вот штукари, интересно, кто, хотя кто, понятно, Венн. Зачем? Тоже понятно. Тихушник — он тихушник и есть. Дружба дружбой, а слежка слежкой. Как бы эту хреновину отключить? Ага, вот здесь. Есть! А потом… да, кто-то же должен достать кассету и отправить по назначению. Кто и когда? Скорее всего, ночной механик. Ну и хрен с ним, меня не касаемо. А вот если кассета будет пустая… чего-то спина чешется, и даже жить хочется. Значит… значит, делаем так. Кассету пока достанем и в бардачок её. Микрофон отсоединим, а механизм пусть вхолостую крутится. Ведь как я услышал, что включили, так и он может услышать, что отключили. Ну, всё, можно Жука звать.

Гаор вышел из машины и закрыл капот. Стиг, задумчиво прогуливающийся среди прошлогодних сухих и свежих зелёных зарослей бурьяна, обернулся на щелчок и подошёл.

— Все в порядке, — улыбнулся Гаор, — если нас и записали, то совсем немного. Можем теперь говорить.

Стиг внимательно посмотрел на него.

— Как ты?

Гаор пожал плечами.

— Когда хреново, а когда дерьмово. А чаще всё сразу. Жив пока. Как ты?

— Нормально. Ты… знаешь?

— О Кервине? — догадался Гаор. — Да. Как это случилось, Жук? На чём он сгорел?

— Официальная версия… — начал Стиг.

— Официальной можешь подтереться, — перебил его Гаор. — Я не дурак. Это та же Контора, не удивлюсь, если твой знакомец.

— Нет, — убеждённо ответил Стиг, — это не он. Венн, может, и тихушник, но не палач, нет, они ведь тоже… разные.

Гаор снова пожал плечами.

— Ну ладно, думай, что так, только… Жук, им нельзя верить, никому, ни в чём. Жук…

— Ладно тебе, Отчаюга.

Стиг поставил портфель, снял и стал протирать очки. Гаор медленно оглядывался, проверяя, ловя малейшие шевеления, признаки чьего-то присутствия. Никого. Рядом никого. А вон там? В тех далёких домах, где солнце отражается в окнах, делая их похожими на прожекторы? И где гарантия, что ни за одним окном не стоит некто неприметный и незаметный с биноклем и фотоаппаратом? Нет, гарантий нет. А значит…

— Поехали, Жук, — предложил Гаор.

— Да, — Стиг надел очки и подхватил портфель, — поехали.

Когда они сели в машину, Стиг виновато сказал.

— Извини, мне и в самом деле надо по клиентам. Я не думал…

— Я тоже, — весело ответил Гаор. — Без проблем, Жук, ты называешь адрес, я везу и жду в машине, а потом…

— А потом, — подхватил Стиг, — мы едем ко мне в контору, празднуем и отмечаем, и… У тебя что-то есть? Для «жёлтого дома»?

— Есть, — кивнул Гаор, — и для них, и для тебя. Вот у тебя в конторе и напишу. Ты здорово придумал, Жук. Адрес?

— Я называл, угол…

— Помню.

Гаор включил зажигание, быстро прогрел мотор и рванул легковушку на разворот.

— Твоим клиентам, думаю, меня лучше не видеть, так?

— Да, — сразу кивнул Стиг, — правильно. Остановишь, чуть не доезжая, а дальше я пройду пешком.

— Понял. Как ты, Жук? Как… твои?

— Отец умер, два года уже… Про деда ты знаешь.

— Да, я помню, — кивнул Гаор.

— Сай и Силни обе замужем, растят детей. Сын Сажена в школе…

— А ты? — с нарочитым грубоватым весельем спросил Гаор. — Женился? Или бастардами обзавёлся?

Стиг улыбнулся, показывая, что понял и принял шутку, но ответил серьезно.

— Ни то, ни другое. Я могу рисковать своей жизнью, но не чужой.

Гаор задумчиво кивнул.

— Что ж… имеет смысл. Как… там? В «жёлтом доме»?

— Удар, конечно, страшный, но больше никто не пострадал. Похоже, — Стиг снова поправил очки, — похоже, Кервин принял весь залп на себя. Газета выходит, главным теперь Арпан. Помнишь его?

— Конечно. Удачи им.

— Можем заехать.

— Не сходи с ума, Жук. Это же сдать всю редакцию с потрохами.

Стиг вздохнул.

— Все так, но, когда они узнают… они меня убьют.

— Переживёшь, — фыркнул Гаор.

Слева замелькали прутья и фигурное литьё ограды Старого Парка.

— Стиг, приехали.

— Вижу. Останови здесь.

Гаор притёр машину к тротуару, Стиг вышел и торопливо, но без спешки пошёл к возвышавшемуся на углу многоквартирному дому.

Ни впереди, ни сзади ни одна машина не остановилась, за Стигом никто не идет. Ну что ж, будем надеяться, что оторвались. Гаор откинулся на спинку и расслабил мышцы.

Огонь Великий, неужели это правда, и у них целых полдня впереди?!

О том, что он без карточки и без хозяина, а значит, лёгкая добыча для любого патруля, Гаор не думал: настолько привык за это время не замечать полиции и со свистом пролетать блокпосты с козыряющими постовыми. Он вообще ни о чём сейчас не думал, безмятежно и в то же время внимательно оглядывая окружающее. Но ничего подозрительного не было. Ни одного лица, знакомого по пикнику, встречам в машине или в безымянных конторах. Ну, и хрен с ними! Ага, вон и Стиг. А за ним? Чисто? Чисто! Живём!

Стиг сел в машину и удовлетворённо выдохнул:

— Всё, теперь ко мне.

— А остальные клиенты?

— Я всё отменил.

— Жук…

— Стоп, Отчаюга, это мои проблемы. Где контора, помнишь?

— Н-ну!

— Тогда поехали.

— Жук…

— Секретаршу я отпустил.

— У тебя есть секретарша? — удивился Гаор, выруливая в крайний левый ряд, чтобы врубить скорость. — С каких пор?

— Уже два года. Хорошая девчонка, учится на юриста, мы добились разрешения юридического образования для женщин, а у меня подрабатывает и практикуется.

— И чему ещё она у тебя учится? — подмигнул Гаор в зеркальце.

— Подобные инсинуации гневно отвергаю, — с удовольствием рассмеялся Жук.

— А пошёл ты… — весело отругнулся Гаор.

— Да, заедем в «Магию».

— Какого хрена тебе там нужно? — поинтересовался Гаор, начиная перемещения, необходимые для нового маршрута.

— Встречу надо отметить, — убеждённо сказал Стиг. — Не дёргайся, будешь ждать меня в машине. Наличные у меня есть.

«Магия желудка», или просто «Магия», славилась не так своей кухней, как продажей любых блюд «на вынос», включая посуду и сервировку. Когда-то, когда у них совпадали гонорары, они совершали набеги на «Магию», а потом пировали в конторе у Стига, и там же закупались в складчину для редких редакционных праздников и пикников. Так что… жрать, конечно, хочется, и встречу надо отметить, и раз есть такая возможность… ох, как бы не влипнуть. А… а аггел с ними со всеми!

— Мне спиртного не бери, я за рулём.

— Не учи.

Возле «Магии», как и у «Сторрама», была просторная удобная стоянка, и, высадив Стига у входа, Гаор зарулил туда на свободное место и вышел протереть стекло и оглядеться. Машин много, есть с шоферами, но рабов-шофёров не видно. Ну правильно, раб-шофер — дорогое удовольствие, таким в «Магии» делать нечего. Покупки выносят сами, рабынь-подносчиц не видно, так что лучше сесть в машину и не маячить. Что он немедленно и сделал.

Ждать пришлось недолго. Стиг появился с вполне солидной коробкой, и Гаору поневоле пришлось выйти, открыть багажник и принять у Стига коробку. Однако… на всю ночь, что ли, рассчитывает? На ужин, конечно, плевать, но и совсем допоздна засиживаться тоже нельзя, может плохо кончиться. И для него, и для Стига.

— Всё, — распорядился Стиг, когда Гаор занял своё место за рулём. — Поехали в контору.

Адрес конторы Гаор помнил, как добраться побыстрее — представлял, и потому дорога много времени не заняла. Но вот что дом, в котором помещалась контора Стига, битком набит другими конторами, а в них и служащие, и посетители, а в некоторых и охрана, это они совсем из виду упустили. Правда, если со стороны поглядеть, то ничего особого. Впереди идёт господин, а за ним раб тащит тяжёлую коробку. Но для здешней публики, как понял Гаор по удивлённым взглядам встречных, зрелище непривычное, а значит, и запоминающееся. Вот аггел, надо будет объяснения придумать.

В конторе Стиг включил свет, повернул жалюзи и запер изнутри дверь.

— Всё, — радостно улыбнулся он. — Ставь эту хренотень, и давай хоть поздороваемся.

Гаор молча поставил коробку на пол, и они обнялись. Они стояли молча, обхватив друг друга, и вдруг оба как очнулись, даже отпрянули. Времени-то не так уж много, чтобы тратить его на объятия. Стиг стал накрывать, а Гаор, взяв у него со стола бумагу и ручку, сел на место секретарши и стал писать. И, накрывая, расставляя стаканы и запечатанные в лотки салаты, ломтики колбасы, ветчины и рыбы, салфетки, бутылки с водой и соками, Стиг не мог удержаться, то и дело бросал свою работу, подходил и смотрел, как ложатся на лист уверенные, без помарок и исправлений, чёткие строки.

— Это в «жёлтый дом», — поднял на него глаза Гаор.

— Понял, передам.

— А это… — Гаор вздохнул, — посмотри, Жук, а я пока столом займусь. Нет, статью ты потом прочитаешь, ты это посмотри.

Гаор встал и перешёл к большому столу, оглядел его, удовлетворённо кивнул и стал переставлять, передвигать посуду, не так исправляя сервировку, как давая время Стигу прочитать написанное. Если статья — мина, то это… даже сравнение не подберёшь.

Присев на угол стола, Стиг быстро прочитал, вернее, просмотрел аккуратно исписанные листы, присвистнул и стал перечитывать. Гаор ждал.

— Что это? — спросил, наконец, Стиг. — Похоже на словесные портреты.

— Они и есть, — кивнул Гаор.

— И кто это?

— Осведомители Тихой Конторы, кого я видел. А внизу, после черты, сотрудники, — Гаор усмехнулся, — сослуживцы моего хозяина, имён я не знаю, потому и не написал. Хозяина и Венна не вписал, ты их и так знаешь. А ещё ниже адреса. Что там за конторы, я не знаю, вывесок нет, но все они на Тихую Контору работают.

— Гаор, — тихо сказал Стиг, — ты понимаешь, что это?

— Понимаю, — кивнул Гаор. — Это смерть, Стиг. Моя за то, что написал, и твоя за то, что читал. Решай, Стиг. Если это… не нужно, то… сожги прямо здесь и сейчас, и этого не было.

Стиг медленно покачал головой.

— Нет, это… это оружие…

— Да, — кивнул Гаор. — Но ты вспомни, что бывает, когда граната взрывается в руках. Или помнишь, на стрельбище, помнишь, как у этого из третьей роты разорвало ствол у карабина? Это смерть, Стиг, и лёгкой она не будет. Ты не знаешь их, я только чуть-чуть по краешку зацепил, и такого уже насмотрелся… это хуже фронта. Сожги.

— Нет, — резко, даже зло ответил Стиг.

Гаор, стоя у стола, молча смотрел, как Стиг достаёт из ящика большой белый конверт и прячет в него статью, конверт вкладывает в портфель, а потом складывает и прячет во внутренний карман пиджака те, другие листы.

— Вот так, — Стиг поправил очки и улыбнулся. — Мы не драпаем, а стратегически отступаем. Помнишь?

— Ещё бы, — улыбнулся Гаор. — Здорово мы тогда десантуре вмазали!

— Ты был великолепен, как гроза! — патетически провозгласил Стиг.

И Гаор, сразу вспомнив эту пьесу, которую он тогда, тем же летом, смотрел с отцом и сёстрами Стига, счастливо захохотал и ответил фразой оттуда же:

— Ознаменуем же сие!

Так, смеясь, вышучивая друг друга, разговаривая цитатами из книг, спектаклей и фильмов, они пировали, словно забыв обо всём, словно не было этих лет, и пятого дня девятой декады осени пятьсот шестьдесят шестого года, когда одному из пирующих поставили клеймо и надели ошейник, а другой видел это и ничего не смог сделать, чтобы защитить друга и побратима, хоть и является профессиональным защитником…. Не было этого! Вот сейчас, в этот вечер, на эти периоды, доли и миги не было! А они опять — демобилизованный старший сержант и выпускник университета, и у них ещё всё впереди!

— Ох, хорошо-о! — Гаор с блаженным вздохом откинулся на спинку стула. — Ну, накормил, ну, спасибо.

— Благодари свои руки и широкий рот, — сверкнул очками Стиг и не удержался: — Тебя что… там плохо кормят?

— Да нет, — задумчиво ответил Гаор, — я уже думал как-то об этом. Понимаешь, Жук, дело не в количестве еды.

— А в качестве? — рассмеялся Стиг, обрадованный спокойной реакцией Гаора, а он помнил, как его Друг умел взрываться в ответ на неосторожное слово или замечание.

— Не совсем. Пожалуй… в чувствах, с которыми готовят и подают. У Сторрама…

— Что?!

— Сторрам был моим первым хозяином, — спокойно ответил Гаор. — Так вот. Там я, да, два с лишним года прожил, так вот, изо дня в день утром каша и кофе, в обед суп, каша и кисель…

— Что-что?

— Кисель, такое сладкое густое питьё, и на ужин каша и чай. Ну, и хлеб, много хлеба. И знаешь, было вкусно и сытно, и воспоминания у меня самые приятные. А здесь… паёк больше и разнообразнее, но… вкуса нет. У Сторрама готовили матери, они… они заботились о нас, ну, всех рабах.

— Подожди, я не понял, чьи матери?

Гаор посмотрел на Стига и рассмеялся.

— А, ну да, я в «сером коршуне» этого чуть коснулся, да, ты читал?

И тут же пожалел о своём вопросе: вдруг Жук ничего не знает, конверты-то не через него шли, и тогда… Но Стиг спокойно кивнул.

— Читал, конечно, все три. Шум, кстати, ты поднял большой.

— Приятно слышать, — усмехнулся, скрывая мгновенно выступившие на глазах слёзы, Гаор и тут же, чтобы не разреветься, продолжил «академическим» тоном: — У рабов принято рожавшую женщину называть матерью, и неважно, кем она приходится тебе. И глава семьи или… не знаю, понимаешь, Жук, как правило, рабы у одного хозяина живут как семья. Есть Старший, но глава — женщина, Мать, именно с большой буквы, понимаешь?

Стиг кивнул.

— Не рожавшую зовут девкой, маленькую девчонкой. А так… да, ты же юрист, учти на будущее, если… поселкового, ну, прирождённого раба обвиняют в насилии над женщиной, это заведомое вранье.

— Что?!

— То самое. В этих, — Гаор выразительным подмигиванием и жестом недвусмысленно объяснил характер и содержание термина, — так вот, в этих делах решает женщина. Говорят так, а да, ты ж языка не знаешь. По-ургорски будет так. С девкой крути, как хочешь, а с бабой, как она тебе позволит. А ещё. К матери со всем уважением, старшую сестру слушайся, о младшей заботься, а дочь расти и радуйся на неё, пока не продали. Так что насилия быть не может. Понимаешь?

— Аггелы копчёные! — Стиг встал из-за стола и забегал по комнате.

Развалившись на стуле и сложив руки на животе, Гаор с улыбкой следил за его метаниями, а когда тот сел, продолжил:

— Из вышесказанного есть ещё одно следствие. Насильник, осуждённый на рабство, среди прирождённых не проживёт и суток. Его убьют. Потому что насилие над женщиной не прощается как самое страшное преступление. Даже у убийцы и вора есть шансы выжить в рабах. Если честно, я таких случаев не знаю, но предполагаю. У насильника шансов нет, это точно. И вот тебе, юристу, ещё один, как это у тебя называется, принцип или аксиома?

— Скажи, а я определю.

— Глупость прощается, злоба прощается, подлость не прощается.

— Неплохо, — кивнул Стиг. — Как я понял из твоих статей и сказанного, там… целый мир, так?

— Да. Свой язык, обычаи, вера…

— И ты всё это освоил?

— Не всё, но многое. В каком полку служишь, Жук…

— По тому Уставу и живёшь, — подхватил памятное с училища присловье Стиг. — Гаор…

— Я Рыжий, — сразу перебил его Гаор, — ну, Отчаюга, если хочешь, а имени не надо. Я уже отвык от него. Да, давай кассету сделаем.

— Какую кассету? — удивился Стиг.

— От «жучка». Я уже придумал. Понимаешь, если она останется чистой, меня возьмут за жабры, а мне чего-то хочется жить. Да и тебе, я думаю, тоже. Так вот, я сейчас всё принесу, и мы наговорим. Чтоб и неопасно, и им чтоб послушать. Я пошёл вниз, а ты пока подумай, куда я всё-таки тебя возил.

Гаор легко встал и подошел к двери, прислушался, беззвучно повернул ключ и обернулся к Стигу.

— Пошли меня, — тихо сказал он.

Стиг понимающе кивнул и, когда Гаор открыл дверь, громко сказал:

— Неси всё сюда. И побыстрее!

— Да, господин, — гаркнул Гаор, выскакивая в коридор.

Предосторожность оказалась излишней: все конторы уже закончили работу и опустели, но… береги себя сам, тогда и Огонь поможет.

В машине Гаор аккуратно вынул магнитофон, не обратив внимания, что тот не работает, вывернул и вынул из гнезда микрофон, достал из бардачка кассету, подумал и взял заодно свой свёрток с остатком сухого пайка и вторую бутылочку минералки. Никто ведь не поверит, что он весь день ездил, а паёк обратно привёз. Значит, надо и его… употребить.

Когда он вернулся, Стиг уже убрал опустевшие тарелки, лотки и бутылки.

— Вот, — Гаор выложил на стол свою ношу.

— Что это?

— Мой паёк, надо доесть, чтоб не заподозрили, а то там сволочей… больше, чем людей. А это… где у тебя розетка? Список составил?

Гаор командовал и распоряжался как когда-то, и Стиг подчинялся ему, понимая и принимая его правоту и уверенность в действиях.

Начальные фразы на кассете решили оставить. Неполадка в машине — обычное дело.

— Могу схлопотать по морде, — объяснил Гаор, — но не смертельно. Так, теперь мы ехали… повтори адрес, — он немного отмотал плёнку и включил микрофон.

Выслушав Стига, кивнул и сказал.

— Да, господин.

И снова выключить микрофон, перемотка, включить, новый адрес, и перемотка под ещё один адрес.

— Теперь прикажи в «Магию». Там полиции навалом, могли заметить. Чтоб, если будут проверять, было подтверждение.

Стиг кивнул и, когда Гаор щёлкнул клавишей, приказал.

— В «Магию».

— Да, господин, — гаркнул Гаор и отключил микрофон. — А теперь прикажешь в контору, адрес только назови, я же его не знаю, — он не выдержал и засмеялся, — а после перемотки, чтоб я ждал в машине. Здесь я не был, с кем ты говорил, не видел, понимаешь?

— Понимаю, а раньше? Ну, по тем адресам.

— Там ты мне приказывал жестом, — сразу решил Гаор. — Ну, поехали.

Когда этот кусок был сделан, Гаор проверил оставшийся «хвостик» и кивнул.

— Как раз на последний приказ. Сейчас я эту хренотень вставлю на место, ты спустишься, сядешь в машину и скомандуешь вперёд. Я отвезу тебя домой, а там, если останется место, прикажешь мне возвращаться. И… и всё, Жук. Да, паёк добить надо.

Гаор раскрыл свёрток, оглядел сдвоенный бутерброд с варёным мясом и разломил его пополам.

— Давай, Жук, разливай воду. Её как раз на два стакана.

— Это тебе на весь день?

— Половину я съел и выпил до твоего появления, — жуя, ответил Гаор. — Ну, как тебе, Жук? Есть можно? Это меня Старшая по кухне любит, всегда мясо кладёт, — и сокрушённо покачал головой. — Ох, и выпорют её когда-нибудь за это.

Отправив обёртку, бутылку и стаканы в общий мешок с мусором, они встали.

— Ну, — Гаор сглотнул вдруг вставший в горле комок, — давай попрощаемся, Жук. На всякий случай.

— Как это? — поправил очки Стиг.

— Ну, меня и продать, и запороть могут. Они всё могут, Жук. Ты… ты не ищи меня больше, не рискуй так. Ведь влипнешь… Жук, это тихушники, они… если с тобой что… я же не прощу себе.

— Заткнись, — грубо перебил Стиг, — дурак, один ты, что ли, умный, мозги в заднице.

— Поротая она у меня, — усмехнулся Гаор, — чувствительная стала, заранее чешется.

Они обнялись и постояли так.

— Ты… ты по дурости не лезь, — глухо сказал Гаор. — Выживи, Жук, кто выжил, тот и победил.

— Знаю, — так же глухо, сдавленным от сдерживаемых рыданий голосом, ответил Стиг. — Только… только какой ценой, Друг?

— Да, — Гаор жмурился, не давая вылиться стоявшим у самых глаз слезам, — меня… мне так и сказали. Выживи, но не за счёт других. Понимаешь, Жук?

— Понимаю. Выживи, Друг, дождись. Рабство не вечно.

— Тихо ты, язык без костей, ошалел? Такое и вслух!

Гаор даже встряхнул его так, что Стиг уронил очки.

— Зверь здоровенный, — вздохнул Стиг, поднимая очки. — Ладно. Всё?

— Всё, — вздохнул Гаор. — Я пошёл, жду в машине. Помни, «жучок» будет включён, — взял со стола магнитофон и ушёл.

Стиг оглядел сразу ставшую пустой и унылой контору. Да, Друг, конечно, прав: раз его хозяин из Тихой Конторы, встречи слишком рискованны, но… но какой же Друг молодец. Ведь то, что похрустывает сейчас во внутреннем кармане при каждом движении… трудно даже представить себе ценность этих записей. Он надел пальто, взял свой портфель, ещё раз от двери проверил взглядом, всё ли в обычном порядке, да, мешок с мусором. Всё-таки, какое удобство — разовая посуда!

Когда Стиг вышел на улицу, Гаор уже успел всё сделать и теперь сидел за рулём с безучастной физиономией ко всему равнодушного раба. Стиг сел на заднее сиденье, кивком показал, что помнит о магнитофоне, и устало равнодушным тоном скомандовал.

— Вперёд!

— Да, господин, вперёд, — ответил Гаор, срывая машину с места.

Разумеется, он не нуждался в указаниях поворотов, но игра есть игра, и потому на каждую команду Стига одобрительно кивал.

Доехали до обидного быстро.

— Здесь, — сказал Стиг.

— Да, господин.

Стиг открыл дверцу.

— Ты больше не нужен, можешь возвращаться к хозяину.

— Да, господин.

Гаор жестом выразил полное одобрение его словам и тону, потом показал наверх в направлении предполагаемых окон квартиры Стига и изобразил воздушный поцелуй. Стиг улыбнулся и кивнул, понимая, что Гаор так передаёт привет его матери, вышел из машины и захлопнул дверцу. Гаор проследил, как он вошёл в свой подъезд, и рванул машину с места.

Аргат тёмен и пуст по-ночному. Теперь в «Орлиное Гнездо», будь оно проклято! Но… но он сегодня сделал их! Что, гады, сволочи тихушные, съели?! Ничего, я ещё вас вашим же дерьмом накормлю! От полноты чувств и пользуясь тем, что один в машине, Гаор запел памятную с училища, наполненную непристойностями песню про капрала-дубаря, генерала-пердуна и обдурившего их рядового. И даже не обратил внимания, что кассета закончилась и магнитофон отключился на третьем из семнадцати куплетов.

Летели назад тёмные дома, ненужные в это время светофоры, редкие постовые, провожавшие внимательными взглядами одинокую легковушку, летящую на бешеной, предельно допустимой для города скорости. Не козыряли, но и не останавливали.

Гаор гнал машину не от стремления вернуться домой, а выплёскивая возбуждение и радость от встречи и сделанного. В «Орлином Гнезде» ему даже поговорить не с кем. Ох, Жук, спасибо тебе, какой же ты… Храни тебя Огонь, Жук, не могу я матерей к тебе звать, обидеть их боюсь, был бы ты полукровкой, тогда ещё может, а так… но Огонь-то есть! Огонь Великий, Огонь Справедливый, заслони Жука, ослепи погоню, сожги врагов. Жертва тебе нужна? Ну, так меня возьми.

Он въехал в Королевскую Долину и сбросил скорость: ночью на дорогу выходили олени, и на малой скорости он успевал заметить их и пугнуть гудком и миганием фар. А если какой-то олень испуганно застывал на месте, оторопело глядя в слепящие его фары, Гаор выворачивал руль, часто почти ставя машину на два колеса, и объезжал его. На «коробочке», правда, это получалось лучше, но и так…

А вон и ворота. Охранник открыл их перед ним, не остановив и не обыскав. Но Гаор понимал, что рассчитывать на это нельзя. Здесь шмонали не открыто при въезде и кое-как поверху, а втихую, перетряхивая вещи и машину, пока ты моешься, или ешь, или крутишься на турнике… И если что-то найдут, то ты об этом узнаешь на порке или в собачьем загоне. Что в его вещах роются, он давно заметил. Да, у Сторрама матери тоже проверяли у мужиков тумбочки, пока те на смене, но ведь это делали, чтоб уберечь, а здесь… Вот за что будь ты проклят, Мажордом! Что ты и сам стукач, и других стучать заставляешь, и из-за тебя, остроносой сволочи, я никому здесь не верю. Вот за это будь ты проклят!

Но впереди вырастает громада с редко светящимися окнами. Всё, Рыжий, кончился твой праздник, делай нужную морду лица и учти, ты не хозяина возил, так что завтра отгула тебе не дадут.

В гараже было пусто, тихо, и рядом с пустым прямоугольником для легковушки стояла чужая машина. Разворачиваясь, Гаор узнал её: «коробочка» Венна. Та-ак, значит, тихушник-весельчак здесь. А дальше что?

Ночной механик молча смотрел, как он ставит машину на место, и, когда Гаор уже вылез и захлопнул дверцу, набрал номер на коробке селектора, жестом приказав остановиться. Насторожившись, Гаор выполнил приказ.

— Ну?! — рявкнул селектор недовольным тоном Фрегора.

— Он вернулся, — скучным тоном доложил механик.

— Рыжий! — гаркнул селектор.

Гаор подошёл к селектору.

— Да, хозяин.

— Ко мне, живо!

— Да, хозяин, к вам! — повторил Гаор и побежал к выходу.

Когда за ним закрылась дверь, механик не спеша подошёл к легковушке, достал из магнитофона кассету и вставил на её место чистую.

Приказано живо, значит — живо! Приказы не обсуждаются, а выполняются. Похоже, сейчас ему устроят…

Вбежав в дом, Гаор сразу нырнул на вторую половину и побежал внутренними переходами в комнаты хозяина. Здесь тоже было пусто: ночная прислуга ждёт наготове под дверью или работает, а дневная смена давно спит. Ага, вон и нужная дверь. Где хозяин? В спальне? Нет, похоже, в гостиной. Гаор мягко открыл дверь и вошёл в ярко освещённую комнату, полную запахов вина и дорогих сигарет, смеха и музыки.

— Рыжий здесь, хозяин! — гаркнул Гаор, вытягиваясь по-строевому.

— Неплохая выправка, — снисходительно отметил Венн.

Он сидел в кресле, без пиджака, брюк и белья, только распахнутая рубашка с расстёгнутыми манжетами, открывающая гладкие лоснящиеся от пота грудь и живот, в одной руке бокал вина, в другой сигарета, у ног на ковре сидит, влюблённо глядя на него снизу вверх, обнажённая черноволосая девушка в ошейнике. «Все удовольствия сразу», — мысленно усмехнулся Гаор. А хозяин где? Ага, в другом углу, в таком же кресле и с таким же набором. А он им зачем? Доложиться он и завтра мог.

— И где тебя носило, Рыжий? — разглядывая вино в своем бокале, спросил Фрегор.

Гаор преданно вылупил глаза и промолчал, помня главное правило разборок: не признавайся, не объясняй, не оправдывайся.

— И во сколько тебя наш друг, — Венн усмехнулся, — отпустил?

Ага, вон оно что. Ну, на этом вы меня не поймаете, на часы я посмотрел. И Гаор тут же отчеканил время, когда высадил Жука у его дома.

— Быстро доехал, — кивнул Венн.

— И куда ты его возил? — по-прежнему лениво спросил Фрегор.

Гаор отбарабанил записанные им на плёнку адреса, не забыв «Магию», контору и… смухлевать не удастся, — домашний адрес Жука, разумеется, только улицу.

— Помотался ты здорово, — задумчиво и даже сочувственно кивнул Венн. — Он хоть накормил тебя?

Ах ты, сволочь, всё-таки где-то Жук прокололся, что врать? Но тут его выручил Фрегор.

— У него сухой паёк, Венн.

Судя по его тону, он гордился и хвастался своей заботливостью о таком ценном рабе. Венн еле заметно поморщился: Фрегор сорвал ему реплику. Однако держится парень великолепно. Но где же их носило? В восемь микрофон показал молчание, и он отключил всю систему, решив, что парень уже катит домой на ужин, а тут… надо же — какой загул. Второй час ночи, а Рыжий как огурчик. Адреса вряд ли подлинные, придётся запрашивать наружку. А потом сверить с кассетой.

Что, сволочи, съели? Ну, на чём вы ещё меня ловить будете? Но как Жук умеет влипать, это уму непостижимо. Как тогда с какой-то книжкой, запрещённой настолько, что перед самым выпуском из училища выкинули и присягу аннулировали, так и теперь… Ладно, Жук, из этого дерьма мы, похоже, выскочили.

— Он тебе ещё нужен, Венн?

— Зачем? — вполне искренне удивился Венн и рассмеялся. — Вряд ли он сможет показать нам здесь что-нибудь новенькое.

— Верно, — рассмеялся Фрегор. — Ступай, Рыжий, завтра… — и задумался, облизывая губы.

Гаор настороженно ждал. Венн рассеянно отхлебнул вина и рукой с зажатой в ней сигаретой прижал голову девушки к своим коленям. Та сразу заёрзала, вползая по его телу вверх, пока не уткнулась лицом в его живот. Венн с блаженным вздохом откинулся на спинку кресла, подставив себя ладоням и рту девушки и зорко наблюдая из-под полуопущенных ресниц за рыжим рабом. Гаор успел поймать этот взгляд и потому сохранял почтительно равнодушный вид, что было совсем нетрудно. По хрену ему развлекалочки господские.

— Не спеши, — обиженно сказал Фрегор, — это нечестно.

— Фальстарт, — согласился Венн и, нажав ладонью на лоб девушки, слегка отстранил её, не совсем, а чуть-чуть, — ну же, Фрегор.

— Сейчас. А ладно, аггел с тобой, Рыжий, занимайся машинами, ну, там тренировки и… сам придумай. Ступай!

— Да, хозяин, — по-строевому гаркнул Гаор. — Гараж, тренировки и что сам придумаю.

Он чётко, щёлкнув каблуками, сделал «поворот кругом» и выскочил за дверь, пока ему не придумали чего-нибудь другого. За хлопнувшей за его спиной дверью раздался чей-то смех. Вроде смеялся Венн, но ему это уже совсем по хрену.

Гаор бегом спустился в казарму и уже не спеша вошёл в свою спальню. На спинке кровати только его личное полотенце, значит, Снежка в своей спальне. Ну, и отлично. Он переоделся, убрав выездное в шкаф, достал всё для душа и в одном белье и шлёпках, неся в руках рубашку и носки, пошёл в душевую. Праздники тоже кончаются. Главное, чтобы похмелье горьким не было. Но здесь он постарался: комар носа не подточит!

Аргат

Личное «гнёздышко» Венна Арма

8 декада

5 день

Венн несколько озадаченно включил перемотку на магнитофоне, собираясь в пятый уже раз слушать эту злосчастную кассету. Хотя записанный текст не отличался сложностью и был к тому же крайне немногословен. И сплошные нелепицы. Ладно, по порядку. Он положил перед собой чистый лист и быстро расчертил его на колонки: содержание, техника, время.

Первое: содержание записей совпадает с докладом Рыжего и частично с показаниями наружки. Из шести адресов машину фиксировали только на двух. Далее, здесь же. По записи приказано ждать у конторы, а наружка показывает, что машина стояла пустая. Два варианта: сказали одно, а сделали другое, или Файрон ушёл в контору, а Рыжий куда-то втихаря удрал. Теперь по технике. Почему столько плёнки ушло впустую? Запись автоматически включается и выключается звуком, а здесь такие провалы. Система исправна: вряд ли парень рассчитывал продемонстрировать свои вокализы, но это записалось, поёт Рыжий, кстати, неплохо, и репертуар… под настроение будет приятно послушать. Теперь время. Время выезда из Аргата зафиксировано точно. И парень не врал в докладе. Как только Файрон его отпустил, погнал в «Орлиное Гнездо» на пределе. Но почему систему отключили в восемь, а она записала его вокализы в час ночи? Ну-ка проверим ещё раз. Не хочется давать её на анализ в технический отдел. Анализ-то они сделают, но ведь оставят себе копию, и её дальнейшую судьбу не проследишь.

Венн снова включил воспроизведение, усилив громкость и снизив скорость, потому что его интересовали уже не слова, а технические шумы. И… и услышал. Характерные щелчки ручного включения и шуршания на ускоренной перемотке. Вот оно! Венн выключил магнитофон и искренне рассмеялся. Ай да Рыжий! Надо же, как додумался! Теперь всё понятно. И идиотская фраза о маленькой поломке вначале, и все нелепости со временем и пространством. Вот обормот, вот… ловчак, сказала бы Нянька. Не просто отключил микрофон, а достал кассету, состряпал и наговорил на неё вполне приемлемый, с его точки зрения, текст, вложил обратно и включил систему. И кассета, загнанная на перемотках, закончилась даже раньше. Ай да он! То-то стоял тогда: морда каменная, а глаза смеются. А ведь и вправду переиграл, чисто сделал. Лучше бы разбирался в технике — всё-таки самоучка — и этого бы не нашлось. Ну, молодец. Ты смотри, какие ресурсы в полукровках скрыты. Ведь и в самом деле, если всю эту энергию по обману хозяев и надзирателей поставить на службу государству… То у ургоров ещё есть шансы. Так что… да, направление выбрали верное. Работаем медленно, идём по шажочку, но цель не меняем.

Венн поставил кассету на стирание, встал и прошёлся по комнате. Итак, выводы. Что Рыжий передал Файрону? Вряд ли всё время они предавались сантиментам и воспоминаниям. Хотя догадаться можно. Во-первых, он, разумеется, сообщил другу и однокашнику о месте работы своего хозяина и евонного дружгана, так что личные контакты с Файроном можно посыпать пеплом. И придётся аккуратно прочистить окружение Файрона, да, эта информация может уйти по совсем нежелательным каналам и в нежелательную область. Что во-вторых? Скорее всего, статья для «Эха», хотя нет, встреча была явной неожиданностью для обоих, но о «почтовом ящике» они наверняка договорились. Теперь Рыжему надо написать статью и заложить в тайник, а достанет… скорее всего, тот, кому поручит Файрон, мест для пересечения достаточно, Фрегор мотается по всему Аргату. И в-третьих… живописные и душераздирающие подробности тайной жизни Ардинайлов. Не иначе. Вот это послушал бы с удовольствием. Насколько сплетни и слухи соответствуют действительности — просто интересно, и чем можно подцепить Ардинайлов за жабры — просто полезно. А тайны есть, наверняка. И от рабов их не прячут. Как бы тебя, Рыжий, вызвать на откровенность? Перекупить, что ли, у Фрегора? Нет, рано. И Фрегор не наигрался, и ты мне нужен за его плечом, Фрегор тебя ещё не повозил по нужным мне, нет, для дела, местам. Значит… значит, оставим пока всё как есть, пусть идёт своим чередом, пока огонь не прогорит, угли не разгребёшь.

Венн подошёл к окну, задёрнутому плотной удачно подобранной в тон к обоям и мебели шторой, постоял и отошёл, не тронув её: это не его рабочий кабинет, где вид за окном устанавливается с пульта на столе, здесь за окном… реальность, которую при всём старании полностью не проконтролируешь. И если что-то не так, то не исправишь. Аггел, что же делать с Файроном? Ведь, в самом деле, если Адвокат засветит его и Фрегора…

Аргат

Редакция «Эха»

Весна

8 декада

6 лень

Стиг довольно часто заходил в редакцию ещё при жизни Кервина, а после его гибели практически регулярно. Подозрений это вызвать не могло: «Эхо» было его официальным клиентом. И сегодня его появление не вызвало ни удивления, ни ажиотажа.

Приветливо улыбаясь, Стиг протиснулся между столами и сотрудниками в закуток главного редактора. Арпан сосредоточенно вычитывал гранки и, не поднимая головы, пробурчал нечто среднее между «привет адвокатуре» и «принесло же тебя». Стиг, ответив кивком, сел на стул и полез в свой портфель. Он копался в нём, а Арпан продолжал, ругаясь, читать и ставить пометки. Стиг, наконец, достал белый большой конверт для рукописей, заклеенный, но без адреса и марки, и положил его перед Арпаном поверх гранок.

Арпан вздрогнул, открыл рот, чтобы выругаться и… замер. Стиг спокойно ждал.

— Это… — наконец выговорил Арпан, — это… оно?

— Прочти и узнаешь, — пожал плечами Стиг.

Арпан повертел конверт, разглядывая его, и вскрыл. На стол упали два листа, исписанные с обеих сторон мелким чётким почерком. Арпан с первого взгляда узнал почерк, но, проверяя себя, посмотрел на подпись. «Никто». Ошарашено посмотрел на Стига и стал читать. «От рождения до смерти. Жизнь в другом мире».

Стиг терпеливо ждал. На него самого последняя статья Друга произвела, скажем официально, весьма сильное впечатление, тем более что была написана на его глазах, и он отлично понимал, сколько труда за этой… импровизацией. Неужели можно, прочитав это, остаться сторонником рабства, обрекающего сотни тысяч, миллионы людей на такую жизнь? Поистине, не осуждающий преступление является его соучастником.

Дочитав, Арпан поднял глаза на Стига.

— Ты… ты читал?

— Это имеет значение? — пожал плечами Стиг. — Прочитаю напечатанным, — и ехидно уточнил: — Если напечатают.

Арпан показал ему кулак и громко позвал.

— Моорна!

А когда та вошла, протянул ей листы.

— Перепиши. И оба экземпляра сюда.

Моорна взяла листы, поглядела на них, открыла рот, но тут же справилась с собой и очень спокойно сказала.

— Хорошо, но тогда театральный обзор…

— Пойдет в следующем номере, — отмахнулся Арпан.

Моорна, всегда яростно спорившая за каждый квадратный ноготь газетного листа, кивнула так спокойно, будто сняли не её материал, и вышла. И почти сразу вошёл Туал.

— Опять? — радостно спросил он.

Арпан и Стиг одновременно кивнули. Туал посмотрел на них, кивнул, словно здороваясь со Стигом, и спросил:

— Ну, как он?

— Держится, — невольно вздохнул Стиг. — Передаёт всем привет.

— Он знает? — Туал взглядом показал на фотографию Кервина, стоявшую на маленькой самодельной полочке рядом с чашей для возжиганий.

— Да, — кивнул Стиг, — и сделал те же выводы, что и мы. Просит быть осторожнее.

Туал комично развёл руками.

— Делаем, что можем.

— Что мы можем сделать для него? — спросил Арпан.

— Делаем, что можем, — ответил за Стига Туал.

— Да, — кивнул Стиг, посмотрел на часы и встал. — Мне надо идти.

— Удачи тебе, — улыбнулся Арпан.

— Всем удачи, — очень серьёзно ответил Стиг.

Когда он ушёл, Туал посмотрел на Арпана.

— Как он это сделал?

Арпан пожал плечами.

— Каждый делает что может и как может. По-моему, можно сразу в печать, но давай посмотрим сейчас вместе.

— Конечно, — кивнул Туал. — Мне только жаль, что он ничего этого не видел напечатанным.

— Да, — кивнул Арпан, — до Дамхара мы не добираемся. Но знаешь, когда всё кончится, вручим ему сразу всю подборку.

— Да, — оживился Туал, — и, по-моему, это можно будет сделать целым сборником. Тогда ему членство в Союзе обеспечено.

Арпан кивнул, но тут же засомневался.

— Мы докажем авторство без рукописей?

— Д-да, — вынужденно согласился Туал, — закавыка, как говорила моя нянька. Напряги Адвоката, пусть пошурует в авторском праве и подготовит всё. Чтоб тогда уже не искать, а сразу оформить.

— Напрягу, — Арпан никогда не спорил с дельными предложениями. — У тебя была нянька из… поселковых? Ты никогда не говорил о ней.

— Да, — Туал вздохнул, — только сейчас я понимаю, сколько она дала мне. Понимаешь, я… родителям было не до меня. Отец рассчитывал на, — он грустно усмехнулся, — более удачного сына. Они занимались младшим, но Наследником, а я… словом, меня скинули сначала няньке, а потом в университетский пансион. А однажды я приехал на каникулы, а её нет. И я, дурак, постеснялся спросить, в какой посёлок её отправили.

— Сейчас Моорна принесёт текст, — глухо ответил Арпан. — Ты прочтёшь и… узнаешь.

— Догадываюсь, — мрачно кивнул Туал.

Арпан снова взялся было за гранки, но работа не клеилась, да и когда Моорна принесёт текст, весь номер полетит к аггелам. И, пожалуй, не только номер. Слишком страшно описанное Гаором, страшно своей обыденной, будничной жестокостью. Просто невероятно, что сейчас, в современном мире продолжают существовать варварские в полном смысле этого слова нравы древних веков, что сотни тысяч людей обречены на это только потому, что родились не в том месте, не в тех семьях, что совершённая много веков назад несправедливость, тогда вполне объяснимая, сохранилась и умножилась. И стала непростительной. А ведь ургоров, если честно, осталась горстка, и когда там — какое точное определение нашёл Гаор, в «другом мире» — иссякнет терпение, то все ужасы прошлых веков окажутся детскими играми. Ургоры просто исчезнут, и их конец будет ужасным. И самое ужасное в том, что месть будет справедливой и заслуженной. И может, то, о чём всё чаще говорят и пишут, пока глухо, намёками, избегая слова «вырождение» — это только справедливая расплата за совершаемое в посёлках, на заводах, в шахтах, да в любом доме, где есть рабы… Огонь Справедливый… Арпан давно отодвинул гранки и быстро писал, торопясь зафиксировать возникшую череду мыслей и образов.

Туал молча сидел, думая о чём-то своем.

Вошла Моорна и молча положила перед Арпаном переписанный текст. Глаза у неё покраснели, а нос распух.

— Опять? — недовольно сказал Арпан.

— Я ничего не испортила, — сердито ответила Моорна. — Будешь сверять?

— Зачем? — пожал плечами Арпан и снял с полочки чашу для возжиганий.

Когда исписанные мелким чётким почерком листы превратились в пепел, Туал взял переписанные Моорной листы.

— Пойду ознакомлюсь и прикину, куда поставить.

— Как и раньше, подвал на третьей, — ответил Арпан. — А вообще-то…

— А вообще-то, — обернулся Туал, — я считаю, стоит задуматься о прошлом и, хотя бы восстановить последовательность. Как мы дошли до жизни такой. И где окажемся, если будем продолжать в том же направлении.

— Туал, ты же ещё не читал, — удивилась Моорна.

— Кое-что вспомнил и сопоставил, — ответил ей Туал.

— Да, — сразу понял Арпан, — возьми на себя исторический анализ. Свяжись…

— Я найду с кем связаться, — перебил его Туал, — но это придётся делать циклом.

— Смотри сам. Но, — Арпан усмехнулся, — будь осторожен. Один наш общий друг сказал бы, что мина может долго лежать в земле, но взорвётся, когда её заденут.

Туал пожал плечами.

— Чисто академическая работа. Голая хронология, без каких-либо толкований.

Моорна с надеждой смотрела на них.

— Вы думаете, поможет?

Они не ответили ей.

Аргат

Ведомство Политического Управления

8 декада

7 день

Венн медленно опустил на стол газету и покачал головой. Ну, рыжий аггел, ну… вот это оперативность. И когда успел?

А ведь и в самом деле, когда? От Файрона он приехал во втором часу ночи. Это было позавчера. Вчера Фрегор никуда не выезжал, отсыпался после их увлекательных состязаний — Венн улыбнулся воспоминаниям — а значит, и его личный раб-телохранитель не покидал «Орлиного Гнезда». Что он делал? Выполняя хозяйский приказ, провёл весь день в гараже и тренировках, писать ему было негде и некогда. А если написал раньше, что самое вероятное, потому что материал ещё явно дамхарский, и где-то прятал, то передать в редакцию никак не мог. А сегодня на тебе: «От рождения до смерти. Жизнь в другом мире». Не заметка, а большой полноценный подвал. Вот аггел, переиграл. Ведь специально устроил так, чтобы хоть сутки выгадать и наладить слежку за Файроном, а он успел. Ну, ловчак

Конец ознакомительного фрагмента.