Я тебя чувствую

Татьяна Любимая (2025)

Любимый муж. Чудесный ребенок. Идеальная семья. Была. Пока однажды я не получила сообщение от "доброжелателя" с адресом, где "работал" мой муж. Понять? Простить? Снова полюбить? *** — Хочешь, я с ним поговорю? — С кем? — С тем, из-за кого ты грустишь? — С чего ты решил, что это он? Может быть это она? — Он. Я чувствую.

Глава 2

— Не бойся, — Паша убрал мою руку с лица, — я сам боюсь сделать тебе больно. Я осторожно, обещаю.

Он резко отстранился, взял что–то в ящичке у прикроватной тумбочки. Раздался шорох фольги, напоминающий в первое мгновение шуршание фантика. Через секунду горячее мускулистое тело накрыло мое дрожащее.

И снова жаркий поцелуй в губы. Сильный язык своевольно разжал стиснутые от страха зубы, ворвался внутрь и такое начал там вытворять! Паша толкал мой язык, прикусывал губу, снова толкал. Глубже, резче, крышесносно, похлеще зажигательной музыки за стеной.

Я не сопротивлялась, только дрожала всем ноющим от нетерпения и жаждущего большего телом. Страх внушала та штуковина, что касалась низа моего живота, казалась слишком твердой и огромной. Как такое может поместиться в маленькую меня?

В такт его языку пальцы скользили по изгибам тела, обжигая, прогоняя с кожи мурашки. Губы переместились на грудь. Целовали, посасывали, выводили круги вокруг сосков и родинки на левом холмике… Нежно, ласково, наслаждаясь и даря наслаждение мне, заставляя выгибаться, тянуться за новой лаской…

А когда Паша медленно, очень медленно начал входить в меня, я… я замычала ему в губы, уперлась ладонями в каменные плечи, ногтями в кожу врезалась и попыталась оттолкнуться, отползти, спастись от него. Больно не было, в глазах только потемнело, и шум колотился в ушных перепонках. Паша не шелохнулся на мои попытки сбежать из–под него. Как скала навис, не выбраться. Держал крепко. Сам дрожал, еле сдерживаясь от возбуждения. Наверняка хотел ускориться, но берег меня. Дыхание громкое, неестественное, а член все глубже, еще глубже и все еще не весь во мне. С почти свистящим вдохом он приподнял мои бедра и… вошел до упора.

Несдержанный стон, движение назад, из меня, и снова вперед, все еще медленно, но глубже, постепенно наращивая темп. А дальше все происходило как в тумане. Нежные поцелуи, продолжающиеся ласки доставляли удовольствие. Я вдруг поняла, что заниматься любовью совсем не страшно. Зато очень приятно, черт побери. Так приятно, что я сама начала подмахивать бедрами, стонать и всхлипывать от каждого толчка. От этого Паша, кажется, слетел с тормозов. Еще несколько быстрых толчков и он закатил глаза от удовольствия, с тихим стоном совершил еще несколько судорожных движений во мне. Замер, приходя в себя и восстанавливая дыхания, а затем осторожно вышел из меня и рухнул рядом, сгребая в охапку, прижимая к влажной груди.

Мысли путались. Перед глазами мелькали картинки нашего закончившегося несколькими минутами ранее совокупления. Мне стыдно и в то же время очень хорошо. Спрятала лицо в Пашкину шею, пряча улыбку, переваривая новые ощущения и не зная, что сказать. Широкие мужские ладони размеренно гладили меня по спине, бедрам, и сердце гулко билось под моими пальцами на его груди.

— Наташка! Я… это было восхитительно! Ты такая… моя…

Он еще много чего говорил, называл ласковыми словами, прижимал к себе, признавался в любви. И я знала, чувствовала, что теперь у нас все будет по–другому. Еще лучше.

Отдохнув от эмоциональной и физической встряски, мы собрали разбросанную на полу одежду, оделись и по–тихому слиняли из гостей. Попадаться на глаза друзей было стыдно. Кажется, все знали, чем мы занимались в той комнате.

Паша проводил меня до дома. Ночь была на удивление темнее темной, теплее теплой и романтичнее не придумаешь, или это мне так казалось после случившегося, не знаю. Но мне было хорошо. И Пашке, судя по всему, тоже, потому что улыбался он как кот мартовский, вернувшийся после ночных прогулок с кошечкой.

Возле дома мы еще долго обнимались, целовались, не хотели расставаться друг с другом. А перед уходом Паша сказал, что теперь все изменится. Что больше ни в его, ни в моей жизни никого не будет. Только мы друг у друга. Навсегда.

Два следующих дня в присутствии родителей я старательно делала вид, что ничего не произошло, чтобы они ни в чем не заподозрили свою младшую дочь, которой месяц назад исполнилось девятнадцать. Я отводила глаза при разговоре, поджимала опухшие от совсем нескромных поцелуев губы и, оставшись наедине, глупо улыбалась, вспоминая Пашкины нежности и ласки той ночью. В животе порхали бабочки, а настроение было такое, что хотелось летать. Миллионы раз прокручивала в голове каждую секунду нашей близости, восстанавливая в памяти мелочи, но все равно картинка перед глазами была как в тумане. Зато до сих пор отчетливо помню, как сердце хотело выскочить через горло в пикантный момент.

Жалела? Ни капли! Наоборот, мне понравилось.

***

Паша не предупредил, что придет сегодня так рано и не один.

Я готовилась к экзамену, одна из частей которого — готовое изделие собственного пошива. Время поджимало, и я торопилась, ведь я без пяти минут дипломированный специалист по шитью одежды и абы как работу сделать нельзя. Усидчивости мне не занимать. За что бы ни бралась — все делала аккуратно, красиво.

Мы жили скромно, а потому после окончания школы о том, чтобы поступать в какое–либо учебное заведение и ездить на учебу в ближайший город, я даже не заикалась — средств у родителей не было, да и сидеть на их уже пенсионерской шее мне не хотелось. Даже на школьный выпускной не ходила, потому что платье не на что было купить. Получила аттестат и записалась на курсы кройки и шитья в местный Дом быта. Начала учиться и понравилось моделировать, кроить и шить. Появились первые заказы от подружек и родственников.

Через две недели экзамен, а меня сватать пришли. Ух!

И кто пришел–то? Пашка, мой Пашка! Сон или реальность? Если сон — не хочу просыпаться. Реальность — пусть не заканчивается!

Я подскочила к зеркалу посмотреть как выгляжу. Взлохматила кудряшки, поправила челку. Похлопала себя по щекам, чтобы появился румянец. Не узнала себя — улыбка до ушей, в глазах огонь, аж стыдно. Платье домашнее, но красивое — нежно–голубое, воздушное — недавно сшила. Как раз кроила и представляла, как выйду в нем к Паше, когда он на свидание придет звать. Сегодня надела его, чтобы привыкнуть к обновке. А тут такое событие!

Мама ушла встречать гостей, оставив меня прихорашиваться. А я… вдох–выдох. «Все хорошо. Все хорошо» — повторяла и тряслась от волнения, набиралась храбрости перед встречей, сулящей перемены в моей жизни.

Наконец расправила плечи и шаткой походкой пошла к гостям. А ведь мы тренировались с девчонками от бедра вышагивать. Куда что делось?

Перешагнула порог своей комнаты и остановилась — ноги одеревенели и дальше идти отказались. Вообще удивительно, как не подкосились от волнения — я их вообще не чувствовала. Еще не хватало рухнуть на глазах любимого парня и его мамы.

Что я там говорила? Что помню, как в первую нашу ночь сердце мое хотело выскочить через горло? Это ничто по сравнению с тем, как оно скакало в этот момент. У отбойного молотка такой скорости нет.

Паша стоял на пороге моего дома в строгом темно–синем костюме, в белоснежной рубашке с расстегнутой верхней пуговкой, начищенных до блеска черных туфлях, и с букетом алых роз в руках. Такой красивый, высокий, сексуальный и… мой! Теперь уже точно мой! Широченная белоснежная улыбка и не сводящие с меня взгляда темно–синие, почти черные глаза, выдавали его волнение, а из–за его широкой спины скромно выглядывала низенькая полная женщина — его мать.

— У вас товар, у нас купец, — взволнованно проговорила она, подтолкнув Пашку вперед, чтобы самой пройти ближе к центру комнаты, а не стоять на пороге за спиной сына. Она и сама выглядела растерянной, как будто о том, что сын решил жениться, она узнала только что.

Моя мама тихо охнула и осела на табуретку. Отец, заслышав шум и голоса, отложил газету и вышел из комнаты к гостям.

— О, Павел, ты чего это такой нарядный? — отец пожал Пашке руку, увидел его мать и приветливо улыбнулся. — Здравствуйте.

— Отец, Наташку нашу сватать пришли, — растерянно перевела мама взгляд на мужа, ища в его глазах поддержку.