Сосна
Сосна
Меня обронила сосновая шишка,
И долго в ладонях качал ветерок.
Сама и не помню я, как это вышло,
Упала на землю — пророс стебелёк.
Над озером синим, у кромки обрыва
Стою, и душа моя силой полна.
В бездонное небо смотрю безотрывно,
А кто я — не знаю — назвали сосна.
Дерево
Разглядывать извилины коры —
Все трещины, хребты, нагроможденья,
До чёртиков, до умопомраченья,
Какие там увидятся миры!
Как детство, что пригрезилось во сне,
Младенческая кожица на дне
Расщелины, разлома векового,
И наросты — надбровья чьих-то лиц,
И чей-то взгляд мерцает из глазниц
Дупла пустого.
Как осязаем этот тёмный взгляд!
О чем они, немые, говорят,
Древесные морщинистые лица.
Змеится тень улыбки на губах,
И каменеет первобытный страх,
И молоко земли из ран сочится.
Или бичом иссечена спина
Проступит сквозь былые времена
И вдруг застонет не угасшей болью,
И дерево откроет письмена —
Забытые людские имена
Вдруг оживут под дрогнувшей ладонью.
«Из полночного сада взбегаю босой…»
Из полночного сада взбегаю босой
На ступени крыльца отворенной веранды,
Где прохладно синеют сквозные квадраты,
И шершаво вздыхает доска под ногой.
Этот звук в темноте так любим и знаком!
И глядит из угла отрешённо и томно
Позабытый кувшин потускневшим зрачком,
Словно старый хранитель уснувшего дома.
И душой навсегда отрекаюсь от зла,
Оттого ли, что синь сквозняком, оттого ли,
Что поделен сей мир на квадраты стекла,
Что поделена полночь на равные доли.
«И так переливчаты, так многоцветны…»
И так переливчаты, так многоцветны
Осыпаны влагой кусты!
Мерцают в листве золотые планеты —
Вселенная капель росы.
Как жаль, это чудо не долго продлится,
И нам не успеть, не понять,
Как смог в каждой капле весь мир уместиться
И только мгновенье сиять!
«Лепет травинки смущает…»
Лепет травинки смущает
Неким подобием слов.
Огненный рот иван-чая
Выкрикнуть что-то готов.
В листьях желтеющих плачет
Давняя память костров.
Господи, что же он значит —
Крик безголосых миров?
Девочка-память
Струна оборвётся, а звук ещё долго блуждает,
Забыв своё имя, звучит сиротливое «до».
О чем эта песня? — да кто же теперь разгадает,
Кому эта песня? — теперь не узнает никто.
Мы вырвать готовы из сердца щемящие струны,
Отчаянно, с корнем, как стебель полынной тоски.
Но девочка-память летящей походкою юной
Приходит под утро, и скрипка поёт у щеки.
Олеся
Там вековые сосны из тумана
И родничок бегущий средь корней,
Там у меня намолена поляна,
И зреют маки небывалые на ней.
Я там купаюсь в дымке предрассветной,
В густой траве, промокшей от росы.
Ты не найдёшь поляны той заветной,
Не покажу, и даже не проси.
Там угли потаённого кострища
Хранят до срока колдовской огонь,
Туда никто дороги не отыщет,
Тропа заклята… башмаком её не тронь.
Я буду там, ведь нынче полнолунье,
Плясать босая в сполохах огня…
О не гляди с тревогой на меня,
Я из другого мира, я — колдунья.
Очнись, опомнись, не ходи за мной —
Ты там чужой.
«Я в этой картине жила…»
Я в этой картине жила…
Стояла у кромки обрыва.
По соснам стекала смола
И бликами солнце дробила.
Я в этой картине жила,
Не мучаясь праздным вопросом —
Зачем это воет пила,
И стук раздаётся над плёсом.
Поодаль смолили челны,
И день приближался к закату.
И берег святой белизны
Был чёрной смолою запятнан.
Вода сквозь песок утекла,
Века пронеслись торопливо.
Я в этой картине жила
Сосною у кромки обрыва.
