Соль и пламя. Леди теней

Татьяна Зингер, 2016

Сольд – слабейшая из рода, изгнанная родительницей и академией, самоучка, дурная кровь. Она была в шаге от смерти, но лорд Пограничья подарил ей жизнь, взамен потребовав одного: стать его женой. Ей придется доказать не только супругу, но и целому миру – она достойна именоваться истинной леди Теней.

Часть вторая

Приобретение

Глава 1

Полгода назад

Хлипкую повозку трясло на колдобинах так, что на каждом повороте Траушу казалось: вот-вот она перевернется. До столицы оставалось несколько часов пути, и полуразрушенные лачуги сменились крепко сколоченными сараями, которые язык не поворачивался назвать домами. Несмотря на все награбленное и заработанное рабским трудом, не существовало беднее места, чем Острова Надежды. Пока одни купались в роскоши, другие дохли от истощения.

Об Островах ходили дурные легенды. Во-первых, когда-то давно тут укоренился культ, поклоняющийся богу смерти и частенько приносящий ему кровавые жертвы. Во-вторых, крупнее рабовладельческого рынка, чем здешний, не было на всем свете. А в-третьих, Острова граничили с государством теней. Дважды в год владыки приграничных территорий навещали друг друга с визитом так называемой вежливости.

Трауш терпеть не мог, когда градоправитель Измаил наведывался к нему в гости, а его любопытные людишки разбегались по городу, будто тараканы, собирая сплетни и слухи; но еще больше он ненавидел приезжать сам. И давно бы разорвал глупую традицию, да хранители категорически запретили, обозвав это первым шагом на пути к войне.

— Сделай мину попроще, — почти ласково потребовала Мари.

— Всенепременно, — хмуро пообещал лорд Теней.

— Прекрати выкаблучиваться! Год за годом строишь из себя невесть что. Всего-то потерпеть пару дней, — и добавила с нравоучительными интонациями: — Шу, не забывай, ты молодой правитель и еще не успел доказать свое могущество. В твоем положении противопоказано кривить морду.

— В моем положении хоть что-нибудь не противопоказано?

— Да, молчать.

Мари, принявшись колупать обивку салона, замурлыкала под нос какую-то песенку. Трауш никого не взял с собой, кроме нее: ни хранителей, ни дипломатов, ни торгашей. Наверное, за это его и недолюбливали — он всегда предпочитал обсуждать любые темы самостоятельно, без третьих лиц. Но кто, если не лорд, должен вести переговоры?

Внезапно повозку качнуло влево, заржали лошади. Трауш почувствовал стороннее магическое присутствие, но не успел сгруппироваться. Тишину оборвал треск, словно лопнула веревка, и последовал сильный толчок, после которого послышалась забористая ругань извозчика.

— Стоять!

Трауш выглянул в оконце и увидел двух лошадей, несущихся к лесу. Извозчик, сидящий на земле, отряхивался от придорожной пыли.

— Господин, их кто-то спугнул и оборвал постромки. — Он с оханьем поднялся. — Я их найду, клянусь!

— Кого их? — насмешливо уточнил Трауш. — Лошадей или тех, кто это натворил?

— Лошадей, — без особой уверенности ответил извозчик и поспешил скрыться подальше от гнева высокого лорда.

Трауш помог выбраться напуганной Мари, вдохнул наэлектризованный магией воздух. Нет, их неспроста заставили остановиться именно здесь и сейчас. Рука скользнула по рукояти меча. Лорд замер в предвкушении.

Стрела просвистела у левого уха. Он в последнюю секунду успел отскочить сам и повалить на землю взвизгнувшую Мари.

— Не стой столбом, ведьма ты или кто?!

— Ведьма, — глухо ответила она и разом переменилась.

Трауша всегда изумляло, как в секунду из невинной девицы его боевая подруга преображалась в воительницу. Исчез румянец, в глазах зажглось пламя, в осанке появилось что-то неуловимо опасное. Пальцы выплели руну боевого заклинания: движение — и из леса донесся вскрик.

— Одним меньше, — хмыкнула Мари, готовясь к следующей атаке.

Трауш уже не следил за ней. На него надвигалось трое взявшихся словно из ниоткуда мужчин самого злодейского вида. Судя по притоку истинной силы, появились они из портала, а значит — это не спонтанное решение местных разбойников ограбить парочку зазевавшихся путешественников, а спланированное нападение.

Первым набросился рослый детина с топором, но Трауш с легкостью отразил удар. Второй попытался оглушить сзади, третий навалился сбоку, размахивая ятаганом. Вновь пронеслась стрела, на сей раз чуть правее.

— Мари, прекращай считать ворон! — огрызнулся Трауш, отпрыгивая в сторону. Сделал подсечку и новый выпад.

Ведьма не ответила, но первый детина выронил топор и схватился за голову. Из его носа потекла почти черная кровь, в горле застрял последний сип. Мари редко оставляла врагов живыми. Трауш крутанул меч, и разбойник с ятаганом рухнул как подкошенный. Тяжеловато ему будет сражаться без правой ноги. Третьему острие вошло прямо в грудь и вышло, окрасившись алым.

— Все! Со стрелком я разделалась!

— Рано радуешься, сомневаюсь, что это все разбойники. — Трауш придавил пяткой отползающего одноногого. — Поведай-ка нам, друг, кто заказчик, и мы тебя отпустим. Слово высокого лорда.

Человек распахнул наивные коровьи глаза и облизал губы, но не успел вымолвить ни слова — изо рта потекла буро-зеленая желчь. Взгляд потускнел, и последний выживший разбойник упал замертво.

Трауш прислушался, но стороннего присутствия не ощущалось. Они одни. Подбежавшая Мари со знанием дела всмотрелась в тело.

— Им кто-то управлял при помощи амулета, — она брезгливо тронула переливающийся синевой камешек на шее мертвеца. — Перед нами типичное магическое вмешательство, по всей видимости, очень сильное.

— А остальными?

Мари обошла каждого на импровизированном поле боя.

— И ими, — подтвердила она.

— Надо бы полюбопытствовать у градоправителя, не специально ли нас атаковали на полпути к городу.

— Думаешь, его рук дело?

— Вряд ли, но спросить лишним не будет.

Только теперь Трауш приметил два домика, стоящих в отдалении.

— Пойдем-ка осмотрим, вдруг сыщется кто-то словоохотливый, но скромный и потому побоявшийся встретить нас лично.

Спустя пять минут они подошли к первому дому, скособоченному и изъеденному термитами. Желающих напасть не наблюдалось, интуиция молчала. Одинокая ворона прохаживалась по соломенной крыше. Налетевший порыв ветра встрепал челку.

— Не нравится мне тут. Иди первым, высокий лорд, а я покараулю снаружи, — Мари поежилась, вновь становясь изнеженной аристократкой. Поразительно, как ей давались эти моментальные перемены.

Трауш кивнул и тронул дверь. Пахло испражнениями и затхлостью.

Он увидел ее не сразу, лишь когда привык к отсутствию света в доме с заколоченными окнами. Юная рабыня, едва ли справившая совершеннолетие, забилась в угол. В пальцах она сжимала доску. Истощавшая до безобразия, на исхудалом лице ее выделялись только огромные глаза. Одетая в изорванное платье, босоногая. Девчонка-помесок, явная беглянка. Она смотрела на лорда со смесью дикого страха и холодной решимости, готовая биться до последнего.

— Я не причиню тебе вреда.

Он медленно поднял руки над головой. Девчонка не успокоилась, но немного расслабилась и даже, кажется, ослабила хват доски.

— Кто ты?

— Сиена, — шепотом, что ветер, ответила она.

Трауш присел рядом с ней, всмотрелся в рабский ошейник на цыплячьей шее. Под тем виднелась запекшаяся кровь. В крови были и ноги, и пальцы с обломанными ногтями. А на запястьях — следы от веревки.

Туманы дотянулись до ее кожи и погладили, успокаивая. Девчонка непонимающе оглянулась; неужели почувствовала их?..

— Ты — рабыня?

— Нет! — резко ответила она, с хрустом расправив плечи.

— Извини, — Трауш пытался быть максимально ласковым. Ему понравилась эта лупоглазая девчонка своей решимостью, ведь немногие смогли бы так далеко сбежать от рабовладельца. — Сиена, держи. — Он достал из поясной сумки монету и протянул ей. — Тебе понадобится.

Девчонка долго изучала золотой перед тем, как взять его, но схватила и крепко сжала в ладони. На секунду ее ледяные пальчики коснулись руки Трауша. В нем кольнуло что-то, смутно напоминающее жалость, но забрать беглую рабыню себе он не мог. В каждой стране свои законы, касающиеся господ и рабов, было бы в высшей степени неразумно вмешиваться в них.

— Шу-у-у, — донесся с улицы взволнованный голосок Мари. — Ты там жив?!

Трауш подмигнул вмиг напрягшейся девчонке, поднес указательный палец к губам и, встав, направился к выходу.

— Здесь нестерпимо воняет, но абсолютно пусто. Пойдем дальше.

* * *

Градоправитель Измаил, худощавый, лысеющий мужчина, болеющий какой-то болячкой, которая медленно, но верно сжирала его, ходил из угла в угол. На широком лбу выступила испарина, губа была страдальчески поджата.

— Высокий лорд, приношу глубочайшие извинения за случившееся, — завел он знакомую пластинку.

— Вы уже их приносили, и неоднократно. — Трауш лениво отхлебнул кислого белого вина. — Лучшим извинением для меня будет поимка того глупца, который посчитал возможным атаковать мою повозку и остаться безнаказанным.

— Ах, высокий лорд, сжальтесь над несчастным стариком. Если бы я только мог так сразу отлавливать преступников! Заверяю, наши поисковики тщательнейшим образом прочесывают местность. Как только им станет что-либо известно — они оповестят нас по телепатической почте.

— Надеюсь, или же колдуна разыщу я сам.

— Нет-нет, не стоит тревожиться! — Измаил замотал головой. — Виновный непременно будет наказан! Ах, лорд! Какой позор Островам, я до сих пор не могу прийти в себя! В следующий раз вас встретят у границы мои люди.

И он прижал ладони к груди, тем самым выражая глубочайшую степень озабоченности. Все бы хорошо, но беседа длилась второй час, и Измаил то и дело срывался с дипломатии на мольбы о прощении. Всем своим скудным мозгом он осознавал, что если Пограничье вздумает объявить войну — Островам не выстоять. Но Трауш смотрел глубже: пускай атаковали люди, но управлял ими кто-то, связанный с тенями. Лишь теневая магия способна контролировать волю. Ни один колдун, обученный в человеческой академии, не постиг эту способность.

Прямо сейчас Мари отиралась где-то по кабакам, расспрашивая местных о подозрительных личностях, недавно прибывших в город. Почти все здесь за звонкую монету были готовы продать хоть приезжего, хоть мать родную; а уж сдать заезжего колдуна — дело благородное. Закон Островов гласил: «Или ты, или тебя».

Измаил заискивающе глянул на Трауша.

— Не гневайтесь, лорд.

Тот скривился.

— Давайте обсудим обмен, — предложил он.

Это была вторая традиция двух граничащих государств. Раз в пять лет на чужую территорию отправлялись десять мужчин и десять женщин с каждой стороны — с обязательным условием: родить детей от «дружеской» расы. Исполнившие предназначение были вольны либо уйти, либо остаться, и многие люди родным землям предпочитали туманный мрак Пограничья. Что касается теней — те в большинстве своем возвращались домой.

Измаил разом посерел, скукожился.

— Понимаете, лорд, желающих совсем не сыскалось. Не то чтоб ваши края не любят…

— Их боятся, — понимающе перебил Трауш, отставляя бокал с кислятиной, по недоразумению названной вином.

— Именно! К сожалению, нам удалось уговорить всего семерых из двадцати, да и те, скажем прямо, отбросы общества. Я мог бы их нахваливать, но не стану вам врать, ибо слишком уважаю наше приятельство.

Градоправитель от волнения начал усердно расчесывать лысину.

— Измаил, не мне учить вас жизни. Не хотят — заставьте. Напоминаю, что отдаю вам двадцать здоровых подданных моего государства, не стариков и не детей, не убогих или едва живых. Уверяю, не все они приняли свою ношу добровольно, но я не давал им выбора. Почему вы не можете поступить так же?

Конечно, он слукавил. Каждого отправляемого на Острова осматривали лекари, и сильнейших навсегда вычеркивали из списка для обмена. Чаще всего отдавали болезных, или слабых от природы, или тех, у кого была недоразвитость сил, как физических, так и магических. Но с виду-то они казались совершенно здоровыми. Пограничье же принимало к себе всякий сброд. На лицах меняемых читалось все то дерьмо, которым они увлекались на Островах: алкоголь, вредные травы, разъедающие сознание зелья. Ну а девицы вообще как на подбор, каждая вторая — обитательница публичного дома.

— Высокий лорд, ах, если бы я мог так легко распоряжаться чьими-то жизнями… Ведь я — обычный малопримечательный человечек.

Измаил смахнул пот со лба и заискивающе глянул на Трауша. Тот побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, обитого кожей.

— Тогда отдайте нам тринадцать рабов. Среди них есть занятные экземпляры, а принадлежат они рабовладельцам, иными словами, всему государству. Поставьте хозяев перед фактом: либо они уезжают сами, либо отдают свою вещь.

— Х-хорошо, — на удивление радостно выдохнул Измаил, отводя масленый взгляд.

Разумеется, он размечтался найти худшее из худшего и всучить под видом качественного товара.

— Единственное условие: коль уж дело стоит за рабами, их выберу я лично. Дайте мне адреса десяти лучших рабовладельческих домов Островов. Завтра же я составлю примерный список кандидатур.

Градоправитель подбежал к столу и уперся в него ладонями.

— Высокий лорд, при всем моем уважении, вы нарушаете уговор! Людей запрещено отбирать даже вам!

— Они — не люди, а товар, — и добил градоправителя спокойной фразой: — Ах да, семерых добровольцев я тоже осмотрю.

— Неслыханно! — Измаил стукнул кулаком по столешнице. Звякнула чернильница, стоящая с краю. — Мы дарим друг другу тех подданных, что изъявили желание, а не тех, кого хотелось бы получить нам!

Трауш поднялся, не желая слушать возражений.

— Напоминаю, в прошлый раз вы подсунули нам чахоточного, мало того, что он скончался, не доехав до Пограничья, так еще заразил остальных. Наши лекари потратили уйму драгоценного времени, чтобы привести ваш дар в порядок. Быть может, вы запамятовали? А нападение на меня прямо посреди ваших чудных краев? Вы бессовестно переступаете через мирный договор и требуете соблюдать какие-то надуманные правила. Где же справедливость, господин градоправитель? Впрочем, не считайте меня обманщиком, вы так же сможете оценить моих граждан перед тем, как они будут отданы вам.

Скандал пятилетней давности еле замяли, ибо леди Марисса, правящая тогда, нешуточно разгневалась и почти собрала войско, но хранители переубедили ее атаковать.

Измаил понуро кивнул, признавая поражение.

Трауш, попрощавшись, вышел из поместья градоправителя на пылающую жаром улицу. В воздухе пахло приторной сладостью, трупной вонью, перемешанной с ароматом ванили. Где-то недалеко готовили выпечку, тут же, в канаве, разлагалось человеческое тело. Лорда замутило от омерзения. Будь его воля, он бы сжег Острова Надежды вместе со всеми их обитателями.

К вечеру в комнаты, снятые на лучшем постоялом дворе (по правде говоря, отвратном, но других тут не имелось), вернулась рассерженная донельзя Мари. Ей не удалось выяснить ровным счетом ничего, зато, по ее словам, «каждый третий мужлан в этом гадючнике попытался облапать беззащитную девушку».

Трауш рассмеялся.

— А что делали первые два?

— Отвратительно пялились! — Рыжеволосая ведьма скинула с себя пропахшую за день рубаху и осталась в одной нижней сорочке да штанах. Лорда она не стеснялась ни капельки, скорее напротив — дразнила своей точеной фигуркой и соблазнительными формами.

— Не переживай, просто ты обворожительно прекрасна.

Трауш сыто потянулся.

— Без тебя знаю, — фыркнула Мари, стягивая сапоги. Вслед за теми на пол упали штаны. Ведьма, расправившись с сорочкой, бухнулась в постель, укуталась одеялом. Между тем ножка, оголенная до бедра, соблазнительно торчала снаружи. — Все, Шу, проваливай, я валюсь от усталости. Пока некоторые развлекались болтовней с градоправителями, мне пришлось истоптать все ноги.

Мари свела натертые от долгой ходьбы пальчики.

— Может, тебе массаж сделать? — серьезно предложил лорд.

— Разве от тебя дождешься!

Она закатила глаза. Трауш, дернув плечом, мол, было бы предложено, вышел из комнаты Мари и направился к себе.

Следующим утром, с рассветом, он взялся осматривать рабовладельческие усадьбы. Разумеется, хозяева подобрали второсортный товар, и Трауш долго ходил между рабами, заложив руки за спину, рассматривая костлявых мужчин и женщин. Те прятали взгляды, тяжело дышали и нестерпимо воняли страхом.

— Позвольте мне увидеть всех рабов, — потребовал лорд у владельца усадьбы, поигрывающего золоченой тростью.

— Здесь все, — нахально ответил тот.

Градоправитель суетился рядышком, заверяя, что приведены все до последнего — он лично проверял.

— Кого тогда вы прячете за той стеной? — Трауш постучал костяшками по древесине.

Владелец напрягся.

— Никого.

— Разрешите?

Помедлив, тот кивнул. Трауш вышел из зала и, завернув за угол, безошибочно уткнулся в дверь. Надавил на ручку — заперто. Хозяин нехотя (и только после истеричной просьбы Измаила) открыл замок. В продуктовой кладовой на полу ютилось пятеро в рабских ошейниках. Все людской расы, две женщины и трое мужчин. Женщин Трауш забраковал — по всему выходило, что хозяин не желал с ними расставаться просто потому, что они входили в число его любимиц. А вот мужчины оказались занятными, в них чувствовалась мощь, не погребенная под рабской маской.

— Хотите стать свободными? — обратился он ко всем троим. — Вы сможете завести семью и детей, у вас будет свой дом, живность и все то, что вы заработаете честным трудом. Более того, в любой момент вы сможете вернуться сюда, если сами того пожелаете.

Мужчины не сомневались ни секунды и синхронно встали с пола, поравнявшись с лордом. Трауш удовлетворенно хмыкнул.

— Благодарю вас за новых подданных. — Он отвесил полушутливый кивок хозяину усадьбы. — Измаил, пойдемте дальше?

В следующем доме опять пришлось требовать показать весь товар, а в итоге Трауш забрал одну ведьму-ави и двух массивных северных рынди, женщину и мужчину. Третья усадьба не порадовала ничем, в четвертой нашелся всего один приличный раб. Мимо пятой Измаил порывался проехать, но Трауш приказал извозчику остановиться.

— Насколько я наслышан, тут продают экзотов? — спросил он градоправителя, хотя прекрасно знал ответ.

Тот побледнел и промокнул вечно потный лоб платочком.

— Я не договаривался со здешним хозяином, как-то… запамятовал.

— Сможете договориться сейчас?

Возможно, предыдущие лорды назвали бы Трауша наглым мальчишкой, ходящим по острию меча. Градоправитель вполне мог отказаться, более того, разорвать с Пограничьем мир, сославшись на придирчивость и недоверие. Но Трауш объективно оценивал силы своей армии, наделенной магией и искусством боя, и армии, состоящей из жалких рабов и продажных наемников. В последние десятилетия некогда богатые Острова обнищали, потому в интересах градоправителя было сохранить нейтралитет и не лезть со своими обидами.

В общем, Измаил появился в воротах спустя полчаса ожидания и пригласил Трауша внутрь. Ха! Даже если хозяин усадьбы кого-то и припрятал (а он наверняка так поступил), то стоящие в шеренгу рабы были как на подбор: хороши, сильны и здоровы. Трауш без особых раздумий выбрал оставшихся шестерых «добровольцев».

— Теперь посмотрим тех, что согласились ехать сами? — доброжелательно предложил он градоправителю.

Измаил устало отмахнулся, мол, делай что хочешь.

— Я созову их к себе после обеда.

Что ж, двое Траушу приглянулись, четверо выглядели непримечательно, но и отказать им было не за что — с виду опрятные. А вот последний никуда не годился. Женщина с язвами во все лицо как-то не вызывала доверия, к тому же она безостановочно кашляла кровью. Трауш покачал головой, Измаил понятливо кивнул.

— Будем дальше рассматривать рабынь?

Но Трауш потер виски.

— Завтра, сейчас я вынужден отлучиться.

Если честно, он зверски вымотался. Полдня использовать чутье на полную катушку невероятно тяжело даже для лорда. Трауш пошатывался. Его единственной мечтой была горячая ванна и, может быть, симпатичная официантка с постоялого двора, которая помассировала бы спинку.

Он вышел на улицу и побрел по дороге, часто дыша. Силы были на нуле, если бы прямо сейчас кто-то надумал напасть на лорда, неважно, профессиональный разбойник или обычный хулиган, Трауш бы не отразил атаку. Он прекрасно понимал это и старался ничем не выделяться среди прочих жителей.

На центральных улицах особо сильно пахло разложением. В клетках у дороги заживо гнили беглые рабы. Одному, еще живому, но уже неспособному подняться, ворона выклевала глаз, а люди проходили мимо тошнотворного зрелища как ни в чем не бывало. Трауш остро ощущал вонь, исходящую от полумертвого тела.

В следующей клетке бился о прутья ребенок, молящий выпустить его.

— Я больше не буду убегать! — на ломаном диалекте вопил он. — Пожалуйста, выпустите! Я сделаю все!

Его никто не слышал.

А в третьей клетке… Трауш удивленно остановился. В третьей клетке, подогнув колени к груди, лежало нагое женское тело. Загорелая спина кровоточила свежими ранами от кнута. Правая рука была неестественно выгнута. В темных, что смоль, волосах запеклась кровь. Но женщина находилась в сознании и смотрела куда-то вперед невидящими голубыми глазами, что-то шепча себе под нос. Она бредила, отчаянно не желая расставаться с жизнью.

Беглянка по имени Сиена не спаслась…

Трауш сморгнул. Все разумное в нем умоляло поскорее принять долгожданную ванну. Но он развернулся и поплелся обратно к градоправителю, шатаясь сильнее прежнего. И вместе с ним вернулся к клетке с молодой рабыней.

— Двадцатой я заберу ее. — Кивнул на окровавленное тело.

Измаил покосился на лорда как на умалишенного, но спорить — не будь дурак — не стал.

— Я прикажу отпереть клетку.

На том и порешили. Тем же вечером Трауш послал телепатический сигнал в Пограничье, прося выехать двадцатку выбранных для обмена, а также трех лекарей и нескольких воинов для защиты делегации.

Умирающую рабыню было негде оставить, кроме как принести в свою комнату и вызвать ей местного целителя. Когда Мари увидела полумертвое существо, наконец-то потерявшее сознание, она непонимающе вытаращилась.

— Это что такое?

— Пока не знаю, — не стал врать Трауш, — но чутье подсказало мне выбрать именно ее.

— Твое чутье сдает, Шу. В наши земли мы доставим дурно пахнущий труп, — предрекла Мари, уже выходя. Весь ее вид выражал крайнюю степень непонимания.

— Посмотрим, — ухмыльнулся Трауш, оглядываясь на сомнительное приобретение.

«Крепись, найденыш, — подумал он. — Твое дело маленькое — выжить».

Словно почувствовав мысли лорда, женщина еле слышно застонала.

Глава 2

Красивее дома было не сыскать на всей улице Роз. Белокаменный и украшенный лепниной, балконы второго этажа подпирали тончайшие колонны, вход охраняли две львиные статуи. В неестественно зеленом саду росли диковинные растения из самых разных уголков мира. В детстве больше всего я любила яблони, те, что раскинули свои ветви на заднем дворе и касались листвой окон моей спальни. В период цветения они бесподобно пахли, и я всегда держала окна нараспашку, впуская в комнату аромат лета и свежести.

К сожалению, яблони выкорчевали, когда у братца обнаружилась аллергия на пыльцу. Мне тогда было до слез обидно, но ради любимого сына мама без жалости избавилась от деревьев. Теперь на их месте росли жасминовые кусты, к вони которых аллергия братца оказалась равнодушна.

Вот уже две недели эти стены служили мне тюрьмой. Матушка поселила меня в комнату детства, впрочем, изменившуюся до неузнаваемости. Оказывается, игрушки и одежду она выбросила, когда я исчезла, дескать, чтобы не бередить старую рану; и моя спальня стала непримечательной гостевой комнатой с односпальной кроватью, комодом, часами в позолоченной раме, напольным зеркалом, шкафом и скучным пейзажем на стене.

— Будь как дома, — сказала мама, когда повозка въехала во двор, и уже тогда мне стало смешно. Очевидно, что я могу быть «как дома», но не дома в прямом этом смысле.

И точно. Здесь все подчинялось расписанию, установленному матушкой: приемы пищи, чтение книг, даже прогулки в саду. Пойти гулять или поесть во внеурочное время я, конечно, могла, но под шепотки прислуги и недовольство Леневры Рене.

— Какая же ты своенравная, — качала она головой, если я удумывала посидеть в тени дуба в полдень.

Никаких бесед, кроме светского обсуждения погоды и городских сплетен, она со мной не вела. Даже не полюбопытствовала о руне на руке — хотя видела ее и разглядывала ну очень пристально. Каждый завтрак, обед и ужин меня подмывало сказать: «Да-да, мама, я обручена с лордом Пограничья», — и дождаться ее реакции, хотя, думаю, Леневра бы просто пожала плечами и посоветовала отведать пудинга.

Разумеется, существование дочери в рабстве ее тоже не заботило: она не спрашивала, а я не отвечала.

Служанки глядели на меня искоса: и когда заплетали утренние косы, и когда прибирались в спальне, и когда несли десерт. Меня снедало одиночество. Как дикий волк, оголодавший после зимы, оно рыскало рядом и, когда дотягивалось, рвало на части. Туманы исчезли, бессильные против подавляющего ошейника. Кроме того, со дня приезда мне не снился Трауш. Совсем. И я, стыдно признаться, уже забывала ноты его голоса и запах его волос.

Как он там, мой будущий супруг? Ждет ли он меня?

Руна на руке поблекла, но не стерлась; значит — ждет.

Я спасалась чтением. В библиотеке высились полки с тысячей самых разных рукописей на всех языках и диалектах. Справа — сказки и легенды, слева — наука, история, на самом видном месте — магические трактаты, десяток из которых написаны лично матушкой. Я брала книгу, гладила ее по переплету и, если в душе ничто не сопротивлялось, шла или в сад (если то было дозволено), или в спальню. Порой мне наскучивало после десятка страниц, и тогда я искала что-нибудь другое. С книгой как в жизни: если история не завоевала тебя с первых строк, то для чего продолжать чтение? Зачем держаться за наскучивших людей и прозябать в ситуациях, от которых тошно?

В один из тоскливых вечеров ко мне наведался братец. Вообще он работал где-то при министерстве на не последней должности и в отчем доме бывал редко, но тут ради встречи с сестренкой уделил свободный вечерок и застал меня врасплох, сидящую на подоконнике и свесившую ноги наружу.

— Сольд? — Голос был пискляв и малоприятен.

Я вгляделась в закатную мглу.

— Рейк?

Он появился из-за угла дома, похожий на упыря из бардовских песен, и встал, освещенный свечами. Тощий и высокий, лицо его было болезненно-бледным и вытянутым, волосы свисали немытыми паклями. Глаза узенькие, губы пухлые — можно сказать, я уродилась красоткой, раз уж единокровный братец столь неприглядный.

— Привет, сестра! — выглядел он то ли испуганным, то ли не до конца верящим, что я вернулась.

Я спрыгнула с окна на траву и горячо обняла брата. Тот, подумав, сжал меня в быстрых объятиях. Потом боязливо тронул пальцем ошейник.

— Больно?

— Не-а. Ты, говорят, трудишься в министерстве?

— Пятым помощником при великом казначействе, — Рейк горделиво выпятил грудь.

Пфи, всего-то пятым? По словам мамочки, его назначили если не первым, то хотя бы вторым. Да, братцу не досталось ни материнской хватки, ни ее же красоты, ни отцовского обаяния. И чем больше мы общались, тем сильнее я в том убеждалась. Любимый мамин сын оказался крайне посредственным, разговора завести не мог, а когда терял нить беседы, начинал глупо мямлить и перебирать волосы между пальцами.

Мама просто обожала Рейка. Каждый раз, когда он навещал нас, она не отходила от сына ни на шаг и ежеминутно поминала о его гениальности, а мой давно не маленький брат ей верил. Она выбирала ему в миске самый лакомый кусочек, вытирала капельку грязи у краешка рта и называла не иначе как «солнышко мое». Меня тошнило от их ласк.

Если в деле о собирательстве и были сдвиги, мать мне не рассказывала. Бежать я не пыталась, а смысл? Лучше уж дождаться вердикта и плясать от него, чем в итоге оказаться отловленной за ближайшим поворотом. Так я и жила бы в полнейшем неведении, если бы в наш дом не пожаловал гость.

Я встретилась с ним за завтраком, и он не понравился мне с первого взгляда. Маг, и наверняка темный; воздух около него пах сладостью и гнилью. Жиденькие волосенки он зачесывал набок, кожу покрывали рытвины и застарелые оспины. Между тем маменька, одетая в плотно облегающее бирюзовое платье, ворковала с ним как с кем-то необычно привлекательным. Я прокашлялась, застыв на пороге столовой.

Гость обратил взор в мою сторону.

— Неужто это ваша дочь? — проскрежетал он с плохо скрываемым восторгом.

Матушка как-то сразу сникла и хмуро кивнула. Ну да, комплимент, пусть и завуалированный, да не ей. Незнакомец бодренько вскочил и подлетел ко мне. Он горбился, потому был ниже меня на голову. Рука с туго обтянутыми кожей пальцами устремилась к моей ладони. Я отдернулась.

— Сольд, как ты себя ведешь! — не выдержала матушка. — Поздоровайся с господином Розеншалом!

Так вот как выглядит тот самый господин. Я отвесила неуклюжий поклон, но ладони словно невзначай спрятала за спину.

— Доброе утро, — сказала без улыбки.

Он пожирал меня настолько жадным взглядом, что захотелось убежать в свою комнату и спрятаться под одеяло.

— Я много слышала о вас.

— А я о вас, к сожалению, ни слова. — Он с укоризной обратился к матери: — Где же вы прятали вашу очаровательную дочь?

— Она… была похищена какими-то уродами, которые потребовали неподъемный выкуп, — нашлась матушка после секундного замешательства, — но даже после оплаты драгоценными камнями не вернули мне ребенка, и я уже не чаяла застать ее живой. А тут закрутилась история с академией, ох, ну вы слышали. Теперь до окончательного решения совета Сольд находится под моим присмотром, будто я какая-то тюремщица.

Голос Леневры дрогнул. Гладко стелешь, мамочка, да верится с трудом, что ты передала кому-то в обмен на меня хоть монетку, хоть ржавую, хоть погнутую.

Тем утром я, два месяца назад исключенная из академии, вышла на улицу, уж не помню с какой целью. Забылось и лицо существа, которое схватило меня в охапку, одурманило разум тряпицей, резко пахнущей зельями, и продало на Островах Надежды в рабовладельческий дом Шата. Для семьи дочь-недоучка стала обузой, чего матушка потерпеть не смогла — потому, думаю, она заказала мое похищение. И я более чем убеждена, что никакого выкупа у нее не просили.

— Конечно же, сия байка на слуху у всей столицы. Если передо мной юная собирательница, я готов сложить горы к вашим ногам, только бы иметь приватную беседу с ней. Возможно, вы позволите нам переговорить по душам?

— Вполне, — улыбнулась матушка, поднимаясь. — Мне пора на поклон к его величеству. Сольд, поухаживай за господином Розеншалем как он того заслуживает.

С этими словами она вышла из столовой и прикрыла за собой двери. Мы остались вдвоем.

— Чая или кофе? — дрогнувшим голосом спросила я.

Но господин Розеншал словно потерялся во времени и молча смотрел прямо мне в глаза. Я разлила жасминовый (мать помешалась на жасмине) чай по двум чашечкам, подставила тарелку со свежей выпечкой поближе к этому ужасающему мужчине, а тот облизал треснувшие губы желтоватого цвета.

— Вы хотите выбраться отсюда?

Я напряглась.

— Не стану рассусоливать очевидное. Вы интересны мне, и, если согласитесь временно поселиться в моем имении, гарантирую, оковы с вашей шеи спадут, а все обвинения будут сняты раз и навсегда. Поверьте, моего могущества хватит на такую малость, как умасливание совета, — а следом добавил, отщипнув кусочек от булочки с корицей: — Клянусь, я не коснусь вас и пальцем.

— Что вам нужно?

— Я возьму образцы вашей крови, да и просто пообщаюсь с живой собирательницей, коих пока не доводилось лицезреть. Поймите, что бы ни решил совет, он не оставит вас в покое. А мне искренне жаль столь юную и симпатичную особу, которая навсегда наденет их магические кандалы.

— Я не…

— Вы — собирательница. Соглашайтесь, Сольд. Давайте заключим контракт, коли вы боитесь быть обманутой.

Пусть он и предлагал покинуть дом, где я не была кому-либо нужна, и именно к нему я приехала в столицу, но уйти вот так запросто с опасным магом…

Я отказалась, а он не сильно огорчился, лишь сказал:

— Золотце, я умею убеждать.

И, мазнув мое запястье холодным поцелуем, удалился. Может, стоило спросить его про Дарго, да только как?

— О чем вы говорили? — спустя минуту или две в столовую вошла матушка, остановилась у стола.

Понятно, ни к какому королю она не ходила — ждала окончания разговора.

— Господин Розеншал был рад встрече с собирательницей, — не соврала, но и не договорила всю правду.

— И только?

— Да. — Я посмотрела прямо в глаза Леневре.

Мать покивала, но во взгляде ее появилось нечто, что нешуточно испугало. Не то ревность, не то глубочайшая обида. Но из-за чего?.. Из-за того, что я смогла чем-то заинтересовать темного столичного мага?

Вечером нас навестил братец, и за ужином мать, разрезая кусок мяса, будто бы невзначай сказала:

— Представляешь, Рейк, твоя сестра увлекла господина Розеншала.

— Да? — Он отложил вилку с ножом. — И почему?

— Вроде как из-за ее способностей, — в голосе звучала неприкрытая ухмылка.

— Ясненько, — пробубнил брат и вновь замкнулся в себе.

Их короткий разговор был странен хотя бы потому, что никогда до сего момента эти двое не обсуждали за столом меня.

Я ушла спать сразу после десерта, не желая быть молчаливой слушательницей семейной болтовни. Луна скалилась в окно, и лучи ее бесстыдно ощупывали тело, одетое в сорочку. Я сидела на подоконнике, когда за спиной донеслись шорохи. В дверях спальни стоял Рейк, мнущий край своей жилетки.

— Сольд, убирайся отсюда, — без предисловия заявил он. — Срочно!

Я спрыгнула на пол, накинула на плечи халат. Брат мерил комнату широкими шагами, а дыхание его было хриплым и взволнованным.

— Матушка планирует проводить на тебе эксперименты, — выдал он после долгой заминки. — Тебе нужно бежать, понимаешь?

Его вспотевшие руки коснулись моих. Мы так и стояли в тишине: я, словно забывшая, как издавать звуки, и он, нервно облизывающий губы.

— Куда? — только и спросила я.

— Идем!

Он не отпустил моего запястья, и я едва поспевала за его быстрым шагом, пока мы неслись по коридорам засыпающего дома. По пути нам никто не встретился, ни одна живая душа. Брат отворил входную дверь связкой своих ключей, ими же открыл ворота и подтолкнул меня вперед, нетерпеливо озираясь. На дороге стояла бричка для двоих пассажиров.

— Ты еще поблагодаришь меня, сестренка, — пробормотал братец, впихивая меня туда.

— Здравствуйте, золотце, — услышала я скрипучее. — Поверьте, так будет лучше для всех. С Леневрой я все обсужу, как и с советом.

А были ли правдой те эксперименты, о которых обмолвился Рейк? Душу терзали сомнения, в грудной клетке поселился страх. От близости господина Розеншала волосы на затылке шевелились, сердце колотилось испуганно и прерывисто. И все-таки я благодарила брата за помощь в побеге. Теперь осталось одурачить господина Розеншала и скрыться в Пограничье.

— Разрешите мне отправить письмо жениху? — осторожно спросила я, вслушиваясь в мерный цокот лошадиных копыт.

— Разумеется, золотце. Негоже заставлять лорда мучиться незнанием.

Страх чуть отступил. Так, освещаемая золотым светом луны, я и уехала в имение по улице Липовой.

* * *

Господин Розеншал лично сопроводил меня до комнаты и, сославшись на неотложное дело — в полночь? — удалился, так и не показав всего дома.

Зато моя новая спальня была совершенна. Выполненная в лиловых тонах, очень нежная и воздушная, полная приятных девичьему сердцу мелочей: зеркальце в серебряной раме, полный шкаф нарядов (между прочим, все будто сшитые на меня), взбитые подушечки на кровати, укрытой шифоновым балдахином.

На туалетном столике были расставлены духи и косметика, лежали расчески и гребни, в ящичке нашлось столько украшений, что мое сердце на секунду дрогнуло. Да, я любила драгоценности, как и почти любая женщина, особенно та, которая была обделена всей этой роскошью. Будь моя воля, я бы увесила уши серьгами, а на пальцы нацепила какое-нибудь колечко (моего, к слову, размера), но не предназначена ли вся эта красота для другой женщины?

Впрочем, для кого и почему тогда оно идеально подходит мне?

Сердце екнуло. Что, если господин Розеншал предусмотрел все заранее, и сейчас я не освободилась от плена, а добровольно перебралась в другую клетку?

Нет, ерунда, он ведь не видел меня до сегодняшнего дня. И вообще, это я приехала в Янг из-за него, а не наоборот. Не нужно поддаваться панике. Завтра же опрошу слуг про Дарго, и, возможно, мне повезет найти его или разузнать, где он может находиться. Ну а дальше дело за малым: сбежать от могущественного темного мага и уехать к Траушу.

Полная переживаний, я завалилась спать, а проснулась от ругани, доносящейся с первого этажа.

— Сейчас же пропустите меня! Я — ее мать! Вы ее выкрали! Подонок!

Ответа я не расслышала, но Леневра Рене (а это была, конечно же, она) продолжила:

— Да как вы смеете говорить мне, мне, верховной советнице, что лучше для моей дочери?!

За окнами давно рассвело, задорное рыжее солнце прочно угнездилось над горизонтом. Я осторожно вышла из спальни и прокралась к лестнице, глянула вниз. Моя матушка носилась по холлу, и воздух вокруг нее искрился от магии. Ход к ступеням преграждал ссутулившийся господин Розеншал, столь спокойный, будто перед ним не бесновалась сильнейшая колдунья воздуха.

— Леневра, успокойтесь. Совет дал мне разрешение на переселение Сольд в мою скромную обитель. Поймите, я помогу ей.

— Все мы знаем, что вы сделаете. — Она ткнула ему пальцем в грудь. — А совет… да они такие же помешанные, как вы! Я не позволю! Только не мою дочь! Не так, только не так!

— Леневра, никто не причинит вашей дочери вреда. Она — уникальный экземпляр.

— Нет!

Внезапно она рухнула перед ним словно подкошенная и начала задыхаться.

— Леневра, давайте освежимся, вы взвинчены из-за пустяков. — Темный маг поднял ее за подмышки. — Не заставляйте меня применять силу.

Мать вдруг кивнула и пошла вслед за ним к выходу. Я долго стояла, прижимаясь к стене, совершенно не понимая, что произошло. Почему мать хотела забрать меня: из благих побуждений или недовольная потерей игрушки, над которой, как выразился брат, можно ставить опыты? Кому из них, матери или господину Розеншалу, можно доверять?

Думается, никому.

Я рискнула осмотреться. Первое, что бросалось в глаза, — полная пустота, будто трехэтажный особняк вымер. Здесь было чисто и относительно уютно, но не сновала прислуга, не бранилась кухарка. Не было вообще никого и ничего. Но более всего меня пугал запах, сладковатый, как пахла недавняя смерть. Или мне так казалось? Уж больно много тут росло белых лилий, во всех залах и комнатах, коридоре и лестнице, в каждой вазочке стояла веточка. Возможно, все дело в них.

Я вернулась к себе, но не успела даже причесаться — в дверях показалась худенькая служанка неопределенного возраста. Лицо ее было землистое, а взгляд пустой. В руках она вертела лист бумаги.

— Пройдите завтракать, госпожа. И вот, это вам.

Она скрылась быстрее, чем я успела хотя бы поблагодарить.

«Сей скромный гардероб принадлежит вам, посему выберите любое платье. Также не отказывайте себе в украшениях и любых других мелочах. Вы — дома».

Я заглянула в платяной шкаф, провела ладонью по мягкой ткани. Мне приглянулось платье в пол из синего шелка, лиф которого украшала сапфировая брошь — если уж быть пленницей, то не отказывая себе ни в чем. Волосы уложила в косу, прыснула духами (чуть приторными) на запястья, за ушами и направилась в столовую.

Мой спаситель уже занял место во главе стола из красного дерева. Мне предназначался стул с противоположной стороны, и я с удовольствием заняла его. Куда спокойнее находиться напротив господина Розеншала, а не подле него. Третьим гостем за завтраком стал Рейк, нервно складывающий салфетку.

— Вы очаровательны, золотце, — господин Розеншал причмокнул губами. — Как вам ваша комната?

Я склонила голову в благодарственном поклоне.

— Она замечательна.

Одобрительный кивок.

— Ваш брат хотел с вами обсудить нечто важное, не так ли?

Рейк скомкал салфетку и отбросил ее в сторону.

— Сольд, я вынужден просить у тебя прощения. — Он встал так резко, что уронил свой стул, и, не обратив на это внимания, подошел ко мне.

— За что? — Я непонимающе хлопала ресницами.

— За все! — обреченно простонал брат и вдруг упал передо мной на колени. — Сольд! Тогда… три года назад… я продал тебя рабовладельцам.

Господин Розеншал преспокойно намазывал булочку маслом, а брат уткнулся носом в мой живот и разрыдался, как маленький. Спина его сотрясалась, сам он безостановочно всхлипывал. Я машинально провела рукой по жирным волосам, напрягла слух.

— Рейк, ты…

— Да, продал! — Он глянул на меня покрасневшими глазами, высморкался и вновь ткнулся в мой живот. — Когда тебя выгнали из академии, мама стала проявлять к тебе слишком… много внимания, она читала книги, ездила к лекарям и ученым… она хотела вернуть твои силы и совсем забыла обо мне.

Он слюнявил мое платье, тихонько подвывая. Я словно окаменела. Моя неприступная холодная мать хотела помочь? Быть того не может, разве что ею двигали собственные интересы.

— Я запросто нашел наемника, даже попросил, чтобы тебя не обижали, — продолжил брат опечаленно. — Мама, конечно, переживала, но я признался ей во всем, и она простила меня. Мы прекрасно жили все эти годы, пока вновь не появилась ты.

Ха! Он попросил не обижать меня. Перед глазами за секунду пронеслось все то, что творили хозяева: их пальцы, зубы, плети, бичи. Руки до боли сжались в кулаки. Я обещала себе никогда не вспоминать об этом, но не могла — картинки лезли одна за другой.

— Рейк, но почему?.. — сквозь туман в голове спросила я.

— Ты во всем лучше, ты красивая и умная. Мама должна любить меня, понимаешь? Всем будет лучше, если ты исчезнешь, но я больше не желаю тебе смерти. Ты хорошая, Сольд, ты была добра ко мне, считала меня братом. И когда мать заговорила об интересе господина Розеншала, — он быстро глянул на безмятежного мага, который будто бы и не слышал страстного монолога, — я усмотрел в этом угрозу. Она хотела что-то сделать с тобой! Она… Сольд, мама завидует тебе. Нет, не завидует — опасается. Ты сильная, можешь стать даже сильнее, чем она. Ты — собирательница. Я тотчас поехал к господину, как же здорово, что живет он так близко от нас, и попросил его защитить тебя.

— Я без промедления согласился, золотце, — хозяин дома улыбнулся.

— Извини меня, — повторил братец глухо.

Легко попросить прощения, но разве я могла простить его? Как стереть из памяти все то, что было сотворено из-за эгоизма одного мальчишки, которому казалось, что мать любит его недостаточно крепко? Как легко ему далась эта фраза — будто извинился за испорченный вечер. Он, видите ли, рассказал все матери — и думать забыл о сестре, сгубленной на Островах.

Конец ознакомительного фрагмента.